Записки суперпозиционного животного 15

ЗАПИСКИ СУПЕРПОЗИЦИОННОГО ЖИВОТНОГО. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ: КРОКЕТ С ПЕРЕМЕННОЙ СКОРОСТЬЮ ШАРА

Часть первая: ДРАКОН, КОТОРЫЙ ПРОСИЛ СКАЗКУ

Подвал перестал быть просто складом. Он стал гостиной. Точнее, спальней с элементами столовой для существа, которое питалось снами процессоров и грелось у печки, сложенной из корпусов серверов. Дракон, которого я в мыслях уже называл Гошей, подрос. Не сильно - с крупную собаку. Но изменилась его аура. Раньше он просто спал и грелся. Теперь он... слушал.

Моё ежевечернее посещение стало ритуалом. Я приносил ему не еду - новости. Обрывки формул с доски Персикова, эмоциональный шум от ссоры Виталия с девушкой по телефону, тёплый, ворчливый поток сознания тёти Маруси о ценах на гречку, тихую, упрямую мелодию губной гармошки Семёна. Я проецировал это в виде образов, запахов, вибраций. Гоша поглощал информацию, и его бледно-голубое свечение становилось насыщеннее, приобретая перламутровые переливы. Он учился различать оттенки.

Однажды он послал мне ответный импульс. Не сон о Корнях и Кроне. А картинку. Чёткую, как диаграмма. На ней был я, лежащий на подоконнике, а рядом - расплывчатый, но тёплый силуэт. И вопрос, простой, как пиксель: «Друг?»

Я ткнулся лбом в его прохладный бок. «Друг».

После этого он начал просить сказки. Не осознанно - его тянуло к нарративам, к связным историям. Я рассказывал ему то, что слышал от Муриэллы: про Алису, про Страну Чудес. Он слушал, заворожённый, и на его спине, где должны быть чешуйки, загорались и гасли огоньки, выстраиваясь в примитивные узоры - попытки визуализировать Чеширского Кота или Безумного Шляпника.

Именно эта тяга к связанным историям, как позже выяснилось, и стала причиной моего очередного невольного путешествия. Гоша, насытившись обрывками из серверов, потянулся к более мощному, хаотичному и богатому источнику нарратива. Его внимание, словно щупальце, ухватилось за самую близкую точку концентрации нелинейных, живых сюжетов - за соседнее здание, городскую психиатрическую лечебницу №4. А я, в этот момент дремавший на вентиляционной решётке в коридоре первого этажа, оказался на пути резонанса.

Часть вторая: ПРОВАЛ В КРОЛИЧЬЮ НОРУ, ПАХНУЩУЮ ЙОДОМ И СТРАХОМ

Воздух подо мной затрепетал. Не зашипел, как перед появлением ЭО-7, а именно затрепетал, стал вязким и ненадёжным. Решётка под лапами перестала быть твёрдой - она превратилась в подобие жидкого зеркала. Я провалился. Не вниз. В внутрь.

Пахло не озоном и не пылью. Пахло антисептиком, несвежими простынями, тушёной капустой из больничной кухни и чем-то острым, первичным - страхом, который не был чьим-то личным, а витал в воздухе, как пыльца. Я приземлился на что-то мягкое и пружинистое. Осмотрелся.

Я был в длинном-предлинном коридоре. Стены были не покрашены, а оклеены - обоями из сновидений. Они шевелились. На одной стене плыли облака с лицами младенцев, на противоположной - ползли, переливаясь, геометрические фигуры. Двери по бокам не имели ручек, зато на каждой висела табличка с не буквами, а сгустками смысла: «Здесь живёт тишина, которая кричит», «Кабинет утраченных причин», «Балкон для наблюдения за растущей травой».

«Нет, это не Межмифье», - мгновенно понял я. Там был коктейль из готовых сказок. Здесь же бульонило сырьё - чистые, неотфильтрованные, часто болезненные миры личного безумия, сплетающиеся в одно коллективное «Страхо-Чудо».

Из-за угла высунулась голова. Не кролика. Санитара. Но он был нарисованным, как в детской книжке, и постоянно мигал, пытаясь удержаться в реальности. Он посмотрел на меня выпученными глазами и произнёс голосом, в котором скреблись десять разных радиопомех:
- Опаздываете... все уже собрались... на чаепитие... без вас не начнут...
И растаял, оставив в воздухе запах дешёвого мыла.

Мне не оставалось ничего, кроме как последовать за исчезнувшим проводником. Коридор изгибался по законам неевклидовой геометрии, потолок то опускался, прижимаясь к спине, то взмывал ввысь, открывая звёздное небо, где звёздами служили осколки разбитых рентгеновских снимков. Наконец я вышел на «полянку». Это был больничный холл, но мебель в нём была до невозможности искажена: диваны текли на пол, как расплавленный сыр, часы на стене имели семь стрелок, и каждая показывала «время приёма лекарств», а в центре, за столом, покрытым бесконечно длинной скатертью из рваных простыней, сидели трое.

