Ювелир из Кхего

Амалию де Манн закружили пьянящие звуки. Все вокруг радовало и даже смешило ее: блистающая драгоценностями и нарядами знать, лепной потолок с позолотой, то нежные, то задорные голоса виол и скрипок и удивленное, даже озадаченное чем-то лицо Ричарда Тре, не сводившего глаз с ее броши.

- Согласитесь, барон, вы хотели бы иметь эту вещь в своей коллекции.

- Может быть, мадам. Позвольте, однако, узнать, сколько вы отдали за эту штучку?

- Штучку?! Да знаете ли вы, что она стоила...

- Мда... - задумчиво промычал барон и замолк, то ли просто разглядывая брошь, то ли размышляя о том, стоит ли она таких денег.

Наконец, устав ждать, Амалия спросила:

- Ну а, как знаток подобного рода безделушек, во сколько бы вы ее оценили?

- Позвольте, маркиза, я оставлю свое мнение при себе.

- Но, Ричард, кто, как не вы...

- Не настаивайте, мадам, я боюсь вас огорчить.

- Но, барон, вы столь внимательно и бесцеремонно ее разглядывали, что просто обязаны высказать свое мнение!

Танец кончился, музыка смолкла, и на ее голос стали оглядываться. Всем было крайне интересно, о чем столь громко беседуют обладательница самого заметного на этом балу украшения и один из первейших столичных меценатов и ценителей искусства.

- На нас смотрят, мадам. Позвольте мне высказаться позже.

- Нет уж, извольте! К чему скрывать свое мнение от общества? Вокруг них уже собралась порядочная толпа.

- Что ж, маркиза, раз вы так хотите... Сперва меня привлек этот феерический блеск: Кажется, что золотая оправа сплетена в необычайно тонкий, вечно меняющийся узор, что чистой воды кристалл сверкает и искрится множеством искусно отшлифованных граней. Но это только с первого взгляда. Как вы заметили, я имел возможность вглядеться поближе, и был крайне разочарован. При внимательном рассмотрении видно, что оправа довольно грубой, непрофессиональной работы, а блистающий кристалл - обычная полированная стекляшка... Откуда же такой яркий первый эффект? Видимо, тут присутствует колдовской трюк, обман зрения. В любом случае эта брошь стоит не дороже куска золота из которого она сделана.

Маркиза де Манн просто задрожала от обиды и гнева. Ее лицо покрылось красными пятнами.

- Я не хотел огорчать вас, мадам, но вы сами настояли...

- Да вы... Как вы смеете?! Вы нагло лжете!.. Да вы просто завидуете! - Ее нежный голосок перешел почти на визг: - Вас всех гложет зависть, потому что у меня Она есть!.. Я могу себе позволить! А у вас никогда ничего подобного не будет! Никогда! Никогда! - голос ее вдруг сорвался на всхлипывания.

Над залом стоял взволнованный гул голосов.

- Маркиза де Манн, вы изволили обвинить меня во лжи... я вас прощаю. Вы всего лишь женщина: растерянная, огорченная. Но если кто-нибудь из ваших кавалеров пожелает повторить подобное обвинение... - Он, положив руку на эфес своего палаша обвел зал вызывающим взглядом. Никто ему не ответил, и барон, улыбнувшись, стал выбираться из образовавшейся толпы.

Начался следующий танец, затем другой. Многие теперь еще пристальнее глядели на сверкавшую на груди у вновь повеселевшей маркизы брошь, но барон различал в этих взглядах лишь восхищение бесконечными переливами обманчивых граней. Казалось, скандальчик даже придал броши дополнительную, притягивающую взгляды силу.

"Неужели они не поверили? Неужели здесь нет ни одного зоркого, проницательного взгляда? Яркий, феерический блеск - им этого достаточно! Никто не стремится, заглянув поглубже, понять суть этого блеска, его природу, никого не коробит эта кричащая безвкусица. Никто не осмелился поддержать обвинение маркизы, а ведь среди ее друзей есть и такие, кто не испугается моего клинка. Но что-то же этих задир остановило? Может, они боятся, что я уклонюсь от дуэли и просто отдам брошь на экспертизу какому-нибудь ювелиру? Значит, и они увидели что-то, подтверждающее мою правоту... Но конечно, конечно, любой из них скажет, что не сомневается в моей честности, но что мой взгляд на эту вещицу был слишком предвзятым, что я так плохо отозвался о броши, не поняв всю ее новизну и оригинальность и что виной тому обычная зависть."

И на немой вопрос, который так хотела, но не смела задать очередная танцующая с ним девица, барон Ричард де Тре, улыбнувшись ответил:

- Да, в какой-то мере я завидую... и маркизе, и всем, кто так восторженно смотрит на ее яркую стекляшку. Так завидуют иногда несмышленым детишкам, неспособным отличить блеск золота от блеска надраенной меди.

В череде увеселений, традиционно начавшихся в Тагоне с приходом зимы, бал у графа де Сье, был событием не особо выдающимся, однако брошь маркизы де Манн, никого не оставила равнодушным. К тому же, маркиза всем "по секрету" сообщила о заплаченной за брошку сумме и рассказала о недавно приехавшем в Тагон таинственном ювелире, который и продал ей "это чудо".

В скором времени таинственный ювелир открыл в городе свою лавку. Он представлялся всем, как Омман Кадам, ювелир из города Кхего и предлагал на выбор несколько десятков сверкающих украшений, подобных маркизиной броши. Правда, тагонская гильдия ювелиров отказалась признавать его мастером, а многие ювелиры даже предлагали изгнать его из города, как шарлатана, но Кадам со скидкой продал пару своих изделий одной очень влиятельной особе и был удостоен звания ювелирного мастера королевским указом. Отвечая на не прекращавшиеся нападки местных ювелиров, Омман заявлял, что их взгляды и техника безнадежно устарели и что они клевещут, боясь потерять с его появлением всех своих богатых клиентов.

