Зимние бабочки

Крошечные снежинки отражались в зрачках её глаз. На ресницах намёрз иней. Бисеринки крови застыли в уголках губ. Несколько пальцев на руках были вырваны. Из развороченной грудины торчали обломки рёбер. Но несмотря ни на что она до сих пор была красива. Каштановые волосы, большие голубые глаза, пухлые губы, идеальное тело, что угадывалось даже под одеждой.

Марк сидел на корточках и с жалостью смотрел на неё — и почему такой красавице не повезло. Тяжело вздохнул и достал старенький полароид, быстро сделал несколько снимков. Поправил шляпу. Огляделся. Тварь уже ушла. Сытая, довольная, она скрылась в своём логове и не выйдет, пока вновь не проголодается. А случится это очень скоро, через пару дней, а, может, даже и завтра.

Марк дотронулся до лица убитой. Растёр между пальцами золотистую пыльцу, понюхал — резкий, цветочный аромат, от которого тут же слегка закружилась голова. Сощурился — так и есть, тварь не могла не оставить свою метку. Аккуратно, пинцетом он вытащил изо рта круглый, мохнатый комочек и упаковал в контейнер, спрятал в сумку.

Закуток за гаражами, многие из которых пустовали годами, напоминал скотобойню. Сугробы алели от крови. В воздухе кружили снежинки, похожие на маленьких белых мотыльков. Скоро снег занесёт алые кляксы. Возможно, труп найдут только весной. А, может, не найдут никогда. Тварь далеко не глупа, как он думал ещё несколько лет назад. Она выбирает глухие места, где никто не сможет её увидеть. Она, как хитрый хищник-стратег, загоняет жертву в ловушку и, убедившись, что никого нет поблизости, убивает. Быстро. Жестоко. Упиваясь предсмертной агонией.

Марк прислушался. Тонко завывал ветер. Где-то вдалеке ревела полицейская сирена —стражи порядка блюли закон в Северном городе, и скоро им добавится ещё работёнки, и к расследованию о массовой пропаже людей привлекут лучших следователей. Всё это лишь вопрос времени.

Марк ухмыльнулся мысли, что из него мог бы выйти неплохой детектив. Но, увы, не в этой жизни. Изо рта вырывались колечки пара. Руки зябли в перчатках, кончики пальцев совсем онемели. Пора было уходить. Девушке с голубыми глазами больше не помочь, уже слишком поздно…

Снег скрипел под ногами. Фонари мигали. Близился рассвет. В окнах многоэтажек загорался свет. Город просыпался. Пройдёт совсем немного времени, и его улицы заполонят люди, и никто из них не будет знать, что этой ночью в Северном городе произошло убийство…

Он снял квартиру в одной из новостроек. Малонаселённой, открывающей хороший обзор. Он мог часами стоять у окна и смотреть на город. Высотки соседствовали с пятиэтажками, на окраинах — чернели покосившиеся, но ещё жилые деревяшки. Это был обычный, северный городок, где большую часть года правят ветра, где асфальт быстро приходит в негодность, а теплосистема вечно не готова к зиме, где холодно даже в июне, не говоря уж о декабре.

Тварь же любила холод. Она неизменно просыпалась вместе с зимой. Голодная и агрессивная выходила на охоту. Перелетала из одного города в другой. Она принюхивалась, искала. Марк шёл за ней следом, ведомый чутьём. Знала ли тварь об этом? Может быть. Ему же было наплевать. Уже давно преследование твари стало смыслом его жизни, и он не мыслил себя без этого.

***

В этот раз тварь, несмотря на терзающий после спячки голод, не сразу решилась напасть. Она стала более осторожной и терпеливой. Она выжидала несколько дней. Выглядывала из своего логова потенциальных жертв, источая зловонный, мускусный запах. Жители города морщили носы, не зная откуда идёт вонь, глупо греша на прорыв канализации или несвоевременный вывоз мусора. Конечно, им было невдомёк, что они теперь не одни… и что некоторые из них уже обречены…

Марк поднялся в квартиру по лестнице. Сразу прошёл в спальню. Достал из сумки альбом с фото. На них девушки и юноши, молодые мужчины и женщины. Мёртвые. С распоротыми животами, с развороченными грудинами, с зияющими ранами на шеях, с отсутствующими конечностями. Все они жертвы твари за последние несколько лет. И всех их снял Марк на свой полароид.

