Зеркало Зимы

Рыжий лес встретил гнетущей, абсолютной тишиной, какой не бывает в миру. Ни пения птиц, ни шелеста ветра — только настороженный, мёртвый гул забвения, вдавливающий в землю. Вера, с позывным Зима, шла, вжавшись в высокий бурьян вдоль ржавых рельс. Спина ныла от постоянного напряжения, каждый нерв был натянут до предела. Здесь расслаблялись только навсегда.

Сорок лет. Седина в её коротких волосах и лучики морщин у глаз были не от лет, а от того, что осталось позади. От горячих точек, от белого халата, насквозь пропитанного чужими кровью и болью. От того тихого вечера, который навсегда оборвался оглушительным звонком, а потом — взрывом. Она до сих пор слышала это молчание в трубке, которое потом преследовало её в собственной квартире, пропахшей чужими людьми после обыска.

Три месяца. Три месяца назад её муж погиб, вернувшись из Зоны Отчуждения. Его машина взорвалась, когда он забирал дочек из школы. Вера тогда опаздывала — только что закончилась сложная операция. «Подождите меня, Серёж. Застряла в пробке», — сказала она тогда. «Мы идём к машине. Подождём. Уроки как раз сделаем», — его спокойный, привычный голос. Она даже не оценила его последнюю шутку, с раздражением глядя в лобовое стекло автобуса. А впереди, между домами, уже поднимался столб чёрного дыма. Она ещё не знала, что это горит их жизнь. Её дети. Её любовь. Её будущее. Всё, что останется к вечеру — это пепел, душераздирающий крик и туман в голове, который не рассеивался месяцами.

И только один голос не умолкал. Хриплый, прерывистый, знакомый до боли. «Вера... Это Шаман. Твой Сергей... он принёс оттуда кое-что. За этим охотятся. Мне нужна помощь. Только ты знаешь...» Он не договорил. Но она поняла. Сергей, её погибший муж. Его тайны, его тихие дела с бывшими сослуживцами. Артефакт. Причина, по которой в их жизнь вломилось нечто тёмное, безжалостное и неотвратимое.

---

База «Сто первый километр» была жалким сборищем ржавых вагонов и времянок, затерянных на краю мёртвой земли. Воздух плотно пах озоном, ржавчиной и страхом. Когда она вошла в бар «Якорь», густо пропахший махоркой, перегаром и потом, разговоры на мгновение затихли. Восемь пар глаз оценивающе, нагло скользнули по ней. Молодые, глупые, с бравадой тех, кого Зона еще не успела как следует помять.

Коренастый детина с позывным «Хрящ» гнусно свистнул.

— Смотри-ка, дамочка заблудилась. Не в спа-салон путь держишь, тётя.

Вера замерла на пороге. Её глаза, холодные и ясные, как зимнее небо, медленно обвели присутствующих. Взгляд хирурга, видевшего смерть изнутри, и солдата, умевшего её причинять.

— Я Зима, — её голос был тихим, но резал гнетущую тишину, как лезвие. — Ищу Шамана.

— Шаман сам всех находит, когда надо, — флегматично бросил другой, ковыряя ножом тушёнку. — А тебе, тётя, тут делать нечего. Места нет.

Она сделала быстрый шаг к столу. Нож, что секунду назад был в руках у сталкера, с глухим стуком вонзился в стол меж его растопыренных пальцев. Тот вскрикнул, отдёргивая руку.

— Место найдётся, — безразличным, плоским тоном заявила Вера. Её собственный клинок даже не шелохнулся у бедра. Она просто смотрела на них. Смотрела так, что у «Хряща» свело скулы, а наглые ухмылки сами собой сползли с лиц. Они узнали этот взгляд. Взгляд того, кто прошёл сквозь ад, и у кого не осталось ничего, кроме ледяной ярости и воли к жизни. Тётя? Нет. Свой. Опалённый Зоной волк.

