Ящер

Плетеное кресло поскрипывало под моим весом, стоило только шевельнуться. Звук этот сейчас совершенно не раздражал, как это бывало обычно. Даже наоборот, навевал некое ощущение спокойствия. Чудесный летний день постепенно входил в свою завершающую фазу. Солнце все больше клонилось к горизонту и тени становились длиннее. В траве раздавались песни сверчков, воздух вокруг был чистым и оттого на душе моей воцарился покой. А такого не бывало уже давненько. Идиллия, да и только!

Забавно, но в последнее время я частенько вспоминаю прошлое. Быть может, дело в том, что мне исполнилось пятьдесят девять и седьмой десяток жизни уже совершенно не выглядел как абстракция. Или в том, что старость по сути своей призвана для копания в воспоминаниях и тасовки в голове образов прошлого, в попытках нащупать тот момент, когда все было упущено.

Если посмотреть со стороны, моя жизнь ничем не отличается от миллионов других людей. Школа, институт, свадьба, работа, двое детей. Абсолютно шаблонный набор, которым могут похвастаться многие люди.

Образ Лиды встал перед внутренним взором, стоило мне только прикрыть глаза. Жену я встретил давно, когда мне было двадцать три и все это, казалось, случилось не со мной, а кем-то другим. Год назад она умерла.

Пока я был на работе, Лида упала посреди нашей четырехкомнатной квартиры и пролежала там несколько часов до моего приезда. Я помню ту странную пустоту, что воцарилась в моей душе в первые часы после того, как я нашел скрюченное тело жены, лежащее на холодном кафеле. Мы столько лет прожили вместе и вот теперь Лида лежала абсолютно неподвижная, бездыханная. Это больше не была моя жена, а всего лишь кусок стылого мяса.

Старшая дочь приехала через двадцать минут после моего звонка и рыдала у меня на плече все время, пока в квартире сновали медики и неловко топтался молодой участковый. А я сидел на стуле, поглаживал дочь по спине и внутренне не мог удержаться от недоумения из-за ее бурной реакции. В конце концов, Лида всегда больше любила сына.

Когда-то давно я прочитал, что родителям нельзя иметь любимчиков среди детей, что они должны всех любить одинаково. Ну или хотя бы делать вид. Моя жена никогда особо не маскировала тот факт, что за Илюшу переживает всегда чуть больше Насти. Наш сын родился раньше срока, был таким крохотным и болезненным, что его пришлось невероятно долго выхаживать. Лида отдавала все свои силы, на время позабыв и про меня, и про старшую дочь. Да и про себя, наверняка, тоже. Материнский инстинкт побуждал ее заботится о том, кто слабее и кому явно нужна помощь. Это выглядело вполне рационально для меня и потому я поддерживал жену и старался, как мог, успокоить дочь. Подбодрить ее и объяснить ситуацию. Но много ли может понять шестилетний ребенок?

Так оно потом и повелось. Сколько бы грамот, медалей и прочих достижений не приносила Настя, жена всегда больше выделяла Илью.

Потому мне и казалось ироничным, что Настя так надрывается на моем плече, а Илья не смог приехать из-за важного совещания на работе, но обещал взять все заботы о похоронах на себя. Я мог понять сына и не сердился на него. Лида уже умерла, а работа никуда не делась и сроки там продолжали гореть. Выбор сына был рационален.

Шарик, лежащий в ногах, вдруг дернулся и рывком поднял голову, прислушиваясь к чему-то. Где-то на улице кричали дети, раздавался рев мотоцикла.

Движение собаки вырвало меня из пучины воспоминаний. Я погладил овчарку по голове. Одним из неоспоримых плюсов Шарика было то, что он не любил излишне выражать свои чувства. Он не заливался пустым лаем, не вилял подобострастно хвостом, когда в этом не было надобности. Даже банального скулежа услышать от него было крайне проблематично. Потому мне и нравился этот пес. Жаль, что люди, в большинстве своем, не могут быть такими же сдержанными как эта собака. Насколько проще и понятнее оказалась бы тогда жизнь!

По сгущающимся сумеркам я понял, что немного опаздываю с ужином. Тяжело вздохнув, я поднялся с кресла и двинул домой. Шарик, уловив перемену настроения, последовал за мной. Я уже давно разрешал ему заходить внутрь частного дома, который мы с женой купили лет десять назад. Лида тогда жаловалась на частые мигрени и на семейном совете было решено, что свежий воздух в таких делах лучший помощник.

Тогда я купил частный дом, в котором мы проводили большую часть года. А теперь я живу тут сам по себе, сопровождаемый только собакой. Городская квартира приносит неплохой доход от сдачи в аренду и я, в целом, не жалуюсь на жизнь. На пенсию я ушел пораньше, по выслуге лет и такой заработок совершенно не лишний.

На кухне я закинул магазинные пельмени в кастрюлю с кипящей водой, посолил их и накрыл крышкой. Мельком глянул на часы, чтобы понять, когда пройдет двенадцать минут и можно будет выключать огонь.

