За дверью времен

Все полагают, что на Руси жизнь скучна своим однообразием, и ездят отсюда за границу развлекаться, тогда как я утверждаю и буду иметь честь вам доказать, что жизнь нигде так не преизобилует самыми внезапнейшими разнообразиями, как в России. По крайней мере я уезжаю отсюда за границу именно для успокоения от калейдоскопической пестроты русской жизни и думаю, что я не единственный экземпляр в своем роде.

Н. С. Лесков

Эта история произошла со мной во времена, когда еще не было спутниковой связи, голографических звонков и доступа ко всемирной информации, которыми сейчас мы пользуемся почти каждый день. И именно отсутствие всех этих изобретений и привело меня однажды в северную столицу России. Диссертация, над которой я работал, уходила корнями в глубокую древность Скандинавии, викингов и их открытий, начало которых я решил искать в старейшей и необычайно большой библиотеке Санкт-Петербурга. Императорская публичная библиотека — это название она носила до 1917 года и располагалась, впрочем как и располагается по сей день, недалеко от набережной Фонтанки.

Дом, в котором я тогда жил, а точнее небольшие апартаменты на мансардном этаже, был как нельзя лучше удобно расположен. Проходишь каких-нибудь десять минут и оказываешься в любом необходимом месте в центре города. И вы же понимаете, что несмотря на то, что моя работа увлекала меня больше, чем что бы то ни было, передвигаться пешком среди великолепия старинных зданий и дворцов было для меня не менее превосходным занятием.

В мансарде я разместился по родственным связям, которые были когда-то нарушены из-за событий во время революции 1917 года. Времена были сложные, в семье были дети, и вынужденная поездка из России превратилась в постоянную во Франции. Мансарда пустовала какое-то время, а потом стала временным домом для близких друзей или родственников, гостящих в Петербурге.

Единственная квартира на последнем этаже была способна дать тишину и спокойствие и оказалась идеальным, пожалуй, местом для написания научных работ о древней культуре скандинавов. Чего нельзя было сказать о дороге до этой квартиры, на пути к которой предстояло преодолеть невероятно огромную, тяжелую и стоящую больших усилий для открытия дверь. Интересно, какие двери в дом были у древних скандинавов?

— Давайте я вам помогу! — сказал я вежливо и с силой навалился на шумную дверь в парадную. Дама в шляпе и с милым щенком молочного успокаивающего цвета на руках улыбнулась и, кивнув головой, поблагодарила за помощь.

День был по-настоящему солнечным, и после работы и многочасовых записей с изданий древних рукописей всю неделю я понимал, что вроде бы должен чувствовать себя хоть немного, но счастливым. Начинались выходные и долгожданный отдых. Внутри себя я поискал счастье и силы и подумал, что последние на сегодня отдал вместе с усилиями открыть входную дверь. Я поднялся к себе в мансарду, разделся и упал уставшим облаком на кровать. Солнце через окно дотронулось до моих волос, я закрыл глаза и уснул, отдых был моим спасением.

Кажется, меня разбудил стук дверь на следующее утро, или это был какой-то шорох. Но когда я совсем проснулся, наступила уже тишина. Тем не менее я решил выглянуть на всякий случай за дверь, чтобы убедиться, что там меня никто не ждет. Прямо за порогом стояла молодая девушка и улыбалась. Спросонья я посмотрел на нее и ничего не сказал, ожидая что гостья сама расскажет о цели своего прибытия.

— Вы извините, что так рано, но есть одно очень важное дело.

Часы на моей руке показывали полдень.

«Интересно, — подумал я, — давно я столько не спал».

В голове вспомнился аромат утреннего кофе, чего-то сытного, свежего, и я взглотнул.

Девушка продолжала вежливо ждать дальнейшего разговора, и я предположил, что если дело действительно важное, то, скорее всего, оно может занять большее время, чем думал мой пустой и начинавший урчать живот.

— Да вы проходите, — неожиданно для себя сказал я, невзирая на неубранную постель, с которой только что встал, и растрепанные волосы.

— Вы меня приглашаете в свой дом? — осторожно спросила она.

— Да, — кивнул я и уже бросил взгляд в сторону турки для кофе на кухне.

— Вы могли бы это сказать полностью?

Я повернулся и недоумевающе посмотрел на гостью, подумав, что, наверное, принято так в Петербурге, вежливость и обходительность превыше всего.

— Я вас приглашаю в свой дом, — сказал я и, вытянув руку широким жестом, отошел в сторону.

Девушка заметно обрадовалась, чуть подобрала платье и после небольшой паузы переступила порог дома.

— Вы пьете кофе? — поинтересовался я, насыпая ароматные молотые бразильские зерна в турку.

Гостья покачала головой и вежливо сказала:

— Яблочный чай, пожалуйста, и немного корицы, только совсем чуть-чуть.

Выражение моего лица приобрело удивление, достаточное, чтобы его можно было заметить. Но я почему-то решил ничего не говорить и заглянул в шкаф, а потом в корзину для овощей и, случайно посмотрев в сторону кухонного балкона, обнаружил в сетке несколько яблок.

— Интересно, — произнес я вслух, — а я как раз яблоки купил на днях.

«Наверное, она просто их увидела», — подумал я.

— Могу предложить вам сыр и хлеб из местной пекарни. К яблочному чаю с корицей.

«Я достаточно вежлив? И интеллигентен?» — произнес я про себя.

Моя гостья продолжала сидеть в каком-то странном и томительном ожидании, хотя и с улыбкой на лице, будто это не она пришла ко мне с важным делом, а я сам пригласил ее и никак не соберусь с мыслями, чтобы все рассказать. Мои действия казались мне какими-то медлительными и нерасторопными, к тому же я еще вздохнул несколько раз, пытаясь проснуться после долгого сна, посмотрел в окно, изучая погоду, и, как мне показалось, даже пробормотал что-то вслух. Не то название вчерашней статьи из читального зала, не то что-то из истории быта древних викингов, но вовремя спохватился, чтобы не произвести впечатление чудаковатого человека.

— Кофе, — произнесла девушка. — Ваш кофе, смотрите, чтобы не убежал.

В отражении ковшика для кофе я увидел свои растрепанные после сна волосы и чуть нахмурил брови от увиденного, отчего мое лицо, вероятнее всего, приобрело еще более нелепое выражение.

Вернувшись на землю, я наполнил чашку кофе и сливками, а гостье сумел-таки приготовить ее чай, положив в него несколько долек яблока. И даже нашел корицу в шкафу, на которой потертая надпись сообщала о том, что корица родом с острова Шри-Ланка. Я опустился на стул с другого конца круглого стола, если у таких столов бывают концы, и запустил руки в волосы, чтобы их немного привести в порядок. Потом снова вздохнул и произнес:

— Вы извините, все пытаюсь перестроиться на другое время. И немного наладить свой быт. Я недавно приехал и сразу с головой в работу.

