Золото и цепи

Лиссабонская партия

«В придворной жизни ничто не истинно, ничто не ложно; всё возможно.»

Франсуа де Ларошфуко (из “Максим”, 1665).

(Лиссабон. 1 мая 1701 года)

Первого мая 1701 года французская эскадра вице-адмирала маркиза де Кетлогона, грациозно рассекая лазурные воды Тежу, бросила якорь на лиссабонском рейде. Позади остался тяжелый переход из Бреста, впереди манил бескрайний Атлантический океан. Заход в порт диктовала суровая необходимость: пополнить запасы пресной воды и провизии перед дальним плаванием в Вест-Индию.

Едва адмиральский штандарт взвился над “Терриблем”, как к борту подошла нарядная шлюпка. На палубу ступил королевский курьер в ливрее дома Браганса, расшитой золотом, с запечатанным свитком в руках. Король Педру II Великодушный приглашал вице-адмирала и старших офицеров на банкет во дворец Рибейра. Приглашение звучало торжественно, но с прохладцей — формальный жест нейтральной державы, уже тяготеющей к антифранцузской коалиции, а не порыв старой дружбы.

Адмирал де Кетлогон, опытный придворный и моряк, тут же созвал капитанов.

— Господа, это не просто ужин — это дипломатическая шахматная партия. Нам нужны глаза, уши и, главное, языки, что не сболтнут лишнего.

Капитан де Сен-Поль, с каменным лицом, шагнул вперед:

— Месье адмирал, позвольте предложить моего племянника, энсина Огюстена де Сен-Поля. Он оттрубил годы при версальском дворе — знает протокол, этикет и тонкости интриг. Его манеры не подведут. Адмирал, уважая совет ветерана, кивнул:

—Отлично. Пусть собирается.

Огюстен, польщенный честью, попытался у дяди выторговать места и для друзей — виконта Армана де Мениль-Дранкара и Ксавье де ла Порта. Но капитан отрезал:

— Дворец — не кормовой стол на фрегате. Одного лишнего я еще протолкну, но не троих. Выбирай. Решение приняли за него: Ксавье оставили на вахте. Так Огюстен и виконт, в парадных мундирах (у Огюстена — одолженный у дяди), вошли в французскую делегацию.

Для Огюстена это был дебют за пределами Франции. В королевской карете, запряженной парой белоснежных лошадей, он жадно впитывал Лиссабон: ослепительно белые фасады с синими азулежу, крутые улочки, сбегающие к Тежу, и воздух, пропитанный солью, рыбой и ароматом заморских специй. Виконт напротив, скривившись, буркнул: “Mon Dieu, какая провинциальная духота! И эти кричащие плитки… Вкус на уровне ярмарки”.

Эскорт из португальских гвардейцев в синих с алым мундирах сопроводил их от набережной к дворцу Рибейра — массивному строению с видом на реку. Внутри царила торжественная тишина: прохлада мраморных полов, блеск гобеленов и хрусталя, шепот придворных. Делегацию ждал банкет — и, возможно, первые ходы в игре теней, где один неверный тост мог стоить эскадре поддержки союзников…

Банкетный зал ослеплял блеском: сотни свечей в хрустальных канделябрах мерцали в серебре и золоте посуды. Столы гнулись под яствами — устрицами и омарами, жареными каплунами и ягнятами в соусах, фруктами из бразильских колоний, — демонстрируя мощь Португальской империи. Воздух густел от ароматов вин, пряностей и пудры.

Церемониал был безупречным, но ледяным. Король Педру II, грузный и величественный, восседал во главе, принимая поклоны. Его приветствие адмиралу Кетлогону было учтивым, без тепла. Португальские дворяне — дамы в сдержанных платьях по французской моде, кавалеры в темных камзолах — следили за гостями с холодным любопытством, порой с еле скрытой враждебностью.

В этой наэлектризованной атмосфере грянул первый инцидент. Виконт де Мениль-Дранкар, обмахиваясь платком (к ужасу Огюстена, игнорируя местный веер), с гримасой окинул зал взглядом.

— Милый, конечно, этот дворец… Очень… пасторально, — бросил он достаточно громко, чтобы услышали ближайшие португальцы. — Похоже на охотничий домик герцога Орлеанского в Компьене. Там тоже азулежу, только не такие кричащие. А музыканты стараются, но им бы Люлли послушать — вот где настоящая гармония.

Воздух сгустился. Улыбки графов и маркизов застыли, молодой аристократ побелел, седой генерал с орденами сжал бокал, его взгляд стал стальным.

