Золотое зеркало

Ещё не поздно передумать и вернуться домой.

С высокого холма стойбище видно как на ладони: одинаковые юрточки разбросаны по зелёной траве, тёмным облаком всползает на склон долины овечья отара, пастухи носятся вскачь справа и слева. У серебряной туманной реки пасутся лошади, над спинами табуна в прохладном воздухе утра поднимается пар. Плывут дымки очагов, горько и по-домашнему пахнет горящим кизяком, далёким звоном отдаётся лай собак, плещет вода из кожаных ведёрок в деревянные корыта, мычат коровы, ожидая утренней дойки. За рекой, вдали от выгона, стоят рядком ещё четыре юрты, но там не доят коров, никто не суетится во дворе за обычной работой... Пустые? Но нет, очаги разожжены, и дымок лениво лезет вверх, чуть колеблемый ветром.

Юрта хана — белая с золотой отделкой, высокая, как гора, — стоит поодаль; рядом, как раскидистое дерево, посеребрённая коновязь, лучи раннего солнца зажигают блеском оковки отвилок-рогов. Юрта обнесена оградкой, и что внутри — не углядишь: всё завешено войлоками. Видно только, что над оградкой проплывают туда-сюда блестящие шлемы часовых. Опасливо живёт Далай-Баян хан.

Ещё не поздно передумать.

Представилось, как холодное лезвие касается горла. Вкус своей же крови на губах, пронзительная боль и темнота... Или того проще: грубый, закаменевший от конского пота ремень аркана вопьётся в кожу запястий, ударит навстречу сухая степная земля, пахнущая богородской травой и близким дождём, рванёт нетерпеливый конь, и летняя травка, такая мягкая на ощупь, когда касаешься ладонью, понесётся навстречу, заживо срывая кожу...

Алтан-Гэрэл тронула коня и неторопливо поехала вниз с холма.

Трусить поздно, отказываться поздно. Её заметили — вон наперерез помчались из долины четыре всадника. Алтан-Гэрэл не остановила коня, не свернула: гость едет, не разбойник, не тать!

В лицо дохнул ледяной ветер с гор, и вспомнилось другое: влажные, укрытые рыжим лишайником скалы родного ущелья, вопли коршунов высоко над головой, из-под копыт горных баранов сыплются вниз камешки. И тело брата, завёрнутое в белый войлок, с луком, ножом и копьём обок, с шёлковым платком на лице. В ущелье время идёт странными дорогами: здесь еле протечёт час, а снаружи... Когда Алтан-Гэрэл вышла из ущелья после похорон, её встретил отощалый грязный конь с гривой, забитой репьями. На земле прошла неделя. И всё равно надо спешить! Если до исхода лета она не вернётся с Булан Ногон, брата уже не спасти.

— Кто ты такой? — издали окликнул всадник. — Ты на земле Далай-Баян хана, сюда чужим хода нет!

— А ты кто такой, славный молодец? — Алтан-Гэрэл приподнялась в стременах. — Если это земля Далай-Баян хана, значит, я прибыл куда ехал. У меня дело к славному хану.

— У тебя? Оборванца? — всадники подъехали поближе, остановились. Алтан-Гэрэл тоже придержала коня, вынула из стремени правую ногу — показала, что не спешит:

— Покурим, побеседуем. Вдруг у славного хана есть воины повежливее тебя?

Ханские посланцы расхохотались. Не убили сразу — значит, будет разговор, а уж тут она никаким мужикам с их грубыми подначками спуску не даст! Вся эта дерзость — просто проверка, не малахольный ли приезжий им попался. Все так делают. В эти игры она наигралась ещё в детстве, когда они с братом менялись одеждой, едучи в гости к родне.

Ханские воины с готовностью вынули из поясных сумок трубки, Алтан-Гэрэл по очереди всех угостила табаком, потом набила свою таволожную трубочку. Пусть видят — прибывший гость их не травит, сам курит то же.

Тот, что говорил первым, назвался. Оказывается, он дальний родич хана!

— Я Тоолдай-мэргэн, — назвала дева имя брата, — еду из страны сорока четырёх онгонов.

Ханские люди дружно поглядели на восток.

— И сколько же у тебя коней, Тоолдай-мэргэн? Этот один или есть ещё какая кляча?

— Мы люди небогатые, — Алтан-Гэрэл выпустила клуб дыма, — дважды по шестьдесят жеребцов — вот и всё имущество, упоминать-то смешно.

У воинов вытянулись лица. Каждый жеребец водит косяк в два-три десятка кобылиц, а считать на ханской службе учат как надо. Конечно, Далай-Баян хан богаче, так ведь он хан!

Айдурай заговорил почтительнее:

— И какое у тебя дело к нашему хану?

Алтан-Гэрэл невозмутимо сделала последнюю затяжку, выбила трубку о голенище сапога:

— Когда посчастливится мне увидеть славного хана, тогда и расскажу ему. Ты как думаешь — это правильно?

Воины больше ничего не сказали — развернули коней, дружно взвились плети. Алтан-Гэрэл свистнула над ухом коня, привычный скакун сорвался с места и в два прыжка настиг ханских людей. Дальше скакали вместе.

Вблизи ханская юрта оказалась ещё больше, чем виделась с холма. Огромный дымник пропускал так много света, что солнечные лучи сияли и дрожали на медных оковках сундуков, на серебре оружия, висящего по западной стене, на золотых украшениях ханши. Далай-Баян хан восседал на многослойной белой кошме, застеленной шёлковым одеялом, ханша с лицом неподвижным и плоским, будто изваяние, сидела рядом на подушках.

Руки сами потянулись оставить при входе лук, саблю и нож — дома Алтан-Гэрэл всегда сама так делала, а вот не пройти по привычке на женскую половину юрты удалось в последний миг. То, что гость замешкался на пороге, хан приписал, видно, потрясению при виде богатого жилища. Усаживаясь на почётном месте юрты по правую руку от хана, Алтан-Гэрэл уже обдуманно по-мужски подогнула под себя левую ногу, выставив колено правой. Ух, кажется, начинает получаться — пока что из неё вышел неплохой мужчина! От того, насколько хорошо она притворяется, зависит жизнь и самой Алтан-Гэрэл, и брата Тоолдая...

Хан протянул гостю свой кисет — невиданная честь для приезжего невесть откуда и невесть зачем! Алтан-Гэрэл понюхала табак и в ответ подала свой — вернее, братнин — кисет, не такой изукрашенный, как ханский, конечно, но всё же показать не стыдно. Хан понюхал, довольно крякнул. Закурили.

— Как вы кочуете? — спросил хан.

— Кочуем хорошо.

— Как зимовали?

— Зимовали спокойно.