Появление же королевской фаворитки Изабеллы де Иль в сережках и кулоне "от Оммана" на королевском приеме в честь герцога де Тренда положило начало настоящей моде на подобные украшения. Неделю спустя не иметь какого-нибудь украшения от Оммана считалось "неаристократичным", через две недели - признаком крайней скупости, а через три недели - неуважением к королевской особе, так как даже Энлери Трент XVII к тому времени купил у Оммана перстень с блистающим, как закатное солнце, рубином и блестящие, словно бриллиантовые, пуговицы для парадного пурпурного камзола.

Ричард де Тре не раз высказывался об украшениях Оммана, но скоро его уже никто не слушал. Барону только и оставалось, что презрительно фыркать и делать издевательски - двусмысленные комплименты все большему числу обезумевших от призрачного блеска аристократов. Из-за "этой блестящей мишуры" он дважды дрался на дуэли. Один его противник был ранен в плечо, другой лежал при смерти, а сам барон ходил, прихрамывая на левую ногу. Неделю спустя он смирился и бросил свои остроты, а через три недели после знаменательного приема в честь герцога де Тренда решил проявить уважение к Энлери XVII, своему непосредственному сюзерену, и зашел в лавку к ювелиру из Кхего.

Ричард долго и придирчиво рассматривал украшения, выставленные в прозрачных витринах, а затем спросил Оммана, нет ли у него чего-нибудь еще. То ли Омман узнал барона, то ли на него произвели должный эффект скупые, но безжалостные замечания Ричарда в отношении того или другого "произведения искусства", но в скором времени ювелир от волнения дрожал мелкой дрожью: покупатель изволил осмотреть все его изделия, но не удостоил ни одно из них одобрительным замечанием. Наконец Омман показал свое последнее украшение, и когда барон, подняв взгляд на ювелира, спросил:

"Это все?", Кадама прошиб холодный пот.

- Ну что ж, пойдем на второй круг, - подытожил Ричард тоном судьи, вынесшего обвинительный приговор. - И когда я укажу на какую-нибудь вещицу пальцем, извольте назвать свою цену.

Омман в ответ глубоко вздохнул и принялся за работу. Обычно он продавал свои изделия по единожды принятому тарифу, изменяя его только в большую сторону, если вид и поведение покупателя показывали: «вот случай, когда можно сорвать побольше». И в этот раз он собирался действовать по своей обычной методе. Но когда барон указал пальцем на одну из вещиц, сердце Оммана дрогнуло, и он скостил цену вдвое.

Услышав сумму, посетитель удивленно поднял брови и смерил ювелира внимательным взглядом, словно принимая важное решение: "пытать его каленым железом или сразу повесить?" Что-то сжалось у Кадама внутри, и он решил, что уступать надо больше... С того момента уже много раз барон указывал на ту или иную безделушку, уточняя цену, но покупать не спешил. В конце концов, Омман стал называть цены вчетверо ниже своего обычного тарифа. В голове ювелира крутились мысли о том, что его блестящий план раскрыт, что его сейчас попытаются зарезать или бросить в темницу, а, может быть и того хуже, что его учитель... но нет, об этом лучше не думать. И он стал думать о том, что хорошо бы все бросить и улизнуть, бежать куда-нибудь на юг, хоть даже за море, в Сааль... Вдруг он заметил, что взгляд покупателя немного смягчился: Ричард критически оглядывал кулон в виде сердечка, сделанный из золота, с вкрапленными мелкими рубинами. Он рассматривал кулон долго, так неестественно долго, что Оммана опять стало точить беспокойство, и, наконец, глубоко вздохнув, сказал:

- Ладно, это я возьму.

Что Кадам ответил и как они рассчитались, этого ювелир отчетливо вспомнить не мог. Он пришел в себя только когда за странным покупателем с треском захлопнулась дверь. Затем Омман внимательно пересчитал рассыпанные по столу монеты: согласно уговору, вчетверо ниже тарифа. Ювелир тяжело вздохнул и стал ждать. Но никто больше не потревожил его покоя. К ночи Омман решил, что это все-таки был обычный, не в меру пытливый покупатель, и даже упрекнул себя за напрасные страхи и за то, что так дешево продал ему одну из своих лучших вещей.

Раскланявшись с князем Кувье и поцеловав ручку княгине, Ричард де Тре смешался с толпой гостей, ожидающих обеда. У князя собрался весь цвет сеттевельского общества. Ждали еще нескольких титулованных особ и говорили, что обещал заглянуть сам король. С балкончика, под потолком бальной залы, лилась легкая негромкая музыка, и, под стать этой музыке, текли разговоры.

В центре внимания самой многочисленной компании был виконт де Сеген - молодой человек лет двадцати, одетый по последнему слову моды. С развязностью, присущей баловням судьбы, он рассказывал публике о кампании этого года, которую его сюзерен, Великий Герцог Каберга, лорд Макк де Кабер вел против королевства Дабен.

Война за Иттскую долину вряд ли продвинулась бы дальше пограничных стычек и разбойных набегов, если бы Великий Герцог, с милостивого соизволения Энлери Трента XVII не нанял для ее ведения Альберта Мангейма с четырьмя сотнями его головорезов. Милостивое соизволение Сеттевельского короля дало прекрасные всходы: к концу летней компании 255 года замок, запиравший вход в долину оказался в руках Великого Герцога. Среди тагонской знати это событие вызвало бурное одобрение: "Наконец-то этот выскочка, дабенский князь, осмелившийся, как и Энлери Трент, называться королем, получил по заслугам."

Сам Герцог, задержался на переговорах с Дабеном, поэтому появившийся в Тагоне раньше своего сюзерена виконт де Сеген был сегодня в центре внимания, как непосредственный участник войны.

-... к тому же с двух сторон замок огражден, кроме стен, еще и обрывами, можно сказать, провалами в бездну, а с третьей стороны - глубочайшим рвом. Приступить к штурму стен, казалось, совершенно невозможно. Но, что есть невозможного для настоящей воинской доблести?

Только что подошедший Ричард удивленно поднял бровь.

