Записки солдата. Вёлдарн

День первый. Прибытие

Сержант Ренн — ублюдок. Если в аду заведено отделение для педантичных, самодовольных придурков, ему там уже поставили табличку «Начальник смены» и приготовили раскаленное кресло. И всё из-за той ерунды у ручья. Мародёры, пару пострелушек, Грейн оступился — я прикрыл. Нарушил строй. Спас ему задницу, а в итоге добыча ушла. И вот моя награда: этот проклятый дневник и приказ «записывать всё до последней соринки». Мол, «пока не научишься думать, будешь писать, Васс».

Если ты, Ренн, это когда-нибудь прочтёшь, пусть в твоей волосатой, как у тролля, заднице заведутся вши размером с жука!

И конечно, именно наше подразделение удостаивается чести посетить это богохранимое место — деревню Вёльдарн. Звучит как болезнь. И выглядит соответствующе. Прибыли под вечер. Место — говно редкое. Избы стоят криво, будто пьяные, поля поросли чертополохом в палец толщиной. Ни дымка из труб, ни скотины, ни голосов. Сжечь бы её, да приказ не велит.

Позже мы увидели их — жителей, или то, что от них осталось. Один парень методично бился головой о косяк двери. Тук-тук-тук. Ровно, как часы. На лбу — тёмное пятно, кровь уже засохла и трескалась. Он даже не моргал. Только вдыхал, бился, выдыхал. Тук. Тук. Тук.

Наш сержант, видите ли, решил, что раз уж деревня стоит в ложбине между холмами, и ветер тут не дует, то это идеальное место для лагеря. Мол, «выспимся в тишине». Да, конечно. В окружении полусотни молчаливых психов — самое то для спокойного сна.

Мой приятель Кассиан, который теперь щеголяет в плаще экзекутора, не раз травил байки про оскверненных. По его словам, то, что мы увидели — это «стадия распада». Мозги уже стерты. Самые спокойные «пациенты», говорил он. Следующая стадия разложение — кости крошатся, кожа гниет и всё прочее. Веселуха, да? Но до этого, уверял Кассиан, еще недели, если не месяцы. Жутковато, но безопасно. По крайней мере, так говорят парни, которые знают в этом толк (а я очень надеюсь что Кассиан не просто языком чесал).

Встретил нас какой-то тип, назвавшийся старостой. Выглядел так, будто его месяц продержали в погребе на хлебе и воде. Глаза впалые, руки трясутся. Говорит тихо, односложно. С Ренном о чём-то шептался, я разобрал только обрывки:

«…с неделю как… сначала дети… ничем не помочь…»

Ну а после, Ренн, ясное дело, приказал разбить лагерь. На заднем дворе одного дома, что на пригорке. Дом — единственный, кто выглядит более-менее сносно, не разваливается, но и нежилой. Честно говоря, даже не хочу знать, почему он пустует.

Конец записи. Ладно, не конец. Пошёл помогать ставить палатки.

Отчет по нашему инвентарю:

— Лошади: 8 кляч, одна хромая.

— Провизия: на семь ночей, если не жрать как Грейн после попойки.

— Личный состав: Сержант-придурок (1 шт.), я (козел отпущения, 1 шт.), Грейн (молчун с алебардой, ест за троих), Мард (салага-оруженосец), Эйрон (лучник, боится собственной тени) и ещё несколько парней, чьи имена я постоянно путаю.

Первый день подходит к концу. Солнце садится за холмы, отбрасывая длинные, кривые тени.

Чёрт… Думаю я тоже мог бы служить вместе с Кассианом. Пойти в экзекуторы. А чего б нет? Работа солидная, и платят хорошо. Надо будет поговорить с ним, как вернёмся.

Тишина, как саван, ляжет на поля…

Ветер не колышет мёртвую крапиву…

(какая крапива? это же бред)

— Васс.