Он называл их «зимними бабочками». Зимние бабочки — почему тварь выбирала именно их? Она брезговала стариками, детьми, даже теми, кому немного за тридцать. Ей нужны были молодые, здоровые и полные сил взрослые люди. Но в них всех было что-то ещё, то, что чувствовала только она. Какой-то едва уловимый, особенный аромат? Наверно. Но Марк не был в этом уверен. Это всего лишь его догадки.

Он приклеил снимки в альбом. Ещё одна зимняя бабочка пополнила его коллекцию. Марк нервно хохотнул. Если бы кто-то зашёл в его спальню, посмотрел альбом, то ужаснулся, решив, что он свихнувшийся маньяк, собирающий жуткие трофеи. Но Марк не был психопатом. И он был одинок. Абсолютно и безоговорочно. Ни семьи, ни друзей, ни родственников. Иногда он встречался с женщинами, но делал это в отелях, никогда не приглашал к себе, в свою холостяцкую берлогу (берлоги, ведь он постоянно менял место жительства).

Марк отыскал в комоде пачку сигарет. Прошёл на балкон. Ветер сквозь открытое окно тут же налетел, осыпал колючим, снежным крошевом.

Марк щёлкнул зажигалкой. В воздухе поплыли облачка терпкого, сигаретного дыма. Голова слегка вскружилась. Он курил редко. Может, раз в сутки, иногда и того реже. Но не курить совсем не мог. Никотин успокаивал нервы.

Город ещё совсем недавно суровый и будто бы мёртвый, на глазах оживал, наполнялся звуками. Людские голоса тонули в шумах автомобилей и автобусов. Ночную темноту, в которой тенями проступали дома и деревья, рассеивал серый, зимний рассвет.

«И где-то в городе кто-то ищет свою девушку, дочь, мать, подругу...» — сверкнула мысль, бесстрастная, жалящая холодом.

Марк затушил сигарету о краешек банки-пепельницы. Вернулся в спальню. Погасил свет, задёрнул штору, включил яркую настольную лампу. Достал из сумки контейнер, толстое стекло, пинцет, иголки, тонкий скальпель. Надел перчатки, защитные очки и маску. Мысленно сосчитал до десяти и приступил.

Маленький, серый комочек чуть заметно подрагивал, когда он осторожно извлёк его из контейнера и уложил на стекло. Марк сделал небольшой надрез посередине комочка. Тот мгновенно раскрылся. Крошечные крылышки, как у летучей мыши; голова с глазками-янтарями; несколько пар конечностей — вот она миниатюрная копия твари. Марк отёр холодный пот со лба. Он всегда волновался, когда делал это. Он расправил крылышки и воткнул в них иголки.

Мелкая тварь задрыгала ручками царапая стекло, попыталась перевернуться. Даже сейчас, несмотря на то что она ещё толком не созрела, её крошечные коготки были острыми, как бритва. Она тонко, еле слышно, запищала. Марк прижал к голове твари скальпель. Понадобилось усилие, чтобы пробить её. Несколько мутно-коричневых капель брызнули на стекло. От резкого цветочного аромата спёрло дыхание. Вспышка боли на мгновение ослепила. Марк едва сдержал крик. Сполз на пол, прижал ладони к вискам. Шрам на груди запылал огнём.

Сердце оглушительно громко колотилось в груди, заглушая все остальные звуки. Перед глазами зарябили картинки. Понадобилось ещё пара секунд, чтобы сфокусировать взгляд. И вот Марк был там. В прошлом, где последняя жертва твари, девушка с голубыми глазами, ещё живая и невредимая, спешила домой. Он видел, как высокие дома давили со всех сторон. С мутного неба падал снег. Крупные снежинки оседали на её густых, каштановых волосах, на шубке. В голубых глазах отражался ночной город. Она оглядывалась назад, интуитивно чувствуя слежку. Марк оглядывался вместе с ней. Прохожих становилось меньше. Всё чаще моргали фонари.

Вскоре он заметил огромную тень, спорхнувшую с крыши одного из домов. Сердце ухнуло вниз.

«Ну, же… беги… беги… в подъезд, к людям…»

Но нет, она не слышала его. Он хотел схватить её за руку, но не мог. В этом месте, в это время, он был всего лишь человек-невидимка, сторонний наблюдатель, фантом.