— Он на вышке, — хрипло пробасил самый старший, сварщик Дегай. — Ждал кого-то.

Зима молча развернулась и вышла, оставив за спиной гулкий шок и тихий ропот.

Ветра на высоте было больше. Он выл в рваных железных перекрытиях старой телевышки, завывая по погибшему миру. Шаман сидел у края, закутанный в пропылённый, пропахший гарью бушлат, и смотрел на мёртвый город Припять. Обернулся на её шаги. Его лицо было измождённым, иссечённым морщинами, но в глазах горел лихорадочный, нездоровый блеск. — Зима. Знал, что придёшь, — прошептал он, и она прочла это по губам сквозь вой ветра.

— Где оно? — спросила без предисловий. Ей не о чем было с ним говорить, кроме дела.

— Рядом. Спрятано. Серый вовремя переправил мне.

— Вовремя? — в глазах Веры метнулась острая, как нож, боль.

— Но они уже здесь. Чуют. Те, что молчат в трубку. Те, что устроили обыск у тебя, — он сдавленно кашлянул. — Сергей... он нашёл нечто. Не артефакт даже. Послание. Ключ. Думал, это всё изменит... исцелит, может. Но эта штука... она не для нашего мира. Она притягивает беду. Как магнит.

— Что нужно от меня?

— Забери его. Отнеси в «Цирк». Там, в эпицентре, есть место... Серый называл его «Зеркало». Оно должно вернуться туда. Или уничтожь. Хотя я пробовал. Не выходит. Только не оставляй здесь. Они вернутся.

— Почему я?

— Ты… сильная. И тебе нечего терять. Как и мне. — Шаман сунул ей в руку маленький, обжигающе холодный предмет. На вид — просто обломок полированного чёрного камня, испещренный серебристыми, мерцающими прожилками. Он пульсировал в ладони тусклым, неземным светом. И в этот миг до Веры дошло, что это за штука. Не оружие. Дверь. «Зеркало» не было предназначено для уничтожения или исцеления. Оно было крошечным, стабилизированным разрывом между мирами. Но не между странами, а между версиями реальности. Оно путешествовало не в пространстве — оно путешествовало в возможности. Умело ненадолго проявлять мираж того, что могло бы быть. Она могла бы видеть призрачные образы: дочек, смеющихся и топающих ножками в луже; мужа, читающего газету; себя — не поседевшую от горя, счастливую. Именно это и увидел Сергей. Он не понял, приняв это за силу, которую можно освоить, использовать. Он хотел стать спасителем, искупив вину выжившего.

Внизу, у вагонов, резко и тревожно взвыла собака. Послышались приглушённые выкрики, резкие, чёткие команды. Шаман метнулся к перилам.

— Сюда! Они здесь!

Первая пуля со свистом врезалась в бетонную балку в сантиметре от его виска, оставив звезду скола в сером камне. Вера инстинктивно рванулась в укрытие, выхватывая пистолет. Внизу, в бурьяне, мелькали чёткие, быстрые тени. Не сталкеры. Движение было слишком слаженным, тихим, смертельно профессиональным.

Шаман не упал. Он покачнулся, схватившись за грудь, и из его губ вырвался хриплый, не то стон, не то заклинание. Потом он глянул на Веру. Взгляд был мутным, но полным отчаянной решимости.

— Беги. Через подвал. Дорогу знаешь.

Вторая пуля нашла его точно. Он рухнул на окровавленный бетон, затихнув навсегда.

Вера не стала смотреть. Она развернулась и прыгнула в чёрный провал люка за спиной, в кромешную тьму. Камень сжимала в ладони. Он был ледяным и… пульсировал в такт бешеному стуку её сердца.

Лестница вела в сырой, пропахший плесенью и страхом подвал, а оттуда — в узкий тоннель. Она бежала, почти не думая, ноги сами несли вперёд. Сердце колотилось не от страха, а от сжигающей, леденящей ярости. Они забрали всё. Даже память о муже, даже его последнюю тайну теперь пытались стереть.

