Змей Горюныч

— Так, давайте посчитаемся, а то неудобно. И хватит галдеть, ничего не разобрать. Я — первый.

— Я второй! Я второй! — ответило сразу с десяток одинаковых голосов.

— По старшинству!.. выживших, — переревел всех Первый. — Ох, я самый старший, из тех, что выжили и уцелели. Я ещё на месте тогда единственной головы вырос, когда её срубили. Вторая голова потом слетела. Есть кто из тех двух, что на её месте вырос? И не дёргайте лапами, сейчас я за них!

Тишина. Все головы примолкли и начали оглядываться. А сам Змей поудобней уселся у подножия холма, прижал к толстому телу крылья и хвост, а верхние лапы сердито сложил на желтом животе. Двенадцать голов на тонких шеях выросли прямо из могучих плеч, и все они были на одну морду.

— Не знаете, да? Попробуем по-другому. — Первый пробрался лапой между скоплением шей, почесался, и зашарил дальше. Ощупал место, где была вторая голова, подумал и тыкнул когтем в соседа. — Вторым будешь ты! Запомнил?

— А? Да, да, я Второй!

Первый продолжил изучать откуда шеи растут и раздавать номера, пока не насчитал двенадцатого.

— Фух. Теперь проверим. Я Первый!

— Я Второй!

— Я Третий!

…

— Я Двенадцатый! И голодный. Где б поесть?

— Да и правда. Может вернёмся к деревне и заберём коровку на обед? — согласился Восьмой.

— Вернёмся, и будет нас не двенадцать. Мало было? — огрызнулся Третий.

— Да и волк с ней, с деревней. Что мы жёнкам-змейкам скажем? Почай не сказавшись ушел. Кстати, а как нас зовут? — спросил Второй.

— Эт да, вовремя сбежали. А то как брата Горыныча бы порубили. А что с ним дальше было? Змейки его собрали?

— Не о невестках думай, а о том, что нам теперь делать. Уходили-то с одной головой, а теперь нас двенадцать.

— Может всё же поедим. Голодный.

— Двенадцатый, мы все тоже голодные. У нас одно брюхо. И ум один. Теперь сильно поделенный, — рыкнул Первый. — У жены попросим, если… А, ладно, что с вас взять, учить и учить.

— А как нас звали-то? Я всё не вспомню.

Мимо через сумрачный лес пробегал Серый Волк, остановился и сел напротив.

— О, здорова, знакомец! А тебя твои Змейки уже искали. Хи-хи-хи. Ты их лучше не зли, а то мне опять всякое за грань в своём нутре таскать.

Волк завыл протяжно и под конец отрывисто, хихикнул, увернулся от хвоста и побежал дальше по следу. Закручинились все двенадцать голов, повздыхали, а к ним уже и Яга с ступе летит, помелом грозит:

— У! Бездельник! Ну куда ты к людям сунулся, ничему тебя судьбинушка брата не выучила? Теперь и мне покоя не будет, как начнут богатыри да Иваны путь через серую грань искать, ко мне ходить. Вот тебя бы… да уж поздно, лучше к мамке-змейке наведаюсь, а уж она тебя…

Бабка замахнулась, ударила по воздуху помелом и унеслась над лесом к избушке заповедной. Потом, без сомнений, и знакомицу проведает, нажалуется, горькими слезами зальётся, да тихонько варений своих под столом оставит. И мать-змея как есть осерчает! Ей и старшего, бедового, хватило — и сам головы сложил, и жёнок да сестёр погубил.

Сидит Змей, думает. Не получается. А живот урчит, еды требует. А хвост дрожит — страх ведает. А что делать ни головы, ни хвост не знают. И как затряслась земля вдалеке, лес ходуном заходил, птицы и звери попрятались, листья шелохнутся боятся. То не гром гремит, то Змейка бежит!

Вышла из леса к подножию холма сама змеева жена — сажень росту, да зубы с вершок. А в лапах скалка и сковорода, а в глазах… Змей аж сжался весь, головы втянуть попытался, но только в шеях запутался.

— А… М-м-м… А я забыл, — пробормотали почти хором старшие три головы, и ещё пяток закивали.

— Забыл? Забыл! А имя своё ты не забыл?! Тебе что велено было? Слетать малины пару кустов нарвать, мамкин сад украсить. А ты уже неделю дома не показываешься! — зашипела, недобро изготовившись, змейка.

— Имя я тоже забыл. Своё, — потупились головы. — Вот вертится что-то, а поймать не могу. Многовато раз меня приложили.

У Змейки даже лапы опустились, так и стояла, замерев, а потом как замахнутся скалкой, как поднимет сковородку, и всё на головы понурые обрушит. Бьёт и приговаривает:

— Ах ты Змей, ах ты Горюныч! И так умом не вышел, да силой подвёл. Но хоть слушался б! Вот, тебе, муженёк, вот Горюныч несчастный!

Била она, била Змея Горюныча, он лишь уворачивался, но только головы путались, лапы заплетались. И живот урчал. Так шатало его, что прямо в дерево врезался и повалился вместе с ним, только хвост к верху. И крылья. А Змейка остановилась, запыхавшись, сердито зыркает, причитает:

— И отчего мне такой достался, детям на страдание! За малиной послали, так потерялся, не вернулся и теперь совсем разделился. А малышам змейкам? А старухе Змее? Что нам делать, сиротам бедным, при таком Змее Горюныче. Эх, был бы жив Горыныч могучий, уж он-то тебя б вразумил, наставил.

— Да не хуже я брата… когда он о трёх головах ходил, — надулся Первый, осторожно выбираясь из получившегося узла.

— Он-то о трёх, а у тебя их сколько. — Змейка успокоилась и начала выпрямлять лапами погнувшуюся сковородку, а скалку подмышку засунула.

— Головы, перекличка! – торжественно сказал Первый. — Начинаем со старшего. Первый!

— Второй!

— Третий!

…

— Одиннадцатый!

— Двенадцатый!

— А я кушать хочу. Голодны-ы-ый…

— Кто это сказал? — хором спросили головы.

— Я, — робко откликнулась одна голова.

— Ты какой по счёту?

— Не знаю.

Головы начали переглядываться и пытаться опять посчитать друг друга, но только опять запутались в едва распутанных шеях. А Змейка вдруг рассмеялась, растеряв всю злость.

— Идём домой, пустоголовый. Тринадцать голов намножил, а… эх, разберёмся.