От взмахов крыльев твари сугроб превратился в снежный фейерверк. Девушка замерла, не понимая, что происходит. Но, когда сквозь снежную пелену проступил силуэт, девушка вскрикнула от ужаса и бросилась бежать. Вслепую. Наобум. Спотыкаясь. Падая на колени и вновь поднимаясь. Тварь то накрывала её тенью, то улетала прочь. Вновь накрывала и вновь пряталась. Она игралась с жертвой, наслаждалась её страхом и беспомощностью.

«Не туда… нет… нет…» — кричал Марк, хоть и понимал, что его никто не слышит.

Девушка всё дальше убегала от жилых мест, к гаражам, где редко появляются люди. Ослеплённая паникой, она не понимала, что делает. Она осознала свою ошибку, когда оказалась в тупике. Тварь спикировала на неё сверху, повалила в сугроб. Борьба была недолгой. Прошло всего несколько секунд, и кровавые брызги полетели в разные стороны. Хрипы, булькающие звуки сменились чавкающими и сосущими.

«Вот и всё…» — прошептал Марк.

Тварь обернулась, будто услышав его голос. В свете фонаря сверкнули её жёлтые глаза-янтари. Крупные ноздри втянули воздух. Сомнений не было — тварь почуяла его. Марк услышал клокотание. Она заговорила с ним…

Марк очухался на полу в луже вонючей слизи. Тело колотил озноб. С трудом он поднялся на ноги, подошёл к столу. Тварь-проводник на стекле уже окоченела. Теперь она была безвредна и бесполезна. Она превратилась в мёртвую бабочку, что пополнит его коллекцию только уже в другом альбоме.

Марк, пошатываясь, побрёл в душ…

Горячая вода смывала зловонную слизь, приглушала пульсирующую боль в шраме. Перед глазами всё ещё темнело, в висках токало. В голове проносились фрагменты только что пережитого. Переходы всегда забирали у него много сил, но этот выжал последние. Но всё равно после душа Марк почувствовал себя чуточку лучше.

Пара таблеток аспирина сделали своё дело — Марк пришёл в себя, насколько это было возможно.

***

Он видел тварь вживую только один раз. Тогда-то она и оставила на его теле шрамы. Он был ещё совсем юным и наивным, и перед глазами маячило светлое будущее. Но когда на его глазах убили Настю, Марк повзрослел. Розовые очки спали с глаз. Грезы развеялись суровой реальностью, в которую не хотелось верить.

В начале сентября, двадцать лет назад, Настя и Марк начали жить вместе. Оба, выросшие в детдоме, были в восторге от однушки в спальном районе, что предоставило им государство. Скромная роспись в загсе, дешёвые кольца на безымянных пальцах, уютные вечера в объятиях друг друга — для счастья и семейной идиллии им двоим было нужно совсем немного. Марк работал на складе, Настя в магазине. Не шиковали, но денег вполне хватало. Даже удавалось делать небольшие сбережения. Они уже подумывали о ребёнке, но в декабре всё изменилось.

Сначала Настя пожаловалась, что чувствует одуряющую вонь, когда возвращается домой с работы. Особенно сильно в районе заброшенного дома.

— И мне кажется, что за мной следят…— призналась она Марку спустя ещё пару дней.

Сердце Марка тогда больно кольнуло от тревоги. Он начал встречать Настю после работы. Действительно, любимой не казалось, в воздухе витала вонь.

«Трупная вонь…» — решил он.

— Собака, наверно, забралась под дом и сдохла. Вот и воняет, — успокаивал он любимую, косясь на одну из заброшек. Проверять не хотелось.

Настя натянуто, через силу, улыбнулась. Она не поверила в издохшую под домом собаку, но доверчиво положила голову ему на плечо. Рядом с ним, она чувствовала себя в безопасности.

— Всё будет хорошо, — прошептал Марк ей на ушко. И сам же поверил в свои слова.

— Конечно, железный человек.

Настя с детства называла его железным человеком.

Тварь напала на неё в середине декабря. Двадцать лет назад тварь просчиталась. Марк увидел её…

Мыслями он часто возвращался в тот день. Просчитывал все варианты. Что было бы если он пришёл на несколько минут раньше? Быть может, тогда Настя осталась бы жива? Тварь побоялась бы напасть. А его жизнь не превратилась бы в ад. А может, он погиб бы вместе с любимой.