Она остановилась, прислонилась к шершавой, холодной стене, затаив дыхание. Сердце бешено колотилось в груди. Позади, эхом отражаясь от стен, послышались чёткие, быстрые шаги. Охотники шли по следу.

Зима сделала глубокий, обжигающий лёгкие вдох. Достала нож. Лезвие холодно блеснуло в тусклом свете её фонаря. «Пусть идут. Пусть охотятся». Она— Зима. И она больше не убегает.

Тоннель упирался в глухую стену. Вера, прижавшись спиной к шершавому бетону, слышала аккуратные, выверенные шаги. Их трое. Не бандиты-мародёры. Профессионалы. Те самые, что умеют молчать в трубку и вскрывать квартиры бесшумно.

Она отбросила пистолет — мало патронов. Щёлкнула выключателем фонаря. Абсолютная тьма поглотила её. В правой руке Зима зажала нож. Голубые глаза, привыкшие к темноте, сузились, холодно оценивая шансы. Выжить? Ничтожны. Унести с собой хотя бы одного? Это уже план.

— Выходи, врач. Не будем стрелять, — раздался спокойный, голос без эмоций. — Нам нужен предмет. Не ты.

Они знали, кто она. Значит, знали всё.

Зима сделала шаг из тени. Трое мужчин в камуфляже без опознавательных знаков держали её на прицеле. Их движения отточены, как у хищников.

— Руки вверх. Нож на пол.

Она медленно, почти демонстративно, положила клинок на землю. Но камень, тот самый обломок, сжимала в левой руке, спрятанной за спиной. Он был ледяным, и теперь по руке от него побежала странная вибрация, похожая на слабый электрический ток.

Один из них, командир, приблизился. Его глаза были пусты, как у акулы.

— Где? — одно слово, полное угрозы.

Вера молчала. Глянула на него взглядом, которым смотрела на террористов-смертников в госпитале — взглядом, полным тихой, бездонной ненависти.

Он кивнул. Второй резко, со всей дури ударил её прикладом в живот. Воздух с сиплым стоном вырвался из лёгких. Она согнулась пополам, мир поплыл перед глазами, но на колени не упала. Камень в ладони вдруг вспыхнул ослепительной, леденящей голубизной.

Командир отшатнулся, заслоняясь рукой.

— Что это?!

Вера и сама не понимала, что творится. Волна боли и ярости слилась с леденящим вихрем, бьющим из артефакта. Мир поплыл, звуки исказились, стали тягучими и металлическими. Стены тоннеля задымились, покрываясь изморозью. Ледяные узоры поползли по ржавым трубам с противным шелестом.

Нападавшие замерли в странном ступоре, их движения стали замедленными, тяжёлыми, будто сквозь густую воду.

Это длилось мгновение. Силы покинули Веру, и она рухнула на колени, выронив камень. Свечение погасло. Но эффект был достигнут: люди в камуфляже ошалело озирались, тряся головами, пытаясь прийти в себя.

Этого мгновения хватило.

Из темноты бокового ответвления, о котором все забыли, выросла огромная, коренастая фигура. Здоровяк в потёртом, замасленном комбинезоне, с обветренным красным лицом, с размаху ударил ближайшего «профессионала» монтировкой по спине. Раздался глухой хруст. Тот сложился как перочинный ножик.

— Бежим, чёртова Зима! — проревел он хриплым, сиплым басом. Это был Кабан. Одиночка, которого все обходили стороной. Говорили, он свёл счёты с разумом, но выживал там, где другие гибли десятками.

Вера, сквозь туман боли, подобрала выпавший камень и рванулась к спасителю. Командир пришёл в себя и дал очередь из автомата вдогонку. Пули, словно разъярённые пчёлы, зажужжали вокруг, откалывая куски бетона, оставляя на стенах свежие шрамы.

