Зона 51. Начало

Утро не задалось. Гришка очень хотел выспаться — вчера болтал с Анькой по Вацапу до трёх ночи, а потом ещё с час не мог заснуть. Но семье на его желания было по барабану. Мама на кухне гремела кастрюлями, а брат, зараза такая, рубился в компьютер — как всегда, без наушников. Опять стрелялка какая-то — взрывы, вопли, трах-тарарах. Гришка спрятал голову под подушку и тяжело вздохнул. Сон неумолимо ускользал, но надежда уходит последней… поэтому он предпринял очередную героическую попытку уснуть.

Хлопнула входная дверь, зашуршали пакеты. Мама воскликнула:

— Муку, что ли, забыл?

В соседней комнате протяжно заскрипел диван, и отец ответил:

— Да всего не упомнишь. Сгоняю после обеда, — проворчал что-то неразборчивое себе под нос и поинтересовался: — Который час? Не прозевал повтор «Криминальных историй»? Четвёртый раз пропускаю серию про того маньяка из города девять-штрих-пять.

— Тебе бы только про маньяков своих смотреть, — прокричала мама с кухни, тарахтя чем-то в холодильнике. — Лучше бы полку в ванной перевесил, эта уж совсем заржавела!

— Есть жизнь и помимо полок, — сурово постановил отец, включил телевизор и выкрутил громкость на полную.

Гришка мученически застонал и перевернулся на спину, уставился в потолок. Наощупь достал телефон, посмотрел время. Двадцать минут одиннадцатого. Они издеваются! У него один выходной в неделю, да и то — его половина уходит на домашку. У него, может, мечта — выспаться! С этой элитной гимназией времени на жизнь не хватает, а мама категорически отказывается переводить его обратно, в обычную школу.

Как будто от этого что-то изменится — все знают, что Государство каждый год само определяет, какие работники ей нужны, и распределяет выпускников по колледжам и университетам. Гришка скрестил пальцы — хоть бы не в садоводы запихнули, или как правильно называют тех, кто возится с растениями? Он ужасно боялся насекомых, а, ведь известно, где листики — там и букашки. Мама над ним посмеивалась — повторяла всё, что информацию об учениках считывают с их чипов и уж его фобию точно учтут.

— Ах ты ж сука! — процедил Ванька сквозь зубы, но тихо, так, чтобы родители не услышали. Здоровый лоб, а родителей боится. Хотя… Гришка тоже здраво опасался отцовских подзатыльников и маминых нотаций. И тут уж не скажешь, что страшнее.

Но Ванька — совершеннолетний, два месяца назад девятнадцать стукнуло. И ему многое позволялось, на что Гришке приходилось только облизываться. Гулять за полночь, сматываться на выходные чёрт знает куда, на звонки не отвечать, медкомиссии пропускать… И самое крутое — его не заставляли учиться.

В прошлом году Ванька попал в число пустышек — тех, кого Государство сочло временно бесполезными. Таких обычно кидали в запас и распределяли через год, два или три… тут уж как повезёт. Ну а до тех пор пустышки могли заниматься чем угодно, не тревожась о пользе для Государства и продуктивности. Они сами выбирали, на какую работу устроиться, и вообще — могли менять её хоть каждый день. Главное — не валять дурака больше недели, закон о тунеядстве никто не отменял.

Телефон завибрировал. Гришка, протерев слипшиеся со сна глаза, посмотрел на экран и улыбнулся — Анька прислала фотографию, на которой кот бил лапой полудохлую мышь. Под котом надпись — «Ирина Степановна», а под мышью — «11 Б». Да, примерно так себя Гришка перед математичкой и чувствовал — словно маленькая глупенькая мышка, в которую вот-вот вонзит когти толстый морщинистый котяра. Когда уже она на пенсию свалит? Отправив три смеющихся смайлика и короткое «привет», Гришка потянулся и сел.