«Как жаль, что нельзя вернуться в прошлое…»

***

Марк стоял в ванной, перед зеркалом в полный рост. С годами шрам поблек. Он тонкой полосой тянулся от ключицы до пупка. В тот далёкий зимний вечер тварь полоснула его острым когтем и взлетела в небо — почему-то она не стала его добивать. Быть может, он был не таким, а может, она подумала, что он сдохнет и так. Марк упал на спину, судорожно ловя ртом воздух и зажимая рану руками. Сквозь пальцы толчками вытекала кровь. Каждый вдох-выдох давался с трудом. Ему повезло, что мимо проходила компания ребят. Только благодаря им он не успел истечь кровью. Жизненно важные органы оказались не задеты, и Марк быстро поправился.

Тело Насти так и не нашли. Тварь забрала её с собой.

Иногда Марку казалось, что любимая ещё жива, что тварь держит её в своём логове, и он сможет её освободить. Нужно только найти это логово.

Марк помотал головой, гоня прочь воспоминания. Настя мертва, ведь он своими глазами видел, как тварь вспорола ей грудь и вытащила пульсирующую мышцу. Видел, как глаза любимой остекленели, а кончики пальцев подрагивали в предсмертных судорогах.

Пара кружек кофе прояснили голову. Марк сосредоточился, глядя на город за окном. Снег закончился. Тварь пряталась неподалёку — Марк чувствовал это. Разомлевшая от еды, она стала менее осторожна и почти не скрывалась. Ему казалось, что он даже чувствует её вонь сквозь запахи города.

— Когда-нибудь я найду тебя…

В этом он не сомневался. Иначе и быть не могло.

Он дождался ранних, зимних сумерек и вышел на улицы города. Человек в чёрном пальто, с низко надвинутой на лицо шляпой — на Марка никто не обращал внимания. Всем было всё равно. Он был всего лишь ещё одной, крошечной частичкой общей человеческой, безликой массы.

Марк бродил по улицам, скверам и паркам. Вглядывался в тёмные дыры подвала, в окна заброшенных домов, в открытые, канализационные люки, в тёмные закоулки. В тенях, отбрасываемых деревьями, памятниками ему мерещился силуэт твари. В каждом прохожем потенциальная жертва. Конечно, тварь вряд ли вышла бы сегодня на охоту. Но всё же стопроцентно этот вариант тоже не стоило отметать.

Вскоре совсем стемнело. Улицы озарили фонари. Повсюду засветились фонари и гирлянды. Декабрь не перевалил ещё даже за половину, а город уже начали украшать к Новому году.

Морозило. С неба посыпался колючий, мелкий снежок.

Марк зябко кутался в пальто, прятал руки в карманах, жалел, что вместо шляпы не надел тёплую, вязаную шапку.

Ноги сами привели его на окраину. К небольшой, деревянной церквушке, с потрескавшимися стенами, с кладбищем, таким же старым и неухоженным, как и она сама. Казалось, что это священное место давно мертво. Но тут же в одном из окон зажегся свет, мелькнула чья-то тень. Церковь ещё дышала, пусть и из последних сил.

Марк остановился у ворот. Вид полуразвалившегося, мрачного здания завораживал.

— Закурить не найдётся? — совсем рядом раздался сиплый голос.

Марк медленно повернулся. В паре метров от него подпирал забор человек. Бородатое лицо, мешковатая, грязная одежда, кислый запах давно немытого тела, одна нога, костыль — бомж, и наверняка церковь являлась одной из его точек, где можно было «подзаработать».

Марк помотал головой. Сигареты остались в квартире. Бомж вздохнул и, потеряв к нему интерес, поковылял в сторону кладбища. Его сгорбленную, жалкую фигуру быстро сожрала пурга.

Марк замёрз и хотел уже возвращаться домой, но вдруг сквозь снежную пелену он увидел, как с одного из деревьев вспорхнула огромная тень. Она, повисев немного в воздухе, грузно приземлилась на крыше церкви. Сквозь голос ветра он услышал, как скребут когти по черепице, как хлопают перепончатые крылья.

«Тварь…» — сердце ёкнуло в груди. Тело прошиб пот. Но разум тут же отмёл эту мысль. Должно быть показалось, и это птица, ворон или ещё кто из пернатых. Марк вгляделся. В темноте декабрьского вечера, на крыше старой церкви замерла фигура, и она совсем не походила на птицу. Скорее, она была похожа на горгулью. Ожившую, уродливую, со светящимися глазами-янтарями.

«И что же ты сделаешь…» — прошептал некто на ухо.

Марк вздрогнул, огляделся по сторонам. Ледяной ветер взбивал снежные сугробы, стирая грань между явью и навью. Темнели кладбищенские кресты в белой мгле. И будто бы десятки зыбких силуэтов проступали в ней. Словно души мёртвых поднялись из могил понаблюдать, что будет дальше.