- С остальным миром замок соединялся воротами и подъемным мостом, перекинутым через ров, - продолжал виконт. - С внешней стороны рва, напротив ворот была обширная площадка, со всех сторон защищенная насыпью и частоколом. Этот барбакан защищал врага от нашего огня. В нем-то и был ключ к победе. На четвертый день осады мы начали обстрел. Пушки пробили широкие бреши в частоколе, но не смогли разрушить земляную насыпь. В это же время артиллеристы Мангейма бомбардировали из мортиры ворота, ведущие в замок. Враг ответил нам шквальным огнем. Но, благодарение богам, наши силы были укрыты в возведенных заранее шанцах, и никто не пострадал. Огонь был так силен, что о штурме при свете дня не могло быть и речи. Но дух наш рвался к победе, и с наступлением темноты мы двинулись в бой. Не подавая голоса, мрачными тенями крались мы по полю. Была пройдена уже половина пути, когда нас заметили. Что тут началось! Под покровом ночи осажденная крепость стала похожа на изрыгающего пламя дракона. Огненный вал обрушился на нас со всех сторон! Но это не могло поколебать нашу решимость. Обнажив шпаги, мы бросились в атаку. Вражеские ядра так и засвистели у меня над головой, когда я вбежал в освещенное заревом пространство... Зарево? Это догорали зажигательные снаряды артиллеристов Мангейма. Из-за зарева враги хорошо нас видели, и их стрельба стала еще более убийственной. Многие падали, сраженные ядром или пулей, но могло ли это остановить вашего покорного слугу?! Нет - победа была слишком близка.

Забравшись на вал, я первым ворвался в один из проломов, но огромного роста громила... в таком вот шлеме, - виконт махнул рукой в сторону украшавшего стену залы рыцарского вооружения, - преградил мне дорогу. Едва я забрался наверх, как его пика ударила мне в грудь. Но, видно, в тот день мне светила счастливая звезда. В пылу боя я почти не почувствовал удара, и, благодарение богам, он оказался не смертельным. В следующий миг я разрубил его голову пополам этой вот шпагой и бросился в гущу оторопевших врагов, разя их окровавленным клинком. - Ноздри виконта раздувались от возбуждения, казалось, в его глазах отражались не свечи бальной залы, а то зловещее зарево. Левая рука его то сжимала, то разжимала вызолоченные ножны парадной шпаги, укороченной настолько, чтобы не мешать при езде в карете.

"Ну и горазд же врать этот виконт. Таким оружием не разрубить даже ржавой кольчуги", - про себя ухмыльнулся Ричард, но, казалось, это открытие никого, кроме него, не взволновало. Со всех сторон на виконта были устремлены восторженные взгляды, а графиня Маргарита де Вало даже приоткрыла от удивления свой прелестный ротик. "О, боги, как она сейчас хороша!" - невольно залюбовался барон. - И кто бы мог подумать?! Сколько раз видел эту девицу, но и представить не мог, что она может быть так красива. Как удивительно эмоции меняют лицо человека. Она так захвачена рассказом: Кажется, будто она сама врывается в горящую крепость и поражает врагов окровавленной шпагой. Как горит на щеках румянец, какой азарт в этих блестящих, небесного цвета, глазах, как беспокойно вздымается ее прелестная грудь... и что на ней делает мой медальон-сердечко?" - Ричард де Тре повел рукой и нащупал сердечко висящим на цепочке, у себя на груди. Для верности барон даже бросил на него взгляд, но наваждение не развеялось. У него и у Маргариты были почти одинаковые медальоны. "Выходит, Омман в своей жизни сделал не одну, а две хорошие вещи"?

- Между тем, - продолжал де Сеген, - когда ворвавшиеся следом за мной наемники окончательно смяли и уничтожили врага, оказалось, что дальнейшее наступление невозможно: Пожар сжег мост, ведущий через ров, но крепостные ворота стояли, целы и невредимы. Увы, все расстроилось из-за неудачно брошенной зажигательной бомбы...

"Ее медальон, как и мой, на фоне других безделушек Оммана выглядит, на первый взгляд, простовато, а стоит довольно дорого. Интересно, кто же его ей подарил? Старый граф де Вало? Он уже давно не появляется в столице. Ее братья? Оба они шалопаи и не смыслят ни в чем, кроме лошадей и войны. Кажется, у нее нет жениха, а для обычного воздыхателя это слишком дорогой подарок. Неужели она выбрала это сердечко сама? Правда, я слышал, она пополнила коллекцию отца несколькими превосходными картинами старых мастеров. Молодая, красивая, с таким вкусом... Отчего же она еще не замужем? Может быть, дело именно в слишком хорошем вкусе? Однако, почему она так восторженно смотрит на этого де Сегена? Или она в него влюблена?! Ну нет. Она и этот завравшийся щеголь..." - барона от этой мысли просто передернуло.

- Да, стены замка были тверды и неприступны. Но наш штурм не прошел бесследно. Насыпь предмостного укрепления мы разрушили. Теперь ни одна вылазка врагов не могла иметь успеха. Перебравшись через свой ров, они оказались бы на совершенно голом участке, со всех сторон доступном обстрелу. Но главное - нашим штурмом враг был сломлен морально: один шаг отделял его от гибели. Если бы не этот мост...

"Ну нет, - вскипел Ричард. - Это переходит всякие границы. Неужели никто не одернет хвастуна?!" Во взгляде черных глаз барона не было уже того снисходительного презрения, которое он обычно испытывал в подобных случаях. Все раздражало его в виконте - его редкие рыжие усики, цвет и покрой камзола, безвкусные кружева и банты, нагло сверкающая заколка от Оммана и самодовольная улыбка.

- Обороняя укрепление, враг понес большие потери. Но главное, испытав нашу силу, он окончательно потерял волю к победе и в скором времени, стесненный со всех сторон, был вынужден сдаться. Наши подвиги сломили его дух и подточили военную силу...

- Позвольте, сударь, - вмешался барон. - Как же так? Я слышал, осада продолжалась больше месяца, а вы, в своем рассказе, уложились в неделю.

