Зайчик: Падальщик

Вкус железа во рту мне даже нравился. Он отрезвлял. Я сплюнул в сугроб, с удовольствием отмечая, как грязная, утоптанная сотнями ног белая каша окрашивается в густой пунцовый цвет.

- Паш... Паша, тебе больно?

Голосок Ксюши дрожал, как натянутая струна. Она стояла в паре метров, прижимая к груди свой дурацкий рюкзак с вышитым мишкой, и смотрела на меня огромными, полными слез глазами.

На улице стоял сильный мороз. По ощущениям было минус сорок, хотя на деле - не больше десяти. Но даже так стоять на холоде без шапки было паршивой идеей.

- Нормально.

Я вытер губу рукавом куртки, зная, что мать дома убьет за пятно. Костяшки горели огнем, кожа на них лопнула, но Валерка из седьмого «Б» сейчас чувствовал себя куда хуже. Он все еще валялся в сугробе, пытаясь собрать в кучу свои длинные ноги и остатки гордости. Из носа у него текло так, что шарф уже можно было выкидывать.

Рядом с ним валялась Ксюшина новая розовая шапка - мама с боем урвала её на рынке с получки. Белая снежная шапка, ставшая серой от грязи. Я нагнулся и подобрал её, попутно стряхивая комочки земли, снега и мелкие ветки.

Когда мне показалось, что я почистил её достаточно, я натянул шапку на голову Ксюши. Получилось немного грубо, вязаные уголки закрыли ей глаза. Я невольно хмыкнул.

- Паша! - недовольно шмыгнула носом Ксюша.

- Ха-ха, ладно, прости, - ответил я, поправляя ей шапку.

Я повернулся к Валере. Тот уже успел подняться на ноги. Одной рукой он вяло отряхивался, а другой держался за нос, из которого сочился ручеек крови.

- Еще раз увижу, что ты Сеньку задираешь - считай, что ты труп. Усёк?

- Да... - почти шепотом выдавил Валера.

- Не слышу ответа! - с сарказмом гаркнул я.

- ДА! - прокричал Валера, явно потратив на этот крик последние остатки смелости.

- Чеши отсюда, - бросил я с ухмылкой.

Валера развернулся и, шатаясь, побрел в сторону школы.

- Пошли домой. Мультики начинаются. «Дисней-клуб» пропустишь.

Я взял её маленькую ладошку в свою - горячую, сбитую, пульсирующую от адреналина. Она тут же ухватилась за меня, как утопающий за круг. Её пальчики через вязаную варежку казались ледяными.

Мы шли через поселок, и ранние зимние сумерки уже начинали сгущаться, заливая всё вокруг синильной тоской. Фонари, как всегда, не работали - только один, у сельсовета, мигал, как припадочный, отбрасывая дерганые тени.

Снег скрипел под ботинками. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Будто кто-то шел следом, но останавливался, стоило мне обернуться.

Справа, за покосившимся забором, чернел лес. Наша школа стояла на отшибе, и путь домой всегда лежал вдоль кромки тайги. Обычно я не обращал на него внимания - ну елки и елки, дрова и смола. Но сегодня, может, из-за драки, или из-за того, как жалась к моей ноге Сенька, лес казался другим.

Деревья стояли слишком плотно. Словно частокол. Или зубы в гигантской пасти. Ветра не было, но верхушки сосен едва заметно покачивались, будто кивали нам.

- Паш, - тихо позвала сестра, дернув меня за рукав.

- Чего?

- А ты боишься леса?

- Да нет, чего его бояться-то?

- А вдруг там живут монстры? - с дрожью в голосе спросила Ксюша, сжимая мою руку сильнее.

Я фыркнул, но шаг невольно прибавил. По спине пробежал холодок, никак не связанный с морозом.

- Сказок меньше читай. Никто там не живет, разве что дикие звери, волки те же. Да и тех уже давно не видно.

- А почему не живут?

- Ну, потому что они стараются не приближаться к поселкам. Здесь они в опасности.

- А если они перестанут бояться?

Ксюша посмотрела на чащу. Похоже, она и вправду не на шутку перепугалась. Иногда мне кажется, что она - беззащитный зайчик, отчаянно ищущий нору.

- Я с тобой. А пока я рядом, тебя даже чёрт лысый не тронет. Поняла?

Она кивнула и шмыгнула носом.