День второй. Утро

Сон — дрянь. Слышал ночью шаги между избами. Не ровный марш, а будто кто-то идёт и замирает. Потом снова шаги, но уже с другой стороны. Я думал — патруль. Эйрон говорит — лисы.

В остальном всё как обычно. Тренировка. Завтрак.

Грейна и Мард отправили осмотреть дома и за одним жителей.

Мард где-то потерял свой нож. И я даже знаю где… Я видел, как Грейн шмыгнул к нему, украдкой что-то взял и спрятал под куртку. Потом медленно отплёл от дома к дереву. Сначала Мард ничего не заметил, но через пару минут начал искать его, перебирая карманы, шнуры ремней, сумку. Я слышал, как он ворчал себе под нос:

«Точно положил сюда… не могу понять…»

Грейн тихо подошёл, наклонился к Марду и начал нашептовать:

«А ты не думаешь что это жители украли его? Например, пока ты спал…»

Мард замер, глаза расширились. Я видел, как он напрягся. Трудно было не заметить. Грейн на этом не остановился, его голос стал маслянисто-заговорщицким:

«Жители. Что если они притворяются безумцами, а на самом деле готовят план? Засада. И им нужно оружие. И первый в списке — твой нож.»

Мард, почти дрожащим голосом:

«Они… что?»

Я едва сдержал смех. Остальные начали тихо подхихикивать, Грейн смотрел на нас с самой серьёзной мордой, а потом просто отдал нож обратно Марду. Мард взял его, и стал красный, как помидор. Он сейчас либо заплачет, либо бросится на Грейна с этим ножом. К счастью, он сделал третье — просто заткнулся и ушел, сжимая рукоятку так, что пальцы побелели.

Жёсткая шутка.

Жопа тролля, (Я же не про Ренна… или про него?)

Мух полна…

Чёрт. Не идет.

— Васс.

День второй. Полдень

Жрать хочу.

— Васс.

День второй. Вечер

Начинаю сомневаться в собственных глазах.

Я стоял у палатки, пил воду из фляги, и взгляд мой зацепился за один из дальних домов. Тот, что с облупившейся синей краской. И там, в тени под крышей, стоял мужик. Просто стоял. Спиной к стене. И смотрел.

Я не сразу понял, что не так. А потом дошло: он не просто смотрел в пространство. Его голова была направлена четко на наш лагерь. На меня. Я почувствовал этот взгляд — тяжелый, как удар тупым концом копья. Холодок прошел по спине

Я не отрываясь смотрел на него, а он — на меня. Секунды тянулись, как смола. Я даже рот забыл закрыть.

— Грейн, — позвал я, не отводя глаз. — Смотри. Вон там. Под крышей синего дома.

Грейн лениво повернул голову, посмотрел. Помолчал.

— И что смотреть-то? На стену? — буркнул он.

— Человека! — прошипел я. — Там стоит человек и смотрит на нас!

Грейн снова повернулся, вгляделся. Пожал плечами.

— Тень от трубы, Васс. Никого там нет.

Я моргнул. Всего один раз. И... его не стало. На том самом месте, где только что стояла фигура, была лишь пустая стена и косые тени. Ровно то, что видел Грейн.

— Показалось, — пробормотал я и тут же возненавидел себя за эту слабость.

День второй. Ночь.

Проснулся.

Снова лисы. Тот же узор: шаги, пауза, шаги с другой стороны. Это начинает раздражать. Как комар, который летает над ухом и не дает уснуть. Но комара можно прихлопнуть. А тут — ничего. Только слушай и сходи с ума от этой игры в жмурки с невидимкой.

День третий. Утро

Ренн поднял нас с таким видом, будто ему ночью в ухо нагадила птица. Злой, бледный, и сразу с порога:

— Кто брал мою точильную плитку?!

Молчание. Он начал рыскать по лагерю, швырять вещи, орать про дисциплину и воровство. Пусть орёт. Главное — не попасть под руку. В итоге нашел её у себя в палатке. Лежала аккуратно на его же одеяле. Как он её там не заметил с самого начала — загадка.