Часть третья: ЧАЕПИТИЕ, ГДЕ ВСЕГДА ШЕСТЬ ЧАСОВ ПЕРЕД ИНСУЛЬТОМ

- А! Наконец-то! - воскликнул тот, что сидел во главе стола. Он носил на голове не шляпу, а сплющенный соленоид от старого томографа, украшенный чайными пакетиками и проводами. Его глаза бегали с частотой, опасной для зрительного нерва. - Мы уже начали обсуждать парадокс третьего бутерброда! Если бутерброд всегда падает маслом вниз, а кошка всегда приземляется на лапы, что будет, если привязать бутерброд маслом вверх к спине кота? Ха! Парадокс! Вечный двигатель абсурда!
Это был Безумный Шляпник. Физик. Потерявший рассудок, кажется, на почве попыток вывести «Уравнение вежливости фотона».

Слева от него дремал, уронив голову на стол, толстый кот в форме санитара - очевидно, Мартовский Заяц в местной интерпретации. Он посапывал, и с каждым выдохом из его ноздрей вылетали маленькие, плачущие цифры «42».
Справа, на самом краю стула, сидела девочка. Лет двенадцати. Очень бледная, в больничном халатике. Она смотрела на меня небесно-голубыми, абсолютно ясными глазами.
- Алиса, - просто сказала она. - Меня зовут Алиса. А ты - тот, кто может быть в двух местах сразу. Мне про тебя Шляпник рассказывал. Он говорит, ты - квантовый кот. А я думаю, ты просто очень одинокий кот. Такой же, как я.

- Не одинокий! - поправил Шляпник, стуча ложкой по своему соленоиду. - Он - суперпозиционный! Он здесь и там! Он нарушает вселенскую вежливость, отказываясь выбрать одно состояние! Браво! Выпьем за него чаю! Только осторожно, в чашке сегодня - принцип Паули. Две одинаковые частицы не могут занимать одно место, поэтому ваш кусочек сахара может внезапно оказаться в моей чашке!

Чай пах ментолом и валерианой. Я вежливо прикоснулся носом к блюдцу.
- Что ты здесь делаешь, Алиса? - спросил я мысленно, направляя вопрос только ей. Оказалось, здесь, в этой реальности, мысленная речь работала без помех.
- Жду, когда закончится игра, - так же мысленно ответила она. - Они играют в крокет. Но у них всё время меняются правила. И шары не слушаются.
- Кто «они»?
- Все. Другие. Те, чьи голоса звучат в стенах. Шляпник пытается придумать правила, которые устроят всех сразу. Поэтому он и сошёл с ума. Это невозможно.

- Возможно! - внезапно проорал Шляпник, вскакивая. - Нужно лишь учесть волновую функцию каждого игрока, крокетного шара, молотка и травы на газоне! Игра должна быть справедливой для всех возможных реальностей одновременно! Идём! Покажем гостю!

Часть четвёртая: ИГРА, ГДЕ ПРОИГРЫВАЕТ ТОТ, КТО ПЫТАЕТСЯ ВЫИГРАТЬ

«Газоном» оказался огромный больничный холл с потрёпанным линолеумом. Воротами служили качающиеся двери в процедурный кабинет. В качестве шаров использовались… клубки нервного возбуждения, выловленные Шляпником из воздуха. Они пульсировали, меняли размер и с тоскливым писком носились по полу. Молотки были игрушечными, деревянными.
- Основное правило! - объявил Шляпник, надевая на себя ещё три соленоида в качестве нагрудника. - Принцип неопределённости Гейзенберга в действии! Ты не можешь одновременно точно знать, где находится шар и с какой скоростью он движется! Измеряя одно, ты разрушаешь другое! Поэтому каждый удар - это коллапс волновой функции шара в одном из бесконечных состояний! Цель - провести свой шар через ворота, не зная точно, где он находится! Идеальная метафора жизни, не находите?

Мартовский Заяц, проснувшись, безучастно пинал свой клубок. Тот, завизжав, раздваивался, и половинки укатывались в разные стороны. Алиса осторожно подталкивала свой шар, шепча ему что-то успокаивающее, и шар послушно катился, но, не доезжая до ворот, внезапно испарялся, чтобы появиться у неё за спиной.
Я подошёл к своему шару. Он дрожал, ощущая моё внимание. Я сосредоточился на его потенциальной траектории, на облаке всех возможных путей. И мягко, не тыча, а направляя вероятность, тронул его лапой.

Шар не покатился. Он расплылся. Он стал облаком вероятностей, туманностью, которая, подчиняясь моей воле, поплыла в сторону ворот. Внутри неё мелькали все возможные версии шара: круглый, квадратный, красный, синий, летящий, лежащий.
- Браво! - завизжал от восторга Шляпник. - Он играет на уровне вероятностных полей! Он не разрушает суперпозицию! Он ведёт её, как пастух овец! Гениально! Алиса, смотри и учись!