— Есть ли какие новости в краю сорока четырёх онгонов?

— Никаких новостей нет.

Служанки внесли низкий столик с угощениями. Ели молча, не спеша, и Алтан-Гэрэл начала успокаиваться. Пока всё идёт хорошо...

Когда столик убрали, хан, довольно улыбаясь, повернулся к гостю:

— Ты, Тоолдай-мэргэн, прибыл в удачное время. Скоро свадьбы моей дочери Булан-Ногон. Большую честь нам окажешь, оставшись на свадебный пир.

Перед глазами Алтан-Гэрэл земля с небом поменялись местами. Как свадьба? Неужели она опоздала?! Пришлось сделать немало вдохов и выдохов, прежде чем она смогла заговорить спокойным голосом:

— И кто жених твоей достойнейшей дочери?

Тут впервые зашевелилась ханша; прямые брови поднялись, губы искривила нерадостная улыбка:

— А этого мы ещё не знаем, славный Тоолдай. Разве ты прибыл не на состязания за нашу Булан-Ногон?

Испуг и облегчение навалились одновременно. Ещё не отдана! Ещё ничья! Но состязания... неужто придётся бороться за невесту с лучшими воинами степи? Где это видано, чтобы дева победила мужчин!

Хан и на этот раз не заметил заминки:

— Да, у нас состязания. За дочкой приехали четыре жениха — быть может, ты видел с холма юрты, что мы поставили для них там, за рекой? Завтра и начнём, так что ты прибыл вовремя, ха-ха!

Алтан-Гэрэл не нашлась что ответить, и снова заговорила ханша:

— Прости, достойный мэргэн, но не слишком ли ты молод для свадьбы?

— Мне минуло пятнадцать зим! — обиделась Алтан-Гэрэл.

Ханша улыбнулась:

— А на вид не дашь и тринадцати... Что ж, у тебя есть лук, есть конь и две руки — почему не побороться за невесту? Пусть твои сорок четыре онгона пошлют тебе удачу, мальчик.

*

Для нового жениха за рекой поставили пятую юрту. С прочими молодцами, приехавшими за Булан-Ногон, довелось познакомиться тут же. Были это всё крепкие рослые парни, Алтан-Гэрэл между ними смотрелась хилым мальчишкой. Но пока все женихи вели себя спокойно — обменялись табаком, поговорили о новостях. Они жили тут подольше и о невесте знали уже в подробностях.

— А видал её кто-нибудь? — спросила Алтан-Гэрэл.

— Издалека разок удалось, — проворчал Айдурай, самый здоровенный жених. — Так-то нам и близко к её юрте подходить не дают!

— И что, какая она?

Айдурай махнул рукой:

— Да разве разглядишь издали-то! Ну, дева, ну, косы длинные...

— Да не в косах дело, — вмешался Аламжа. — У неё на правой руке один палец волшебный: кого коснётся — залечивает любые раны, а если кто убит — может вернуть к жизни.

— Врёшь!

— Не вру, небом клянусь! Я потому за ней и приехал в такую даль.

«И я, — подумала Алтан-Гэрэл. — Вот с тобой-то мы и будем соревноваться. Мы двое знаем, что она непростая девушка».

Бадургай потёр затылок:

— Как-то боязно такую жену в дом вводить... А ещё у неё что волшебное?

Айдурай и Зутанай заржали, но хохот тут же прервался — Аламжа потянул из ножен саблю:

— Вы шутки шутите, да с оглядкой! Про мою невесту говорите, между прочим!

— Чего это про твою? — надулся Айдурай. — Может, она мне достанется?

— Если будешь распускать язык — не достанется, — Алтан-Гэрэл тоже положила ладонь на рукоять сабли.

— Вы чего, бешеные, что ли? — отступил Айдурай. — За клинки сразу хватаются...

— Язык придерживай... мэргэн, — процедила Алтан-Гэрэл. И чуть не упала — Аламжа одобрительно хлопнул её по плечу:

— Младший дело говорит.

И уже к «младшему»:

— Идём побеседуем.

Они отошли к реке, сели на пригорке. Весенняя мутная вода уже сошла, сейчас с гор бежал чистый, ледяной на вкус и запах поток, такую воду южные варвары называют «чёрной». Аламжа раскрыл кисет, угостил Алтан-Гэрэл, закурил сам.

— У Айдурая конь пугливый: чуть что мелькнёт слева — бросается в сторону. Добрый мэргэн на таком ездить не станет, но Айдураю очень уж нравится масть — золотисто-рыжая. Зутанай — самый тяжёлый, если погонит коня в самом начале скачки, тот быстро устанет и начнёт сдавать. Бадургай ездит как мешок — свисает с седла то вправо, то влево. Стоит коню чуть рвануть — может и через голову кувырнуться.

Алтан-Гэрэл взглянула удивлённо:

— Ты зачем мне всё это говоришь?

— Первое состязание — скачки. Если будем действовать заодно и выведем кого-то из игры, дева наверняка достанется одному из нас. Но учти, — он сжал губы, глянул сурово, — я просто так не уступлю.

— Я тоже.

Украдкой Алтан-Гэрэл рассматривала соперника. Ни азарта, ни предвкушения борьбы — в узком решительном лице только устремлённость к цели. Он правитель. Он приехал за будущей ханшей.

Прочие женихи — наверняка неплохие парни, но они не ханы. Вольные охотники, владельцы небольших табунов, может, даже наследные вожди своих родов, но — не ханы. А Аламжа — властитель. Вот так нужно себя вести и ей, если хочет понравиться Булан-Ногон.

Булан-Ногон... Дева вовсе не была уверена, что ханская дочь согласится помочь брату. Ведь то, что сейчас делает Алтан-Гэрэл, — большой обман. Ей бы понравилось, если бы её хитростью увезли в чужую землю и там объяснили, что нужна её волшебная помощь? Впрочем, у неё нет волшебства... Остаётся одно: обрести союзницу в Булан-Ногон ещё до того, как будет объявлен победитель состязаний. Наверняка дева может обернуть дело к своей выгоде!

Если они станут действовать согласно, это уже не будет обманом невесты... Зато будет обманом второго жениха, Аламжи. Сговор — это против правил. Узнает — вызовет её, Алтан-Гэрэл, на поединок, убьёт... Да, и поймёт, что дрался с женщиной. Так и так позор: убить деву недостойно воина и проиграть деве — стыдно!

О том, что они с Аламжой могут не победить в скачках, она не думала. Если Аламжа прав, ошибки, что делают остальные женихи, уничтожат их удачу. Особенно если и вправду действовать заодно.

