Забытые сказки

В одном городе, на одной улице, в одной квартире жил музыкант. Он был не молод и не стар, не красавец и не страшила, не весельчак и не смурной. Он был обычным человеком, однако с необычными способностями.

Каждый, кто проживал или бывал в городе, знал, что ХлоАн из квартиры тринадцать мог сочинить и сыграть совершенно любую мелодию на своем фортепиано.

К нему обращались все: влюбчивые юноши, прося придумать уникальную мелодию для возлюбленной; приходили и старики, предчувствующие свою кончину. Они хотели, чтобы в последний путь их провожала музыка, услышав которую все бы ненароком вспоминали про ушедшего в мир иной.

И всех их Хлоан принимал, расспрашивал и после заверял, что через пару дней мелодия появится.

Удивительным образом данные обещания всегда сбывались. Был ли это дар или пианист нагло жульничал – никто не мог понять. К тому же музыка никогда не повторялась, ни единый мотив. За такую ценнейшую услугу люди благодарили кто чем мог: едой, одеждой, ремонтом инструмента и остальным.

Шло время. К Хлоану стали обращаться из других городов и даже стран — до куда только долетала молва о гениальном музыканте. Ему это нравилось. Нравилось, что любимое занятие приносило радость и пользу окружающим.

Но однажды к нему в гости пришел приятель-трубач, не так давно воротившийся из странствий. Стали они беседовать обо всем на свете. Вспомнили, как вместе учились играть на инструментах, как трубач уехал из города в поисках лучшей жизни и как вернулся ни с чем.

Прознав о том, что Хлоан, сидя в убогом городишке, стал известным на полмира, трубач спросил, как он этого добился. На что пианист лишь пожал плечами и честно ответил:

— Не знаю. Я люблю создавать музыку и видеть искренние эмоции на лицах тех, кто ее слушает. Весь секрет лишь в этом

Трубач ему не поверил, но решил не спорить, а узнать, сколько приятель зарабатывает. На ответ про то, что Хлоан сам ничего в благодарность не просит, приятель рассмеялся, да так сильно, что в уголках его глаз выступили слезы.

— Рассмешил ты меня, Хло! Не просит он ничего! А на что живешь, на гроши учителя музыки? Ха-ха! Да будь у меня твой дар сочинять мелодии, я бы уже купался в золоте!

Проводив приятеля, Хлоан крепко задумался над его словами: трубач дурного не посоветует, ведь он где только не побывал в своем странствии да что только не поведал. А пианист как раз голову ломал, где же достать средств для починки прохудившейся мебели.

Хлоан вспомнил, что пообещал к завтрашнему вечеру сочинить мелодию ко дню рождения дочери достаточно богатого господина. Так отчего же ему не попробовать назначить за нее небольшую цену?

К оговоренному сроку пришел заказчик, и пианист нерешительно промямлил ему:

— Не сочтите за дерзость, но могу ли я рассчивать на вашу благодарность?

Господин рассмеялся, похлопал Хлоана по плечу, протянул несколько монет и произнес:

— Эк ты, шустрый малый! Далеко пойдешь!

Воодушевившись своим успехом, Хлоан решил впредь всем, кто к нему обратится с просьбой о личной музыке, давать листок, где карандашом пианист напишет сумму за сочиненную им мелодию.

Многие, увидев лист, без пререканий соглашались, многие, расвирепев ог таких условий. скандалили и уходили. Были и те, чья жизнь не позволяла наскрести на мелодию, но Хлоан, узнав теперь, какие суммы готовы платить состоятельные люди, не хотел тратить время на бесплатные мелодии.

Через несколько месяцев у пианиста стал образовываться круг постоянных заказчиков. Новые лица почти не появлялись.

Хлоан не только сменил мебель, но и очень скоро переехал в новую, просторную квартиру. Там даже был огромный балкон с прекрасным видом на город. Из школы, где проработал много лет и слыл знатоком своей науки, он уволился. Посвятил себя лишь сочинительству.

Год все казалось замечательным. Пианист не понимал, почему он сам раньше не задумывался о гонораре — мог бы уже стать богачом. Благодарил каждый раз трубача при встрече и хвалил его смекалку.

На что приятель лишь усмехался и гордливо молвил:

— Право, друг мой, ты мне льстишь!