— Слева! — закричал он, и Ванька дёрнулся от неожиданности и повёл мышкой в сторону. Солдат на экране высунулся из укрытия, и его прошила автоматная очередь. На экране высветилось «Вы умерли» и предложение начать заново.

— Ах ты! — Ванька не удосужился встать — оттолкнулся от стола и подъехал к кровати прямо на компьютерном кресле, наклонился и сжал шею Гришки в локтевом захвате, принялся лохматить его волосы.

— Фу! Прямо в подмышку! — заорал, извиваясь, Гришка и, пнув его по колену, вырвался. — Тебя дезодорантом пользоваться не учили? Воняешь, как бомжара!

— Мальчики, не ругайтесь, — строго сказала проходящая мимо их комнаты мама. Они замерли, дождались, когда она пройдёт обратно и вернётся на кухню, и продолжили потасовку — на этот раз молча, с едва слышным пыхтением. Не то чтобы дрались всерьёз — скорее, придерживались странной традиции. У Гришки даже примета была — если с утра не подрался с братом, день пройдёт хреново. Или в школе что случится, или от родителей влетит, или дождь внезапно пойдёт и не даст нормально в футбол поиграть.

Победил Ванька. Он всегда побеждал — мастерство не пропьёшь, а Ванька шесть лет ходил на карате, пока его документы не завернули с кадетского училища, а тренер не сказал, что чемпиона из него не выйдет. Тогда ему в личное дело влепили штамп «Нецелесообразно» и выперли из секции.

У Ваньки до сих пор дым из ушей шёл, стоило ему об этом напомнить. Ругался каждый раз на чём свет стоит. Гришка его не понимал — чего, спрашивается, попусту воздух сотрясать? Знал же, когда шёл, что все увлечения, попадающие в категорию «условно-агрессивные», находятся под строгим контролем. Либо в соревнованиях побеждаешь и защищаешь честь Государства, либо в военку идёшь — других вариантов нет. Не повезло — до свидания, а будешь возмущаться, ещё и на учёт поставят, как любителя помахать кулаками.

Хорошо, что Ванька переключился на виртуальные драки. Ну, оно и понятно, для того игры и штампуют одну за другой, да ещё и с поддержкой Государства, — чтобы народ выпускал там пар, а в реальный мир выходил улыбающимся и доброжелательным.

Гришка завистливо вздохнул. Родители три года назад подарили им на двоих компьютер, но за эти три года железо устарело, и видеокарта некоторые новые игры не тянула. Зачем было покупать эту коробку? Лучше бы накопили сразу на виртуальную реальность — у них такие мощности, что и через двадцать лет ни с одной игрой не зависнут. А теперь, если в пустышки не завернут, мучиться Гришке с этим старьём лет шесть, пока универ не закончит, — студентам разрешалось работать только летом. Бесплатно. Типа отрабатывать стоимость обучения. Своих денег не будет, а родители второй раз не раскошелятся. Да и не с чего раскошеливаться — отца понизили, зарплату урезали.

А вот Ванька, дорвавшись до взрослой жизни, первым делом начал копить на ПИВо — официальная расшифровка, конечно, звучала как портативный игровой виртуальный мир, или ПИВМ, но очень быстро он превратился в портативную игровую виртуалку, или ПИВо. Ванька год уже копил и сегодня, вроде, грозился пойти в магазин. Везунчик. И ведь зараза вредная, поиграть не пустит, дразниться будет, как маленький.

— А чего это ты террористов мочишь, а не витрины разглядываешь? — спросил Гришка, попытавшись скроить максимально незаинтересованное лицо.

— Максима жду, — Ванька повалился на свою кровать и закинул руки за голову. — Он отца-программиста расспросил что да как, выбрать поможет. А ты чего спишь? Гляди — заскучает Анька в одиночестве и уведёт её у тебя какой-нибудь хмырь! Тот же Сашка Невзоров.

— Иди ты, — огрызнулся Гришка. — Мы не встречаемся.

