Здравствуйте, я ваша ведьма Агнета. Книга 13

Бабушкины байки

Полетели дни за днями. Артефакты, добытые нечестным методом (хотя кое-кто утверждал обратное), были убраны сначала в коробку с разными защитными рунными знаками, а затем в шкаф в потайной комнате. Туда же отправился осколок от зеркала и пепел от него — тоже в защитном мешочке. Всё это было записано в тетрадь, и каждому экспонату присвоен номер. Вот я всё удивлялась на таких педантичных людей, у которых всё по порядку, а теперь сама стала такая.

Кстати, я нашла Алесины записи, в которых имелись все сведения о каждом артефакте, заключённом в потайной комнате. Я пару дней увлечённо читала их, как какую-то художественную книгу с ужастиками. Конечно, «милую» коллекцию она собрала на чердаке. Прошла по комнате, обновила защиту, посмотрела на экспонаты через стекло — брать их в руки побоялась.

Настя с отцом похоронили Ингу на кладбище Мары. Памятник для неё был убран на склад до нужного времени, а пока на её могиле красовался деревянный крест. Мара так и не захотела мне ничего рассказывать про последние минуты жизни ведьмы, однако об этом с превеликим удовольствием сообщил Шелби. Я восхитилась и одновременно ужаснулась тому, что произошло, но и осуждать подругу не стала — в такой ситуации, скорее всего, я поступила бы так же.

Какое-то время всё было тихо: дети выздоровели, я тоже. Мама находилась в унынии, но в целом оно быстро проходило, когда к ней приезжал её милый друг.

Матрёна продолжала писательствовать и гадать. Мы с ней периодически виделись, но таких посиделок, как раньше, у нас уже не было. Бабушка находилась в своём виртуальном мире и погружалась туда всё больше и больше, а я ей особо и не мешала. Она пару раз пыталась сделать селфи со мной, чтобы выложить в свой бложик, но я запретила ей это делать.

— Ну и пожалуйста, — хмыкнула она. — А я на старости лет хочу немного славы.

— Ага, до этого у тебя её не было, — хмыкнула я.

— До этого было сарафанное радио, — усмехнулась она. — И оно мне особо не нравилось.

— А с чем приходили? — поинтересовалась я.

— Да с разным, — пожала бабушка плечами. — С детками приходили маленькими: сглаз, испуг да порчу с них снимала. Грыжи разные лечила. Так интересно: приносит ребятёнка, а у него на пузике такая шишка торчит — не прямо в натуре, а в энергетическом теле. Торчит и обо всё задевает, ну и через неё свою энергию отдаёт, здоровье окружающим. Не понимает ничего и плачет, и всё больше во все стороны разбрасывает её. Ты в неё пальцем ткнёшь, аккуратно заправишь, ниточкой перевяжешь, чтобы не пучилась, и всё — и дитёнок больше не болеет и не плачет.

— А откуда такая грыжа вылезает? — спросила я.

— Так разные старшие родственники её провоцируют — кто случайно, а кто специально. Детки-то, пока маленькие, они видят сущность человеческую. Если что-то не так, пытаются предупредить, кричат, а взрослые его не понимают и не слышат.

Бабушка Матрёна прикурила трубку, выпустила сизый дымок и продолжила:

— Грыжа энергетическая — она как дыра в ауре. Ребёнок её чует, а взрослые — нет. Вот принесли мне как-то мальчонку, Стёпкой звали. Кричит без передыху, живот — будто надут, синий. А мать шепчет: «Свекровь над ним стояла, бормотала что-то, а он после этого орать начал. Я его к врачу носила, а она сказала, что нужно мне нормально питаться, дескать, у меня молоко жирное».

Я пальцем провела по пузу — а там холодный узел, будто червяк под кожей. Это «родовая грыжа» — когда старшие завистью или злобой на детей давят.

— Как же ты её убрала? — спросила я, ёжась.

— Ниткой шерстяной обвела, да заговором:

«Шишка, шишка, не расти,

На внучонка не гляди.

Кто тебя завязал —

Сам в узел попал!»

А потом иголкой тупой (чтоб не проткнуть!) поддела — и как будто воздух выпустила. Стёпка сразу уснул, а наутро живот — ровный.