Потом к нам заглянул староста. Тот самый полумёртвый старик. Поговорил с Ренном. Я стоял неподалёку, чистил арбалет не особо вникая в разговор. Староста что-то бормотал, а Ренн кивал, но взгляд у него был какой-то пустой. Видимо он задумался о чем-то своем, и вообще не обращал на старика внимания. Потом староста, к моему удивлению, отделился от Ренна и подошёл ко мне.

— Ты... записываешь? — просипел он, кивнув на мой дневник.

Я промычал что-то вроде «так точно». Он посмотрел на меня своими впалыми глазами, и в них на секунду мелькнуло что-то живое. Не злое. Жалостливое.

— Записывай всё, солдат, — выдохнул он. — Всё подряд. Чтобы... чтобы потом знали.

И ушёл, пошатываясь. Чтобы потом знали. Что?

Эта фраза засела в мозгу занозой.

День третий. Полдень.

Плохие новости. Ренн собрал нас всех в лагере и сделал объявление, что мы остаемся ещё на пару дней. Видимо, экзекуторы задерживаются. Пока он это говорил, я заметил, что рука у него дрожит. Только одна. Та, с перстнем. Наверное, от холода.

День третий. Вечер.

Когда мы сидели у костра, то новоиспечённый парень, Йорн, тихо спросил:

— Ребята, а вы ночью скрип не слышали из того пустого дома?

Все переглянулись. Грейн, недолго думая, выдал своё:

— Это я. Мамашу твою на скрипучей кровати натягивал, вот и гремело.

Эта была хорошая.

День третий. Поздний вечер.

Вечер наладился. Мы сидели у огня, делились остатками сухарей и сыра. Открыли ту бочку с пивом, наконец-то. Грейн рассказал дурацкую историю про своего дядю-контрабандиста. Даже Ренн позволил себе пару кругов по чарке и не казнил за это никого. Обожаю такие вечера.

День третий. Ночное дежурство.

Сраное дежурство. Стою, смотрю в эту чёрную гущу, а в ушах — только ветер да тот мерзкий стук в такт моему сердцу. Тук-тук. Тук-тук. Словно кто-то отбивает отсчёт до конца света.

Задница замерзла, ноги устали. Присесть бы, да негде. А на земле сидеть — себя не уважать. Увидел тот полусгнивший бочонок с водой у палаток. В нем немного осталось, не тяжелый. Переставил его к коновязи. Теперь хоть с каким-то подобием удобства можно сидеть, спиной к лошадям, и пялиться в эту тьму. Жопа, конечно, всё равно мёрзнет, но уже не так сильно.

Сидел, слушал. Шаги не слышно. Может, «лисы» сегодня выходной взяли. От этого даже хуже. Когда тихо — воображение начинает дорисовывать всякое. В каждой тени видится движение.

День четвертый. Утро.

Проснулся от крика, который мог бы поднять мертвеца. Ренн стоял посреди лагеря, багровый от ярости, и тыкал пальцем в бочонок с водой.

— Какого хрена это стоит здесь?! Кто его переставил?! Ты, Васс?

Я протер глаза. Бочонок и правда стоял не на своем месте. Я был уверен — нет, я знал — что я его не трогал. После вчерашнего дежурства я был как выжатый лимон и валился с ног.

— Это не я, — буркнул я, поднимаясь. — Вчера он стоял на месте.

— Ты дежурил! — Ренн навис надо мной. Его дыхание пахло перегаром и злостью. — Значит, это ты! Приказы не выполняешь, посты проваливаешь, а теперь еще и в шуты записался!

Я клялся и божился. Говорил, что не идиот, чтобы так шутить. Он не верил. Его глаза были двумя узкими щелочками ненависти. А потом… потом его взгляд упал на мой журнал, валявшийся у лежака.

— Ты же всё записываешь, да, писака?! — прошипел он, хватая потрепанные листы. — Очень надеюсь на это! Сейчас мы всё выясним!

