Затонувшая субмарина

От автора

Упомянутого атомохода, описанного в данной книге, на самом деле не существовало.

Автор позволил себе завуалировать события на своё собственное усмотрение, опираясь и руководствуясь фактами исчезновения тех или иных подводных лодок, о которых читатель, вероятно, и без того знал из бесчисленных источников исторических архивов.

Все персонажи, локация и сам сюжет придуманы автором намеренно, облекая фабулу данного произведения в жанр научной фантастики с элементами экскурсов в историю, мистики и хоррора.

Итак…

Добро пожаловать в цикл «Необъяснимые аномалии».

Глава 1

1986 год.

Норвежское море близ Фарерских островов.

Борт атомохода последнего поколения класса «Тайфун».

Рубка управления.

08 часов 18 минут по вахтенному журналу.

В тот день, как назло, у мичмана Карпухина всё шло не по плану.

Вначале, с самого утра, не заладился разговор с дежурным вахтенным офицером, предполагая на будущее довольно неприятный осадок. В общем-то, и придраться офицеру было не к чему, однако Карпухин всё же выслушал несколько оскорбительных слов, зайдя в рубку управления не во время своей вахты. А всё потому, что хотел кое-что шепнуть на ухо своему приятелю-рулевому, о каких-то смутных предчувствиях, посетивших его сразу после завтрака. Что-то неясное и тревожное теребило душу мичмана, пытаясь вырваться наружу.

— Ты как? — спросил он шёпотом рулевого, своего напарника, Синявского, пока вахтенный офицер разбирался с картами маршрута. — Ничего не улавливаешь?

— А что я должен улавливать? — отвлекшись от навигационной системы, удивился рулевой, приводя рули погружения в положение покоя. — Как будто всё в порядке. Вахту принял, идём в надводном режиме, горизонт пуст, сонар не активирован.

— Я знаю, — покосился мичман на дежурного офицера. — На моей вахте как раз всплыли. Но не это меня тревожит. Сдав смену, я отправился в кают-компанию завтракать. И знаешь что?

— Что?

— Она была совершенно пуста.

У Синявского поползли вверх брови.

— И что?

— Ну, ты же знаешь, в это время там должны завтракать все наши старшие офицеры, начиная от командира судна и заканчивая его помощником. Минимум шесть человек. А столовая пуста. К тому же, в отсеках слышен какой-то неясный гул, доносящийся из реакторной установки.

Они говорили шёпотом, чтобы вахтенный не услышал ноток тревоги в их напряжённом голосе. Но именно в этот момент за спиной Карпухина раздался недовольный окрик:

— Мичман, вы здесь что-то забыли? Насколько мне известно, ваша вахта окончилась. По существующему протоколу вы не должны находиться в рубке управления после сданного дежурства. Или мне доложить старшему помощнику?

Карпухин многозначительно бросил взгляд на Синявского, как бы говоря: «Видишь? От нас явно что-то скрывают. И скрывают намеренно. Недаром мы в авральном режиме пошли на всплытие»!

Отдав честь, он поспешил ретироваться. Вахтенный офицер проводил его недобрым взглядом. Проходя между переборками отсеков, Карпухин отчётливо уловил запах какой-то ощущаемой гари, доносившейся, казалось, из всех стыков внутренней обшивки.

Атомный подводный крейсер последнего поколения класса «Тайфун» имел длину едва ли не полутора футбольных полей. Ему принадлежал абсолютный рекорд погружения среди подводных лодок его класса — 1087 метров, что на 60 метров больше погружения атомной лодки «К 278», затонувшей в результате пожара на борту.

Сейчас субмарина шла в надводном режиме уже несколько часов, всплыв на поверхность Норвежского моря недалеко от архипелага Фарерских островов. В этих географических координатах за шестидесятой параллелью на данный момент не должно было находиться никаких пассажирских или грузовых судов, однако командир субмарины велел подняться в ночные часы, так как авральное всплытие произошло совсем не по плану. Необходимо было избавиться от груза цистерн главного балласта, отчего судно и пошло на подъём. Карпухин лично управлял рулями всплытия, подчиняясь командам старшего помощника.

