Заговорщики

1. Историческая справка.

Осенью 1825 г. император Александр I, путешествуя по России, оказался в городе Таганроге, где неожиданно занемог. После непродолжительной болезни 19 ноября (1 декабря) 1825 г. он скончался. Внезапная смерть императора породила множество слухов. Говорили разное: что вместо него в гроб положили другого человека, потому что государь не умер, а ушел в монахи. Правда, слухи эти скоро сошли на нет.

У Александра I не было сыновей, и официально после его смерти императором должен был стать его младший брат Константин Павлович, бывший цесаревичем (наследником престола). Когда пришло известие о смерти Александра I, книготорговцы в витринах своих лавок выставили портреты Константина. Министр финансов Е. Ф. Канкрин приказал выпустить монеты с изображением императора Константина.

Но дело осложнялось тем, что ещё в 1823 г. Александр I составил завещание, по которому престол переходил Николаю, третьему сыну Павла I.

В престолонаследии произошёл династический кризис, то есть нарушение установленного порядка передачи верховной власти при наследственной монархии вследствие отсутствия прямых наследников.

Причиной, послужившей отказом от престола Константина, стала его любовь к польской аристократке Иоанне Грудзинской, не принадлежавшей ни к одной из правящих династий того времени. Таким образом, их брак был неравный, и это не позволяло Константину Павловичу наследовать престол. Николай же был женат на прусской принцессе, в православии получившей имя Александры Фёдоровны.

Александр I по поводу того, кто будет править страной после его смерти, не поставил в известность никого, кроме нескольких доверенных лиц. Составленное им завещание хранилось в двух экземплярах: один в Москве, другой в Петербурге. На них значился гриф «Хранить в Успенском соборе с государственными актами, до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору, в Успенском соборе, прежде всякого другого действия».

Александр I доверился только своей матери Марии Фёдоровне, московскому архиепископу Филарету, у которого хранилось завещание, и своим единомышленникам А. А. Аракчееву и князю А. Н. Голицыну.

Членов Государственного совета о существовании завещания оповестил А. Н. Голицын после смерти Александра I. Секретное завещание, а также то, что о его содержании в точности не знал даже сам великий князь Николай Павлович, послужили поводом к ситуации междуцарствия 1825 г.

После смерти Александра I начались переговоры с целью выяснения обстоятельств наследования престола. Состояние усугублялось огромными расстояниями между Таганрогом, где умер Александр I, Варшавой, столицей Царства Польского, где в тот момент находился Константин в качестве наместника, и Петербургом, где жил Николай Павлович.

После получения известия о смерти Александра I, Николай и сам присягает Константину и приводит к присяге дворцовые караулы. 27 ноября (9 декабря) 1825 г. Константин Павлович провозглашается императором.

Николай ещё не знал о существовании завещания. Его знакомят с содержанием последнего, и он узнаёт, что теперь он император.

Николай Павлович ждёт от Константина Манифест об его отречении от престола, то есть официальный документ о добровольном отказе от власти, чтобы не было сомнений в истинности притязаний Николая на престол. Манифест был получен, и переприсяга назначена на 14 (26) декабря 1825 г.

Но офицеры некоторых частей столичного гарнизона, уже присягнувшие Константину, были этим крайне недовольны …

2. Совещание заговорщиков.

Вечером, 13 (25) декабря 1825 года, на квартире у столбового дворянина и отставного подпоручика Кондратия Фёдоровича Рылеева, собрались заговорщики…

Причина недовольства офицеров сложившийся ситуацией, была проста и понятна: они первыми принесли присягу Константину Павловичу, искренне считая его будущим Императором. Тем более, что генерал Милорадович не только убедил их в правильности и прозорливости такого шага, но и шепнул на ушко доверенным лицам, что: «…мол, сам Николай Павлович, ничтоже сумняшеся, уже присягнул императору Константину…»

А быть в первых рядах присягнувших – это не только почётно, но и выгодно. Можно, при случае, не только обронить в беседе с друзьями и знакомыми: «…однако, мы – первые из присягнувших Императору…», но и впоследствии, в прошении на Высочайшее Имя о пожаловании очередного чина или назначении на должность, намекнуть: «Я, как присягнувший Вашему Императорскому Величеству одним из первых, нижайше прошу…»

Но все надежды первоприсягнувших – пошли прахом. Откуда-то появилось на свет завещание покойного Александра I, ранее хранившееся в большом секрете. Да и Манифест Константина Павловича об отречении, пришедший на днях из Царства Польского, недвусмысленно и окончательно разбил их чаяния и мечты…

В квартире Рылеева клубами висел табачный дым. Пустые бутылки из-под шампанского стояли на столе и валялись на полу. Слышались хвастливые выкрики пьяных Якубовича и Щепина-Ростовского.