Он листал страницы, его грубый палец скользил по строчкам. И вдруг замер. Его лицо исказилось торжествующей гримасой.

— Ага! — он выдохнул с таким видом, будто поймал меня на месте преступления. — Вот же! Читай, ублюдок!

И он прочел вслух, с мерзкой, язвительной издевкой: — «...Переставил его к коновязи... можно сидеть, спиной к лошадям...»

Я онемел. У меня в голове что-то щелкнуло. Я смотрел на эти слова и не помнил, чтобы я их писал. Ничего подобного. Но они были там. Написанные моей рукой. Моими чернилами.

Я стоял и молчал. А вокруг смотрели на меня Грейн, Мард, другие. Другие. Смотрели. Их взгляды говорили яснее слов: «Ну всё, Васс. Ты не просто придурок, ты забывчивый придурок».

Ренн швырнул дневник мне в ноги.

— Разберись с головой, Васс. Или я тебе помогу.

Он ушел. Все разошлись. А я остался один с этими словами в своем журнале. Словами, которых я не помнил.

День четвертый. Вечер

Грейн вернулся первый. Весь напряженный. Говорит, тот парень, что бился головой о косяк, сегодня не бился. Он остановился, посмотрел прямо на него и сказал: «Сегодня ночью мы вскроем вам глотки. Но тебе всё равно никто не поверит»

Потом Мард. Он, оказывается, ходил к колодцу. И та женщина, что постоянно там сидит и рассматривает какой-то камень, прошипела ему: «У нас есть ножи. Острее ваших. Придем, когда уснете»

Потом Йорн. Клянется, что слышал, как двое оскверненных у амбара обсуждали, кого первого резать. Назвали имя Ренна.

Ренн слушал всё это. Молча.

— Они все говорят разное, — заметил я тихо. — Грейн слышал одно, Мард — другое... Да и зачем им рассказывать свои планы?

— Они координируют действия! Хотят запугать! — тут же парировал Грейн. — Запутывают нас!

— И все это они говорили, когда вы были по одному? — не унимался я.

На меня посмотрели как на предателя.

Ренн поднялся. Его решение было написано на лице.

— Хватит, Васс! Никакие это не больные! — голос Ренна сорвался на крик. — Они не безумцы. Они — враг. Хитрый, трусливый враг! Диверсанты из Эргетской Империи! Граница рядом, не забыл? Они притворялись оскверненными, чтобы мы ждали как идиоты, пока нас атакуют изнутри! Все эти шаги, весь этот шепот — это их чертова игра! И они сегодня решили, что победили! Они дали Грейн, Марду, Йорну — разные истории, чтобы мы грызли друг друга! Чтобы мы сошли с ума, пока они будут наблюдать! Ведь что толпа крестьян может сделать против отряда воинов? Ни-хре-на! Но они заигрались! Они объявили нам войну! И мы нанесем удар первыми! Сейчас!

Никто не возразил. Даже я.

День четвертый. Ночь

Они пошли. И я пошел с ними. Потому что я тоже это видел.

Они двигались в свете факелов. Прятались в тенях, перебегали от дома к дому. Я видел, как один из них метнул нож — он блеснул в лунном свете и вонзился в бревно рядом с головой Ренна. Я видел их глаза — полные ненависти, ясные, трезвые. Они шептали проклятия, координировали атаки. Но это было бесполезно. Их вилы годятся только на то, чтобы задницы почесать, не более. Сраные диверсанты, которые терпеливо ждали своего часа. Но не дождались. Мы ответили им сталью.

. Когда все кончилось, на земле лежали те, кого мы считали безобидными сумасшедшими. А в их руках были заточенные косы, ножи, самодельные копья. Доказательство было налицо.

День четвертый. Глубокая ночь.

