Згуба

Из черновой тетради Николая Васильевича

(обнаружена в доме на краю села Вертелицы, покрыта плесенью, в некоторых местах текст выцветший, но читаемый)

13 октября

Сегодня опять проснулся с чёрными кругами под глазами. Будто кто-то, склонившись надо мной, шептал всю ночь слова, которых не помню, но боюсь. В голове гул. Какой-то звон, как в колокол, но глухой, подземный.

Я не писал эту ночь. Я просто сидел и смотрел на свечу. Она трепетала, как будто её трогали невидимые пальцы. Потом догорела, и комната осталась тёмной. Но я видел. Я видел, как в углу притаилось — оно.

15 октября

Я нашёл под подушкой лист с чернилами. История о панночке, что восстала из гроба. Я не помню, чтобы писал её. Но слог — мой. Обороты — мои. Почерк — мой. И всё же... будто не моя душа вложена в строки, а что-то иное.

В юности я думал, что это — Муза. Она приходила, когда всё замирало. Тогда я знал: скоро будет рассказ, ещё одна страшная повесть. Я благодарил её. Она давала вдохновение — я давал ей голос. Но теперь... теперь я не уверен, кто кого использует.

18 октября

Когда я написал «Вия», я слышал — он стоит за мной. Когда вывел первые слова «глаза его покрыты пеленой», я ощутил, как холод коснулся моей шеи. Тогда я ещё отмахнулся. Теперь знаю — это был он. Не Вий — Згуба.

19 октября

Сегодня я хотел написать весёлое. О свадьбе. О варениках, которые летают. Но перо вывело совсем иное. Словно рука моя была не моя.

> «…и вошёл он в избу, без тени, без дыхания, с черепом вместо лица…»

Я не хотел этого писать. Но написал. Потому что он смотрел.

21 октября

Когда я пишу — он ближе. Когда не пишу — он в голове. Я пробовал молиться. Свеча лопнула. Я прочёл «Отче наш» — и услышал смех. Смех, будто бы и мой, и чужой, и не человеческий вовсе.

Я начинаю понимать: он питается моими словами. Он живёт в них. И каждый, кто читает — открывает ему дверь. Он проникает через страницы, как сырость сквозь дерево, как плесень — в хлеб. Я боюсь, что скоро он будет писать сам, а я — только смотреть.

23 октября, ночь

Не сплю. Он снова в углу. Не двигается. Не говорит. Просто... смотрит.

Я боюсь, за тех людей, кто прочтёт это.

***

обрывок страницы.

"…если кто найдёт это — пусть сожжёт, но не читает дальше. Не читай! Потому что он уже знает, что вы читаете. И вам… любопытно."

*****

Из черновой тетради Николая Васильевича

(страницы повреждены, некоторые фрагменты прочесть невозможно)

26 октября

Я заметил: когда я вспоминаю своё детство — он приходит реже. Когда я пишу про полтавскую степь, про маковые поля, про мать, которая читала мне псалмы — он отступает. Но стоит мне скосить мысль в сторону темноты, и он снова рядом.

Он любит страшное. Он не просто мой читатель — он мой соавтор. Только он не подсказывает — он диктует.

27 октября

Сегодня я проснулся от запаха серы. Открыл окно — но на дворе был туман, такой густой, что сквозь него не видно даже коновязи. И я увидел чьи-то следы на дворе. Босые. Большие. Пять пальцев… и шестой — как коготь.

Он оставил мне подарок на подоконнике — мёртвую птицу. Не просто мёртвую: у неё были выжжены глаза, будто бы огнём. Под ней лежал клочок пергамента: «Пиши. Пока можешь».

29 октября

Я перечитал свои старые повести. «Заколдованное место». «Пропавшая грамота». «Страшная месть». Но всё это не весёлые сказочки, как мне казалось прежде. Это — протоколы. Записи того, что я видел, но не осознавал.

Я не выдумал ни одной из них.

