Юго-западный горизонт

17 мая 1762, ок. 10,6°СШ, 66,9°ЗД

— Где эти господа пресноводные на мель сели? Бриз их милостью пропустили, оне спать изволят, зайдёт ветер к норду1 — и мы тут на прикол встанем на неделю. Скоро уже матросов к обеду свистеть, а эти кашалоты беременные…

Первый лейтенант2 Семёнов ворчал себе под нос, стоя по правую руку от капитана на шканцах3 корвета «Надежда», который в ожидании команды к отплытию мягко покачивался на длинных косых волнах. Надраенная вчера палуба ослепительно блестела, закреплённые паруса грелись на солнце, корабль тихонько поскрипывал — ёжился и привыкал к новым доскам обшивки и рангоуту4.

В прошлый рейс «Надежду» знатно потрепало штормом, так что еле дотянули до Каракаса и встали на ремонт, благо богатый город мог предоставить всё необходимое — и подходящее дерево, и толковых мастеров. Теперь корвету хотелось вновь испытать себя и дать бой стихии, капитан это отлично чувствовал, как и то, насколько затосковала в порту команда. Пристань — радость для моряка, да только чужой берег быстро прискучивает.

Простояли они здесь не вовсе уж напрасно, кое-что интересное удалось раздобыть, но то было личное дело капитана. Подобрали в команду и пару новых матросов, к которым предстояло присмотреться. Как ни береги людей, а море есть море. Прошлый шторм забрал троих. Юнгу, мальчишку совсем, смыло за борт. Один из марсовых кинулся за ним, и хотя развернулись сразу, и шлюпку спустили, но вытащить не удалось. Третьему же и вовсе не повезло: сорвало фор-брам-рей5, да не в море выбросило, а шваркнуло о палубу и зашибло насмерть бедолагу из артиллеристов, оказавшегося там волею случая.

Брюзжал не только Семёнов, всем не терпелось скорее выйти в море, тем более опасение первого лейтенанта было справедливым: курс на Шарлотту-Амалию, задует норд — никакая лавировка6 не поможет, придётся ждать нужного ветра.

Однако капитан Можаров сохранял невозмутимость и только лениво щурился на порт. Бывают такие люди, которых хочешь не хочешь — а ждать обязан, даже если сейчас это простой пассажир и ласково просит, а не приказывает. Когда начнёт приказывать — поздно будет проявлять расположение. Тем более капитана честно предупредили о возможной задержке, и хотя причину её не озвучивали, отшутились, но Григорий и сам понимал, что дело не в сладком утреннем сне.

Ворчание Семёнова не беспокоило. Он всегда был несдержан на язык, Можаров к этому давно привык и научился воспринимать недовольство первого лейтенанта как посвист ветра в вантах: тревожно, когда он меняет тон, а пока есть — всё идёт как должно. А ещё речь первого лейтенанта всегда его забавляла: русского происхождения, вырос тот в Англии, говорил на обоих языках уверенно, но на обоих — с акцентом. Русский за время службы на «Надежде» немного очистился, но всё равно выговор остался прежним. Спасибо, языки перестал смешивать.

— Отставить плач! — одёрнул наконец Можаров и выразительно двинул головой. — Шлюпка на зюйд-зюйд-вест.

Семёнов вскинул подзорную трубу. Ругнулся, потёр глаз, опять взглянул на пассажиров и растерянно уставился на капитана.

— Там же баба в парике!

— Странно, должно быть две, — себе под нос заметил Можаров и забрал у лейтенанта трубу, чтобы взглянуть. — Да нет, обе на месте. Четверо мужчин, две женщины — шесть душ, как оговорено.

— Баба на корабле — к беде! Мы с ними до Шарлотты не дойдём, не то что до Ньюпорта!

— И до Ньюпорта дойдём, и до Фальмута, и до Кронштадта, — отмахнулся от суеверий капитан. — «Надежда» барышня добрая и не ревнивая, — он усмехнулся и погладил горячий от солнца планшир фальшборта7.