Виконт на секунду смутился, но нашелся с ответом:

- Ведь я и не говорил, господа, что крепость сдалась сразу после нашего штурма. Нет - нам еще предстояли немалые труды. Но в результате наших действий враг был сильно стеснен. К тому же в замке возник пожар, спаливший припасы. Однако, как бы ни хотелось некоторым, - он кивнул в сторону барона, - представить все в ином свете, главной причиной сдачи послужила именно наша решимость овладеть твердыней и уверенность врагов в том, что нам невозможно противостоять.

"Некоторым... Так этот наглец не понимает деликатных намеков?!"

- Нисколько не сомневаясь в правдивости изложенных вами фактов, позволю себе заметить, что ваша, виконт, "решимость овладеть твердыней" ограничивалась решимостью сидеть под стенами крепости до тех пор, пока там не кончатся вода и припасы. Дальше ваша решимость простираться не могла, что бы вы ни говорили, так как штурмовать каменные стены, имея две легких полевых пушки и мортиру, было делом совершенно бессмысленным и безнадежным. Добавлю, что мысль с боем ворваться в ворота замка, была лишь вашей мечтой, но совсем не входила в планы генерала Мангейма. Его единственной целью было обезопасить себя от вылазок врага, заперев его в собственном замке, что и удалось осуществить благодаря нескольким метким...

- Позвольте узнать, барон... ведь вы барон де Тре? - Ричард утвердительно кивнул, раздражаясь еще больше оттого, что его перебили. - Откуда вы знаете подробности осады? Уж не были ли вы сами участником этой компании? Что-то я вас там не видел. - Улыбка пропала с лица виконта. Теперь он яростно сверлил барона глазами.

- Увы, виконт, я уже не столь молод, чтоб разделять ваши "немалые труды". Я бы поучаствовал в ВОЙНЕ, но безудержные пьяные оргии, которым армия предавалась от безделья, пока вела осаду... К тому же предполагалось, что осада продлится не менее полугода, и если бы не смекалка капитана артиллерии Жозефа Кинна, то замок не сдался бы, спустя только месяц. - Виконнт не нашел, что ответить, но лицо его стало медленно наливаться кровью.

- И что же сделал этот Жозеф Кинн? - вмешался в разговор князь Кувье.

- Каким-то образом Мангейм раздобыл подробный план замка с указаниями, где и какие хранятся припасы. Иттский комендант, Трабер, располагая припасы, не учел существенную деталь: с помощью мортиры оказалось возможным бомбардировать здание, в котором помещался винный склад. Узнав об этом, капитан Кинн со своей мортирой и зажигательными бомбами взялся за дело, и через пару дней винный склад сгорел, оставив гарнизон без выпивки. Солдаты, нанятые дабенским князем, вынуждены были, умирая от тоски, запертые в собственной крепости, вести абсолютно трезвый образ жизни, в то время как для осаждающих каждый день был праздником. Увы, наемники не выдержали такого сухого закона вскоре взбунтовались. Вначале они арестовали своего коменданта, затем выпили все, припрятанное Трабером в его собственном винном погребке и, наконец, начали переговоры о сдаче.

- Кто... Кто рассказал вам эту гнусную ложь?! Или вы, барон, придумали все это сами? - Лицо де Сегена налилось кровью, а левый ус нервно дергался.

- Об осаде Иттского замка мне рассказал капитан королевской артиллерии Жозеф Кинн. Он племянник моего дворецкого, мой добрый друг, и за его слова я могу поручиться, как за свои собственные.

- Знаю я этого проходимца. Он всегда был не прочь очернить других и приврать в свою пользу. Не замарались ли вы, барон, грязью, водя дружбу с человеком низкого происхождения?! - Рука виконта уже лежала на рукояти шпаги. Он буквально кипел от злости, наседая на барона.

- Господа, остановитесь, ради всего святого, - простонал князь Кувье за спиной у барона. Но останавливаться было уже поздно.

- Низкое происхождение лучше, чем низкое поведение, виконт де Хвастун. Не рассказать ли мне поподробнее о том, что вы назвали штурмом предмостного укрепления?

Шпага вылетела из ножен виконта, сопровождаемая то ли криком, то ли всхлипом:

- Я убью этого человека!

Ричард отклонился, и шпага со свистом рассекла воздух возле его головы.

- Так вы желаете драться?! - Губы барона плотно сжались, и он вынул из ножен свой палаш. Отполированный до блеска широкий черненый клинок, покрытый замысловатым узором, словно молния засверкал в руке Ричарда, широкими взмахами разминавшего кисть.

- Барон, ради всего святого, - шептал где-то сзади герцог: - не доводите до убийства в моем доме.

- Не кажется ли вам, барон, что у нас неравное оружие? Ваш клинок намного длиннее. - Подал голос смертельно побледневший де Сеген. - Такой поединок скорее похож на убийство.

- Убийство? - зловещая улыбка скривила губы Ричарда. Он подошел к рыцарскому доспеху и с размаху ударил своим клинком по злосчастному шлему, послужившему примером для рассказа виконта. Доспех с лязгом рухнул на пол, а шлем, разорванный и искореженный, покатился к ногам барона.

- Видите, господа, - с усмешкой продолжил барон, - как я ни старался, не смог разрубить пополам даже каску, а наш доблестный виконт своей парадной шпажонкой разрубил надвое и шлем и голову огромного роста громилы в точно таком доспехе... Однако я все же надеюсь, виконт, что со своим длинным клинком смогу устоять перед вашей чудовищной силой.

Дружный смех покатился по залу. Только де Сеген с растерянным видом стоял в центре толпы. Ричард взял свой палаш на изготовку и направился ему навстречу. Он отчетливо видел, как виконт побледнел еще больше, и как стала подрагивать его нижняя губа. Юноша, попятившись, отступил на несколько шагов, но затем остановился и поднял шпагу. В глазах его горела безысходная решимость.

Удивление промелькнуло в глазах барона: "Я то думал, что он побежит со всех ног, или примется извиняться... Не убивать же мне теперь, в самом деле, этого хвастунишку."

