Янтарная плоть

Порой Натан думал, что работа учителя биологии в старшей школе похожа на хобби — вы больше потратите на седативы, чем заработаете, пытаясь впихнуть митоз в головы детей, которым на митоз плевать, и на генную модификацию плевать, и на всю биологию в целом, как и на другие предметы школьной программы, потому что все переживают гормональный бум и помышляют лишь о сексе. Впрочем, ещё была команда баскетболистов, те, кроме секса, помышляли о спортивных победах и даже что-то выигрывали по области, Натан иногда бухал с их тренером, неплохим, в сущности, мужиком, как и с физиком — они трое были единственными мужчинами в женском педагогическом коллективе.

Кроме биологии Натан имел часы географии, а также вёл факультатив ксенозоо для десятых и одиннадцатых классов — за дополнительную плату. На факультатив ходило восемь задротов, четыре самочки и четыре самца, среди которых затесался феномен — баскетболист Толик, отнюдь неглупый, крепкий и долговязый парень, давно прекративший все подъёбки в свой адрес и даже защищавший остальных, мелких и хилых факультативщиков. Поступать они все планировали на ксенозоологов, Натан раздобыл программу вступительных экзаменов и понемногу натаскивал свой маленький кружок по интересам. В итоге, в плане финансов школьные заработки почти устраивали, особых трат они с женой не делали, даже кое-что собрать удалось.

Анастасии, ему думалось, тоже нравился их скромный, но отлично налаженный преподавательский быт. Мебель обновили, как и ремонтец, у каждого было по машине — жили как все. По крайней мере, ничего не предвещало большого семейного говна. Наоборот, планировали в осенние каникулы слетать куда-нибудь в приятное и доступное место, погреть свои прекрасные задницы на южных берегах и сжечь мелкую задницу Костика, потому что тот, очень белокожий от природы, непременно сгорал в первый же день, сколько его не мазали и не прятали от солнца родители, а под конец отпуска любил блевануть от непривычной местной пищи. Тёща сказала, что малой перерастёт эти неприятные моменты, как переросла в своё время его мамочка. На крайняк ребёнка можно было оставить ей и смотаться вдвоём, как жена в прошлом году и хотела, но Натану очень нравилось проводить время с сыном, и он отказался.

В живом уголке школы рос небольшой цефалот, это был уже второй цефалот, на которого скидывались всем факультативом, потому что первый у юных биолухов сдох — кто-то хохмы ради скормил ему растворимую таблетку аспирина. Виновного так и не нашли, что было даже хорошо, потому что спортивный Толик собирался свернуть ему шею. Подозрительных хулиганов он вылавливал по одному и зажимал где придётся, но каждый из пойманных клялся и божился, что к аспирину ни сном, ни духом непричастен. В общем, дети оплакали бренное тело питомца, вскрыли его под присмотром Натана и купили нового, за кормом и водой которого теперь пристально следили.

Натан как раз подменивал воду в его аквариуме, мини-пылесосом убирая грязную со дна, и доливая чистую, отстоянную, когда загудел наручный комп. Звонила жена. Не прекращая своих занятий, Натан нажал приём и вывел изображение на стену.

— Привет, — сказала голографическая Настя.

— Хай, — откликнулся Натан. — Я скоро закончу и приду. Ты Костика из сада забрала?

— Нет, — сказала жена. — Я ухожу.

— Когда вернёшься? — спросил Натан.

— Я не вернусь, — ответила жена.

Натан рассмеялся, выключая пылесос, но голографическое любимое лицо на экране не улыбнулось в знак шутки.

— Что значит ухожу? — Натан, всё ещё ничерта не понимая, вытер руки полотенцем.

Настя помолчала.

— Я тут встретила кое-кого, — сказала она затем.

Натан глупо таращился на неё, всё вытирая и вытирая руки, пока не растёр до красноты.

— Костик? — спросил он.

— Останется с тобой, — голографическая жена отвернулась. — Так будет лучше.

Уже потом, гораздо позже, накануне развода Натан узнал, что новый избранник его жены был отягощен каким-то несусветным капиталом, открывающим поистине невероятные горизонты, к которым Анастасия и устремилась на всех парусах подобно яхте, согласившись на единственное условие — никаких детей от первого брака. Вот Натана с Костиком и выбросила из своей жизни. Обрубила якоря, так сказать.

