Закон выживания

Ни золота, ни костей не оставит тебе смерть.

Сидеть в прохладном крошечном погребке, прислонившись щекой к стене — приятно. Томазина ощущала, как плотно облепила её тело намокшая от пота ткань нижней рубашки. Девушке хотелось, как в детстве, добежать до реки и окунуться в ледяную воду. Но она не в деревне. И давно уже не маленькая. Она выросла и живёт теперь во Флоренции — счастье, доступное лишь баловням судьбы и отчаянным смельчакам, посмевшим попытаться вырвать и для себя кусок сладкой жизни.

— Томазина! — послышался приглушенный толщей стен и потолка голос.

И вот её снова зовут. Она откликнется. Но не прямо сейчас: еще бы минутку посидеть в прохладе. Бастиан ей не хозяин. Господин, её настоящий господин, был ласковым с ней. А ведь она не была ему ровней. Хоть он и наряжал её, как благородную даму. Он тоже требовал многого — но он и отдавал не меньше. Господин любил её.

— Ты видела ту непутёвую? Снова она отлынивает от работы! Я не должен содержать эту крестьянку. Хватит с того, что я дал ей кров!

Дождавшись, когда грохот каблуков стихнет в глубине дома, Томазина тихонько выбралась из погреба и продолжила подметать пол. Завтра наступит уже скоро. Утро может оказаться судьбоносным.

Много мыслей, и каждую так трудно успеть ухватить. Самая назойливая, зудящая — о том, волосы растрепались. Томазина боялась, что её вид сочтут неопрятным. И саму девушку — недостойной работать в приличном доме. Торопливым жестом она поправила выбившийся каштановый локон и вошла в особняк.

— О, — выдохнула Томазина раздраженно.

Слишком много других, желающих, как и она сама, работать в этом доме. На первом этаже, у лестницы, толпились служанки. Среди них были юные особы, женщины с опытом и даже старуха в лохмотьях. Некоторые принесли с собой обёрнутые тканью корзинки, показать навыки кухарок. У Томазины не было ничего: ни опыта, ни пирога. Только желание делать работу по дому и получать за неё оплату. Девушка сощурилась и пристально осмотрела каждую из своих соперниц. Многие, уловив её взгляд, ответили ей тем же. Некоторые презрительно отвели глаза. Томазина шумно вздохнула, а затем подпёрла спиной дверь — ей и так хватало конкуренток, и она твёрдо вознамерилась не пускать больше ни одной.

— Благодарим… — донеслось с лестницы.

— Господин, я должна благодарить, — прозвучал сдобренный жеманностью голос, — служить и быть полезной и есть счастье.

— Гас-па-ди-и-ин, — передразнила шёпотом Томазина.

Зашелестели юбки, негромко и с достоинством препираясь, женщины решали, какая из них поднимется по ступеням следующей. Сразу несколько фигур принялись проталкиваться вперёд. Раздался скрипучий голос:

— Будьте благоразумны. Терпение — добродетельно.

Томазина огорчённо вздохнула, присмотревшись к нанимателю: он был стар, изысканно одет, и преисполнен самодовольства. Он нависал над столпившимися внизу женщинами, подобно хищной птице, хладнокровно выбирая самую аппетитную. Его взгляд скользнул мимо Томазины, не отметив ничего примечательного. Отчаяние на вкус вновь оказалось горьким. Девушку потянуло прочь из этого дома. Но уйти, сдавшись так скоро? Непозволительно.

Когда Томазина поднялась по ступеням вверх, она желала только поскорей со всем покончить. Её собеседник вежливо предложил ей присесть. Девушка рухнула на стул: волнение выпило все её силы. Старик принялся задавать вопросы, ничем не выражая своего интереса к ответам. Он даже не глядел на неё, уделяя внимание лишь пометкам в крошечной книжице.

Вдруг по шее Томазины пробежал холодок. Она поёжилась и поправила ворот платья, прикрывая покрывшуюся мурашками кожу. Встревоженная неведомо откуда подкравшимся чувством опасности, девушка обернулась. Но никого позади не было. Лишь тяжелый занавес в проёме окна едва заметно колыхнулся.

Брести по улице домой — нет, не домой, в дом дяди — было тоскливо. Она думала, что ответить Бастиану, если тот начнёт отчитывать её. «Твой приятель раструбил по Флоренции о поиске прислуги! Сбежались женщины со всей округи. Как бы я могла получить место?» — репетировала Томазина. Затем она продолжала, но уже за дядю: «Ты годишься только чистить курятники. Не так уж и много их здесь».

— Сколько ещё ты пробудешь? У нас мало места. Мало денег, — Бастиан говорил вкрадчиво и старался выглядеть участливым.

— До конца лета, — умоляюще прошептала Томазина.

— Ты найдешь место, если повезёт. Чересчур много подобных тебе в городе. Не стоило тебе оставлять мать и уезжать сюда, — он протянул руку и бесцеремонно встряхнул её кудри, — лучше бы осталась в деревне.

Бастан придвинулся ближе к Томазине. Девушка попятилась — но отступить в крохотной кухне было некуда.

— Пойми, я рад помогать своей племяннице, — пробормотал он, — да только мне надо содержать семью.

— Я верну всё до последнего денария.

— Не могу же я брать оплату за постой с родни.

Томазина услышала шаги: должно быть, супруга Бастиана искала своего благоверного. Девушка оттолкнула дядю, быстро ускользнула в сторону и скрылась в темноте коридора. Но тут её окликнула Оливия:

— Записка для тебя, Томазина!

На небольшом листочке, среди нескольких слов, таился ценнейший дар — возможность обрести свободу.

Томазину приняли.

Бессонная ночь показалась ей бесконечной. Томазина думала, каково ей будет на новом месте. Придётся ли ей терпеть причуды старика? По уговору он даст ей за службу столько флоринов, что их хватит на содержание целой семьи. За такую сумму она потерпит. А если уж станет совсем туго, то сбежит.

Промелькнул рассвет. Утро Томазина встречала в дороге, волоча с собой корзину с полезными для хозяйства вещами. Дверь была приоткрыта: удивившись такой беспечности, девушка прошла в дом.

Внизу царила тишина. Томазина побродила по помещениям, затем оставила свои вещи и поднялась наверх. Она заглядывала в комнату за комнатой — пустота. Никто даже не отзывался, хоть служанка и повторяла: «Господин». Томазина уже начала злиться, как вдруг расслышала тихое:

— Я здесь.

В той же самой зале, где вчера старик принимал претенденток на место, кто-то ждал Томазину. Полумрак заволок помещение и укрыл таинственной тенью фигуру, расположившуюся в кресле.

— Мы подружимся с тобой, верно? — произнесла она. — Подружимся. Присядь. Филиппа. Так меня зовут близкие. Я расскажу о твоих обязанностях, Томазина. Приходить и уходить ты должна вовремя. И делать всё, что полагается для содержания дома в порядке. Справишься?

