Забыйягода

Голова гудела, как турбина на взлете. Забыйягода попытался открыть глаза, но веки словно налились свинцом. Грузовик дребезжал на каждой кочке, и каждый толчок отдавался в висках молотобойным ударом. Железо скрипело, мотор чихал, а где-то рядом монотонно звякали незакрепленные детали.

— Твою мать... — прохрипел он, пытаясь сесть.

Язык прилип к небу, во рту стоял вкус перегара и горечи. Прапорщик провел рукой по лицу — щетина кололась, кожа была липкой от пота. Он медленно разлепил глаза и уставился в брезентовый верх кузова. Солнце просачивалось сквозь дыры, рисуя пятна света на грязном полу.

— Живой, значит, — донеслось спереди.

Забыйягода повернул голову к кабине. За рулем сидел коренастый боец в выцветшей форме. Затылок бритый, шея бычья, плечи широкие. На погонах виднелись потертые лычки сержанта.

— Где я? — хрипло спросил прапорщик.

— Едешь к новому месту службы, герой, — не оборачиваясь, ответил водитель. — До кордона осталось километров двадцать.

Кордона? Какого еще кордона? Забыйягода попытался вспомнить, что было вчера. Или позавчера? Военкомат... да, точно, военкомат. Димыч Петренко справлял увольнение в запас. Бутылка, другая, третья. Карты. И какой-то полковник, который все подливал и подливал.

— Как я сюда попал? — Голос звучал чужим, осипшим.

— Сам подписался, — усмехнулся водитель. — Подпись под градусом — святое.

Прапорщик нащупал рядом с собой потрепанный рюкзак. Расстегнул молнию — внутри болталась пустая алюминиевая фляга и сложенный лист бумаги. Он развернул документ дрожащими руками.

«Контракт о прохождении военной службы в войсках радиационной, химической и биологической защиты». Срок службы — три года. Место прохождения — блокпост «Кордон», Чернобыльская зона отчуждения. Внизу корявым почерком: «Забыйягода А.И.». Подпись была его, без сомнений.

— Мать честная... — выдохнул он. — Зона? Какая еще Зона?

— Чернобыльская, — коротко бросил сержант. — Где радиация, мутанты и всякая другая хрень. Теперь ты там служишь.

Забыйягода уставился на контракт. Дата — вчерашняя. Печати, подписи, все как положено. Память медленно, словно сквозь вату, начинала возвращаться. Полковник что-то говорил про хорошие деньги, про льготы. Про то, что «настоящие мужики там нужны». А он, дурак, кивал и тянулся за стаканом.

— А если я откажусь? — спросил он, хотя уже знал ответ.

— Контракт есть контракт, — пожал плечами водитель. — Дезертирство — статья. Тюрьма. Лучше отслужи честно.

Грузовик накренился, въезжая на подъем. Забыйягода почувствовал, как желудок подкатывает к горлу. Он зажал рот ладонью, стараясь не блевать. Голова раскалывалась с новой силой.

— Как тебя звать-то? — спросил он у водителя, когда приступ тошноты отпустил.

— Сидоров, — не поворачиваясь, ответил тот. — Старшина Сидоров. Три года в Зоне торчу. Привыкнешь.

— К чему привыкну?

— Ко всему. К радиации, к тому, что жрать нечего нормального. К тому, что домой писем не напишешь — цензура все режет. К тому, что ночью воют мутанты, а днем шарятся сталкеры.

Сталкеры? Забыйягода слышал что-то об этом по телевизору. Какие-то сумасшедшие, которые лезут в Зону за артефактами и наживой.

— А они опасные, эти сталкеры?

Сидоров хмыкнул.

— Как когда. Некоторые — мужики что надо, только жизнь заставила. Другие — отморозки полные. Стреляют без предупреждения. А есть и такие, с кем можно договориться.

Грузовик снова тряхнуло, и Забыйягода стукнулся плечом о борт. Он посмотрел за край кузова. Дорога была разбитая, в ямах. По обочинам тянулись заросли бурьяна и чахлых кустов. Деревья выглядели больными — листья желтые, ветки сухие. Небо затянуто серыми тучами.

— Красота, — мрачно буркнул прапорщик.

— Это еще цветочки, — отозвался Сидоров. — Вот увидишь кордон — совсем запоешь.

— А что там такое особенное?