Сказать, что он был убит и раздавлен — не сказать ничего. Особенно в первые дни, когда, ничего не понимая, бродил по их квартирке и повсюду натыкался на брошенные ею вещи, ещё живые, ещё несущие запахи её духов и тела, он брал блузку или шейный платок, прижимал к лицу и нюхал, тогда на секунду можно было поверить, что это дурной сон. Потом казалось, что не все потеряно, она опомнится и вернётся. Скажет, что раскаялась, что жить без них не может, а он поскандалит, но простит. О да, вот так, возьмёт и простит, ибо любит. Переедут и попробуют с нуля построить жизнь. Не вернулась.

Звонила тёща, долго плакала, сказала «я свою дочь такому не учила», видно было, что искренне горюет. Впоследствии горе не помешало им с тестем воспользоваться плодами нового брака дочери и укатить на ПМЖ в жаркую страну.

Сложнее всего было объяснить Костику, что мамы с ними больше не будет. Он всё спрашивал, когда та придёт, и Натан лгал о долгом лечении, словесно юля и как змей извиваясь, чтоб не ранить ребёнка, а сердце просто кровью обливалось, и под языком бились совсем иные слова, отчаянно-злые, примитивные и нецензурные.

— Не ты первый, не ты последний, кого ради денег бросают, — сказал физик. — Женщины, они такие. Каждая считает себя драгоценным янтарём, каждой огранка нужна.

— Огранка, хуянка. Вот потому я и не женился, суки они все, — заметил баскетбольный тренер, по совместительству физрук.

Натану было плевать на всех ранее брошенных, имело значение только его личное горе и всё на том. Ни на один суд из трёх жена не явилась, вместо неё приходил холёный адвокат в прекрасном костюме, с дорогой стрижкой и слащавыми манерами.

— Вы хотите развода? — спросила судья.

— Нет, — ответил Натан.

И судья встала на его сторону, упёрлась, раз за разом откладывая и перенося заседания.

Видимо денежный мешок сунулся к ней со взяткой и обломился о честность, потому что вскоре холёный адвокат заявился к Натану на работу, как раз перед факультативом. Тот дико разозлился, хотя виду не подал, держался, как мог. Снисходительно представитель жены предложил Натану любую сумму отступных, — только назовите, — чтобы полюбовно разойтись. Сделать Натан ничего не мог, не бить же этого, пусть и неприятного ему человека, и он решил поерничать. Как заломил в янтаре — у холёного даже уважение в глазах образовалось.

— Надо посоветоваться с клиентом, — сказал он, совершил звонок, и начались попытки снизить цену.

Это был натуральный театр абсурда, и Натан в него бросился с головой. Получая какое-то противоестественное, аморальное удовольствие, он торговался, продавая жену как козу, хотя, раньше казалось, никогда не умел торговаться, даже о скидках в магазинах не спрашивал. Но теперь нашёл неожиданное облегчение в низведении жены до скотского уровня экстерьерного животного.

— Вы посмотрите, какая женщина, — говорил он с самым серьёзным видом, — какая талия и грудь, какие глаза прекрасные, харизма плещет, и образована достойно, кандидатская по лингвистике это, согласитесь, не мелочь, такая жена — не просто украшение любого дома, но и достойная спутница любого героя, политика, президента, меньше двух миллионов взять — просто оскорбить прекрасную женщину, а также достойного её избранника. Высший разряд.

Холёный, растерявший уверенность, с удивлением и неприязнью всматривался в его лицо, пытаясь уловить ноты сарказма, понять, этот нищеброд грязно шутит, или в самом деле набивает цену своей загулявшей тёлке? Они рассчитывали оскорбить его предложением денег, сыграть на гордости и уязвлённом самолюбии нищего препода, но Натан закрылся щитом оксюморона, выставляя постиронию будто меч.

Сошлись на миллионе, в эту сумму входил сам развод, плюс отказ от алиментов. Он до последнего не верил, что шутка станет реальностью, всё выжидал, когда богач даст заднюю, но грязная сделка состоялась, Натан "продал козу" и это было ужасно, потому что столько Натан за всю жизнь не заработал бы. Подписали документы, деньги в тот же день упали на его счёт. Миллион за вагину. Он чувствовал себя дерьмово, абсолютным говном себя чувствовал от "продажи козы" и, думал, окружающие должны его видеть не менее мерзким, как он сам себя видел, но ошибся и тут. Коллеги в школе теперь смотрели с завистью и, что ли, уважением? Экий жук, отхватил миллион отступных, вот это ушлый! Девчонки стали ему улыбаться особенно тепло, по их меркам он вмиг разбогател, пусть и с прицепом мужик, так что же? Натан поражался культу Мамоны, объясняющему поступок Насти и мотивы прочих женщин, и ненавидел весь белый свет, включая себя.