— Нет, — прошептала девушка, — я не…

— Не умеешь — научишься, — мягким успокаивающим тоном произнесла госпожа.

— Да, — выдохнула Томазина, затем, набравшись смелости, продолжила, — но я думала, мне позволят тут жить.

— Возможно, позже. А пока оставь меня. Иди, устраивай свои порядки в доме.

Растерянная, но немало обрадованная вежливостью Филиппы, Томазина поспешила вниз. Кажется, фортуна к ней благосклонна — не упустить бы её.

— Я пригласила портного, — послышалось вслед, — снять мерки для твоего платья.

Томазина захлебнулась словом «благодарю» и стремительно скрылась за дверью кухни. Лицо её горело от смущения и восторга. Как давно она надевала новое, только что пошитое платье?

Последующие несколько дней, наполненные заботами, запомнились ярко. Случилось многое: трижды являлся портной, госпожа устроила скромный приём, в саду развелись муравьи. Томазина уставала и едва справлялась. Но теперь она могла платить за свой ночлег. Бастиан отказывался принять деньги — флорины отправились в руки его жены. Томазина перестала быть обузой и даже принесла им доход. Выгнать её точно не посмеют.

Сегодня госпожа проснулась рано. Томазина слышала, как едва различимо скрипят половицы наверху. Служанка расправила передник, взяла кувшин, наполненный водой, и поспешила наверх.

— Филиппа, — позвала она, остановившись у двери в спальню.

— О, ты пришла! Входи.

Томазина проскользнула в комнату и пожелала госпоже доброго утра. Филиппа нежилась в постели, скрываясь в тени балдахина от льющихся из окна лучей солнца. Поставив кувшин на столик, служанка двинулась к окну, чтобы открыть шире ставни.

— Постой, — попросила Филиппа. — Ты так прекрасна в утреннем солнце. Волосы искрятся золотом! Распусти их, умоляю.

Томазина замерла, стараясь ничем не показать своего удивления. Обычно подобные слова говорили ей мужчины, и никогда они не были художниками или поэтами, воспевающими красоту лишь за то, что она есть. Девушка покорно развязала ленту. Каштановые кудри водопадом устремились вниз.

— Окажи мне услугу, — протянула Филиппа, — сходи к портному вместо меня. Там… примерка. Надо выбирать цвет платья, а я так обессилена! Не хочу провести у него весь день. Если ткань и фасон окажется тебе к лицу, то мне и того подавно. Впрочем, я могу и приказать тебе.

Томазина заулыбалась — что может быть лучше, чем не делать ничего весь день. Выслушав, где лавка портного и пожелания Филиппы, служанка немедля покинула дом.

Потом были долгие часы, проведённые в окружении мастера, его подмастерьев и множества рулонов ткани. Девушке показывали рисунки платьев и узоров, образцы кружев, рассказывали о жемчугах и камнях для украшения наряда. Томазина глядела на своё отражение в зеркале и удивлялась, как ей к лицу парча и бархат. Цвет ткани она выбрала зелёный — тёмный, с нотой синевы. «Смарагдовый», — повторяла про себя девушка, наслаждаясь звучанием слова.

Ночь опустилась на Флоренцию. Набежавшие облака поглотили и луну, и звёзды. Вид пустого неба растревожил и без того взволнованную Томазину. Слишком поздно, слишком темно для одинокой девушки. Ноги понесли её быстрее — и вот, наконец, дом. За дверью безопасно. На лестнице сразу появилась Оливия:

— Отчего она не позволяет жить тебе в особняке? Да ещё и заставляет работать до полуночи! — возмутилась она.

— Я нерасторопная, — выпалила запыхавшаяся Томазина.

Она лгала. Прогулки по улицам города нравились ей больше, чем скучные вечера в обществе ставшего назойливым дяди. Завершив дела, девушка тянула время, лишь бы реже сталкиваться Бастианом.

— Завтра встречу тебя.

— Да? — тихо рассмеялась Томазина, — Уличным разбойникам будет праздник! Сразу две добычи!

— Попроси своего дядю, пусть он поговорит с…

— Нет. Ей не нужны ничьи советы.

— Отпирайся сколько угодно. Но я обещала позаботиться о тебе твоей матери, — Оливия напустила на себя вид строгой матроны. — Маттео будет выходить вечером с фонарем, и ждать тебя недалеко от дома.

— Хорошо, — кивнула Томазина, — спасибо тебе.

Стараясь ступать тихо, девушка направилась в свою комнату. Оливия пошла следом, бесцеремонно прошмыгнула в помещение и уселась на сундук:

— Расскажи мне о ней.

— О госпоже Филиппе?

— Говорят, она живёт одна. У неё что, нет мужа?

— Нет, — расшнуровывая платье, ответила Томазина.

— А любовник? — понизив голос до шёпота, спросила Оливия и тут же прикусила нижнюю губу.

— Не знаю.

— Совсем никого у неё?

Томазина забралась в постель, подтянула ноги к себе и набросила на колени одеяло. Поймав жадный взгляд Оливии, она сдалась и принялась рассказывать:

— Госпожа восхищает меня. Она такая смелая, такая умная! Её друзья — художники, архитекторы, музыканты. Знать бывает в доме нередко. И госпожа скромная, не заставляет прислуживать за столом, всегда отпускает меня с приёмов, — Томазина резко остановилась, поняв, что сболтнула лишнего.

Ложь её осталась нераскрытой.

— Отчего же она не замужем? Некрасивая?

— Ох, Оливия. Ради чего ей терять свободу? Филиппа богата. Уродливая или нет, с таким приданым мужа нашла бы.

— Некрасивая, значит, — довольно сощурилась женщина.

— Госпожа Филиппа, — отчеканила Томазина, — имеет тонкую талию, пышные волосы, белоснежную кожу.

Девушка погрузилась в воспоминания. Разум принялся рисовать картины: вот Филиппа осветляет волосы на балконе, лицо скрыто в тени шляпы; госпожа принимает ванну, накрыв лицо полотенцем, вымоченным в травяном отваре; она гуляет в саду, закрытая плотной вуалью, чтобы не загореть.

Укутываясь плотнее в одеяло, Томазина пробормотала:

— Но я никогда не рассматривала её лицо. Так уж сложилось. Доброй ночи.

— Доброй, — прикрывая за собой дверь, шепнула Оливия. — Маттео завтра тебя встретит.

Уснуть не получалось. Томазина думала о тёмных секретах, хранимых каждым человеком. И у неё тоже был один — вдруг, сплетницы разузнают?