— А если… нарочно сделано?

Бабка Матрёна хмыкнула и выдохнула клуб дыма.

— Как-то принесла одна мамаша тряпичную куклу. У неё ребёнок ночами скрипел зубами, да так, что кровь на подушке, да орал круглосуточно. Я куклу разобрала — а внутри волосы седые да ногти. Это свекровь порчу навела, чтоб дитя не жило.

— И что стало с той свекровью?

— Зубы повыпадали и волосы все вылезли, — усмехнулась Матрена. — Как в куклу воткнули ржавые булавки с определённым оговором, так и ей обратно всё вернулось. Как говорится, вывернуло мехом наружу.

За окном ветер завыл, а старая знахарка вдруг понизила голос:

— Но самые страшные грыжи — от мёртвых. Бывает, покойник не отпускает дитя — и у того пупок чернеет. Тогда ночью на погост приходится идти и там обряд проводить.

— И на погост ходила? — удивилась я.

— А как же, — кивнула Матрёна. — Чего только делать не приходилось.

Бабка Матрёна задумчиво постучала трубкой об пепельницу, и угольки рассыпались, как красные глаза в темноте.

— То-то вот, — начала она, прищурившись. — Была у нас в деревне девка Настя. Родила сына, да сама в тот же день померла. А ребёночек — живёт, но не живёт. Кожа синяя, пупок чёрный, будто уголь, и всё холодный, как погребная ступень.

Принесли его ко мне. Я руки навела — а от младенца запах сырой земли.

— Это покойница мать за ним тянется, — говорю.

Родня перекрестилась, а бабка Настина завыла: «Она же его любила! Как же так?»

— Любила-то любила, — ответила я, — Да душой не отпускает. Хотя, ну как она могла его любить, если не знала его совсем. Мертвяки разные бывают: может, и обозлилась, что померла из-за него, а может, напугалась, что ему без неё плохо будет.

В полнолуние пошла на погост. Взяла с собой:

— Клубок красных ниток (чтобы путь мёртвой перекрыть).

— Горсть мака (чтоб сон навеять).

— Нож с чёрной ручкой (чтобы нить между мирами перерезать).

У могилы Насти земля была рыхлая. Поставила свечу, обвела могилу ниткой, да шёпотом:

«Насть, дитятко твоё жить будет,

А тебе — свой черёд.

Не тяни его за подол,

Не зови в хоровод.

Вот тебе маку зерно —

Спи, матушка, темно».

И вот страшно-то было… Ветер стих, и из-под земли пальцы белые показались — хватают нитку! Я ножом — чух! — и перерезала. Матрёна рубанула рукой по воздуху, показывая, как это произошло, и продолжила:

— Нитка порвалась с хрустом, будто кость ломали. А из могилы вздох прошёл — горький-прегорький… Аж жалко девчину стало: не пожила толком, дитёнка своего не увидала.

Наутро младенчик такой хорошенький стал, розовенький, как поросёночек, а на могиле Насти мак пророс — алый, как кровь.

Бабка Матрёна допила чай и добавила:

— Вот только… Через год та бабка, что выла, померла. Нашли её на той могиле — сидит, будто дочку обнимает, а в руках — кукла тряпичная…

— Ужас какой. А старуха почему померла? — спросила я.

— Да я откуда знаю, — пожала плечами бабушка. — Может, от горя, а может, Настя её с собой забрала, а может, она и была виновата в её смерти.

— Вот же страсти какие. Я думала, что с детками проще всего было работать: вылили испуг, выгрызли грыжу, откатали яичком — и всё.

— Когда легко, а когда и вот так бывало. Всегда по-разному.

Бабка Матрёна вдруг замерла, её глаза стали мутными, будто затянутыми пеленой. Лампочка под потолком замигала, а по стенам побежали тени.

— Я бы не сказала, что проще, — хмыкнула она, и голос её стал каким-то чужим. — Ты думаешь, детские души — это просто? Они же, как свечи на ветру: чуть сильнее подул — и пламя погасло. Однажды привели мне девочку. Лизонька. Три года от роду.

Она медленно провела морщинистой рукой по столу, собирая в ладонь невидимые крошки.

