Золотая пыльца - 2

Он ошибся, нужно было сразу, прижав к себе рюкзак, из которого раздавалось жалобное повизгивание Симки, развернулся и бежать, не оглядываясь. Бежать туда, где ходят люди, изо всех сил, стараясь не споткнуться о неровности асфальта. Бежать и бежать, даже если вдруг заболит в боку.

Но он расслабился. В школе и у себя на районе его более или менее знали, а здесь на другом конце Москвы, подловили в тот момент, когда возвращался из Института физических проблем, где он решал глобальные задачи. А тут его подстерегала сравнительно мелкая, частная проблема подростковых банд.

Фима в первый раз встретил этих парней ещё на той стороне Ленинского проспекта, что была ближе к метро. Во второй они подловили его близ Нескучного сада. Их число подозрительно увеличилось, и теперь они плотно окружили его – трое спереди, трое сзади. Это были уже не мальчишки, подростки лет 15-16, одетые типично для московских гопников конца 70-х: кепки-«аэродромы», свитера и поношенные куртки. Их позы были вызывающими, а лица выражали скуку, наглость и желание безнаказанно развлечься. Напали они в безлюдном месте, перекрыв Фиме самый короткий путь к метро.

Он попытался заговорить на блатном жаргоне, надеясь выдать себя за своего, но сразу понял, что это бесполезно. Они скорее всего и сами-то по фене не ботали – это было новое поколение матерящейся гопоты, которое уже довольно скоро должно было потеснить урок старой закалки, матушку принципиально не поминавших. К тому же, его внешность – отсутствие кепки на кудрявой голове – резко выделяла его среди коротко стриженных парней в «кепарях».

Фима осознал, что стоит перед нарождающимся возможным будущим советской и российской улицы, а сам он не принадлежит ни к этому новому миру, ни к сообществу воров в законе, с которым был хотя бы чуток знаком, благодаря соседству с матерью Япончика. Между ним и шестеркой чувствовалась органическая, почти классовая враждебность, основанная на культурных и социальных различиях, на страхе и непонимании. Диалог оказался невозможен.

Предчувствие оправдалось, его грубо толкнули в грудь и подсекли сзади, заставляя падать на спину. Осознав, что удар головой об асфальт и последующее избиение ногами неминуемы, он сумел сгруппироваться. Оттолкнувшись, перекатился через плечо, как кошка, и мгновенно вскочил на ноги, уворачиваясь от первых ударов ботинками.

Началась жестокая драка. Фима, прижимая рукой рюкзак со скулящим от страха щенком Симкой, лихорадочно отбивался кулаками и ногами, уворачивался и атаковал сам. Хотя он был физически сильнее и развитее этих уличных драчунов, шестеро против одного создали критическое преимущество. Гопники сбились в кучу, буквально облепив его, сдавливая так, что дышать стало трудно. Фима, с темнеющим от усилий зрением, бил из последних сил локтями, коленями и головой, пытаясь вырваться из этой теплой мерзости и защитить щенка, мысленно проклиная нападавших, портивших красоту Нескучного сада и берега Москвы-реки.

Ну почему люди всё портят! Даже в Швейцарии, где Ефим Яковлевич жил в последнее время, появилась поговорка, что все бы ничего, но без швейцарцев Швейцария оказалась бы гораздо лучше.

Задыхаясь от навалившихся на него гопников, 14 летний Фима, привычно попавший сегодня утром из 2017-го в 1977-й, до жути захотел ещё куда-нибудь отсюда улетучиться. Прочь из этого скопища пыхтящих тел. Туда, где людей нет вообще. Где про них - даже не слышали, чтобы только щенок Симка и он. Его сдавили со всех сторон, собственные удары по напавшим кулаком, локтем, коленями становились всё менее действенными, хотя гопники тоже запыхались, но явно в шесть раз меньше, чем он. Ударив в последний раз локтем по чьему-то боку, Фима понял, что дыхалка у него сорвана окончательно, а красноватая темнота из-за недостатка кислорода в крови полностью застлала глаза. Он куда-то провалился…

…И тут же почувствовал, что стало свободнее. Он лихорадочно дышал, так, словно пробежал три стометровки подряд. В ушах раздалось повизгивание Симки, чья шёрстка мягкая коснулась его бока. Почему-то обнаженного?