«…Шумно и бурливо проходило совещание накануне 14-го. Многолюдное собрание было в каком-то лихорадочно-высоконастроенном состоянии – выводил пером на бумаге Миша Бестужев. – Слышались отчаянные фразы, неудобоисполнимые предложения и распоряжения, слова без дел, за которые многие могут поплатиться…»

Капитан Якубович, дуэлянт и храбрец, отличившийся в боях на Кавказе, высокий, усатый, с неизменной повязкой на раненой голове, стоял широко раскинув руки и кричал, перебивая остальных: «Да что тут думать, господа? Надо просто разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабить, потом вынести из какой-нибудь церкви хоругви…»

– Саша, угомонись! – Володя Штейнгель, осмотрительный и осторожный, как и все немцы, попытался урезонить буяна. – В столице 90 тысяч одних дворовых, и в случае всеобщего пьяного бунта могут пострадать наши же собственные родные и близкие!

– А штафиркам штатским, вообще слово не давали! – продолжал орать Якубович.

К спорящим подошёл Рылеев и прихлопнул ладонью по столу.

– Господа, успокойтесь! – повысив голос произнёс он. – Мне сообщили, что Яков Ростовцев уже донёс до Николая Павловича наши планы. Экий изменщик, а ещё гвардеец, подпоручик!

Якубович посмотрел на полковника Булатова, с которым их вместе не так давно пригласили присоединиться к заговорщикам.

– Александр Михалыч! – выпив залпом бокал вина, Якубович подхватил Булатова под локоть. – Господин полковник, предлагаю немедленно отправиться во дворец и повиниться перед его Императорским Величеством Николаем Павловичем. Авось он и простит нас!

– Господин капитан, – выворачивая локоть из руки Якубовича отвечал Булатов. – Экая у вас глупейшая идея – идти каяться прямо сейчас! А вдруг сия затея выгорит? Ну а ежели всё сорвётся, то упасть в ноги Его Величеству Императору никогда не поздно. Да и невместно нам, боевым офицерам ретираду объявлять перед сражением. Так что я – остаюсь, с вашего позволения.

Пьяненький Каховский шатаясь подошёл к столу и промычал: «С вами, филантропами, ничего не сделаешь, тут просто надобно резать, да и только!»

– А что, любезный друг, ты сир на сей земле, ты должен собою жертвовать для общества: убей завтра Императора! – подхватывая падающего Каховского под руку ласковым голосом сказал Рылеев.

– Какого Императора? – подняв голову переспросил Пётр Григорьевич.

– Известно какого – узурпатора, Николая Павловича! – продолжал настаивать Рылеев.

– А почему я? – мгновенно протрезвевший Каховский испуганно посмотрел на заговорщиков.

– А кто, господин отставной поручик, кто? – вмешался Трубецкой. – Кого из нас за шум и разные неблагопристойности, неплатёж денег в кондитерскую лавку и леность к службе, а таже за разные шалости, из лейб-гвардии егерей разжаловали в рядовые? Именно вас, голубчик!

– Наденете лейб-гренадёрский мундир, – посоветовал Оболенский, – зайдете в Зимний и бабах, – ваше имя, Каховский, навечно войдёт в историю Отчизны: улицы и переулки назовут вашей фамилией…

Лицо Каховского побледнело, он переводил взгляд с одного заговорщика на другого. Руки его тряслись то ли от страха, то ли от беспробудного пьянства.

– Я так не могу, увольте, – промычал Каховский, – ежели на площади, то конечно, можно попробовать…

– Если не убить Николая, – безапелляционно заявил Рылеев, – может последовать междуусобная война!

– Довольно слов, господа – к делу! – подвёл итог дискуссии Трубецкой. – Завтра с утра выводим верные войска на площадь, принуждаем сенаторов низложить правительство, а первая из частей, явившаяся на Сенатскую, штурмом занимает Зимний! А там, как Бог пошлёт!

«Как прекрасен в этот вечер Рылеев, – писал на втором листе Михаил Бестужев. – Он говорит просто, но не гладко. Но когда попадает на свою любимую тему – на любовь к Родине, – физиогномия его оживляется, чёрные, как смоль, глаза озаряются неземным светом, речь течёт плавно, как огненная лава, и тогда, право, не устаёшь любоваться им…»

Рылеев подошёл к Бестужеву и взяв обеими своими руками руки Михаила и сидевшего рядом с ним Александра Сутгофа сказал: «Мир вам, люди дела, а не слова! Вы не беснуетесь, как Щепин или Якубович, но уверен, что сделаете своё дело».

Выпив бокал вина и бросив пустую посуду под ноги, Рылеев подумал: «На юге арестован Пестель, а всем известно, что слово свое он держит: если обещал всех заложить – значит, заложит…», но с пафосом и громко воскликнул: «Ножны сломаны, и сабель не спрятать!»

– Штафирка, чернильная душа, а туда же: сабли, ножны…– пробормотал себе под нос Якубович, выходя из комнаты.

Проснувшийся от громкого крика, задремавший в кресле в углу комнаты Сашенька Одоевский, пафосно воскликнул: «Мы умрем! Ах, как славно мы умрем!»

А на утро, 14 (26) декабря 1825 года, началось…