— Глаза — как блюдца, а в них… пустота. Мать причитает: «Спит плохо, всё в углу сидит, с кем-то разговаривает». Я взяла ребёнка за руку — а она ледяная. И знаешь, что я увидела?

Я невольно подалась вперёд, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— На её плечике — синяк. В форме пальцев. Взрослой руки.

Матрёна сделала ещё один глоток немного остывшего чая. Коловерша всё это время сидел на спинке стула и внимательно слушал. Как только бабушка сказала про синяк, так он сразу ужаснулся и прикрыл маленькой лапкой рот.

— Это не живой её трогал. Бабка мужнина или мать — не помню точно, — год как в земле лежала. А перед смертью клялась, что не отдаст внучку «этой шлюхе» — про невестку, значит.

В комнате вдруг стало заметно холоднее. За окном завыл ветер, хотя минуту назад стояла мёртвая тишина. Коловерша громко отхлебнул чай из блюдца.

— Я могилу ту нашла. Земля — вся взрытая, будто кто-то выбирался или копался. Позвала местных могильщиков. Мы-то грешным делом решили, что кто-то гробы ворует — ходила тогда такая байка. В общем, выкопали: крышка вся разбита, словно по ней молотом стучали. И знаешь, что в гробу нашли? Куклу. Из волос Лизкиных сплетённую. А во рту у покойницы — локон детский.

— Правда что ли? — я на неё с недоверием посмотрела.

— Правда-правда, — закивала она.

— И вот так просто вырыли? — с сомнением спросила я.

— Тогда к этому по-другому относились, верили во многое, ну и действительно были такие банды, которые мародёрством промышляли.

— Да уж, — покачала я головой. — А девочку-то вылечила?

— Да, девочку от мертвяка избавила, — кивнула бабушка Матрёна. — Так что не говори мне про «проще». Детская душа — она как лакомый кусочек для тёмных сил. И для… других вещей тоже.

Да уж, проведала бабушку Матрёну, наслушалась всяких жутких интересных историй.

Новая работа

Новогодняя сосна у нас еще стояла, решили до весны ее не убирать. Сняли по дому только некоторые украшения, да выкинули ветки, которые начали осыпаться. По утрам я, как обычно, делала расклады людям по «Ватсапу» или «Зуму». Садилась за стол, настраивала камеру и начинала работать.

Как-то в очередной раз делала расклад, перевела взгляд на шкафы, которые закрывали дверь в потайную комнату, и задумалась о том, как бедной Катерине придется со всем этим разбираться после моей смерти. Руки сами собой выкладывали карты на стол. Как только я зависла в своих мыслях, так тут же у меня захлопнулась крышка ноутбука.

— Агнета, это не профессионально, — выругался тот, кто захлопнул мне ноут.

Передо мной стоял Шелби в вишневом галстуке и блестящем сером костюме из двухтысячных.

— У бывшего тоже был такой костюм, когда мы женились, — заметила я, — последний писк моды был. Кстати, где-то у мамы висит мое свадебное платье. Я его так и не выкинула. А ты зачем так сделал? У меня сеанс, я с человеком работаю.

— Ты сейчас сама с собой работаешь, а не с человеком. Карты на данный момент отвечают на твой вопрос, а не на вопрос клиентки.

— Не может быть такого, — помотала я головой.

— Сама посмотри, — кивнул он на карты.

Я глянула, и перед глазами поплыли другие картинки, и там совершенно не было даже намека на клиентку.

— Да, ты прав, — согласилась я с ним.

— Будь внимательна, люди же на тебя рассчитывают.

— Лучше бы они на себя рассчитывали, — проворчала я, собирая со стола карты.

— И ты тогда лишишься работы, — резонно заметил Шелби.

— И не я одна, у нас многие останутся без работы, — хмыкнула я. — Психологи всякие, коучи и прочие граждане.

Взяла в руки телефон и стала набирать сообщение клиентке: «Вырубили свет. Сейчас попробую подключиться по-другому».

— Хорошо, жду, — ответила она мне.

Перетасовала колоду, настроилась на сеанс, подключилась и стала делать расклад, уже не отвлекаясь на посторонние мысли. Карты легли ровно, энергия текла спокойно. Как только сеанс закончился, так у меня сразу раздался телефонный звонок. Посмотрела на экран — звонил Валера, тот самый следователь.

