Заросли

Влад ехал в поезде долго, даже слишком долго. Он ехал в то место, которое он давно покинул – он ехал к своим истокам. В открытое окно задувал свежий вечерний августовский ветер. А за окном мелькали тёмно-зелёные леса. Влад был в купе один, все его попутчики давно вышли. Дорога была такой длинной, что Влад уже успел два раза прочитать небольшой роман одного современного писателя о необычном танкисте, который пытался решить сложную задачу – уничтожить немецкий танк, олицетворение духа войны. Эта книга удивительным образом вписывалась в обстановку – обложка ее была чёрная, совсем как настроение Влада, с тёмно-зелёными полосами, точно как мелькавшие леса за окном.

Вечернее солнце несмело падало на синие кожаные кресла и на лицо Влада. Влад смотрел в окно. Он всё ещё прижимал правой рукой раскрытую книгу к полке. Мысли его были смутные, он не знал, что от встречи с родными местами ждать. Всё, что он оставил в большом городе – работу, суету, бешеный ритм, – уже для него было в прошлом. Вика, его бывшая жена, тоже была в прошлом. Развелись они лет пять назад, и никто об этом не жалел. Кроме их дочки Насти. Только Настя теперь тоже была в прошлом. Боги забрали и её. Так всегда думал Влад, ему так было проще. В судьбу и в её неотвратимость в иных вещах Влад верил. Это свой путь можно изменить, но тот, что выше, над тем человек не властен.

Влад оборвал, отрезал всю свою прошлую жизнь – с момента, как он приехал в большой город, и до того мига, как он ступил на перрон, чтобы сесть в этот поезд, который вёз его теперь к его другому прошлому – его детству. Как же хорошо и беззаботно было в детстве. Нет, Влад не был инфантильным, он брал и строил свою жизнь, был готов брать на себя ответственность за себя и за других, но после ухода Насти, в нём как будто что-то сломалось, и он решил отсечь всё и просто уехать туда, где начался его путь. Там Влад хотел вновь почувствовать жизнь – просто жизнь, просто жизнь на земле, просто природу... Слишком много мусора и информационного шума в больших городах, слишком много ненужного, отвлекающего от простых и важных вещей.

Наконец поезд затормозил, и показалась нужная Владу станция. Влад вышел из вагона под дружелюбное прощание проводницы, и сразу на него накинулись прелый лесной дух и изголодавшиеся по свежей крови местные комары. Влад замер ненадолго, а потом пошёл в сторону своей деревни, до которой было километров десять, надеясь, что его кто-то подвезёт. Владу не повезло – так поздно никто в его деревню не ездил, хотя и были те, у кого имелась машина, но в такое время все уже обычно были дома. Влад шёл споро, стараясь время от времени смотреть под ноги – мало ли что могло быть на дороге или в траве. В округе водились ужи, и их всё чаще видели около домов. Это было потому, что деревня, куда держал путь Влад, была вымирающей, в ней осталось десять или одиннадцать дворов, из них несколько занимали дачники. Глушь в некогда большой деревне стояла жуткая, а заросли бурьяна просто заполонили почти всё, убивая прежнюю красоту.

Влад добрался до отцовского дома, окруженного высоким бурьяном, и ему не захотелось заходить внутрь. Краска на доме вся выцвела, облетела, даже в темноте это было видно. От покосившегося забора шёл какой-то могильный сырой дух. И это совсем не радовало Влада. Ему стало мутно оттого, что некогда такой красивый, ухоженный и тёплый отцов дом в таком состоянии. Но он отчасти сам в этом был виноват. Влад шагнул к калитке и отворил её. Ключ от дома лежал у Влада в кармане, и Влад, нащупав его и вытащив, открыл дверь. Дверь заскрипела, из дома пахнуло спёртым нежилым запахом. Влад подумал, что куда правильнее было бы приехать сюда утром, чтобы до вечера убрать дом, но свою машину он продал, а поезд был только один, тот, на котором он приехал. Ночевать на улице Владу ещё больше не хотелось, и он, наскоро приведя в сносное состояние небольшой угол, улёгся спать там на лавку.