— То-то ты на неё облизываешься, как кот на сметану. Пригласи уже на свидание. Красивая девчонка… Она два года ждать не будет, пока ты яйца у себя найдёшь. На такие… — Ванька обрисовал у себя над грудью нечто похожее на два огромных воздушных шара. — На такие формы любой клюнет.

Гришка швырнул в него подушку и скрестил руки на груди.

— Советчик нашёлся. Сам-то уже десятую свадьбу справлять собираешься. Ты целовался-то вообще? Ванька... Э-э-э… — Гришка попытался подобрать обидную рифму, но в голову ничего не шло, и в итоге он ляпнул: — Ванька-лесбиянка!

Ванькины глаза от удивления стали по пять копеек, он посмотрел на него как на дурака и расхохотался, от избытка чувств хлопая себя по ногам. Даже забыл сделать недовольную физиономию и пригрозить щелбаном за то, что Гришка назвал его не полным именем — любые сокращения он терпеть не мог.

— Иди ты, — повторил Гришка расстроенно, взял телефон и поспешил смыться из комнаты.

В гостиной диктор громогласно рассказывал, какие зверства творил маньяк в городе девять-штрих-пять.

Контроль — спасение человечества, говорил он.

Вот к чему привело несовершенство системы, говорил он.

Андрей Чикатило и ему подобные — яркий пример того, что происходит, когда Государство пренебрегает безопасностью ради свобод, говорил он.

Отец лежал на диване и покачивал свесившимися с края ногами. В выходные он предпочитал лежать — работа младшего механика была тяжёлой и выматывающей. Пару раз он пытался повысить квалификацию, но его заявки заворачивали — Государство посчитало нерациональным тратить на его обучение дополнительные ресурсы.

— Доброе утро, — кивнул Гришка.

— Да какое утро? Уже скоро обед, — рассеянно откликнулся отец, не отрывая взгляда от широкого плазменного экрана на полстены, на котором пробегали заблюренные фотографии с расчленёнкой. Гришка передёрнулся. Бр-р-р-р-р. Хорошо, что такие ужасы остались на страницах учебников истории. Внезапно началась реклама, и отец моргнул, словно возвращаясь в реальность, и требовательно посмотрел на Гришку: — Ты всех врачей обошёл? А капсулы заменил?

— Обошёл, заменил, — отмахнулся Гришка. — Нас же от школы водят. Если бы пропустил, вам бы уже сообщили, с этим строго.

— Ваня, слышишь? — громко спросил отец. — Гриша — молодец, следит за своим здоровьем. А ты? Только вырвался на волю, как начал чудить. То не хочу, это делать не буду… Думаешь, медкомиссия это шутки? Вчера в «Поговорим» рассказывали, что благодаря ежемесячному медосмотру все виды рака выявляются на ранних стадиях. За последние тридцать лет ни одного человека от этой гадости не померло!

— Ой, пап, если тебе хочется, ты и ходи. А я — здоров, как бык! — Ванька вышел из комнаты, на ходу застёгивая джинсы. — Всё, побежал. Максим отзвонился, у него всего пара часов свободных, надо спешить. Увидимся вечером!

— Ты бы поел! — крикнула ему вдогонку мама. — Со своим компьютером так и не позавтракал!

— Заскочу в «Быстрый перекус» по дороге, — брат накинул кожанку на плечи и натянул старенькие найки. Завязывать шнурки не стал, засунул внутрь кроссовок и поскорее вымелся за дверь. — До вечера!

Гришка, почёсывая живот, поплёлся в ванную. Чем бы заняться? Поваляться часов до пяти на кровати или пройти катку в «Империи зла»? Вызвонить пацанов со двора и погонять мяч или быть взрослым, ответственным человеком, как говорила мама, и решить ту тысячу примеров, которые им влепила в домашку Ирина Степановна? Размышляя над этим сложным выбором, Гришка чистил зубы и морщился от мятного вкуса — такого сильного, что глаза резало. Отец считал, что чем ядрёнее зубная паста, тем лучше она чистит зубы, и никакие исследования британских учёных не убеждали его в обратном.