— Колючка, блокпосты, автоматчики. Сплошная романтика. Плюс лейтенант Куценко — тот еще фрукт. Любит порядок наводить.

Забыйягода снова взглянул на контракт. Три года. Тысяча дней в этой богом забытой дыре. Он сложил бумагу и засунул в карман. Фляга грустно позвякивала на дне рюкзака.

— Слушай, а водка там есть? — спросил он с надеждой.

Сидоров расхохотался.

— Самогон местный есть — «Казацкая станица». Градусов под семьдесят, ослепнуть можно при должно желании или отправится напрямую аудиенцию с богом виноделия. Но выбора нет.

— А жратва?

— Тушенка, макароны, каша. Иногда достают свежего мяса — кабана подстрелят какого. Правда, не всегда понятно, мутант это или обычный зверь.

Мутант. Забыйягода поежился. В фильмах мутанты были страшными, с клыками и когтями. А здесь, выходит, их еще и едят.

— Ничего, привыкнешь, — словно прочитав его мысли, сказал Сидоров. — Первое время страшно, потом нормально. Главное — правила не нарушай и без приказа никуда не лезь.

Грузовик снова затрясся, въезжая в очередную яму. Забыйягода крепче ухватился за борт. Похмелье постепенно отпускало, но в душе росло смутное беспокойство. Зона. Он слышал про это место — про взрыв на атомной станции, про мертвые города, про то, что там ничего живого не растет.

А теперь ему предстояло три года охранять границы этого ада.

— Мать твою, — прошептал он и посмотрел на небо.

Тучи сгущались.

Грузовик подскочил на очередной яме так, что Забыйягода больно стукнулся спиной о борт. Рессоры скрипнули жалобно, где-то под днищем что-то загремело. Прапорщик выругался сквозь зубы и крепче вцепился в железные поручни.

— Дорога, мать ее... — пробормотал он.

— Какая дорога? — отозвался Сидоров из кабины. — Это направление. В Зоне дорог не бывает — только направления.

За бортом кузова тянулась унылая степь. Трава выгорела до желтизны, местами чернели проплешины голой земли. Ветер гнал по полю пыльные смерчи, поднимая клубы серой пыли. Забыйягода высунул голову за край и сморщился — в нос ударил странный запах.

Болото. Гниющая тина, стоячая вода. Но откуда здесь болота? Кругом же степь. Он втянул воздух еще раз и поймал другой оттенок — металлический, резкий. Как от ржавчины, только сильнее. И под всем этим букетом все еще чувствовался вчерашний перегар, поднимавшийся из желудка волнами.

— Что за вонь? — спросил он, зажимая нос рукавом.

— Привыкай, — коротко бросил Сидоров. — Зона пахнет. Радиация, говорят, запаха не имеет, но здесь все по-другому.

Грузовик снова тряхнуло, и на этот раз Забыйягода едва не вылетел из кузова. Он перехватился покрепче и уставился на проплывающий мимо пейзаж. Справа, в отдалении, торчали из земли ржавые металлические вышки. Высокие, тонкие, с провисшими проводами. Некоторые накренились, другие стояли как мертвые маяки в море выжженной травы.

— Что это за вышки? — крикнул он, перекрывая рев мотора.

— Линии электропередач, — отозвался водитель. — Давно уже обесточенные. После аварии все к чертям пошло.

Забыйягода проследил взглядом цепочку опор. Они терялись где-то за горизонтом, протягиваясь нитью в серую даль. Провода болтались на ветру, некоторые оборвались и волочились по земле змеями. Под одной из вышек он заметил кучу ржавого железа — то ли остатки машины, то ли какого-то механизма.

Слева от дороги вдруг мелькнула полоска рельсов. Железная дорога, но какая-то странная — шпалы почернели, рельсы покрылись рыжей ржавчиной. Трава прорастала сквозь насыпь, превращая путь в заросший коридор.

— Железка? — удивился прапорщик.

— Была когда-то, — кивнул Сидоров. — К станции вела. Теперь по ней только крысы бегают. И то не всегда — многие двухголовые.

Двухголовые крысы. Забыйягода поежился. Он представил себе мутантов размером с кота, с двумя пастями, полными острых зубов. Желудок снова подкатил к горлу.

