Зерно Света

Долина Блументаль



В одном городе жили странные существа. Они страшно не любили ходить на работу, но каждое утро, ворча и зевая, они все-таки туда отправлялись.
Для того, чтобы ходить на работу, они много лет учились, собирая в голове умные мысли, как в большую копилку. Но вот беда – чем больше они накапливали добра в своей копилке, тем более скучными сами они становились. Звали этих существ “взрослые”.


Иногда они были настолько унылыми, что их детям хотелось эту копилку хорошенько потрясти, чтобы скучные мысли повылетали из мрачной головы, и чтобы взрослые наконец стали более игривыми. Взрослым такая тряска не нравилась – они называли ее “вынос мозга”.
“Как я тебя люблю!” – кричали они. И когда эта любовь переполняла чашу терпения, родители отвозили своих детей в чудесную долину, и оставляли их там на все лето, чтобы те играли и жили, как им хочется. Но главное, чтобы они не выросли такими же скучными, как их предки.


Долина была окружена цветущими холмами, у подножия которых маленький ручей бежал между камнями, деревьями, крошечными домиками и шалашами, построенными детьми, и впадал в большое озеро. Что еще нужно для счастья? Это была бесконечная игра, с утра и до позднего вечера.




Но в одно мгновение весь мир потемнел и закачался, небо заревело, став черным от дыма, а раскаленные клубы огня прокатились по долине, пожирая все на своем пути. И пепел выжженной земли захрустел под копытами страшных монстров.


Их грубая кожа была покрыта бородавками и редкой щетиной, а на заплывшем складками рыле свирепым огнем сверкали маленькие свиные глазки. Тело кнуропузов (так в народе прозвали этих чудовищ) было местами прикрыто лоскутами просаленного брезента и резины, из которой в разные стороны торчали гвозди и куски колючей проволоки. Ходили они на двух копытах и представляли собой что-то среднее между людьми и свиньями, но были безнадежно отвратительнее и первых, и вторых; и внешне, и внутренне.


Сокрушая все на своем пути огромными дубинами, кнуропузы жадно сгребали в мешки остатки того, что не успело сгореть в пламени. Но самое страшное – они хватали детей и, связав их грязной веревкой, бросали в большие железные повозки и увозили с собой.


Пламя, крики и страх объяли долину. Все было сожжено и разрушено. Уцелело лишь одно дерево, выросшее на небольшом островке посреди ручья. На вершине этого дерева, прижавшись к ветке и боясь дышать, сидела маленькая девочка. Крепко-накрепко закрыв глаза, она летела в мыслях куда-то прочь от этого огненного ужаса, падала в непроглядную бездну, за изнанку этого мира, далеко-далеко, куда не доносились ни крики, ни плач, и где не было уже никого, кроме нее. И там, в пустоте, укрылась она от всего, спряталась, укутавшись в теплую белую тишину. А когда открыла глаза, все уже прошло. Остался лишь седой пепел и черные скелеты деревьев на потрескавшейся земле.


Не было прежнего мира, и не было прежней девочки. Как будто спасительная тишина, спрятав ее от этого ужаса, забрала и ее воспоминания. Дитя не помнила ни прошлого, ни даже своего имени. Осталось лишь то, что нельзя забыть или потерять – любовь к своим близким и друзьям, к своему брату, чей крик не смогли стереть ни смертельный страх, ни белая тишина.


И она пошла по хрустящему пеплу, по следам копыт и колее железных повозок, которые тянулись в далекую и мрачную страну черных болот.


Далеко за спиной осталась долина ее детства. Мимо проплывали холмы и рощи, разоренные деревни и бескрайние пшеничные поля.


И однажды высокой непроглядной стеной на нее надвинулся лес.



Холодный Лес


Лес этот был чужой, мокрый и грязный. В неподвижном, вязком воздухе пахло плесенью, гнилью и грибами. Поросшие мхом кочки чавкали и сочились желтой жижей. Следы копыт уже давно потерялись, и девочка шла наугад, иногда узнавая знакомые узоры звезд на ночном небе.


Иногда она встречала кнуропузов, жадно разгребающих кучи прелой листвы в поисках съестного. И каждый раз ей удавалось остаться незамеченной, спрятавшись на ветках ближайшего дерева.


Она уже не ела несколько дней, и, чтобы не думать о еде, шла, наблюдая за танцами светлячков в невысокой траве. Следуя за этими огоньками, девочка вышла на залитую лунным светом поляну, посреди которой, в кроне большого дуба висело необычное сооружение. Сотканное из тонких веток и переплетенное лианами, это сооружение напоминало огромное гнездо в виде шара, из глубины которого шел мягкий теплый свет.


– Что это за странное место? – подойдя к дереву, вслух произнесла девочка, – и почему кнуропузы до сих пор не нашли и не разрушили его?


– Потому что ты идешь на свет, – раздался голос возле самого уха девочки, и, оглянувшись, она увидела, как с лианы ловко спускается худой и дряхлый на вид, но очень проворный старичок, – а кнуропузы вынюхивают землю в поисках еды.


– Ты кто? – удивилась девочка.


– О, если бы я знал! – старичок воздел руки к звездному небу, – тогда бы мне, наверное, пришлось жить среди людей, в тесных каменных домах, и носить неудобную одежду.


– Ты не любишь людей?


– Нет, почему же, самих людей я очень люблю. Но их образ жизни… он делает их злыми. Мне больше нравится жить в лесу. Любое дерево лучше любого из людей, ведь оно никогда никому не желало смерти.


– И ты поселился в лесу один? Тебе здесь не скучно?


– Мне скучно не бывает, – улыбнулся обитатель странного гнезда, – И почему же “один”? У меня есть два брата. Но они живут далеко, за Холодным лесом, в стране болот…


– Я как раз ищу эту страну! – воскликнула девочка.


– Что ты! – испуганно зашептал старик, – Та земля наполнена горем и смертью. Даже если ты не погибнешь, твой разум будет навсегда покалечен…


– Мне нужно найти своего брата, и других детей. Мне некуда возвращаться, и я, кроме них, никого и ничего не помню.


– Э… я вижу, ты очень устала и проголодалась, – старик опустил глаза, – А я как раз приготовил суп с картофельными оладьями и овечьим сыром. Тебе понравится!


