Раннее утро, та незримая грань, что отделяет ночную мглу от зыбкого и неясного ещё рассвета как всегда в Пограничье выдалось туманным.
Завеса из парящих в воздухе водяных капель казалась настолько плотной, что её можно было резать на куски и продавать в Старые Земли.
Но дикари, живущие за Каналом, не ценят туманы Острова Могущества.
Может, оно и правильно – ибо туман, подкравшийся к замку Дракенборг, подкрался врагом.
Первые стрелы, взлетевшие над парапетом стены были выпущены издалека, и ничуть не походили на остроклювые эльфийские "жала", входящие в окольчуженного воина по самое оперение.
Хорошо уравновешенные лёгкие палочки с двузубыми костяными иглами на концах казалось не летели – висели в воздухе бесшумно целуя часовых в незащищённые лица, ладони и шеи. Но поцелуи стрел были поцелуями смерти – невинные с виду, хрупкие и ломкие наконечники были напитаны ядом, мгновенно убивающим даже толстокожих огров.
А затем вверх взметнулись стальные «кошки», обмотанные для бесшумности мягким тряпьём, и на стенах появились закрытые серебристо-серыми плащами фигуры эльфов.
Возможно караульный утренней смены, поднимавшийся в эту секунду по лестнице, и успел бы поднять тревогу, будучи целую секунду закрыт парапетом от проклятой нелюди, но он окаменел, загипнотизированный видом светящихся зеленоватых эльфийских «глаз», закреплённых кожаными ремнями на головах пришельцев. А в следующую секунду «кленовый лист», впившийся ему в открытый рот и перерубивший язык превратил рвущийся из горла крик «Эльфы!» в невнятное клокотание.
Мёртвое тело рухнуло с лестницы, угодив в стог сена и не подняв никакого шума.
Эльфы же, уверенно ориентировавшиеся в непроглядном тумане рассветных сумерек, уже ныряли внутрь башни.
Тревогу подняла повариха Грета – не столько благодаря врождённой чуткости, сколько вследствие того, из-за чего под юбкой поварихи побывал едва ли не каждый кнехт Дракенборга.
«Кленовый лист», против всех уставов пущенный не в лицо или горло, а в левую часть груди, в этой самой груди и застрял.
После чего визг поварихи, не уступающий высотой знаменитому «ведьмину крику» полоснул по ушам замкового гарнизона не хуже сирванского клинка, рассекающего шёлковый платок на лету.
И толстый, гранёный кортик-«оркобой», по рукоять ткнувшийся поварихе в глазницу, отбросив женщину к стене кухни, уж ничего не решил.
Из кордегардии раздались свистки сержантов, призывающих солдат к оружию, но полусонные вояки не успевали – всё, что успели заметить выбежавшие на стену первыми, были края серых плащей эльфов, по верёвкам соскальзывающих со стены и закрывающих какой-то длинный свёрток.
А из тумана уже брызнули тяжёлые боевые стрелы – из самых коварных, с наконечником, растопыривающимся в ране что твоя сосновая шишка, лишившаяся семян, - сметая не успевших одеть броню кнехтов с гребня стены и прикрывая отход товарищей.
В самом же замке уже вспухали один за другим разрывы «чёртовой поганки», щедро засевая смертоносными спорами тела людей.
Очередная акция эльфийских кошмарников завершилась успешно – ещё один очаг стратегической экспансии хумансов был зачищен и лишён своего значения; по крайней мере – до следующей весны.
А на Ровисское княжество надвинулась Тьма.