Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 3

Подпись на документе высохла быстро. Я смотрел на чернильный росчерк — резкий, финальный.

— Поздравляю вас, Андрей Петрович, — голос Кошкина звучал устало, но с той ноткой уважения, которую за деньги не купишь. — Все права на разработку участков «Виширский», «Змеиный» и «Каменный лог» могут перейти к артели «Воронов и Ко». По казённой оценке, без аукционных накруток. Как возмещение убытков за заслуги в пресечении… гм… беспорядков и в благодарность от губернатора за строительство дороги. Нужно только ваше согласие и конечно же официально всё оформить.

Степан, стоявший рядом, едва сдерживал торжествующую улыбку. Он аккуратно принял бумаги и спрятал в нашу походную папку так бережно, словно это были мощи святого.

Странное дело — я ожидал почувствовать что-то вроде злорадства. Триумф, в конце-концов. Но ничего этого не было. Внутри была лишь холодная, деловая пустота и тяжесть новой ответственности.

Рябов был врагом. Опасным, хитрым, жестоким. Но теперь он стал прошлым. Вычеркнутой строкой в бухгалтерской книге. Тратить эмоции на побеждённого — непозволительная роскошь. Меня интересовало не его падение, а то, что осталось после него.

— Благодарю, Фёдор Ильич, — кивнул я. — Цену мы внесём в казначейство до конца месяца, как и оговорено. Золотом.

— Не сомневаюсь, — ревизор поднялся, поправляя мундир. — Что ж, господа… Полагаю, моя миссия здесь окончена. Доклад губернатору отправлен, преступники под стражей. Остальное — дело суда. А вам… вам предстоит много работы. Я видел описи имущества Рябова. Там… м-да… не всё так блестяще, как у вас.

Кошкин деликатно промолчал о том, что «не всё так блестяще» означало полную разруху. С этим он распрощался с нами и уехал в своем кортеже.

Дождавшись, пока Кошкин скроется за поворотом, Степан развернул папку, достал несколько листов — опись имущества Рябова, конфискованного казной по решению губернского суда.

— Прииски, — зачитал он медленно, водя пальцем. — Три действующих участка на реке Вишере. Два полузаброшенных на Чусовой. Один перспективный на притоке Косьвы. Все с оборудованием, остатками запасов, частично с рабочими бараками. Общая оценочная стоимость по документам — Семнадцать тысяч рублей серебром.

Я присвистнул. Огромные деньги. Состояние.

— Но это только на бумаге, — продолжил Степан, переворачивая страницу. — Реальная стоимость намного меньше. Прииски запущены, оборудование изношено, долги перед кредиторами висят как дамоклов меч. Если продавать с торгов — уйдёт за копейки, потому что никто не захочет связываться с этим клубком проблем.

— Кроме нас, — заметил Игнат, подойдя к столу.

— Все правильно, Игнат, — я кивнул. — Потому что мы знаем, как превратить этот хлам во что-то работающее. У нас есть опыт, технологии, люди. То, что для других — головная боль, для нас — возможность.

Степан перелистнул ещё одну страницу.

— Губернатор разрешил вам выкупить всё имущество Рябова без торгов, в счёт возмещения ущерба от нападения банды Шмакова и компенсации за «содействие в раскрытии преступления». Фактически — по себестоимости. Цена вопроса — пять тысяч рублей серебром. Это покрывает долги перед казной и кредиторами. Остальное — ваше.

Пять тысяч. Огромная сумма, но не запредельная. У нас было золото — добытое честным трудом, накопленное за месяцы работы. Плюс займы, которые я мог взять под гарантии губернатора и Кошкина, ставшего после той истории моим невольным покровителем.

— Сколько у нас есть сейчас? — спросил я Степана.

— В хранилище — двенадцать тысяч, — ответил тот, не глядя в бумаги, всё держал в голове. — Ещё три тысячи можем получить, если продадим часть запасов золота через Илью Гавриловича.

Я задумался, быстро прикидывая в уме. Рискованно. Очень рискованно. У нас впереди предстоят большие траты. Нужно восстанавливать прииски, которые ушли в запустение после Рябова, нужно внедрять новые технологии на них — это тоже деньги, нужно обустраивать логистику…

Но если всё получится…

— Делаем, — сказал я твёрдо. — Покупаем. Всё.

Степан кивнул, ожидал этого решения.

— Я уже подготовил все необходимые бумаги. Нужна только ваша подпись. Завтра утром отправимся к нотариусу, оформим сделку официально. Через три дня прииски будут вашими.

Игнат хмыкнул.

— Значит, теперь мы не просто старатели. Мы промышленники. Крупные.

— Да, — я посмотрел на него. — И это меняет всё. Нам нужно будет думать не только о добыче, но и о логистике, управлении, найме сотен людей, отношениях с властями, конкурентами, банками. Это уже не артель, Игнат. Это предприятие. Настоящее.

Он медленно кивнул, понимая масштаб перемен.

— Справимся, командир. Раз Рябова сломали — и с этим справимся.

Три дня пролетели в лихорадочной суете. Я метался между нотариальной конторой, губернским правлением, встречался с чиновниками, подписывал бумаги.