За ужином девочка рассказала хозяину древесного гнезда все, что с ней произошло, вернее все, что она помнила.


– Бедное дитя! – воскликнул старик, – Не повезло тебе… ты даже имени своего не помнишь. Я назову тебя Мольфа.


– А что это значит?


– Мольфа – заколдованная игрушка.


– Мне как-то грустно быть… игрушкой, – скривила губы девочка, которой все же нравилось, как звучит это слово.


– Все в этом мире игрушки судьбы, кроме самой судьбы, – ответил старик, наливая ягодный чай в кружку из сушеной тыквы.


– Если я заколдована, то меня можно и расколдовать? – спросила девочка.


– Я всего-лишь лесной знахарь, травник. Но мой брат мог бы тебе помочь. И раз ты уже решила во что бы то ни стало идти в страну болот, то ты его обязательно найдешь. И заодно передашь ему цветы этой целебной травы…


– Но как я его найду? – удивилась Мольфа.


– По свету. Это единственный способ.


И знахарь показал девочке, как ориентироваться по звездам, как отмерять рукой на небе угловой локоть от Полярной звезды, чтобы определить нужное направление. Как находить еду и воду, как отличать съедобные ягоды от ядовитых, и многое другое. И, наконец, как избегать встреч с грозными кнуропузами.


– И еще одну вещь я тебе подскажу, – добавил старик, – Кнуропузы слегка подслеповаты. Они больше полагаются на нюх и слух, чем на зрение. Не нужно сразу бежать, завидев их. Иногда лучше залезть и спрятаться на дереве. Или просто ничего не делать.


– Почему эти монстры такие злые? – поинтересовалась девочка.


– Они не злые и не добрые, просто очень несчастные.


– Что же такое несчастье, по твоему?


– Несчастье – не видеть несчастье других. Несчастье – это жизнь без чувств, без сочувствия. У кого нет сострадания, у того нет любви, а без любви не может быть и счастья. Видишь, все очень просто.


– Как же так получилось, что они стали такими несчастными? – спросила Мольфа.


– Никто не знает, – вздохнул старик, – говорят, много лет назад над ними надругались другие монстры. И кнуропузы впитали в себя всю боль, безысходность и горе той кровавой эпохи. Возможно теперь они, сами того не понимая, изо всех сил пытаются отдать хотя бы часть своего несчастья другим существам. Но от этого несчастье только растет.


На следующее утро Мольфа, взяв немного еды и целебных трав, снова отправилась в путь. А хозяин древесного гнезда еще долго смотрел ей вслед, пока туман Холодного леса не поглотил силуэт маленькой девочки.


С каждым днем Мольфе было все труднее и труднее продвигаться вперед. Открытых полян и твердой земли становилось все меньше, и ей все чаще приходилось прыгать по кочкам, чтобы преодолеть зловонные болотца Холодного леса. Кнуропузов же, наоборот, становилось все больше. Им эти болота, казалось, были по душе. Мольфа часто видела, как они, громко фыркая, копошились в вонючей жиже в поисках съестного; чесали свои бока о тонкие корявые деревца с редкой листвой.


И однажды, подгоняемая голодом, девочка слишком близко подошла к их стае, чтобы подобрать несколько груш, сбитых кнуропузами с дерева. Бросив плоды в рюкзак, Мольфа уже собиралась спрятаться в кустах и перекусить, как вдруг землю под ее ногами накрыла большая тень, и девочка почувствовала за спиной громкое сопение и зловонное дыхание зверя. Обернувшись, она встретилась взглядом с огромным кнуропузом. Получеловек-полукабан утробно хрюкнул и злорадно усмехнулся грязным щетинистым рылом. Мольфа вздрогнула. Не чувствуя ног, она кинулась в чащу, сквозь колючие терновые кусты, взметнулась на пригорок и, споткнувшись о гнилое бревно, покатилась вниз по скользкой прелой листве. Перед глазами замелькали земля и небо, ветки, листья, трава, и Мольфа с ужасом заметила, что она летит прямо на огромный старый пень. Пытаясь смягчить удар, девочка выставила вперед руки…


Когда Мольфа открыла глаза, не было ни веток, ни пня, ни мелькания лучей солнца в кронах деревьев. Лишь огромная белая луна, не отрывая своего печального взгляда, смотрела на нее из глубины космоса.


Цветочная Луна


– Осторожно, резко не вставай… на, попей, – услышала девочка голос за спиной, и, обернувшись, увидела во тьме костлявого и немного сутулого человека с длинной седой бородой. В руке он держал кружку из сушеной тыквы. Мольфе этот старик показался еще более странным, чем тот, первый, и она сразу поняла, что это и есть его брат.


– А… кабан? – еле слышно пролепетала она, потирая большую шишку на лбу.


– А он убежал, – заулыбался старик, – Я бросил в кусты горсть жареных каштанов, и он, радостно взвизгнув, умчался за ними. Только копыта засверкали.


Мольфа посмотрела на глиняный пол, на круглые деревянные стены, залитые ярким светом полной луны, и вдруг поняла, что находится внутри огромного пня, того самого, об который она ударилась, убегая от кнуропуза. К стенам этого пня был подвешен гамак; ниже располагался стол и два табурета. Дверью и одновременно окном служило большое круглое отверстие слева от стола. Но самое удивительное – у этого необычного дома не было крыши!


– У тебя нет крыши? – удивилась Мольфа.


– Да, и некоторые шутят, говоря, что у меня “крыша съехала”, – усмехнулся старик, – Но я на них не в обиде. На самом деле люди смеются над частью своей головы, ведь тот, над кем они смеются – это всего-лишь образ в их голове, – старичок многозначительно приставил палец к виску.


“Он и правда странный”, подумала Мольфа.


– Ну, крыша-то раньше была, – продолжал хозяин пня, – Но я ее убрал.


– Но зачем?


– Чтобы видеть космос: звезды, луну и планеты. Чтобы жить в этом космосе, а не закрываться от него. Посмотри, как красиво! Сегодня полнолуние, а когда Госпожа Луна выходит на звездный бал в своей полной красе, то и на земле, как на небе, зажигаются огни.