Грузовик въехал в особенно глубокую колдобину. Удар был такой силы, что прапорщик подскочил и больно приземлился на зад. Рюкзак подпрыгнул рядом, фляга внутри отчаянно звякнула.

— Блять! — не выдержал он. — Ты что, нарочно по всем ямам едешь?

— По-другому никак, — невозмутимо ответил Сидоров. — Дорога одна, объезжать некуда. А ямы... их тут больше, чем асфальта.

Запах болота усилился. Забыйягода зажал нос и попытался дышать ртом, но стало только хуже — воздух был густой, тяжелый. Металлический привкус садился на язык, смешиваясь с горечью перегара. От этого коктейля в голове начинало кружиться.

— Сколько еще ехать? — простонал он.

— Километров десять, — отозвался водитель. — Потерпи.

За бортом снова замелькали рельсы, то появляясь из травы, то скрываясь в зарослях бурьяна. Одну шпалу разорвало пополам, металлические скобы торчали в стороны, как сломанные ребра. На другой Забыйягода заметил странные пятна — то ли ржавчина, то ли что-то еще.

Ветер усилился, и с ним пришел новый запах. Не болотный и не металлический, а какой-то органический. Сладковатый, приторный. Как от гниющего мяса, только не совсем. Забыйягода поморщился и отвернулся, но аромат преследовал его.

— Что еще за дрянь? — буркнул он.

— Падаль, наверное, — равнодушно сказал Сидоров. — Или сталкеры где-то рядом лагерь разбили. У них костры всякой гадостью топят.

Грузовик снова подпрыгнул, на этот раз так сильно, что передние колеса оторвались от земли. Приземление было жестким — металл звякнул, что-то треснуло под днищем. Забыйягода вцепился в борт мертвой хваткой.

— Да что за дрянь с дорогой! — заорал он.

— Дорога как дорога, — спокойно ответил Сидоров. — В Зоне все разваливается. Асфальт трескается, бетон крошится. Природа берет свое.

Справа промелькнула еще одна вышка, но эта была особенной — вокруг нее росли деревья. Точнее, то, что когда-то было деревьями. Стволы стояли голые, без коры, белесые, как кости. Ветки скручены в уродливые спирали. Ни одного листочка.

— Мертвый лес, — пробормотал прапорщик.

— Точно, — подтвердил водитель. — Радиация постаралась. Все живое передохло, а то, что выжило, мутировать начало.

Воздух стал еще гуще. Забыйягода чувствовал, как каждый вдох дается с трудом. Болотный смрад смешался с металлической вонью и перегаром в отвратительный коктейль. Голова закружилась, перед глазами поплыли черные точки.

— Не могу дышать, — прохрипел он.

— Ничего, привыкнешь, — в который раз повторил Сидоров. — Все привыкают. Кто не привыкает — того домой отправляют. В цинковом гробу.

Грузовик выкатился из очередной колдобины и вдруг машина пошла ровно. Дребезжание утихло, мотор заурчал спокойнее. Забыйягода поднял голову и увидел, что они въехали на прямую дорогу — не асфальт, конечно, но хотя бы утрамбованный грунт без ям.

— Наконец-то, — выдохнул он с облегчением.

— Рано радуешься, — буркнул Сидоров из кабины. — Сейчас увидишь, куда приехал.

Прапорщик встал на колени и выглянул вперед через борт. Сначала не понял, что видит. Вдали, там, где дорога упиралась в горизонт, росла какая-то серая полоса. По мере приближения полоса становилась выше, шире, отчетливее. И вдруг Забыйягода понял — это стена.

Огромная бетонная стена.

Она тянулась от края до края видимости, высотой метров под семь, а может и больше. Серый бетон испещрен трещинами, местами почернел от времени и непогоды. На стене виднелись вышки, с которых торчали пулеметные стволы. Колючая проволока венчала верх конструкции в несколько рядов.

— Мать честная, — прошептал Забыйягода. — Это что, тюрьма?

— Хуже, — ответил Сидоров. — Это граница Зоны.

По мере приближения стена казалась все выше и мрачнее. Забыйягода различил детали: амбразуры для стрельбы, прожектора на опорах, антенны связи. В центре зияли ворота — массивные металлические створки, окованные железом. Перед воротами виднелся контрольно-пропускной пункт — несколько бетонных будок и шлагбаум.

Но самое страшное было за стеной.