— Ммм… — задумалась девушка и покачала головой. — Откуда вы?

— Из Сибири, где часто холодно, но солнечно. И обычно я более гостеприимен, чем сегодня.

— Что вы! — Повеселела девушка. — Честно признаюсь, вы первый, кто приготовил мне яблочный чай в гостях по моей просьбе. — И она засмеялась. — Меня зовут Василиса. Можно Вася.

— Очень приятно, Вася.

— Как вас зовут я знаю, мне сказала моя бабушка, она живет в вашем доме, и я иногда приезжаю к ней. Я в общем-то зашла… вот по какому делу. Ваша семья много лет назад уехала… в другую страну и увезла с собой коллекцию картин. У них были оригиналы одних полотен, которые мне бы очень хотелось увидеть. Я художница. Рисую.

— Мои родственники давно живут во Франции. Даже если у них и сохранилась коллекция, не думаю, что вы смогли бы туда попасть.

Девушка вздохнула и, не оставляя надежды, сказала:

— Но все же, я могла бы написать им письмо. Письма же доходят?

— Наверное, — задумался я. — Постараюсь узнать для вас адрес, если вам очень нужно.

— Буду вам очень благодарна!

Гостья спешно собралась и вышла, даже не дождавшись, когда я закрою за ней дверь. Еще какое-то время я посидел, допивая кофе, раздумывая о картинах, о предстоящем дне, и удивился сам себе, что меня опять потянуло в библиотеку. Норвежцы ждали создания более удобных одеяний, шведы — открытия новых островов, а финны…

Не успел я мысленно договорить, как в дверь снова постучали. На пороге стояла соседка с нижнего этажа с бумажными записями.

— Вот и правильно, что открыл. Правильно, что дома делом занимаешься, а не где-то бродишь.

— Сегодня и дел-то вроде бы и нет. Выходные.

— Это ты придумываешь, дела всегда есть. Вот у меня, например. Собираем подписи жильцов на ремонт парадной. Подписывать будешь?

— На ремонт — это дело хорошее. А дверь заменят? — тут же вспомнил я.

— Дверь — это дело такое, — задумчиво произнесла соседка. — Сколько ни просили, не меняют.

— Почему интересно, ей же лет сто наверное?

— Не сто, а двести. Кто его знает, почему не меняют. Не меняют, и все тут. А ты не думай об этом, сынок. Зачем тебе лишние хлопоты? Ты все равно скоро уедешь.

— Ну да, — качнул головой я, расписался за ремонт и закрыл дверь.

Разместившись на подоконнике, я посмотрел сквозь открытое окно во двор. На солнечной лужайке бегал щенок, тот самый, успокаивающего молочного цвета. Хозяйка хлопнула в ладоши несколько раз и позвала его к себе: «Этьен! Ко мне!»

«Весьма аристократическое имя для собаки. Еще и французское. Не по-нашему», — подумал я.

Потом открыл путеводитель, посмотрел карту города и вскоре вышел из дома.

Мой путь пролегал через канал Грибоедова, прямо на Невский проспект. Признаться, мне было все равно куда идти, я только хотел размяться после долго сидения за книгами и подышать свежим сентябрьским воздухом. Я подумал зайти в Дом книги, потом ненадолго остановиться в Елисеевском магазине и выпить чаю, с чем-нибудь съестным, что может подойти к дообеденной трапезе, а потом выйти к Михайловскому замку.

Это сейчас в Петербурге, если хочется отдохнуть, то лучше уезжать из центра за город. Электросамокаты заполняют почти всю проезжую часть, зарядить электромобиль не так-то просто из-за большого количества желающих, а молекулярная органическая кухня все-таки не для каждого. Я так и остался верен свежесваренному русскому супу и борщу, вареникам и теплому хрустящему хлебу.

Когда уже вечером я подходил к дому, то вдруг вспомнил, что забыл отдать адрес моих родственников Василисе. С усилием, как обычно, открыв дверь в парадную, я поднялся к себе домой и нашел адрес. На втором этаже, перед дверью соседки, после звонка, я постоял какое-то время в ожидании, и мне открыли. Евдокия Павловна посмотрела на меня с удивлением и только потом поздоровалась. Пока я объяснял причину своего прихода и протягивал ей листок, в темноте коридора мелькнула легкая ткань и скрылась в глубине квартиры.

— Василиса? — Вытянул я голову и только потом подумал, что это, должно быть, не совсем прилично. — Василиса, здравствуйте.

— Что ты говоришь такое, — сказала Евдокия, — одна я живу, выдумаешь тоже.

Мой взгляд снова оказался на хозяйке квартиры.

— Как же, платье только что промелькнуло, там, вдалеке. Я его точно узнал. Мы виделись сегодня. Или я перетрудился, может. — Я провел рукой по голове в растерянности.

— Конечно, перетрудился, сынок. Ступай своей дорогой. Поспишь, и все пройдет.

— Ну да, ну да… подождите, что значит одна? Василиса разве у вас не гостит сейчас?

— Да ты что такое говоришь?! Сказано же было тебе, одна я живу! На Рождество родственники, может быть, и заходят. Шел бы ты отдыхать. Мне еще относить завтра подписи управдому. Ремонт делать нужно в парадной.

Я пространственно посмотрел в пол и предложил свою помощь, чтобы немного успокоить соседку. Хотя волноваться нужно было мне, в голове оказался какой-то сумбур, не приснилось ли мне все сегодня. Откуда же я мог знать имя Василисы? Или, может, Евдокия подумала, что я в женихи к ее внучке набиваюсь.

— Так вы отдадите ей записку? — переспросил я.

— Конечно, отдам, что ж не отдать-то. Держи, вот, подписи всех жильцов, и отнесешь, как сможешь, управляющему.

— Как смогу?

— А куда нам торопиться? Жили так всегда, и ничего.

Я кивнул, извинился за излишнюю несдержанность и поднялся к себе.

В понедельник дождь разбудил меня рано. В мансарде было тепло, я распахнул окно, и запах дождя, перемешанный с листвой, влетел в дом. Как и пообещал, по дороге в библиотеку я зашел к управдому отдать подписи жильцов нашего дома. Узнав, что я родственник Петра и Марии, управдом обрадовался и заулыбался.

— Всегда приятно узнавать молодое поколение. Ваш дедушка, Пётр Ермолаевич, многое сделал для города, и для нашего района тоже. Реставрация парков, усадеб — это все его заслуга. Если бы не он, так бы и жили сейчас среди обветшалых зданий. И вы, я смотрю, по его стопам пошли. Вот, ремонтом занимаетесь. Корни, гены, знаете ли, это дело сильное такое.