Вдруг, когда был сделан последний шаг навстречу, и клинки соприкоснулись, беспокойный шепот разнесся по залу: "Стойте... Остановитесь... Король идет... Король..." Добрые люди повисли на плечах у барона, а князь Кувье, схватив за правую руку, стал оттаскивать застывшего на месте де Сегена. Гости, столпившиеся, было, вокруг дуэлянтов, рассыпались по залу, направляясь в противоположный его конец, к парадному входу. Между дуэлянтами стеной встали княжеские слуги, предложившие не гневить короля и вложить клинки в ножны. Ричард с радостью подчинился, а вновь краснеющий от стыда и гнева виконт, пряча шпагу, крикнул ему: "Мы еще встретимся!" и, развернувшись, бросился вон.

- В любое удобное для вас время! - крикнул барон вслед, и, взяв под руку князя Кувье, вместе с ним пошел к главному входу.

- Извините, князь, что я ради шутки раскроил эту железную каску. Позвольте, взамен я пришлю вам мой морион с серебряной насечкой, работы Бенвенуто.

- Ну что вы, барон. Стоит ли беспокоиться о таких мелочах? Я и так несказанно рад, что все обошлось без крови. Представьте себе: меня почтил своим присутствием король, а тут... А разрубленную каску я даже не велю исправлять. Пусть себе висит на прежнем месте, напоминая о вашей удачной шутке.

Князь двинулся вглубь собравшейся у парадного входа толпы. Появившийся в дверях герольд, стукнув посохом об пол, объявил:

- Его Величество король Сеттевеля Энлери Трент Семнадцатый!

Смолкли все разговоры. В распахнутую двустворчатую дверь размашистым шагом вошел чуть полноватый, черноволосый мужчина средних лет в горностаевой мантии, и дворяне склонились в почтительном поклоне.

- Вам не кажется, барон, что шутка со шлемом была бесчестной и подлой?

- Благодарю вас, Маргарита. Наконец-то вы изволили мне что-то сказать. Позвольте узнать, какое чувство выражают взгляды, которые вы бросаете на меня то и дело: восхищение? презрение? гнев? любовь или ненависть?

- Ах, сударь, зачем вы так унизили и оскорбили виконта?

- О, я видел, как вы на него смотрели. Я просто испугался, не влюбились ли вы. Ведь любовь слепа, а связать свою жизнь с подобным человеком было бы для вас непростительной ошибкой. Хватит с него и тех дур, которые никогда не заметят ни его нагловатых манер, ни его безудержного бахвальства. Многие из них были бы счастливы с этим болваном. Но вы... Вы, Марго... Вас непременно ждало бы горькое разочарование.

- Увы, только что я уже испытала всю его горечь. Но все же, вы жестоко, смертельно оскорбили этого человека. Вы даже не представляете себе, насколько он гордый... и злопамятный. Мне страшно становится, когда я подумаю, что он теперь будет делать.

- Не беспокойтесь, он меня не отравит. Я пью вино только из собственного кубка.

Ричард вынул из кошеля, висевшего у него на поясе, небольшой серебряный кубок с выгравированным на стенках замысловатым узором, похожим на древние горские руны.

- Этот орнамент, графиня, обладает огромной магической силой. Отравленный напиток в кубке вспенивается и выплескивается вон, а хорошее вино специальным образом магнетизируется и приносит организму еще большую пользу.

- Ах, Ричард, вам бы только шутить. Скажите-ка лучше, откуда у вас такой же как у меня медальон.

- Откуда и у всех... Купил у Оммана.

- Но когда я покупала свой, он уверял, что другого такого нет.

- Неудивительно. Этот Омман вообще большой мошенник. Хотя... Нельзя же сказать, что наши сердечки абсолютно похожи? Но, позвольте узнать, отчего вы выбрали именно эту вещицу, а не что-то другое?

- Не знаю, как объяснить... Любая брошка Оммана словно кричит: "Смотрите, какая я блестящая, красивая, дорогая!" Словно какая-то торговка на рынке. Такое наглое украшение просто стыдно надеть. А сердечко... Здесь не слышно подобного крика. Только негромкое звучание: словно ручеек солнечным днем, словно шелест листвы на рассвете...

Потом они говорили о ювелирах, музыке, живописи. Потом Мартин и Мориц де Вало дегустировали вина из его серебряного кубка, а когда специально для пробы принесенное прокисшее лорманское вино стало, пузырясь, плескать через край, Марго была просто в восторге... А во время танца, когда клавесины и скрипки вили узор менуэта, ему захотелось прямо здесь, при всех, поцеловать ее манящие приоткрытые губы. Сам не зная, почему, Ричард весь вечер чувствовал себя легко и спокойно, а когда настала пора расставаться, он, взглянув Маргарите в глаза, понял, что не сможет ограничиться одним поцелуем.

- Курт!

Запах перепревшего пота, горелого сала, перегара и какой-то особой подвальной вони ударил в ноздри барону. Его слуга, Курт Мейден, не оседлал лошадей и не встретил барона у выхода. "Видно, этот бездельник почему-то подумал, что я останусь ночевать у князя, и теперь весело проводит время." - решил барон, но подспудно в голове его мелькнула другая мысль: "Не прибили ли его тут в какой-нибудь пьяной драке?" Спускаясь по лестнице в нижний зал княжеских покоев, где угощали телохранителей и слуг, пока господа развлекались наверху, Ричард де Тре, глядя поверх голов, выискивал Курта. И было в его взгляде что-то такое, что, встретившись с ним, кувырком ретировалась пытавшаяся подняться по лестнице парочка подвыпивших лакеев.

- Какая честь, ваше сиятельство! Чем могу быть полезен? - Вынырнул ему навстречу из спертого воздуха удивительно опрятно, для этого места, одетый седой толстяк с приторно-сладкой улыбкой.

"Наверное, распорядитель нижнего зала." - подумал барон, кисло улыбаясь в ответ.

- Мой слуга, Курт Мейден... Где он?

- Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, с ним все в порядке: Не дрался, не безобразничал. Сейчас напился пьян и спит вон там, в уголочке. Что-то не так?..

Ричард с трудом поборол желание ударить кулаком в эту сладкую мину:

- Где?

- Сейчас, сейчас, ваша милость, извольте следовать за мной.

Барон двинулся по залу, стараясь ни на кого не наступить.

- Вот. Лежит себе тихо-мирно...