В глазах понемногу начинало светлеть. Он разглядел голубое небо над головой, густую, высоченную траву под собой, которая довольно-таки сильно кололась, и еще через несколько мгновений, когда зрение восстановилось окончательно, понял, что сидит посреди большой поляны, можно сказать луга, со всех сторон окруженного стеной густого леса. Рядом с ним, никуда далеко не убегая, расхаживал туда-сюда, и принюхивался к окружающему Симка - его подросший щенок породы вельш-корги.

Он с трудом, все еще не в силах отдышаться после энергичной потасовки, поднялся на ноги и огляделся. Рядом не было никого, но не было рядом и ничего, что напоминало бы район Ленинского проспекта в Москве. Воздух казался теплее, хотя сам Фима и оказался полностью обнажен, но холода не ощущал.

Взяв Симку на руки, он машинально сделал пару шагов по направлению к виднеющейся вдали опушке леса, по виду смешанного, в некоторых деревьях угадывались дубы и буки, а некоторые он вообще не узнавал, это были какие-то тропические породы. А еще над лесной кроной, то тут, то там, торчали деревья-великаны типа американских секвой.

Вдали раздался звук наподобие трубного гласа. Повернувшись, он разглядел метрах в пятистах между деревьями каких-то больших животных. Присмотревшись, предположил, что это скорее всего слоны, или кто-то очень на них похожий.

Так, вертя головой по сторонам, он увидел летящую высоко в небе некую крупную хищную птицу. Симка кого-то почуял и гавкнул. В высокой густой траве мимо них быстро пронеслось непонятное животное, предположительно крупный заяц.

Осознание того, где он оказался приходило вместе с восстанавливающимися после неравной схватки силами. Он ведь хотел куда-то улететь – вот и улетел. Мечтал о месте, где нет людей и вот он тут. Их здесь скорее всего нет, просто пока ещё не существует в природе. Это ведь какой-нибудь Плиоцен, или как его там называют?

Сначала он научился попадать в себя подростка, перемещаясь из 2017 го года в 1977 и вот теперь переместился за миллионы лет до нашей эры. Вот интересно сможет ли он, отдохнув и отдышавшись, снова попасть в Москву 1977 года? А то ведь, чего доброго, лекарство - окажется страшнее болезни, ведь одно дело обычные московские гопники, а совсем другое саблезубые кошачьи, а также гиены, рыси, волки. Да и мастодонты с мамонтами, хозяева здешних мест и времён, могут быть опасны. Как и просто трехпалые лошади гиппарионы, носороги или какие-нибудь древние олени с быками и кабанами, способные запросто растоптать или насадить на рога и бивни.

Тук что лучше бы вернуться назад и жить более или менее понятной человеческой жизнью, просто-напросто, не нарываясь на незнакомых агрессивных парней из другого района.

Он отдохнул за несколько минут, дыхание восстановилось. Симка доверчиво лежал у него на урках и заглядывал ему в глаза. Надо было подумать куда двигаться: в Париж к Софи, его подруге, красавице мулатке? Он прикрыл глаза и попытался сосредоточится на этом, но ничего не получалось. Тогда он вспомнил Ленинский проспект, место неподалеку от Площади Гагарина, окрестности которой когда-то, давным-давно называли Канатчиковой дачей. И он перенесся туда в мгновение ока, перелетел и оказался стоящим голым с Симкой на руках над копошащейся кучей потных пыхтящих тел.

С ними нужно было что-то делать и Фима, подскочив, стал охаживать кого куда пятками, коленями и кулаками. Это было, как если бы вдруг, посреди спортивного матча одну команду заменять полностью свежими и отдохнувшими игроками, а другая останется уставшей и измотанной, да к тому же потерявшей из вида соперника.

А возникший ниоткуда соперник метил подло в самые уязвимые места. Он, конечно, не умел драться, не любил и не хотел. Но бил при этом изо всех сил и от всей широкой души - удар сверху пяткой в показавшуюся скулу и её обладатель коротко взвыл от неожиданной, пронзительной боли и схватился за покалеченное место. Его лицо исказила гримаса – он явно не ожидал такого, ведь ему больше нравится самому бить, а не получать по роже.

Второй тощий парень, ошарашенный происходящим, попытался оглянутся, но Фима долбануло его что есть силы ребром по показавшемуся горлу. Он не знал никаких приемов, но жалости тоже не знал, так что тощий только захрипел и закашлялся, безуспешно пытаясь вдохнуть.