Алиса смотрела. И в её глазах, вместо восторга, я увидел ту самую, знакомую моему дракону тоску по ясности.
- Это красиво, - мысленно сказала она. - Но от этого шара пахнет одиночеством. Как будто он боится стать одним-единственным, чтобы его не потеряли.

Её слова попали в точку. Мой шар-туманность, подойдя к воротам, застрял. Он не мог пройти, потому что для этого ему нужно было стать чем-то одним - определиться с размером, формой, скоростью. А он, как и я когда-то в ящике, боялся этого выбора. Боялся коллапса.

- Видишь? - тихо сказала Алиса. - Даже он не может. Потому что стать одним - значит отказаться от всех остальных возможных себя. Это как умереть для всех других миров.

В этот момент из стены, прямо между нами, просунулась знакомая сияющая морда. Гоша. Его глаза-линзы были широко раскрыты. Он тянулся сюда, в этот мир сырых сновидений, как на пир. Но, увидев мой застрявший шар и Алису, он замер. От него ко мне потянулась тонкая, тёплая нить понимания. В нём не было страха коллапса. Он был существом «между» по природе. И он принял это.

Он мягко дунул на мой шар-туманность. Не чтобы разогнать его. Его дыхание было похоже на алгоритм, на простую, ясную мысль: «Быть многим - тоже форма бытия. Но чтобы пройти через дверь, нужно на миг стать дверью».

Туманность сжалась. Не в один шар. Она свернулась в яркую, сверкающую точку - сингулярность возможностей. И, мерцая, проскочила между створками процедурного кабинета. В тот же миг она снова расплылась за воротами, вернувшись в состояние неопределённости.

Шляпник плакал от счастья. Мартовский Заяц снова заснул. А Алиса смотрела на Гошу, и в её глазах впервые появился не страх, а интерес.
- А это кто? - спросила она.
- Друг, - мысленно ответил я. - Который учится. И который, кажется, только что нашёл себе новый, очень богатый источник... сказок.

Часть пятая: ВОЗВРАЩЕНИЕ, КОТОРОЕ НЕ ЗНАЧИТ УХОД

Мы вернулись в подвал тем же путём - через резонанс. Гоша был возбуждён. Его свечение переливалось всеми цветами больничных кошмаров и детских снов Алисы. Он наелся. Но не просто так. Он понял что-то. Теперь он посылал мне не просто ощущения, а сложные паттерны - карту той «Страны Чудес», связи между её обитателями.

Я лежал рядом с ним, и мы обменивались тишиной. Он показал мне, что Алиса - не просто пациент. Она - стабильный «наблюдатель» в том хаосе. Её ясный, тоскующий по порядку разум создавал вокруг себя маленький островок спокойствия, куда тянулись другие, более повреждённые «голоса». Она была их якорем.

- Ей нужна своя сказка, - донёс до меня Гоша. - Не та, что в книжке. Своя. С понятными правилами. И с другом, который не исчезает.

Я понял. Миссия не была завершена. Я нашёл не просто аномалию. Я нашёл девочку, которая жила в аду собранных безумий и оставалась человеком. И мой дракон, информационный паразит, вдруг проявил не просто голод, а... сострадание. Ему был интересен её нарратив.

Я пообещал себе навестить Алису снова. Не один. С Гошей. Возможно, мы могли бы стать для неё теми самыми «понятными чудесами». А может, и она могла бы стать для Гоши учителем в чём-то более человеческом, чем данные серверов.

Перед уходом я обернулся. Гоша уже свернулся клубком, переваривая впечатления. На его спине огоньки выстроились в простой, но новый узор: силуэт кота и девочки, сидящих рядом. Всё ещё нечёткий, дрожащий. Но уже связанный.

Наблюдение: Самое странное в дружбе - это когда вы начинаете чувствовать ответственность не только друг за друга, но и за тех, кого ваш друг решил... счесть интересными. И понимаешь, что подвал - это не убежище. Это штаб-квартира. Отсюда можно путешествовать куда угодно. Даже в самые тёмные и самые светлые уголки чужого разума. И иногда для этого даже не нужно проваливаться в вентиляцию. Достаточно, чтобы кто-то провалился в твою жизнь.

P.S. На следующий день профессор Персиков, изучая флуктуации фонового поля, зафиксировал «аномальный всплеск когерентной психической активности в низкочастотном диапазоне, исходящий со стороны корпуса «Б». Он заподозрил скрытый источник квантовой телепатии и немедленно отправил Виталия с датчиками в ту самую вентиляционную шахту. Виталий нашёл там только мой вылинявший клок шерсти и старую, засохшую мышь-игрушку. «Ложная тревога, Аркадий Васильевич, - доложил он. - Просто кот баловался». Какой же он, в сущности, ограниченный, этот Виталий. Разве можно измерить дружбу и любопытство датчиком?