Кабан, не оборачиваясь, швырнул в сторону преследователей гранату-«лягушку». Не для убийства — для дыма и паники. Оглушительный взрыв, крики, клубы едкой пыли и дыма заполонили тоннель.

— За мной! — сталкер юркнул в узкую, почти невидимую техническую щель, о существовании которой знали единицы.

Они бежали по лабиринту полуразрушенных коммуникаций, спотыкаясь о хлам, задыхаясь от пыли. Сзади настойчиво доносились шаги — не все были выведены из строя.

— Кто они? — хрипло, через силу, выдохнула Вера, едва поспевая за могучим сталкером.

— Наёмники. Литий нанял. Говорят, из-за границы. Охотятся за твоей штукой. Шаман, царство ему небесное, болтливый оказался, — отрывисто бросил Кабан, не сбавляя хода. — Оно и к лучшему. Иначе конец бы тебе.

Выбравшись на поверхность, они оказались у старого «недостроя» на окраине Припяти. Преследователи не отставали. Пуля с визгом срикошетила от арматуры в сантиметре от головы Кабана. Он инстинктивно пригнулся, громко и виртуозно выругавшись.

Вера поняла — им не уйти. Слишком открытая местность. Слишком много врагов.

Кабан, не переставая материться, залпом опустошил весь магазин своего старого, верного АК-74 в сторону наёмников, заставляя их залечь. Стрелял он метко.

— К «Долгу»! Рукой подать! — прохрипел, перезаряжая оружие. — Они Лития на дух не переносят. За костерище его! Может, приютят.

---

Группировка «Долг». Дисциплинированные, жёсткие, со своими суровыми принципами. Их небольшой опорный пункт располагался в уцелевшем здании бывшего общежития, похожем на укрепленный бастион.

Зима и Кабан влетели внутрь, едва не поймав очередь на пороге. Двое сталкеров с нашивками «меч и щит» мгновенно нацелили на них оружие.

— Кабан? Сдохнуть не мог? И кто это с тобой? — сурово, без приветствий, спросил старший, с позывным Десятник. Его лицо было изборождено шрамами и усталостью.

— Литий, мать его! И его шавки заграничные! — выдохнул Кабан, прислоняясь к стене, чтобы перевести дух. — Бабу тут спасаю. Она Шаманова.

— Наёмники? Здесь? — лицо Десятника исказилось от чистой, неподдельной ненависти. Он презирал Лития за его беспринципность и сговор с внешним миром. — Готовьтесь к обороне! — скомандовал своим людям, и бастион ожил.

Через минуту у здания завязалась яростная, ожесточенная перестрелка. Бойцы «Долга», укрывшись за мешками с песком и на подоконниках, встретили наёмников шквальным, грамотным, организованным огнём. Это была не бандитская стрельба, а чёткий отпор.

Литий, высокий, тощий, с перекошенным от злости лицом, стоял в отдалении, за укрытием из разбитой машины, и орал что-то, требуя свернуть атаку. Он не мог открыто воевать с «Долгом» — это означало бы полномасштабную войну в Зоне.

Перестрелка стихла так же внезапно, как и началась. Наёмники, неся потери, отступили, утащив раненых. Литий в последний раз бросил свирепый, обещающий вернуться и отомстить взгляд в сторону здания и скрылся в сумерках.

Внутри воцарилась оглушительная тишина, густо пропахшая порохом, гарью и человеческим напряжением.

Десятник подошёл к Зиме и Кабану.

— Литий тебя не забудет, Кабан. И твою подругу. У него память длинная, — сказал без эмоций.

— Переживём, — хрипло ответил сталкер, вытирая с лица грязь и пот.

Десятник кивнул на дверь вглубь здания:

— Переночуете. А на утро — валите куда подальше. Не хотим войны из-за чужих артефактов.

Зима молча кивнула. Слова благодарности застряли в горле комом. Здесь не говорили «спасибо». Здесь помнили. И этого было достаточно.