И вот их нет. Никого. Нигде. Столы с посудой пусты. Перекусив наспех и никого по-прежнему не встретив, он отправился в рубку управления поделиться своими сомнениями с Синявским, уловив по пути звуки гула, а теперь уже и запах гари. В кубрик идти не было смысла, если продвигаясь сквозь бесчисленные люки и переборки, тебе не встречается ни один член экипажа, насчитывающего более сотни человек.

Куда все подевались?

Отчего так пусто во внутренних отсеках?

Где команда?

Куда, к чертям собачьим, провалились командир и его офицеры?

Эти вопросы накатились на мичмана, словно сошедшая лавина со снежных гор.

— Эй! — крикнул он в пустоту переходов и технических отсеков. — Есть кто впереди? Трофимов! Кудрявцев! Брикетов! — Он едва не поперхнулся, озаренный внезапной мыслью, что он здесь сейчас совершенно один. Рубка осталась за спиной, реакторный блок под ним, кубрик впереди, а кругом нарастающий неясный гул и запах гари, который стал гораздо отчётливее.

Подняться на внешнюю палубу? — мелькнуло у него. — Вдохнуть чистого морского воздуха? Может, все высыпали наверх, подышать? Чёрт! Здесь где-то должны быть в ящиках респираторы. Запах горящей проводки с примесью чего-то неопределённого витал теперь по всем отсекам.

…И тут, именно в этот момент, всё и произошло.

***

Сначала завыла сирена.

От её стремительного звука, казалось, взорвались барабанные перепонки. Погасли и включились красные лампы, оповещающие угрозу экипажу. Заработал аварийный генератор. По гигантскому корпусу судна прокатилась акустическая волна, заставившая атомоход замереть на месте. Движение прекратилось. Подводная лодка остановилась внезапно, словно наткнулась на невидимый барьер. Завибрировав всеми отсеками, трюмами и переборками, громадная конструкция будто задрожала от страха. Карпухина откинуло спиной к люку и, едва не впечатавшись в него, он сполз по стене, выкатив глаза в изумлении. Такого прежде никогда не происходило.

— Э-эй! — заорал он вторично. — Что происходит? Мне ответит кто-нибудь? Есть кто на палубе?

В ответ только нескончаемый гул и беспрерывные завывания сирены. Раздался чудовищный хлопок. Несколько сотен атмосфер расплющило бы мичмана своим давлением, если бы не промчавшаяся по коридорам ударная волна, опрокинувшая Карпухина на спину. Он уже ничего не ощущал. Гигантский корпус судна трясло, словно снаружи его подбрасывала чья-то неведомая и всесильная рука, совершенно не считаясь с уровнем гравитации.

Сквозь стыки внутренних обшивок повалил густой едкий дым. Автоматически закрутились лампы красного оповещения пожара. Забортная вода, казалось, готова была проникнуть внутрь сплошным бешеным напором, затопляя судно своей массой. Лодка ткнулась носом в волны, стремительно опускаясь вниз и погружаясь в пучину без всяких команд экипажа.

Это была уже катастрофа.

Карпухина протащило по палубе какой-то инерцией, тело ударилось об угол переборки, наступил кратковременный обморок, после чего, на миг придя в себя, мичман дико и безысходно заорал.

Его крик потонул в оглушительной вспышке, промчавшейся по всем палубам и отсекам. Полыхнуло струёй расплавленной плазмы, вырвавшейся из реакторов. Уровень радиации бешеным всплеском зашкалил все мыслимые и немыслимые показания датчиков. Сразу накатила волна обжигающего жара. Тело мичмана покрылось волдырями, выплёскивая на кожу потоки смрадного гноя. Ослепленный беспрерывными, сменяющими друг друга всполохами нестерпимого сияния, его тело обмякло, теряя все необходимо важные функции организма.

Колоссальная конструкция чёрной сигары стремительно пошла под воду, оставляя на поверхности Норвежского моря огромное расплывающееся маслянистое пятно, похожее на выросший из воды плавучий остров. Всё было кончено. Не прошло и трёх минут, как атомоход класса «Тайфун» ушёл носом в бездонные пучины Северного океана.