Мольфа посмотрела в окно, на залитую лунным светом поляну, покрытую белыми цветами земляники, над которыми кружили тысячи крохотных огней-светлячков. И снова подняла голову наверх, к звездам.


– Да, это очень красиво! – воскликнула она.


– Каждый из нас в своей жизни совершает космическое путешествие к новой, неизведанной планете. Но не каждый замечает это.


– А что это за планета?


– Иногда ее называют Земля, – улыбнулся старик.


– Почему же тогда это путешествие – космическое?


– Потому что, кроме Земли, виден только космос.


Девочка на минуту задумалась.


– Ну а если я хочу попасть и на другие планеты? – спросила она.


– Бывает так, что из-за этого "хочу" человек не видит даже этой планеты. Посвяти себя этому путешествию: поверь, оно достаточно сказочное, чтобы быть нескучной реальностью, и достаточно реальное, чтобы быть достоверной сказкой. И, возможно, тебе не захочется блуждать по далеким мирам, только из-за своего "хочу". Ведь мы и этой планеты видим только малую часть.


– Слушай, я совсем забыла, – вспомнила вдруг Мольфа, – Я видела в лесу твоего брата!


– Конечно видела, – поднял брови старик, – по-другому ты бы сюда и не попала.


– Да, и он говорил, что я обязательно тебя встречу, и передал тебе вот эти целебные сушеные цветы.


– О, это же священная трава Навахо! – оживился старичок.


– А что это растение дает? – поинтересовалась Мольфа.


– Она дает ясновидение, – просто ответил обитатель пня.


– О! Так ты будешь видеть далекие миры, сказочных существ, и сможешь находить пропавшие предметы и людей? – оживилась Мольфа.


– Нет, ясновидение всего-лишь означает видеть ясно, не убегать от правды и не выдумывать ничего лишнего.


– Например?


– Например, вот тебе немного красных ягод, – старик протянул девочке тарелку.


– Но они желтые! – удивилась Мольфа.


– Правильно, ты это увидела. А кнуропузы даже не заметили бы подвоха. Они глотают все, что им говорят. Они не видят ясно… или боятся видеть. И еще кнуропузы всегда смотрят вниз. Им недоступно небо. Поэтому они и не замечают тебя, когда ты сидишь наверху.


– Я люблю смотреть на деревья, и на небо, на звезды… – задумчиво произнесла Мольфа, – если не думать, что они далеко, то как будто дерево живет в этом небе, среди звезд, и я тоже. А звезды, как светлячки, парят вокруг веток.


– Ты счастливый ребенок.


– А твой брат сказал, что мне не повезло.


– Нет-нет, – возразил старик, – не повезло тем, кто этого не видит, через кого не проходит свет звезд.


– Еще он сказал, что я заколдована. И дал мне имя – Мольфа.


– Если ты заколдована светом, то что в этом плохого? А имя – это всего-лишь имя.


– Ты мне поможешь найти моего брата? И других детей, которых похитили кнуропузы? Поможешь мне вспомнить, кто я? – спросила Мольфа.


– Я не волшебник, – вздохнул старик, – И не обладаю какой-то силой. А иногда, когда я долго смотрю на звезды, мне кажется, что меня и вовсе нет. Но там за Холодным Лесом, в стране гнилых болот, живет мой брат. Он чем-то похож на тебя. Но не внешне, конечно же. Через него тоже проходит свет. Возможно, он тебе поможет.


– А как я его найду?


– Его нельзя найти, – ответил обитатель пня, – Он сам найдет тебя. Но не задавай много вопросов. Отдохни, поешь и поспи.


~ ~ ~


На следующий день маленькая девочка снова отправилась в путь. Цветочная Луна с каждой ночью становилась все тоньше и слабее, и наконец уснула, оставив Мольфу наедине с черным космосом. Путь через лес стал еще опаснее. Иногда из зарослей доносилось рычание странных, неизвестных ей зверей. Тогда девочка пряталась от них на ветвях ближайшего дерева.


И однажды ночью, когда тучи заволокли небо, так что не видно было даже Полярной звезды, к ней тихо подкралось сомнение: “А вдруг она уже никогда не найдет своего брата? Вдруг она заблудилась в этом гиблом, чужом лесу? Почему она слепо поверила двум странным, нелепым старикам? И как ее найдет тот, третий, ведь он даже не знает о ее существовании!” И тогда страх охватил девочку, и ей вдруг захотелось вернуться назад. Назад, к людям, живы они или нет. Назад, в сгоревшую долину, где нет уже ничего, ни надежды, ни страха. Лишь бы не идти в вперед, в опасную неизвестность.


И, дрожа и плачя, она спустилась с дерева, и пошла наугад, в пелену непроглядной ночи. Но, сделав несколько шагов, она вдруг замерла: во тьме, медленно приближаясь к ней, засверкали два красных огонька. Это были глаза кнуропуза. Мольфа застыла на месте. Не видя ничего в кромешной тьме, она стояла, еле дыша, слушая удары своего сердца и стук тяжелых копыт зверя.


Кнуропуз остановился, вынюхивая воздух. Что-то подсказывало девочке замереть, не шевелиться, но страх толкнул ее в сторону от опасности, и она, не выдержав, сделала шаг назад. Раздался хруст сухой ветки под ее ногой, и кнуропуз радостно хрюкнул. Повернув рыло, он ринулся в сторону девочки. И Мольфа, закричав от ужаса, пустилась наутек. Она бежала во тьме, наугад, выставив вперед руки. Но хищное хрюканье кабана раздавалось все ближе. Она понимала, что еще мгновение, и зверь догонит ее.


И вдруг впереди она увидела увидела тусклый, теплый свет, проступающий золотым заревом сквозь плотную пелену болотного тумана.


“Наверное, это люди!” – подумала девочка, и метнулась в сторону спасительного света, но, пробежав несколько шагов, она увидела, что это всего-лишь растение, хоть и очень необычное, словно светящееся изнутри. Спиной она почувствовала сильный удар – набежавший зверь толкнул ее рылом, и девочка упала прямо на цветок. И маленькое светящееся зернышко, выскользнув между его лепестков, покатилось по мокрой траве.


– Хм! – фыркнул кнуропуз, подойдя к зернышку.