— Спасибо за добрые слова, но что вы, нет, это не моя заслуга. Ремонтом занимаются соседи, я просто принес вам письмо.

— Что же, тогда вот вы и сделали шаг в правильном направлении. Продолжайте в том же духе.

— Непременно, — коротко сказал я, чтобы управдом и дальше не вводил меня в смущение.

Я вдруг снова вспомнил про дверь в парадную и решил спросить:

— А дверь когда заменят?

— Простите?

— Дверь в парадную когда-нибудь заменят? Чтобы ее открыть нужно обладать богатырской силой. — И я чуть рассмеялся, вспомнив с каким усилием и выражением лица я каждый раз вхожу в дом.

— Так предлагали много раз! — Развел руками управдом. — Отказываются все.

— Как отказываются?

— Вот так! Сам не знаю, почему. Я, честно сказать, уже и перестал туда заходить. Хотя, если честно, по другой причине… — чуть тише сказал он.

— Интересно… — протянул я, размышляя. Время приближалось к десяти часам и, чтобы успеть к открытию читального зала и занять там место, мне нужно было торопиться. Почти у выхода я обернулся и спросил:

— Скажите, а Василису, внучку Евдокии Павловны, вы знаете?

— Василису знаю, — кивнул управдом, — как не знать. — Потом подумал немного и добавил: — Знать-то знаю, но не видел уже давно. Она была еще ребенком, когда они семьей перебрались во Францию, да так и не приезжали больше. Время, знаете ли, сейчас такое.

— Понимаю, — произнес я, качая головой и, поблагодарив, вышел на улицу.

Дождь снаружи разыгрался совсем, небо стало темным, и ветер сносил зонт в разные стороны. Мысли летали вокруг меня вместе с ветром, ударяясь то о мою голову, то о грудь, то о спину. Я отмахивался от них как мог, но в итоге сдался, и весь мой последующий день в библиотеке превратился в изучение своей психологической стабильности и умственного состояния. Я то и дело поворачивался и смотрел в сторону сидящих рядом людей, потом отворачивался и снова бросал на них взгляд, пытаясь понять, что я действительно их вижу и они продолжают сидеть на том же месте, что и сидели. Прочитав статью о древней живописи в Швеции, я вновь ее пролистал, чтобы удостовериться, что точно все запомнил.

Удивительно, но даже спустя столько времени, я до сих пор помню все свои мысли и смятения. И несмотря ни на что, я все также рад, что по пути к себе в мансарду в тот день я остановился и заглянул домой к Василисе.

Дверь в квартиру на втором этаже оказалась чуть открытой, и вопросы, которые жаждало проявить мое сознание, вступили в тесную дружбу с моим любопытством, и я прислушался. В гостиной кто-то говорил, слышался едва заметный стук чашек и чайника, легкий смех и поступь по деревянному полу. Я вгляделся вдаль из тени коридора — от элегантной одежды и неспешной беседы веяло чем-то другим, далеким. Спустя мгновение в приоткрытой двери показался знакомый силуэт, и я встретился глазами с Василисой. Ее испуганный, как мне тогда показалось, взгляд остановился на мне, и еще спустя мгновение она отшагнула назад. Я, поддавшись подобному чувству, отвел голову и едва слышно взглотнул.

— Мне все говорят, что вас здесь нет и быть не может. Но вы стоите передо мной, — произнес я.

— Пойдемте выйдем. Здесь несколько шумно. — И когда выходила Василиса из гостиной, сквозь небольшой проем я увидел женщин, элегантно одетых и с интересом беседующих между собой.

Мы стояли в парадной. Василиса слегка провела ладонями друг о друга и внимательно на меня посмотрела.

— Вы что-то хотите узнать? — произнесла она.

— Дождь закончился, можно выйти на улицу, — предложил я. Мне было не совсем удобно стоять около квартир соседей и что-то расспрашивать у Василисы.

Она помедлила, а потом нерешительно покачала головой.

— Если… мы сейчас с вами выйдем, то обратно зайти вы уже не сможете, — произнесла она. — Но, если все же хотите, то… возьмите меня за руку.

Несмотря на столь неоднозначные слова, я подошел и протянул Василисе руку. Ее ладонь оказалась в моей, мы вместе открыли дверь из парадной и вышли на улицу. Я не узнал город. Небо было светлым, ветер пах по-другому, и в округе постепенно стали нарастать незнакомые звуки и голоса. Кажется, я навсегда запомнил тот аромат выпечки, столь тонкий, воздушный и этим притягательный.

— Bonjour, ma chère! Мадемуазель Василиса, никак не могу вас застать в галерее, — послышался рядом вежливый голос.

— Не волнуйтесь, месье Бонсуа, — заулыбалась Василиса, — ваша картина почти готова.

Мужчина учтиво поклонился и пошел дальше, вдоль по мостовой.

— Тебе знакомо это место? — Посмотрела на меня Василиса. — Ты понимаешь, где мы? — Она медленно отпустила мою руку.

— Если я все еще не сплю и нахожусь в здравом сознании, то… смею предположить, что мы во Франции?

— На южном побережье, на Лазурном берегу, если быть точнее. Рядом с Французскими Альпами.

— И как мы здесь оказались? — тихо спросил я.

— Мы просто открыли дверь парадной.

— Значит… все дело в двери?

Василиса чуть улыбнулась и кивнула. Она оглянулась и пошла в сторону лавки с вывеской и изображением хлеба, махнув мне рукой.

— Bonjour, belle Василиса! Как обычно, les croissants?

— Oui, messier, merci, — ответила с улыбкой Василиса.

В пекарне ловко подхватили из печи «ле круассан» и завернули в бумажную упаковку. Сверху круассанов оказалось облако сахарной пудры и кусочки миндаля.

— Мы можем поговорить в парке, сегодня теплый вечер, и я люблю иногда здесь сидеть, после того как возвращаюсь домой.

— С удовольствием, — сказал я и даже не заметил, как в моих руках оказался бумажный стакан с горячим кофе с молоком. Сверху я учуял ореховый аромат и, кажется, запах корицы.

В парке зашуршала листва, и мы медленно пошли по аллее. Было ощущение, что моя наружность, и, в первую очередь, сущность, совершенно не вписываются в окружение. Чувствовал я себя неуютно, долговязо и даже немного диковато. Не привык я гулять по парку с круассанами и кофе, неторопливо приветствуя прохожих. Не говоря уже о том, что был я даже не из Петербурга, а из Сибири, небольшого и спрятанного ото всех северного города.

Может, Василиса почувствовала это, и в парке мы не остались. Прошли по аллее, вышли на маленькую площадь с булыжной мостовой и вскоре оказались на дороге с растущими по бокам пушистыми соснами. С каждым шагом людей становилось все меньше, и через каких-то несколько минут мы уже были почти одни.