Госпоже требовалось немного: свежие фрукты, хороший сыр, вино. Даже в дни приёмов Томазине не приходилось готовить чересчур много. На прекрасных фаянсовых блюдах и фарфоровых тарелках, угощения, изящно разложенные, выглядели достойно. Снова, думала девушка, придут знатные гости. И снова промелькнула мысль — кто-то из них может узнать Томазину. Неловким движением служанка задела сковороду и, обжёгшись, простонала:

— Он не скрывал меня...

Боль отвлекла и успокоила. Томазина поспешила наверх — уже пора было накрывать стол. В зале госпожа расставляла цветы по вазам. Наряженная в зелёное платье, выбранное Томазиной, она выглядела величественно прекрасной. Лицо её, впрочем, вновь укрывала кружевная вуаль.

— Дорогая, ты поранилась? — поинтересовалась Филиппа, увидев обёрнутую тряпицей руку служанки.

Томазина, чей разум терзался уже несколько ночей, не выдержала. Слёзы рванули потоком из её глаз. Грохнув блюдо о стол, служанка обхватила лицо руками.

— О, милая, — поспешила к ней Филиппа. — С тобой случилось горе? Расскажи мне, если так станет легче.

Служанка, захлебываясь слезами, пробормотала:

— Госпожа так добра, а я…

Филиппа мягко отвела её руки, открывая лицо, а затем потянула девушку за собой. Усадив Томазину на стул, она опустилась рядом на колени.

— Госпожа, — всхлипывая, произнесла девушка. — Я не хочу причинять трудности.

— Не понимаю. Объясни, мне, прошу.

— У меня, — Томазину затрясло, и она едва не зарыдала снова, — у меня есть тайна.

— Я не раскрою её никому.

— Мне страшно, что ты узнаешь о ней! И тогда… Нужна ли в таком доме служанка с испорченной репутацией? Филиппа, я расскажу всё сама. Я не девица! И у меня есть сын. Он совсем мал. Живёт с моей матерью, в деревне. Далеко отсюда. Несколько лет назад я встретила мужчину, который, как мне казалось, полюбил меня. Я была такой глупой! Деревенская девочка и господин из семьи…

— О, милая. У меня тоже есть секрет, — и Филиппа отбросила вуаль в сторону.

Томазина впервые взглянула на юное лицо своей госпожи. Тревога и печаль тотчас забылись, растворившись туманом. Подобной умиротворяющей красотой мастера живописи наделяли лики на фресках. Мягкий овал лица Филиппы обрамлялся золочёными завитками волос. Крошечные веснушки, едва заметные на коже, сравнимой по цвету с фарфором, рассыпались по её щекам.

— Мой секрет — мне совершенно всё равно, что скажут люди, — она провела по щеке Томазины, смахивая блестящую слезинку. — Ты почти родная, ты словно сестра мне. У всех случаются беды в жизни. Но, до дня своей смерти — мы дышим. Ошибки прошлого не должны мешать жить в настоящем, дорогая Томазина. А теперь поднимайся. Мы приоденемся и отправимся на прогулку. Следы от слёз скроем под кружевом.

Ошеломлённая, Томазина молча направилась за Филиппой — выбирать себе платье среди нарядов госпожи.

В доме Бастиана царила темнота. Горел лишь один огонёк, в крохотной комнатке на втором этаже. Лениво и бесцельно блуждающий сквознячок играл с пламенем, но его сил не хватало, чтобы погасить фитиль.

— Твоя госпожа невоздержанна в тратах, — притворно возмущалась Оливия, рассматривая платье в тусклом свете.

— Не моё дело судить, — подыграла ей Томазина, — но ей следовало раздать все наряды бедным, а самой ходить в мешке!

— Ты ведь не украла его?

— Если бы я и украла, то не это — слишком приметное! По правде, мне даже страшно их брать и носить. Только Филиппа настаивает. Она считает, что иначе моль поселится. Уж не знаю, говорить ли? Только сохрани это в тайне, прошу. Недавно мне пришлось переодеваться Филиппой! К госпоже явился ухажер. Он крутился вокруг дома уже много дней. Наконецсмелости набрался! Филиппа попросила меня выйти и выслушать его. Разлился песней, а сам — очередной беднеющий мужчина, ищущий богатую невесту. Слушала я его, слушала красивые слова, а потом сказала…

— Что? Что ты сказала, — нетерпеливо воскликнула Оливия и тут же зажала свой рот.

— Господин, мол, прощу прощения, но мне некогда любить, я должна печь! О, какое было у него лицо, едва он понял, что клялся в вечной верности служанке, — Томазина беззвучно рассмеялась. — Госпожа веселилась.

Оливия вздохнула, отняла руки от бархата и, помолчав немного, проговорила:

— Как я заболталась с тобой. Скоро Бастиан меня пойдёт искать. Доброй ночи.

Томазина, самодовольно улыбаясь, растянулась на постели, окутанная запахом трав и масел. Её волосы за весь день так и не потеряли аромат смеси для осветления. Завтра в полдень ей снова придётся сидеть на солнцепёке, в неудобном уборе. Но госпожа требует от неё стать прекраснее.

Филиппа затеяла очередной приём — пышнее обычных застолий. Хозяйка требовала самого лучшего, и с начала недели Томазина выполнила уйму её поручений. Девушка нетерпеливо ждала наступления дня празднества. Тогда она наконец-то отдохнёт.

— Цветы несвежие, — пожаловалась Филиппа, оглядывая зал, — но хоть благоухают.

— Я виновата.

— Нет, нет! Злюсь я только на цветочницу. Не беда, никто и не заметит. Томазина, сегодня ты больше не понадобишься. Отправляйся домой и отдохни.

— Благодарю, — устало вздохнув, протянула служанка.

— Погоди. Окажи мне крошечную услугу. Найди посыльного, мальчишку. Я должна передать письмо. И умоляю, поторопись.

Томазина кивнула и поспешила на улицу, на ходу забежав на кухню и оставив там передник. Неподалёку от дома Филиппы располагалась крошечная оживлённая площадь. Вытянувшись на мысках, девушка принялась высматривать посыльного. В неглубокой нише стены стоял худенький мальчик с соломенного цвета волосами. Он был достаточно взрослый, чтобы выполнить поручение. Направившись к нему, Томазина достала монетку и выставила её напоказ. Мальчик бросился навстречу со словами:

— Госпоже чего отнести надо? Я сильный!

По дороге Томазина объяснила ему суть поручения, дополнив свой рассказ упоминанием, что он получит больше за расторопность.

— Филиппа! — позвала служанка, едва войдя в дом.

— Ты привела его? — донёсся голос из глубины коридоров.

— Да!

— Пусть подождёт, я спущусь скоро, — проговорила громко Филиппа, не появляясь на виду, — а ты, Томазина, иди домой. Можешь не приходить завтра.