Огюстен среагировал мгновенно, шагнув вперед с ясным, твердым голосом:

— Месье, мадам, простите моего друга, — обратился он к ошеломленным португальцам. — Его неловкие слова — всего лишь версальская манера: молодежь ищет изъяны в чужом, чтобы забыть о своих. Он еще не постиг, что истинная утонченность — в уважении к своеобразию, а не в сравнениях. Во Франции мы чтим двор Его Величества Педру II, хранящий традиции без страха быть собой, в отличие от нашего Версаля, где этикет иногда душит.

Пауза повисла, затем он поднял бокал:

— За его неучтивость — тост за Португалию! Страну, где благородство — в делах, а не в позах.

Лед треснул. Лица смягчились, генерал хмыкнул одобрительно. Скандал утих.

Но испытания продолжились. К группе подошел высокий инквизитор в сутане — королевский советник по церковным делам. Улыбка его была медовой, глаза — ледяными.

— Мы в Португалии восхищаемся вашим королем-солнцем, — начал он, глядя на всё ещё румяного виконта. — Хотя его снисхождение к янсенистам… смелый, но рискованный шаг. Не гневит ли это Господа? Говорят, в Версале чаще Декарта читают, чем Писание.

Ловушка сомкнулась — любой ответ виконта обернулся бы бедой. Огюстен опередил:

— Ваше преосвященство, — поклонился он почтительно, но твердо, — милость нашего монарха к заблудшим — чистая христианская надежда: исправление через милосердие, а не страх. А философия? Его Величество видит в разуме дар Божий, укрепляющий веру гармонией творения и Творца. Мы, его слуги, следуем этому в вере и долге».

Слова, балансирующие на лезвии богословия и политики, обезоружили провокатора. Тот отступил с натянутой улыбкой.

Вечер прошел гладко. Авторитет Огюстена взлетел; адмирал Кетлогон кивнул ему одобрительно. Но в карете, возвращаясь на корабли, капитан де Сен-Поль обрушился на виконта с яростью, от которой тот съежился. Огюстен же смотрел на огни Лиссабона, осознав: его версальское прошлое — не ноша, а клинок, отточенный для настоящих битв. И впереди ждали новые — на волнах Атлантики, где слова могли стоить не только репутации, но и империи.

Ночь, пропитанная солью моря и ароматом чужеземных цветов, окутала лиссабонский рейд. Французские офицеры спускались по трапу на пристань, где шлюпки покачивались на тёмной воде, готовые развезти их по кораблям эскадры. Воздух звенел приглушёнными голосами, смехом и эхом пережитой тревоги — теперь сменившейся облегчением.

Прежде чем разойтись, капитан де Сен-Поль отвёл племянника в тень высокого фонаря, чьи блики плясали на их мундирах.

— Огюстен, — начал он спокойно, без следа недавней ярости по отношению к виконту. — У меня к тебе вопрос. Как у тебя с испанским?

Огюстен, озадаченный таким поворотом после дворцовых бурь, ответил без колебаний:

— Говорю, читаю и пишу бегло, месье. В Версале он был необходим для бесед с посланниками из Мадрида.

Капитан кивнул, его лицо в полумраке оставалось сосредоточенным.

— Это хорошо. Очень хорошо. Слушай внимательно: за океанский переход подтяни его до совершенства. Занимайся ежедневно. Если на “Ренаре” найдётся хоть один испаноговорящий — практикуйся. Нет — читай вслух, переводи. Сделай это приоритетом.

Огюстен ощутил укол беспокойства. Зачем такая спешка с испанским посреди Атлантики?

— Месье?.. Мы же идём на Мартинику, нашу колонию. Или… у нас дела с испанцами?

Тень улыбки мелькнула на губах капитана, но глаза его были серьёзны.

— Правильный вопрос, — одобрил он. — Ответ услышишь на Мартинике. Пока — это приказ.

Он сжал плечо племянника — твёрдым, ободряющим захватом.

— Ты сегодня был на высоте: офицер и дипломат в одном лице. Но не расслабляйся. Теперь твоё оружие — не только шпага и этикет, но и языки. Не упусти шанс.

Раздался оклик боцмана: шлюпка для офицеров “Ренара” готова. Капитан кивнул в сторону пристани.

— Иди. Полтора месяца плавания впереди. Используй их с толком.

Огюстен отдал честь, но мысли его уже кружили вихрем: что ждёт на Мартинике? Какая миссия потребует безупречного испанского — переговоры с вице-королём? Шпионаж в Гаване?

Он спустился в шлюпку, где хмурился виконт. Катер отчалил от освещённой пристани, унося их в тьму рейда, к силуэту “Ренара”, угадываемому по фонарям на мачтах.

Ночной атлантический ветер хлестнул по лицу. Огюстен смотрел на тающие огни Лиссабона, на тени линейных кораблей эскадры Кетлогона. Впереди — бескрайние воды, недели одиночества и тайна дядиных слов. Тревога мешалась с любопытством и решимостью. Приказ был ясен. Цель на эти месяцы — испанский. А дальше… решит океан.