За угловым столом, безвольно свесив руки и уткнувшись лицом в тарелку с остатками еды, мертвым сном спал Курт Мейден.

- Ведро холодной воды. - изменившимся голосом сказал барон.- Сволочь! - он за шиворот выдернул спящего слугу из-за стола и встряхнул его, как тряпку. Не последовало никакой реакции. Тогда Ричард выплеснул ему в лицо поданную кем-то воду. Затем отвесил несколько тяжелых пощечин, и снова поднял за ворот.

- О, боги, как мне плохо, - застонал приходящий в себя Курт, а затем, сфокусировав мутный взгляд на лице барона, шмыгнул носом. Пролепетал: - Простите, милорд, я не нарочно, - и снова впал в забытье.

Гнев на лице барона сменило безразличие и даже какая-то презрительная жалость: "Ну куда он поедет в таком виде? Сейчас он не сможет даже держаться в седле." Барон разжал державшие воротник Курта пальцы и, развернувшись, двинулся прочь. Рядом с ним семенил услужливый толстяк.

- Ваше сиятельство, на улице ночь. В городе одному небезопасно. Не изволите ли остаться. Я прикажу...

Барон схватил его за ворот, заглянул в лицо и спросил, так, что распорядитель чуть не проглотил свой язык.

- Из-за напившегося слуги?.. Вели оседлать мою лошадь, да пусть накормят и напоят на ночь лошадь этого болвана.

Была морозная зимняя ночь, и лошадиные копыта пели мелодию снежного скрипа. Ущербный Желтый Лик, освещал Ричарду дорогу и блестел в шерстинках его собольего плаща и собольей же шапки с кокардой. "Какая, однако, грязь в нижнем зале у князя... Обратная сторона нашей роскоши и блеска? Неужели в мире нет порядка, при котором богатство и роскошь не порождали бы нищеты и грязи? И без таких вот трущоб не может обойтись ни одна столица?"

Лошадь барона беспокойно зафыркала, и он заметил какое-то шевеление у себя на пути. Чуть пригнувшись к шее коня, Ричард незаметно вытащил из ольстры небольшой изящного вида тэк. Все было в порядке: порох на полке, пружина колесика заведена, а в стволе заряд и свинцовая пуля. Толстяк был прав, говоря, что ночью город небезопасен. Несколько отчаявшихся оборванцев вполне могли напасть на одинокого богато одетого всадника, и тут хорошее владение шпагой могло оказаться недостаточным, чтобы спасти свою жизнь.

Подъехав поближе, барон разглядел в тени нескольких человек и дал лошади шпоры. Секунду спустя они бросились ему навстречу. В руке одного мелькнул арбалет. Ричард прижался к конской шее. Стрела просвистела выше. Двое, поздно сорвавшись с места, не успели выбежать наперерез и теперь оставались сзади, но третий был совсем близко. Выскочив из тени, он протянул руку, чтобы схватить лошадь за поводья, но барон уже нажал спусковой крючок. Пружина завертела колесико, трущееся о прижатый курком огнеродный камень, искры брызнули на полку, грянул выстрел и свинцовый заряд отбросил назад всклоченную голову оборванца.

В лежащей впереди, поперек дороги, тени трехэтажного дома Ричард заметил еще каких-то людей. Он решил не искушать судьбу, повернул направо, и лошадь перескочила через невысокий забор. Через несколько секунд, к счастью, ни обо что не сломав ног, лошадь снова перемахнула забор, и он оказался на параллельной улице. Еще полминуты быстрой скачки по закоулкам. Потом барон решил, что преследователи отстали, пустил лошадь шагом и принялся перезаряжать тэк.

Лошадь шла, тяжело поднимая бока. Мрачные мысли приходили одна за другой... Ссора с хвастливым виконтом и его колючий, полный ненависти взгляд. Сразу метнулось трусливое: "Надо было приколоть его там же, на месте. Ведь де Сеген этого так не оставит. Хорошо, если дело кончится простым поединком, а то, устроит он мне какую-нибудь подлость. "Пошутив" со шлемом, я сам дал ему для этого повод". Потом он вспомнил мутный, какой-то стеклянный взгляд Курта: "Ведь он уже пять лет так не напивался". И еще, уж очень ему не понравилась эта засада на дороге. Ведь по всему было видно, что это - засада. Наверное, из тех, ко побогаче, только он, Ричард де Тре, ездил иногда по этой дороге среди ночи, добираясь из старого города в свой особняк. В пяти минутах езды от дома, трущобы эти давно уже были спокойны. Особенно после того, как он, вооружив слуг, прочесал здесь каждый угол. Тогда они повесили дюжину бандитов и других сомнительных типов. С тех пор в этих кварталах многие, встретив его, кланяются и называют "ваше сиятельство". Для кого же, как не для него, была устроена ловушка? Тэк был уже заряжен, когда он услышал, как впереди хрустит под лошадиными копытами снег.

- Та-ак, - прошептал барон и проверил, хорошо ли выходит из ножен палаш. Из переулка тяжело выскочили два коня с четырьмя седоками. На первом впереди сидел рыжеволосый оборванец без шапки. Одним из седоков коня, скакавшего следом, был виконт де Сеген. Ричард хотел повернуть назад и скрыться в переулках, но потом передумал: "Что-то мне после этой засады не хочется оставлять де Сегена в живых. На узкой улице они не смогут напасть все четверо сразу. Первая атака - одного долой. Еще одного застрелю из тэка. Видно, виконт не такой уж хороший фехтовальщик, раз не решился честно вызвать меня на дуэль. Он да один голодранец: пожалуй, справлюсь."