Взгляд невольно упал на окно и на долю секунды мне показалось, что там мелькнул силуэт Лиды. Бред, конечно, полный и головой я это понимал. Однако, все равно осторожно выглянул в окно и убедился, что мне все-таки показалось. Забавно о таком сейчас думать, но не уверен, что моего хваленого хладнокровия хватит, чтобы выдержать сейчас ее осуждающий взгляд. Или испуганный.

Трудно сказать, когда она начала что-то подозревать. Быть может, какие-то ростки подозрений зародились у Лиды, когда она только-только начала читать новости о маньяке, который объявился в нашем городе. Надо сказать, до серии жестоких убийств, как таковых громких преступлений у нас и не свершалось-то никогда. Если и были убийства, то наверняка на какой-нибудь бытовой основе.

Сказать, что люди были напуганы — ничего не сказать. Жертвами становились молодые, как девушки, так и парни. Они различались социальным статусом, внешностью, районам жительства. Сходилось все только на возрасте, от шестнадцати до двадцати.

Признаюсь, меня в какой-то мере забавляла эта суета. Людям вообще свойственно иррациональное поведение, когда где-то вокруг них происходит нечто, что ломает устоявшиеся шаблоны. Маньяк явно выбирал определенный тип жертв, но переживали все. Родители не выпускали маленьких детей на улицы без присмотра, пенсионеры стали ходить по своим стариковским делам группами. Местные мужики пытались собираться в патрули и ходить по дворам, но все это было тщетно.

Я наблюдал со стороны, как тревожно шептались коллеги на работе, как они сидели и обсуждали последние возможные сведения о маньяке. И пусть даже они появлялись в каких-то откровенно не вызывающих доверия ресурсах, для коллег это было не важно. Они продолжали строить догадки, рассказывать, что знакомый знакомого тещи видел странного мужчину в том районе, где нашли последнюю жертву. Думаю, такое поведение служило для них иллюзией контроля над чем-то неподвластным им. Абсолютно нерациональное поведение, на мой взгляд. Но таковы уж все люди и я, поневоле, уже наловчился жить среди них, поэтому периодически тоже имитировал активное участие в очередной идиотской дискуссии.

Не знаю в какой момент я упустил изменение в поведении жены. Конечно, когда живешь с человеком солидный промежуток своей жизни, то невольно привыкаешь к нему, к привычкам, мелким особенностям. А на тот период времени мы с Лидой, как бы это сказать, проходили через кризис отношений.

Дети выросли, покинули родительское гнездо, завели собственные семьи. У Насти даже успела родиться дочь. А мы с Лидой вдруг обнаружили, что, несмотря на все эти годы вместе, мы совершенно не знали, что делать друг с другом. Раньше какие-то заботы о детях и быту незаметно затмевали эту особенность, но потом она дала о себе знать.

— Мне иногда кажется, что ты как ящер, — огорошила меня как-то жена за завтраком.

Признаюсь, я тогда чуть не поперхнулся своей умеренно посоленной яичницей. Сравнение, мягко говоря, звучало неожиданно.

— Это еще почему? — спросил я тогда.

Лида смотрела на мое лицо, поджав губы. В тот момент я словно буквально мог видеть как в синапсы в ее мозгу стремительно разносят некую информацию о чем-то, что она хочет мне высказать.

— Не строй дурака из себя, Сергей. Сам прекрасно понимаешь о чем я. Ты… холодный. Не только когда дело касается нас. А вообще, во всем.

Конечно, я сделал то, что от меня ожидалось. Улыбнулся и начал заверять, что мои чувства к ней никогда не менялись. В принципе, я даже и не врал. В юности, только встретив Лиду, я еще тешил себя иллюзиями о том, что тепло семейного очага растопит кусок льда в глубине моей души. Увы, нет.

Наверное, именно после слов о ящере я начал больше обращать внимание на поведение жены.

А вести себя Лида начала действительно необычно. Постоянно ходила отстраненная, витала где-то в своих мыслях, периодически косилась на меня. Дальше стало только хуже. Она постоянно сидела в Интернете, читала про найденных жертв, число которых дошло до одиннадцати. К тому моменту душегуба искали уже все силы полиции, которые только могли быть задействованы в нашей области. Тщетно. Подобно хитрому хищнику, тот постоянно избегал полицейских засад, подставных жертв и снова наносил удар, чтобы потом раствориться в тени.

За несколько недель до рокового инсульта Лида постоянно хотела мне что-то сказать. Я видел, как она порой подолгу смотрела на меня, несколько раз даже открывала рот, словно решилась наконец заговорить. Наверное, мне стоило тогда пойти ей навстречу. Тем более, что одержимость жены всеми этими смертями перешла все границы. Нормальный муж забил бы тревогу, но я лишь наблюдал как Лида сильно переживала из-за незнакомых людей, убитых маньяком. Я находил это крайне странным и нелогичным, но никогда не говорил вслух.

