Ягморд

Если бы Аркадию Петровичу сказали, что его жизнь круто изменится из-за куска старого, безвкусного стекляшества, он бы фыркнул, поправил пенсне на носу и вернулся к каталогизации дореволюционных пуговиц. Старик был архивариусом в музее «История Жмыхова» — человеком, чья душа была сплошь заставлена аккуратными полочками с датами, инвентарными номерами и лёгким налётом благородной плесени.

А история началась в дождливый четверг, когда в музей принесли странную посылку. Принёс её не почтальон, а тщедушный старичок в непромокаемом плаще цвета грозового неба. Впрочем дождь струился с него мешая нести, а плащ блестел, как влажная кожура.

«Для отдела неопознанных артефактов», — просипел старичок, сунув Аркадию Петровичу коробку, обклеенную пожелтевшими марками с изображениями вымерших животных. Самого отдела не существовало в природе, но архивариус, воспитанный в строгих правилах вежливости, просто кивнул.

Когда старичок растаял в дверях, не оставив ни имени, ни адреса, Аркадий Петрович с некоторым любопытством вскрыл коробку. Внутри, на вате, похожей на седые волосы, лежал этот самый артефакт.

«Оно» было размером с крупную картофелину, но на картофелину не похоже ни разу. Представьте, если бы амеба решила заняться стеклодувным делом с целью воспроизвести свою форму, после трёх стаканов чистого спирта. Форма была спонтанной, цвет — мутно-зеленоватым, с прожилками багровых и золотых нитей, будто в стекло вплавили застывшие молнии. На ощупь предмет был холодным, и эта холодность не проходила, даже если держать его в руке час. Аркадий Петрович поднял его к свету и вздрогнул. Внутри, в самых глубинах стеклянной массы, пульсировал тусклый, ленивый свет. Раз — и погас. Два — и снова зажёгся. Словно кто-то вдохнул жизнь в эту безделушку, и теперь она лениво дышала.

К упаковке была прикреплена записка старинным, выцветшим почерком: «Ягморд. Не ронять. Не нагревать. Не произносить вслух имена врагов. Особенно тёщу. Ха! Шутка про тёщу. Не шутить...»

Аркадий Петрович хмыкнул. Чья-то неудачная шутка. Решил, что это работа какого-нибудь студента-заочника с обострённым чувством юмора. Старик составил акт, присвоил предмету инвентарный номер МУ-77-БЭ (Без Эстетики) и убрал его на самую дальнюю полку в кладовку, между чучелом двухголового барсука (фальшивка) и коллекцией глиняных свистулек в виде щекотунчиков.

На этом история должна была закончиться. Вот только она так начиналась.

На следующее утро, придя на работу, Аркадий Петрович обнаружил, что ягморд лежит не на полке, а у него на стуле. «Без эстетики, еще и ползает», — буркнул он себе под нос и водворил артефакт на место, тщательно прикрыв его картонками из-под ксерокса.

Через день ягморд валялся прямо посреди его идеально убранного стола, отодвинув в сторону папку с описью пуговиц 1893 года. У архивариуса зашевелились волосы на затылке. Старик проверил замок — нетронут. Окна — закрыты. Мышей, способных таскать стеклянные булыжники, в музее не водилось. Вообще не водилось никого, кто бы мог это сделать.

С этого момента ягморд стал проявлять характер. Он не просто перемещался. Он встраивался в жизнь Аркадия Петровича с настойчивостью глухого к критике менеджера. Утром архивариус находил его в своей сумке, рядом с обедом. Ягморд лежал там, словно зелёное, пульсирующее яблоко, от которого отказалась Белоснежка. В читальном зале он внезапно скатывался с полки и с глухим стуком приземлялся к ногам самой вредной смотрительницы, тёти Люды, которая вечно жаловалась на сквозняк. Тётя Люда, увидев пульсирующий комок, не закричала, а прошипела:

- Ага! Наконец-то я заставлю признать, что у вас тут антисанитария! — и ушла, хлопнув дверью.

Аркадий Петрович пытался избавиться от наваждения. Он запер ягморд в сейф. Наутро сейф был открыт, а ягморд мирно лежал на крышке его с его пенсне, словно пытаясь улучшить архивариусу зрение. Старитк засункл его в свинец (в музее имелся свинцовый контейнер) и выбросил в мусорный бак во дворе. Через два часа, потягивая чай, Аркадий Петрович обнаружил ягморд на дне своего чайника. Он был сух и холоден, а чай приобрел лёгкий привкус мятной жевательной резинки.