Ей вдруг подумалось, как хорошо было бы сейчас ускакать с ним вдвоём в его далёкую землю. Неужели из неё ханша получится хуже, чем из Булан-Ногон? Будь у неё выбор, она бы открылась Аламже, и будь что будет! Но выбора нет: в руке, точнее, в пальце Булан-Ногон — жизнь Тоолдая. Если только брат будет жив, он исправит все ошибки, загладит все вины, разрешит все ссоры... Только бы успеть.

— Я запомнил, что ты говорил про остальных, — сказала Алтан-Гэрэл, поднимаясь на ноги. — Их надо ссадить, а там... пусть небеса рассудят.

И, не оглядываясь, пошла к своей юрте.

Скачки собрали всех жителей долины, даже матери с грудными младенцами пришли поглядеть. Не было только Булан-Ногон; впрочем, наверняка она тоже смотрит из своей маленькой белой юрточки, стоящей сразу за отцовской.

Скакать договорились кругом стойбища — от ханской юрты начинают и здесь же заканчивают. Алтан-Ногон похвалила себя, что, когда подъезжала, осмотрела долину сверху: есть тут несколько мест, где надо глядеть в оба...

Всадники выстроились перед оградой ханского жилища. Кони — со срезанными гривами, хвосты у них связаны пучком, чтобы не трепались на бегу. Всадники — в лёгких дэгэлах, без оружия, на поясах — только маленькие тажуры с водой. Алтан-Гэрэл поставили самой правой. Краем глаза она следила за Аламжой: не передумает ли? Будет ли действовать, как условились?

Он сидел в седле неподвижно, и конь стоял спокойно, будто каменный: не рыл копытом землю, не тряс головой. Прочие женихи заметно волновались: без конца поправляли шапку, дёргали ногами в стременах — хорошо ли подвязаны ремешки, теребили посеребрённые рукояти плетей. Алтан-Гэрэл постаралась сидеть ровно и прямо, ничем не выдавая волнения.

Она много раз видела скачки, но никогда не участвовала сама. С братом они, бывало, соревновались, да ещё и менялись конями, но брат не загонял её, не пугал, не старался сбросить, а здесь... Что ж, если предназначено ей по судьбе погибнуть под копытами, так тому и быть, вечному небу ведомо: всё, что она делает, делается ради брата.

Наконец на пороге юрты показался хан в блестящем шёлковом дэгэлэ, с сияющей золотом кисточкой на шапке:

— Начинайте!

Ханский воин взмахнул голубым хадаком, разом свистнули плети — и пять коней сорвались с места. Алтан-Гэрэл сразу отстала; ничего, многие опытные всадники в начале нарочно придерживают коня, чтобы потом, когда соперники устанут, нагнать упущенное.

Зутанай и правда сразу погнал вперёд, только пыль закрутилась клубами. Айдурай, зычно крича, понёсся следом. Конь Бадургая будто не желал спешить — бежал тяжело и даже голову назад поворачивал: ты что, человек, точно хочешь послать меня в такую даль?

— О-ой! — дрогнул воздух, далеко разнёсся щелчок плети — Аламжа промчался мимо и пошёл след в след за Айдураем. Алтан-Гэрэл тоже стегнула коня: пора!

Втроём они вырвались вперёд, навстречу летела зелёная равнина. Скоро брод через речку — там надо быть осторожнее, хорошо бы сбавить ход! Но Айдурай на целый полёт стрелы впереди и уже сворачивает к броду — значит, надо гнать. В клубах пыли Алтан-Гэрэл скорее угадывала по звуку, чем видела, где соперник. И свернула к броду лишь чуть позже — так, чтобы оказаться слева. Вот Айдурай сжал колени и послал коня в воду, Алтан-Гэрэл рывком нагнала:

— Уй-и-и! — и взмахнула рукавом дэгэла. Гладкий шёлк блеснул на солнце, конь шарахнулся, завопил Айдурай — и только брызги полетели, когда он вместе с конём рухнул прямо посреди речки. Алтан-Гэрэл пронеслась мимо, успела ощутить, как под конским копытом шевельнулся скользкий камень, но умный скакун удержался на ногах, выправился, выскочил на другой берег, коротко заржал.

— Давай передохнём, дружок, мы ведь первые, — и Алтан-Гэрэл похлопала коня по шее.

Вскоре позади стал приближаться гулкий топот: кто-то из соперников не терял времени даром. Алтан-Гэрэл быстро, мельком оглянулась: Бадургай! А где же Аламжа?..

А, вот он! Настигает Бадургая, прижимает справа, вытесняя с ровной земли на пологий склон. Коню Аламжи приходится пробегать больший путь, зато он ровнее, а Бадургай забирает всё ниже по склону, конь начинает оскальзываться... Дальше Алтан-Гэрэл не смотрит, а то впору самой вывалиться из седла. Пора вперёд!

Уже на краю выгона, когда до стойбища остаётся совсем немного, Аламжа настигает её:

— Младший! Придержи коня, я будто бы преследую тебя, а ты то отставай, то уезжай, понял?

— Да!

Алтан-Гэрэл слышит за спиной ровный топот — конь Аламжи будто бы и не устал... Из стойбища их скачка, верно, смотрится как упорная борьба: то один, то другой вырывается вперёд, круглые комья земли вылетают из-под копыт, а со стороны зрителей уже доносятся свист и громкие крики:

— Давай, нажми! Обходи, обходи его! Быстрее!

Непонятно, кому кричат, да и неважно. У самой ограды ханской юрты Аламжа уже никуда не торопится, и Алтан-Гэрэл почти его нагоняет. И тут впервые видит Булан-Ногон.

Маленькая, как птичка, с косами до самой земли, одетая в серебряный дэгэл, в шапочке, отороченной серебристым мехом, она вышла к победителю и молча протянула ему на вытянутых руках белый хадак. А победитель, невежа, стоял как истукан — будто забыл, где он и зачем сюда пришёл. Потом словно очнулся, неловко принял хадак, поднял подарок к лицу, поклонился, но глаза не опустил — не мог оторвать взгляда от лица невесты. Дева уже отошла к отцу, а Аламжа всё стоял на месте, и концы хадака трепал тёплый ветерок.

Алтан-Гэрэл впервые подумала: каково-то самой Булан-Ногон быть бессловесным подарком? Бр-р, даже воображать не хочется!

А за спиной уже снова крики, свист вперемешку со смехом, кто-то колотит в медный котёл:

— Приехал, приехал! Настоящий наездник! Слава!

Последним, на взмыленном коне, подъехал Зутанай. Кто усидел в седле и вернулся не пешком — тот прошёл испытание. А два жениха ковыляли позади: Бадургай нёс на спине седло и вёл коня в поводу, Айдурай шагал, держась за повод и заметно хромая, а седла на коне вовсе не было.

