За СССР-2. Ну, здравствуй, Батя (Часть 2)

Я стоял в полутёмной палатке охраны, чувствуя, как сердце колотится в груди, словно после долгого бега по горам. Передо мной сидел Олег Волков — парень, который называл себя моим младшим братом. Его лицо, открытое и добродушное, светилось искренней радостью, а глаза, такие похожие на мои, смотрели с надеждой. Но каждый его взгляд, каждый его жест только усиливали хаос в моей голове. Я всё ещё не мог поверить в то, что он говорил. 2017 год, Советский Союз, младший брат, отец, погибший в Сирии… Это было слишком. Слишком много для одного дня, слишком много для одного человека, который и без того оказался в прошлом, чтобы спасти своего отца.

— Так ты из 2017 года, и ты советский солдат? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри всё кипело.

— Так точно, Антон, — ответил Олег с лёгкой улыбкой, выпрямляясь, словно на параде. Его тон был твёрдым, но дружелюбным, как будто мы знакомы сто лет.

Я молчал, глядя на него. В голове крутилась мысль, от которой становилось не по себе: Значит, я единственный здесь знаю, что Советский Союз распался. Я единственный, кто помнит другой мир, где нет ни советских солдат в 2017 году, ни этой гордости в голосе за страну, которой больше нет. Но я не мог сказать это вслух. Не сейчас. Как я могу лишить человека целой страны, которую он любил всем сердцем, за которую готов был воевать и в которой скорее всего хотел бы чтобы жили его дети и внуки. Эх, мои бы мысли да тем кто привел к распаду Союза. Вместо этого я решил проверить его, убедиться, что он не самозванец, что это не какой-то странный розыгрыш или хуже — провокация.

— А как звали нашу маму? — спросил я, глядя ему прямо в глаза. Если он ошибётся, я сразу пойму, что это ложь.

Олег ни на секунду не задумался. Его улыбка стала ещё теплее, словно воспоминание о матери было для него чем-то священным.

— Светлана. Света. Самая добрая женщина на свете, — ответил он, и в его голосе прозвучала такая нежность, что у меня внутри что-то дрогнуло.

Я сглотнул ком в горле. Он знал. Он назвал её имя, и это было правильно. Но этого мало. Мне нужно было больше, чтобы поверить. Я вспомнил одну мелочь из детства, о которой никто, кроме меня, не мог знать. Это была моя привычка, почти ритуал, который я скрывал даже от друзей. Когда я был маленьким, после ссор с мамой я всегда прятался под старым столом на кухне и рисовал на его внутренней стороне звёзды. Никто не знал об этом, кроме меня. И, может быть, того, кто был бы моим братом.

— А помнишь, что я делал, когда был мелким и злился на всех? — спросил я, стараясь говорить небрежно, но внутри всё напряглось в ожидании ответа.

Олег рассмеялся, его смех был лёгким, почти детским. Он потёр затылок, словно вспоминая, и с той же искренней улыбкой ответил:

— Конечно, брат. Ты под стол на кухне забирался. Я потом туда тоже лазил, искал твои звёзды. Ты их там рисовал, карандашом, а я пытался добавить свои, но у меня выходили только кривые кляксы.

Я замер. Воздух в палатке вдруг стал тяжёлым, как перед песчаной бурей. Он знал. Он знал про звёзды. Это было невозможно, но он знал. Я тяжело вздохнул, чувствуя, как реальность под ногами начинает трещать, словно тонкий лёд. Неужели будущее и вправду настолько изменилось? Неужели мои действия здесь, в 1987 году, уже создали мир, где у меня есть брат, где отец выжил, где всё по-другому? Мой разум отказывался принимать это, но сердце… сердце уже начало верить.

— А айфоны у вас там есть? — спросил я, пытаясь ухватиться за что-то знакомое, за ниточку из моего 2017 года, чтобы понять, насколько его мир отличается от моего.

Олег недоуменно посмотрел на меня, его брови слегка приподнялись. Он явно не понял, о чём я говорю.

— Это что, типа Советфонов? — переспросил он, и в его голосе прозвучала искренняя растерянность.