Утром Влад занялся уборкой дома. Наносил в дом воды, постирал бельё и покрывала у колонки, покосил траву, одолжив для этого косу у соседа с другого конца улицы – деда Егора. Дед Егор косу дал, только удивился, что Влад здесь забыл. И недоверчиво покосился на Влада, передавая ему косу. Влад сказал, что приехал сюда жить. Этому дед Егор, конечно, не поверил, но высказывать своё мнение вслух не стал.

Дел в доме и на участке было много, но Влад вставал с зарёй и работал до позднего вечера, и уже через неделю дом приобрёл довольно жилой вид. Когда дел стало меньше, Влад смог по вечерам прогуливаться по деревне. Каждый угол, каждая улица, каждый дом навевал воспоминания. Влад бродил по деревне и ощущал какую-то дикую тоску при виде гремучих зарослей: крапивы, колкодеда и другой бурьянной травы. Особенно удручал разросшийся почти везде борщевик. Так выглядело запустение, покинутость. Деревня умирала. Вместе с умирающими один за одним стариками, ещё помнящими её расцвет. Из старожилов здесь остались только дед Егор и бабка Агафья, травница, что жила на горе у поля. Да и те уже смотрели в могилу, хотя были ещё довольно крепкими. Здесь жили в основном ровесники Владова отца, а кто-то был и чужой. Рядом стоящих жилых домов было мало, в основном жилые дворы были разбросаны по краям деревни.

Время шло, последние летние дни, уже по-осеннему свежие, хотя ещё и достаточно тёплые, клонились к закату лета. Влад нашёл работу в соседнем селе в СПК. Влад хорошо ладил с техникой, и его взяли комбайнёром. Пришло время жать поля, и Влад, умевший по долгу прошлой работы управляться со сложной техникой, пришёлся директору СПК очень кстати, потому что совсем недавно у него уволился комбайнёр. Работать в поле Владу нравилось – там он чувствовал связь с землёй. Ему нравилось, что работа его простая, что рядом простая жизнь, рядом поле, рядом лес, рядом полевые зверушки и травы. Там, в городе, он забрался слишком "высоко" от, теперь ему хотелось "опуститься" слишком "низко" до.

После жатвы Влад любил остановиться посреди поля, выйти из комбайна и подышать прелым, вечерним, злаковым – пшеничным или ржаным запахом, а потом только закончить работу и отогнать комбайн в СПК. Однажды ему даже вспомнилось, как он любил в детстве наблюдать за комбайнами, за тем, как они жнут поля, как крутятся их жатки, и работают "кузнечные" лапы, утрамбовывая солому, а потом, как из большой трубы сыплется зерно на растеленный по земле брезент. Влад хорошо помнил один комбайн "Дон", который сам был зелёный, а жатка у него была красная. Этот комбайн казался Владу особенным. Кто-то рассказал ему, что был другой комбайн "Дон" красного цвета, и он горел, спасти удалось только жатку, а потом она попала на этот комбайн, потому как его жатка сломалась. Или же всё было наоборот. Влад точно не помнил.

Так продолжалось какое-то время: Влад работал в поле или на ферме СПК, приезжал домой на купленном им в районном городе велосипеде, делал домашние дела. А в выходные он любил скататься в поля или в лес, или же делал что-то на участке, в доме или бане. Иногда к нему приходил дед Егор, и они долго говорили за крепким чаем за жизнь. Дед Егор уже Влада принимал за своего, но всё равно до конца не верил, что Влад останется в этой глуши навсегда. И иной раз говаривал Владу об этом. Влад не отрицал. Он сам не знал, как долго ему захочется здесь жить, но то, что он не вернётся в большой город, Влад тоже знал. Ничто теперь не могло заменить ему пьянящего яблочного запаха сада, прелого и влажного запаха полей, соснового и елового духа лесов, высокого голубого неба.