Что ж, сговор удался, но дальше каждый будет за себя.

*

Ещё одним испытанием для Алтан-Гэрэл оказался вечерний пир. Мужчинам привычно опрокидывать в себя чашку за чашкой архи и продолжать беседовать, а у неё от первой же чашки зашумело в ушах. Что ж дальше-то будет?..

Аламжа это заметил, наклонился к ней и тихонько посоветовал:

— Не привычен — не пей много. Отпивай по глоточку — и хватит. Мужчине лучше прослыть осторожным, чем напиться до изумления и опозориться дурным поведением.

Алтан-Гэрэл благодарно кивнула и поставила пустую чашку; её тут же наполнили расторопные слуги.

Булан-Ногон на пиру не было. Ханша пришла, сидела слева от мужа и улыбалась всем женихам, особенно же выделяла тех, кто выбыл из состязаний. Невесело у неё на душе, однако держится как ни в чём не бывало. Вот так бы научиться владеть собой, подумалось Алтан-Гэрэл.

— Завтра — состязания в стрельбе, — объявил хан. — Из трёх женихов должны остаться два.

Алтан-Гэрэл насчёт стрельбы не очень волновалась... пока не рассмотрела как следует руки Аламжи. Таких могучих запястий, таких мощных пальцев она и у брата не видала! Вот это должен быть стрелок! С её тонкими руками никакого сравнения нет. И как её только ещё не раскусили — разве похожа она на истинного мужчину?

Через тонкий дэгэл она ощущала жар, исходящий от плеча Аламжи. И вдруг представила, как одна его крепкая рука ложится ей на спину, а вторая — на затылок, и горячие шершавые от солнца и ветра губы находят её рот, и... Праздничная юрта поплыла перед глазами, Алтан-Гэрэл покачнулась, и сидящий справа батыр шутливо пихнул её в бок:

— Что, жених, крепкое молочко у ханских кобылиц?

— Ещё какое, — искренне ответила дева.

Похоже, молочка на сегодня довольно: завтра состязания, а надо ещё проветрить голову! От таких видений можно позабыть, что надо притворяться мужчиной...

Дождавшись, когда праздник в юрте станет совсем уж буйным, она выскользнула наружу; пьяный свежий воздух степного вечера не отрезвил, а как будто ещё усилил странные мысли. Против воли опять вообразилось, как Аламжа подходит сзади и кладёт тяжёлые руки ей на плечи...

— Что, младший, утомительно ханское веселье?

Аламжа подошёл сзади, Алтан-Гэрэл резко повернулась и порадовалась, что уже сумерки: иначе непременно увидел бы, как горит её лицо! Но нет, не заметил — то ли темно уже, то ли мысли заняты иным.

— Не хочу слишком увлекаться весельем, когда с утра будет стрельба, — сказала дева, стараясь, чтобы голос был спокойным и немного ленивым.

— Это верно, — Аламжа провёл рукой по лицу, будто тоже отгоняя какие-то видения. Глянул искоса на «младшего» и вдруг заговорил о другом:

— Ты видел её?

— Конечно, — удивилась Алтан-Гэрэл.

— И так равнодушно говоришь о ней?! Хотя ты, кажется, стоял дальше, мог не разглядеть...

— Что, такая уж красавица? — хмыкнула Алтан-Гэрэл.

Глаза Аламжи вспыхнули:

— Да тебе будто всё равно! Или ты разыгрываешь меня? Шутишь?.. Не может такая дева не коснуться мужского сердца...

Алтан-Гэрэл смутилась: вот едва не выдала себя!

— Может, я и вправду не рассмотрел — за чужими спинами мне было не очень-то видно. Помню только, что она совсем маленькая, как статуэтка.

— Да, — вздохнул Аламжа, и так это у него вышло, что Алтан-Гэрэл вдруг остро, до боли, позавидовала Булан-Ногон. — Совсем маленькая, ручки как у ребёнка, а взгляд... Ох, меня будто кипятком облили! А грудь как дэгэлом обтянуло, а шея белая — когда она пьёт, наверно, видно, как молоко изнутри по горлу течёт... А косы пахнут чем-то сладким, я даже и не знаю, что это за аромат. Она уже отошла, а запах ещё держался...

Он ещё что-то говорил, а сердце Алтан-Гэрэл наполнялось горечью, будто она выпила целебный отвар из тысячелистника. Что бы она не отдала за то, чтобы так говорили о ней! Чтобы этот вот стоящий рядом соперник так же думал о её руках, груди, косах... Но этому не бывать. Мало того, ей, Алтан-Гэрэл, придётся отнять у него ту, к которой он прикипает сердцем, кто завладевает его мыслями и кого он наверняка будет вспоминать ночью, маясь на жаркой пустой постели. Всё это она должна разрушить, потому что в лощине под рыжей от лишайника скалой ждёт её Тоолдай.

— Ладно, заговорил я тебя, — смутился вдруг Аламжа. — Рассуждаю так, будто мы с тобой братья, а ведь удача может повернуться не ко мне... Проверь свой лук и никому не давай даже приблизиться к нему, понял? Иначе... всякое может случиться.

— Понял. Да поможет тебе вечное небо, — и Алтан-Гэрэл побрела к своей юрте.

Спать не хотелось — да и как с такой круговертью мыслей можно уснуть! Она проверила лук, заменила чуть изношенную тетиву, разогрела у очага немного жира и пропитала кожу ремешков на кибити, чтобы не скрипела. Лук отдыхал в ожидании завтрашнего дня, а дева поняла, что покоя ей сегодня не будет. Виделось, как Аламжа крепко, до стона, обнимает Булан-Ногон... нет, её... как его руки ломают ей шею в последнем поединке за невесту... Что ж, поделом ей, влезла в мужской мир — будь готова платить! Жаль только, если всё будет зря и Тоолдай так и останется навсегда в урочище под скалой. Он-то ничем не заслужил вечного забвения.

Когда уже спустилась глухая ночь, она тихонько выскользнула из юрты. Ночной воздух обжёг разгорячённое тело, Алтан-Гэрэл обхватила себя руками за плечи и стояла так, замерзая и надеясь, что холод выдует жаркие видения... И вдруг услышала чуть в отдалении незнакомый тихий голос:

— Ну так что с того? Я хочу взглянуть!

Ночная степь иногда творит чудеса со звуками: то, что раздалось далеко, слышится ясно и чисто, а то, что близко, будто пропадает в тумане. Алтан-Гэрэл огляделась: две фигурки медленно, осторожно пробирались от брода через речку к юртам женихов. И одна из них — совсем маленькая... Вот она, удача! Вечное небо услышало её невысказанные мольбы. Торопливо надев шапку, Алтан-Гэрэл юркнула за юрту.