Он всё мигом прекратил — уволился с работы, сдав под опись кабинетную мебель и микроскопы с пробирками, даже факультатив бросил — не мог никого из коллег видеть.

— Ну да, зачем тебе теперь работать, — сказал тренер на их прощальной пьянке — Натан «выливался из коллектива». — Я бы на бирже играл и в тотализатор.

— А я б вложил в янтарный прииск, — с влажными глазами добавил физик.

Ни копейки из «отступных» Натан брать не собирался и даже друзей своих за душную практичность невзлюбил.

Они с сыном переехали из областного центра в районный, опрятный и размеренный, как все провинциальные городки, там Натана никто не знал.

Первое время его занимало устройство быта: продажа и покупка жилья, обустройство, медленное привыкание Костика к новому детскому саду, но ситуация не думала его отпускать и принялась давить: все свои беды Натан привез с собой, они оба были ненужными, брошенными, бесполезными. Чтобы не запить, следовало чем-то себя занять, ну хоть чем-то. Натан прошел расширенный медосмотр, взял в руки диплом, трудовую и пошёл в центр занятости.

— Есть вакансия в интернат для детей, лишенных родительской опеки, — сказала милая и внимательная дама за сорок, с короткой стрижкой мышиного цвета -- пикси.

— А ещё? — спросил Натан.

— Нужен химик и географ в сельскую общеобразовательную школу, — продолжая листать документы в большом стационарном компьютере, продолжила дама. — Также, как обычно, набирают за Ручей: нужен биолог в фирму по исследованию недр…

Работу за Ручьём Натан, как одинокий отец, сразу отверг, уж лучше работать в интернете с подрастающим контингентом для исправительной колонии.

— Я подожду, — сказал он милой даме, заполнил анкету и оставил свои данные.

Иномирье, этот рассадник ядовитых грибков, смертоносных бактерий и скандальной фауны в качестве работы Натан и не думал рассматривать. Он ещё не знал, что оно само рассмотрело Натана.

Позвонили ему через день и пригласили на собеседование. Что изначально его удивило — не в школу, не в колледж или универ, даже не в модную студию наподобие общества любителей ксенолис, где Натан сидел бы сиднем и получал зарплату за красивые глаза и два-три умных слова на псевдонаучных, смешных конференциях, а в кафе напротив их с Костиком новой квартиры.

Ребёнок был в саду, с которым худо-бедно свыкся и даже обзавёлся подружкой Джулией. Натан скучал, вот и решил пройтись, посмотреть, кому понадобился.

Кафе пустовало — утренний кофе все выпили, а до обеда было далеко. За стойкой, украшенной огромной кофейной машиной и соковыжималками, принимала заказы и быстро щёлкала пальцами в компьютере девушка с гладкими чёрными волосами, из кухни приятно потягивало фруктовыми блинами и, вероятно, венскими вафлями с ванилью. Там, за стеклом, трудились живой повар и две роботизированных печки. Выпечка разбиралась сотрудниками окрестных офисов и контор. Рогалики с шоколадом и маковой начинкой пекли по вторникам и четвергам, а вафли с шапкой взбитых сливок подавали по средам и пятницам, сегодня была среда, дрон-доставщик вылетел с кухни, загруженный прозрачными контейнерами с вредными, но дико вкусными сливочными завтраками.

В углу, за столиком у окна, сидела юная девушка с круглым гладким личиком, носящим детское выражение. Светлые волосы, кудрявые и пышные от природы, забраны под обруч. Слегка вьющиеся надо лбом, они пышной шапкой вздымались на затылке. Натан сперва решил, что это старшеклассница, затем заметил модное пальто с роскошным ксенособолиным воротником в тон волосам. Возможно содержанка какого-то ресурсного козла? На коленях у девушки сидела корги в синем собачьем джемпере, и грустными глазами смотрела на вафлю в белых пенных хлопьях, стоящую перед хозяйкой. Натан огляделся — больше никого вокруг не было. Девушка заметила его и приглашающе помахала ладошкой. Удивлённый Натан приблизился.

— Присаживайтесь, это мой секретарь звонил, — сказала девушка, и Натан вдруг понял — по взгляду, движениям длинных кистей рук, что не так она и молода, возможно, ей за тридцать, а то и больше...

— Меня зовут Сусанна Гольдман, — представилась хозяйка грустного корги. — Я координатор восточно-европейского центра Ручья. И у меня есть пропозиция, которую получают раз в жизни.