Барон зацепил поводья за колышек забора и стал развязывать тесемки плаща. Враги, подъехав поближе, спешились и тоже привязали коней: "Правильно. Среди сугробов верхом много не навоюешь" Ричард, захватив тэк, спрыгнул с седла и двинулся им навстречу. Впереди шли двое: Рыжий, на удивление оказавшийся вооруженным дорогой дуэльной шпагой и дагой, и скользкий тип в лакейской ливрее, державший в левой руке менее изысканный клинок. Следом двигался третий разбойник, вооруженный вальонской шпагой. Виконт шел следом, в некотором отдалении. Пока они приближались, барон выдвинул на пять пальцев от кончика дула кинжальный клинок, хитро приделанный к тэку. Теперь он мог орудовать тэком, как огнестрельным оружием, как кастетом и как кинжалом. "Почему лакей держит шпагу в левой руке, для левши уж больно неловко?" - подумал Ричард, вынимая палаш из ножен, но этому почти тут же нашлось объяснение: лакей потянул из-за пазухи метательный нож. Барон побежал ему навстречу, надеясь опередить врага. Он думал, что лакей растеряется, но тот, не проявив и тени беспокойства, ловко перехватил нож для броска. В его холодном взгляде мелькнула верная смерть, и барон, ни секунды не медля, нажал на спусковой крючок тэка. Грохот выстрела прокатился по заснеженным трущобам, лакей, дико взвыв, схватился за живот и рухнул лицом в сугроб. Через секунду Ричард с размаху обрушил свой палаш на Рыжего. Тот, не ожидая удара такой силы, едва успел защититься шпагой, но не устоял на ногах и рухнул на бок. Барон, проскочив мимо Рыжего, напал на голодранца с вальонской шпагой, тот на секунду замешкался, и черненый кавалерийский палаш, вонзившись ему в грудь, испил человеческой крови. "Ну вот, теперь их, как я и рассчитывал, двое."

Виконт еще не успел подбежать, а Рыжий, вскочив, набросился сзади.

Отбив его атаку, Ричард снова ударил палашом со всего размаха. Рыжий отступил в сторону, уклоняясь от удара, и барон, увлекаемый инерцией, пролетел мимо него. - Теперь он оставил обоих врагов с одной стороны. Рыжий снова набросился на барона, атаковал несколько раз, не добился никаких результатов и посторонился, пропуская вперед подоспевшего виконта.

Взгляд ненавидящих глаз. Со звоном скрестившиеся клинки. Виконт атаковал с яростным напором, но Ричард, медленно отступая, отражал все удары. "Фехтовать-то умеет, но с таким напором его хватит лишь на пару минут," - не без удовольствия подумал барон. Однако атака кончилась несколько раньше: виконт, видно, не заметил узкого, торчащего под дулом тэка клинка. Барон неожиданно распорол его неосторожно выброшенную вперед левую руку и устремился в контратаку на виконта, закусившего от боли губу. Спасая де Сегена вперед выскочил Рыжий, но странно, что теперь он дрался осторожно и вяло. Виконт, придя в себя от неожиданности, перетянул раненную руку платком, немного уменьшив кровотечение, но не стремился снова броситься в бой. Барон все больше теснил сражавшегося в одиночку голодранца. Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше. Но... "Все это очень странно. И дураку понятно, что теперь единственный их шанс - напасть на меня вдвоем и теснить, покуда есть силы. Чего они дожидаются?" Этот вопрос не давал барону покоя, пока скрип снега у него за спиной не стал зловещим ответом.

Рискуя напороться на клинок, Ричард обрушил на Рыжего град ударов. Тот, отступая, кувыркнулся в сугроб, но, перекатившись назад, тут же вскочил, ожидая новой атаки. Атаки не последовало: оглянувшись, барон увидел бегущих к нему с другой стороны головорезов. Обнаженные клинки двоих не оставляли никакого сомнения в их намерениях, а третий, в лисьем малахае и облезлой шубе, держал в руках взведенный арбалет. Барон бросился им навстречу. Арбалетчик остановился, отпустил предохранитель... Ричард с разбега упал лицом в снег и стрела пролетела мимо.

- Осторожней, Плешивый! Ты чуть не застрелил его милость. - Крикнул из-за спины барона хриплый, насмешливый голос рыжего рубаки.

- Ничего, - ответил дребезжащий голос Плешивого. - Вы его еще чуток помотайте, а я другой раз буду точнее.

"Да, теперь мои дела значительно хуже", решил Ричард, вскочив со снега и бросаясь навстречу подоспевшим к нему оборванцам. Теперь против него были уже пятеро, а не двое, у одного из них был арбалет, да к тому же от этих пробежек стала сильнее болеть раненная две недели назад нога. Однако, получив численный перевес, враги не смогли извлечь из него должной выгоды. Виконт был ранен, Рыжий устал, а двое новоприбывших оказались сильными, но довольно бестолковыми ребятами. Искусно маневрируя на неширокой площадке между домов и сугробов, Ричард долго не позволял зажать себя в клещи, сражаясь попеременно со всеми, но не более, чем с одним противником сразу. Барону многое удалось сделать за время этих коротких персональных поединков: своим палашом он раскроил череп одному из оборванцев, потом, улучив момент, сломал виконту его тонкую шпагу, не преминув крикнуть в пылу драки: - "И где это вы берете такие дрянные клинки?!" - и, наконец, ему удалось, поднырнув под меч, ударить тонким клинком тэка в сердце еще одному разбойнику.

После долгих трудов барон снова сражался с рыжим оборванцем и раненым виконтом, взявшим теперь на вооружение тяжелую вальонскую шпагу. Но труды эти не прошли для Ричарда даром: несколько раз от смертельной раны его спасал только случай. Камзол был изорван, и кое-где из надрезов и царапин сочилась кровь. Ныла и кровоточила неизвестно когда полученная рана в правом боку, но главное, в результате всех этих маневров открылась рана на левой ноге, и теперь любое передвижение стоило Ричарду мучительной боли. Он уже с трудом держался на ногах и чувствовал, что от потери крови начинает кружиться голова. Теперь ему просто хотелось остаться в живых, но, скованный в свободе передвижения, принужденный драться одновременно против двоих, он уже не мог экономно расходовать силы.