Внутри всё похолодело.

— Ты всегда можешь поговорить с Богом, сын мой…

Марк резко обернулся. Священник с длинной бородой, одетый в рясу, словно призрак вырос из пурги, и теперь стоял рядом. Худой, высокий, он костлявой тенью нависал над Марком. На впалой груди висел большой, массивный крест. Порывы ветра колыхали распятие из стороны в сторону.

— Двери церкви всегда открыты для тебя, — продолжил священник. Его серые глаза, как серебряные блюдца, выделялись на сером, как у покойника, лице. Они пытливо изучали и будто бы чуть светились в темноте. Рука его, неожиданно тяжёлая, опустилась на плечо Марка.

Тот сглотнул ком в горле и вежливо кивнул, указал на крышу:

— Вы видите это? Она там…

— Здесь никого нет и не может быть… — голос священника прозвучал глухо.

Налетел порыв ветра, осыпав ледяной крошкой. Марк инстинктивно зажмурился. А когда открыл глаза, увидел, что священник исчез, будто бы и в самом деле был призраком.

— Эй! — крикнул Марк, оглядываясь по сторонам.

И тут же огромная тень налетела и сбила его с ног. Он упал на спину и сильно приложился затылком обо что-то твёрдое. Вслед за вспышкой боли наступила темнота. А в ней закружились десятки, а, быть может, даже и сотни теней. Их голоса слились в один шёпот. В темноте проступали лица тех, кого он запечатлел на снимках. Они смеялись, тыча в него пальцами:

«Что же ты можешь сделать…»

«Никого нет…»

«Никого не может быть…»

— Эй, мужик! — позвал кто-то. Голос звучал словно издалека. В бок ткнули чем-то твёрдым. Тихонько так, не с целью сделать больно, а скорее чтобы привести в чувство.

Марк застонал, открыл глаза, с трудом сел. На него смотрел бомж, тот самый, что просил сигареты. На его грязном лице читалось беспокойство.

— Вставай, а то так и замёрзнуть недолго! — просипел бомж и, зажав костыль под мышкой, подал грязную руку.

Марк встал. Огляделся. Пурга поутихла. Небо прояснилось. Снег вокруг сверкал, переливался.

— Мороз крепчает, — подтвердил бомж и махнул рукой в сторону, — ну, я пойду, туда, к костру, к своим. Сам понимаешь, покуда я доковыляю. Да, и ты возвращайся домой, нечего в такую стужу шляться по улицам.

— Постой, ты не замечал здесь чего-нибудь подозрительного? — Марк выудил из кармана несколько купюр и протянул ему.

Бомж спрятал деньги в карман куртки, пожал плечами:

— Не знаю… я впервые здесь… думал на кладбище ещё кто ходит… вот наскрёб малёха с могилок… А церковь давно пустует, того гляди упадёт… видишь, как её перекосило.

— Я же видел попа…

Бомж хрипло рассмеялся.

— Показалось тебе, мужик. Крепко ты башку расшиб.

— Д-да, наверно так, — согласился Марк и криво улыбнулся.

Бомж поковылял прочь. Туда, в свою другую жизнь, где за пустырём горел костёр, а вокруг него, подобно братьям-месяцам, собрались такие же бродяги, как и он.

Марк постоял немного, глядя на занесённую снегом, покосившуюся набок церковь, надеясь увидеть в окнах проблеск света. Но она стояла всё такая же мрачная в своей умирающей красоте.

Пора было возвращаться. Он не спал уже больше суток, и теперь чувствовал, как усталость тяжёлым комом легла на плечи. Хотелось закрыть глаза, забыться, и пусть на время, но обрести покой.

***

Он не помнил, как добрался до дома. Всё было, как в тумане. Ныла разбитая голова. Перед глазами плыло. Мимо проходили люди. В свете фонарей они казались безликими, одинаковыми, будто бы и не были людьми, а всего лишь бездушными пустышками.

Он рухнул на кровать и сразу же забылся сном. Провалился в чернильную бездну, где время текло иначе, где в кромешной темноте порхали сотни крошечных, зимних бабочек, где отовсюду тянуло холодом. Где в темноте раздавались предсмертные крики, полные боли и ужаса. Внутри всё сжималось от этих криков, но возвращаться в реальность Марк не спешил. Сказывалась усталость.