На второй год радости поубавилось, ведь приходилось сочинять мелодии для одних и тех же людей по однотипным поводам.

На лицах заказчиков уже не появлялась былая радость и предвкушение услышать нечто новое. А во время приемов, куда его приглашали самолично сыграть и подарить мелодию, больше не чувствовалось ажиотажа.

Для высшего света это превратилось в обыденность, для Хлоана – в рутину.

А под конец третьего года пианисту не удалось сочинить ни единого звука — просто проснулся утром, сел за фортепиано – и тишина. Лишь на стене тикала секундная стрелка, точно метроном.

Тик-так, тик-так, тик-так...

Хлоан налил и выпил чай, сделал зарядку, проверил не расстроен ли инструмент, размял пальцы.

Нажал на пару клавиш – чувств ноль, настроение новой мелодии не улавливается. Попробовал сыграть уже сочиненные – слышал лишь звуки. Да, они подходили друг другу, но за ними не чувствовалось ни единого образа.

Звуки не трогали душу так, как раньше.

Просидел до вечера и пошел спать, подумав, что устал и завтра обязательно что-то сочинит. Но ни завтра, ни через неделю, ни через месяц он не смог.

Люди стали сплетничать за спиной, а заказчики разочаровались – все сроки истекли, но они не получили мелодии – и больше не приходили.

Как-то бездумно прогуливаясь по городу, Хлоан услышал разговор прохожих о неком музыканте. К нему, говорили, можно обратиться за мелодиями, и хоть они почти всегда одинаковые, зато каждый раз вовремя.

Подозревая, кем окажется новый сочинитель, пианист отправился в гости к трубачу.

Интуиция с логикой его не подвели: под дверью стояла очередь из десятка человек, все переминались с ноги на ногу, заглядывали через плечо соседу в надежде поскорее оказаться у музыканта.

Хлоана охватило негодование: он подумал о том визите, после которого ничего не писал «просто так». Ведь именно приятель подтолкнул его к этому.

Пианист растолкал толпу и схватил провожающего одного из посетителей трубача за грудки.

– Все из-за тебя! Как ты мог со мной такое сделать?! Это ты во всем виноват! – кричал Хлоан.

Опешивший хозяин дома не сразу понял, кто и за что на него налетел с кулаками. Когда разобрался – на лице сложилась самодовольная гримаса:

– Я? Смешной ты, Хло! Я тебе ничего не делал, да мы даже не виделись с тобой давно.

– Врешь! Это ты заставил меня брать плату за мелодии, и из-за тебя я больше не могу ничего сочинить!

– Так я же просто спросил. Как мог заставить тебя это сделать? А уж в отсутствии навыка играть на фортепиано меня тем более нельзя упрекнуть! Видно, правда говорили люди про твои уловки и обман…

Пианист хотел ответить, да нечего. Еще и заметил людей, столпившихся у двери и следящих за перепалкой. Они шептали, показывали пальцами на Хлоана, ехидно посмеивались: мол, ничего он больше не может, кроме как вредить настоящим музыкантам.

Растерянный пианист выбежал из квартиры трубача и отправился куда глаза глядят – главное подальше от насмешек.

Опомнился лишь когда выбился из сил. Стоя на опушке, Хлоан осознал, что пробежал через весь город и забрался на холм без продыху.

Опустился на зеленую траву и принялся отдыхать.

Предвечернее солнце взяло палитру и неспешно рисовало на небе цветные полосы; разорванная вата облаков плыла, следуя воздушному течению. Шелестели листья могучих деревьев, щебетали птицы и шуршали в траве насекомые.

Пианист давно не выходил из города полюбоваться природой, хотя раньше часто сидел по вечерам на холме, и почти забыл это чувство спокойствия, которое дарит лишь уединение. Когда звуки природы создают особое ощущения тишины, когда становишься сторонним наблюдателем всего происходящего в мире.

От тебя ничего не зависит, и ты не зависишь ни от чего.

Хлоан прикрыл глаза и растворился в ощущении безмятежности. Все заботы, обиды, страхи исчезли – он ни о чем не думал.