Его, казалось, тоже заинтересовал этот свет, который словно остановил, успокоил все вокруг, и накрыл тишиной. В сиянии этого зернышка пропал, растворился страх, и даже ужасный монстр как будто успокоился и на минуту забыл о своей жертве.


Кнуропуз наклонился над зернышком, поддел его копытом и поднес к своим маленьким свиным глазкам. Какое-то время он смотрел на этот теплый свет, и Мольфе показалось, что маленькая незримая свеча зажглась на мгновение в его темной душе.


Кнуропуз не отрывал глаз от зернышка, и только брови его едва заметно шевелились, будто поднимая какой-то невидимый и неимоверно тяжелый груз. Его грубые потрескавшиеся губы пришли в движение и сами зашептали слова забытой колыбельной из далекого детства.


Он увидел мать, свечу в темной маленькой комнате и отблески света на грязной стене. Горе всех матерей одинаково. Кто он? Что он делает здесь, в чужом Холодном лесу?
Что-то заныло у него в груди, и почувствовал он, будто этот теплый вечный свет пробивается к нему сквозь толщу веков.


И увидел он свою жизнь.
И жизнь своего отца,
И жизнь его отца.
И увидел он жизнь своего сына,
И жизнь его сына, так и не родившегося,
И жизнь его сына, так и не родившегося...
И все эти жизни прошли через его застывший взгляд, нанизались на него, как кольца на штырь игрушечной пирамидки. И на какой-то миг ему показалось, что не всегда он был свиньей. Что когда-то он был человеком.


Но слишком много камней было брошено в его душу. И так тяжел их груз, что даже этот свет не может пробиться сквозь них. Или не время еще.
Кнуропуз опустил руку, и зерно света упало в грязь. Зверь наступил на него копытом и, надвинув брови на маленькие свиные глазки, скрылся в темных зарослях Холодного леса.


Мольфа подняла зернышко, отерла его от болотной грязи, и поднесла к своим глазам. Свет, исходящий из него, растворил сомнение, и она снова почувствовала, как к ней вернулась любовь – любовь к брату, к пропавшим детям, к добрым лесным волшебникам, и даже к этому неприветливому, мрачному лесу. Страх тоже исчез – не потому, что прогнали, а потому, что увидели его в этом свете, и полюбили. Девочка посмотрела на ночное небо, где между расступившимися тучами снова светила знакомая звезда.


Все со временем проходит. И путь Мольфы через Холодный Лес закончился так же внезапно, как и начался, когда последнюю тропинку поглотила вонючая топь.



Гнилые Топи


Так называли зловонное болото, на дне которого много веков гнили старые деревья. Из глубины его вырывались тысячи мелких пузырьков газа, собирались в огромные пузыри, и, медленно раскачиваясь, поднимались вверх и выплевывали себя на поверхность, поросшую мутно-зеленой тиной.


Мольфа посмотрела по сторонам. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь корявые щупальца мертвых деревьев, тянущихся к ней из желтого тумана. Туман окружил все вокруг, закрыл небо, горизонт, болото, и даже дорогу назад.


“Что дальше?”, подумала девочка, стоя по пояс в желтом облаке. И тут же почувствовала, как зернышко в ее руке замерцало, запульсировало, будто услышав ее мысли.


– Вижу, ты потерялась, – раздался вдруг чей-то голос прямо из глубины тумана, – Я помогу тебе.


Через мгновение девочка услышала всплеск весел, и из тумана неслышно выскользнула лодка, в которой, скрючившись, сидел старый и неимоверно худой человек. Приблизившись к берегу, он ловко набросил веревку на торчащую из воды ветку, и шагнул на землю, поправляя рюкзак за спиной.
В свете заходящего солнца старик выглядел совсем тонким, невесомым, почти прозрачным. Казалось, борода его весит больше, чем все остальное тело, и если бы не рюкзак, то обязательно уронила бы своего хозяина вперед.


– Старость гнёт это тело в одну сторону, а рюкзак выгибает в другую. Поэтому оно еще не падает, – пошутил старик.


– Это ты! – радостно воскликнула Мольфа, – Я сразу это поняла.


– Ну конечно же это я! – воскликнул старик, – Я бы очень удивился, будь я не я! Свет у тебя в руке привлек мое внимание. И очень вовремя! Ведь уже темнеет, и на этом берегу оставаться небезопасно.


– А у этого болота есть безопасный берег? – засомневалась Мольфа.


– В центре Гнилых Топей есть небольшой остров. Там тебе ничего не грозит.


Старик помог девочке сесть в лодку, и взялся за весло. Мольфа примостилась на носу, держа перед собой светящееся зернышко. И множество едва заметных болотных огоньков, откликаясь на этот свет, замерцали, паря над толщей черной воды. Взошла луна, открыв коридор света в плотном облаке тумана, и лодка тихо направилась в него, между причудливых клубов пара, зарослей водяных лилий, и древних коряг, покрытых разноцветным мхом.


~ ~ ~


– У тебя красивая лодка, – заметила Мольфа, завершив рассказ про свои странствия по Холодному лесу, – Красивая, хоть и маленькая. Мой папа мечтает о большой лодке, настоящей, такой, чтобы можно было в ней жить и путешествовать. Он хочет на ней пересечь океан.


– У него будет лодка, – ответил старик, – Возможно, когда любовь к океану станет больше любви к пересечению. Без любви океан скучнее болота. А вот кому лодка действительно нужна, так это тебе, ведь без нее ты не доберешься до Черного Отрога. Пусть это каноэ будет моим скромным подарком.


– Ты даришь мне эту лодку?! – не без радости воскликнула Мольфа, – А как же ты? Это же, наверное, самое дорогое, что у тебя есть…


– Ну, просто я люблю дарить лодки, вот и все. Дарить гораздо приятнее, чем получать; это и есть самое дорогое. Правда, мало кто знает об этом. А лодку я себе новую построю.


Послышался шелест кувшинок, и нос каноэ мягко коснулся поросшей мхом кочки. Старик и девочка вышли на берег и поднялись на небольшую возвышенность. Там перед их взором предстало удивительное место. Деревья широким кольцом окружали просторную, освещенную ярким лунным светом земляничную поляну. Это место даже чем-то напомнило девочке сказочную долину из ее украденного детства.


– Сегодня Земляничная Луна – уточнил старик, – Полнолуние, когда созревают ягоды лесной земляники.