Гришка так глубоко ушёл в размышления о зубной пасте, что дёрнулся и чуть не подавился, когда в кармане пижамы завибрировал телефон и заиграла одна из популярных песен о родине и патриотизме. С музыкой вообще были проблемы — иностранщину Государство не одобряло, и раздобыть её было трудно, а отечественные исполнители вечно писали какую-то нудятину о чувстве долга и самоотверженности.

— Алло, — ответил он, выплюнув мятную пену, — мистер Президент на связи.

— Если Государство выберет тебя следующим Президентом, я съем свои ботинки. Те, в которых вчера наступила на собачью какашку, — Аня рассмеялась звонко и переливчато — так, как умела только она. Каждый раз от её смеха у Гришки что-то сжималось в груди. — Прошвырнуться по району не хочешь? Дина сболтнула, что через два квартала, на четвёртой улице, сегодня парфюмерный открывается. Пробники и футболки раздавать будут.

— Да чего бы и нет? Давай через час на нашем месте?

— Договорились.

Ополоснув лицо водой, Гришка побежал в спальню — переодеваться. Пять минут крутился у зеркало, прикладывая к груди то одну рубашку, то вторую — прикидывал, в какой из них его плечи будут смотреться шире. Ничего так и не решив, он схватил третью — первую попавшуюся — из шкафа, натянул её и пригладил волосы. Мда. Воронье гнездо и то легче было бы уложить в причёску.

Гришка воровато оглянулся, будто Ванька мог выскочить из-за угла с криком «АГА!», и подошёл к тумбочке брата, покопался в верхнем ящике и нашёл баночку со специальным воском. Собрал немного по краям, чтоб незаметно было, и вернулся к зеркалу. Поставил волосы торчком. Зализал. Взлохматил. Повторил. На третьем круге воронье гнездо приобрело неповторимый жирный блеск — с таким же успехом Гришка мог бы окунуть голову в подсолнечное масло.

Прокляв всё и вся, он ломанулся в ванную — мыть голову в раковине — и подумал на ходу, что Ванька таки был прав. Стоило уже пригласить Аню на свидание — если откажет, так он хоть забьёт и перестанет перед каждой их встречей прихорашиваться, как дурак.

Отец следил за его метаниями с лёгкой ухмылкой, даже от телевизора отвлёкся — кажется, он тоже что-то подозревал о Гришкиных любовных переживаниях. А вот маму волновало другое — второго сына голодным на улицу она отпускать не собиралась.

— Никуда не пойдёшь, пока не поешь! — она встала посередине коридора, уперев руки в бока и нахмурив брови. — Не разбивайте маме сердце своими диетами!

— Ну мама-а-а-а-а, — простонал Гришка для проформы и, послушно развернувшись, потопал на кухню. Поесть он любил, а его жидкая конституция позволяла делать это часто и много, и без страха превратиться в гору жира и складок, как Вася Желов из 11 «А». Не в коня корм — сколько бы ни ел, а мяса на мослах не нарастало. Всё в рост шло, наверное. Метр девяносто — это вам не шутки.

Мама поставила перед ним стопку блинов и показала на плиту:

— Если борща хочешь, я свежий сварила. Вас, троглодитов, не накормишь, а так точно на пару дней. Сейчас ещё котлет нажарю, чтобы вечером не возиться. Вечером нас тётя Люба в гости позвала…

Очень скоро она с тёти Любы перескочила на её сестру, а с сестры — на её одноклассницу, которую распределили в деревню четыре-штрих-один. Одноклассница эта оказалась не из робкого десятка, увела мужика у одной бабы, да мужика не простого — самого старосту! Везучая девка, из грязи — в князи! А вот бывшая жена старосты с таким поворотом не смирилась, кислоту где-то нашла, чтобы плеснуть в лицо сопернице. Дура дурой! Хорошо, что чип среагировал на повышение адреналина и кортизола и считал в её речи опасные слова типа «убийство» и «сдохла». Укольчик успокоительного — и обошлось без жертв. Сидит теперь, в камере отдыхает. Прям как дядька Лёшка…