Как-то в выходной Влад шёл вечером по деревне. И ему встретилась баба Агафья. Она осмотрела Влада с ног до головы и попросила помочь ей с дровами. Сказала, что боится, что газ пропадёт, а зима обещает быть холодной. Вот и хочет заготовить дров на зиму. Влад, не думая, согласился, и они с бабой Агафьей пошли к ней. Баба Агафья жила на горе, за которой было поле, а рядом текла небольшая речка. Влад наколол дров и сложил их под навес у сарая. Баба Агафья позвала его в дом, предложила отужинать у неё. Влад и на это согласился. Дома у бабки Агафьи было чисто, а на обеденном столе лежали яблоки. Хозяйка вытащила из печи чугунок с молодой картошкой и поставила его на стол. Ложки у бабы Агафьи были деревянные. После еды баба Агафья предложила Владу чай. Он уже хотел было отказаться и пойти, да больно тепло и как-то по-домашнему было у бабки Агафьи дома. И Влад остался. Чай бабка Агафья тоже достала из печи – он был сварен в чугуне. Это были малиновые, вишнёвые и смородиновые ветки, вываренные в воде. Этот "чай" бабка Агафья называла взвар. Начали пить взвар. Таким трепетным теплом взвар разошёлся по всему телу Влада, что он на миг забыл всю свою взрослую жизнь и словно бы оказался в детстве. Ему вдруг представилось, что он находится в доме отца, отец сидит за столом, а рядом хлопочет мать, а в углу у окна читает газету дед, а бабушка вышивает рядом на лавке. Бабка Агафья принялась рассказывать Владу о своей жизни, о молодости, и Влад её упоённо слушал. О Владе бабка Агафья тоже спрашивала, и он ей всё рассказывал. И как-то так бабка Агафья умела задать вопрос, что Владу не приходилось обходить неприятные темы, их будто не существовало. Беседа была необычная, волшебная. И Влад не заметил, как стемнело. А старая травница продолжала говорить. И Влад говорил с ней тоже. Окна уже покрылись вечерней влагой, и по стеклам стали ползать ужи. Влад заметил это и сказал бабке Агафье. Бабка Агафья сказала, что ужей здесь настолько много, что она на них давно не обращает внимания. Бывает и на кровать упадут – и к этому травница привыкла.

От бабки Агафьи Влад уходил поздно. А утром он решил пройтись по деревне. Он шёл около улицы, где из жилых остался только один дом. Влад знал, что на этой улице жил его деда двоюродный брат. Люди говорили, что он колдун. Правда это или нет, Влад не думал. Но допускал, что это может быть так, ибо двоюродный брат деда был странный, хоть и очень добрый. Владу захотелось дойти до дома дедова брата, и он свернул в улицу. До нужного дома он дошёл легко: там ещё косили. Дом "колдуна" был нежилой, но трава во дворе была скошена, значит его дети или внуки время от времени сюда приезжали. Открывать калитку и входить Влад не стал. Он только посмотрел во двор через щель в воротах – на Влада повеяло чем-то прошлым, как будто тот старый мир, которого больше не вернуть и который был в его детстве, сохранился там, и Влад почувствовал, что его двоюродный дед словно бы тоже там – во дворе, за этими воротами. Влад положил ладонь на железную трубу ворот, и в этот момент ветер подул сильнее, и деревья вокруг зашелестели громче. Влад сделал несколько шагов дальше по улице и остановился, потому что там был бурьян. Из бурьяна выскочила жаба и проскакала по траве мимо Влада. Влад задумался. Заросли кругом навевали печальные мысли: вымирала деревня, вымирал целый уклад, целая жизнь. Умирала память. И прежний мир. В деревнях ещё осталось много от прошлого. Город таких воспоминаний не хранит. Что будет, если деревня совсем уйдёт, канет в небытие? Уйдёт целая эпоха. Безвозвратно. Об этом думал Влад. Потом он пошёл к себе. Вечером стало известно, что в современном нестойком и неспокойном мире – или "мире"? – кое-что изменилось: политический конфликт приобрёл новую остроту. Влада это заставило задуматься. Новости эти ему были совсем не по душе. Он хотел что-то сделать, что-то внутри у него рвалось наружу, понукаемое воспоминаниями о прошлом, о другом мире, о его детстве – то было совсем другое время, более настоящее, более здоровое, это был мир, которого больше никогда не будет.

Утром Влад уехал на смену. Но его тревога не ушла. А вечером, дома, его что-то сосало и разъедало изнутри. К Владу пришёл дед Егор, у деда Егора было сегодня какое-то философское настроение, и он говорил Владу о чем-то своем, а потом махнул рукой и ушёл к себе. Состояние Влада только ухудшилось. Он ходил по тёмному, немного сырому дому, дышал уже почти осенним воздухом, проникавшим через приоткрытое окно, и пряным яблочным духом. Взгляд его упал на книгу о вечном танкисте и о его вечном железном противнике, и Влад тогда понял, как ему поступить.