— В самом деле в Россию идём? — искоса глянул Семёнов.

— Я ведь говорил третьего дня, что через океан. До Фальмута точно, а там какие новости встретят. Ты как будто не рад? — озадачился Можаров.

— Неожиданно уж больно, не думал, что дело решённое.

— Командуй сниматься с якоря на марселях8 на правый галс9. Ветер норд-ост. — Вникать в частности тревог первого лейтенанта Можаров не стал, равно как и разъяснять простые истины: только Господу Богу известно, сколько займёт дорога до Фальмута и что за это время изменится.

— По местам стоять, с якоря сниматься! Шпиль10 пошёл!

Вахта была Семёнова, и Григорий не видел надобности вмешиваться в работу: при всей горячности моряком тот был знатным. Палуба «Надежды» всколыхнулась окриками, топотом и пронзительными свистками боцманских дудок. Оживились и встряхнулись все, включая марсовых11, команды ещё не получивших. Над палубой в два десятка лужёных матросских глоток загремела «шпилевая» песня — налегли на вымбовки12, затянули бесхитростное: «Грудь упри — марш вперёд! Топай в ногу, давай ход!»

Шестивёсельная шлюпка споро шла к кораблю, на вёслах сидели дюжие негры и работали слаженно, командовал ими длинный тощий тип в европейском платье. «Надежда» стояла левым бортом к берегу, туда лодка и правила. К приходу капитана уже спустили трап и приготовили беседку13, чтобы поднимать женщин. Те, однако, сумели удивить. Если от одной барышни, одетой в простое индейское платье, ещё можно было ожидать проворства, даже если бы Григорий не знал её лично, то вторая в своём костюме для верховой езды — полумужском, из бордового с золотом кафтана и юбки, — оказалась не менее ловкой и буквально вспорхнула по шаткой верёвочной лестнице штормтрапа так, что не всякий мужчина повторит.

К слову, была она без парика, тут Семёнов углядел неверно: в высокую причёску под шляпку были уложены собственные светло-русые, льняные без следа пудры волосы девушки.

— Вот так, сударыня, позвольте ваши ручки, — услужливо расшаркивался стоявший у трапа мичман, который помог барышням по очереди выбраться на палубу.

— Рад приветствовать на борту корвета «Надежда»! — Можаров не забыл снять треуголку.

— Здравствуйте, Григорий Иванович! — тепло улыбнулась девушка в индейском платье. — Не знала, что вы здесь и мы окажемся на вашем корабле, приятный сюрприз. Неужели губернатор вас не жаловал и не звал в гости?

— Последние дни я провёл в порту, наблюдал за снаряжением корабля, так что светская жизнь прошла мимо, — пояснил Григорий. — Мои соболезнования, Вера Платоновна. Ваш батюшка…

— Оставьте, пожалуйста! — По миловидному лицу девушки прошла тень. — Мне всё ещё тяжело об этом говорить. Дозвольте представить вам мою давнюю подругу, Екатерину Владимировну, вы ведь не знакомы? Она племянница моего благодетеля, господина Лаврентьева.

— Рад знакомству, сударыня.

— Взаимно, сударь! — голос у незнакомки оказался мелодичным. — Уверена, с таким капитаном дни дороги пролетят быстро и необременительно!

— Сделаю всё от меня зависящее, — заверил тот.

Отчего-то под внимательным, цепким взглядом зелёных глаз этой хорошенькой барышни в треугольной, на мужской манер, шляпкестало не по себе, и брюзгливое семёновское «баба на корабле — к беде» зазвучало зловещим пророчеством. Вроде смотрит лукаво, кокетливо, а словно бы насквозь видит...

Дурную мысль удалось отогнать, тем более следом за девушками поднялись трое мужчин — все по виду крепкие и закалённые, дававшие надежду, что хотя бы они не доставят проблем своими капризами. Тем временем матросы со всей возможной аккуратностью втащили на борт господина Лаврентьева, помогли ему высвободиться из верёвок беседки и принялись споро тягать багаж, включая опечатанные небольшие мешки с письмами — не секретными, конечно, самыми обычными. «Надежда» имела достаточно хорошую репутацию, чтобы доверить ей подобный попутный груз. Платили за него гроши, но и весил он немного, да и отношение к кораблю и его капитану улучшал.