В маленькой комнатке с выбитыми стёклами, заложенными матрасами, она разжала онемевшую ладонь. Чёрный камень с серебристыми жилами лежал безжизненно, как обычный булыжник. Но она помнила его ледяную мощь. Помнила, как он отозвался на её боль и ярость, на её самое сокровенное.

Она смотрела на артефакт, оставшийся от мужа. Ключ? Послание? Оружие? Не понимала. Но знала, что теперь это единственный спутник и её проклятие. И чтобы понять его, предстояло дойти туда, куда дошёл Сергей. До самого сердца Зоны. До «Цирка».

---

Они шли молча, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому скрипу враждебной Зоны. Кабан, тяжело дыша, непрерывно бубнил под нос, проклиная и «жарку», и пси-псов, и особенно Лития. Вера сжимала в кармане холодное, молчаливое стекло «Зеркала». Оно снова замолкло, отдав за её спасение часть своей силы, а может, просто насытившись её болью до краёв.

Шли, минуя аномалии и стаи мутантов. Те чуяли силу «Зеркала», но не решались подойти близко. Артефакт будто звал их прежних, наполнял болью воспоминаний о прошлом, о той жизни, что была до катастрофы. Эти неразделённые чувства — утрата, ярость, обида, гнев, страх и слёзы витали в воздухе, невидимые, но ощутимые. Они шагали рядом с призраками тех, кто когда-то был человеком, добрым псом или просто дикой тварью.

«Цирк» возник перед ними внезапно — мрачный, полуразрушенный бетонный амфитеатр, опоясанный смертоносным танцем аномалий. Воздух над площадью колыхался от жары, искрился статикой невидимых разрядов. Сердце Веры сжалось в ледяной ком. Именно сюда вёл след. Сюда дошёл когда-то Сергей.

— Ну и куда твой камушек велит, доктор? — хрипло спросил Кабан, снимая с плеча автомат. — Сюда соваться — себя не жалеть.

— Туда, — Вера ткнула пальцем в зияющий главный вход, заваленный обломками. Она будто и не слышала его, вся уйдя в себя. — Оно там.

Они пробирались внутрь с черепашьей осторожностью, минуя зловещие «жаркие» пятна на асфальте и свисающие с козырька колбы электромагнитных аномалий. Внутри царила гнетущая, давящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием в счетчике Гейгера и далёким, тоскливым воем мутантов. Вера вела их безошибочно, будто невидимая нить тянула её вглубь, к самой арене, к самому сердцу этого места.

И там, в центре, под открытым, серым небом, где когда-то выступали клоуны и акробаты, лежало Оно. Ещё одно «Зеркало». Больше, совершеннее, древнее. Массивная рамка из потемневшего, неизвестного металла, а в ней — неподвижная, мерцающая туманная гладь, в которой отражалось не уродливое небо Зоны, а что-то иное, бесконечно глубокое и звёздное.

Вера замерла, чувствуя, как артефакт в её кармане отзывается на сородича тихим, почти музыкальным, зовущим гулом.

— Ну, вот и приплыли, — прошептал Кабан, сжимая автомат. — Бери свою игрушку и валим, пока сюда что-ниссерьёзное не приползло.

Но Зима не успела сделать и шага. Из-за руин раздевалок, словно тени, материализовались те самые наёмники. Их было меньше, но глаза горели холодной, решимостью. А позади них, с циничной, торжествующей ухмылкой, выступил Литий. Лысый, тощий, с горящими жаждой наживы глазами.

— Браво, доктор. Браво, — он медленно, саркастично аплодировал, его худая фигура казалась неестественно прямой от напряжения. — Спасибо, что провела нас прямо к цели. Я знал, что твой артефакт — ключ. Он притягивается к своему источнику, да? Он шагнул вперёд, с пренебрежением глядя на автомат Кабана, нацеленный на него. — Отдай-ка его мне. И я заберу его большого брата. И, быть может, оставлю вас здесь жить. В качестве корма для местной фауны.