Там, в глубине, поднималась сизая дымка. Не обычный туман, а что-то плотное, маслянистое. Дымка клубилась, поднимаясь к низким тучам, и в ней что-то мерцало — то ли отблески света, то ли электрические разряды. Воздух за стеной словно дрожал, как над раскаленным асфальтом.

— Что это за хрень? — спросил Забыйягода, чувствуя, как пересыхает во рту.

— Аномалия, — коротко ответил водитель. — Там их полно. Электрические, гравитационные, термальные. Наступишь не туда — и тебя либо поджарит, либо в лепешку сплющит.

Прапорщик посмотрел на свои руки — они мелко дрожали. В животе что-то холодное шевельнулось, поползло вверх к сердцу. Он нащупал в кармане сложенный контракт. Бумажка. Обычная бумажка с печатями, которую он подписал в пьяном угаре. А теперь эта бумажка тащила его в ад.

— А если я... если я не хочу туда? — голос звучал чужим, испуганным.

Сидоров хмыкнул.

— Поздно думать. Контракт подписан, печати поставлены. Теперь либо служишь, либо под трибунал. А трибунал в военное время — это расстрел.

Военное время? Какое еще военное время? Но Забыйягода не стал спрашивать. Он и так понял — дороги назад нет. Только вперед, за эту проклятую стену, в сизую дымку аномалий.

Грузовик приближался к воротам. Теперь было видно часовых — солдаты в противогазах, автоматы наготове. Один из них поднял руку, подавая сигнал остановиться. Сидоров притормозил у шлагбаума.

— Документы! — крикнул часовой, подходя к кабине.

Пока водитель доставал бумаги, Забыйягода не мог оторвать взгляда от того, что творилось за воротами. Сизая дымка сгущалась, и в ней проступали силуэты — может, деревья, а может, что-то еще. Время от времени в глубине что-то вспыхивало ярким светом, как молния, но беззвучно.

— Новенький? — часовой кивнул в сторону кузова.

— Прапорщик Забыйягода, — ответил Сидоров. — На кордон.

Часовой подошел к борту и заглянул в кузов. Из-под противогаза были видны только глаза — усталые, потухшие.

— Добро пожаловать в рай, — сказал он тоном человека, читающего приговор.

Шлагбаум поднялся. Ворота медленно разошлись в стороны с лязгом и скрипом. Оттуда, из-за стены, потянуло холодом и чем-то еще — запахом озона, металла и смерти.

— Поехали, — сказал Сидоров и тронул машину.

Грузовик проехал под аркой ворот, и Забыйягода почувствовал, как что-то изменилось. Воздух стал другим — более плотным, электризованным. Кожу покалывало, как перед грозой. В ушах появился едва слышный звон.

Он обернулся и посмотрел на ворота, которые уже закрывались за ними. Массивные створки сходились, отрезая путь к отступлению. Последней исчезла из виду полоска обычного мира — того, где не было аномалий, мутантов и сизой дымки смерти.

— Все, приехали, — сказал Сидоров. — Теперь ты в Зоне.

Забыйягода нащупал контракт в кармане. Бумажка. Три года жизни за подпись на пьяную голову. Он понял: эта бумажка может стоить ему жизни.

И, похоже, очень скоро зона спросит про цену за вход в это чистилище.

Грузовик проехал метров двести за первыми воротами и снова затормозил. Впереди показался второй блокпост — еще более мрачный, чем первый. Бетонные доты, пулеметные гнезда, колючая проволока в три яруса. Прожектора били в глаза даже днем. Над всем этим хозяйством развевался флаг с надписью «РХБЗ».

— Второй КПП, — сообщил Сидоров. — Здесь уже не шутят.

Забыйягода попытался встать, но ноги подкосились. Голова кружилась, в глазах плыло. Он уперся рукой в борт кузова, стараясь не показать, как плохо себя чувствует. Но похмелье и страх делали свое дело — руки дрожали, во рту пересохло, а желудок сжимался в тугой узел.

К машине подошли трое военных. Не обычные срочники, а настоящие вояки — лица жесткие, глаза холодные. На одном — погоны старшины, на других — сержантские лычки. Форма не новая, но чистая, выглаженная. Автоматы висели не для красоты — стволы потертые от частого использования.

— Глуши мотор, — приказал старшина водителю. — Документы на стол.