Каждую мне продиктовали… в полусне, в чаду, в бреду. И теперь я думаю: может, я не первый? Может, до меня были другие? Те, чьи книги сгорели, чьи имена стёрты — но кто тоже слушал этот голос.

Может.... другие будут... после меня? Ещё не рождённые на этот свет люди.

30 октября

Сегодня он заговорил. Не ушами — внутри головы моей. Голос — низкий, как буря под землёй. Он сказал:

«Ты должен рассказать все мои истории. Не останавливайся. Пиши.»

Я испугался. Я закричал, бросился к иконе — но лики на иконе были… без глаз. В глазницах — пустота, и оттуда сочился воск.

Я сжёг черновик. Но утром он был на месте. Только строки были уже не мои. А последняя фраза гласила:

«Ты не автор. Ты сосуд.»

Может я давно сошёл с ума и лишь мерещится мне всё это а сам я катаюсь сейчас связанный в богадельне какой нибудь,для умалишённых?

И так может быть.

1 ноября

Я начал терять лицо. Не в переносном — в буквальном смысле. В зеркале оно мутнеет, расплывается. Иногда я вижу, как за моей спиной стоит он — с моим лицом, но с глазами пустыми, как вывороченные зрачки рыбы.

2 ноября

Он велел мне написать о себе. Он хочет чтобы знали его люди.

Он сказал что его зовут... Згуба.

Я не стану этого делать. Это слишком страшно. Слишком многое я и так уже написал.

Если ты читаешь это — он уже рядом. Потому что ты прочёл его имя. Потому что ты вспомнил. Потому что… ты сам однажды " сочинял " страшное. И он тоже тобой интересуется.

(страницы слипшиеся словно от крови, на некоторых — следы ногтей, будто бы автор пытался выцарапать некоторые слова)

5 ноября

Я перепробовал всё. Молился. Кричал. Пытался вырвать страницы. Но рука сама тянется к перу. Оно скрипит — как коготь по гробовой доске. Чернила густеют, будто кровь. Нет… это и есть кровь. Я колол палец, чтобы убедиться. Она смешивается с буквами, и они… оживают.

Я вижу, как слова двигаются. Сначала — еле-еле, как мухи. А потом — быстрее. Они ползут по строчкам, сливаются, переплетаются, а потом — исчезают. Но смысл остаётся. В голове. В сердце. В доме.

7 ноября

Я нашёл в шкафу книгу, которой не было прежде. Переплёт — кожа. Настоящая. Без названия. На первой странице — моё имя. Только не «автор». А «носитель». И ниже — чужим почерком: «Ты больше не человек. Ты хранилище.»

Он поселился в меня.

Я чувствую его дыхание в своих лёгких. Его зрачки — в моих глазах. Иногда я думаю, что это он и смотрит в зеркало. А я — где-то в глубине, в трещине, откуда не выбраться.

Он это...я.

Я всё ещё борюсь с ним. Он сильный.

10 ноября

Сегодня пришёл гость. Молодой. В деревню занесло, по его словам. Искал ночлег. Я впустил — как глупец. А потом понял: он не случайный. Он — читатель. Он собиратель местного фольклора. Сказки, легенды ,песни народные.Я подарил ему эту проклятую рукопись. Я понял,она ищет себе нового носителя. Это она привела его сюда. Я видел, как у него дрожат пальцы, когда он берёт мой рукописный том, как блестели глаза. Он ещё не знает, что его ждёт.

Но уже поздно.

Он прочтёт.

А она перейдёт дальше.

11 ноября

Я записал всё, что мог. Я не оставлю фамилии. Я не хочу чтобы меня винили в том что я открыл врата в неведомый мир, мир нави. Я запечатаю страницы кровью. Закопаю дневник под чёрной ивой, что за хатой. Кто найдёт — пусть проклянёт меня.

И не читай хотя бы вслух.

Оно может услышать.

****

На обороте последнего листа — выцарапано ногтями:

"Каждый рассказ — он, по сути своей, заклинание. А ты читаешь заклинание. Если ты открываешь книгу."

"Ты. Уже. Не. Один."

