Ягода-рябинка

«Сегодня Велесов-день», — сказала я себе перед зеркалом и зажмурилась. Выдохнула. Время пришло. По очереди разлепила сначала правый, а затем левый глаз и посмотрела вниз, на серебряное блюдо, поставленное на столик перед зеркалом. Так и есть! На серебристой поверхности сверкали и перекатывались разноцветные шарики.

— Сколько их, хозяйка?

— П-пять.

— Ого! — Мяун на подоконнике потянулся, размял лапы, неспешно выгнул рыжую спину. Не обманут меня томные движения — кончик хвоста, вон, мелко подрагивает от волнения. Переживает, хвостатый.

— Много. Да ничего. Справимся. — Я закатала рукава. Привычно подхватила волосы, ловко скручивая тяжелые пряди в косу, переплетая меж собой. Затянула потуже узел на платке поверх пышных юбок. Огладила бедра. — Раньше же справлялись!

Мяун искоса посмотрел, мяукнул неразборчиво. Что-то вроде: «Желающих из года в год становится лишь больше» и отошел подальше.

— Ну-с. Начнем! — Решила не откладывать далече. Я в себе уверена. Не нужен мне никто! Учиться мастерству ведьмовскому, ворожбу творить, людям да тварям лесным помогать — вот оно, то, чего действительно хочу. Всей душой, искренне. А любовь? А что любовь? Отвлекает.

Села перед зеркалом, подхватила первый шар: черный с красными всполохами. Покрутила в пальцах, повертела и так, и этак. Хорош плод на вид, да горек на вкус. Так-то оно часто бывает.

Тут же в отражении возник мужчина в доспехах. Иссиня-черные волосы, глаза горят красным огнем. Плащ за спиной развивается кровавыми крыльями. Хоть и через зеркало, а обжег кожу жар неистовый. Видит глаз мужчину справного, да чует сердце дракона лютого. Властного. Сердитого. Чья ревность и страсть подобны огню жидкому в основании гор каменных.

— Наконец-то я нашел тебя! — Мужчина приблизился вплотную и вдруг протянул руку сквозь рамку, легко, будто и не было преграды. Рука в чешуйчатой перчатке так и норовила схватить, сжать, прижать к себе. Опалить жаром. — Пара ты моя! Отныне и навек!

Мяун за спиной тихо зашипел. Я слышала, как впиваются когти в обивку дивана. Паразит хвостатый. За хвост оттаскаю. Но потом.

— Нет, господин хороший. Ошибся ты. — Грустно улыбаюсь дракону в теле человека. — Пара твоя в другом мире живет-поживает. Глянь повнимательнее, да авось и рассмотришь. Похожи мы, да, словно сестры, да только сердце у нее чистое, светлое. Для жара твоего открытое. Я же, — Пячусь назад, подальше, едва ли не падаю, запинаясь о ковер. Поднимаю глаза, в лицо смотрю открыто, знаю, что не по нраву. — Ведьма глупая, на ворожбе да на травках одержимая. Не пара мы друг другу.

— Но я...

— Истинно говорю тебе, дракон. Не пара я твоя. — Делаю пару выдохов — вдохов и продолжаю спокойнее. — Хорош ты собой, дракон, да только в другом мире ждет тебя суженная, судьбою завещанная. С судьбой спорить, что против ветра парить.

Заострились скулы на хищном лице. Бросил мужчина взгляд внимательный на фигурку ладную, на волосы пшеничные. Прищелкнул языком и исчез.

— Ловко ты его. — Мяун потерся о юбки, едва не сбив с ног.

— Да ну его. — Я смотрю, как исчезает в руках черный шарик, будто едким дымом испаряется. — Такие как он только о себе и думают. Преследуют да не отступают — не потому что любят, а потому что гордыня берет.

— Не пожалеешь?

— Нет. — Решительно отряхиваю пепел с ладоней. — Ни учиться не даст, ни ворожить. Закроет в башне северной, окружит ветрами холодными, да любовью обжигающей. А мне того не надобно.

— Еще одного или перерыв? — Прищуренные желтые глаза Мяуна сверкают хитро, будто проказу задумал. Спросить не успеваю, беру зеленый, как сочная листва, шар.

— Еще! Закончим и забудем. — Шарик холодит пальцы легким касанием. — Ох! — Сорвалось с губ.

Всматриваюсь в фигуру тонкую, что проступила в зеркале. Тени ее как продолжение корней. Покров на ней — переплетение полевых трав. На оголенных запястьях и лодыжках — вязь замысловатая, листьями украшенная. И не поймешь сразу: где ветви кончились, а где украшения. Волосы отливают золотом, струятся, стекают волной по плечам. Уши длинные, лицо утонченное. Да только глаза холодны — светлые, ледяные, будто ручей горный.

На меня эльф не взглянул, отчего хотелось коснуться зеркала, самой привлечь внимание. Сглотнула. Коварен обряд ведьмовской. Издревле проверяет девушек на истинные желания, испытывает.

— Здравствуй, правитель лесной. — Заговорила первой.

Холодные глаза лишь скользнули мимо равнодушно. Прекрасное безразличие. Давлю желание показать себя, что-то доказать — кому? зачем? — резко встряхиваю головой. Коса тяжелая, крученая, так и норовит распасться, но нет, удержалась.

— Рада, что заглянул ты на огонек, да только гостей важных не ждала я, не готовилась. Уж не обессудь.

Взгляд светлых глаз наконец-то остановился на мне, словно душу в родниковую воду окунули.

Мяун зашипел за спиной. Отвлеклась, обернулась. Топорщились на рыжей мордочке усы, ну, не дать ни взять, генеральские. А хвост! Хвост-то распушил!