Её дэгэл был темнее, чем одеяния девушек, и в тени юрты она почти затерялась. Голоса приблизились и стали тише — теперь девушки почти шептались:

— В которой юрте живёт Зутанай?

— Вон в той, духэй, в середине!

Две фигурки скользнули туда, и одна чуть вышла вперёд:

— Вот здесь, видите, духэй, дырочка...

Вторая почти оттолкнула её:

— Вижу, вижу, дай мне!

И маленькая дева, присев, приникла глазом к невидимо прорехе в кошме.

— Ну что там, духэй, что?

Булан-Ногон выпрямилась:

— Спит без задних ног! Даже обидно.

Обе тихонько, серебристо рассмеялись.

— Ну пойдём теперь к красавчику Тоолдаю. Это вон там, с краю?

— Да, духэй, самая последняя юрта.

Алтан-Гэрэл напряглась: если они убегут, другого такого удачного времени у неё не будет! Главное — не спугнуть.

Девушки бесшумно подходили к юрте сзади. Кто ж мог знать, что Алтан-Гэрэл притаилась в засаде именно там!

— Булан-Ногон-духэй, ты ли это?

Ханская дочь ахнула, отшатнулась, налетела на служанку. Алтан-Гэрэл торопливо отступила:

— Тебе нечего бояться, духэй! Я... виноват, смутил тебя... молю, прости мне невольную обиду!

Брат всегда говорил, что внимательнее всего девы прислушиваются к таким вот покаянным речам — это даёт им власть над беседой. Что ж, попытаем счастья!

Булан-Ногон уже пришла в себя:

— Ты ничем не обидел меня, славный Тоолдай, я вижу, что ты учтив и воспитан. Я ведь сама явилась сюда... не скрою, чтобы взглянуть на тебя.

Ага, не убежала! Молодец, Алтан-Гэрэл... то есть Тоолдай-мэргэн, держи пташку и затягивай сеть! Дева глубоко вздохнула и спросила:

— Могу ли я, духэй, поговорить с тобой наедине? Клянусь вечным небом, это не касается будущего состязания!

— Говори, — в голосе Булан-Ногон явно звучало любопытство.

— Давай отойдём чуть дальше от юрт, вот сюда. Твоя спутница будет видеть нас, но...

— ...не услышит, — улыбнулась ханская дочь. — Хорошо, идём!

Они отошли довольно далеко, но Алтан-Гэрэл помнила, что степь умеет шутить, и говорила почти шёпотом:

— Я должен сознаться, духэй: я обманываю славного хана, твоего отца. Но не могу обмануть ещё и тебя! Вдруг мне предназначено по судьбе одержать верх во всех состязаниях, и тогда ты поедешь со мной в землю сорока четырёх онгонов...

— И в чём же обман? — Ханская дочь говорила спокойно, но Алтан-Гэрэл подозревала, что спокойствие даётся ей нелегко.

— Я не Тоолдай-мэргэн — я его сестра и назвалась именем брата.

— Как?.. Зачем?! — дева отшатнулась.

Алтан-Гэрэл опустилась на колени перед ханской дочерью и взялась за подол её одеяния:

— Выслушай, духэй, умоляю! Мой брат убит коварными родичами. Я скрыла его тело в тайном месте, где время идёт медленнее, чем на земле людей, и отправилась сюда, чтобы... если вечному небу будет угодно... просить тебя поехать со мной в наши края. Если ты станешь женой Тоолдая, то сможешь вернуть его к жизни. Поверь, никакого иного умысла у меня не было! Но будь Тоолдай здесь, он бы наверняка показал себя в состязаниях много лучше меня. В земле сорока четырёх онгонов нет никого, кто одолел бы его в скачках или в стрельбе, а тем более в борьбе. Он сам учил меня.

Булан-Ногон смотрела на неё недоверчиво — и всё же не уходила:

— Докажи!

Алтан-Гэрэл оглянулась на служанку: нет, слишком темно и далеко, она не увидит:

— Если тебе угодно, духэй, коснись рукой того места, которым отличаются истинные мужчины.

И тут же ощутила между своих бёдер узкую прохладную ладонь.

— Видишь?

Булан-Ногон убрала руку и тут же протянула её к застёжкам дэгэла Алтан-Гэрэл:

— Покажи грудь! О небо... теперь верю до конца. Но почему ты мне это рассказала, сестра?

— Потому что славный хан, твой отец, в любом случае получит в зятья достойного воина, но ты могла бы счесть себя оскорблённой, если бы узнала обо всём слишком поздно. Ты не вещь, чтобы умыкать тебя без твоей доброй воли. Поэтому если...

Алтан-Гэрэл помолчала — слишком страшно было говорить то, что она должна была сказать:

— Если ты сочтёшь, что я повела себя недостойно, я тотчас же уеду, и тогда в состязаниях наверняка победит Аламжа. Он славный батыр и правитель, в его доме ты ни в чём не будешь знать недостатка...

— Постой! — Булан-Ногон схватила деву за плечи и как следует встряхнула. — Ты будто уже сдалась, как я погляжу?

— Вовсе нет, духэй... Но если ты велишь...

— Я хочу... хочу, чтобы бы победила, — выдохнула ханская дочь.

Алтан-Гэрэл замерла от удивления.

— Я хочу, — продолжала Булан-Ногон, — спасти твоего брата и стать твоей сестрой. Ты необычная женщина, а брат твой, видно, необычный мужчина. Он так же красив, как ты?

— Мы близнецы.

— О, тогда я не прогадаю... Я хочу попасть в эту историю — она достойна сказаний! Теперь поняла?

— Поняла, — кивнула Алтан-Гэрэл. — Да благословит тебя вечное небо, духэй.

— А если так, — Булан-Ногон заговорила уже по-другому, деловито, — то слушай и запоминай. Завтра к тем двум батырам, что победят в состязаниях лучников, моя мать пошлёт двух женщин, чтобы проверить их мужскую силу...

Она притянула Алтан-Гэрэл поближе себе и зашептала ей в самое ухо.

— Справишься?

— Постараюсь, — усмехнулась дева.

— Тогда прощай!

Ханская дочь повернулась так круто, что косы хлестнули Алтан-Гэрэл по груди, и побежала к служанке. Скоро две лёгких тени пересекли брод и оказались на краю ханского стойбища. А Алтан-Гэрэл только теперь поняла, что просто засыпает на ходу.