Отчаяние начало подтачивать стройные ряды фактов в голове архивариуса. Он, человек науки и порядка, столкнулся с чем-то, что отрицало и то, и другое. И тут его осенило. Записка. «Не произносить вслух имена врагов».

У Аркадия Петровича не было врагов. Были раздражители. Главным из них был Сергей Сидорович Бурьянов, директор второго в Жмыхове, абсолютно коммерческого музея «Миры Фантазии», где выставлялись восковые фигуры супергероев и проводились квесты в стиле «побег от зомби». Бурьянов, пухлый и потный, вечно пытался «омолодить» их музей, предлагая устроить выставку «Пуговицы сквозь призму постмодернизма» или заменить аудиогид на тикток-блогера.

Дрожащей рукой Аркадий Петрович вынул ягморд из кармана халата, куда тот забрался без спроса, положил на стол и, чувствуя себя полнейшим идиотом, произнёс внятно и чётко:

— Сергей Сидорович Бурьянов. Враг.

Ягморд дрогнул. Его внутренний свет вспыхнул ярко-зелёным, затем багровым. Раздался тихий, похожий на хлопок пробки, звук. Воздух в кабинете запах дешёвым одеколоном и свежими деньгами. А на стул перед столом с высоты примерно полуметра плюхнулся Сергей Сидорович.

Толстяк был в своём фирменном цветастом пиджаке, со смартфоном в руке, и на его лице застыло выражение тупого удивления. Он медленно обвёл глазами кабинет.

— Аркадий Петрович? — выдавил он. — Что это за перфоманс? Где я? Я только что был на встрече со спонсорами!

Аркадий Петрович онемел. Архивариус смотрел то на Бурьянова, то на ягморд, который снова пульсировал своим ленивым, равнодушным светом.

— Экспересс-доставка, — выдавил наконец архивариус.

Вот так штука. Оказалось, что ягморд не просто материализует врагов. Он материализует их в момент, когда они тебе максимально мешают. Бурьянов исчез так же внезапно, как и появился, через пять минут, как раз в тот момент, когда пытался прорекламировать Аркадию Петровичу новую коллекцию светящихся пуговиц с усами Наполеона.

Архивариус сидел, обхватив голову руками. Перед ним лежал ключ к невероятной силе. Силе, которую он, Аркадий Петрович, абсолютно не хотел. И даже не мог пользоваться. Что с ней делать? Требовать у мэрии повышения финансирования, угрожая материализовать в его кабинете всех чиновников разом? Это было заманчиво, но пахло тюрьмой.

Проведя за раздумьями день, архивариус решил провести эксперимент. Что насчет неприятных ситуаций? Например, постоянный сквозняк из-под двери в архив. Взяв ягморд в руки, старик мысленно, с огромной концентрацией, пожелал, чтобы сквозняк исчез.

На следующее утро дверь в архив заложили кирпичом. Аккуратной старой кладкой, будто её возвели лет сто назад. Сквозняк действительно исчез.

Аркадий Петрович понял: ягморд исполнял желания. Но делал это буквально, с каким-то древним, неумным буквализмом, и всегда с непредсказуемыми побочными эффектами. Пожелал он, чтобы кофе в автомате стал вкуснее. Автомат на следующий день исчез, а на его месте появился бородатый бариста по имени Джузеппе, который утверждал, что он — дух кофейных зёрен, призванный служить «Хранителю Сердца Горы» (так он называл ягморд). Джузеппе варил превосходный эспрессо, но пугал посетителей своими пространными речами о карме арабики. Вдобавок он жил в стене из кирпича, что скрывала сквозняк.

Жизнь превратилась в абсурдный фарс. Музей начал меняться. В зале советского периода вдруг выросла настоящая берёза, потому что Аркадий Петрович в сердцах пожелал больше «натуральности». Чучело двухголового барсука ожило, и теперь две его головы вечно спорили друг с другом о политике. Одна была либералом, другая — консерватором. Шум стоял неимоверный. Вскоре барсука продали Сергею Сидоровичу, и тот устроил ему отдельную выставку.

Кульминация наступила, когда в музей пришла проверка из управления культуры. Суровая дама с лицом, вечно ждущим бухгалтерского отчёта начала придираться к всему. Увидев бариста Джузеппе, она потребовала лицензию на торговлю. Увидев берёзу — акт о незаконной высадке парка. Впрочем, все встало на свои места, когда вернулся барсук - спал он по-прежнему на полке. Женщина вскрикнула увидев двухголовое чудовище. А когда её ногу обнюхала сначала одна голова барсука, а потом вторая, и они в унисоне заявили, что «пахнет формализмом и ретроградством», дама побледнела.