— Вот и весь город, — радостно сказала Василиса. — Если хочешь оказаться среди людей, то парк и площадь — это единственное место, где можно кого-нибудь увидеть. Дальше начинаются особняки и фермы, и найти людей за городом — это большая удача. А еще дальше — берег моря, где белый песок, белоснежные скалы, а вдалеке виднеется густой сосновый лес… И, быть может, будешь удивлен, но мне нравится тишина и первозданная природа.

— И куда же мы идем?

Неожиданно Василиса остановилась.

— Я совсем не подумала о тебе. Тебе ведь домой надо.

— Мне? — переспросил я.

Василиса кивнула, изучающе на меня посмотрев.

— Как же так получается, через дверь провела, круассаном с кофе, можно сказать, завербовала и назад меня отправляешь? А как же тайная дверь? Мне не терпится все узнать!

— Поздно уже, темнеть начинает. — Василиса забеспокоилась и огляделась.

— Подожди, а как теперь я попаду обратно домой? Я и не вспомню уже через который из домов мы вышли.

— Я тебе адрес напишу. Хотя так ты все равно не окажешься дома.

— Что? — изумился я.

Василиса взглянула на часы на моей руке и снова обернулась. Было уже совсем заметно, что она начинала нервничать.

— У нас разница во времени. Можешь не торопиться, — сказал я.

— Я знаю, — быстро произнесла она и пошла дальше вдоль дороги по направлению от города.

— Слишком невежливо с твоей стороны оставлять меня одного во Франции.

— Знаю, — снова сказала она и ускорила шаг.

«Что вообще происходит», — подумал я про себя. Мне вновь начали казаться все события какими-то нереальными.

— Поздно. Уже не успеем.

— Куда не успеем, Вася? — спросил я почему-то совсем по-дружески, и подумал с надеждой, чтобы она на меня не услышала.

Василиса ничего не ответила и вскоре почти побежала. Я тоже ускорил шаг и едва поспевал за ней. Внезапно она свернула налево от дороги и оказалась около большого двухэтажного жилого дома. Остановившись, она быстро мне сказала:

— Ты — мой коллега по работе. Из Финляндии.

— Я финский знаю, — зачем-то добавил я.

И только я успел выдохнуть после нашей вечерней пробежки, как в доме широко открылась дверь и на пороге возник мужчина довольно серьезного и интеллигентного вида.

— Bonjour, papa! Это Николай. Nicolas. Мой коллега по галерее, он из Финляндии. Разместим его в доме для гостей сегодня.

Я поздоровался по-фински и сказал, что сейчас тружусь над работой по изучению культуры и истории скандинавов.

— Мама волнуется, когда ты поздно, — сказал ей мужчина по-русски и поздоровался со мной по-французски.

В глубине дома появилась незаметная фигура, как мне показалось, дворецкий, он позвал меня и жестом пригласил за ним следовать. Мы вошли во внутренний двор, в глубине стоял небольшой одноэтажный дом, по-видимому, гостевой, вокруг которого росли ветвистые кустарники. Повсюду было уютно, красиво и притягательно. Не зная, что делать, я остался сидеть во дворе, на скамейке перед домом, окруженного густой и еще зеленой листвой.

Спустя некоторое время послышался шорох, и голова Василисы показалась среди пушистой хвои. Она подошла и села рядом со мной.

— Мой финский коллега, извини, что заставила тебя ждать. Мне нужно было сказать родителям, что все нормально.

Только сейчас я заметил, что мы с Василисой перешли на ты.

— И извини, что не проводила обратно.

— Чего уж там… так я попаду теперь домой? — Мысль о том, что дома осталась моя диссертация становилась все более ясной.

Василиса задумчиво посмотрела вверх.

— Мы попробуем, конечно. Попробуем. Завтра. Я не могу после десяти вечера уйти из дома, понимаешь?

— Понимаю, — согласился я. — Знаешь, я никогда не был за пределами России.

— Понимаю, — сказала Василиса. — А я никогда не была в Сибири.

Неожиданно Василиса положила руку мне на плечо и воскликнула:

— Ты голодный, наверное! Как невежливо с моей стороны! Я сейчас же соберу все на ужин.

— Не волнуйся, не стоит. Я же только что круассан съел.

— Нет, нет, мне неудобно. — Василиса поднялась и стала уходить по направлению к дому.

— Не надо мне ужина. Ты только про дверь расскажи! — лишь и успел сказать я.

В дали сада она обернулась и с улыбкой ответила:

— Конечно, расскажу! Подожди меня только, я сама голодная!

И опять я остался один. Постепенно начинало темнеть, и внутренний двор озарило множество фонарей. Теплый вечерний свет коснулся дома, прошел сквозь листву деревьев и дошел до моего уютного палисадника. Я посмотрел на часы и вздохнул. «Может, спать пошла Василиса. И мне, наверное, можно на отдых идти», — подумал я и нерешительно посмотрел на гостевой дом.

Но спустя мгновение дверь в саду открылась и появилась Василиса с корзинкой в руках. Было видно, что у нее что-то тяжелое, и я пошел ей на встречу.

— Что здесь? — не скрывая интереса спросил я, а сам, услышав запах теплого хлеба и чего-то пряного, почувствовал, как рот наполнился слюной, будто у голодного щенка. С усилием корзина оказалась на садовом столе, и Василиса зашуршала оберточной бумагой.

— Сыр бри и камамбер. Ты любишь? — Вопросительно подняла на меня глаза Василиса. И не дождавшись ответа, продолжила: — Багет, печем мы сами, картофель с овощами, грибы под Бешамель и зелень. И где же… ах да, оладьи и пирог. Ты не волнуйся, если не наешься, я принесу еще. Или спросишь у Этьена, нашего дворецкого, он тебе все сделает.

— Этьен… — вдруг вспомнил я. — Совсем недавно… где же я слышал это имя… — Я запустил руку в волосы и понял: — А, у нас у соседей так собаку зовут!

Василиса улыбнулась и чуть прищурилась.

— А собака случайно не маленькая? Почти что щенок. Молочного такого цвета.

— Ага, — кивнул я, — совсем щенок, совсем такой, молочный.

— Этьен не отходит от mama ни на шаг. Все время на руках. А ведь он должен вырасти в большого лабрадора. — И Василиса весело засмеялась.

— Так значит матушке твоей я помогаю дверь в парадную открыть.

— Oui, — сказала Василиса, что означало согласие.

За ужином мне показалось, что на какое-то время я превратился в облако, унесся куда-то в небо, наслаждаясь горячим хлебом, сыром и ароматом прованских трав. Воздух наполнился легкой дымкой печеных овощей, и шлейф горячего яблочного чая с корицей окутал меня, Василису и весь наш маленький палисадник, где мы сидели.