*

Стреляли на трёх расстояниях: на двадцати, пятидесяти и ста шагах. Одним из судей был сам Далай-Баян хан: он стоял у линии мячиков-суров — слово судьи у этой линии самое весомое. Ещё двое судей сидели верхом чуть позади суров, чтобы смотреть на них сверху. Только им было видно, выбит ли сур за линию двух шагов и какой именно. Если стрела попала в сур, но он не докатился до линии двух шагов, очков стрелку не положено. Ещё дальше линии двух шагов растянули на верёвках длинный кусок шёлка — ловушку для стрел. Стреляли на состязании, конечно, не боевыми. Иногда стрела даже после удара о сур улетает дальше, а если она боевая, то легко пробьёт ткань-ловушку и может кого-нибудь задеть.

Алтан-Гэрэл с волнением перебирала стрелы в колчане: на своё счастье лук она взяла не братнин, а свой — у него меньше натяжение, зато и стрелы полегче. А уж оперение для них она сделала со всем тщанием, своими руками и точно знала, куда и как они летят.

Когда же она взглянула пристальнее на лук Аламжи, всё внутри похолодело. Такой ей даже до половины не натянуть! А на обоих концах ещё и кобылки — для большего натяжения... Вот это мощь. И куда она влезла, зачем?! Разве не ясно, что кончится всё это позором для «Тоолдая», и она вернётся домой ни с чем, чтобы уже навсегда похоронить брата...

Ближняя стрельба — это для разминки, никто и не сомневался, что все три жениха наберут нужное количество очков. Ханские слуги не успевали выкладывать на место некрашеные и крашеные суры и ставить между двумя средними, крашеными, мишень-кисточку — до того быстро и метко стреляли батыры. Когда каждый набрал по три подряд попадания в кисточку — по девяти очков, — хан махнул рукой и повелел переносить суры на пятьдесят шагов.

Прежние очки здесь не учитывались — подсчёт начинался сначала. Каждому стрелку полагалось по десяти стрел. Здесь условия были уже суровее: кто не набрал двадцати очков с десяти выстрелов, тот не проходит в третью часть состязания. За попадание в кисточку даётся три очка, за выбивание крашеного сура — два, а за обычный — всего одно. Алтан-Гэрэл прищурилась: красная кисточка ясно видна, но попасть в неё само по себе дело нехитрое, важнее набрать побольше очков. Например, свалить кисточку и при этом выбить за линию двух шагов крашеный сур — это сразу пять очков... Здесь нужна уже не просто меткость — требуется искусство лучника, знание своего оружия и умение учитывать все помехи.

Первым по жребию выпало стрелять Зутанаю. Стрелял он красиво: когда натягивал лук, видно было, как напрягаются все мускулы на руках и спине, как дрожит подбородок и щурится глаз... Ни разу судьи за линией двух шагов не развели руками, показывая промах. Нет, все десять стрел попали: двадцать пять очков. Зутанай поклонился хану-судье и вечному небу и уступил место Алтан-Гэрэл.

Как только в руках оказался любимый лук, все страхи и сомнения оставили её. Всё вокруг исчезло. Только стрела на тетиве, линия суров вдалеке, в золотой траве, ярко горящая кисточка и шаловливый ветер — то налетит, то притихнет... Нет, не перехитришь, не будешь играть со стрелами! Натянуть — отпустить, щелчок по наручу, гул освобождённой тетивы, сухой удар тупого наконечника, крик судьи: «Попал!» И огонёк кисточки больше не дрожит посреди травы — упала кисточка, готово!

Попал... попал... попал. Тридцать очков. Алтан-Гэрэл поклонилась хану и небу и отошла.

Аламжа не красовался, не затягивал нарочно отпуска стрелы. Шесть выстрелов — шесть выбитых кисточек и крашеные суры катятся далеко за линию двух шагов. Ещё две стрелы — и он обошёл Алтан-Гэрэл. Ещё две — и ещё четыре очка.

Алтан-Гэрэл стало холодно и неуютно под ласковым солнышком. Такого стрелка ей не одолеть. Впрочем... Что же это она, отчаиваться рано! Для того, чтобы удачно миновать это испытание, ей достаточно одолеть Зутаная, а это совсем другое. Это ей, пожалуй, по плечу!

Хан велел дать стрелкам передышку, а тем временем суры передвинули на сто шагов. Да с такого расстояния они вообще еле видны! Некрашеные так и вовсе не заметны. Только кисточка горит по-прежнему ярко. Вот в неё и надо целиться, другого выхода нет.

Здесь тоже давалось по десяти стрел и победителя определяли просто по тому, кто выбьет больше очков.

Жребий назначил Аламже быть первым. Это испытание и для него оказалось не из лёгких! Первая стрела выбила всего одно очко, вторая воткнулась в землю, не долетев, третья зацепила крашеный сур, но не вышибла его за линию двух шагов. Алтан-Гэрэл ясно видела, как по лицу Аламжи стекает пот. Опозориться сейчас недопустимо! И он долго, очень долго целился четвёртой стрелой.

На этот раз «Попал!» кричали не только судьи, но и зрители. Красная кисточка была сбита, те, кто болел за Аламжу, прыгали и вопили, будто это они сами сделали такой удачный выстрел. Но батыр, казалось, не слышал этого шума — весь он был на острие стрелы...

Ещё три выстрела и пять очков, но кисточка вновь устояла. А последние две стрелы принесли только два очка — возможно, стрелок попросту устал. Когда он опускал лук, Алтан-Гэрэл поняла, что мышцы рук и плеч его свело судорогой. Она знала бы, как помочь, — не раз сама разминала брату переутомлённые плечи... С трудом она отвела взгляд от могучего батыра, уходившего к зрителям. Думать надо не об этом! Сейчас её очередь.

«Вечное небо! — взмолилась дева, вставая на место стрелка. — Тебе ведомо, что всё это нужно мне только для брата. Только о нём и думаю, только для него ищу спасения. Если предначертано мне по судьбе погибнуть в этих испытаниях — пусть, если же суждено победить — пусть!»

Самым трудным было учесть ветер, который дул там, у черты, где лежали суры. Определить, когда он налетает, можно было только по движению травинок — тут орлиная зоркость нужна! Но как только утихал ветер, дева спускала стрелу. Она не считала очки — не до того было; просто ждала, когда слуги поставят суры на место и отойдут, и делала новый выстрел. Потянулась за очередной стрелой — и поняла, что колчан пуст, все дозволенные выстрелы она сделала.

Аламжа вышел ей навстречу, хлопнул по плечу:

— Хороши стрелки у вас в краю сорока четырёх онгонов! Тринадцать очков, обошёл меня, младший!

— Прости, — в замешательстве пробормотала Алтан-Гэрэл.

— Да ты что, брось! Всё честно.

Он обхватил Алтан-Гэрэл за плечи:

— Пойдём смотреть на Зутаная. Клянусь вечным небом, сейчас будет что-то удивительное!