— Привет, — откликнулась я, откинувшись в кресле.

— Привет, Агнета, — голос следователя звучал чуть напряженно.

— Что-то случилось? — я покрутила карту в руках и положила ее в общую стопку.

— У меня к тебе деликатная просьба.

— Опять покойники одолели?

— Нет. Надо поговорить с одной моей знакомой.

— Я помню, как я поговорила с одной твоей родственницей, — хмыкнула я. — Кстати, как там Ольга?

— Она замуж вышла за дальнобойщика, — рассмеялся Валера, — как раз после общения с тобой познакомилась.

— С таким характером и кто-то на нее позарился, — я покачала головой.

— Кстати, характер у нее стал лучше. Хорошо ты с ними тогда поработала. У обеих родственниц жизнь наладилась.

Шелби, который присутствовал при телефонном разговоре, улыбнулся во всю пасть. Вот умеет он доходчиво объяснять с первого раза и исправлять гадкие характеры за один сеанс.

— Так что там с этой твоей знакомой? — спросила я Валеру. — Замуж не может выйти, от мужа отбиться или, наоборот, дяденька какой понравился?

— Черная полоса у нее, ну не совсем прямо черная, скорее серая. Одни сплошные неприятности, ко всему добавилась еще и апатия.

— Ну не всегда же на небе солнышко светит, иногда ночь наступает, а солнышко за тучки уходит. Бывает и такое, — вздохнула я, — А с апатией надо к доктору. Сейчас все это прекрасно диагностируется и лечится, — ответила я.

— Да это понятно, к доктору она уже сходила, порцию цветных пилюль получила, неприятности никуда не делись, апатия цветет бурным цветом и пахнет.

— Ты думаешь, это по моей части? — я перевела взгляд на Шелби, который лениво зевнул.

— Если даже не по твоей, поговори с ней, а? Пока тетка в окно не вышла. Ты же умеешь мозги вправлять.

— Ну так, — пожала я плечами.

— Вот и отлично. Когда она к тебе может приехать? И сколько тебе за работу перевести? Я сейчас тебе на карту нужную сумму скину.

— Сколько сейчас психологи за час работы берут?

— Понял, сейчас скину, — ответил он, — Так, когда и во сколько ей можно к тебе приехать?

— Завтра сможет? Во второй половине дня, желательно к трем.

— Сможет. Ее уволили, так что отпрашиваться ни у кого не надо. А ты ее встретить сможешь? У нее машина на ремонте, так что приедет на автобусе.

— Дай ей мой номер телефона. Как к деревне станет подъезжать, так пусть мне звякнет.

— Ого, даже так, — удивился Валера.

— А чего ты удивляешься? — спросила я.

— Так вечно тебя уговаривать надо, а тут ты так просто и легко согласилась.

— Наверно, у меня сегодня настроение хорошее, — хмыкнула я.

— Заметно, не язвишь, — хохотнул он.

— Сейчас ты у меня договоришься, — проворчала я беззлобно, — Ты ее завтра сам заберешь или как?

— Да я вроде не планировал никуда вечером ехать, тем более ты же знаешь, у меня работа ненормированная.

— Муж за ней приедет?

— У них сейчас сложности в отношении с мужем.

— Прямо полная жо… жизненная ситуация, — задумчиво проговорила я.

— Я же говорю — полоса серая.

— Тогда скажи ей, чтобы с собой взяла сменную одежду, белье, полотенце. Утром тогда на автобусе от меня поедет. И да, если она приедет ко мне на автобусе, то это где-то в четыре-пять, точно не знаю его расписание, давно не ездила. Если не сможет, не захочет, форс-мажор, то пусть отзвонится, чтобы я ее не ждала.

— Спасибо тебе, Агнета.

— Ага. Надеюсь, у этой характер не такой, как у Ольги.

— Нет, она мировая баба, ну вот свалились на ее голову все неприятности. Вроде ничего страшного, но все разом, — вздохнул Валера. — Жалко ее очень.

— Ну вот и посмотрим, что и как.

Мы еще немного с ним поговорили о наших близких.