Гришка только кивал и уплетал за обе щёки борщ. Две тарелки, наваристый, с мяском. А потом блины с варёной сгущёнкой. Где-то на седьмом блине желудок запросил пощады, и Гришка откинулся на спинку стула, сложил руки на животе и понял, что окончательно запутался в родственниках и знакомых, о которых ему рассказывала мама. Разбираться времени не было — настенные часы показывали, что до встречи с Аней оставалось пятнадцать минут. Как раз — чтобы помыть за собой тарелку, поцеловать маму в щёку и добежать до «их» с Аней места — ржавого покосившегося гаража недалеко от стекольного завода.

Бежал быстро, мысленно чертыхаясь из-за того, что в спешке обулся в школьные туфли. Было неудобно, да и накремленная кожа как-то неуместно блестела на фоне потёртых джинсов, но возвращаться не хотелось — ну его, как-нибудь до вечера доходит.

Зелёная поцарапанная дверь за три дня не изменилась, как и граффити на ней — золотая рыбка, плавающая в море, но запертая в клетке. Вроде бы и свободна, морские просторы вокруг, а дальше прутьев не уплывёт. Иногда Гришка, смотря на этот рисунок, чувствовал лёгкое волнение и необъяснимую тревогу, словно за лупоглазой рыбкой скрывалось чудовище, готовящееся его сожрать.

Он отстучал условный сигнал — три коротких удара и два длинных. Пару секунд стояла мёртвая тишина, а потом заскрипел засов. Гаражные кооперативы были давно заброшены, но Гришка смастерил примитивные задвижки, чтобы в их убежище не пробрался чужой. Дверь приоткрылась, по ногам прошёлся сквозняк, в лицо пахнуло затхлостью и Аниными духами, и Гришка, согнувшись в три погибели, чтобы не удариться о притолоку, проскользнул внутрь. Они с Аней неловко столкнулись и замерли, улыбаясь и разглядывая друг друга в полумраке. Гришка подумал, что это — отличный момент для поцелуя. Чего сложного-то — прижаться губами к губам и посмотреть на реакцию? Он почти решился, но незакрытая дверь бахнула о косяк и момент был разрушен.

— Чего такой запыхавшийся? Гнался кто? — спросила Аня и уселась на диван. Его они раздобыли на помойке — увидели, как соседи тащат его к специальной площадке для крупного и строительного мусора и засели в засаде, а как соседи ушли — потащили в гараж.

— Утренняя пробежка! — тяжело дыша, заявил Гришка и важно поднял указательный палец. — Бег продляет молодость и улучшает здоровье!

— А я-то думаю, почему ты ведёшь себя как шестилетка, — хмыкнула Аня и, прищурившись, посмотрела на щель в потолке, сквозь которую пробивался свет. — Я тут подумала… Ну его этот парфюмерный магазин. Айда на крышу? Бабку ту побесим, она так забавно визжит.

— Ага, и полицию вызывает. Странно, что нас ещё не загребли, чипы же отслеживают местоположение. Может, у неё жёлтая справка? — Гришку передёрнуло, когда он представил, как маму вызывают в участок. «Заберите сына из обезьянника. Он орал дурниной на крыше и крутил фиги милой старушке». — Пару раз прокатило, но наглеть не стоит. Ещё признают условно-агрессивными да на учёт поставят. А к сомнительным припишут, так и совсем, того-этого…

— Того-этого, — передразнила его Аня. — Ну, придумай что-нибудь другое. Возвращаться домой не хочу — Зоя притащила своего кавалера, сидят, притворяются, что уроки делают. А когда на них никто не смотрит, только и делают, что сосутся. А папа, как назло, повёл свою фифу на прогулку. В парфюмерку эту новую попрутся… Не хочу смотреть на её довольную рожу.

