За дверью: неугасающая любовь

— Ну и рожа, — хохотнул Женька при виде меня, и как-то с презрением начал коситься, наблюдая за поиском папки на стеллажах. — Ради бога, приведи себя в порядок. Побрейся. Проспись. Постригись. Улыбнись. Прямо тошно смотреть. И почему все бабы в прокуратуре твою жопу вытирают? Не понимаю. Эй, — распихав свои папочки в свободные места, он хлопнул меня по плечу, — лучше ты бы забухал, Димка. По себе знаю, что надо расслабляться. Так, чтобы потом стыдно стало... Это мгновенно все проблемы решит. Может того, в бар после работы пойдём? Вдруг ты там женщину найдёшь?

Послав коллегу в задницу, я пошёл в глубь архива, наполненного полумраком и пылью. Перед дверью в коридор задумался на миг. Понял, что стоило сильнее нырнуть в дела. По крайней мере к перерабатывающим прокурорам не лезут.

Остаток рабочего дня провёл относительно нормально. Незадолго до ухода в кабинет заглянула прикреплённая ко мне и к прокурору Матвееву практикантка, Елизавета.

— Дмитрий Дмитриевич, это вам, — довольно симпатичная двадцатидвухлетняя студентка в деловом костюме достала из сумки контейнер с едой. — Приготовила ужин, и сразу побежала сюда. К счастью, живу в соседнем доме. Угощайтесь, паста с сырным соусом и запечённой куриной грудинкой.

— Практику вы должны отрабатывать мозгами, Елизавета Сергеевна, — я с раздражением посмотрел на запотевший контейнер. Знакомый аромат разбудил болезненные воспоминания. — Пропустите, — девушка тут же залепетала про какие-то чистые помыслы. — Вы меня совершенно не интересуете.

Уже на улице мне полегчало. Колючий мороз снял напряжение. Осталась лишь горькая мысль, что мне Полина никогда больше не приготовит пасту.

По пути домой жадно пробовал вкус декабря, наполненного нотками сигаретного дыма от прохожих, выхлопными газами, выскальзывающими из заведений ароматами еды. Я позволял тоске выходить через слёзы. На улице никого не было. Да и на меня особо не обратили бы внимания из-за метели.

У подъезда я увидел бомжа в сугробе. Именно в том месте, где Полина полгода назад стояла с двумя рожками мороженного и предложением пройтись сквером, когда мрачный я возвращался с работы и понимал, что больше недели не писал возлюбленной из-за занятости.

Заросший крепкий мужик в довольно-таки новой синей вязаной шапке со славянскими узорчиками и профилями медведей дремал.

При виде бездомного у меня в голове щёлкнуло. Я присел на ноги, потрепал его плечо и предложил переночевать у меня. Как-никак свирепствовала метель. Да градус упал до двадцатки.

Бомж долго на меня смотрел. Серые прозрачные глаза казались какими-то жуткими. Они походили на туманное озеро, в котором тонули люди.

Бомж кивнул. Встал. Мы молча дошли до пятого этажа. Вошли. Гость как-то аккуратно в одно место стряхнул оставшей снег с грязью. Я махнул рукой.

— Богдан? — прислушался ко хрипу и бормотанию. — Дмитрий. Да, мне тоже приятно. Там ванная комната. Можешь привести себя в порядок. Одежду оставлю под дверью.

Через полчаса заметно похорошевший Богдан в моём демисезонном спортивном костюме сидел за столом перед нехитримы бутербродами, остатками салатов из сетевого магазина и большой чашкой чая.

— Чего ж ты мне помог, Дима? — я поперхнулся чаем, не ожидая услышать бархатный и элегантный голос, который характерный для эрудированных мужчин. — Вижу тоску в глазах. Скажи, сынок. Полегчает, — подмигнул по-отцовски.

— Почему бы и нет?.. — хмыкнул. Взял из пакетика лимонную вафлю, любимое лакомство Поли во время чаепития. Без вафель она не могла и недели прожить. Мне вспомнились забавные моменты, когда пришлось обходить по четыре магазина ради них. — Блин, — закрыл глаза.

Почему-то именно сейчас вспышки памяти были намного ярче. Они вносили какое-то призрачное тепло в кухоньку. Шептали, что её больше нет.

Резко закончились силы, чтобы держать себя в руках, существовать в привычном режиме.