Мольфа огляделась по сторонам.


– У твоих братьев странные дома, а у тебя…


– А у меня нет дома, – перебил ее старичок, – Я ношу с собой палатку, и ночую каждый раз на новом месте. Чем меньше дом, тем больше радость от природы, его окружающей.


И, вытряхнув на траву содержимое рюкзака, он принялся сооружать палатку из прутьев и ткани. Мольфа тем временем набрала сухих веток и развела костер.


~ ~ ~


– Знаешь, я тебя долго искала, – сказала девочка, подвигая котелок с супом поближе к костру, – Еще с прошлой луны.


– Да, знаю, искать тяжело. Поиск – это тревожное состояние.


– Но как же так получилось, что ты поселился здесь, так далеко от людей и своих братьев, да еще и на болоте?


Старик задумался, глядя куда-то вдаль, сквозь поднимающийся к звездам дым.


– Много лет назад, когда я был молодым и беспокойным, как пламя костра… много лет назад я пришел в эти земли. Но вовсе не для того, чтобы здесь поселиться, нет. Я был одержим поиском: по легенде, на этих болотах растет Цветок Света, который исполняет заветное желание. Кто же из людей не хочет быть богатым и бессмертным?


– И ты нашел этот цветок?


– Да, я нашел его на маленьком островке среди болота. Но каково было мое удивление, когда в ответ на мою просьбу я услышал приблизительно следующее:


– Я не исполняю никаких желаний. Рожденный светом, я могу лишь помочь тебе увидеть твое давно забытое, настоящее желание.


– Это как так не исполняешь?! – возмутился я, – Я потратил столько лет и сил, только чтобы услышать, что ты не исполнишь мое желание? А как же легенда, утверждающая обратное?


– Понимаю твое раздражение, – ответил цветок, – Но это скорее всего опечатка или неточный перевод. Логическая ошибка, вызванная многочисленной передачей устной информации. Я могу лишь показать тебе твое настоящее желание.


– А-а-а-а-а-а! – словно раненый зверь завопил я, пугая лесных птичек, – Для чего я столько лет скитался по грязным лесам и трясинам? Для чего я вообще появился в этом мире?.. И каково же мое настоящее желание?


“Я здесь для того, чтобы видеть красоту этого мира”, раздался голос цветка у меня в голове.


И я увидел, что по-настоящему красивы не далекие миры, где мы никогда не были, а то, что вокруг нас: это небо, этот лес, наши близкие, освещаемые светом нашей любви. Я понял, что я здесь, в этом мире вовсе не для того, чтобы сделать бесконечным свой ненасытный поиск. А для того, чтобы не убегать от счастья, от этой красоты.
Я так и не вернулся домой, потому что весь мир стал моим домом.
Так заветное желание было исполнено… еще до того, как было загадано.


Старик подложил веток в костер.


– Знаешь, я тоже нашла его, этот цветок, – сообщила Мольфа, – И я хотела подарить это светящееся зерно тебе, в благодарность за твою помощь. Я подумала, что оно тебе тоже нужно.


– Мне ничего не нужно, – засмеялся старик, – Если бы мне было что-то нужно, я не был бы счастлив. А вот тебе это зерно еще пригодится. Оно поможет тебе и найти пропавших детей, и вспомнить себя. Но будь с ним осторожна: если ты его вдруг проглотишь, этот свет прорастет в тебе, вспыхнет ярким пламенем, и от прежней девочки уже ничего не останется!


– Я буду с ним осторожна! – испугалась Мольфа, – А почему свет зернышка такой сильный, и как он может…


– Не свет зернышка, а зерно света! – перебил ее лесной житель, – Поверь, свет – это очень большая сила. Вся наша жизнь – это игра света. Не веришь? Вот, смотри!


Старик, склонившись над костром, принялся причудливо переплетать свои костлявые пальцы. И Мольфа увидела, как на холщовой стене палатки заиграли тени от его руки, и ожили, превращаясь друг в друга, странные существа.


– Что ты видишь? – спросил старик.


– Носорога… а сейчас оленя… страшного дракона… а теперь вообще непонятно кого!


– А на самом деле?


– На самом деле это только тень от твоей руки! – скривила губы Мольфа.


– Тень от руки?


– Ну да…


– Посмотри внимательнее! – не унимался старик, – Теней нет, есть только свет! Здесь меньше света, а здесь больше… Когда света совсем мало, появляется страх, появляются драконы и носороги. Поэтому мы боимся темноты – там совсем мало света.


– А когда света много, что мы чувствуем? – спросила Мольфа.


– Счастье. Это когда через тебя проходит этот свет. Он освещает твоих близких и все вокруг. Через кнуропузов свет почти не проходит, поэтому они чувствуют только злость и страх.


– Они тоже боятся?


– Они только боятся!


– Но они выглядят такими грозными с виду, – возразила Мольфа.


– Чем больше существо боится, тем старательнее оно пытается скрыть свой страх.


– А мне они показались очень злыми…


– Страх и злость – одно и то же, – вздохнул старик, – Злой человек всегда труслив и несчастлив внутри. Когда он думает о прошлом, его не-радость становится злостью. Когда он думает о будущем, эта не-радость превращается в страх.


– А когда он не думает?


– Тогда он спит, и, возможно, счастлив. Наверное, для этого и нужен сон. Да, уже полночь, и ты, наверное, устала. Ложись в палатке, а я послежу за костром. И за луной.


– Как думаешь, я смогу найти и спасти моих близких? Я справлюсь сама? – спросила девочка из темноты палатки.


– Конечно справишься… если ответишь на простой вопрос: почему ты здесь?


– Ну, я люблю своего брата, и своих друзей…


– Вот и ответ на твой вопрос. Любовь привела тебя в этот мир. Она и поведет тебя дальше, по дороге, о которой никто не ведает. Я не знаю, кто твои родители, но знаю точно: ты появилась в этом мире из-за любви, и все на свете, каждый предмет здесь от нее, из нее, и благодаря ей. Иначе просто невозможно.