— Ладно, Агнета, мне пора, надо работать. Спасибо тебе еще раз за то, что не отказала.

— Пока не за что. Пока-пока.

Я сбросила звонок и посмотрела на Шелби.

— Что?

— Ты так быстро согласилась ее посмотреть, — удивленно сказал он.

— Мне просто скучно, — вздохнула я, перетасовывая колоду.

— Ого, ты начинаешь подсаживаться на это все, — рассмеялся он.

— Я бы так не сказала, — покачала я головой и убрала колоду в стол, достав другую. — Просто иногда хочется живого человеческого общения.

— Угу. Давно ты никого не принимала в своей летней кухне.

— Ну да, как тогда мне эта хтонь разнесла кухню, всадив в ногу осколок, так и не принимала. Интересно, что там с той дамочкой сейчас происходит.

Я отложила колоду карт в сторону, пододвинула к себе ноутбук и в поиске набрала ее имя.

— Смотри-ка, новые видюшки она записывать начала, — сказала я с удивлением.

Шелби, лениво развалившийся на кресле, лишь презрительно фыркнул.

— Да это, наверно, из старого архива, — не поверил он мне.

— Да нет же, это новое, посмотри сам. Выглядит она, конечно, фиговенько, но вещает весьма бодро.

Перевернула устройство в его сторону. Шелби нехотя подошел, его тень легла на клавиатуру.

— Точно, — кивнул он. — А еще на ней защита стоит, и кто-то ее почистил.

— Ты это видишь? — удивилась я.

Я развернула ноутбук к себе, пристально вглядываясь в экран. Пальцы снова забегали по тачпаду, увеличивая изображение.

— Да ты сама присмотрись.

— Точно! — воскликнула я. — Значит, кто-то взялся за нее.

Я закусила нижнюю губу, продолжая изучать экран, будто пытаясь разглядеть в пикселях что-то большее, чем было видно на первый взгляд.

— Ты знаешь, а я даже рада, что у нее все потихоньку налаживается, — улыбнулась я. — Ладно, не буду наступать на старые грабли и сделаю расклад на новую пациентку. Хотя я думаю, что там не по моей части.

— Ты разложи и посмотри, — кивнул Шелби.

Я раскинула карты по привычному раскладу, пальцы скользили уверенно, будто сами знали, куда ляжет каждая. Первая карта упала с легким шуршанием — Пятерка Мечей.

— Ох, — вырвалось у меня. — Ну что ж, конфликты, поражение… Ничего удивительного, если у нее «серая полоса».

Шелби повернулся, наблюдая за раскладом. Вторая карта — Башня.

— Вот и неприятности, — проворчала я. — Все рушится, стабильности ноль.

Третья карта легла крестом — Девятка Кубков.

— Странно… — нахмурилась я. — Вроде бы удовлетворение, исполнение желаний, но в таком окружении?

Шелби фыркнул:

— Может, она просто в иллюзиях сидит?

— Возможно, — согласилась я. — Но вот четвертая…

Рыцарь Пентаклей упал в позицию «ближайшее будущее».

— О, — я прищурилась. — Кто-то стабильный появится. Или, может, она сама начнет потихоньку выкарабкиваться.

Последней легла Звезда — в позицию исхода.

Я откинулась на спинку стула, задумчиво постукивая ногтем по столу.

— Ну что, Шелби, как думаешь?

Он лениво потянулся, зевнул и ответил:

— Вроде ничего смертельного. Разруха, потом кто-то поможет, а в итоге — надежда.

— Да уж, — вздохнула я. — Не самый плохой вариант. Но вот что интересно… — Я ткнула пальцем в Рыцаря Пентаклей. — Кто этот «кто-то»?

Шелби лишь усмехнулся:

— Может, тот, кто ей помогает в трудную минуту?

Я замерла, потом резко схватила телефон.

— Валере надо сказать, чтобы он передал ей — пусть берет с собой не только сменку, но и… что-нибудь, связанное с деньгами. Документы, наличку, карты.

— Думаешь, это важно?

— Не знаю. Но Рыцарь Пентаклей — он не просто так появляется.

Шелби хмыкнул, а я уже набирала сообщение. Завтрашний визит обещал быть куда интереснее, чем я думала.