Статский советник Аристарх Петрович Лаврентьев имел наружность и стать, совершенно не подходящие для дальнего путешествия. Невысокого роста, солидного сложения, одышливый и изнеженный, несколько неопрятный, он не казался ни грозным, ни сколько-нибудь значимым. Обманчивое впечатление, когда имеешь дело с опытным дипломатом, собаку съевшим на интригах при английском дворе.

— Уф! Стар я, стар для таких экзерсисов! — Старший из пассажиров размашисто перекрестился, небрежно стянул «ушастый» парик, промокнул блестящую лысину батистовым платком и водрузил кудельки обратно. — Слава богу, добрались! Григорий Иваныч, любезный, вы уж простите, что ждать заставили, премного благодарен за терпение и снисходительность к старику. Великая радость — взойти на русский корабль и, даст Бог, вернуться на нём домой!

— Честь принимать вас на борту, ваше высокородие, — коротко и скованно поклонился Можаров.

— Полно вам, полно! — Лаврентьев похлопал его по предплечью, — не гните спину, видно вы к тому не привыкли, не стоит начинать.

— Я бы хотел пригласить вас на ужин со всем семейством и, конечно, Веру Платоновну, а теперь прошу проследовать по каютам и отдохнуть, мы снимаемся с якоря. Вас проводят.

Вестовые для пассажиров были назначены заранее, протестовать никто не стал, пытаться притащить за собой штат прислуги — тоже, и Можаров позволил себе надежду, что плавание пройдёт благополучно хотя бы в этом.

Девица Екатерина, правда, по-прежнему вызывала какие-то смутные тревожные и суеверные опасения, но эти мысли быстро забылись в авральной суете.

1 На море направления принято называть следующим образом. Север — норд, восток — ост, юг — зюйд, запад — вест.

2 Первый лейтенант — третье по старшинству звание после капитана и капитан-лейтенанта. В его обязанности входит роспись матросов по вахтам и на случай боя, отвечает за откачку воды из трюма, разбирается с происшествиями и присматривает за работой, содержит у себя шканечный журнал и все навигационные инструменты. Начальник первой вахты.

3 Шканцы — часть верхней палубы между грот (главной, на трёхмачтовом судне — центральной) и бизань (ближайшей к корме) мачтами, откуда осуществляется командование кораблём и где располагается во время вахты старший офицер.

4 Рангоут — набор приспособлений для постановки и несения парусов. К нему относятся все части мачт (вертикальный) и реи (горизонтальный) рангоут.

5 Фор-брам-рей — третий снизу рей самой первой, фок-мачты. «Фор» характеризует принадлежность любого из элементов рангоута и такелажа к фок-мачте, «брам» — определяет ярус. Первый ярус названием совпадает с названием мачты, второй называется «марс».

6 Лавировка — вид маневрирования парусного судна, при котором оно способно идти против ветра, закладывая зигзаги.

7 Фальшборт — ограждение, продолжающее собой борт судна, планшир — широкая доска, накрывающая его сверху.

8 Марсели — паруса марсового, второго, яруса. Моряки часто говорят — марселя, с ударением на последний слог.

9 Галс определяется тем, с какой стороны в борт судна дует ветер.

10 Шпиль — вертикальный барабан для подъёма якоря и иных тяжестей. Основной шпиль для лучшей балансировки находится в кормовой половине судна.

11 Марсовые — матросы, которые работают наверху на парусах до второго яруса.

12 Вымбовки — съёмные длинные рычаги, которые вставляются, например, в шпиль, чтобы с ним работать.

13 Беседка — деревянная доска, подвешенная на подъемном приспособлении и служащая сидением при подъеме людей на борт, а также для работ при очистке и покраске борта судна.