Мичман Карпухин ослеп, оглох, превратившись в факел пылающей мумии. Он так и не успел выбраться на внешнюю палубу, вдохнуть свежий чистый морской воздух. Внутри корпуса субмарины его расплющило давлением, раздавив тело в бесформенную кровавую массу.

Мир его праху, он был отважным подводником.

***

…Синявскому повезло гораздо больше.

Как только рули управления перестали слушаться его команд, и по корпусу судна прошла вибрирующая волна всполохов радиационного сияния, он сразу смекнул, что оставаться в рубке управления губительно для жизни. Тут уж было не до сантиментов. Видя, как громадную подлодку начинает трясти, он, не спрашивая разрешения дежурного офицера, кинулся к ближайшей перегородке с лестницей, ведущей на верхнюю палубу. Тем более среди матросов экипажа началась самая настоящая давка. Каждый пытался выбраться наружу, отталкивая своих товарищей по кубрику, каждый хотел завладеть спасательным жилетом, в то время как по всему судну раздавались взрывы и сигнальные сирены оповещения тревоги.

— Куда?! — орал дежурный офицер. — Назад! — Он ещё пытался что-то кричать, но сам уже понимал: ещё минута-две, и лодка пойдёт ко дну вместе со всем экипажем. Обведя оцепеневшим, безумным от оторопи взглядом вышедшие из строя приборы, вахтенный тут же кинулся к проходу, справедливо рассудив, что отправится на дно вместе со всем оборудованием. Рубка опустела.

В проходах корчились, воя от боли, обожжённые тела. Весь корпус трясло, в отсеках полыхало пожаром разорвавшегося реактора, струи расплавленной плазмы всполохами проносились по переборкам, наполняя судно бешеной радиацией, вырвавшейся из атомных накопителей. Начинался самый настоящий ад.

— Все наверх! Надеть жилеты! — слышались из динамиков приказы командира лодки. Синявский ещё успел удивиться, откуда появился командир, если его приятель Карпухин говорил, что за завтраком не застал ни его самого, ни его помощников. Эта кратковременная мысль стремительно пронеслась в голове рулевого, когда чьи-то руки подтолкнули его снизу, подбросив вверх по трапу так, что через секунду он оказался у люка внешней палубы. Кругом полыхало огнём. Люди кричали, бросались в воду с обожжёнными телами и лицами, многие вслепую пытались погасить на себе одежду, сбивая пламя голыми руками. Катастрофа была неминуема. Судно уже погружалось в воду, не слушаясь руля, с вырвавшимися из реактора напорами разжиженной плазмы. Более ста человек, запертые в машинном отделении, в отсеках, кубрике и переборках, уходили в пучину вместе с колоссальным чудом инженерной техники, которое теперь превращалось в останки некогда могучего атомохода. Человек пятнадцать метались по палубе, заливаемой холодной до ужаса водой Норвежского моря, пытаясь найти выход, любой ценой оставшись в живых. Среди них был и Синявский, с обожженными руками, почти ослепший и отупевший от боли при сполохах радиации. Натыкаясь друг на друга, не видя перед собой дневного света и не чувствуя уже ничего кроме разрывающего изнутри пожара, подводники раздирали на себе одежду, хватали разинутыми ртами холодный воздух и падали за борт, тотчас застывая в волнах от обледенения. Декомпрессия и охлаждение организма превращали их тела в обледенелые коконы ещё прежде, чем их головы показывались над поверхностью воды. Автоматически выстрелившие катапультами спасательные надувные плоты, раскрывающиеся сами собой под напором давления, уже не способны были принять едва барахтающихся в воде матросов. Только два или три подводника едва дотянулись обмороженными руками до резинового борта первого плота. Водоворот уходящей под воду субмарины увлекал за собой захлебнувшихся в студеной воде людей, среди которых в бешено вращающейся воронке всасывало и Синявского. Почти слепой, обезумевший, обожжённый и обмороженный от мёрзлой воды, он захлёбывался, дико воя от безысходности:

— Помо… по-моги-те-е!