Отношения в семье Ани были сложные — её мама умерла три года назад, и почти сразу папа привёл новую женщину. Здравствуйте, дети, я ваша новая мама, ага. Зоя — старшая Анина сестра — восприняла всё спокойнее, и за своё спокойствие требовала у отца подарки, а вот Аня… Аня — гордячка, и такая принципиальная, что никакими деньгами не перекупить. И внезапно получилось так, что Аня в своей собственной семье оказалась посторонней — с сестрой не ладила, отца не простила, мачеху ненавидела и старалась сбежать из дома при первой возможности.

— В кино? — предложил Гришка и тоже повалился на диван. Мягкая обивка под ним подогнулась, и они с Аней съехали в образовавшееся углубление, соприкоснулись бёдрами. — Или посидим в «Быстром перекусе»? А можем никуда не идти, давно же хотели проверить соседние гаражи. Заброшенное старьё без сигналки, и замки проржавели насквозь.

— Ага, мне в таком платье самое то по гаражам шататься, — Аня разгладила подол у себя на коленях, и Гришка только заметил, что она действительно принарядилась: это платье она надевала очень редко, в основном на праздники. Мама ей подарила его за три месяца до гибели — белоснежное, из натурального шёлка, с огромными красными маками, обшитыми по краям золотом.

— А зачем ты его надела? — без задней мысли удивился Гришка. — Да и диван здесь грязный. Сверху дождём заливает, из боковых щелей задувает пылью. Встань, я хоть куртку подстелю, а то не отстираешь потом.

— Дурак, — непонятно на что обиделась Аня и отвернулась, но Гришка даже удивиться не успел, как она резко вскочила, встала перед ним, задрав подбородок, и крепко сжала кулаки, словно собиралась то ли броситься в драку, то ли защищаться. Открыла рот, но тут же его закрыла, так ничего и не сказав, и внезапно сдулась, зябко передёрнула плечами и обняла себя, отведя взгляд. Прошептала: — Я думала… Ты мне нравишься, и сегодня… Мне казалось…

— Ты мне тоже нравишься! — закричал Гришка так, что Аня вздрогнула от неожиданности, и подорвался с дивана. — Прости, прости, не хотел орать… Это я от радости. Голову ломал, как бы пригласить тебя на свидание, а ты вот, опередила меня.

— Опередила, — согласилась Аня, робко улыбнулась и взяла его за руку.

Они сплели пальцы, и Гришка, наслаждаясь теплом её кожи, подошёл поближе. В крови колючими пузырьками расходилось счастье. Их дыхание смешивалось, и они продолжали, жадно и не отрываясь, смотреть друг на друга, словно воссоединились после долгой разлуки. Гришка свободной рукой отвёл прядь волос, упавшую ей на лицо, и тихо-тихо спросил:

— Можно я тебя поцелую?

Вместо ответа она приподнялась на носочках и сама его поцеловала. Никаких фейерверков и взрывов, ничего сверхъестественного и невероятного — простое прикосновение чуть обветренных губ, почти невинное, детское… но Гришке оно показалось прекраснее всего на свете. Разве может быть лучше? Он обнял Аню за талию, притянул поближе и уткнулся носом ей в висок, пережидая, пока успокоится бешено стучащее сердце.

— Почему сейчас? — поинтересовался он.

— Отец вчера промывал мозги: старайся учиться, чтобы распределили в хороший университет… Старайся, старайся, старайся… Всё мечтает, чтобы меня отправили в один-штрих-один или один-штрих-два после учёбы. Перспективы, большая зарплата, дополнительное обучение… — Аня тяжело вздохнула. — А я подумала: распределят нас по разным универам и городам, и никогда мы больше не увидимся. И я не узнаю, нравилась ли тебе хоть чуть-чуть.

Гришка взял её за плечи, слегка отодвинул от себя, чтобы заглянуть ей в лицо и, стараясь звучать уверенно, произнёс:

— Раз в год принимают заявки на переводы. Ты умная, тебе точно один-штрих-один светит, не меньше, а вот мне придётся попыхтеть. Годик пообщаемся по телефону и видеосвязи, я учёбу подтяну… Зуб даю, отличником стану! И подам заявку. Пусть только попробуют не перевести! Лично в этом гараже самолёт соберу, чтобы к тебе по выходным летать!