Аркадий Петрович, доведённый до отчаяния, заперся в своём кабинете с ягмордом в руках.

— Хочу, чтобы всё было как раньше! — прошептал он. — Чтобы был покой! Порядок! Чтобы никто ко мне не лез!

Ягморд вспыхнул ослепительно. Свет заполнил всё. Потом погас.

Наступила тишина. Всеобъемлющая тишина. Аркадий Петрович выглянул из кабинета. В залах ни души. Джузеппе исчез. Берёза тоже. Барсук снова стал чучелом, с двумя безмолвными головами. Аркадий Петрович вышел на улицу. Город был пуст. Ни машин, ни людей. Ни ветра. Ни звуков. Солнце стояло в зените, не двигаясь. Он остался один. Совсем один. В огромном, идеально чистом, застывшем мире.

«Не произносить вслух имена врагов», — вспомнил он. Но он не назвал имени. Он высказал желание. И ягморд исполнил его. Буквально. Он убрал всех, кто мог «лезть» к нему. Навсегда.

С тех пор прошло… он не знал, сколько прошло. Время тоже остановилось. Старик бродил по безмолвному городу, с холодным, пульсирующим ягмордом в кармане. Он был царём, богом и узником этого стеклянного ада. Иногда он пытался отменить желание, но ягморд на это не реагировал. Видимо, «как раньше» уже было невозможно.

Вечность сидя на ступенях опустевшего мэрии, старик в отчаянии швырнул ягморд на асфальт. Тот не разбился, а лишь глухо стукнулся и откатился под скамейку.

Аркадий Петрович закрыл лицо руками. А потом услышал шаги. Тяжёлые, медленные. Он поднял голову, сердце заколотилось в груди. Из-за угла вышел почтальон. Обычный почтальон, с сумкой через плечо. Он шёл, не глядя по сторонам, его лицо было пустым, как у робота. Мужчина подошёл к почтовому ящику у соседнего дома, механически опустил в него пачку газет и пошёл дальше, чтобы раствориться в пустоте следующей улицы.

Газеты. В остановившемся мире были газеты.

Словно во сне, Аркадий Петрович подошёл к ящику и вынул свежий, пахнущий типографской краской номер «Жмыховского Вестника». Дата — сегодняшняя. Старик развернул газету. На первой полосе был снимок его музея и крупный заголовок: «СЕНСАЦИЯ В МУЗЕЕ «ИСТОРИЯ ЖМЫХОВА». НАЙДЕН УНИКАЛЬНЫЙ АРТЕФАКТ».

Тут же архивариус начал читать, и кровь застыла в его жилах. В статье подробно, с цитатами директора Бурьянова (оказывается, его сделали временным исполняющим обязанности), описывалась находка — древний артефакт невероятной силы, времен языческих культов, способный исполнять желания. Писали, что его изучает специальная комиссия. Была даже фотография: Бурьянов, сияя, держал в руках его ягморд!

Значит, он не один? Мир не уничтожен? Его просто… вычеркнули? Сделали не-существующим? А ягморд нашёл себе нового, более активного «хранителя»? Почему? Он же обращался с ним хорошо! Или нет?

В этот момент Аркадий Петрович понял записку до конца. «Не ронять» — он уронил его, и связь прервалась. «Не нагревать» — он положил его в чайник. «Не шутить» — а вот это была не шутка. Его последнее отчаянное желание было самой чудовищной шуткой над самим собой.

Аркадий Петрович медленно шёл по пустынному проспекту. Он был призраком в застывшем мире. А где-то там, в другом, настоящем мире, Сергей Сидорович Бурьянов, наверное, уже желал, чтобы его музей «Миры Фантазии» стал самым популярным на планете. И ягморд, конечно, исполнит это. Буквально.

Архивариус сел на лавочку и смотрел на неподвижное солнце. В кармане у него лежала последняя связь с прошлым — пуговица с мундира городского главы 1912 года. Он достал её и начал медленно, методично перебирать пальцами. Вокруг была идеальная, мёртвая тишина, которую он так страстно желал.

А вдали, на самой границе слуха, послышался знакомый, мерный, двойной стук. Тук-тук. Тук-тук. Это пульсировал ягморд. Где-то в другом месте. У другого хозяина. И этот стук был похож на тиканье часов в мире, где время кончилось.

От автора