Рядом, буквально в метре от него, в водовороте крутилось и вертелось тело вахтенного офицера, который ещё несколько минут назад отчитывал в рубке вошедшего не в свою смену Карпухина. Тело уже окоченело с раскрытым ртом от панического ужаса, хотя не прошло и тридцати секунд с момента, как офицер упал в воду. Низкая температура Северного океана моментально охлаждала организм, не давая ему даже жалкой попытки бороться за жизнь.

— Гос-по-ди… — орал, захлёбываясь, ничего не видя, Синявский. — Ме-ня заса-сыва-ет… — он набрал ртом леденящей солёной воды и окончательно захлебнулся, увлекаемый в пучину напором вращающейся воронки. Ещё секунда, и всё будет кончено.

Именно в этот момент его за воротник куртки схватили чьи-то руки. Потянули вверх, перехватили ещё одними руками, подтянули, перевалили за борт и бросили на дно надувного плота. Бешено вращаясь и крутясь, резиновый плот швыряло в разные стороны. Рядом из волн к небу с чудовищным грохотом вырвался гигантский тромб вспухшего, как гриб, гейзера — это взорвались от давления кислородные цистерны воздушных накопителей, уже поглощённые бездонной пучиной. Вслед за вырвавшимся с оглушительным хлопком тромбом, на поверхность океана начали всплывать громадные пузыри, превращаясь в расползающиеся по воде маслянистые пятна, образуя вокруг плота нечто похожее на успокоившуюся гладь отдельного водоёма. Масляное пятно гасило волны, расплывшись вокруг плота на несколько сотен метров. Всё стихло, воронка напоследок лениво качнулась и ушла в глубину. Атомоход класса «Тайфун» опускался под ними в бездну тектонического разлома литосферной плиты, оставляя на поверхности всплывающие фрагменты разрушенной взрывами конструкции.

Их было трое. Двое кричали, высматривая в успокоившейся воде хоть какие-то признаки жизни, один лежал на дне плота, только начиная приходить в себя от столь ужасного потрясения. Предназначенный для спасения надувной плот мог бы вместить ещё с десяток тонущих людей, но уцелели лишь трое. Повсюду на ленивых теперь волнах качались вздувшиеся трупы обледенелых матросов. Тут и там продолжали всплывать различные предметы обихода команды экипажа: лёгкие алюминиевые миски, пластиковые контейнеры, резиновые обрывки шлангов, разорванные давлением остатки приборов и прочего оборудования, сотнями мелких фрагментов устлавших всю водную поверхность вокруг плота.

— Жив? — закашлявшись и выплёвывая мутную слизь, спросил чей-то голос. Синявский едва дышал, но в пелене вылезших из орбит незрячих, почти слепых глаз, неуловимо различил какой-то зыбкий силуэт, склонившийся над ним. — Сейчас укроем одеялом, — продолжил голос. — Они должны находиться в непромокаемом отделении каждого спасательного плота вместе с аптечками, ракетницами и пайками провизии. Для таких вот непредвиденных случаев.

— Точнее, катастроф, — добавил другой голос, показавшийся Синявскому до боли знакомым. — Наша скорлупка затонула со всем экипажем. Сколько не звали, сколько не переворачивали багром разбухшие тела — все одинаково мертвы. Ещё больше ушло под воду внутри отсеков. Это даже не катастрофа. Это истребление! Нас осталось трое.

— Отку… откуда у вас багор? — подал слабый голос Синявский. Вместо привычных слов вырвался какой-то булькающий хрип, перешедший в нестерпимый обжигающий кашель. Более глупого вопроса в сложившихся обстоятельствах он не задавал никогда в жизни. Справедливости ради необходимо отметить, что мозг работал сейчас в авральном режиме, и в голову могла прийти не только такая безрассудная мысль, отвлекая его сознание от чудовищных последствий катастрофы.

Двое уцелевших уставились на рулевого со смутным чувством нарастающей тревоги. А не тронулся ли парень умом, побывав в объятиях ледяной воды? Причём тут какой-то багор, когда только что на глазах погибли сотни их товарищей?