— А ты не думала, что однажды ты не окажешься в Петербурге, пройдя через дверь? Или, наоборот, во Франции?

— На этот случай у нас и существует договоренность, всегда возвращаться до десяти вечера. Если кто-то не приходит, то тогда мы созваниваемся с granny, с бабушкой. Но такого еще никогда не было. — Василиса посмотрела на меня и сказала: — Спрашивай, что хотел бы узнать. Я все равно уже нарушила правило никому про это не рассказывать.

— Но я ведь не совсем посторонний, — заметил я. — В какой-то степени один из вас. По дальним родственным связям.

— C’est oui. Это да… Знаешь, история настолько давняя… что, может быть, всего я и не упомню. Но я попробую. — На мгновение Василиса задумалась. — Мой прадедушка из Петербурга был ученым. Он занимался исследованиями в области физики и, по рассказам, однажды с семьей пропал почти на год. Потом появился вновь, но всем было уже не до расспросов, началась революция в России, многие уезжали по разным странам, и дом почти опустел. Его открытие держалось в полном секрете. Мы входили в дверь дома во Франции и оказывались в парадной Петербурга. Потом могли выйти в город, вдохнуть воздух Северной столицы и вернуться опять в парадную. Но когда после этого выходили на улицу снова, мы всегда оказывались уже у себя дома, во Франции.

— И как такое возможно? Это особенное место — преломленное пространство, параллельная реальность?

— Записей прадедушки почти не сохранилось, и я бы в будущем хотела узнать, каким образом все происходит. …Но это еще не все, — Василиса помедлила, — как ты думаешь… какой сейчас год?

После этих слов мне определенно стало не по себе. И я понял, что, наверное, было только два варианта, либо речь идет о прошлом, либо о будущем.

— 1985, — произнес я, уже понимая, что, скорее всего, это неправильный ответ.

Василиса покачала головой.

— 1984.

— Уфф… — выдохнул я. — Я уже было приготовился унестись на сто лет назад, в 1885.

— Преломление времени идет на год при переходе.

Я посмотрел в отражение в чайнике и увидел, что борода вроде бы у меня изменилась.

— Интересно… — Провел я рукой себе по лицу.

— В 1985 году коллекцию картин, которая хранится у твоих родственников во Франции, выкупит один меценат с востока для своей частной коллекции. Но сейчас — 1984, и есть еще год, чтобы увидеть эти картины. …Мне в галерею завтра нужно. Но я тебя проведу через дверь.

— А если я пройду один?

— Ничего не произойдет, если я не возьму тебя за руку. Останешься здесь же, во Франции.

— Интересно, — только и смог опять произнести я. — Как же все-таки это объяснить?

— Если бы мы знали, — улыбаясь, сказала Василиса. — Не все ведь в мире можно объяснить. Даже с помощью науки.

Я согласился с Василисой, хоть и верилось во все с трудом. На руках у меня разместился Этьен и скоро сладко засопел.

На следующий день, оказавшись дома в Петербурге, я закрыл за собой дверь и огляделся. Мансарда казалась мне какой-то другой, далекой. В сознании плавными облаками еще проносились незнакомые голоса, под ногами ощущались булыжные мостовые, и странным образом я помнил щенка, которого держал в руках, успокаивающего молочного цвета.

«Интересно, — подумал я, — он ведь вырастет скоро. Собаки же быстро растут. Смешной он будет, если захочет посидеть на руках, как раньше».

Мысли мои снова перетекли на мансарду, и я вновь растерянно огляделся. На столе лежал ворох бумаг, которые остались после недавнего похода в читальный зал.

«В библиотеку… — вспомнил я. — Мне снова нужно будет идти в библиотеку…».

Я сел в кресло, посмотрел через окно на звездное небо и вскоре уснул.

Наутро постучали в дверь. Я было хотел подняться, но на полпути рука моя дотянулась до спины и я со вздохом потер поясницу. Оглянувшись, я увидел смятый плед и понял, что провел всю ночь в кресле. Руки мои потянулись вверх, у меня в спине что-то хрустнуло, и стало легче.

В дверях стояла Василиса, и мне показалось, что я расплылся в улыбке.

— Кажется, будто все повторяется. — Василиса рассмеялась, и ее взгляд коснулся моих растрепанных волос.

— Ты просто всегда так рано приходишь в гости, — смущенно ответил я и попытался привести волосы в порядок.

— Действительно, рано, — моя гостья посмотрела на часы, — первый час дня, это не шутки.

Время на самом деле уже приближалось к обеду, и тут у меня точно появилось дежавю, так как Василиса прошла на кухню и я опять ее спросил, не хочет ли она сыра и хлеба из местной пекарни, хотя ничего из этого дома давно уже не было.

— А я тебе круассанов принесла, — сказала Василиса, и только сейчас я заметил бумажный пакет у нее в руках.

— Тех самых? С площади?

— Нет, — покачала она головой, — мы сами печем. Будешь? — Василиса протянула мне пакет. — Там с сыром и с малиной.

Я тихо сглотнул и развернул похрустывающую бумагу. Теплый аромат выпечки окружил мою голову, потом спустился до плеч, и я почувствовал, как мое сердце радостно забилось.

— Спасибо, — тихо поблагодарил я и, голодный и счастливый, обнял пакет.

— Возможно, я несколько неожиданно пришла и знаю, что тебе нужно работать, но… я пришла по очень важному делу.

— Думаю, почти все дела очень важные, если приходят о них говорить с пакетом круассанов. С моего лица слетели крошки, и я снова откусил воздушное облако с сыром.

— Тот адрес, что ты мне дал… адрес твоих родственников, у которых коллекция картин… я хотела тебя попросить сходить к ним вместе со мной. Ты мог бы увидеть своих близких, да и мне не было бы неудобно так приходить к незнакомым людям без приглашения.

— Это здорово, конечно, хорошая идея. Только интересно, что я им скажу? Что приехал во Францию из Советского Союза? Погостить на выходных?

— Ну, думаю, придумать что-то всегда можно. Надеюсь, они все также живут по этому адресу и картины у них остались.

— А зачем, ты говоришь, тебе нужны эти картины? — спросил я, заваривая себе чай, и посмотрел в сторону Василисы.

В руках у нее был небольшой блокнот, в котором она делала едва заметные штрихи, разместившись в дальнем конце мансарды.

— Ты рисуешь? — поинтересовался я.

— Знаешь ли ты, что мансарда происходит от французского слова «mansard» и получило свое название благодаря французскому архитектору? Хотя и существовала до него, — медленно произнесла она под тихий скрежет карандаша. — В Петербурге подобная архитектура не менее развита и также, как и в Европе, появилась задолго до 18 века.