******

Из записей Станислава

(заведены до операции, без намерения делиться, но… может однажды кто-то прочтёт)

21 сентября

Я не знаю, с чего началось. Точнее, знаю — но не уверен, что сам этому рад. Когда-то, лет пять назад, я просто начал писать. В голове рождались образы — деревни, покрытые туманом, старики с белыми глазами, дети, которые не отражаются в зеркале. Страшная старуха сующая в мешок младенца. Летящие по степи всадники с саблями наголо. Две красивые девочки близняшки с глазами цвета аметиста чьи прекрасные лица иногда, на долю секунды,почти неуловимо превращаются в нечто такое страшное что если бы глаза успели зафиксировать этот образ то быстрее всего мозг не выдержал бы такого потрясения.

Я не выдумывал их всех. Они приходили, как будто рассказывали себя мне сами.

Я публиковал эти истории в интернете. Кто-то хвалил — мол, жутко, атмосферно, прикольно. Кто-то плевался: "Пишешь бред", да и сейчас иной раз плюются. А я улыбался, молчал, думал — ну и ладно, мне главное, что я чувствую это, будто касаюсь чего-то настоящего. Страшного, но настоящего.

Однажды мне стало больно.

Сначала — в голове. Точнее, не в голове, а в чём-то за ней, как будто кто-то сидит в затылке, и точит себе гнездо, вгрызается в мозг. Потом — в ногах. Судороги. Онемение. Слабость. Я не мог подняться. Ложка из руки выпадала, и я смотрел неё как будто чужую, как будто она мне не принадлежит. Ноги перестали держать, я буквально ходил по стенам а если их не было судорожно хватался за воздух боясь упасть.

Потом— этот образ.

Длинное. Высокое. Обросшее серой шерстью. Без лица. Оно приходит во сне — ну, не совсем во сне. На границе сна и яви. Кажется это называется сонный паралич. Когда мозг уже понимает что он во власти сна но пробудится не может.

Я атеист и не верю в мистику. Может если бы верил то свихнулся бы от ужаса при виде этой твари. Настолько она была реалистична. А так, я просто отбивался от своей галлюцинации руками и ногами ругая её отборнейшим матом. Он уходил.

28 сентября

Мне поставили диагноз. Название ничего не говорило, длинное, латинское.

Врачи говорили — «нервное», «переутомление», плюс что-то с сосудами и сердцем . Кололи, обследовали на МРТ, махали руками. Один доктор, пожилой невролог, посмотрел на меня долго-долго, как будто знал что-то. Потом сказал только одно:

— Бросьте писать. Иначе вы потеряете разум .

Я не послушал. Не мог. Оно не давало.

23 сентября

Сны стали другими. Я больше не видел себя. Я был другим. То — старухой с птичьими глазами и клювом, то мальчиком, в ужасе бегущим по кладбищу в ночной рубашке. То — вовсе не человеком. Злобным зверем, который обгладывает лицо оторванной ,бородатой головы. Я всё записывал. Все свои видения.

И всё чаще видел ветхий дом. Тот самый, с соломенной крышей, где мох растёт даже на стенах. Вокруг — ни души. Только старая ива скрипит, и чёрный ворон сидит на подоконнике, глядя сквозь меня. И я знал что внутри этой хаты лежит пробитая в грудь осиновым колом древняя как само зло ведьма.

Она ждёт...

****

29 октября

Сказали, нужна операция. Три тысячи долларов. Сумма для меня колоссальная. Или ждать — пока не откинусь. Недолго ждать, три месяца это мой максимум. Не густо конечно.

Что мог продал где мог занял заранее предупредив что могу и не вернуть долг.

Оно не тревожит меня в последнее время.

5 декабря

Операция длилась десять часов. Меня раскрывали, как книгу. Тело моё лежало под лампами, а душа… я не знаю, где она была. Я помню только, как во время наркоза что-то тянулось ко мне. Волосатое. Молчащее. Оно не говорило — но я знал: оно не хочет, чтобы я умер. Оно, переживает за меня. Я нужен ему .

Довольно странный у меня ангел хранитель.