Я мысленно усмехнулся. Видимо, и вправду Советский Союз живее всех живых. Никаких айфонов, никаких западных гаджетов. Только Советфоны, что бы это ни значило. Я посмотрел на Олега, на его открытое лицо, и вдруг понял, что не могу больше отрицать. Он был частью другой реальности, но он был здесь. И я должен был принять эту действительность, как бы странно она ни выглядела.

— Олег, послушай, — начал я, стараясь говорить мягко, но твёрдо. — Я не твой брат. Ты знал другого меня.

Его лицо тут же изменилось. Улыбка дрогнула, глаза потемнели, а в голосе появилась напряжённость, смешанная с лёгким разочарованием.

— Ну как же, брат? Вот ты передо мной, живой! И я так рад этому! — воскликнул он, шагнув ко мне, словно хотел снова обнять.

Я смотрел на него и не знал, что делать. Этот парень, с его открытым, добрым лицом, с этой искренностью, был настоящим советским гражданином, каким я представлял их в детстве, читая книги о войне. Мне не хотелось его расстраивать, не хотелось видеть, как гаснет его радость. Но правда была важнее. Или нет? Я вздохнул и решил объяснить всё, как мог.

— Подожди, — сказал я, поднимая руку, чтобы остановить его. Затем наклонился, взял палочку, лежащую у ног, и начал рисовать на песчаном полу палатки. — Вот смотри. Это моя полоса времени. — Я провёл длинную линию и поставил точку в конце. — В ней отец погиб в Афганистане, и по этой причине у меня никогда не было младшего брата.

Олег недоуменно почесал голову, но внимательно смотрел на мои движения. Я продолжил, стараясь говорить медленно и понятно.

— Я вернулся во времени, — я поставил точку в начале полосы, — и это привело ко второй линии времени, в которой отец выжил, и поэтому появился ты. — Я нарисовал вторую полосу, идущую из той же точки, но в другую сторону. — Понимаешь?

Олег нахмурился, явно пытаясь осмыслить мои слова, но прежде чем он успел ответить, снаружи раздался крик Жоры:

— Капитан идёт!

Приплыли, — подумал я, чувствуя, как внутри всё сжимается. Времени на объяснения больше не было. Я быстро повернулся к Олегу.

— Пожалуйста, ничего не говори и поддакивай. Говорить буду я. Хорошо? — прошептал я, глядя ему в глаза.

Олег кивнул, и в его взгляде я увидел понимание. Отлично. Он схватывал всё с полуслова, сразу видно — солдат.

Дверной проём палатки откинулся, и внутрь вошёл капитан Швецов. Его лицо, как всегда, было суровым, но в глазах читалась усталость. Олег тут же подскочил, встав по стойке смирно, и отдал воинское приветствие (По крайней мере в моем времени от куда я прибыл, этот жест назывался так).

— Смирно! — рявкнул капитан, окидывая его взглядом. — Откуда, воин?

Я поспешил вмешаться, стараясь говорить уверенно, хотя внутри всё кипело от тревоги.

— Товарищ капитан, это… брат мой, — сказал я, чувствуя, как слова застревают в горле.

— Брат? — Швецов прищурился, переводя взгляд с меня на Олега и обратно. — Ну да, как две капли воды, только один постарше, другой помладше. Как попал сюда?

— Так же, как и я. Увязался за мной, — быстро ответил я, стараясь не запутаться в собственной лжи. — Теперь говорит: брат, как же я без тебя?

— Да ё-моё! — Швецов включил свою привычную строгость, его голос стал резким, как удар хлыста. — Что же вас несёт-то сюда! Нам два военкора не надо.

Олег, не выдержав, вмешался, его голос звучал твёрдо, но с уважением.

— Я стреляю метко. За военкора не сойду, — сказал он, глядя прямо на капитана.

Швецов вздохнул, потёр виски, словно пытаясь справиться с головной болью, которую мы ему доставили.

— На полигон, живо! У меня времени нет с тобой возиться, а на боевую операцию руки нужны. Где служил? — рявкнул он.

Я мысленно застонал. Ёлки-палки, где же он служил-то? Но Олег, не растерявшись, ответил с уверенностью, от которой у меня чуть челюсть не отвисла.

— В Анголе, товарищ капитан. Боевых действий почти не вели, но стычки с местными партизанами случались, поэтому стрелять научился, — сказал он, и в его голосе не было ни тени сомнения.