Ну а потом случилось, то что случилось. Я вернулся с работы и, войдя в квартиру, нашел Лиду посреди кухни. Опять-таки, я делал то, чего от меня ожидали. Скорбел, горевал, стал мрачным. Однако, через несколько дней я внезапно заметил, что на этот раз я действительно чувствовал что-то внутри. Странное, доселе неизведанное ощущение накрывало меня порой, и я не знал, что мне делать. В последнее время, такое случалось все чаще.

Проклятье! Снова ушел в свои мысли, и проморгал момент, когда вода в кастрюле выплеснулась из-под крышки. Пельмени получились переваренными, тесто разбухло и потеряло аппетитный вид. Тем не менее, я наложил их в тарелку, заправил соусом, кинул туда же пару кусочков белого хлеба и двинул ко входу в подвал.

Это ни разу не бункер, но для своих задач подходит просто прекрасно. Тем более, что я сделал два уровня, оставив внизу погреб, чтобы отдельно хранить разные соленья, которые одно время делала Лида.

Шарик проводил меня до двери и остался лежать там. Улыбнувшись своему единственному другу, я аккуратно спустился вниз.

Звяканье цепи я расслышал сразу как только открыл вторую дверь. Судя по звуку, человек понял, что скоро кормежка, и подтянулся ближе ко входу. Цепь не позволяла пленнику пересечь и половины комнаты, я позаботился об этом. Но я все равно какое-то время выждал, глядя прямо на него.

Потом оставил еду на столике и подтолкнул его к пленнику. Тарелка и ложка пластмассовые, чтобы дурные мысли излишне не занимали голову человека на цепи.

Я смотрел, как он ест. Жадно, обжигаясь, давясь. Кидает на меня взгляды, полные лютой злости. Но молчит. Просто ест.

Невольно взгляд мой упал на его покалеченные лодыжки. Я самолично перерезал ему ахилловы сухожилия, потому что когда он в сознании, совладать бы с ним мне не удалось. Это было рациональное решение и я сделал то, что должно. Максимально аккуратно, тщательно обработав потом раны, чтобы человек не подцепил заражение крови.

Любой нормальный отец сошел бы с ума, обнаружив, что его родной сын на самом деле жестокий убийца, который безжалостно расправлялся с невинными людьми. Такой человек, полный раздирающих его чувств ужаса и вины, наверняка, не смог бы жить дальше. И, наверняка, закончил бы так же, как и моя бедная Лида.

Она поняла, что ее драгоценный сын и есть тот самый маньяк, который держит в страхе город. Не знаю с чего именно жена зацепилась за эту версию, но она таки выяснила все до конца. Я нашел тетрадку, заполненную аккуратным почерком, где она излагала свои мысли, страхи и догадки. Судя по этим записям, Лида наткнулась на какую-то вещь одной из жертв. Не знаю, что это было, потому как в ее тетради я прочитал лишь такие строки:

“Это точно принадлежало той девочке. Я вижу ее фотографии на столбе и каждый раз плачу. Что мне делать, Господи? Это ведь и вправду он! Как же страшно. Дай мне силы, Господи, прошу!”.

Я смотрел на Илью, теперь уже сломанного и мало имеющего общего с тем мальчиком, которого я когда-то знал. В каком-то смысле, наши отношения с ним теперь вышли на значительно более высокий уровень. Он знает теперь, что за маской внешне порядочного семьянина, его отец представляет собой бесчувственный кусок льда. Что все это время я лишь старательно имитировал хорошо знакомые мне паттерны, чтобы быть принятым обществом. Наверное, он тоже думал обо мне как о ящере, но даже этот факт меня не особенно трогал.

Я же, в свою очередь, вижу истинную сущность сына. Зверя в человеческом обличье, который только и делал, что отдавался своим бурным чувствам. Поступал крайне иррационально, поддаваясь каким-то глупым желаниям причинять боль и увечья окружающим.

Бог, видимо, сжалился над мучениями Лиды и послал ей инсульт. Я же остался один и прочитал все то, что успела обнаружить и выяснить жена.

Заманить Илью и напоить снотворным было совершенно несложно. Забавно, но он до последнего так и не понял, что попал в ловушку. Он не мог поверить, злился и угрожал. Потом пытался объясниться, но мне было все равно.

Я рациональный человек. Если выяснится, что мой сын и есть этот монстр, убивший столько людей — это просто уничтожит репутацию семьи. Настя не сможет жить нормальной жизнью, ее детей затравят в школе. Нельзя допускать, чтобы такое произошло с близкими. Пропавший без вести родственник же, наоборот, вызовет сочувствие у людей. Так уж работают эти законы общества, которые мне пришлось в свое время пристально изучать.

Именно поэтому я самолично решился устранить эту проблему.

Но в чем-то моя жена все-таки ошиблась. Рациональнее всего было бы сразу убить Илью и спрятать останки. А я не смог.

Что-то глубоко внутри меня вопит, как из-под толщи льда и не дает мне пролить кровь сына. Пусть он монстр, но он все еще наш с Лидой ребенок. С женщиной, которая отдала мне всю жизнь, даже поняв мою истинную суть с напрочь атрофированной эмпатией и скудной эмоциональностью.

Видимо, я все же не хладнокровный ящер, коим меня назвала как-то жена.