Бастиан натирал кусочком холстины флорин. Привычка, которая уже не смущала его друзей и близких — вывалить поутру все монеты из кошелька на стол и полировать каждую до блеска. Монета выскользнула из пальцев мужчины и покатилась, переваливаясь с боку на бок, к краю стола. Томазина ловко накрыла её рукой и вернула владельцу.

— Оливия недовольна тобой, — буркнул Бастиан.

— Я извинюсь перед ней, — отвернувшись, произнесла девушка, — но мне не удалось уйти раньше.

— Важный день был, мы собрались всей семьёй.

Прикусив кончик языка, чтобы не сболтнуть лишнего, Томазина попыталась тихо уйти. Бастиан одёрнул её:

— Послушай-ка, что скажу. Пока твоя госпожа пирует, ты чистишь котлы!

Девушка не сдержалась и презрительно фыркнула.

— Как ты ведешь себя!

— Мне надо зарабатывать! — прошипела Томазина и, задрав подбородок, выскочила во двор.

Служанка направилась к дому Филиппы — к чему проводить утро там, где только и слышишь одни упрёки. Отвлекаясь от ссоры с дядей, Томазина принялась в который раз думать, кому же предназначены записки. Уже трижды Филиппа просила найти посыльного. Каждый раз служанка искала нового, ведь, по мнению госпожи, одно и то же лицо привлечёт лишнее внимание.

— Наверное, он женат, — произнесла Томазина вслух свою догадку.

Небольшой сад уютно расположился за домом. Укрытый в тени высокой каменной ограды от палящей жары, он пышно раскинулся буйной зеленью. Филиппа редко выходила туда, опасаясь испортить кожу. Госпожа, отправляясь в сад, всегда накрывала лицо полотном и объясняла служанке:

— Солнечный свет вызывает старость.

Томазина улыбалась про себя. Она провела всё детство на улице, бегая в коротком платье по двору. Страхи Филиппы казались ей глупостью, но она не смела возражать. Первые красавицы города не покидали дом без кинжала на поясе, но боялись более всего не грабителей и насильников, а загара.

— Вечером мне понадобится мальчик.

— Да, госпожа, — кивнула Томазина.

Она не должна спрашивать — да как она смеет? Но язык оказался быстрее, и служанка выпалила:

— Письма, они для возлюбленного?

— А? — встрепенулась Филиппа. — Нет. Не совсем. Прости, я вынуждена молчать.

Томазина покраснела, хоть госпожа и не стала ругать её за излишнее любопытство. Девушка помолчала немного, а затем невнятно поинтересовалась:

— Мне идти?

— Разумеется.

Весь день Томазина старалась не попадаться на глаза хозяйке дома. Она переделала едва ли не каждое дело, которое могла: отчистила кухню, заменила в вазах цветы, отнесла прачке рубашки и простыни. Стемнело неожиданно, и только тогда служанка вспомнила о посыльном.

Люди успели разойтись по своим домам. Уличные мальчишки разбежались по каморкам и неприметным своим убежищам. Томазина бесстрашно заглядывала в подворотни — безуспешно. Так она дошла до улицы, в конце которой нелепо торчал дом Бастиана.

— Маттео! — обрадовано воскликнула девушка, увидев вдалеке кузена с фонарём.

Мальчик, услышав знакомый голос, заторопился ей на встречу. Стоять в вечернее время на улице, встречая Томазину, было одной из его обязанностей.

— Как я рада тебя видеть! Пойдём со мной. Моей госпоже нужно оказать одну услугу. Тебе заплатят! И дай-ка мне фонарь, нам надо поспешить.

Маттео, привыкший выполнять мелкие поручения отца, с готовностью поспешил за Томазиной. Девушка почти готова была сорваться на бег. И вот, запыхавшиеся, они оказались в доме Филиппы.

— Превосходно, — потрепала мальчика по щеке госпожа. — Подожди немного здесь. Дорогая, не задерживайся, ночь давно.

Служанка замешкалась, размышляя: дождаться ли ей кузена или уйти. «Маттео быстрый, догонит меня, и мы придём вместе», — подумала Томазина. Отворив дверь, она подмигнула мальчику и ушла.

В доме всё грохотало и скрипело — двери, петли, половицы. Томазина вскочила из постели и выбежала в коридор прямо в рубашке. Мимо, оттеснив девушку плечом, прошагал Бастиан. За ним семенила жена, раскрасневшаяся и с растрёпавшимися волосами. Подойдя к Томазине, Оливия торопливо проговорила:

— Маттео нет! Никто не видел его. Ночевал ли он дома? Куда ушел?

Томазина перестала дышать. Вчера она так и не дождалась мальчика. Сперва погас её фонарь — пугающая темнота окружила её. Затем ей стало холодно, а после навалилась сонливость. Томазина решила пойти в дом, присесть у окна и постараться подождать ещё немного. Дверь осталась незапертой.

— Когда ты вернулась? Видела его? Он выходил встречать тебя, — принялась выспрашивать Оливия.

— Фонарь, — хрипло ответила Томазина, — был внизу.

— Да, да! А дверь — не заперта! Так Маттео ждал вчера у дома?

— Я, — язык её едва слушался, — вернулась ночью. Перед домом никто не стоял. Фонарь был дома. Я устала и сразу пошла спать.

— У-у-у-м, — протяжно взвыла Оливия, — так ты тоже не видела его! Где же мой мальчик! Неужели…

Вернулся Бастиан, схватил её за плечи и, резко встряхнув, раздражённо выпалил:

— Рыдаешь? Зачем ты рыдаешь! Он сбежал с другими мальчишками, шататься по городу! Я всыплю ему, как только он вернётся!

Томазина попятилась в свою комнатушку. Супруги не заметили её исчезновения — ввязались в перепалку. Дождавшись, когда коридор опустеет, девушка, на ходу поправляя шнуровку платья, поторопилась к своей госпоже. Мелькали лица прохожих, задирался подол, волосы разметались в беспорядке и лезли в глаза, но Томазине не хотелось останавливаться.

Письма. Маленькие кусочки, содержащие слова, закрытые, подобно секретам. Строки прячут за сургучом, хрупким замком. Искать тайники служанке сподручнее всего. Томазина прибиралась в одной из комнат и гадала, где же госпожа держит письма. Размышления об адресате Филиппы отвлекали от других мыслей, опасных и неприятных.

Несколько дней прошло с пропажи Маттео. Мальчик до сих пор не объявился, и многие уже считали — он не вернётся. Когда он исчез, Томазина спросила у Филиппы, передал ли мальчик письмо. Госпожа ответила утвердительно. «Он мой кузен, и он не вернулся домой», — сказала ей тогда Томазина. «О нет! Такое горе», — ужаснулась Филиппа.