Сидоров заглушил двигатель и полез за бумагами. В наступившей тишине Забыйягода слышал свое частое дыхание и далекий гул генераторов.

— А ты, боец, вылезай, — кивнул один из сержантов в сторону кузова. — Показывайся.

Забыйягода осторожно перелез через борт. Ноги едва держали, земля уплывала из-под ног. Он изо всех сил старался стоять прямо, по-военному, но чувствовал, как покачивается.

— Прапорщик Забыйягода Андрей Иванович, — представился он, пытаясь говорить четко.

Старшина оценивающе оглядел его с ног до головы. Взгляд остановился на мятой форме, небритом лице, покрасневших глазах.

— С бодуна, что ли? — спросил он без особого удивления.

— А по мне не видно? — честно ответил Забыйягода. — Было дело. Только проснулся...

— Понятно. Руки вверх, досматриваем.

Один из сержантов принялся обыскивать прапорщика. Руки скользили по карманам, проверяли швы, ощупывали подкладку. Профессионально, без лишних движений.

— Чистый, — доложил он. — Только документы и мелочь.

— Хорошо. Теперь рюкзак.

Забыйягода с трудом донес рюкзак до импровизированного стола — старой бочки, накрытой доской. Сержант вытряхнул содержимое: пустая фляга, смятая футболка, носки, зубная щетка. И контракт.

Старшина развернул бумагу, внимательно прочитал.

— Три года, — констатировал он. — Кордон. Понятно. А где оружие?

— Какое оружие? — не понял Забыйягода.

— Личное оружие. Автомат, пистолет. По штату прапорщику положен ПМ минимум.

— Мне ничего не выдавали, — развел руками прапорщик.

Старшина переглянулся с сержантами.

— Интересно. Значит, прислали необстрелянного. — Он достал рацию. — Борода, это Секира. У нас тут новобранец без ствола. Что с ним делать?

Рация затрещала, послышался голос:

— Принять, оформить, выдать временное оружие. Пусть Куценко разбирается.

— Понял. — Старшина убрал рацию. — Ладно, проходи дактилоскопию.

Забыйягода приложил пальцы к сканеру. Прибор жужжал, мигал красными огоньками. Потом на экране появилась фотография и данные — имя, звание, год рождения.

— Совпадает, — кивнул старшина. — Теперь медосмотр.

— Какой медосмотр? — испугался прапорщик.

— Обычный. Радиационный фон, общее состояние. В Зоне без этого нельзя.

К столу подкатили тележку с приборами. Дозиметр, какие-то датчики, градусник. Сержант-медик принялся обследовать Забыйягоду. Щупал лимфоузлы, светил в глаза фонариком, мерил давление.

— Похмелье, легкая дегидратация, — доложил он старшине. — Фон чистый. Годен условно.

— Что значит условно? — встревожился Забыйягода.

— Значит, пить надо меньше, — усмехнулся старшина. — В Зоне алкаш долго не живет. Реакция замедляется, внимание рассеивается. А здесь ошибка стоит жизни.

Забыйягода кивнул, стараясь выглядеть понимающе. На самом деле ему было все равно — лишь бы выжить эти три года. В голове стучало, ноги подкашивались, но он держался из последних сил.

— Старшина, — осторожно спросил он, — а что там, в Зоне? Правда про мутантов?

Старшина посмотрел на него долгим взглядом.

— Мутанты — это еще не самое страшное, — сказал он наконец. — Самое страшное — это аномалии. И сталкеры. И радиация. И то, что творится в твоей голове, когда понимаешь: домой можешь не вернуться.

— А многие не возвращаются?

— Многие. — Старшина махнул рукой. — Ладно, хватит болтовни. Садись в машину. Сидоров довезет тебя до кордона. Там разберутся, что с тобой делать.

Забыйягода с трудом забрался обратно в кузов. Руки тряслись, ноги были ватными. Он чувствовал на себе взгляды бойцов — оценивающие, жестокие. Такие же взгляды были у тех, кто видел смерть и не раз.

Сидоров завел мотор.

— Поехали, новичок, — сказал он. — Добро пожаловать в настоящую Зону.

Грузовик тронулся, и второй КПП остался позади. Впереди лежала дорога в неизвестность.

Ворота второго КПП медленно разошлись с лязгом металла. Грузовик покатил дальше, и Забыйягода невольно оглянулся — массивные створки уже смыкались за ними, отрезая последнюю ниточку к нормальному миру.