Он проснулся, когда наползли сумерки, замёрзший и с тревожным чувством, что проспал что-то очень важное и что прошло несколько дней. Сел в постели, разлепил глаза. Пол был усыпан трупиками бабочек и снимками. Кто-то хозяйничал, пока он спал. Некто распотрошил его альбомы.

Сон сняло, как рукой. Марк вскочил, испуганно огляделся. Окно было раскрыто настежь. Холодный ветер гулял в комнате. В первую очередь он захлопнул окно. Потом заглянул на кухню, в ванную. Никого. Только бледно-голубые капли слизи разбрызганы повсюду.

— Тварь… — прошептал Марк.

И почему она не убила его спящим… Играется или просто побрезговала? Но так или иначе она выследила его. А может, она всегда знала, что он идёт следом за ней. И всё это всего лишь часть большой игры. Их игры, которую они ведут уже больше двадцати лет.

— Ничего, я тоже знаю где ты прячешься… — прохрипел он, нагнулся, дотронулся до одной из капель. Растёр между пальцами слизь. Поднёс к носу. Сквозь запах цветочной пыльцы пробивалась вонь гниющего мяса. Тварь смердела по-прежнему.

Взгляд выцепил в одной из лужиц слизи барахтающуюся, крошечную бабочку. Марк нервно хохотнул, достал из сумки пинцет и шмякнул трепыхающееся тельце на стекло. Включил яркую настольную лампу — ещё одно путешествие ждало его. Когда-то давно тварь наградила его этой способностью, занеся в рану какую-то инфекцию. Инфекция медленно убивала его, но и позволяла на короткое время проникать в прошлое.

В этот раз всё произошло слишком быстро. Стоило только размозжить голову бабочке, как его вышибло из кресла. Он рухнул на пол. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и Марк нырнул в морозную, декабрьскую ночь. Босые ступни тут же обжёг холод. Тело охватил озноб.

На снегу возле каких-то построек растеклась кровавая лужа, в ней распласталась жертва. Её глаза уставились в небо. Кончики пальцев всё ещё подрагивали в посмертных судорогах. На груди зияла дыра. Чёрная, густая кровь мгновенно замерзала на морозе.

«Марк…» — услышал он в голове.

Обернулся. Над жертвой склонилась тварь. В её когтистой руке пульсировало сердце жертвы.

Внезапная слабость подкосила коленки, но он всё же удержался на ногах.

«Марк…» — два глаза-янтаря смотрели на него.

Ветер налетел и взбил сугробы. Снежное крошево закружилось вокруг. А когда белая пыль улеглась, Марк увидел себя, стоящим на кладбище возле старой, заброшенной церкви. На заиндевелых деревьях сидели сотни воронов, буравили его взглядами желтых глазок. В воздухе кружились сотни крошечных, белых мотыльков.

«Марк…» — еле прошептал некто за спиной.

Марк обернулся и встретился взглядом с карими глазами Насти.

— Мне так холодно, Марк, — сказала она надтреснутым голосом и обхватила плечи руками.

В одной сорочке, босиком, тоненькая, бледная, она стояла среди могил и тряслась от холода. У Марка защемило сердце. Он бросился к ней, чтобы согреть. Но обхватил только пустоту…

Марк очнулся на полу в луже слизи. В ушах токала кровь. Руки и ноги конвульсивно подёргивались. Понадобилось не меньше часа, чтобы более-менее прийти в себя.

***

Марк вышел из дома ночью, когда Северный город погрузился в тишину. Убаюкивающую. Могильную. Казалось, что все жители вымерли или сбежали в другие города. Но на самом деле это было не так. Просто морозными вечерами каждый здравомыслящий горожанин старался быть дома. По городу прошёлся слушок о пропавших людях, о безжалостном маньяке, орудующем по ночам.

На пути Марка встретились только пара работяг, которые решили немного выпить после тяжёлого дня. Они по очереди отхлёбывали из бутылки и хрипло переговаривались между собой.

— Псих какой-то людей режет…

— Говорят, раньше в других городах был, а сейчас и до нашего добрался.

— И приходит зимой…

До Марка донеслись обрывки разговора. Он ухмыльнулся. Они и представить не могли кто пришёл в город. Он и сам не поверил, если однажды не увидел бы тварь собственными глазами.

С неба посыпалось снежное крошево, а через несколько минут разыгралась пурга. Марку приходилось щуриться, чтобы хоть что-то разглядеть в белой мгле. Порывы ветра едва ли не сбивали с ног. Снег царапал лицо, оседал на воротнике, норовил пробраться за шиворот, под рукава.