Зима сжала обломок в руке. Она чувствовала его леденящий холод и нарастающую пульсацию. Он снова просыпался, отвечая на близость большего «Зеркала» и на её сжигающую ярость.

— Он не для тебя, Литий, — тихо, но с железной уверенностью ответила она. — Это для другой цели.

— В Зоне всё для того, кто может взять! — взвизгнул он, и его самообладание лопнуло, обнажив патологическую, слепую жадность. Он рванулся к артефакту на арене.

Это стало его роковой ошибкой. Один из наёмников, предчувствуя неладное, крикнул: «Господин, стойте!», но было поздно. Литий, ослеплённый жаждой, не глядя под ноги, сделал роковой шаг прямо в невидимую глазу «жарку».

Раздался оглушительный, разрывающий барабанные перепонки хлопок. Его тело на мгновение вспыхнуло ослепительно-белым, чистым пламенем. Он не успел даже закричать — просто исчез, испарился в сфере адского жара, оставив после себя лишь чёрный, обугленный силуэт на асфальте и тошнотворный запах горелого мяса и пластмассы.

Наёмники остолбенели на секунду, шокированные внезапной и жуткой смертью босса. Этой секунды хватило Кабану.

— Зима, ложись! — рявкнул он и всадил всю очередь в ближайших, ошеломленных бойцов.

Начался ад. Вера, падая на холодный бетон, выронила обломок. Он покатился по направлению к большому «Зеркалу», заливаясь ослепительным, холодным сиянием. Оба артефакта слились воедино в слепящей вспышке, и мир перевернулся.

Зима перестала видеть пули, слышать выстрелы и крики. Она увидела Сергея. Он стоял рядом, живой, улыбаясь своей спокойной улыбкой, протягивая к ней руку. За его спиной был не разрушенный «Цирк», а их чистая, светлая, наполненная жизнью квартира в Киеве. Там пахло кофе, который он всегда варил по утрам, и свежей выпечкой. Там не было Зоны, не было боли, не было невыносимых потерь. Там смеялись её девочки. Это было «Что, если?». «Зеркало» показывало единственную реальность, которую её израненная душа отчаянно хотела видеть.

Наёмники застыли на месте, как статуи, опустив оружие. Их лица исказились блаженными или ужасающими гримасами — каждый видел своё самое сокровенное желание или самый глубокий, запрятанный страх. Кто-то смеялся истерическим смехом, кто-то рыдал, кто-то молился, уткнувшись лицом в грязный пол.

Только Кабан, чья душа была проста и не обременена сложными мечтаниями, лишь с тупым недоумением покрутил головой и, увидев беспомощных, ошеломленных врагов, принялся методично, грубо и эффективно их «укладывать». Точный выстрел в голову, удар прикладом по затылку, граната, брошенная в кучу ошеломлённых бойцов. Он работал молча, как мясник на конвейере.

Вера тянулась к миражу, к Сергею, к своему счастью. Горячие, солёные слёзы текли по её грязным, исцарапанным щекам. Она почти-почти коснулась его пальцев…

И вспышка погасла. Артефакты, отдав всю свою энергию, разом потухли. Большое «Зеркало» стало просто грубой рамой с потускневшим, мутным стеклом. Обломок, примкнувший к нему, почернел и рассыпался в мелкий, безжизненный прах.

Видение исчезло. Вернулся уродливый, серый, реальный мир «Цирка», пропахший гарью, смертью и озоном. Тишину нарушало лишь тяжёлое, хриплое дыхание Кабана.

Он подошёл к ней, грубо тряхнул за плечо.

— Отошла? Концерт окончен. Твой камушек сдох, а этот, — он пнул ботинком массивную рамку «Зеркала», — тоже. Литий изжарился. Его шавки — кто убит, кто сбежал. Всё. Конец истории.