Впереди простиралась настоящая Зона.

Пейзаж изменился разительно. Деревья стояли мертвые, скрученные в уродливые спирали. Трава была не зеленой, а какой-то болезненно-желтой, местами совсем черной. Воздух дрожал маревом, хотя солнце скрывалось за тучами.

И вдруг издалеки донесся глухой раскат.

— Что это? — встрепенулся Забыйягода.

Бу-у-ум! — повторилось эхо, катясь по мертвой степи волнами.

— Взрыв, — равнодушно сказал Сидоров. — Сталкеры, наверное, на мине подорвались. Или в аномалию вляпались.

— А это часто бывает?

— Каждый день. Иногда по несколько раз. — Водитель хмыкнул. — Зона не прощает ошибок.

Снова прогремело, на этот раз ближе. Звук был странный — не обычный взрыв, а какой-то глухой, приглушенный. Будто рвалось не под открытым небом, а глубоко под землей.

Но еще страннее было эхо. Оно не просто отражалось от холмов и оврагов — оно звучало по-разному. То высоко и звонко, как колокол, то низко и протяжно, как вой. Словно звук проходил через что-то живое.

— Ебать, — прошептал Забыйягода. — А эхо-то почему такое?

— А это уже аномалии, — пояснил Сидоров. — Они звук искажают. Иногда услышишь крик — а человек за километр кричал. А иногда рядом автомат строчит, а звука никакого.

Прапорщик поежился. В ушах стоял странный звон, кожу покалывало. Даже воздух здесь был другой — плотнее, тяжелее. Каждый вдох давался с трудом.

— Слушай, Сидоров, — осторожно спросил он, — а мутанты тут правда есть?

Водитель рассмеялся.

— Еще как есть. Всякой твари по паре. Вот недавно на кордоне случай был — пограничная собака забрела.

— Обычная собака?

— Ага, обычная, — усмехнулся Сидоров. — Только зубы у нее как у лошади, размером с медведя, а лай такой, что стекла в казарме полопались. Три дня ее гоняли, пока не завалили из РПГ.

Забыйягода представил себе эту тварь и похолодел.

— А она что, людей жрала?

— А как же. Дневального с поста утащила. Нашли от него только сапоги и автомат. Причем автомат погрызанный — похоже, она его как косточку грызла.

Где-то справа снова громыхнул взрыв. На этот раз Забыйягода увидел вспышку — яркий всплеск света за холмом. А через несколько секунд до них докатилось эхо, но не обычное, а разложенное на составляющие. Сначала высокий звенящий тон, потом средний, потом низкий рокот.

— Это как? — ошарашенно спросил прапорщик.

— Аномалия "Карусель", — объяснил водитель. — Она звук расщепляет на частоты. Как призма свет. Красиво, но опасно — если попадешь в нее, тебя тоже расщепит.

— На части?

— На молекулы. От человека остается только кучка пыли.

Забыйягода замолчал. Ему стало не по себе от этих рассказов. Собаки размером с медведя, аномалии, расщепляющие людей на молекулы... Во что он вляпался?

Слева от дороги промелькнула странная конструкция — металлические столбы, между которыми натянута проволока. Но проволока светилась слабым голубоватым светом.

— А это что? — кивнул он в ту сторону.

— Детектор аномалий, — ответил Сидоров. — Если проволока светится — значит, рядом аномальная активность. Видишь, как ярко горит? Лучше туда не соваться.

Проволока действительно пульсировала ярким светом, то разгораясь, то затухая. Ритм был неровный, хаотичный, как пульс больного сердца.

Вдали снова что-то взорвалось. На этот раз звук был совсем близко, и эхо пришло сразу — но какое эхо! Оно звучало, как хор голосов, поющих на разные лады. Красиво и жутко одновременно.

— Мать честная, — пробормотал Забыйягода. — А жить-то здесь как?

— А никак, — весело ответил Сидоров. — Здесь не живут — здесь выживают. Кто сильнее, хитрее и удачливее — тот и остается в живых. А остальных... — он махнул рукой, — остальных хоронят.

— Часто хоронят?

— Да каждую неделю кого-нибудь. То на мине подорвется, то мутант съест, то в аномалию влетит. Работа такая.

