
Жили-были на свете два художника. Один говорил — «Я столько лет живу на белом свете…», а вторая, да, вторым художником была женщина, утверждала — «Мир такой пёстрый и яркий, а белый цвет — это просто смешение всех цветов видимого спектра». И поскольку они жили рядом, их дома располагались буквально через дорогу, то и картины друг друга часто видели.
Сердце мужчины, которого за глаза называли Ледяным мастером, было холодным, как январский лёд. Он обожал только два цвета — чёрный и белый. Каждая картина его была гимном элегантной хрустальной строгости — с идеальными линиями и безупречными тенями, в которых не было ни капли тепла.
Однажды уборщица, поздно вечером протиравшая полы в художественной галерее, что располагалась на первом этаже дома, в котором жил художник, бросив взгляд на одну из его картин, поёжилась, пробурчав что-то типа — «Брр, стерильно, как в хирургии». К несчастью или счастью она не заметила, что автор этой картины сидел, задумавшись, в кресле за ширмой. Его очень рассердило и расстроило замечание глупой бабки. Он решил, что та ничего не смыслит в искусстве в целом и не разбирается в прекрасном в частности.
А напротив в небольшой уютной мастерской в мансарде старинного дома творила женщина. Злата была полной противоположностью Ледяного мастера. Она носила платья цвета заката, в волосах её звенели монетки, вплетённые в тонкие косицы, посреди буйной волнистой гривы оттенка переспелой рябины. Холсты Златы взрывались фейерверком красок — малиновым, изумрудным, шафрановым и всеми оттенками золотого. Даже если она писала хмурые низкие тучи за окном, разбухшие от дождя и важности, то непременно на картине был, например, подоконник, где красовалась изящная ваза, и радовали взгляд розы из кленовых листьев. И окно обрамлял светлый лёгкий тюль с золотыми искорками. Или рядом стоял стол, на котором были вазочка с фруктами и исходящая паром кружка с глинтвейном. И тот, кто смотрел на картину, непременно чувствовал его аромат и тепло.
Успех Златы жёг Ледяного мастера холодным огнём. «Это не искусство! — думал он. — Это базарная ярмарка! Скомороший ширпотреб. Копеечные сласти». И вот однажды ночью, как раз после того случая в галерее, когда уборщица так неосторожно высказала своё мнение, художник прокрался в мастерскую Златы. Он поднялся наверх, тихо вошёл в комнату, но решил не включать свет. Лишь чиркал зажигалкой, прикрывая пламя ладонью, чтобы с улицы никто не заметил странного блуждающего огонька в окнах, и подносил её ближе, подсвечивая картины. Его охватил священный ужас перед буйством цвета. Он убрал зажигалку в карман и долго стоял погрузившись в себя. А когда глаза привыкли к темноте, да и луна засияла ярче, Ледяной мастер вынул из захваченного с собой бумажного пакета палитру, кисть и два тюбика с краской. Он закрашивал синеву рек белым, превращая воду в лёд, а золотые поля в снежные равнины.
Когда поутру Злата вошла в мастерскую, то не узнала её. Вместо уютного богемного местечка с обилием ярких цветов, узоров, текстиля, её встретило помещение, похожее на чёрно-белую гравюру. Ледяной мастер ждал слёз, криков, гнева. Но Злата снова удивила его. Она медленно обошла все холсты, внимательно глядя на строгие чёрно-белые тона, в которые он превратил её краски. А потом она обернулась к нему и улыбнулась.
— Спасибо, — промолвила тихо. — Ты сделал великое дело.
Ледяной Мастер остолбенел.
— Что? — прошептал он. — Я уничтожил твои картины!
— Нет, — покачала головой Злата. — Ты их сохранил. Видишь ли, я всегда писала слишком много, слишком ярко. Прятала за цветом слабые линии, неточные формы. Ты же снял этот пёстрый покров. Обнажил, показал мне нутро каждой картины. И видишь? — она подвела мужчину к одному холсту. — Теперь эта суть не теряется в цвете. Ты помог мне увидеть, что было не так.
Злата взяла с полки маленький холст, который не заметил Ледяной мастер, и протянула ему. То был его портрет. И на нём художник не был ледяным и одиноким, а просто задумчивым человеком с печальными глазами, в которых плескалась целая палитра невысказанных чувств.
В тот день что-то случилось с сердцем Ледяного мастера. Так тает первая сосулька под лучом солнца, так искристой ледяной бахромой украшает золотой опавший лист первый морозец. Нет, художник не стал писать ярко, как Злата. Но в его чёрно-белые картины пришла жизнь. А их совместная выставка, которую они устроили весной, сразу после свадьбы, так и называлась — «Гармония контрастов». Потому что иногда истинная красота рождается не в борьбе, а в благодарности.
Конец!
Ой, чуть не забыла...
И жили они долго и счастливо!
Вот, всё, теперь
КОНЕЦ