Зависть

Жизнь у Анны Васильевны была выстроена, как крепкий, добротный дом. Каждый кирпичик - ровный, проверенный годами. Муж Игорь, не бог весть какой романтик, но надежный, как швейцарские часы, работал главным инженером на заводе. Двое детей, Катя и Сережа, учились если не блестяще, то твердо, радуя маму разными призовыми местами на олимпиадах по физике и литературе. Их трешка в панельной пятиэтажке была не просто квартирой, а настоящим семейным гнездом. Уют и спокойствие.

Все изменилось в один душный июньский вечер. Анна Васильевна, поливая на балконе герань, увидела, как у подъезда останавливается новенькая иномарка. Из нее вышла соседка с верхнего этажа, Алла, вся загорелая, сияющая, с чемоданом на колесиках, с наклейками аэропорта.

- Анна, здравствуй! - крикнула та, задирая голову. - Мы вернулись! Из отпуска, с Крыма!

Анна Васильевна вежливо улыбнулась:

- Ну и как?

Этот вопрос стал роковой ошибкой. Алла, не откладывая рассказ в долгий ящик, с места начала громко перечислять всё, всё, всё!. Лазурное море, виноград, сладкий, как мед, походы в горы, романтические вечера, пятизвездочный отель с «все включено»… Каждое слово било по Анне Васильевне как пуля. Они с Игорем уже лет десять никуда не выбирались, кроме дачи. «В следующем году скопим», - говорил муж. Но следующего года все не наступало.

И тут, пока Алла с упоением описывала закат над «Ласточкиным гнездом», в душе Анны Васильевны что-то перевернулось. Тихое, мирное довольство, в котором она жила много лет, вдруг помутнело, сжалось в комок черной, едкой зависти. Не просто «хочу тоже», а нечто более ядовитое: «Почему ей? Муж ее проходимец, вечно в каких-то сомнительных схемах крутится. А дети балованные бездельники. И дома у них безвкусная показуха. Заслужила ли она такое счастье? Нет!»

Мысль пролетела осознанной искрой: «Вот бы и ей когда-нибудь познать, что такое настоящие проблемы, а не ее надуманные переживания по тратам на спа-процедуры».

Закрыв дверь балкона, Анна Васильевна отмахнулась от этого чувства, как от назойливой мухи. «Что поделаешь, позавидовала по-черному. Грешно это. Но ничего страшного».

Она и не подозревала, что эта маленькая искорка не погасла. Она упала в сухую траву ее благополучия и стала ждать.

Первое, что испугало Анну Васильевну, стал муж Игорь. С ним случилось что-то непонятное. Спокойный и рассудительный, он стал раздражительным, начал задерживаться на работе, а вернувшись, молча утыкался в телевизор. Потом Анна Васильевна нашла в кармане его куртки флакон со средством, устраняющим запах алкоголя. Он стал пить. Не запоем, а как-то мрачно, методично, будто пытался потушить внутренний пожар, о котором не мог рассказать. Ссоры стали нормой. Однажды, после особенно жаркой перепалки, он посмотрел на нее пустыми глазами и сказал:

- Я не узнаю тебя, Аня. В тебе как будто червяк завелся. Злой какой-то.

И ушел. Не к другой, нет. Сначала просто из дома. А через месяц подал на развод.

- Устал… - говорил он. - От тебя, от жизни, от всего. Чувствую, будто на мне крест поставили.

Семья лишилась стержня и начала стремительно рушиться. Катя, всегда такая мягкая и послушная, связалась с компанией странных, молчаливых парней. Бросила институт. Сережа, подававший надежды в математике, вдруг провалил ЕГЭ. Не сдал, а именно провалил. Пришел на экзамен и не смог решить простейшее уравнение. Словно ум отключили.

Анна Васильевна металась, как раненая птица. Она искала причины в себе, в плохом воспитании, в дурной наследственности. Она не спала ночами, плакала, ходила по гадалкам и бабкам, которые в один голос твердили:

- Сглаз сильный. Порча на одиночество и бедность. Кто-то очень позавидовал.

Она искала врага вовне, не подозревая, что зерно было посеяно ею самой.

Шли годы. Дети, некогда ее гордость, влачили жалкое существование. Катя перебивалась случайными заработками, дважды выходила замуж, и оба раза мужья ее бросали, словно заражаясь той же аурой неудачи. Сережа, перепробовав десяток работ, так и не смог нигде удержаться. С ним постоянно случались какие-то странные происшествия: то договор потеряет, то начальник на него без причины накричит, то техника выйдет из строя прямо в его смену. Они жили с матерью, и их взрослое присутствие было не помощью, а вечным упреком, молчаливым напоминанием о крахе.

Однажды поздней осенью, вытирая пыль с серванта, Анна Васильевна наткнулась на старую фотографию. Они с Игорем, молодые, счастливые прямо возле дома, под балконом. Катя и Сережа-дошкольники смеются на первом плане. И тогда, будто пелена с глаз упала, ее пронзила память. Тот душный вечер. Балкон. Запах герани. И ее собственная, тихая и ядовитая мысль: «Вот бы и ей познать, что такое настоящие проблемы…»

Она ахнула и отшатнулась от серванта, будто от раскаленного железа. Не Алла! Она сама! Это она, ее собственная черная зависть, обернулась бумерангом и выкосила под корень все, что она так любила. Она пожелала зла соседке, а пришло оно к ней, умноженное в десятки раз. Не делай никому зла, и к тебе зло не придет. Старая, как мир, истина, которую она поняла только сейчас, когда ее жизнь превратилась в руины.

Это было не проклятие, не порча, наведенные извне. Это был закон, столь же неумолимый, как закон всемирного тяготения. Она бросила в мир камень злого пожелания, и волна, вернувшись, смыла ее собственный дом.

Анна Васильевна подошла к окну. На улице шел холодный дождь. Мир не изменился. Изменилась она. И исправить уже ничего было нельзя. Можно было только осознать и принять. Принять с безнадежным, леденящим душу спокойствием. Принять, что вернуть назад ничего нельзя…