Аламжа оказался прав. После такого успеха первых двух женихов Зутанай слово бы разучился стрелять. Пять стрел выпустил мимо и, поклонившись хану, испросил разрешения дальше не стрелять:

— Не мне нынче равняться с этими батырами, да благословит их вечное небо.

Хан милостиво кивнул.

*

Новый пир оставил Алтан-Гэрэл такой же равнодушной к выпивке и яствам. Хотелось уйти к себе, скрыться от всех и не слышать славословий в честь настоящих метких мэргэнов Аламжи и Тоолдая. Как только выдался удачный миг, она, как и вчера, тихонько выбралась из ханской юрты и отправилась за реку. Нужно было теперь приготовиться к появлению служанки — мать-ханша вряд ли передумала.

Широкий, но тонкий кожаный ремень Алтан-Гэрэл обмотала вокруг запасной рукоятки ножа — толщина должна быть достаточной! Всё вместе она вложила в мешочек из тонкой замши, в котором возила в дороге иглы, нитки и проколки для кожи. Завязки его удачно обернулись вокруг пояса, мешочек повис где надо, если не дёргать, всё должно быть убедительно...

Шорох у дверей раздался ближе к ночи. Алтан-Гэрэл заворочалась на постели и спросила сонным голосом:

— Кто ещё там?

— Тоолдай-мэргэн, меня послала ханша-мать, — ответили снаружи. — Разреши мне войти — моя госпожа передаёт тебе подарки!

Алтан-Гэрэл поднялась и, как попало запахнув дэгэл, открыла дверь. А служанки у ханши-матери хороши! Девица среднего роста, пухленькая, большеглазая, толстые косы спускаются ниже колен. Будь Алтан-Гэрэл мужчиной, вряд ли просто было бы устоять!

Служанка принесла берестяной короб:

— Вот угощение для тебя — подкрепиться перед завтрашним поединком. Разреши, доблестный мэргэн, я сама расставлю всё на столе.

Алтан-Гэрэл посторонилась, и девица вплыла в юрту. Вынимая из короба чашечки и плошки, она так умело выставляла бёдра и оттопыривала зад, что не понять её было невозможно. Накрыв стол, она повернулась к Алтан-Гэрэл и протянула к ней руки:

— Прошу тебя, Тоолдай-мэргэн, угощайся!

Алтан-Гэрэл не стала больше ждать — рванула девушку за руку к себе, обхватила за пояс так, как делают мужчины:

— Угощение и правда выше всех похвал. А не ты ли, красавица, сегодня на сладкое?

Девушка пискнула скорее от неожиданности, чем от испуга, и опустила длинные ресницы:

— О, мэргэн, можно ли...

А ищущая рука уже легла на бедро Алтан-Гэрэл, двинулась вверх — и наткнулась на твёрдое и выпирающее. Девушка подняла расширенные от изумления глаза:

— О-ох, я не ожидала...

— Вправду ли? — усмехнулась Алтан-Гэрэл и накрыла её губы своими, вдвинула язык глубоко в рот служанке.

Та не могла даже вздохнуть, только билась в объятиях и слегка отталкивала рукой смелого мэргэна. Наконец Алтан-Гэрэл отпустила её и со вздохом затянула пояс дэгэла:

— Не будь у меня завтра состязания, всю эту ночь я бы угощался твоей сладостью, красавица. Но старики учат, что нельзя давать желанию утомить себя накануне важного дела. Мужчина после такой ночи становится расслабленным и мягким, а это ни к чему. Передай благородной ханше-матери, что я благодарен за... угощение.

И прежде чем девушка смогла что-то сообразить, Алтан-Гэрэл почти вытолкала её за дверь.

Хотелось бы знать, хватит этого, чтобы убедить ханшу-мать? Булан-Ногон говорила, что должно хватить... Благодарение вечному небу, сомнений в мужской силе мэргэна у девушки, кажется, не осталось! Отвлечься бы теперь от видений, где на месте девушки она сама, а на месте мэргэна — Аламжа... Ведь и к нему сегодня должна заглянуть служанка с угощением!

Опять кто-то скребётся в дверь. Это уже неожиданно! Алтан-Гэрэл оделась уже как следует, но замшевый мешочек на всякий случай оставила. Пригасила светильник и осторожно выглянула за дверь.

Булан-Ногон была одна и чем-то встревожена:

— Хорошо, что ты ещё не спишь! К тебе уже приходили?

— Да, и, кажется, девице будет что рассказать госпоже.

— Тогда давай-ка подумаем, что делать завтра.

Алтан-Гэрэл недоумённо свела брови:

— А что такое?

— Для поединка нужно будет раздеться до пояса, таковы правила. Ты уже придумала, как скрыть свою грудь?

Дева замерла, похолодев от ужаса. Конечно, она ничего не придумала, она попросту забыла об этом! Алтан-Гэрэл растерянно помотала головой.

— Я тоже забеспокоилась, — кивнула ханская дочь. Прошлась туда-сюда по юрте:

— Ты умеешь бороться?

— Брат учил, — пожала плечами Алтан-Гэрэл.

Тоолдай говорил, что в борьбе побеждает не самый сильный, не самый ловкий, не самый рослый, а тот, кто умеет ждать. Рано или поздно ошибается любой соперник, и тут главное не проспать его ошибку. «Не знаю, зачем бы тебе понадобились эти приёмы, — смеялся брат, — но если придётся бороться с мужчиной, старайся вывернуться из захвата. Не давай просто давить себе на плечи — у тебя спина слабее, чем у мужика, могут и сломать... Выворачивайся и ставь подножку. Выворачивайся и бросай через бедро. А главное — не соревнуйся ни с кем в грубой силе! Старайся навязать свои правила — и выворачивайся из захвата».

Победить в борьбе, кажется, совсем нетрудно: просто заставь противника коснуться земли любой частью тела, кроме ступней и кистей рук, — и всё. Поэтому борцы стараются не дать схватить себя ни за ногу, ни за руку, и стойка их похожа на братские объятия, только освободиться из них непросто ни одному, ни другому. Ломают друг друга, как медведи!

— Есть у меня одна мысль, — задумчиво сказала Булан-Ногон. — Сними-ка дэгэл!

Удивлённая Алтан-Гэрэл скинула одежду, ханская дочь осмотрела её так и эдак:

— В коробе, что принесла мамина служанка, должен быть кусок шёлка, — она порылась в приношениях. — Вот он! Повернись ко мне, сестра...

Она ловко обмотала Алтан-Гэрэл шёлковым платком, затянула так, что девичьи груди стали почти неразличимы:

— Утром капни кровью на шёлк и обмотайся вот так же. Скажешь отцу, мол, по дороге сюда ранил тебя зверь на охоте, а от натуги во время стрельбы рана открылась. Ну а если это не поможет...