Вернувшись в тот день домой и увидев страдания Оливии, Томазина хотела рассказать всё о ночи, когда пропал Маттео. Но Бастиан, всегда жестокий и грубый, не позволил и слова вымолвить: «Приумолкни! Бед хватает! Твоя пустая болтовня надоела! Провались».

— Дорогая, — мягко проговорила тихонько подкравшаяся Филиппа, — ты дрожишь. Надо закрыть окно.

Томазина молча поспешила выполнить указание госпожи. А та продолжила говорить:

— Неважно я себя чувствую. Пожалуй, проведу сегодняшний день в постели. Не тревожь меня.

Флоренция, огромная, всегда гудела, как растревоженный улей. Но на одной из крошечных улочек в шуме отчетливо слышался возмущенный ропот. Люди оглядывались друг на друга, выискивали неведомое в лицах. Детей, прежде свободно бегавших по улицам, матери не отпускали от своих юбок. Несколько семей не досчитались сыновей. Пропал не только Маттео. И никто из власть имущих не желал искать виновника. Пострадали лишь семьи ремесленников и пекарей — невелика потеря, по мнению благородных господ.

Томазина бродила между прилавков в поисках винограда. Корзинку с помятыми гроздьями девушка приметила издалека — госпожа и не заметит, если аккуратно обрезать веточки. Впрочем, Филиппа почти ничего не ела в последнее время. Виноград наверняка окажется в полном распоряжении служанки, так к чему ей выбирать лучшее?

— Ты! Да я ж тебя видела, — пропыхтела пожилая женщина, схватив Томазину за предплечье.

— Простите? — возмутилась девушка.

— Ты была с ним! — сжав пальцы сильнее, она заговорила громче, — Куда ты увела моёго внука? Люди! Поглядите! Она, она увела Луку!

Народ, прежде занятый покупками и продажами, стал окружать их. В лицах Томазина различила любопытство и недоверие. Но глаза толпы постепенно наполнялись отвращением — с каждым словом, которое выплёвывала женщина.

— Продала наших детей! — почти кричала та.

— Сумасшедшая! Ты обезумела, старуха! — раздалось из толпы.

Узнав знакомый голос, Томазина встрепенулась и, резко дернув руку, освободилась из цепких пальцев. Расталкивая людей, на крошечный пятачок площади, прорвалась Оливия:

— Ослепла? Не узнала племянницу моего мужа, Бастиана!

— Луку увела эта девка! Клянусь. Я видела их. Он ушёл с ней. И не возвратился!

— Мой сын, — Оливия приложила ладонь к сердцу, — пропал, как и твой внук!

— Вот и спроси с неё, — оборвала её женщина, — зачем ей наши дети?

— Томазина, идём со мной! Расступитесь. Да расступитесь вы! Иначе позову мужа…

Люди не торопились уступать дорогу. Они глазели, шипели вслед, шептались между собой. Оливия прижала к себе Томазину одной рукой, а другой отгоняла каждого, кто не желал отойти сам. Они быстро выбрались из толпы, но последующая дорога к дому тянулась бесконечно долго.

Дважды Томазина спотыкалась, стараясь поспеть за Оливией. Рыночная площадь осталась позади, но страх не оставлял девушку. Испуг лишил дара речи, но и стянул пелену, обнажив правду. «Дети и вправду пропали», — звучал назойливо голос в её голове. Многих мальчиков Томазина приводила к госпоже. Некоторых она видела всего несколько раз до того дня, мельком. Иных знала лишь по имени. Маттео и вовсе был ей роднёй. Томазина стала вспоминать детей. Были среди них: черноволосые, со светлыми кудрями, кареглазые, зеленоглазые, высокие для своих лет, с пухлыми, как у ангелов на фресках, щеками, худые, в добротной одежде, замотанные в обноски. Но Лука — маленький, болезненный мальчик — в дом госпожи не приходил. Посыльных девушка искала среди привыкших к труду, шустрых юнцов. «Пропажи не так уж редко случаются! Мне ли винить себя в каждой», — оттесняя страх гневом, сказала себе Томазина.

Беспощадное солнце обжигало, нагревало мостовые и напитывало жаром стены домов несколько дней подряд. Но сегодня изнурённый жарой город очнулся. Сменился ветер, принеся с собой тучи — стало прохладнее. Обрадованная переменой погоды Филиппа потребовала немедленно созвать гостей. Томазина пребывала в печали и нехотя приступила к приготовлениям.

— Дорогая, ты не сияешь, как прежде, — высказала наблюдение госпожа.

— У меня на сегодня так много дел.

— А ты уже устала, верно? Тебе нужен отдых, милая. И развлечения.

— Я обещаю выспаться, как только закончу, — отшутилась служанка, растянув губы в вялой улыбке.

— О, бросай всё! — Филиппа схватила её за руку, — Ты будешь моей гостьей в этот раз. Я представлю тебя друзьям! Наряд, если желаешь, возьми мой. Тот, лазурный, тебе к лицу!

— Но как же всё остальное? Кто приготовит блюда, расставит украшения, вымоет дом?

— Попрошу гостей привезти вино и угощения с собой! Пусть их кухарки трудятся. Уже скоро примчится Бенетто. Он любит быть первым, думает, что вся жизнь — турнир! Или дуэль. Я попрошу его передать остальным, что планы изменились. Он с радостью услужит мне. А приём мы устроим в саду. Но не днём — жарко. Как станет прохладнее. Вечером! В саду есть цветы и не нужно прибираться, — госпожа радостно засмеялась.

Служанка судорожно вздохнула. Внутри, у сердца, потеплело — отступила липкая тоска. И Томазине отчаянно захотелось забыться в ароматах вина, в окружении новых лиц, под открытым небом Флоренции.

— Идём наряжаться! — воскликнула Филиппа. — Постой. Не слышишь стук? Это точно Бенетто! Ты отправляйся готовить платья, а я пойду и отдам ему распоряжения. Я мигом, дорогая!

Стоя на балконе, они созерцали закат. Подобно художнику, заходящее солнце окрасило Флоренцию в алый. Томазина предвкушала удовольствия грядущей ночи. Последние мгновения умиротворяющей тишины напитывали её силы, готовя к празднеству. Не отрывая взгляда от летящих облаков, Томазина поглаживала пальцами расшитый бархат своего платья. В волосах девушки играл жемчуг, грудь легонько сдавливала шнуровка, а на пальцах сияли золотом перстни.

— Филиппа, так у тебя есть сестра? — донеслось с улицы.

— Аурелио! Ты опередил Бенетто! Он будет в гневе! — крикнула госпожа, затем, обернувшись к Томазине, кивнула.