Швецов одобрительно хмыкнул, его взгляд стал чуть мягче.

— Есть у меня знакомые, кто там бывал. Познакомлю вас, живы будем, вдруг сослуживцев встретишь, — сказал он, кивая.

Олег улыбнулся своей потрясающей улыбкой, от которой, казалось, даже воздух в палатке стал теплее.

— Было бы славно, товарищ капитан, — ответил он.

Я был поражён. Даже на капитана эта улыбка подействовала как-то магически — он почти улыбнулся в ответ, что для Швецова было редкостью. Я вообще был удивлён всей этой ситуацией. Незнакомый солдат на базе советских войск перед важной операцией, а его не то что не допрашивают, да ещё и собираются дать в руки оружие. Было в этом парне что-то загадочно-магическое, что ли. Но слишком много времени размышлять не было. Скоро операция по вызволению наших ребят, и каждый ствол на счету. Потом будем разбираться, кто есть кто.

Мы вышли из палатки и направились на полигон. Жора, как всегда, присоединился к нам, его любопытство было неутолимым. Он тут же начал задавать вопросы, его голос звучал с лёгкой подозрительностью.

— Почему он говорил, что Батя его, Волков? — спросил он, глядя на Олега.

Я быстро соображал, что сказать, стараясь не выдать ни себя, ни его.

— Да внимание привлекал, — ответил я, махнув рукой. — Это брат мой. Я домой письма писал, про Волкова, про тебя, про капитана. Вот он и выдумал.

— Ого, ты не говорил, что у тебя брат есть, — удивился Жора, прищурившись.

— Да я сам его почти не знаю, — соврал я, стараясь говорить небрежно. — Иногда кажется, что чужие вовсе. Он военный, да и из дома рано ушёл.

Жора хмыкнул, но вроде поверил. Мы дошли до полигона, где уже собрались несколько бойцов. Капитан Швецов стоял в стороне, наблюдая, как солдаты проверяют оружие. Олег, не теряя времени, взял автомат, который ему протянули, и занял позицию. Я стоял рядом, чувствуя, как внутри всё сжимается от волнения. А вдруг он не справится? А вдруг это всё ложь, и он вообще не умеет стрелять?

Но мои опасения были напрасны. Жора, как всегда, решил добавить зрелищности. Он достал из кармана монетку и поставил её на мишень, ухмыляясь.

— Ну, брательник, покажи, на что способен! Попадёшь в эту мелочь — я тебе весь свой инструментальный набор отдам! — крикнул он, смеясь.

Олег только улыбнулся в ответ, его лицо было спокойным, но сосредоточенным. Он прицелился, и через мгновение раздался выстрел. Монетка звякнула, упав с мишени, а на её месте появилась аккуратная дыра. Жора присвистнул, а я почувствовал, как напряжение отпускает. Этот парень был не просто хорош — он был феноменален.

Швецов, стоявший неподалёку, одобрительно кивнул.

— Этот парень нам точно пригодится, — сказал он, глядя на меня. — А с документами потом разберёмся. Готовьтесь к вылазке, времени мало.

Мы начали собираться. Напряжение в лагере нарастало с каждой минутой. Солдаты проверяли снаряжение, переговаривались, кто-то шутил, чтобы снять стресс, кто-то молчал, погружённый в свои мысли. Я чувствовал, как внутри всё кипит. Операция по спасению пленных была не просто заданием — это был мой шанс вытащить отца, если он среди них. И теперь ещё этот Олег… Кто он? Брат из другой реальности или кто-то другой? Но времени на размышления не было. Я решил зайти к Алёне перед выходом. Её присутствие всегда действовало на меня успокаивающе, как глоток воды в пустыне.

Она была в медицинской палатке, перебирала аптечки, её каштановые волосы выбивались из-под косынки, а карие глаза были сосредоточены. Увидев меня, она слабо улыбнулась, и я почувствовал, как сердце ёкнуло. Её улыбка была как луч света в этом пыльном, полном тревоги мире.

— Антон, ты готов? — спросила она, откладывая бинты и подходя ближе. Её голос был мягким, но в нём чувствовалась забота.

— Стараюсь, — ответил я, пытаясь улыбнуться в ответ, хотя внутри всё бурлило. — Алёна, как ты думаешь, можно ли изменить судьбу?