На следующее утро девочка снова отправилась в путь. Большое белое облако тумана медленно и неслышно поглотило все вокруг, оставив только лодку, которая тихо скользила по темной воде навстречу неизвестности.
По застывшему воздуху, молчанию птиц, по тревожному пульсу зернышка в руке Мольфа чувствовала, что Черный Отрог, последняя часть ее долгого пути, уже близок.
Сквозь белую стену тумана из глубины болот доносились необычные, холодящие душу звуки, напоминающие то ли скрип старой двери, то ли чьи-то тяжкие стоны. Иногда мимо лодки проплывали тела мертвых животных, оплетенных странными черными нитками, словно плотной грубой паутиной. А сквозь муть болота порой виднелись чьи-то кости.


“Что за странное место?” – подумала Мольфа, – “Что случилось с его обитателями? Почему они погибли, и что будет со мной? А вдруг и я не найду выход из лабиринта гнилых коряг, тины и полузатонувших скелетов, и утону в этом болоте?”
В зловещем тумане не видно ни солнца, ни звезд, и она даже не знает, в каком направлении движется. В этой мертвой тишине гулко заколотило сердце, и, задыхаясь, в панике девочка гребла то в одну, то в другую сторону.
Обессилев, она бросила весло на дно лодки, и вдруг увидела, что густая тина кишит червями. Маленькие и быстрые болотные черви… она их и раньше видела, но теперь они заполнили все вокруг. Мольфа с ужасом заметила, что черви грызут тонкие стенки ее лодочки, издавая мерзкие щелкающие звуки, и сквозь мелкие дырочки уже сочится вода, собираясь на дне. Девочка судорожно принялась грести, стоя по колено в болотной жиже, и успела выскочить на полусгнившее скользкое бревно как раз в тот момент, когда ненасытное болото с громким хлюпаньем поглотило ее лодку.


“Теперь меня некому спасти”, – подумала девочка, – “Я навсегда останусь здесь и умру в этом болоте. Что может быть страшнее?”


Внезапно все погрузилось во тьму, и поверхность болота накрыла тень огромной птицы, которая медленно кружила, закрывая собой половину неба. Птица эта казалась страшнее смерти, а может, она и была ею. Жуткий страх объял все вокруг. Черви затихли, замерли под ковром из водорослей, стрекозы застыли в воздухе, и все остановилось в этой тишине, не смея шелохнуться.


Девочка боялась даже думать. Одна только мысль пронеслась в голове: “пусть уж лучше Ворон съест меня, чем я останусь гнить в этом болоте, медленно поедаемая мерзкими червями”.


И вдруг, словно услышав ее слова, Ворон склонил голову набок, так что Мольфа увидела его красный, светящийся глаз, и сложив крылья, устремился вниз, к дрожащей девочке.


Мольфа от страха закрыла глаза, и опять ее окутала белая пелена, унесла прочь, куда-то далеко внутрь, от этого ужаса.
Когда же она очнулась, то ощутила, что ее одежду крепко держат когти большой птицы, которая с каждым взмахом крыльев поднимает ее все выше над болотом.


“Почему он до сих пор не убил меня?” – подумала девочка, – “Ведь он схватил меня наверняка для того, чтобы съесть”.


– Я не собираюсь тебя есть, дитя. Посмотри вокруг, – словно услышав ее слова, сказал Ворон, – Это земля смерти, несчастья и страха. Здесь нет недостатка в пище.


– Но тогда… зачем ты схватил меня?


– Просто любопытство. Я увидел, что в твоей руке что-то блестит, и не смог пролететь мимо. Видишь ли, я люблю смотреть на красоту этого мира. На фоне болотной грязи это зерно сверкает особенным светом. А в Черном Отроге его огонь будет сказочно красив. Я просто хочу до конца досмотреть эту красивую сказку.



Черный Отрог


– Черный Отрог? – встрепенулась девочка, – Что ты о нем знаешь? Где он?


– Это огромное каменное плато, возвышающееся над болотом. Я доставлю тебя туда, это уже совсем рядом. Но не радуйся. То, что ты там увидишь, страшнее меня, хуже смерти.


– Там настолько страшно?


– Там не так страшно, как мерзко и стыдно. Это сама безысходность. Те, кто там застряли, молятся о смерти, ищут ее, ведь смерть – это перемена. Но там нет перемен.


Ворон стал медленно кружить, снижаясь над серым облаком, которое, постепенно редея, открыло черную безжизненную пустошь, покрытую лишь холодными камнями.


Долетев до земли, птица опустила девочку на большой валун, и, не оглядываясь, стремительно взмыла ввысь.


Хруст мелких камней под ногами эхом проносился над черной, потрескавшейся землей, и терялся среди редких скал.


Сумерки накрыли равнину, и ближе к ее центру, у нагромождения гранитных глыб Мольфа заметила сочащийся из глубины земли кроваво-красный свет. Тревожное мерцание подземных огней дополняли еле слышные стоны, лязг цепей, завывание пещерного ветра и эхо странных голосов.


Девочка остановилась у входа в пещеру, провела рукой по мокрой холодной гранитной стене. Она еще раз оглянулась, чтобы посмотреть на закат – самый красивый закат на этой планете – и шагнула вниз, в утробу преисподни.


Стены пещеры шипели, выпуская душный кислый пар, и шевелились, как будто сама земля ворочалась всем своим уставшим телом, задыхалась, пытаясь выскользнуть из этого места, где ей почему-то было невыносимо тесно и больно. И сквозь шипение едкого пара все яснее проступал хор стонов из глубины подземелья. “Логово Паука, видимо, уже совсем близко” – подумала Мольфа.


Паук сам был страхом, питался страхом, и порождал лишь страх. И страх этот не оставлял ни себе, ни кому-либо еще ни мгновенья, ни глотка, ни шанса на радость.


Увидев девочку, Паук застыл в центре своей паутины, заволакивающей вход в пещеру, съежился, зашипел, и уже приготовился набросить петлю из черной грубой веревки на шею незваной гостьи.


От страха Мольфа еще сильнее сжала зерно света в руке. И всем своим телом вдруг услышала голос, будто идущий от маленького зернышка:


“Нельзя воевать с врагом вслепую. Сначала увидь его. В свете правды растворяются страх и ненависть. Просто посмотри как есть. Он, паук, не страшный, просто он сам очень напуган. И убивает он только из-за страха. Иначе закончится его паутина и он, как ему кажется, умрет.”