Кошкин, верный своему слову, действительно дал рекомендательное письмо губернатору, в котором расписал мою благонадёжность, порядочность и «выдающиеся организаторские способности». Это письмо открыло многие двери, которые иначе остались бы закрытыми для провинциального старателя.

Губернатор принял меня лично — высокий, седой мужчина с проницательным взглядом и манерами старой аристократии. Он выслушал мой план по восстановлению приисков Рябова, задал несколько острых вопросов, на которые я отвечал честно и без прикрас.

— Вы понимаете, господин Воронов, — спросил он, глядя мне прямо в глаза и сцепив пальцы на животе, — что берёте на себя огромную ответственность? Прииски Рябова откровенно запущены. Там царит хаос, дисциплины нет, рабочие деморализованы и озлоблены. Вам придётся начинать практически с нуля.

— Понимаю, ваше превосходительство, — кивнул я. — Поэтому я и не боюсь их взять. Потому что знаю, как превратить хаос в порядок. Я уже делал это однажды на «Лисьем хвосте». Сделаю снова.

Губернатор внимательно посмотрел на меня, оценивая.

— Ревизор Кошкин пишет о вас в самых лестных выражениях. Говорит, что ваше предприятие — образец для подражания. Это редкость в наших краях, господин Воронов. Очень большая редкость.

Он помолчал, потом добавил:

— Но запомните: губернское правление будет следить за вами. Внимательно. Если вы повторите ошибки Рябова — жадность, эксплуатацию, беззаконие — вас постигнет та же участь.

— Не повторю, ваше превосходительство, — ответил я твёрдо. — Даю слово.

Он кивнул, протянул руку.

— Тогда удачи вам, господин Воронов.

Сделка была заключена в нотариальной конторе на главной улице Екатеринбурга. Степан, как всегда, подготовил всё безупречно — каждая бумажка на месте, каждая печать проверена, каждая цифра сошлась до копейки.

Я подписал толстую стопку документов, не читая — доверял Степану больше, чем самому себе в юридических вопросах. Нотариус, пожилой мужчина с пенсне и с дрожащими от старости руками, поставил последнюю печать, капнул сургучом, придавил печаткой.

— Поздравляю, господин Воронов, — произнёс он официальным тоном. — Вы теперь крупный владелец золотых приисков, складов, бараков для рабочих и разного оборудования согласно описи. Да хранит вас Господь на этом нелёгком пути.

Я взял документы — тяжёлые, пахнущие свежими чернилами и сургучом. Они весили больше, чем казалось. Потому что это была не просто бумага. Это была ответственность за сотни жизней, за огромные деньги, за будущее, которое теперь зависело от моих решений.

Степан улыбался, довольный.

— Теперь вы, Андрей Петрович, крупнейший золотопромышленник в округе. Больше вас только казённые заводы да пара столичных компаний.

Я выдохнул, чувствуя, как по спине пробегает холодок — не страха, а осознания масштаба того, что я только что сделал.

— Хорошо, — сказал я, пряча документы во внутренний карман сюртука. — Теперь главное — не облажаться.

На следующий день мы выехали на первый из бывших приисков Рябова — тот, что на реке Вишере, в двадцати верстах от «Лисьего хвоста». Ехали — я, Игнат, Савельев и Архип. Взяли ещё десяток казаков на всякий случай — так как, не знали что нас ждёт.

Прииск встретил нас тишиной и запустением.

Ворота были распахнуты настежь, висели на одной петле. Частокол местами обвалился, брёвна лежали в грязи, гниющие и покрытые мхом.

Во дворе — никого. Абсолютная тишина, нарушаемая только карканьем ворон и шорохом ветра в ветвях.

— Как будто мёртвое место, — пробормотал Игнат, оглядываясь. — Как чума прошла.

Савельев спешился, подошёл к ближайшему бараку, толкнул дверь ногой. Та со скрипом отворилась. Внутри — разгром, грязь, сломанные лавки, остатки соломенных тюфяков, разбросанная одежда, пустые горшки.

Я невольно поморщился. Если мой лагерь напоминал крепость или военное поселение, то владения Рябова были похожи на гниющий нарыв.

Везде воняло нечистотами, тухлой водой и безысходностью.

Люди… Это было самое тяжёлое зрелище.

Когда мы въехали внутрь, работа на реке встала. Десятка три мужиков в лохмотьях, больше похожих на тени, чем на людей, сбились в кучу у промывочных лотков. В их глазах не было интереса — только животный страх. Они ждали нового барина. Нового кнута.

Я спешился, бросил поводья казаку. Сапоги чавкнули в жирной, перемешанной с навозом грязи.

— Кто старший? — спросил я громко, но спокойно.

Толпа зашевелилась. Вперёд вытолкнули мужика с перебитым носом и бегающими глазками. Приказчик. Одет он был получше остальных — в сапогах, хоть и грязных, и в целом армяке. В руке он судорожно сжимал ремённую плеть.