Настало время веселиться. Ступени лестницы промелькнули под обутыми в украшенные вышивкой и камнями туфлями. Вслед за первым гостем прибыл второй, затем — последовала нескончаемая вереница мужчин. Одни шли пешком, замотавшись по самые глаза в плащи. Другие приезжали на холёных лошадях. Третьи — в роскошных каретах. Скамей, табуретов и кресел приглашённым не хватало. Томазина придумала принести ковры и расстелить их прямо на камнях, а поверх разложить подушки. Госпоже идея пришлась по вкусу и тут же она заставила мужчин обустроить сад поудобнее. С готовностью гости выполнили каприз прекрасной Филиппы.

— Клянусь, — восхищенно протянул Аурелио, — вы словно сёстры!

— И ты бы спутал нас? — звонко рассмеялась Филиппа.

Смутившаяся Томазина отвела взгляд. Ей не хотелось, даже ненароком, нанести оскорбление своей госпоже. А для красавицы, как казалось девушке, нет большей печали, чем другая красавица.

— Нет. Но чем я пьянее… Бенетто! Погляди на них. Они похожи, по-твоему? Видишь ли ты две Филиппы перед собой?

— Ещё вина, и ты увидишь четырёх! — снисходительно глядя на Аурелио, произнёс Бенетто.

К тихой радости Томазины, неприятная ей тема беседы угасла. Но разгорелись споры — о политике, устройстве мира, путешествиях по морю. К удивлению девушки, Филиппа смело высказывала мнение обо всех предметах обсуждения. Мужчины, коих было большинство, слушали её, перебивая редко, и не раз соглашались с ней.

Звезды уже ярко сияли в безоблачном небе, когда госпожа, мягко прервав беседу Томазины с одним из гостей, сказала:

— Дорогая, Антонио тебе не наскучил? Час поздний. Ты помнишь правила — пора уходить.

— О, пусть останется! — попросил собеседник Томазины.

— Ей нужно выспаться.

— Я совсем не устала, — вставила девушка.

— Видишь, она хочет побыть с нами, — широко улыбнулся Антонио.

— Томазина — моя, — процедила Филиппа, — и делает то, что я прикажу.

Гости приутихли — перепалка привлекла ленивый интерес. Антонио, заметив это, сразу заговорил громче:

— Ты всегда оставляешь себе самое лучшее, да? Господа, хозяйка хочет лишить нас прелестной Томазины. Я возмущён! Как нам развлекаться ночью?

— Она уходит! — с нажимом произнесла Филиппа.

Томазина попыталась подняться с места, но на её плечо опустилась рука. Бесцеремонный жест вызывал негодование у девушки. Она уже хотела выразить своё недовольство Антонио — только тот и не смотрел на неё. Его внимание поглотила госпожа. Две пары глаз схлестнулись в поединке. Мгновение — Филиппа вышла победительницей, а её соперник, неожиданно покорный, отпустил Томазину. Девушка резво вскочила. Подтолкнув её вперёд, госпожа сказала:

— Иди домой, дорогая, я провожу тебя к выходу.

Темнота, едва рассеиваемая слабыми огоньками, стояла в доме. Почти все свечи успели догореть и погаснуть. Приглядеть за ними сегодня было некому.

— Филиппа, мне непозволительно, — робко начала Томазина, закутываясь в плащ, — я так неуместно себя вела.

— Забудь.

Томазина неуклюже вывалилась на улицу — вино спутывало ей ноги. На ступенях, скользких от ночной росы, девушка едва не упала. Мир вокруг, подёрнутой пеленой дурмана, покачивался. Томазина вышла за ограду и поплелась в сторону дома Бастиана. Платье висело на ней тяжёлой ношей, а туфли цеплялись носками за камни. Испугавшись испортить обувку, служанка остановилась её стянуть. В ночной тишине вдруг послышалось:

— Входи.

Голос Филиппы — несомненно, говорила она — заставил девушку обернуться. У двери дома госпожи мелькнул свет фонаря. Тенью проскользнул в здание кто-то небольшого роста.

Птицы за окном заверещали нестерпимо громко. Недовольная пробудившим её шумом, Томазина заворочалась. Накинув одеяло на голову, она почти вернулась в свой уютный сон. Путь в мир грёз, таких ощутимых, наполненных касаниями любящих рук, нежными словами и трепетным томлением, терять ей не хотелось. Но привычная подниматься рано, Томазина не смогла возвратиться и открыла глаза.

— Тихо так, — прошептала она.

В доме не слышалось ни единого звука. Половицы молчали, утварь на кухне не гремела, дверные петли затаились. Спустив ноги на холодный пол, девушка встала с постели. Тотчас затылок её заныл, а в висках застучали молоточки. Дурман вина развеялся, оставив на память болезненную тяжесть. Томазина выглянула в щель между ставнями и всплеснула руками — рассвет давно наступил. Лучик солнца насмешливо уткнулся ей в глаз, на мгновение ослепив.

Шипя проклятия, служанка собралась, как могла быстро. До чего трудно найти нужную вещь в спешке, особенно ленту — волосы Томазины остались неубранными. Расшитые туфли отправились вместо корзины подмышку, а платье госпожи примостилось на плече. Поддерживая тяжелую ткань рукой, служанка выскочила на улицу.

Хоть госпоже положено было ещё нежиться в постели, и она могла и не заметить отсутствия служанки, Томазина торопилась. Её ждало множество дел, успеть которые следовало до пробуждения Филиппы. Предстояло подготовить утреннюю трапезу, нагреть воду, прибрать в доме.

Дом госпожи встретил холодной пыльной пустотой. Томазина немедля направилась в кухню, развела огонь и поставила нагреваться воду. Девушка потянулась на полку, откуда уже много недель доставала кувшин — но его там не оказалось. И поднос, начищенный до блеска, исчез. Каждое утро в кувшин наливалась нагретая вода, а на поднос помещались свежие цветы. Затем оба предмета, поставленные один на другой, отправлялись наверх. «Куда я его дела? Должно быть, в спальне так и остался» — попыталась припомнить утро вчерашнего дня. Томазина. Расправив фартук, она побежала наверх, к своей госпоже.

— Госпожа! Госпожа Филиппа, — тихо позвала она.

Тишина за дверью не слишком удивила Томазину. Приоткрыв створку, она одним глазом заглянула в узкую щелку. Кувшин служанка увидела там, где и ожидала — на столике. Обрадованная, Томазина скользнула в комнату, стараясь ступать потише.

На подносе упрёком покоились сморщенные цветы. По лепесткам ползали муравьи. Служанка брезгливо поморщилась, подняла цветы и бросила в кувшин. Они упали внутрь с тихим всплеском — на дне ещё осталась вода. Отряхнув ладони, Томазина повернулась к постели и с тревогой произнесла:

— Филиппа! Муравьи пробрались из сада в спальню. Не доставят ли бед, госпожа? Нужно вытряхнуть простыни…

Полог, задернутый наглухо, остался недвижим, ни звука не донеслось из-за тёмного бархата. Томазина подошла к кровати и резко отодвинула ткань. Постель пустовала, только на подушке пристроился затянутый завязками мешочек.