Аня фыркнула и украдкой вытерла повлажневшие глаза.

— Дурак…

— Да таких мозгов, как у меня, ты не найдёшь по эту сторону океана! И вообще…

Гришка по новой завести шарманку о том, что через пару лет станет Президентом и что объездит весь мир… Да, вот так просто — откроет границы и объездит! В конце концов, не вечно же заколоченными сидеть, боясь ядерного удара! И Аню, конечно, возьмёт с собой… Всё это была чушь, но чушь жизнерадостная, весёлая, и Аня всегда начинала смеяться, когда он эту чушь нёс. А Гришка… Что Гришка? Он хотел, чтобы Аня улыбалась как можно больше.

Но ничего из этого он не успел сказать.

Раздался мерзкий свистящий звук, словно что-то падало на огромной скорости, и земля содрогнулась. Железные стены гаража задребезжали, крыша опасно поехала набок. Под диваном образовалась яма, и он медленно в неё сполз. Аня испуганным воробушком замерла в объятиях Гришки, и он понял — вот оно, пришло время быть настоящим мужчиной.

Схватив Аню под локоть, Гришка потащил её к выходу. Четыре коротких шага растянулись на целую вечность — ему всё казалось, что они не успевают и двигаются слишком медленно, что вот-вот гараж рухнет им на головы, что… Но они выбрались — выскочили на заросшую травой дорожку, и в следующую секунду гараж сложился карточным домиком.

Гришка оглянулся, чувствуя, как у него отвисает челюсть. Их родной девятнадцать-штрих-шесть превратился в ад. Солнце исчезло, но небо горело огненно-красным — налетевшие из ниоткуда облака фосфоресцировали потусторонним светом и пульсировали, как огромное сердце. Пространство вокруг искривилось — дрожало, как воздух над раскалённым асфальтом, и шло волнами, и вместе с ним изгибались, переламывались деревья и строения. Гришка увидел, как трубы стекольного завода закрутились резными рогами, а само здание вогнулось и сплющилось, стало похожим на огромную тарелку из стекла и бетона.

Аня взвизгнула и, вырвавшись, бросилась к боковой тропинке, но Гришка успел её перехватить и притянуть обратно. Встряхнул, закричал, смотря в широко распахнутые голубые глаза:

— Нельзя! Осторожно! Смотри! — на всякий случай встряхнул ещё раз и показал на чёрное пятно, зависшее в метре над землёй через три гаража. Он бы не смог объяснить, почему нельзя… почему он вообще испугался какого-то чёрного пятна? Но объяснять ничего не пришлось. Из-за угла выскочила испуганная бродячая собака, пробежала мимо них и понеслась прямо на это странное пятно. Когда она оказалась ровно под ним, чернота за мгновение разрослась раза в три и бросилась вниз. Гришке показалось, что в клубах чёрного дыма блеснули хищные зубы. Собака заскулила, задёргалась, но очень быстро её затянуло внутрь, и пятно снова зависло над землёй.

— Они везде… Везде! — жалобно простонала Аня. И действительно, аномалии возникали то тут, то там, и Гришке бы бояться разворачивающегося вокруг апокалипсиса, но, взглянув на лицо Ани, он испугался другого — она была совершенно не в себе и очевидно ничего не соображала. Всё рвалась куда-то бежать, бессмысленно повторяла это своё «Они везде, везде!» и теребила рукава платья.

— За мной, — приказал Гришка, крепко сжал её ладонь в своей и повёл в противоположную от чёрного пятна сторону. Шёл медленно и молился сразу всем богам, хотя до семнадцати лет вроде как ни в кого не верил. Им повезло — все странные штуки были далеко от дорожки и не реагировали на их движения. На пустыре, который раскинулся между заброшенным гаражным кооперативом и их с Анькой домом, и вовсе ничего подозрительного не было, и Гришка ускорил шаг.