8 декабря

Я не умер. Увижу 2025 год .

30 марта

Прошло полгода. Тело собралось. Я снова могу ходить, дышать, даже смеяться. Иногда. Но главное — я снова пишу.

И знаете что? Он вернулся.

Мой рассказчик.

Я всегда называл его так, даже раньше. Невидимый рассказчик. Не муза — нет. Муза вдохновляет. Он — диктует. Он не вдохновение, он… будто диктатор, только голос его — мёд и мрак.

Слова снова льются. Я открываю ноутбук, и пальцы сами бьют по клавишам. Я не думаю — я фиксирую. Словно кто-то шепчет за плечом.

А недавно я понял… он ведь не ушёл. Он просто давал мне отдохнуть , ждал, пока я снова стану пригоден.

1 апреля

Я решил послушать свои истории в аудио формате . Когда-то один профессиональный чтец предложил мне озвучить некоторые для своего канала на Ютубе. Я прослушал. И в комнате стало холодно. А потом… я услышал за спиной тихий смешок. Как будто кто-то слушал вместе со мной — и наслаждался.

Я повернулся. Никого.

Но в отражении экрана я видел — он там. Размытый силуэт на периферии зрения.

Он вернулся.

2 апреля

Я больше не знаю, где кончаюсь я, и начинается он. Он подсовывает мне образы, которые я не понимаю. Груды тел. Мокрые ступени. Голоса, зовущие с болот. А иногда — просто чистый лист. И я пишу. И понимаю: я снова становлюсь проводником.

Я не боюсь его больше. Но не писать я не могу. Он снова приходил во сне.

И шепчал:

«Пока ты пишешь — я живу. Пока я живу — ты пишешь. Мы связаны»

****

4 апреля

Мне сегодня исполнилось пятьдесят лет, срок немалый. Ему больше. Может сотни, может тысячи лет, он не говорит.

Эти строки — они опять не мои. Они диктуются голосом, который просачивается сквозь трещины моего сознания. Пока я печатаю, я слышу, как он шепчет:

«Читатель, ты — следующий. Читай, и я буду существовать...»

Я больше не пытался остановиться. Едва я открывал ноутбук, как слова начинали приходить, словно незримая рука на клавишах, не дающая мне передохнуть. Моё сердце стучит в такт этим звукам, а холод пронзает душу. Я хоть я чувствую, как страх сжимает мои лёгкие мне нравится писать — и вот я понимаю: эти записи не для меня одного. Они — для тебя, того кто сейчас читает этот текст в руках.

А он, мой незримый соавтор,повторяет без конца:

«Пока ты пишешь — я живу. Пока я живу — ты пишешь.»

А ещё он хочет чтобы я рассказал о нём. Его зовут... Згуба.

Не знаю почему но я не стану про это писать. Я уверен что его это разозлит но мне кажется что про него рассказывать не нужно.

Я смотрю в экран, и в отражении вижу мерцающую тень, будто кто-то стоит позади меня. Но я один. Лишь пустота комнаты и мой холодный пот. Знай, как только ты начнёшь читать, он оживёт снова.

Теперь я понимаю: ты не просто случайный читатель. Ты открыл дверь,туда, в навь читая эти слова. Ты возможно уже чувствуешь его присутствие, как я чувствую его рядом, в каждом вдохе и в каждом ударе сердца. И я боюсь, что когда ты откроешь последний абзац, он зайдёт за порог и твоего мира.

Посмотри в отражение монитора за свою спину, не стоит ли оно там прямо сейчас?

Я думаю он был и до меня, рассказывая свои сказки кому нибудь сотни лет назад. Будет и в будущем.

Я оставляю эти записи как предупреждение и приглашение. Продолжай читать, если осмелишься. Потому что, возможно, именно сейчас, в этот самый миг, оно надиктовывать новые строки уже тебе.

Читай. И помни: ты уже не один.

И я не знаю конец это... или только начало…

Может следующие истории напишешь ты .

Возможно Он захочет что бы именно ты рассказал про него.