Сидя на краешке кресла, Томазина глядела на тусклое сияние флоринов. Выпотрошенный кошелёк валялся на полу. На коленях девушки лежало вскрытое письмо, исписанное мелким почерком с обилием завитков. Томазине тяжело далось чтение послания — слезы обиды затуманивали взор. Вновь судьба поступает жестоко, отнимая дорогое и ценное. Филиппа оставила Флоренцию, взяв с собой своё золото и наряды. А Томазине госпожа напоследок бросила лишь монеты, как кость собаке.

— Глупая, глупая!!! — завыла девушка. — Кому ты нужна!

Стол подпрыгнул, когда Томазина изо всех сил обрушила на него сжатые в кулаки руки. Флорины зазвенели и покатились в стороны, посыпались на пол золотыми звёздами.

Когда все монеты, одна за другой, вернулись в кошелёк, к Томазине возвратилось здравомыслие. Служанка рассудила, что письмо она сможет использовать как рекомендацию. Оплата щедрая — нет повода злиться на госпожу. Да и дела не ждали: Томазине нужно собрать свои вещи и навести порядок. Негоже, если служанку дома сочтут неряхой. Владелец особняка, как писала Филиппа, пожалует вечером, и запрёт двери на замок.

В одной из комнат наверху Томазина нашла несколько брошенных платьев. Поверх грудой лежали ленты и две пары туфель. Легко ли устоять перед роскошью, если за всю жизнь прикасалась к ней лишь мельком? «Она оставила их в пыли», — подумала девушка. Проведя пальцем по нитям, уложенным в узоры, Томазина ухмыльнулась:

— Забыла платья, как забывают заношенные до дыр рубашки.

Рукава взметнулись, ткань глухо зашелестела. Прижав к груди находку, Томазина поспешила вниз, припрятать наряды в одну из корзин.

Проскользнув мимо двери в сад, служанка вспомнила о вчерашнем приеме. Множество нарядных гостей веселились в ту ночь. А сколько перстней сияло на их пальцах! Мелочи — булавки, пуговицы — легко теряются, и их так трудно отыскать в полумраке. Сложив свёрнутые платья на дно корзины, Томазина шепнула себе под нос:

— Никто из господ уж и не вспомнит наутро о своих побрякушках.

Выбравшись в сад, служанка принялась осматриваться. Щели между каменными плитами могли скрывать в себе целое сокровище. Ловкие пальцы и острые глаза смогли отыскать пару перстней и даже несколько флоринов.

В дальнем углу сада стояла скамья. Она напомнила Томазине о длинных пальцах Антонио на её плече. Девушка съёжилась на мгновение, ощутив себя беззащитной и хрупкой. Но затем, встряхнувшись, как кошка, ненароком попавшая под дождь, смело подошла к скамье. У задней ножки, в тени тускло серебрился небольшой предмет. Томазина опустилась на колени и вытянула руку. Добраться не удавалось, и тут служанка почувствовала — кожу защекотали мелкие цепкие лапки. Вскрикнув, Томазина отшатнулась. Несколько муравьёв ползали по ладони, недоумённо поводя усиками.

— Мерзкие, — прошипела Томазина.

Стряхнув насекомых, она решила ещё раз попытаться достать предмет. Обойдя скамью, девушка наклонилась, подняла сухую палочку и уже хотела подцепить ею предмет — но замерла на месте.

Вокруг её ног, в траве, копошились полчища неприятных на вид созданий. Томазина разглядела множество мелких круглых жучков с чёрными спинками. Бронзой и синевой отсвечивали бока насекомых с длинными усиками. От вида вытянутых большеголовых созданий с желтыми пятнами на сегментированном хвосте служанка брезгливо скривилась. Жирные, ленивые мухи ползали среди всего многообразия.

— Разбросали объедки по кустам, — протянула неуверенно Томазина.

Но ни костей, ни огрызков, она не увидела. Земля была мягкой, податливой, утыканной островками засохших трав. Зелень и цветы, примятые мелкими комьями почвы, старательно пытались выбраться из плена. Служанка пнула кусок земли мыском. С треском порвавшихся корешков, тот нехотя откатился в сторону. Хриплый вскрик разорвал горло Томазины.

Повинуясь инстинкту, девушка бросилась на колени и принялась руками разрывать землю. Тщетно — не успеть. «Он уже умер, умер», — стучало в затылке.

Тело мальчика ещё не успело обрести признаки смерти, пугающие каждого, кто не созерцает их ежедневно. Хоть насекомые уже копошились в отверстиях лица, там, где легче добраться до пищи, мальчик походил на живого. Волосы, пусть и запачканные грязью, блестели в свете солнца. Подложенная под голову рука придавала позе умиротворения — мальчик будто спал. Рана на груди выглядела чужеродно и неестественно. Она зияла в теле, диктуя приговор: «Мертвец».

Томазина, склонившаяся над мальчиком, не могла отвести взгляд от ужасающего зрелища. С каждым вздохом воздух, впитавший миазмы разложения, ощутимый пока лишь вблизи тела, наполнял легкие служанки. Наконец подступила тошнота — девушка отвернулась, с трудом сдержав взбунтовавшееся нутро.

Ладони Томазины остались влажными после тщательного мытья. Плетёная ручка норовила выскользнуть из руки. Усталое тело противилось, не желало следовать повелениям разума. Тяжелой корзиной с платьями, спрятанными под тряпьём, Томазина едва не сбила напольный подсвечник.

Девушка грохнула корзину на пол, обтёрла руки о фартук. И, в который раз, придирчиво осмотрела свои ногти.

— Темно, — процедила она раздражённо.

Подхватив ношу, она схватилась за ручку тяжёлой двери и вышла под чистое небо Флоренции. Вечерело, но рассеянный свет, после полумрака помещения, почти ослеплял. Девушка вскользь бросила взгляд на руки. Следов грязи не осталось, лишь узенькие тёмные кромки сохранились под ногтями. Затем, неторопливо, с невозмутимым выражением лица, бывшая служанка госпожи Филиппы направилась к калитке.

Томазина переставляла ноги, двигаясь к дому Бастиана, растягивала губы, улыбаясь знакомым, открывала рот, произнося реплики в ответ на вопросы. Но разум девушки пребывал далеко от тела. Там, в обволакивающем вязком полумраке, она продолжала смотреть в лицо мальчику.

— Так ты собралась в деревню, — безучастно произнесла Оливия.

— Да. Сына отец не признал. Я одна у него, — выдала Томазина заготовленную фразу.

Она знала — тогда ей не станут задавать больше вопросов. А значит, не потребуется больше ответов. Ложь, укутанная хорошо, быстро не откроется.

