Зеленые практиканты.

Как-то раз приводит ко мне профессор Берекли толпу зеленых практикантов, чтобы они, так сказать, собственноручно увидели то, что узнали из теории.

Впервые в жизни поздоровавшись со мной почтительным образом и даже обратившись на «Вы», мой бывший наставник дает команду своему нерадивому стаду занять выжидательную позицию. Меня же тактично просит начинать. Вот только он не учел одного, а именно, что мои пациентики нисколько не являются живыми анатомическими моделями.

Лично я считаю недопустимым делать подобное без согласия больных. Не всякому понравится, когда его целой толпой будут ощупывать, прощупывать или того хуже. Лично я бы в таком случает бодался. Да-да, в буквальном смысле, и плевать на все и всех. Noli me tangere (лат. Не тронь меня)! Я натура неприкосновенная! А ведь помимо меня есть еще и крайне стеснительные натуры, в особенности, среди женского контингента, особенно юные барышни, от смущения которых я порою сам испытывая пресильную неловкость и прячу глаза, чувствуя себя чуть ли не отъявленным насильником.

Коль студентам нужна практика, то пусть на подушках практикуются, в морге, друг на друге, а еще лучше на обучающих их профессорах! А что? Учить так учить! Как говорится: Ab ovo usque ad mala (лат. от Яйца до яблок). Вот! Ну или с согласия больного, иначе никак. Salus aegroti suprema lex medicorum (лат. Благо больного – высший закон для врача)!

Посмотрел я, значит, на эту алчущую свору, пожирающую глазами мое невинное смущение, испуганно сжимающееся на койках. Да эти барышни друг перед другом-то стесняются пребывать в неглиже, в халаты по самое горло кутаются, а тут им такое!

Что ж, собираюсь с мыслями, резко выдыхаю и стремительно озвучиваю.

- Итак, господа! Перед вами шестидесятипятилетний мужчина! Телосложение оставляет желать только лучшего, образ жизни с допустимыми излишествами. Имеет весьма молоденькую супругу. Супружеский долг силится выполнять по первому требованию, однако не всегда то ему удается по причине мучительного простатита, что частенько приключается у мужчин в данном возрасте.

Далее читаю короткую лекцию о том самом возрастном простатите, об его устранении посредствам медовых тампонов, а также про неоценимую помощь массажа простаты, затем тактично прошу Берекли раздеться ниже пояса и наклониться вперед.

Рассказывая о правильном нащупывании той самой простаты пальцем, достаю из кармана коробочку вазелина и медленно отвинчиваю железную крышечку.

Никак не ожидавшие такой практики студенты пребывают в явном разочаровании, барышни на койках тихонько похихикивают. Я же преисполненный абсолютной решимости, выжидательно смотрю на профессора Берекли и уже держу наготове указательный палец с вазелином.

Профессор Берекли стремительно потеет, багровеет, пожирает меня злобным взглядом и рявкает своей своре на выход, а мгновением позже, под уже откровенный хохот барышень, сердито покидает мои радушные владения.

Одарив его кивком почтения, премило улыбаюсь и машу на прощание зеленым практикантам, после чего закрываю дверь и раскланиваюсь своим юным барышням. Повскакивая со своих коек, те восторженно аплодируют, некоторые даже питаются свистеть. Что ж, omnes homines agunt histrionem (лат. все люди – актеры на сцене жизни), а я-то уж и подавно!

После обеда, кипя от праведного гнева, профессор Берекли хватает меня за руку и бесцеремонно тащит прямиком к главврачу.

Что ж, omnia quae sunt ad finem (лат. всему приходит конец), но все же, dum spiro sperto (лат. пока дышу надеюсь).

Внимательно выслушав причину недовольства профессора Берекли, вечно усталый главврач посмотрел на меня один в один как на своего горячо любимого внука – заядлого увлеченца микроскопией, для которого специально в коридоре посажена медсестра, берущая кровь у всех подряд мимо проходящих, для рассмотрения оным увлеченцем плавающих шариков.

Посмотрел-посмотрел на меня, значит, главврач, тяжко вздохнул и принялся объяснять, на ком именно практикуются студенты в больницах.

Кое-как дослушав то усыпляюще-заунывное глагольствование, я принялся извиняться перед главврачом и стремительно оправдываться тем, что по неожиданности совершенно растерялся, но вдруг вспомнил, что у профессора Берекли имеются большие проблемы в интимной близости со своей молоденькой супругой, а сопоставив то-то с тем-то, немедленно пришел к выводу, что причина в том более чем очевидна. А чем лечится воспаленная простата? Вот именно! А кто у нас истинный мастер в том деле? И раз профессор Берекли привел именно ко мне студентов для практики то, стало быть, неспроста все это! Ну, а что в присутствии юных целомудренных особ, так это просто так совпало. Я и сам не ожидал, что у меня будет, как на подбор, такая вот целомудренная палата, стесняющаяся всех и каждого. Хоть простынями их друг от дружки завешивай, чтобы кутанными по горло в халаты не спали. Всякий раз на процедуры приходится по одной в свой кабинет препровождать, там же и осматривать наощупь.

Слушая это, главврач смотрел на меня совсем как на своего горячо любимого внука, а после отпустил заниматься тем, чем я обычно занимаюсь.

Вечером же, дожидаясь дирижабль до своего дома, я то и дело озирался по сторонам. Если в больнице я пребывал, то с пациентиками, то в компании своего ассистента (пусть он щупленький и маленький, но все равно свидетель, ежели что), то сейчас мною всецело овладела напряженная паника. Выйдет боком мне сегодняшняя шалость, как пить дать, выйдет…

Подговорить на это дело у нас ведь любого можно на раз два. У нас что санитары, что охранники – все сиделые. И вообще, кто от наживы откажется? Да те же самые самые Обгалдырь со Свиномерком за ящик абсента! И все, поминай как звали… Найдут посля миленького Мартина где-нибудь у самого низовья реки. Велика-невелика потеря, но все ж таки пожить еще охота.

Да в нашем районе поодиночке в вечернее время лучше не стоять. Пришьют только так, и никто глазом не поведет. В морг то и дело пачками привозят - то там нашли, то тут, а скольких еще не нашли! Подумать страшно. А сколько ограбленных средь бела дня! Сколько сносильняченных! Газеты читать страшно – там серийный убийца орудует, тут банда грабителей.

Жестокий век – жестокие нравы! Разгул преступности, бродяги, попрошайки, разбои, беспредел кругом. Mundus abiit amens (лат. Мир сошел с ума)…

Скорей бы этот век наконец-то закончился. Двадцаточка даже звучит более мирно. Хотя восьмерочка нашего столетия мне нравится и очень даже. Эстетичненько как-то смотрится. Впрочем, и девятка вполне себе неплоха.

Пока я размышлял над веком уходящим и веком будущим - эдакий asinus ad lyran (лат. осел о лире), подъехал мой дирижабль, и в скором времени я преспокойненько себе очутился дома, где меня вовсю дожидался заботливый родитель, вернувшийся из очередной военной командировки, а значит опасаться жестокой мести мне было уже нечего.

Впрочем, я опять рано радовался, ибо nil inultum remanebit (лат. ничто не останется неотмщенным). К тому же, sagitta interdum resiliens percutit dirigemtem (лат. порой пущенная стрела попадает в пустившего ее. Мой бывший наставник оказался многим изощреннее, чем я думал, но это уже совсем другая история.