Внимательно слушая Василису, я задумался о европейской архитектуре, пока она не развернула свой блокнот, на котором грифельным штрихами отобразилась моя мансарда, стопки книг с бумагами и я. Утро еще продолжалось, а у меня уже были не только круассаны, но и свой портрет.

— История всегда такая сложная… и не простая… — качая головой произнесла Василиса. — Картины, что находятся в коллекции у твоих родственников, не совсем обычные.

— Я начинаю догадываться, но почему-то не удивляюсь. У тебя как-то не бывает все обычно. …Ты замечательно рисуешь. Хоть и странно хвалить свой портрет, — улыбнулся я.

— Спасибо, но это всего лишь наброски. — Василиса ближе показала мне рисунок. — Скажи, ты ничего особенного на нем не находишь?

Я сосредоточенно вгляделся в очертания мансарды и даже в свое отражение на бумаге.

— И вправду, у меня борода все-таки не такая большая.

— Нет, нет, посмотри еще.

— Вроде в жизни светлее?

— Нет же, еще смотри.

Вновь я всмотрелся в рисунок и даже пересчитал книги на столе, но ничего необычного не увидел.

— Здесь на стене картина, видишь?

Я пригляделся и действительно увидел очертания картины, хотя у меня в мансарде ее не было.

— Так и с картинами твоих родственников. На них есть кое-что, что другие люди попросту не заметят.

— И что же это? — заинтересованно спросил я.

— Дверь, — произнесла Василиса. — И не одна. Каждая картина посвящена месту в Петербурге, где расположена дверь.

— И я подозреваю… — медленно произнес я, — что эта дверь такая же, как наша?

— Если верить преданию, то верно.

— И ваша семейная легенда раскрывает тайну этих дверей? Куда они ведут?

— Прадедушка обнаружил дверь во Францию самой первой. Потом были долгие исследования, и он смог узнать о другой парадной. А позже и о следующих. Я не знаю точно обо всех, но с детства помню о сувенирах дома почти со всех стран нашего континента.

— Значит… на билетах хочешь сэкономить… — Я опустился на стул и задумался.

Василиса взглянула на меня, и в ее взгляде я уловил, что, кажется, она уже начала понимать мои шутки, где-то неуместные, порой грубые, но по большей части добрые. Я так считал, конечно же.

— Тогда мне интересно, как двери оказались на этих картинах? — задумался я, и мои мысли растворились в легком смехе, прозвучавшем рядом. Василиса сидела на окне и, чуть распахнув створки, вытянула руку наружу. Сквозь облака пробились лучи солнца вместе с каплями дождя.

— Смотри, как ветер играет с дождем, — радостно сказала она, — уносит его в разные стороны.

— И дождь блестит на солнце, — согласился я и сел рядом. Сентябрьское солнце всегда было для меня согревающим, и ветер совсем еще теплым. А лесная осенняя листва, словно мягкий плед, обнимала и шелестела, что-то нашептывая. Я удивился своим мыслям, но они мне понравились.

— Дедушка мой хорошо рисовал, — произнесла Василиса. — И когда узнал про двери в Петербурге, то записей никаких делать не стал, а решил написать картины с изображениями тех мест. Картины эти очень понравились его знакомому, который и жил на этом мансардном этаже. Дедушка посчитал, что сохраннее всего коллекции будет здесь, и, как ты понимаешь, твои родственники ее и приобрели.

Мы просидели так на окне почти до вечера, делясь воспоминаниями и мыслями на совершенно отвлеченные темы. Договорившись встретиться на следующих выходных, я попытался снова настроиться на работу, но даже в библиотеке, среди почтенных книг на моем столе, заслуживающих самого пристального внимания, я то и дело возвращался в день, когда мы оказались за дверью парадной. Коллекция картин, которую хотела увидеть Василиса, меня заинтересовала не меньше, и я подумал о преломлении времени за другими дверями, а что, если оно может быть еще больше? Ни год, ни два, а несколько лет или десятилетий?

…И неожиданно я вспомнил об Этьене, молочном лабрадоре, и мысли эти привели меня к полнейшему замешательству. Если при переходе через дверь разница во времени составляет год, и мы оказываемся в прошлом, во Франции, а потом снова в будущем, в России, то как Этьен может существовать в Петербурге, оставаясь таким же щенком? Я же сам видел в отражении, что моя борода стала там меньше, или мне показалось? Мысли вихрем закрутились вокруг меня и, закрыв все книги, я вышел из читального зала. Думать о том, что Василиса меня обманула или пошутила надо мной мне не хотелось.

Приближались выходные, и я вдруг подумал, что не могу вспомнить о времени, когда мы договорились увидеться с Василисой. Или мы не говорили об этом, и она вновь посетит меня также неожиданно? На пути домой, поднимаясь по лестнице, около квартиры Евдокии я прислушался. Было тихо, ни разговоров, ни шорохов. Я поднялся выше, к себе, но вот дверь внизу отворилась и послышались быстрые шаги.

— Василиса! — сказал я, перегнувшись через перила.

Василиса посмотрела вверх и улыбнулась мне.

— До встречи на выходных! — произнесла она и спешно начала спускаться вниз.

— Подожди Василиса! Я спросить хотел. Почему Этьен здесь не взрослеет?

Она замедлила шаг, но не обернулась.

— Поздно уже, мне нужно успеть домой. — Шаги ее стали быстрее, и я побежал вслед за ней.

Стараясь успеть за Василисой, я только потом заметил, что мы впервые с ней вместе оказались не во Франции, а в Петербурге.

— Василиса, да подожди же ты! Почему ты уходишь?

— Ты знаешь, мне опаздывать нельзя. Зачем ты пошел за мной?

— Просто ответь, почему Этьен не становится старше? — стараясь поспеть за Василисой, вновь спросил я.

Она остановилась и посмотрела на меня.

— Потому что он щенок, ему расти еще долго.

— Но ты же сказала…

— Послушай… Ты не должен верить всему, что говорят.

— Интересно получается! Ты попросила меня о помощи с картинами, я согласился тебе помочь, а на деле что-то странное выходит.

— Мне нужно было заинтересовать тебя. Я проявила немного фантазии.

— Ты говоришь о времени или о чем-то еще? — Заметив уличный киоск с газетами, я направился прямо к нему. На газете значился 1985 год, такой же, как и в Петербурге, и я несколько выдохнул, что хоть что-нибудь прояснилось.

— Тебе кажется это смешным? Дурить мне голову? — Мои слова звучали с непониманием и нарастающим недоверием к Василисе. Но что удивительно, она сама заметно тревожилась.

— Как ты понимаешь, сейчас, как и у тебя, 1985 год, а это значит, что картины уже выкупили у твоих родственников, — продолжила она. — Мне нужен был компаньон, чтобы увидеть коллекцию. Но я не была уверена, что ты согласишься со мной пойти к частному коллекционеру.