Грузовик подпрыгнул на кочке, и где-то под днищем что-то зазвенело. Металлический звон тут же подхватило эхо и понесло во все стороны, умножая и искажая. Получилась какая-то дьявольская музыка.

— И долго еще ехать? — спросил Забыйягода, чувствуя, как страх ползет по спине.

— Скоро уже, — ответил Сидоров. — Кордон за тем холмом. Увидишь — сразу поймешь, что приехал.

Действительно, впереди показался пологий холм. А за ним, едва различимые в сизой дымке, виднелись силуэты построек.

Дом. Новый дом Забыйягоды на ближайшие три года.

Если он столько проживет.

Грузовик взбирался на пологий холм, мотор натужно ревел на подъеме. Забыйягода держался за борт, стараясь не думать о том, что ждет его впереди. Но когда машина достигла гребня, он невольно поднял голову — и замер.

Внизу, в низине, раскинулся военный лагерь. Бараки, склады, вышки с прожекторами. Все это окружала еще одна стена — не такая высокая, как на границе Зоны, но не менее внушительная. Колючая проволока, пулеметные гнезда, патрульные дорожки.

— Кордон, — коротко сказал Сидоров.

Но самое поразительное было не в лагере. За ним, дальше на север, зияли новые ворота. Огромные, массивные, они вели в самое сердце Зоны — туда, где начинались настоящие аномалии, мутанты и тайны. Ворота в первый блокпост Чернобыльской зоны отчуждения.

Грузовик спустился с холма и подкатил к КПП Кордона. Часовой проверил документы, махнул рукой — проезжай. Машина пересекла периметр лагеря и остановилась у тех самых ворот.

Забыйягода соскочил с кузова на дрожащих ногах. Вблизи ворота казались еще более впечатляющими — створки высотой с трехэтажный дом, окованные металлом, испещренные следами от пуль и осколков.

— Документы и противогаз, — приказал дежурный офицер, появившийся словно из-под земли.

Прапорщик достал из рюкзака старый ГП-5, который выдали еще в военкомате. Резина была жесткой, стекла мутными. Он натянул маску на голову, застегнул лямки. Мир стал узким и искаженным.

— Готов? — спросил офицер.

Забыйягода кивнул, не доверяя голосу.

Ворота медленно, с натужным скрипом, начали расходиться. Сначала появилась тонкая полоска света, потом щель расширилась, превратилась в проем. И оттуда, из глубин Зоны, потянуло чем-то невыразимым.

Первое, что увидел прапорщик, — ржавые каркасы. Остовы машин, металлические конструкции, искореженные взрывами и временем. Они торчали из земли, как кости гигантских скелетов, отбрасывая уродливые тени.

А над всем этим кладбищем цивилизации клубился синеватый туман. Он не просто висел в воздухе — он жил. Перетекал, сгущался, образовывал причудливые фигуры. Иногда в нем что-то вспыхивало — то ли электрические разряды, то ли что-то еще.

Забыйягода втянул воздух через фильтр противогаза. Воздух был густой, с металлическим привкусом. В нем чувствовалось что-то чужое, неземное. Что-то, что меняло все живое, во что прикасалось.

— Красота, да? — усмехнулся офицер, заметив его оцепенение.

Прапорщик не ответил. Он смотрел в эту синеватую дымку и думал о другом. О том, что где-то там, среди ржавых каркасов и мертвых деревьев, лежат артефакты. Кусочки кристаллизованных аномалий, которые стоят больше, чем годовая зарплата офицера.

Сталкеры рисковали жизнью ради них. Военные расстреливали за попытки их вынести. А он... он был здесь легально. Три года в Зоне. Три года среди аномалий и мутантов.

Забыйягода нащупал в кармане контракт. Бумажка, подписанная по пьяни. Но теперь он понимал — эта бумажка может стать его спасением. Если он будет достаточно умен, достаточно осторожен, достаточно удачлив...

Если он сможет найти свой первый артефакт.

Потому что теперь его жизнь стоила ровно столько, сколько он сможет за него выторговать.

Ворота распахнулись окончательно, и синеватый туман потянулся к нему липкими щупальцами.

Добро пожаловать в Зону, прапорщик Забыйягода.

Добро пожаловать в ад.

Тг автора с анонсами и песнями специально написаными по сталкеру
-
https://t.me/GRAYSONINFERNO