Немного погодя его слух уловил стрекот кузнечиков, которые начали давать свой ночной концерт. Их собиралось все больше. А своеобразная музыка становилась все громче, пока не заполнила собой поляну, сдвигая на задний план остальные звуки.

Не зря кузнечиков сравнивают со скрипачами, ведь насекомые играют своими ножками и крылышками: они трут ими друг об друга, словно те – струны со смычком.

Знакомый Хлоана – скрипач – частенько приглашал послушать его игру и отужинать вместе. Поэтому пианист мог с уверенностью сказать, что отличие между человеком и кузнечиком лишь в том, что насекомое издает протяжные трескучие звуки, когда скрипач извлекает плавные и разные по длине мелодии.

Хлоан так увлекся, пытаясь сосчитать, сколько кузнечиков он может различить в гомоне, что не заметил, как заснул. И снились ему разноцветные потоки музыки, вызывавшие сильные эмоции: умиротворение, печаль, радость, скорбь, воодушивление...

Пианист прикасался к каждому потоку и чувства захлестывали его.

Он вспомнил, как впервые услышал игру на фортепиано. Тогда его только вывели в свет: маленький мальчик наблюдал за пляшущими родителями и видел их счастливые улыбки и горящие любовью глаза.

Вспомнил Хлоан и о безграничном восторге, когда, посетив несколько уроков игры, устроил в семейной гостиной небольшое представление перед бабушками с дедушкими и услышал свои первые аплодисменты.

Вспомнил наконец, что неподдельные эмоции окружающих людей – ценнейшая награда для него.

Проснулся пианист на рассвете под заливистое пение утренних птиц. Несмотря на впитавшуюся в одежду росу, что застявляла зябко ежиться, на душе у него посветлело.

Он осознал, в какого глупца превратился, когда позволил успеху первой проданной мелодии ослепить себя – Хлоан по собственной воле отказался от причины того, почему захотел в детстве стать музыкантом.

Устыдился, вспомнив свое бестактное поведение в доме трубача: тот говорил правду – обвинения Хлоана были смешны и беспочвенны.

Ведь пианист сам решил грести все под одну гребенку.

Коли захотелось получать гонорары, мог же подойти к этому делу с умом. Например, разграничит клиентов на тех, кому действительно необходима мелодия, и тех, кто хочет просто покрасоваться личной музыкой.

Потянувшись, пианист вздохнул полной грудью и улыбнулся выкатившемуся из-он горизонта солнцу. Он почувствовал приятное тепло, разлившееся от первых золотых лучей и от чего-то давно им забытого.

От вдохновения.

Хлоан стремглав побежал домой, дрожащими от волнения руками протер пыль с фортепиано. Сев за него, он еще раз вздохнул, закрыл глаза и положил пальцы на клавиши.

Тотчас же из-под них раздалась мелодия радости из сна, вслед за ней мелодия торжества, счастья, веселья...

Пианист играл до глубокой ночи, не замечая, как под окнами его квартиры собралась огромная толпа, с упоением слушавшая музыку. В числе столпившихся людей оказались и те, кто еще вчера смеялся над ним и тыкал в него пальцем, надменно называя завистником.

Когда усталось полностью охватила тело, а пальцы, одеревенев, перестали слушаться, Хлоан закрыл крышку фортепиано и услышал оглушительные аплодисменты.

Сначала, правда, он перепугался и чуть ли не упал со стула, но, разобравшись, что гвалт доносится с улицы, подбежал к окну.

Там, на небольшой площади перед балконом пианиста и даже на узеньких улицах между домами в свете фонарей стояло, выкривая «Браво!», множество знакомых и незнакомых Хлоану людей.

Он заметил среди них и трубача, который хлопал вместе со всеми, но было видно, что делал он это через силу. Чтобы не казаться никому завистником.

Поначалу пианисту тяжело давалась вновь пришедшая к нему слава: люди вокруг будто бы и не помнили о том, как сплетничали и подкалывали из-за утраченной способности. Для Хлоана казалось странным принимать у себя тех, кто еще недавно смеялся над ним, а теперь как ни в чем не бывало просит написать мелодию.

Однако человек ко всему рано или поздно привыкает, вот и пианист спустя пару месяцев пообвыкся и стал следовать своему озарению на поляне.

Впредь он никогда не утрачивал свой необыкновенный дар.