Мольфа раскрыла ладонь, и яркий свет озарил своды подземелья, пробежал маленькими искорками по черной паутине.


Девочка посмотрела Пауку прямо в глаза, и будто кто-то сказал, выдохнул ее голосом:


– Я видела страшные вещи. Я видела, как умирают дети, хотя моя память и пытается скрыть это. Холодный Лес и Гнилые Топи были страшными. Страшен великий Ворон, страшна смерть, которая не боится и не щадит никого. Страшна немного даже эта пещера… Но ты, Паук, не страшен. Ты жалок, ибо сам боишься. Ты же трясешься и дрожишь больше всех в этой искусственной преисподней! Даже своих рабов, кнуропузов, ты от страха отправил наверх, подальше от своего логова.


И хозяин паутинного царства вдруг весь скукожился, запыхтел, попятился назад, глядя себе под ноги, и отступил в глубокую трещину гранитной стены. Спрятался, чтобы позже, накопив обиду, незаметно подкрасться и отомстить, погрузить ядовитые зубы в спину очередной жертвы.


Мольфа подняла зерно повыше и в свете его увидела, что все в подземелье было оплетено черной паутиной, словно плесенью – стены, входы в небольшие камеры, откуда доносились чьи-то стоны, трещины в сводах пещеры, откуда уже не мог пробиться даже луч дневного света.


Девочка осторожно спускалась по темным узким коридорам, держа впереди, на ладони вытянутой руки, маленькое зернышко. И от этого света хитросплетения черных нитей, шипя и искрясь, растворялись, открывая дорогу вниз, в центр искусственного ада.




И тут Мольфа увидела ее.


Под сводами большой пещеры, освещаемой рубиновым огнем факелов, пошатываясь из стороны в сторону и тяжело дыша от многолетнего истощения, стояла Свиномать.


Огромная туша, гора из старого, полуживого, пришитого мяса, облепленная слизью и черной паутиной, стояла в зловонной луже, безвольно свесив голову вниз, лишь изредка издавая утробное мычание, а по шрамам на ее боках, по заплаткам из тряпок, резины и чужого мяса стекали струйки пота и крови.


Ворон был прав. Здесь, в катакомбах зла, царили мерзость, теснота и безысходность. Здесь не было места для дыхания. Здесь обитал страх не-свободы, когда запрещено даже шевелиться, запрещено смотреть и думать.


Свиномать была бы рада упасть и уснуть навсегда, избавившись наконец от этой смертельной усталости, но не могла – со всех сторон ее крепко держали колючие путы из ржавого железа. Сверху, по тонким резиновым трубкам, в ее тело медленно текла темная болотная жижа, питающая ее старые органы.


А под брюхом Свиноматери, в слое слизи, крови и боли, копошились огромные мерзкие жабы.


“Жива ли она на самом деле?” – подумала Мольфа, – “Пробегают ли хоть какие-то мысли в ее уснувшем сознании? Или это просто огромная машина, слепленная, сшитая из чьих-то мертвых тел, по чьей-то злой воле?”


Тут Свиномать пошевелилась, по ее необъятному телу волной прокатились судороги, раздался звук, напоминающий чавкание болотной трясины. А через мгновение из-под огромной туши, прямо в грязь под ее ногами, выкатился маленький поросенок. И покрытые слизью жабы, кряхтя и сопя, спешно схватили новорожденного, спеленали в черную паутину и унесли куда-то во тьму пещер.


“Так вот как появились на свет эти странные существа – кнуропузы, ни люди, ни свиньи”, подумала девочка.


И, сама не зная зачем, Мольфа подошла ближе, к самому лицу Свиноматери, к ее заскорузлым губам, с которых капала кровь, а глаза… их даже не было видно – все лицо бедной скотины было залеплено, опутано липкой паутиной.


– Теперь понятно, почему кнуропузы плохо видят! – совсем позабыв об осторожности, воскликнула Мольфа, – их глаза с самого детства закрыты паутиной!


Свиномать вздрогнула, понюхала воздух грязным пятачком, тяжело захрипела, и огромным рылом оттолкнула девочку, скорее от боли и безысходности, чем от злости.


Мольфа упала в грязную жижу, и зернышко выскользнуло из ее руки, покатилось в грязь, озарив ярким светом все вокруг.


Свиномать наклонилась прямо к светящемуся зернышку, и паутина, плотно окутавшая все ее лицо, вдруг затрещала, вспыхнула и рассыпалась во тьме искрами.


И в этой зловонной, кроваво-грязной луже Свиномать, впервые за много-много лет, вдруг увидела… саму себя!
Она содрогнулась, отпрянула, боясь себя узнать, но через мгновенье все же открыла сжимаемые страхом глаза. И снова взглянула на свое отражение. Ее лицо пришло в движение. Слои пришитого мяса затрещали, и слезы проступили между тяжелых век, потекли ручьем по трещинам и шрамам.


Свиномать подняла голову наверх, и увидела небо, усыпанное звездами. Миллионы ярких звезд на ее глазах гасли, одна за другой, пока все небо, еще минуту назад живое и мерцающее, не превратилось в черную бездну.


Она смотрела, не отрываясь, в самую глубь этой бездны. Горе всех матерей одинаково. И громкое рыдание прокатилось по ее нутру, вырвалось наружу. Нарастая, этот дикий, безудержный вой охватил все вокруг, проник в самые дальние пещеры, потряс гранитные стены подземелья. Жабы в страхе разбежались, забились в темные углы катакомб. И о Пауке уже никто не помнил. Вой становился все громче, и все тело Свиноматери, рыдая, затряслось, разрывая ржавые путы из колючей проволоки. Швы с треском расползались, и лохмотья чужого, мертвого, прилепленного мяса, слой за слоем, отваливались в грязь.


Свиномать орала, взрывая свое тело в этом крике, чтобы убить, забыть, похоронить и никогда не помнить того, что она столько лет считала собой. Когда же этот вой, наконец, иссяк, на груде тухлого мяса осталась лежать маленькая свинка. Лежа без сознания, она продолжала всхлипывать, подергивая розовыми копытцами. Никто не знает, помнила ли она еще что-то из своего прошлого.


Не знала об этом и Мольфа. Она думала только о том, что была уже совсем близко к цели: осталось лишь найти детей, которых наверняка держали где-то рядом, в одной из пещер.