Третий противник, коренастый, самый серьезный, как помнилось Фиме, молча рванул вперед, сжимая кулаки. Получил пинок в живот. Только четвертый успел ударить, его кулак скользнул по голым ребрам. Боль пронзила бок, но Фима не упал. В этот момент Симка, напуганный тряской и криками, заливисто и пронзительно залаял! Этот неожиданный, громкий звук на секунду ошеломил коренастого, а Фима, используя момент просто ткнул его сначала по носу, а потом ударил по яйцам ногой. Парень ахнул, зажмурился, из носа брызнула кровь. Он повалился на колени, потеряв ориентацию в пространстве и времени.

Все произошло за считанные секунды. На земле корчился от боли валялись гопники, с трудом пытаясь подняться, потирая спины и задыхаясь, коренастый сидел на корточках, зажимая кровоточащий нос и ругаясь сквозь слезы. Фима стоял перед ними, бледный как полотно, трясясь всем телом, с окровавленной губой, которую сам же случайно прикусил при ударе по ребрам и снова дико заколотившемся сердцем. В его глазах горела смесь ужаса и первобытной ярости.

И она заставляла его снова и снова подскакивать к лежащим гопникам и добивать их одного за другим. Ведь они сами пренебрегли простым правилом «двое одного не бьют» напав на Фиму не то, что втроем, а вшестером, так, что и ему можно было добивать уже поверженных. И он делал это методично, до тех пор, пока они не перестали шевелиться.

Затем он собрал среди них свою одежду и рюкзак, принявшись одеваться. Натянул трусы, вытащив их из брюк, майку из рубашки, надел брюки, носки, ботинки в которых бить лежащих стало ещё сподручнее.

Когда он натянул на себя курку, посадил в рюкзак щенка и нацепил свою ношу, как это и было, спереди на живот, на улице наконец появились первые прохожие. Они с удивлением рассматривающие побитых и лежащих на земле парней с разбитыми носами и заплывающими глазами:

- Кто это их так? – спросил пожилой мужчина в сером осеннем пальто и поношенной шляпе.

- Какие-то хулиганы, - ответил Фима неопределенно и зашагал в сторону метро.

Осторожно придерживая рюкзак, он гладил торчащую из горловины голову щенка Симки, перепуганного, но целого, что высунул мордочку и пытался лизнуть Фиме нос. Тот прижимал его к себе, чувствуя его тепло и даже частое сердцебиение, которое перекликалось с его собственным.

Ужас начал понемногу отступать, сменяясь странным смешанным чувством. В основном облегчения? Он не смог бы сразу его объяснить. В последний раз дрался чуть ли не в первом классе, но смог постоять за себя и за того, кто был слабее. Он защитил Симку. Конечно, не все так просто:

— Это случайно не ты нас перенес к… мамонтам? – спросил он домашнего любимца, перед входом в метро.

- Гав, - ответил тот. Вот и понимай, как знаешь.

Фима осторожно вытер кровь с губы тыльной стороной ладони и, прижимая к груди снова успокоившегося, даже задремавшего щенка, вошел в метро. Домой? Лучше заехать ненадолго к Оле и её отцу.

Перед этим он позвонил из метро, где в вестибюле висел целый ряд телефонов автоматов. В серых металлических боках таксофонов АМТ-69, непременных атрибутах вестибюлей московского Метрополитена имени Ленина 1977 года, таилась связь с миром. За две копейки можно было, сняв тяжелую трубку, набрать городской номер, а если контакта не последовало, забрать свою монетку. Эти неприхотливые «монетницы», с их надежной механикой и возможностью бесплатно вызвать «скорую» или милицию, были важной частью повседневного ритма подземки. На этот раз двушка с характерным металлическим стуком провалилась в щель, трубку взяла Оля и очень обрадовалась:

- Привет, Фима, а мы с папой как раз обсуждали мероприятие, приезжай к нам!

Вскоре он, поднявшись по лестнице, звонил в знакомую дверь. Его встретила и проводила опять Оля и она тут же заметила, что с ним что-то не так, куртка в пыли, брюки порвались.

- Что с тобой случилось? – спросила она обеспокоено.

- После Института физических проблем меня приняли местные гопники, - пояснил Фима.