Он добрался до церкви глубокой ночью, остановился около проржавевших дверей — когда в последний раз переступал порог священного места? Он не помнил. А ведь когда-то давно они с Настей едва ли не каждое воскресенье ходили в церковь. Но после смерти любимой Марк потерял веру в бога. Нательный крестик был снят с шеи, молитвы позабыты. Но всё же, прежде чем войти, Марк перекрестился, сработал всё же давний инстинкт.

Церковь встретила запахом сырости и запустения, мраком. Марк включил фонарик. Свет чуть рассеял темень. Проступили мутные очертания убранства.

Толстый слой грязи, хлама покрывал полы церкви. На заплесневевших стенах висели только несколько икон, те, которыми побрезговали вандалы. Ветер надул в углы снега сквозь прорехи в стенах. Тлен и запустение мёртвого места осветил скудный свет фонаря.

— Эй! Есть кто-нибудь?— крикнул Марк чтобы разрушить могильную тишину, царившую в церкви.

Голос отскочил эхом от стен, и церковь будто пробудилась ото сна, застонала дурными голосами под натиском стихии. Но сквозь вой ветра, скрипы старого здания слух Марка уловил ещё какой-то звук. Искажённый. Приглушенный. Шедший откуда-то издалека или… снизу. То ли стон, то ли плач, то ли надрывные вскрики.

Марк замер на месте и прислушался. Сердце зашлось в груди, дыхание спёрло.

«Здесь, мы ждём тебя…» — казалось прошептала сама церковь.

И снова плач прокатился по её стенам. Глухой. Обречённый. От которого в душе Марка разлилась тоска.

***

Он обошёл церковь. У одной из дверей (то ли в молельню, то ли ещё куда) задержался. Сквозь запахи сырости пробивался ещё один. Цветочный. Запах пыльцы. Слабый, но вполне отчётливый.

— Кажется, я нашёл твоё логово, — прошептал Марк и почувствовал, как по спине прошлась холодная щекотка волнения. Впервые он был настолько близок к разгадке.

Он толкнул дверь. Та тихонько скрипнула и приоткрылась. Сквозь мрак проступили очертания лестницы, что вела в подвал.

Марк выдохнул и начал спускаться. С каждой ступенькой цветочный запах становился всё сильнее, удушливее, слаще. Голова вскоре закружилась, в носу засвербело, а в самом низу вонь достигла своего максимума и стала невыносима. Марк зажал нос и рот платком. Осветил углы и потолок. Но черноту подвала не смог разогнать свет фонаря. Она была везде и всюду. И казалось, что в ней нет ничего и никого. Или, быть может, что когда-то было в ней стало ею.

Плач превратился в рыдания. Приглушенные. Хрипловатые. Пол под ногами завибрировал, пришёл в движение. Марк прижался к стене. Холод, исходящий от неё, ледяными жалами впился в тело. Казалось, что температура упала на несколько градусов. Так резко, что перехватило дыхание.

Сработал выключатель — Марк задел его спиной — и подвал, точнее несколько его метров, залил тусклый, желтоватый свет от лампочки, висящей над головой. Марк огляделся. Серые стены были покрыты инеем. С низкого потолка, подобно сталактитам, свисали льдинки. Марк дотронулся до одной из них. Тут же одёрнул руку. Льдинки были покрыты слизью. Он растёр её между пальцами. Пахнуло тухлятиной, сквозь которую пробивался резкий, цветочный аромат. Одуряющая смесь — к горлу подкатила тошнота, а голова закружилась.

Марк вытер руку о штанину. Сплюнул. Плевок растёкся кровавой кляксой на заиндевелом полу.

«Марк…»

От шёпота знакомого голоса тело охватил озноб, а сердце заколотилось о рёбра с такой силой, что казалось вот-вот выскочит из груди.

— Настя!?

Марк ущипнул себя — должно быть он спит, и всё это ему мерещится. Настя давно погибла… Или… всё же нет? Ведь он не видел её тела, он не хоронил её. Быть может, она выжила?

— Без сердца? — ехидно шепнул разум.

— Настя умерла, — горько согласился Марк.

«Мне холодно…»

Он бросился бежать. Вперёд. На голос Насти. Ноги скользили. В груди клокотало.

«Марк…»

Он резко остановился. Прислушался. Тишина. Абсолютная. Всепоглощающая. Не слышно ни ветра, ни стонов старой церкви. Будто всё и все вокруг вымерли. Тьма подступала со всех сторон, заключая его в кольцо.