Тишина снова вернулась в Вёльдарн. Мы победили. Сейчас мы сидим у костра, и впервые за долгие дни видим на лицах друг друга не страх, а усталое облегчение. Все хотят уйти отсюда. Но Ренн непреклонен.

«Прождать до завтра, — говорит он. — Дождаться экзекуторов, сдать пост по уставу, и тогда — уйдем».

Всего один день. Теперь нам ничего не угрожает.

День четвертый. Всё та же ночь.

Ренн только что он ворвался в лагерь, глаза дикие. Клянется, что видел их. В дальних домах. Говорит, мы убили не всех. Что часть укрылась в подвалах и теперь ждет, чтобы добить нас.

— Они говорили со мной! Эти сукины дети посмели говорить! Они не бояться, и я знаю почему! — бормочет он. — Говорят, что среди нас есть их ставленник! Крыса! Они знают наши имена! Знают, кто и где стоит! А я знаю, почему! Потому что кто-то из нас записывает всё! Записывает, чтобы они потом знали!

Он смотрит на каждого из нас по очереди. Его взгляд задерживается на мне. На моем журнале. Пока я пишу это.

День четвертый. Рассвет.

РЕННА УБИЛИ.

Грейн зарезал его, когда тот отвернулся. Лезвие вошло в горло с мокрым чавком. Пахнуло железом и чем-то тёплым. Ренн даже не закричал — только хрипнул, будто глотнул дыма. Мы все замерли.

— Он и был крысой, — прохрипел Грейн, вытирая нож. — Говорил с тенью у леса. Хотел сдать нас. А сейчас пытался выйти из воды сухим.

А потом он повернулся ко мне. Его глаза были безумны.

— И ты, писака Васс! Ты был с ним!

Мард, стоявший рядом с Грейном, кивнул.

— Точно! Это он! Он вчера... говорил, что они просто больные! Пытался нас... отвлечь! Чтобы мы не были готовы!

Йорн и тот парень, чье имя я вечно путал, встали рядом с Грейном. Их было четверо. Они все... они все верили в это.

Напротив — я, Эйрон и еще один парень по имени Рик.

— Вы рехнулись! — крикнул Рик.

— Убить предателей! — взревел Грейн, и они бросились на нас.

День четвертый. Или пятый. Утро

Я заперся в пустом доме на пригорке, на заднем дворе которого мы разбили лагерь. Всю ночь я слушал.

Грейн мертв. Я это знаю. Я убил его. Мард... кажется, тоже.

Но Йорн и тот парень... они выжили. Они из них. Они были на стороне Грейна.

Теперь я один. А их двое. И они знают, где я.

День пятый.

Они стучат в дверь. Кричат, что я один из предателей. Что я вел дневник для них. Теперь они тоже подверглись скверне. Я единственный здоровый человек в этой проклятой деревне. Потому что у меня есть журнал. Я ничего не придумывал. Я записывал только факты. И благодаря этому я точно знаю, что правда, а что нет. Пережду, пока они прикончат друг друга. А потом уйду.

Полдень.

Не помню... как получилось, что снаружи столько трупов. Я не помню...

Перечитал последние страницы. Вспомнил. Чёрт, как я мог забыть? Они убили. Всех. ВСЕХ.

Сижу. Прислушиваюсь. Слышу их голоса. Йорн и тот... они зовут кого-то. Живых? Из подвалов? Они зовут их, чтобы вытащить меня. Дверь держит. Пока что. Заставил её всем что было в доме. Окна тоже.

Вечер

СКРЕЖЕТ. Скрежет за стеной.

В стене?

Ночь

КТО ЧИТАЛ ЭТОТ ДНЕВНИК???

Я БЫЛ ОДИН. Я КЛАЛ ВОЛОСИНКУ МЕЖДУ СТРАНИЦАМИ. ЕЁ НЕТ.

ЕЁ НЕТ!

ЗДЕСЬ КТО-ТО ЕСТЬ.

Надо... надо держать оружие наготове. Но... я клал волосинку? Я записывал это? Или... или не записывал? Не помню. Боже, я не помню.