— Бинокль тоже есть, — счёл необходимым поставить в известность первый голос. Синявский уже перестал рыдать, продолжая только едва слышно всхлипывать, по-прежнему открывая глаза полные слёз. Зрение постепенно восстанавливалось. Полярное солнце, незаходящее в этих широтах и не виденное им несколько недель в подводном режиме, заставляло щуриться от нестерпимого, как ему казалось, сияния.

И… о чудо!

Он разглядел в свинцовом набухшем небе парящую чайку! Потом ещё одну. И ещё. Птицы делали круги над местом трагедии, высматривая, очевидно, останки пригодной для них пищи.

— Чай… — закашлялся он, высвобождая ослабшую руку по направлению к небу. — Чайки.

— Да, — откликнулся второй напарник, поднося к его рту флягу. — Чайки. Хлебни коньяку. Эта незаменимая вещица была прицеплена к моему поясу, и в водовороте, надо же, уцелела, не поглотившись пучиной. — Он поднял голову Синявскому и усадил, прислонив спиной к борту. Качка утихла. Спасательная конструкция надувного плота тихо и мирно колыхалась на ленивых волнах, вокруг которой в радиусе сотен метров виднелось огромное расплывшееся масляное пятно.

— И чайки, — повторил первый, — и суша видна на горизонте в бинокль. Очевидно, какой-то из Фарерских островов. Мы как раз в их координатах. Всплыли, взорвались, потонули.

Только теперь, сделав глоток, Синявский смог протереть набухшие глаза и, дрожа всем телом, осмотреть обоих спасителей. Первого он знал по дежурствам на вахте, но никогда не пересекался, здороваясь лишь при мимолётных встречах. Даже не помнил его имени. Второй же, напротив, был ему отчётливо знаком, причём, не понаслышке, а самым настоящим, что ни на есть, образом.

— Ковальчук! — вырвался крик радости из его обожжённой гортани. — Серёга!

Тот склонился с флягой, вливая в рот очередной глоток.

— Да. Собственной персоной. Когда увидел тебя, барахтающегося в воде, едва не захлебнувшегося, сразу потащил наверх. Борис мне помог.

— Борис, — представился второй. — По совместительству механик нашего затонувшего судна.

Знакомство состоялось. Если бы не горький осадок от чудовищной трагедии, посетившей их атомоход, можно было подумать, что приятели не виделись какое-то время и, встретившись, закидывали друг друга вопросами.

В течение получаса они расспрашивали, кто и де, в каком месте находился во время катастрофы. Кто был рядом, кто остался в трюмах, отсеках, кубрике или машинном отделении. Видел ли кто их командира. Что могло уцелеть, и что из качающегося на волнах необходимо в первую очередь поднять на борт плота, подцепив чудом уцелевшим багром. Ещё полчаса ушло на проверку неприкасаемого запаса, спрятанного в непромокаемое отделение надувной конструкции. Как и предполагали, здесь находилась аптечка, внушительный анкерок пресной воды, десяток ракетниц, спасательный жилеты и дюжина пайков с галетами, сушёным мясом, шоколадом и даже рассыпным табаком в жестяной упаковке. Кроме того, к каждому плоту был прикреплён автоматический маячок, начинавший посылать пеленгующие координаты, как только плот принимал рабочее состояние. Сейчас маячок мигал красным светом, посылая сигналы куда-то в стратосферу, где над планетой висели геологические зонды.

— Кто-то знает, успела рубка радистов подать сигнал бедствия? — спросил Синявский, уже частично пришедший в себя, помогая переваливать внутрь через борт то, что они зацепили багром.

— По всей видимости, никто из радистов не успел, — предположил Борис, отдуваясь под тяжестью набухшего куска брезента, неизвестно каким образом не пошедшего ко дну. Они подобрали ящик размокших, превратившихся в кашу галет, несколько облегчённых исковерканных взрывом приборов, качающихся на волнах. В ход шло всё, что могло им пригодиться на том островке, который они разглядели в бинокль. Вопрос теперь состоял в том, как до него было добраться.

Укутавшись одеялами, они прислонились друг к другу плечами, чтобы хоть как-то согреться. Одежда немного подсохла на солнце, но была по-прежнему обледеневшей, отчего у всех троих чувствовался непривычный озноб.