На плечо упала вязкая капля. Марк вскинул голову. Осветил фонариком потолок. И едва сдержал крик.

***

С потолка свисали кожаные мешочки. В них пульсировали жизнью десятки существ. Глаза их были плотно сомкнуты. Конечности с длинными, тонкими когтями прижаты к телу. Пока ещё прозрачному, чешуя-броня ещё не начала формироваться. Марк видел, как бьются сердца существ, как сокращаются внутренние органы. Десятки, а быть может, и сотни тварей готовились вскоре вылупиться из своих коконов. К каждому из них тянулись тонкие прожилки вен. Тянулись из…

Марк посветил в угол.

Тянулись из твари.

Марк закашлялся. Лёгкие горели огнём, шрам на груди жгло.

Тварь изменилась. Казалось, стала ещё больше. Брюхо её раздулось. Крылья расправились и будто окаменели. Она словно вросла в стену, пустила корни в своих детей и теперь питала их.

— Я нашёл тебя.

Тварь открыла глаза. Два ярких янтаря ослепили. Марк зажмурился на мгновение.

Она примирительно заклокотала что-то на своём языке.

— А ты не такая умная…

Марк хрипло рассмеялся, а отсмеявшись, добавил:

— Даже тупая.

Тварь пронзительно закричала, дёрнулась. И осталась на месте — пока прожилки-вены тянулись к коконам, ей было не вырваться.

— Тебе нужно было убить меня.

Марк достал из кармана спички и пачку сигарет. Закурил, пуская кольца дыма. Потушил окурок о стену. Окурок зашипел. Пахнуло палёным мясом.

— Огонь ведь уничтожит всё, верно? Чёрт я и не думал, что всё будет так просто…

Тварь тихонько, даже ласково, заклокотала.

— Вот и всё, — вздохнул Марк и зажёг ещё одну спичку.

И тут перед глазами поплыло. В голове пронеслось видение. Зима. Набережная. Он тащит ватрушку, на ней маленький мальчик лет трёх. Настя катит коляску, в которой сладко посапывает младенец. Любимая улыбается, ей лет сорок, как и ему.

Видение исчезло. Марк опять стоял в подвале старой церкви. Тварь буравила его взглядом.

«Я могу дать тебе эти мгновения…» — услышал Марк у себя в голове. Перед глазами стояли лица Насти и их возможных детей.

«В моих силах всё изменить…» — голос твари обволакивающий.

— Ты можешь вернуть мне её? — тихо спросил Марк.

«Время подвластно мне…»

— Да неужели?

«Я могу повернуть время вспять…»

Марк обвёл взглядом десятки тварей, сидящих в мешочках и готовых вот-вот выбраться наружу.

— С какой стати тебе помогать мне?

«В тебе часть меня…»

Марк расстегнул пальто, задёрнул свитер. Шрам извивался бордовой змейкой, будто бы был живой. Ах, да. Двадцать лет назад. Она случайно поделилась с ним способностью. И эта способность убивала, но и давала возможность всё исправить.

«Ну же, Марк, решайся… Одно слово и ты будешь счастлив…»

Марк опустил взгляд. В голове мелькали видения из жизни, которая могла бы быть.

«Я могу производить подобных мне только раз в жизни…» — продолжала тварь.

Марк усмехнулся.

«Я могу только раз изменить прошлое…»

— Прости, не в этой жизни… — Марк кинул горящую спичку в деток твари.

Лица Насти и детей потускнели в голове.

Слизь сработала, как бензин, и подвал мигом охватило пламя.

Тварь дико заверещала, глядя на огонь, пожирающий её детей…

***

Марк вывалился из горящей церкви. Упал на колени. Закашлялся. Кровавые сгустки окропили белый снег. Он отполз в сторону, лёг на спину. Улыбнулся счастливой улыбкой.

— Скоро я приду к тебе, Настя…

В воздухе кружили тысячи снежинок, напоминающих крошечных мотыльков. Кончики пальцев рук и ног покалывало. Сердце замедляло ход. Каждый вдох-выдох давался с трудом.

— Я иду к тебе…

Трещал яркий костёр, озаряя холодную, декабрьскую ночь.

Марк уже не слышал, как кровля церкви рухнула. Не видел, как в небо вспорхнула огромная крылатая тварь, голодная и обозлённая гибелью потомства…

Конец. Декабрь. 2024г.