— Я просто решил помочь. Не хотел утром видеть окоченевший труп, — чихнул. Откуда-то появился запах выгоревших на солнце трав и летней коры. — Богдан, ты мне попался на глаза. Ничего сверхъестественного в этом нет. А тоскую я из-за своей девушки. Не могу забыть.

— Что произошло? — бродяга осушил чашку, и поблагодарил, когда сделал новую порцию чая. — Расстались?

— В конце мая её насмерть сбил автомобиль, случайная авария. Тогда мы поссорились из-за моей матери. Я не сразу узнал про смерть Полины... Почему? Ну, классика тут. Мама боялась, что забываю её. Намеренно на недели ко мне приезжала без спросу и уговоривала, чтобы я жил с ней и будущей женой.

— А ты?

— Доказывал, что имею права на независимую жизнь. В общем, ничего не добился. Мама — женщина сложная с завышенными требованиями.

Богдан покачал головой. В воцарившейся тишине мы слушали тикание часов, приглушенный шум от квартиры сверху и звук бьющихся об стёкла снежинок.

— Потеряв Полину, я понял, что очень многого не успел. Я хотел до нового года расписаться с ней, да поскорее уговорить родить дочку. Хотел такую же красавицу...

Не помню, о чём мы дальше говорили. Богдан оказался хорошим собеседником и слушателем. В какой-то момент заметил позднее время, близкое к полуночи, и отправил бродягу спать на диван.

Сам не мог уснуть. Крутился, обнимая свою старую толстовку, в которой Полина часто ходила по квартире.

Я залез в Интернет: нашёл в соседнем городе дом помощи людям, оказавшимся в трудной ситуации, и спланировал автобусный маршрут.

На следующее утро я прифигел. Никого не нашёл. Мой беговой костюм был сложенным на диване, на кухне и в ванне оставались небольшие следы присутствия ночного гостья. Входную дверь можно было бы открыть только ключом, который лежал в кармане пиджака, в моей комнате. Окна были нетронутыми, хотя сам факт нахождения на пятом этаже исключал возможность такого выхода.

Заметил странность: в квартире при работающих батареях чувствовался хвойный мороз и приятный аромат летних трав, впервые возникших во время разговора с Богданом.

— Что за хрень? — зайдя в свой профиль, получил доступ записи камеры наблюдения у двери. На площадку я поднялся. За мной шла размазанная фигура, похожая на медведя. Фигура на пару секунд посмотрела в камеру: через помехи возникло запомнившееся лицо Богдана, затем оно вновь стало мордой медведя. — Нет, это невозможно. Нет, нет. Есть логическое объяснение.

Я подскочил к костюму. На нём не оказалось никаких следов носки. Складывалось ощущение, что его только-только притащили из химчистки.

Из кармана выпала фотография. На ней я стоял с Полиной в объятиях, на засыпанном золотистыми листьями берегу реки, где мы часто сидели у костра. Она, озорно обнимая меня за шею, стояла вполоборота в медовом летнем платье. В том самом, в котором умерла.

Воздух стал густым, вязким, ледяным. Мои лёгкие задрожали от тяжести, словно их наполнили водой и битым стеклом.

В висках застучало. Я улыбнулся. Я же видел счастливую мордашку Поли и себя, усмехающегося.

Сердце сжалось.

Я вспомнил, что этот снимок принадлежал Полине. Я лично видел его в рамке, когда был в квартире родителей любимой на поминках. Никаких копий не могло быть.

На обратном стороне оказалось четыре предложения. Хоть почерк прыгал, создавая ощущения, что рука дрожала от волнения или же вновь вспоминала слова, я узнал его. Узнал.

Такие буквы Полина в последний раз выводила в первом классе, когда я и подумал, что эта девочка с короткими русыми косичками и веснушками также уютно выглядит, как домашние кошки.

— «Умершие «неправильно», намного раньше своего срока, становятся мавками. Они могут вернуться к жизни. Главное, чтобы любовь к ним не угасала ни на миг. Если хочешь оживить меня, найди бога Велеса в Деннице, кролик...»

Слова «мавки» и «Денница» задрожали, словно они ожили и пытались сорваться с матовой бумаги.

Я хотел крикнуть. Не мог. Воздух исчез. На теле выступил горячий пот. Перед глазами всё прыгало. Вырвавшаяся из сердца горечь исказила мир.

Я бросился к окну. Распахнул. Впустил мягкие сияющие на солнце снежинки. Вдохнул так, что пытался впитать в себя привычный мир. Выдохнул, отпуская терзающие душу мысли.