Алтан-Гэрэл развела руками:

— Всё в воле вечного неба. Спасибо, сестра.

Булан-Ногон порывисто обняла её и, надвинув на брови шапку, выбежала из юрты.

*

Аламжа ходить вокруг да около не стал: ухватил соперника за плечи, сковал движения рук. Умелая хватка, опытный борец. Алтан-Гэрэл вцепилась пальцами в его затвердевшие мускулы и поняла, что ввязалась в нешуточную схватку. Он попросту сильнее, а какие у него борцовские умения — сейчас покажет...

И он показал! Дважды только чудом деве удалось увернуться от подножки, зато ей самой такое не провести — недостаёт длины ног. И спина в самом деле ужа начинает уставать — брат был прав: мужская сила здесь против неё. Алтан-Гэрэл чуть ослабила пальцы на плечах Аламжи, будто начинает уставать. Тот сразу попытался упрочить своё положение — рвануть противника за руку и бросить на землю: касание спиной — немедленное поражение. Дева извернулась, отскочила и тут же сама пошла в захват. Головы противников почти встретились.

— Я не хочу тебя калечить, младший, — прохрипел Аламжа. — Ты ещё молодой, ты найдёшь себе хорошую невесту...

— Мне нужна... Булан... Ногон, — пыхтя от натуги, отвечала Алтан-Гэрэл. Мышцы плеч уже немели от железной хватки Аламжи, и ноги начали подкашиваться.

— Я люблю её. Ты видел — я с ума схожу, она забрала моё сердце и не отдаёт...

— Я бы... уступил... — захват снова разорвался, борцы отскочили друг от друга и тут же закружили по утоптанной песчаной проплешине. — Но я дал обещание. Я должен её привезти.

Они снова сцепились, и Аламжа тут же сбросить одну руку с плеча противника, пытаясь ухватить Алтан-Гэрэл за бедро. Врёшь, не выйдет! Переступая, как медведи, борцы кружили теперь вместе. Дева ухитрилась было придавить шею Аламжи, но тот ловко сбросил захват. Разошлись, снова пошли по кругу...

— Поедем ко мне... я отдам за тебя любую... из своих сестёр, они все красавицы... Позволь мне забрал Булан! Проиграть в последнем состязании — не позор, Тоолдай! Ты равен мне, я знаю... но она мне нужна, поверь...

Но Алтан-Гэрэл уже не слушала батыра: время схватки играет против неё, она устаёт быстрее, чем Аламжа. Значит, надо уловить момент и пронырнуть под его руки, подойти вплотную. Юркий и быстрый борец только скоростью побеждает сильного и могучего. Зевать нельзя — подходящий миг может оказаться единственным во всём поединке!

Сцепились, разошлись. Сцепились, попытались ухватить друг друга за локоть — неудачно. Разошлись. Пот заливал деве глаза, но некогда было даже провести рукой по лбу — в борьбе всё может решить один миг, пропустишь его — пеняй на себя!

Аламжа, двигаясь по кругу, неловко повёл правым плечом. Перетрудил мышцу или сустав заныл... Пора! Алтан-Гэрэл резко рванулась к противнику, поднырнула под его руки, что уже готовились её схватить, согнулась ещё ниже — тут её уже не достать, — схватила батыра под бедро, закричала от напряжения — тяжесть-то какая! — и всё же приподняла и бросила спиной на землю. И упала следом, хватая ртом воздух.

— Тоолдай! Тоолдай! — орала толпа.

Алтан-Гэрэл не могла подняться, все мышцы словно надорвались. Её подняли на ноги, подвели к хану. Дева кое-как поклонилась и приняла из рук ханши-матери белый хадак.

А когда огляделась — Аламжи уже не было видно.

Свадьбу, обряды и пир она помнила плохо. Сидела рядом с Булан-Ногон, поднимала свою чашу, кажется, пила много, но не ощущала дурманной силы арки. Потом их повели в маленькую белую юрту, положили на кошму лук и ножницы, внесли на столике девять видов белой пищи и оставили новобрачных одних. И только тогда Алтан-Гэрэл распустила пояс дэгэла, упала на постель и залилась беззвучными горькими слезами, будто это она — невеста. А Булан-Ногон сидела рядом и только беспомощно гладила её по голове, не зная, что сказать.

Аламжа, как говорили, уехал не дожидаясь свадьбы.

Сборы невесты и подготовка приданого прошли для Алтан-Гэрэл как в тумане. Вместе с новобрачной отправлялись в стойбище мужа отары овец, косяки лошадей, стадо коров и люди, что теперь станут подданными Тоолдай-мэргэна. Путь будет долгим... А время — враг настоящего Тоолдая!

На второй же день пути Алтан-Гэрэл потихоньку предложила сестре:

— Что если взять твою охрану и двух служанок верхом и поехать вперёд? А стада пусть идут как смогут.

И добавила тихо:

— Боюсь за брата.

— Едем, — согласилась Булан-Ногон.

Когда в дымке раннего утра показалась родовая гора, у Алтан-Гэрэл чуть сердце не выскочило из груди. Только здесь она поверила наконец, что всё удалось. Не заезжая даже в стойбище, она пустила коня вскачь на северный склон, в урочище. Булан-Ногон удивлённо вскрикнула, но последовала за ней.

Вот и сырая низина, вот и скала. Рыжие лишайники словно бы запечатали навек могилу Тоолдая... Нет, не дождётесь! Он ещё выйдет в мир живых!

Алтан-Гэрэл спрыгнула с седла:

— Идём, я тебя провожу.

Она подала руку сестре, та осторожно спешилась:

— Зловещее место! И куда идти?

— Вот сюда, — Алтан-Гэрэл взяла её за руку и шагнула в скалу. В последний раз увидеть брата, а потом...

Он был там, и прошло, казалось, лишь несколько часов. Лицо так же закрыто шёлком, рука так же сжимает лук. Булан-Ногон склонилась над ним, отодвинула с лица шёлковый хадак...

Алтан-Гэрэл тихо отступила назад и вышла на землю людей. Расседлала сестриного коня и пустила пастись. Пока муж и жена выйдут наружу, пройдёт немало дней!

Все нужные вещи были у неё при себе. Она взлетела в седло, свистнула, тронула пятками коня, и он помчался вдоль склона — не туда, откуда приближался свадебный караван, а к северу, в хмурые леса. Оставаться с братом ей не под силу. Разыскивать Аламжу нет смысла: с ним жизни не будет — она ему не нужна, но и без него жить тоже не очень-то получается.

Ох, вечное небо, ох, родная земля, укажите хоть какую-нибудь дорогу.

2022