В третий раз увернуться от арбалетной стрелы стоило ему неимоверных усилий, и теперь, с трудом отбивая атаки не меньше него уставших и окровавленных врагов, барон с ужасом наблюдал, как Плешивый деловито накручивает ворот. Вот он уже натянул стальную струну, закрепил предохранитель и полез за стрелой. Ричард прекратил контратаки, сберегая силы для броска. У него не было сомнений: убьет он Плешивого или умрет - все равно этот бросок будет последним. О, сколько раз он пытался добраться до хозяина облезлой лисьей шубы! Но Плешивый был хитер, он не подходил ближе, чем надо. А эти двое?.. Они его боятся. Единственное, что их еще держит - надежда, что Плешивый на этот раз не промажет. Вот он кладет стрелу... что-то случилось... Поднимает арбалет... Топот копыт... Ричард обрушил на Рыжего свой палаш, вложив в этот удар остатки тающей силы. Рыжий, покачнувшись, ушел с линии атаки. Барон проскочил мимо него, на ходу уклоняясь от запоздалого выпада де Сегена, и бросился на Плешивого, видя сейчас каждый волос его редкой бородки, и то, как он кладет палец на спусковой крючок и ясно чувствуя, что не успевает.

В последний момент что-то белое мелькнуло у арбалетчика за спиной. По лицу его ударила плетка. Плешивый взвыл от боли, стрела ушла куда-то в небо, а в следующий миг барон с наслаждением всадил свой клинок под редкую козлиную бородку арбалетчика.

"Слава богам, я жив. Но что случилось?" - Ричард поднял глаза и увидел Ее пылающий взгляд, Ее вздымающуюся грудь, плетку у Нее в руках, а под Ней - взмыленную белую лошадь: - "Маргарита! Спасительница! А вот следом за ней по улице мчатся Мартин и Мориц де Вало и еще кто-то, наверное, слуги."

Увидев их, Рыжий, прихрамывая, побежал к привязанным невдалеке лошадям.

- Держите его! Не упустите негодяя! - что есть силы крикнул братьям барон и, обернувшись, увидел приближающегося к нему, бледного от потери крови де Сегена.

- Ну что, виконт, вы еще жаждете сатисфакции? - Ричард не услышал ответа, но увидел его в глазах. Это был все тот же, полный безысходной решимости, взгляд.

Виконт сделал выпад. Барон отбил и ответил. Кровь стучала у Ричарда в висках, и сил придавало какое-то, вдруг проснувшееся в нем бешенство: "Неужели никогда не будет конца этому затянувшемуся поединку?!" Но конец наступил неожиданно скоро. После очередной атаки клинок де Сегена ушел слишком далеко, и виконт не успел парировать удара. В его грудь вошла черненая сталь палаша. Виконт приоткрыл рот, словно хотел ещё что-то сказать. Затем, не вымолвив ни слова, он рухнул на спину.

Ричард стоял, опершись на свой клинок. Кружилась голова. Подошла Маргарита и укрыла его собольим плащом. Только теперь барон почувствовал как вцепляется в него ледяными пальцами холод. Он вздохнул и оперся на ее плечо.

- Ведь я только хотел поставить его на место... Вот и поставил.

- Полно, Ричард. Вам не в чем себя упрекнуть.

Барон повернул голову и посмотрел в ее голубые, как летнее небо, глаза:

- Спасительница. Если бы не ты, я бы...

- Тсс, - она приложила палец к его запекшимся губам. - Даже и не произноси этого слова.

- Хорошо, - прошептал он в ответ и поцеловал ее в губы.

Их отвлек хруст снега, и Ричард снова почувствовал, как кровоточит и болит его израненное тело.

- Ваше сиятельство, - обратился подъехавший слуга к старшему де Вало, - мы поймали одного разбойника. Повесить?

- Поступайте, как прикажет барон. Воистину, это его добыча. - Учтиво ответил Мартин.

- Благодарю вас, граф. Благодарю вас, господа. К счастью, чтобы качнуть в мою сторону чашу весов хватило одного вашего появления, и, - он улыбнулся Маргарите, - меткого удара плеткой. Но я никогда не забуду того, что вы для меня сегодня сделали.

Барон учтиво поклонился, а затем обратился к слугам:

- Разбойника доставить ко мне в усадьбу и запереть под замок... Помогите мне забраться на лошадь. - Вскарабкиваясь в седло он закусил до крови губу, но затем, повернувшись к друзьям, заставил себя улыбнуться:

- Прошу пожаловать ко мне в гости, это совсем рядом... Итак, Марго, вы слышали выстрел? Как вы догадались, что на меня напали, как вы оказались рядом, ведь, кажется, дом вашего батюшки в другом конце столицы?

- Мы уже собрались ехать домой, но на парадной лестнице появился ваш слуга. Как его... Курт? Он все звал тебя... Но я-то знала, что ты недавно уехал. Я спросила его, в чем дело. Он сказал, что ты сердит на него и что ты, наверное, уехал один, но он совсем не напивался. Он все твердил, что ему подсыпали какого-то зелья в вино, что ему очень плохо, что ты в опасности. А пили с ним кучер графа де Сье и еще "спец по метанию ножей, слуга одного виконта из Каберга".

- Видели бы вы, барон, какое у нее стало лицо... - со смехом вмешался Мориц, но замолк под строгим взглядом старшего брата.

- Так Курт не виноват? Выходит, я зря задал ему трепку, - чуть заметно улыбнулся барон.

- Тогда мы бросились по твоим следам. Я слышала выстрелы...

- Да нет, Марго, был всего один выстрел. Ведь у вас, барон, не было второго тэка? - перебил ее Мориц.

- Два выстрела. Просто вы не слышали первый... Так, Ричард?

- Да, выстрелов было два.

- Но как же...

- Я потом подробно все расскажу. А сейчас мы приехали... Герберт!

Перед ними распахнулись широкие, окованные железом ворота, всадники заехали во двор и их тотчас окружили расторопные слуги.

Барон де Тре слез с коня и поднялся вверх по парадной лестнице, опираясь на плечо дворецкого - костлявого старика с крюком вместо правой руки.

- Прошу вас, господа, пожаловать в мой скромный приют, галантно взмахнул он рукой, пропуская Маргариту в богато обставленную прихожую. - Герберт, прикажи, чтобы подали подогретого вина гостям: они, наверное, замерзли с дороги, - распорядился Ричард и без сознания рухнул на пол.