- Ты был у Капицы, - с удивлением спросил показавшийся из кабинета Олег Александрович, уже сменивший тройку английского покроя на более простые брюки и рубашку.

- У Шальникова, - поправил Фима.

- Не знаю такого, - признался Феофанов.

— Это не ваша тема, - пожал плечами гость.

- А что у тебя с губой? – присмотрелся хозяин.

- Прикусил, - ответил юноша с виноватой улыбкой, на что известный советский журналист внимательно оглядел его.

-Я вообще-то не люблю агрессию и насилие, - пояснил Фима, давно уже пришедший в себя после недавнего случая. - Ценю разум, диалог и культуру, а грубая физическая сила, запугивание и немотивированная жестокость — это варварство, можно сказать угроза основам цивилизованного общества.

- Ну понятно, - буркнул Олег Александрович. – Ты же мальчик из интеллигентной семьи, как мне показалось.

— Вот именно, - согласился Фима, в то время как Оля, поворачивала его из стороны в сторону, разглядывая тут и там дефекты его наряда. Симка, в это время, выглядывая из рюкзака, посматривал на всех веселыми глазами, он был только рад пообщаться. – У меня врожденное неприятие нарушения общественных норм. Мы, интеллигенция - хранители социальных, этических и культурных норм. А хулиганство – это их сознательное и демонстративное нарушение, что вызывает наше с вами, дорогие товарищи, осуждение и отвращение. Это какая-то «антикультура» - такое поведение, такие, с позволения сказать, ценности или скорее их отсутствие. Эстетика хулиганов воспринимаются нами как прямая противоположность всему, что мы с вами ценим: образованность, утонченность, сложность мысли, творчество…

- Ефим, мой друг, - прервал его хозяин, - наша с тобой лекция вообще-то давно закончилась. Объясни, что стряслось?

- Балабол, на хулиганов нарвался? – предположила его дочь. – В метро?

- На Ленинском проспекте, неподалеку от Нескучного сада, - ответил Фима.

- Я слышала, что у них там такая мода, – доверительно сообщила Оля. - Подстерегать влюбленные парочки.

Отец с удивлением посмотрел на дочь, но ничего не сказал на это, а только предложил:

- Может ему рюмочку налить, грамм на сорок?

- Я в норме, Олег Александрович, - заверил его Фима.

- Мне после выступления помогли сто грамм «Самтреста», - признался Феофанов. – Но все равно пошли на кухню, расскажешь все подробно.

Там, по русскому-советскому обычаю, Фиму попотчевали «чем бог послал». А послал он на этот раз бутербродами с черной и красной икрой, балыком и сервелатом. Налили Фиме и серебряный наперсток с коньячком. Ефим Яковлевич по жизни был равнодушен к выпивке, мог пить, а мог и не пить, не будучи человеком зажатым, скорее наоборот. Юное же четырнадцатилетнее его тело, было все-таки его телом, с его же генами и ферментами, стремительно расщепляющими С2Н6О, превращая его снова в чистейший сахар.

— Значит, что там у вас в Институте физических проблем? - продолжал «развед. допрос» Феофанов.

- Никаких проблем, - ответил Фима, сначала понюхав, потом пригубив, покатав коньяк во рту. – Просто был инициирован некий анализ декларируемого превосходство некоего устройства, базирующегося на индукции потока по формуле I(r) = I₀ * e^(-Σρ * r), обладающего теоретически способностью к трансмиссии через гетерогенные броневые композиты. Однако, эмпирически верифицируемая величина Σρ атмосферного газа нивелирует радиус гарантированного эффективного распространения, редуцируя его ниже порога эффективности ударно-волнового воздействия, что практически снимает первичный операционный тезис…

- Что-то такое… «некое», - сформулировала область своего понимания Оля.

- Ну, про «ударно-волновое» я, кажется, догадываюсь, - произнес Олег Александрович.

- А вот и зря, - возразил Фима и показал пальцем сначала себе на ухо, а потом на стены. Олег Александрович на это только улыбнулся и пожал плечами.

- Может быть, - неожиданно предложила Оля, – купить и подарить Фиме новую курточку? В «Березке»?

- Вообще-то у Фимы есть кому о нем позаботиться, - поправил её отец. – А тебе пора бы подумать над своим собственным лялькой.

— Вот возьму и рожу! - заявила Оля, отчего-то зыркнув на Фиму.