— Так ты знаешь, где сейчас картины? У того восточного купца?

Василиса улыбнулась и ускорила шаг.

— У восточного коллекционера. На адрес твоих родственников, который ты мне дал, я направила письмо, представившись искусствоведом, и спросила о картинах. На радость, мне ответили и прислали место, где они сейчас находятся. …Прошу, не думай обо мне ничего странного. Те двери с детства стали для меня чем-то особенным, я все хотела найти картины, и когда ты появился в мансарде, я очень обрадовалась, что теперь смогу узнать, где они хранятся. Только не говори про это никому.

Голос Василисы звучал искренне, и, несмотря ни на что, мне хотелось ей довериться.

— Куда же ты идешь? — спросил я ее.

— По делам, а ты?

— А я за тобой. …Значит, ты сегодня не выходила из парадной? Раз мы все еще в Петербурге.

— Аха, — Василиса вздохнула, как-то по-детски пожала плечами и слегка улыбнулась.

Мы стояли на мосту, что я не сразу заметил, под нами блестели на солнце волны и проплывали катера. Я огляделся. Место было не вполне знакомым.

— Это Львиный мост на Екатерининском канале. То есть Грибоедова. — И Василиса слегка пошатнула его за ограждения, отчего я ощутил легкое покачивание под ногами. — Один из сохранившихся подвесных мостов в Петербурге. По легенде на нем можно загадывать желание, если дотронуться до лап львов.

Василиса прикоснулась к большой лапе белого льва и мечтательно посмотрела на поблескивающие волны.

— Когда-то около этого моста назначали свидания учащимся балетной школы и актрисам Мариинского театра. Мне рассказывала об этом бабушка, она ведь и сама была актрисой.

— Евдокия Павловна? Она актриса?

— Неужели ей удалось оставить это незаметным? В профессиональный театр она не попала. Но в любительском, в свое время, играла во множестве постановок. Во Франции она становится поистине леди. — На лице Василисы вновь появилась улыбка.

— Я бы и не подумал, — сказал я, — значит, хорошая актриса.

— Хочешь загадать желание? — спросила Василиса. — Давай, прикоснись ко львам!

Неожиданно она взяла мою руку, и вместе мы дотронулись до большой лапы льва. В голову в тот момент мне не пришло ни одной мысли, хотя я и старался о чем-то подумать. Я кивнул Василисе, что загадал желание, но на самом деле мое желание пришло ко мне гораздо позже.

— Мне за кистями нужно, здесь недалеко художественный магазин. Хочешь пойти со мной?

Я молча согласился, вскоре мы купили кисти, о которых говорила Василиса, и зашагали по булыжной мостовой, вдоль длинной вереницы домов.

Мы прошли мимо Юсуповского дворца, сада и через Почтамтский мост вышли на Английскую набережную к Благовещенскому мосту.

— А на той стороне Невы — Академия Художеств. — И Василиса рукой показала на золотистый старинный дворец. — Когда-то я хотела там учиться. Но вышло по-другому. Теперь я иногда смотрю на нее, когда оказываюсь здесь.

— А почему вышло по-другому? — спросил я осторожно, стараясь быть вежливым.

Василиса слегка пожала плечами и едва заметно покачала головой. Было видно, что она не настроена говорить об этом.

— Родители подумали, что так будет лучше. Во Франции тоже было хорошо. Там хорошая школа. Но воспоминания о том времени до сих пор остались.

Василиса обернулась, и взгляд ее упал на небольшой старинный дом в глубине улицы.

— Хочешь, покажу тебе одно особенное место? Думаю, тебе понравится!

Это была кондитерская, но в тот момент мне не хватило бы слов, чтобы описать словами окутавший нас аромат, когда мы переступили ее порог. Показалось, что официант угадал наши желания и тут же их исполнил. И когда у нас на столе оказался малиновый пирог и чайник с цветочным дыханием лета, я вдруг подумал, что растаял. Я ощущал себя облаком, разместившимся в мягком бархатном кресле, способным только дышать и наблюдать.

Через какое-то время мы пошли в сторону Дворцовой площади. Хотя мне и понадобилось немного времени, чтобы вновь почувствовать себя человеком после столь сказочного десерта. Василиса стала моим проводником в тот день, и я полностью ей доверился.

Набережная около Невы встретила нас теплым осенним ветром, вдоль Эрмитажа неспешно проехала карета и подняла за собой вихрем золотые листья. Около здания Нового Эрмитажа мы остановились.

— Атлас или Атлант, — с восхищением произнес я, — в древнегреческой мифологии могучий титан, держащий на плечах небесный свод.

Высокие и необъятные атланты поддерживали крышу Эрмитажа, всматриваясь каждый день на бесконечное количество людей около себя и ощущая тепло их ладоней.

— Ты когда-нибудь слышала о древних цивилизациях? Об атлантах? Есть легенда, что Петербург — это древний город античных времен. Прежних цивилизаций. Что были тысячи и миллионы лет назад.

— Можно поверить в любую из легенд, стоит только захотеть, — произнесла Василиса и прикоснулась к Атланту.

Не помню, как наступил вечер в тот день, но взяв за руку Василису в нашей парадной, мы шагнули вперед и оказались во Франции.

У своего дома Василиса напомнила мне ничего не рассказывать о картинах, пока в дверях не появился мужчина и с удивлением не посмотрел на нас:

— Про что не говорить?

— Papa! — Василиса обернулась, не ожидая, что нас услышат.

— Ты уже говоришь на русском со своим финским коллегой?

— Пытаюсь обучить его немного, — улыбнулась Василиса.

— Проходите в дом, прошлый раз уже было поздно, но сегодня вы как раз к ужину. Мы накрываем на стол. — И он широко распахнул дверь, приглашая в дом.

Я взглянул на Василису, она чуть растерянно пожала плечами и качнула мне головой.

Ужин, к счастью, прошел спокойно. Я все время молчал, а Василиса с удовольствием рассказывала историю нашего знакомства и о проекте, над которым мы вместе предположительно работали в художественной галерее. Хорошо, что иногда фантазия может пригодиться, хотя я и сторонник говорить правду. Раскрыть нас могла только мама Василисы, которой с лабрадором Этьеном я иногда открывал дверь в Петербурге, но за все время в парадной, в своей широкополой шляпе, она, кажется, на меня так и не посмотрела, а потому не узнала.

По традиции мне предложили разместиться в гостевом доме. Василиса рассказала о своем плане и я, так и быть, согласился ей помочь. Несомненно, нам повезло в том, что коллекционер жил недалеко, в пригороде. Было решено отправиться к владельцу картин, представившись художниками, изучающих русское искусство. Возможно, с самого начала было странно думать о том, что нас пустят посмотреть на картины. К тому же дворецкий сообщил о том, что хозяин дома приезжает во Францию редко. И тем более, так как коллекция была частная, хранилась она на закрытой выставке в музее, куда не пускают обычных посетителей. Но и здесь Василиса нашла решение, о чем я расскажу немного позже. А пока день мы решили провести на побережье Средиземного моря.