Она посмотрела на меня с лёгким удивлением, но потом её взгляд смягчился. Она положила руку мне на плечо, и её прикосновение было тёплым, почти родным.

— Я думаю, что возможно всё, Антон, — сказала она тихо. — Если верить. Если бороться. Судьба — это не приговор, это дорога, которую мы выбираем сами.

Её слова задели что-то внутри. Я смотрел в её глаза, и в этот момент весь мир вокруг исчез. Остались только мы двое, здесь, в этой палатке, посреди войны и хаоса. Я шагнул ближе, и она не отстранилась. Наши губы встретились в коротком, но таком нужном поцелуе. Это было как вдох после долгого погружения под воду — тёплый, живой, настоящий. Я чувствовал её тепло, её дыхание, и на мгновение забыл обо всём — об Олеге, о времени, об операции. Но момент длился недолго. Мы отстранились, и я увидел в её глазах ту же тревогу, что была и во мне.

— Береги себя, Антон, — прошептала она, сжимая мою руку. — Возвращайся.

— Обещаю, — ответил я, хотя знал, что обещания на войне — это почти пустые слова. Но я хотел верить, что смогу их сдержать. Ради неё. Ради отца. Ради самого себя.

Она проводила меня до выхода из палатки, и я ещё раз оглянулся, запоминая её лицо.

Затем направился к БТРам, где уже собирались бойцы. Мы грузились на броню, воздух был пропитан запахом металла и пыли. Я занял своё место, чувствуя, как твёрдая поверхность бронетранспортёра холодит даже через «афганку». Вокруг меня были знакомые лица — Жора, с его неизменным набором инструментов, Олег, который выглядел удивительно спокойным для новичка, Шпала с его мальчишеским лицом, Игнатьев внушающий уверенность одним своим видом, Петр спасенный прапорщик из плена, с глубоким и мудрым взглядом и другие ребята из отряда. Каждый был погружён в свои мысли, но в глазах у всех читалась решимость. Мы своих не бросаем. Этот принцип был сильнее страха, сильнее усталости.

Солнце уже поднялось над горами, заливая лагерь жёлтым светом. Я смотрел на тени, которые ложились на песок от техники и палаток, и думал о том, что ждёт нас впереди. Мой разум был переполнен вопросами. Олег — кто он на самом деле? Как его появление изменит всё, что я пытался сделать? И главное — смогу ли я вытащить отца, если он там, среди пленных? Я сжал компас Петровича, который висел на шее, и почувствовал, как он греет кожу. Этот талисман был моей связью с будущим, с тем, что я должен сделать. Но теперь будущее выглядело ещё более туманным, чем раньше.

БТР дёрнулся, двигатель зарычал, и мы тронулись. Пыль поднималась из-под колёс, оседая на лицах и форме. Я смотрел на удаляющийся лагерь, на горы, которые ждали нас впереди, и чувствовал, как внутри смешиваются страх и решимость. Мы ехали в неизвестность, но я знал одно: я не остановлюсь. Ради отца. Ради Алёны. Ради того, чтобы понять, что за мир создал своими действиями.

Вечером, перед крайнем перевалом от расположения душманов, мы позволили себе остановку и сидели у костра. Кто-то из ребят достал гитару, и тишину разорвали знакомые аккорды. Это был «Афганский вальс» — песня, которую здесь пели часто, с какой-то щемящей тоской по дому. Голос Петра, хриплый, но тёплый, разносился над лагерем:

«В горах Афгана, под звёздами ночи,

Мы вальс танцуем, забыв про тревоги.

Здесь каждый шаг — это шаг к родной дали,

Где ждут нас дома, где нас не забыли.»

Я слушал, глядя в огонь, и чувствовал, как слова проникают в самую душу. Мы все были здесь, на краю мира, на грани времён, но в этот момент мы были вместе. И эта песня, простая и такая родная, напоминала нам, за что мы боремся. За дом. За близких. За тех, кого мы должны вытащить из плена. Я посмотрел на Олега, который сидел рядом, и заметил, как он подпевает, едва шевеля губами. Его лицо было серьёзным, но в глазах читалась та же тоска, что была у всех нас. И в этот момент я понял, что, кем бы он ни был, он с нами. А остальное… остальное мы разберём позже.