— Я… это… Ерофей я, — просипел он, кланяясь и ломая шапку. — Смотрим за порядком, ваше благородие. Всё как Гаврила Никитич велели. Добычу сдаём, лодырей наказываем…

Я посмотрел на плеть в его руке. Потом на людей. Худые, измождённые лица, следы побоев, язвы на ногах от постоянной сырости.

— Плеть брось, — сказал я тихо.

Ерофей замер, не понимая.

— Чего?..

— Плеть брось, говорю. В грязь.

Игнат шагнул вперёд, положив руку на рукоять револьвера. Ерофей побледнел, пальцы разжались, и плеть шлёпнулась в жижу.

— Ты уволен, — сказал я. — Собирай свои пожитки и уматывай отсюда. Чтобы духу твоего здесь не было. И молись, чтобы я не проверил кассу прямо сейчас, иначе пойдёшь под суд вслед за своим хозяином.

Приказчик сглотнул, попятился, потом развернулся и, спотыкаясь, побежал к землянке, где, видимо, была контора.

— Савельев, поручи своим, чтоб проследили, чтоб лишнего с собой не прихватил.

Я повернулся к рабочим. Они смотрели на меня с недоверием, боясь даже вздохнуть.

— Меня зовут Андрей Петрович Воронов, — произнёс я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но без угрозы. — Теперь этот прииск принадлежит мне. Купец Рябов арестован и сюда больше не вернётся.

По толпе прошел шелест. Кто-то перекрестился.

— Я не буду обещать вам золотых гор, — продолжил я. — Но я обещаю вот что. С сегодняшнего дня здесь действуют мои правила. Первое: кормить вас будут три раза в день. Горячим. За счёт артели. Второе: жить в этих норах вы не будете. Построим нормальные бараки. Третье: плетей больше нет. Кто будет воровать или пить — выгоню. Кто будет работать честно — получит долю. Не подачку, а долю.

Один из рабочих, старик с седой, свалявшейся бородой, шагнул вперёд.

— А платить-то чем будете, барин? Гаврила Никитич токмо обещаниями кормил, да в лавке своей в долг записывал… Мы тут все ему должны, почитай, до гробовой доски.

— Долги Рябову аннулируются, — отрезал я. — Это я беру на себя. А платить буду серебром и золотом. По весу добытого.

— Игнат, — скомандовал я. — Распорядись насчёт кухни. Пусть привезут котлы и провизию с поселка. Если нужно, пусть в «Медвежьем углу» закажут еду на первое время. Савельев, отправь кого-то из казаков с кем-то из местных, чтоб проконтролировал. Игнат, выдели деньги на провизию и инвентарь. Прямо сейчас. Люди голодные работать не могут.

Это был первый шаг. Самый важный. Накормить. Показать, что власть сменилась не на словах, а на деле.

Осмотр самого производства поверг меня в уныние. Рябов был хищником, но глупым хищником. Они брали только самое богатое, «сливки», варварски раскапывая жилу и заваливая пустой породой перспективные участки. Инструмент был дрянной — лопаты тупые, кайла стёртые. Промывочные шлюзы — дырявые, через щели уходило, наверное, треть золота.

— Архип, — позвал я кузнеца. — Видишь это безобразие?

Архип сплюнул, глядя на кривой, сбитый из гнилых досок желоб.

— Вижу, Андрей Петрович. Руки бы оторвать тому, кто это строил. Тут же песок мимо идёт, как вода сквозь решето.

— Сколько времени нужно, чтобы поставить здесь нашу бутару?

— Если лес подвезут или тут валить будут и помощников дадите… Дня три-четыре. Механизм я в лагере соберу, сюда привезём готовый.

— Действуй. Тут нужно установить две бутары. Нижние шурфы затоплены, а там, я чую, самое золото лежит. Рябов его просто достать не мог, ума не хватило воду откачать.

Я ходил по территории, и в голове уже складывался план. Это была не просто покупка земли. Это была экспансия. Мы не просто захватили территорию врага — мы принесём сюда цивилизацию. Мою цивилизацию.

К вечеру на прииск прибыл первый обоз с нашего основного лагеря. Привезли хлеб, крупу, солонину.

Когда рабочие, впервые за месяцы, получили по полной миске густой каши с мясом, я увидел, как меняются их взгляды. Страх уходил. Появлялась надежда. И преданность. Та самая преданность, которую нельзя выбить кнутом, но можно купить справедливостью.

Я сидел у костра, глядя на карту, разложенную на коленях. Теперь мои владения простирались на десятки вёрст. Три новых прииска. Сотни новых рабочих. Огромные запасы нетронутого золота, которые Рябов не сумел взять.

— Не жмёт корона-то, Андрей Петрович? — тихо спросил Игнат, подсаживаясь рядом и протягивая кружку чая.

— Не корона это, Игнат, — ответил я, обводя карандашом границы новых участков. — Это хомут. Тяжёлый, железный хомут. Теперь за всех этих людей отвечать нам. Рябов их морил голодом, а мы должны дать им жизнь.

— Справимся, — уверенно сказал он. — Ты же видел, как они на кашу смотрели. За тобой теперь в огонь пойдут.

— В огонь не надо, — усмехнулся я. — Пусть в забой идут. Золото само себя не намоет.