— Пойдешь со мной?

Всего несколько слов, а запели вокруг птицы певчие, чей зов я через зеркало колдовское слышала. Запылал багряный костер за окном, затрепетал радостно. Задрожала осинка под окнами, будто голых веток стесняясь. Вторил ей шелестом лес за плечом эльфа.

— Прости великодушно, правитель лесной. Близок мне мир твой цветущий, да только не место человека под холмом вечнозеленым, среди песен сладостных, вина крепкого да танцев без устали. Прости. Не пойду.

Выпал шарик из похолодевших пальцев, потемнел и прочь укатился. Эльф промолчал и исчез. Потемнело зеркало, пригорюнилось.

— А давай-ка чаю попьем? — Промурчал Мяун. Я обхватила себя ладонями, поежилась. Чудилось, что похолодало вокруг. Покусал плечи ветер северный.

— Давай. Почему... каждый раз тяжело? Словно... душу вынули?

Задумалась крепко. Долго ли сидела, неведомо, да только запахло медом и травами. Моргнула, а уж легли на скатерть расписные блюдца, плошка с вареньем да вазочка с конфетами. Прижала ладони к чашке, согрела пальцы уютным теплом. Вдохнула, сделала глоток пряный и будто заново родилась.

Мяун щурился довольно, лакал чай из блюдца, да лапкой мягкой конфеты в мою сторону подталкивал. Каков шельмец! Послушно зашелестела оберткой, спрятала сладкий кругляш за щекой, зажмурилась. Тепло.

— Пото-мур что каждый раз ты кусок судьбы отсекаешь, отказываешься. — Мяун говорил медленно, осторожно подбирая слова.

— Значит, могла бы... — Допила чай, отряхнулась от дум тяжелых. Качнула головой. — Нет уж. Не мое это. — Рыжий кот заулыбался, будто что хорошее услышал.

— Продолжим! — Встала решительно. Подошла к зеркалу. Протянула руку и взяла следующий шар: алый, будто кровь свежая. Обжег он пальцы жаром неистовым. Прокатился тот жар по телу волной, опалил щеки, сбил дыхание.

А в зеркале колдовском проступил образ рогатый — волосы белые как снег. Глаза алчные, дерзкие. Улыбка обманчивая, коварная.

— Точно нет! Сразу нет! — Отшатнулась.

— Ой, все так говорят. А потом... — Улыбнулся демон еще шире. Поманил к себе пальцем когтистым. Вскинул рога крученые.

Пошла волной рябь по зеркалу. Подхватила меня, поволокла ближе. Неужели затащит? Вот так, против воли?

Зашипел Мяун, вцепился в подол юбок, не дал демону коварному затянуть меня в зеркало. Ох, не равны были силы, тяжела схватка, только хвост рыжий хлестал по бокам из стороны в сторону. Тут уж я опомнилась, скинула морок дурной. Встала прямо, кулаки сжала, топнула ногой.

— Пошел прочь! Бесовское отродье!

— Пф, — Демон засмеялся и сгинул.

Упала на табуретку, как дерево подкошенное. Взглянула на кота, протянула руку, погладила по мохнатой напряженной спине.

— Спасибо, защитник мой. — Убрала ладонь, вздохнула печально. Каждый год одно и то же, нет мне покоя в Велесов-день. — Еще!

Решительно беру с блюда следующий шарик. Прозрачный. Легкий.

Всматриваюсь в зеркало, ожидая любого подвоха. Но прежде чем в отражении появляется хоть что-то, комнату заполняет музыка. Лиричная, напевная. Грустная. Задушевная.

Парень в зеркале смотрит не в мою сторону, а куда-то вдаль. Его пальцы скользят по струнам. Ласкают. Задевают, бередят душу. Я и не заметила, как подпевать начала, ногой в такт притоптывать.

Зовет музыка, плачет. Просит пойти куда-то. Где-то там — хорошо ли? Неведомо. Но легко в путь собраться и двинуться. Стала тесной комнатка малая. Тяжело в ней дышать, будто воздух кончился. Давят стены как сжимаются. Неспокойно. Не радостно.

Прыгнул Мяун на колени, посмотрел грустно глазами желтыми, словно мысли прочел. Мяукнул жалобно.

— Признайся, хотела бы уйти с ним?

— Хотела бы. — Вздыхаю и разжимаю ладонь. Катится шарик колдовской прочь и исчезает. Стихает музыка. Темнеет зеркало. — Есть в странствующей жизни очарование, да только куда я от тебя денусь-то?

Улыбаюсь. Повинуясь настрою, быстро наклонилась и чмокнула кота в нос. Чихнул удивленно. Спрыгнул с колен, отошел.

Опять поворачиваюсь к зеркалу. Делаю глубокий вдох и беру последний шарик с подноса. Кручу в пальцах, рассматриваю.

Что за диво? То не бусина колдовская, заговоренная. Это ж ягода-рябинка на блюдо упала, в заявки полюбовные затесалась! Хихикаю, открываю рот, чтобы сказать об этом, да только обвивают девичий стан руки сильные. Шепчут нежно слова медовые.

— И я никуда от тебя не денусь.

Застываю как каменная.

— Мяун?

— Ты не бойся, счастье мое. Ни за что неволить не буду. Лети куда душа зовет, горлица, только позволь рядом быть.

Медленно оборачиваюсь и утопаю в желтых всполохах хитрых глаз.

Значит, вот ты какой, суженый. Локон рыжий, походка мягкая. Не признала тебя, не увидела. Но в этот день с судьбой в прятки играть — доля ведьмовская.

Светит зеркальце тускло, подмигивает. Нет в нем больше никакой надобности.