День... не знаю. Утро.

Они ломятся в дверь.

Я должен выбраться. Но куда? Они везде.

Они везде.

Позже.

Скрежет прекратился. Теперь тишина. Но я знаю, они там. Ждут. Думают я выйду отсюда.

Я видел в окно. Через щель. Йорн лежит на земле. Не двигается. Тот парень... его нет. Может, они ушли?

Нет. Они не ушли. Они просто ждут.

Еще позже.

ЙОРН МЕРТВ ЙОРН СТОИТ ПОД ОКНОМ И УЛЫБАЕТСЯ

ОН ГОВОРИТ ЧТО Я ОДИН ИЗ НИХ

НО ЭТО ОН ИЗ НИХ

Я ЧСИТЫЙ!

Я ВСЁ ЗаПписИСА!

ВСЁ ПАРрвДдАА!

Я не один.

МНЕ КАЖЕТСЯ Я ЗНАЮ ЗДЕСЬ КТО ТО ЕСТЬ.

Они прорБбралИСсь в дом?

Я заперся в комнате.

Не могу

Мама Нет. Я солдат. Я должен держаться.

Но я так устал.

Решил.

Я ДОЛЖЕН ВЫЙТИ

Я ДОЛЖЕН УБИТЬ ПОСЛЕДНИХ

ПОКА ОНИ НЕ УБИЛИ МЕНЯ

После.

Я ВСЁ СДЕЛАЛ

ОНИ ХОТЕЛИ НАС МЕНЯ УБИТЬ

Я ВИДЕЛ ЭТО СВОИМИ ГЛАЗАМИИ ГЛАЗАМИ

ЕСЛИ КТО-ТО НАЙДЕТ ЭТОТ ЖУРНАЛ

НЕ ВХОДИТЕ В ВЁЛЬДАРН

БЕГИТЕ

ЗДЕСЬ НИКОГО НЕТ

ТОЛЬКО Я

Я ОДИН

Я помню Я чистый.

Я

чистый.

Где дверь. Где дверь. Где дверь.

Где дверь?

Я — солдат

ТЕНЬ ГОВОРИЛА

ГРЕЙН ЙОРН НОЖ

ВЫЙТИ ВЫЙТИ

Я слышу.

Тихий щелчок.

Инспектор Каин медленно захлопнул дневник. Обложка из потертой кожи тяжело опустилась на стол. Он провёл пальцем по корешку. Между страницами был зажат тонкий, черный волос. Каин осторожно извлёк его, поднес к свету и отбросил.

— Сержант Фалк, — Каин повернулся к стоявшему у входа сержанту. — Передайте этот журнал сотруднику архивариата по прибытию в город. Особо отметьте: Протокол А-17 был нарушен.

Сержант Фалк кивнул, приняв дневник:

— Будет исполнено, инспектор Каин.

Каин молча дождался, пока Фалк скроется за дверью. Затем, оставшись один, он развернул на столе лист пергамента с уже написанным рапортом. Его глаза пробежали по строчкам, проверяя каждую деталь.

— Первое. Отряд "Ястребы" нарушил Протокол А-17: "Защитная дистанция наблюдения". Есть. Они разбили лагерь не на хребте, как было приказано, а у окраины деревни. В непосредственной близости от эпицентра магического выброса. Второе. Первоначальная задача: "Обеспечение безопасности осквернённых жителей от возможных нападений мародёров". Есть. Третье.

Каин перевел взгляд на пункт «Характер инцидента». Магический выброс. Знахарка Селина. В отчете было сухо: «нейтрализована последствиями собственного ритуала». Он хмыкнул.

Его люди не нашли тела в доме. Когда они вошли, внутри, у очага, лежала лишь небольшая горстка серого праха и оплавленный амулет. Ритуал испепелил её.

Каин проверил строки рапорта и чётко вывел подпись:

«Инспектор Каин 17 октября 1247 года»