Вера медленно, как автомат, поднялась на ноги. Глаза были пусты, как после долгого обморока. Она снова всё потеряла. Даже последнюю, сладкую иллюзию.

— Зачем? — выдохнула она, почти беззвучно. — Зачем оно показало мне это?

— Показало, значит, было за что, — буркнул Кабан, осматривая свежие царапины. — Но жить надо в этом мире, Зима. Не в том, придуманном. Здесь и сейчас. Идём. Пахнет тут ещё той бедой. Вся местная милота сейчас на запах сбежится.

Он развернулся и тяжело зашагал к выходу, не сомневаясь, что она пойдёт следом.

Вера на мгновение задержалась. Посмотрела на горсть пепла, что был когда-то последней частичкой мужа, и на мёртвое, безжизненное «Зеркало». Оно не было ключом к сердцу Зоны. Оно было ловушкой для слабых духом, для тех, кто не смог принять свою боль. Как Литий. Как она чуть не смогла.

Но она приняла. Выжила. Снова. Она— Зима. И она будет жить в этом мире, потому что другого у нее нет.

Она повернулась и пошла за Кабаном, своим единственным, грубым и верным другом в этом проклятом месте. Она оставляла здесь «Зеркало». Не потому, что не могла унести. А потому, что ему здесь и место. Среди других иллюзий и несбывшихся надежд, в самом сердце цирка утрат.

Когда они покидали территорию амфитеатра, за их спинами раздался низкий, нарастающий гул. Земля под ногами задрожала. Сталкеры инстинктивно прибавили шагу, потом побежали к руинам домов напротив. Они не видели, как мёртвое «Зеркало» испустило последний, короткий всполох, поглощая остатки энергии и жизни поблизости. Ему нужны были новые воспоминания, новая боль, новое топливо для иллюзий.

---

Утро на «Большой земле» встретило неестественно громким гулом генераторов и плоским, безжизненным светом люминесцентных ламп на КПП. Воздух здесь пах не озоном, пылью и свободой, а стерильной перекисью, дезсредствами и дешёвым табаком охраны.

Зима, всё ещё в пропыленном, пропахшем потом, дымом и кровью камуфляже, прошла через многочасовую процедуру санобработки молча, на автомате. Её ярко-голубые глаза, привыкшие щуриться от постоянной опасности, теперь смотрели на суетящихся солдат и чиновников с холодным, животным недоверием. В Зоне всё было честнее. Выстрел, взрыв аномалии, рык хищника — всё ясно. Здесь же опасность пряталась за улыбками, бумажками и казёнными фразами, и это было в тысячу раз противнее.

Кабан остался по ту сторону границы. Он лишь коротко махнул ей рукой, прежде чем раствориться в знакомых, спасительных тенях, и скривился в своей ухмылке.

— Ты своё отходила, Зима. Теперь моя очередь. Не задерживайся там, место твоё здесь, с нами.

Он был не прав. Её место было ни там, ни здесь. Оно было в памяти о семье, которую она несла в себе, как тот самый, теперь уничтоженный артефакт. Его больше не было.

Её вызвали на допрос. Небольшая комната, стол, двое — военный с непроницаемым лицом и человек в штатском, с внимательными, пустыми, как у рептилии, глазами.

— Просьба подробно рассказать о всех контактах на территории Зоны. Особое внимание — к лицам, представляющим иностранные государства, — начал штатский, щёлкая ручкой.

Вера отвечала односложно, уставшим, монотонным голосом. Про Шамана — погиб. Про наёмников — напали, отбилась. Про «Долг» — дали укрытие. Про Лития — слышала, не видела. Она плела паутину из полуправды и откровенной лжи, и её голос звучал ровно, без колебаний. Зима врала так, как может врать только человек, прошедший через ад: убедительно, потому что часть души уже не чувствовала разницы между правдой и вымыслом.