— Поможешь матери, — кивнула Оливия, всхлипнула и удалилась.

Вскоре заглянул Бастиан и объявил, что договорился о повозке. Дядя вёл себя неожиданно благожелательно. Томазина не стала долго гадать о причине перемены — помогла Оливия. Супруга дяди умела сопереживать и всегда заботилась о близких.

— К ночи доедем, если дождя не будет, — сказал усталый возница.

— А если будет? — взобравшись на телегу с ногами, спросила Томазина.

Он не ответил, только указал девушке на большой кусок промасленной кожи, брошенный поверх поклажи. Скрипнули колеса, а подковы принялись выбивать из камней равномерный стук. Томазина, плотнее приткнув тело между тюками, мешками и корзинами, задремала. Когда она проснулась, множество огоньков Флоренции таяли вдалеке, бледнея с каждым мгновением.

Скоро будет дом.

— Хозяйка, я ищу Томазину Бонаро. Она же твоя дочь? — донеслось из-за ограды.

На голос обернулась обряженная с ног до головы в чёрную одежду пожилая женщина. Она сощурилась, разглядывая незнакомца, а затем замахала ему рукой, приглашая подойти ближе. Неизвестный распахнул калитку и зашагал по дорожке к дому.

— Бастиан сказал, что она живёт теперь здесь, — произнёс гость и широко улыбнулся.

Наконец, он приблизился достаточно, чтобы рассмотреть его. На лицо женщина не поглядела, всё внимание отдав одежде. Непримечательный наряд незнакомца выдавал в нём принадлежность к торговцам или даже ростовщикам. Но плащ, лишённый декоративных излишеств, пошит был из тонкой шерсти — а такое по карману не каждому.

— Так ты от моего брата, — закивала женщина.

— Где мне найти твою дочь?

— Я позову её. Она в доме, печёт.

Томазина появилась быстро, и, отряхивая с рук муку, заторопилась к гостю. Дверь не успела закрыться, как из-за неё вдруг высунулся ребёнок. С хитрой улыбкой, он выскользнул из дома.

— Вернись в дом, Сэвайо! Безобразник, куда! — донёслось ворчание вслед.

— Слушайся бабушку! — бросила через плечо Томазина.

Мальчик нахмурился и с явной неохотой направился обратно в дом. Дверь за ним закрылась — скрипу петель вторили нравоучительные причитания пожилой женщины.

— Бастиан прислал тебя? О, скажи, прошу, что вести не дурные! Ничего ли не случилось с Оливией и детьми? — приглушённо затараторила Томазина.

С того дня, как из Флоренции она вернулась в деревню, о дяде не было слышно. Хорошие известия доходят реже, нежели плохие, коими делятся куда охотнее. Нести тяжёлую ношу легче, разделив.

— Нет, не тревожься за них, — поспешил успокоить Томазину гость, — они все здоровы. Хоть Оливия ещё скорбит о Маттео.

— И я скорблю с нею. Но… тогда какое у тебя дело ко мне?

Гость не ответил. Он отвернулся и вперился взглядом в горизонт. Томазина, вытянув шею, уставилась туда же и вскоре увидела, как вдалеке над дорогой взметнулась пыль. Звуки скрипящих колёс и топота лошадей, поначалу едва различимые в пении птиц и жужжании насекомых, нарастали. К ограде подъёхала карета, наглухо закрытая — ни окошка.

— Наконец, — прервал молчание незнакомец. — Томазина, прибыл мой отец. Он желает говорить с тобой.

— Зачем? — опешила девушка и неловким жестом поправила платок на голове.

— Я здесь по его поручению, — гость наклонился и продолжил шёпотом, — дело тайное.

Над Томазиной нависла его тень, закрыв собой свет солнца. Ей стало душно, в ушах протяжно зазвенело. Девушка неловко отступила на несколько шагов назад — ноги не слушались.

— К дьяволу, ненавижу врать, — процедил незнакомец, хищно бросился вперёд и вцепился ей в предплечье, — иди со мной. И молчи!

Испуганную и онемевшую, Томазину потащили к карете.

Он записывал. И сверял записи. От звука его пера она начинала дрожать.

— Такие туфли не носят крестьянки.

Томазина почувствовала, как с неё стащили обувь. Мутью застилали взор пот и слёзы, но разглядеть, как один из её мучителей осматривает туфли, получилось.

— Жемчуга, — объявил мужчина, — на зелёном бархате.

Зашуршали страницы — ещё один звук, заставляющий Томазину дрожать.

— Портной шил платье смарагдового цвета.

— Мне продолжить, отец? Создание уже истекает кровью.

— Разумеется. Она должна явить свой истинный облик, — прозвучал равнодушный голос.

Девушка затаила дыхание, наблюдая, как незнакомец потянулся к футляру. Пальцы мужчины на мгновение замерли, выбирая подходящий инструмент, а затем решительно извлекли щипцы с зазубренным кончиком. Томазина взвыла и забилась в угол, в бессмысленной попытке защититься. Подобно загнанному зверю, ей некуда было бежать. Ярость вспыхнула в ней. Неизвестно, откуда взялись силы — девушка выбросила вперёд своё истерзанное тело, ударив головой. Мучитель вскрикнул, отлетев к дверце. Карета зашаталась, и, взволнованные движением, переступили копытами лошади.

— Ты, — оскалился незнакомец, — мерзкая тварь!

Девушка зажмурилась — лицо обожгла боль, послышался хруст. Второй удар она едва почувствовала: первый почти лишил её сознания.

Опухшие веки её не открывались. Она не оставляла попыток — Томазине нужно увидеть. Хоть тело её могло рассказать о происходящем вокруг — оно не могло заменить зрение. Затылок говорил, что под ним жесткая земля. Кожа шеи поведала о влажной траве. Тело ощущало холод, солнце, верно, уже зашло. Наконец веки приоткрылись. Над Томазиной, рассыпанные в небе, сияли звёзды.

— Я был так уверен! Сходство с портретом точное. Мне описывали её внешность, и не единожды. Прости, отец. Прости.

— Не я тот, кто прощает.

— Тело надо захоронить.

— Нет. Возьмём с собой в город. Учителя медицины нуждаются в материалах для исследования. Прогресс науки необходим для процветающего общества.

— Да, отец.

Девушка скосила глаза — голову было не повернуть — и разглядела тёмные силуэты. Один двинулся прямо к ней. Томазина чувствовала, как с каждым его шагом, силы её иссякают. Он приближался, и следом шла Смерть. Последний вздох заставил ребра девушки приподняться. Выдох — боль начала утихать. Погружаясь в пустоту, Томазина расслышала:

— Я совершил ошибку и прошу у тебя прощения, — произнёс далёкий голос. — Вину нужно загладить. Я позабочусь о твоём сыне. Он не будет нуж…

09.06.2021

От автора