Море, это было море, теплое, бирюзовое и такое красивое. Я сбросил ботинки и побежал по берегу, раскидывая возле себя песок. Смех Василисы пронесся рядом, и она босиком пробежала мимо меня. Брюки мои были все в брызгах, слух заполняли легкие волны, и руки коснулись морской воды, теплой и успокаивающей.

— Как я давно хотела это сделать! — сказала Василиса.

— Что?

— Пробежать по пляжу!

— Ты живешь здесь! Ты можешь делать это каждый день!

— Не могу, бегать и смеяться можно только с кем-то. С тем, кто будет это делать вместе с тобой, — засмеялась Василиса.

— Ах, да… — согласился я и почувствовал себя счастливым ребенком. Какое забытое воспоминание.

Оказавшись около музея, я стряхнул песок с волос и ощутил, как солнце еще осталось на моем лице.

— А ты достаточно высокий… — сказала Василиса.

— Достаточно для чего? — поинтересовался я.

— Тебе только дотянуться до засова на окне, а там всего ничего — забраться, и следом я за тобой.

— Ты о чем говоришь?.. Пробраться в музей? А если заметят?

— Кто здесь что заметит! — махнула рукой Василиса. — Совсем небольшой пригород.

— Так в деревнях всегда все замечают. И это противозаконно как-никак.

— Кажется, кто-то обещал помочь мне… — Василиса посмотрела на меня почти детскими глазами полными надежды.

— Ну хорошо, давай. — И я дотянулся до окна и с усилием повернул замок.

— Теперь забирайся внутрь. И мне поможешь.

Я ухватился за выступ и залез в окно. Потом подал руку Василисе, и она, оказавшись на подоконнике, неосторожно спрыгнула с него и с шумом приземлилась на пол, еще и потащив меня за собой. Мы оба оказались внизу и рассмеялись. Дело было вполне серьезным, но странно, все это было похоже на детские шалости, когда забираешься в заброшенный или пустующий сад, побродить там или посмотреть что есть съестного на деревьях.

— Пойдем, — тихо сказала Василиса и осторожно пошла по музею. — Здесь общий зал, классическая живопись. — Она окинула взглядом комнату.

Я пошел следом за ней, и мы оказались в зале современного искусства, что сразу стало понятно по странным скульптурам даже в темноте.

Третья комната оказалась закрытой, но замка на дверях не было. Только висела табличка «Авторская коллекция». Мы открыли дверь, и перед нами предстали картины Петербурга. Василиса взглядом пыталась охватить сразу всю коллекцию. Казалось, чувства ее совсем переполнят, отчего она начала ходить по залу от одной картины к другой.

— Вот они, вот они двери! Даже не верится, что мы их нашли! Ты узнаешь эти места?

Я присмотрелся, но узнать все места не получилось. Надписи на картинах отсутствовали. И только по пейзажу улиц и площадей можно было понять, что это может быть за место.

Василиса достала блокнот и начала спешно срисовывать изображения. И после того как штрихи заполнили почти все страницы блокнота, мы оказались на улице, тем же путем, что и попали в музей.

Вечером, когда я вернулся домой в Петербург, было слышно, как наверху открылась дверь. Я поднимался по ступенькам парадной осторожно, стараясь не шуметь. В ботинках перекатывался морской песок, а улыбка на моем лице, которую я, кажется, не замечал, возвращала меня на берег Средиземного моря. Вскоре послышался осторожный голос Евдокии.

— Это свои в дом вошли? Главное, чтобы не голуби.

— А голуби разве по парадной ходят? — спросил я, поднявшись по лестнице.

— А кто их знает. Птицы вольные. Что хотят, то и делают. Ты чего такой счастливый, милый человек, и румянец какой-то на щеках? Из бани что ли?

— Да какой же я милый. Я сосед ваш. Сверху. А для счастья причина нужна?

— Ты, кажется, диссертацию по истории пишешь. Вот и пиши, — ответила мне серьезно Евдокия.

Я улыбнулся, качнул головой и пошел выше, к себе домой.

Тогда я еще не знал, что тот день во Франции станет началом наших долгих путешествий. Объездив почти всю Францию, и, конечно, в особенности регион Альп и Лазурного побережья, мы делились историей наших семей, обсуждали события из прошлого России. Всю неделю я трудился в библиотеке, а по выходным я брал Василису за руку, мы выходили вместе из парадной и оказывались где-то совсем далеко. Двери других городов и стран открывались перед нами одна за другой, снова и снова.

Петербург Василиса знала почти так же хорошо, как и свой дом. Иногда мы оставались в городе и часами бродили по старинным улицам, рассказывая друг другу о детстве. Она — о кистях, полотнах и перепачканных от красок руках и платьях, учителях из художественной школы, где провела почти все детство, и белых скалах Эратры Северной Нормандии, куда так любила ездить за вдохновением и пейзажем, несмотря на обворожительные виды теплой Французской Ривьеры. А я — о сибирских лесах и безкрайних долинах, морозах и шубах, бесконечных книгах в библиотеке родителей и долгих зимних вечерах с теплой печью и таежным чаем.

Но остаться во Франции в тот год у меня так и не получилось. Я заканчивал диссертацию, над которой упорно трудился несколько лет. Потом вернулся в свой Университет в Сибири, где вскоре меня назначили на должность профессора, и только еще спустя год наш Университет выиграл грант и мне предложили возглавить русскую кафедру в Швеции, Австрии или Франции. И я выбрал Францию. Я выбрал Францию и Василису.

С побережья Средиземного моря мы уехали на самый север Франции. Удивительно, сколько людей интересовалось русским языком и историей нашей страны. Мы обосновались на берегу Северного моря. За нами были немноголюдные французские деревни, а дальше, еще севернее — Скандинавия, которая теперь стала нам дверью в удивительный, загадочный и такой все еще непостижимый город — Санкт-Петербург.

Дверь в парадной все-таки поменяли, это произошло как-то неожиданно, без предупреждения всех жильцов. А вскоре и в остальных домах Петербурга. И возможность перемещаться между странами через парадную рассеялась в воздухе вместе с отголосками истории. Но к тому моменту в России уже открылись границы и, за исключением появившихся трат на поездки, родственники, как и прежде, продолжали видеться друг с другом. И когда с Василисой мы рассказываем эту историю нашим внукам, а они своим детям и нашим правнукам, мы до сих пор все также ясно помним тот день, когда я взял ее за руку, мы вместе открыли дверь из парадной и вышли на улицу.