Штатский смотрел на неё с лёгким, затаённым сомнением, но что он мог поделать? Перед ним была женщина, чья биография кричала о страшной потере и непреходящей боли. Сойти с ума в Зоне — обычное дело. Спишут на стресс, на радиацию, на горе. Он отпустил её.

Квартира встретила ледяным, нежилым запахом пустоты. Здесь уже не пахло её дочками, не пахло кофе, который варил Сергей. Здесь стоял затхлый запах пыли и следы чужих рук, переворошивших её жизнь во время того обыска. Она прошлась по комнатам, не включая света, в полной темноте. Пальцы скользнули по пыльной спинке дивана, по рамке с фотографией, где они всё ещё были вместе, счастливые и ничего не подозревающие.

Она села на пол в прихожей, прислонившись спиной к холодной батарее, и зажгла первую за долгое время сигарету. Рука не дрожала. В висках стучала только одна навязчивая мысль: они нашли её здесь. Они вломились в её последнее убежище. Значит, и здесь ей не будет покоя. Не будет безопасности.

На следующее утро раздался звонок. Незнакомый номер.

— Вера? Это Марина, из отдела кадров. Мы все так рады, что вы вернулись целыми и невредимыми! — сладкий, заботливый голос. Слишком сладкий. Фальшивый. — Когда вы планируете выйти на работу? Нам очень не хватает таких опытных специалистов!

По коже побежали противные, холодные мурашки.

— Я пока не готова, — ровно, без эмоций ответила Вера. — Нужно время.

— Конечно, конечно, мы все понимаем! — тут же подхватила она. — Но просто поставьте в известность. И, кстати, к вам вчера приходили... из службы безопасности больницы. Интересовались, не нужна ли вам помощь после пережитого стресса. Сказали, могут заехать на этой неделе. Проявить заботу.

Тонкая, аккуратная угроза. Абсолютно чёткая. «Мы за тобой следим. Мы придём снова. Мы всегда будем приходить».

Она молча положила трубку. Сердце билось ровно и гулко, как барабан перед атакой. Страха нет. Была холодная, лютая, всепоглощающая ярость. Они отняли у неё всё. Теперь они отнимали даже право на покой, на память, на тихое сумасшествие в стенах собственной квартиры.

Вера подошла к окну, осторожно отодвинула край шторы. Внизу, напротив подъезда, застыла незнакомая машина с затемнёнными стёклами. Стояла слишком долго.

Зима повернулась, её взгляд упал на потрёпанный рюкзак, брошенный в углу. Это было всё, что осталось от её путешествия в ад. Это было единственное, что заставляло этих людей, этих тварей в штатском, нервничать. И это стало единственным, что связывало её с тем миром, который оказался хоть и смертельно опасным, но честным.

Она не могла остаться здесь и не могла вернуться к прежней жизни, к больничным коридорам, к сладким голосам в трубке. Её жизнь кончилась в тот день, когда раздался тот взрыв. А потом началась новая — в Зоне. И теперь та жизнь звала её обратно. Не как врача. Не как жертву. Как сталкера. Как Зиму.

Она быстро, без суеты, собрала немного еды, аптечку, верный нож, пачку патронов из старого тайника мужа. Надела тёмную, неброскую одежду. В последний раз обвела взглядом квартиру-призрак. Взяла ту самую фотографию в рамке… и сунула её в рюкзак.

Вышла из подъезда через чёрный ход, петляя по соседним дворам, как тень. Привычно использовала все навыки, которые когда-то спасали её в горячих точках и в Зоне. Машина с затемнёнными стёклами осталась позади. Зима скрылась не замеченной.

Она шла на вокзал, не оборачиваясь. Обратно. К ржавым рельсам, уводящим в мёртвый «Рыжий лес». К аномалиям, к выжигающей душу тишине, к свисту пуль. К Кабану, к «Долгу», к призракам прошлого.

Она возвращалась в Зону. Домой.