Почему-то весь оставшийся путь мы шли в тишине, слушая гул ветра, карканье ворон и скрип снега. Угх, ненавижу снег, так противно хрустит...

Спустя минут десять мы наконец подошли к нашей крепости. Вот она, великая и ужасная «Хрущёвка»! Довольно мрачная постройка, зато уютная: в окнах соседей горел свет, а на лавочке перед подъездом сидела баба Зина с первого этажа.

Я посмотрел на наш балкон: там краснел огонек, похоже, от сигареты. Это был отец - он всегда выходил покурить в это время, в любую погоду, будь то дождь или вьюга.

Заметив нас, отец затушил сигарету и распахнул окно.

- О, Паш, Ксюша! Заходите быстрее, мамка вам картошку с сосисками приготовила, а к ним - свежесваренный чай!

- Из шиповника? - воодушевленно пискнула Сенька.

- Конечно, твой любимый.

Ксюша заметно повеселела, она бодро потянула меня вперед, намекая, что нужно поспешить. Я быстро поздоровался с бабой Зиной, и мы поднялись наверх.

- Фух, ну точно зайчик! - с одышкой произнес я на площадке.

- Хи-хи, Паша - улитка, Паша - улитка! - весело повторяла Сенечка.

Я рассмеялся. Мы открыли дверь, и в нос сразу ударил запах жареной картошки. Прекрасный запах - когда чувствую его, сразу согреваюсь, и на душе становится тепло.

Я стал снимать куртку, пряча разбитый кулак, чтобы родители не заметили. Ненавижу моменты, когда они читают мне нотации, мол «кулаками дело не решить». Ага, как же. Вот Валера так не думает.

Ксюша, раскрасневшаяся с мороза, уже стягивала валенки.

- Паш, ты будешь чай? С вареньем?

- Буду, Сенька. Иди руки мой.

Вечер прошел как обычно. Уроки, ужин, ворчание отца на правительство. Я сидел в нашей с Ксюшей комнате, делая вид, что учу алгебру, а сам тайком перематывал кассету карандашом, чтобы сэкономить батарейки в плеере. Ксюша сидела на полу, в круге света от настольной лампы, и рисовала.

Она всегда любила рисовать. Принцесс, замки, лошадок. Но сегодня она была слишком тихой. Карандаши шуршали по бумаге с какой-то пугающей скоростью. Ших-ших-ших. Черный карандаш. Снова черный. И серый.

- Что малюешь? - спросил я, откидываясь на спинку стула и разминая ноющую кисть.

- Лисичку, - ответила она, не поднимая головы. Голос у неё был воодушевленный, даже слишком.

Я встал и подошел к ней, заглядывая через плечо. Улыбка медленно сползла с моего лица.

На альбомном листе не было ни солнца, ни принцесс. Весь лист был заштрихован черными, агрессивными линиями - стволами деревьев. Они переплетались, ломались, тянулись ветками вверх. А между деревьями, в самой гуще штриховки, Ксюша старательно выводила образ… Девочки? Трудно сказать, это была будто помесь человека и лисы.

- Ого... а кто это?

- Моя новая подруга! - не отводя глаз от рисунка, ответила Ксюша.

- И... Как её зовут? - неуверенно спросил я.

- Мммм, не помню... но помню, что она лисичка!

- Ясно… Слушай, может нарисуешь, ммм… Не знаю, котика?

- Не хочу. Лисичка красивее, она поделилась со мной конфетами!

- Ксюш, я же говорил не брать у незнакомцев кон...

В прихожей хлопнула дверь - отец вышел покурить на лестничную клетку. Ксюша моргнула, а быстрые движения карандашом прекратились. Она снова стала обычной шестилетней девочкой, просто уставшей.

- Я спать хочу, - зевнула она, откладывая черный карандаш. Грифель был сточен почти под ноль.

Я помог ей расстелить постель. Укрыл одеялом, подоткнул края, как она любила - «в кокон».

- Спокойной ночи, Сенька.

- Спокойной ночи, Паш. Ты ведь не оставишь меня одну?

- Я здесь. Я на соседней кровати. Спи.

Я выключил свет и лег к себе. Рука ныла. За окном выл ветер, швыряя снег в стекло. Я закрыл глаза, проваливаясь в сон. Но перед мысленным взором все еще стоял тот рисунок. И желтые глаза этой лисы, казалось, теперь смотрели на меня из темноты нашей собственной комнаты.