Но, подняв зернышко, девочка с ужасом увидела, что оно уже не светит так ярко. Семечко потускнело, стало холодным. Словно наполненная болью и гнилью грязь погасила его. Лишь в глубине его еще мерцал еле заметный огонек.



Зерно Света


Подземелье окутала тьма. Ни факелы, погашенные воем Свиноматери, ни свет зернышка уже не освещали путь. Мольфа понимала, что, заблудившись в темных катакомбах, она рано или поздно умрет, а может быть и того хуже – Паук залепит ей глаза черными путами, и будет пить ее страх. Детский страх, искренний и чистый. Наверное, поэтому Паук и держит детей в этом подземном аду.
Мольфа посмотрела на умирающее зернышко, свет которого уже еле мерцал, угасая последней звездой.


“Если ты его проглотишь, свет прорастет в тебе, вспыхнет ярким пламенем, и от прежней девочки уже ничего не останется”, – вспомнила она слова мудрого старика.


Мысли, подгоняемые страхом, спорили друг с другом, кружа в бешеном хороводе.


“Cтрах смерти – это твой последний страх”, – отозвался эхом голос Ворона.


– Есть или не есть? – колебалась девочка, – Может, будет более лучший момент для этого?


“Лучше не будет. Лучше есть.” – замерцал, угасая, свет на ее ладони.


Тогда Мольфа, оставив раздумья, проглотила зернышко.


Она ожидала, что ее охватит пламя, как предсказывал старик. Но ничего такого не произошло. “Слишком поздно – зерно просто погасло, и все”, подумала она, как вдруг почувствовала, что сама она становится все легче и прозрачнее. Как будто зернышко растворяет ее в окружающем воздухе, в глубокой, бесконечной пустоте. И через эту пустоту проступил свет. Свет звездного неба в долине Блументаль. Свет луны и светлячков над земляничными полями. Свет в цветке из Холодного Леса, в пламени костра у палатки. Свет любви к близким. Один свет на всю вселенную. Никем не затеняемый, он озарял своды пещеры ярким сиянием.


И Мольфа пошла, не чувствуя ног, поплыла вдоль извилистых каменных лабиринтов, движимая этим пламенем. И чем меньше и прозрачнее она становилась, тем сильнее разгорался огонь внутри нее.


Нити паутины на стенах искрились и шипели, не в силах спрятаться от этого света, пока наконец не вспыхнули огнем. Языки пламени, мчась по гранитным норам подземелья, догнали Паука, и черный клубок взорвался огнем, поливая горящими брызгами стены пещеры.


Сквозь щели в земле огонь вырвался из каменной тюрьмы, побежал по колючим канатам, сдерживающим стадо кнуропузов, опалил затянутые паутиной морды. Монстры прозрели, но, испугавшись внезапной свободы, вдруг заметались в панике. Огромное стадо обезумевших свиней, сотрясая копытами каменное плато, понеслось над землей, и уже не в силах остановиться, полетело с обрыва вниз, в черную гниль болота. Зловонная жижа кипела и пузырилась, пока последние визги не утонули в ее мутной глубине.


~ ~ ~


Пещера, где Паук прятал детей, была совсем близко. Мольфа уже слышала детские голоса, они были такими отчетливыми, ясными, яркими и неимоверно чистыми, как и все вокруг. Но ее самой уже не было. Она стала прозрачной, невидимой, словно стекло лампы, сквозь которое лился яркий свет.


Вот и вход в пещеру, свободный от паутины, и знакомые голоса детей, уже совсем рядом.


“Все в этом мире делает только Любовь” – сияли в памяти слова мудрого старца, – “Зерно Света поможет тебе найти пропавших детей, и вспомнить себя”.


~ ~ ~


Когда дети увидели отблески света на гранитных стенах подземелья, они решили, что это мираж. Ведь их глаза ничего не видели уже много дней, и целую вечность их запугивали, заставляли верить, что света не существует. Но когда они побороли страх и сомнение, и вышли из пещеры, пред их взором предстал неимоверной красоты цветок. Будто сотканный из светящихся волокон, он излучал теплое сияние, а над его лепестками кружили искры, словно огни крошечных светлячков.


Кто-то из детей осторожно поднял цветок, и лепестки зашевелились, указывая на выход из подземелья.


Цветок вел детей по извилистым коридорам темницы, по каменному плато, по узкой лестнице, ведущей вниз, к мутным водам Гнилых Топей.


– Как же мы переберемся на другой берег? – запричитал кто-то из детей, когда они подошли к болоту.


– Смотрите, там, в камышах, плот! – радостно воскликнул один мальчик.


– Думаешь, он ничей? – засомневался другой, – И мы можем им воспользоваться?


– Это подарок, – послышался низкий голос откуда-то сверху, и дети, подняв головы, увидели неимоверных размеров птицу, сидящую на краю отвесной скалы, – В этом мире есть люди, которым нравится делать подарки.


– Я боюсь эту страшную птицу, – прошептала девочка, которая несла Цветок Света.


– Не бойтесь, – успокоил детей Ворон, расправляя крылья, – Я просто смотрю на красоту мира. Это была красивая сказка.


Сказав это, Ворон стремительно взмыл вверх, и, сделав пару кругов над берегом, скрылся за краем Черного Отрога.


~ ~ ~


Путешествие показалось детям недолгим – так сильно они хотели попасть домой. И когда Холодный Лес и пшеничные поля остались позади, дети узнали очертания знакомых холмов, окружающих долину Блументаль.


Долина их детства была почти той же, что и раньше. Седой пепел давно превратился в землю, покрылся ковром луговых цветов. Только обугленные пни у ручья напоминали о том, что случилось здесь много лун назад.


Дети подошли к одинокому дереву, возвышающемуся на небольшом островке посреди ручья. Мальчик, который нес Цветок Света, посмотрел вверх, туда, где солнечные лучи пробивались сквозь ярко-зеленую листву.


– Давайте поселим цветок прямо здесь, между ветками, – предложил он, – На этом дереве любила сидеть моя сестра. Мы ее так и не нашли, и этот цветок будет напоминать нам о ней, и о всех тех, кто потерялся в мрачной стране черных снов.