Он озирался, вертел головой вправо и влево, чтобы заметить опасность издалека. В голове билась единственная мысль: добраться домой и спасти Аню! Когда они добрались до однополосной дороги, что тянулась вдоль пустыря, Гришка вздохнул с облегчением — до этой секунды он в глубине души не верил, что им это удастся. Но сейчас… сейчас надежда вернулась. До дома оставались считанные шаги, а там папа с мамой — они уж точно знают, что делать. Вызовут МЧС, полицию и пожарников, и всех эвакуируют, отвезут в безопасное место.

Когда Анина рука дрогнула и дёрнулась вниз, а её пальцы ослабли, воодушевлённый Гришка воскликнул:

— Не спотыкаемся, мы почти у цели! — потянул её на себя и чуть не навернулся — Анин вес его больше не уравновешивал, словно она в секунду стала невесомой. Гришка так и замер — накренившись и сжимая Анины пальцы, и ужасно… ужасно не хотел поворачиваться. Город девятнадцать-штрих-шесть разрушался. Аня молчала. Гришка тяжело сглотнул подкатившую к горлу тошноту и через плечо посмотрел назад.

Белое с красными маками платье трепыхалось под ветром на колючей сухой траве. Гришка с недоумением уставился на кровоточащий обрубок руки, холодеющие пальцы которого стискивал мёртвой хваткой, и несколько минут всё никак не мог понять — что именно держит и куда подевалась Аня. Когда до него дошло, он с воплем отбросил обрубок — руку, Анину руку, подсказал ему мерзкий голосок — и бросился к платью. Под ним и внутри него была мерзкая слизь зеленовато-розового цвета, и ничего больше. Гришка обыскал всё вокруг, ощупал каждый сантиметр, как слепой, — поднимала десять раз платье, приминал траву, даже пытался рыть землю. Измазался в этой слизи, но так ничего и не нашёл.

— Аня! — закричал Гришка. Он ничего не понимал. Или ничего не хотел понимать. Крикнул ещё раз: — Аня!

Слева, на узкую протоптанную дорожку, выползла тонкая длинная змейка — Гришка заметил её боковым зрением сразу, но обратил внимание, лишь когда она, извиваясь, направилась в его сторону. Он подхватил валяющуюся рядом палку и развернулся, готовый ударить змеюку, если она попытается на него напасть, и замер. Сотни маленьких паучков быстро-быстро шевелили своими тонкими мерзкими лапками, напрыгивали друг на друга и двигались узким неровным слоем, действительно напоминая змею с бугрящейся чешуёй.

Гришка впал в ступор. Он невыносимо, кошмарно, до дрожи в руках боялся насекомых. Вокруг рушился мир, искривлялось пространство… куда-то пропала Аня, а он застыл и не мог пошевелиться, со страхам наблюдая, как паучки пробегают в десяти сантиметрах от носков его школьных лакированных туфлей. Он мог бы поднять ногу и раздавить их, или разогнать палкой, или просто переступить… но Гришка застыл и пялился, и у него зубы стучали от ужаса. Иррациональный, необъяснимый страх перед насекомыми превратил его каменную статую — как взгляд беспощадной Медузы Горгоны.

Земля содрогнулась ещё раз — так сильно, что казалось, встряхнуло всю планету. Гришка покачнулся, упал навзничь и больно ударился затылком. Задыхаясь, скосил глаза вбок — паучки развернулись, сделали небольшой крюк и направились к нему. Гришка попытался оттолкнуться пятками или перекатиться, но получалось лишь скрести пальцами по сухой потрескавшейся земле и хрипеть.

Когда паучки почти добежали до его плеча, где-то рядом зашуршала трава, раздался топоток, и прямо на Гришку сиганул заяц — обычный заяц, на пустыре таких жил целый выводок. Больно врезался в грудь, оттолкнулся и прыгнул дальше — и приземлился точнёхонько на хвост паучьей змейке. Пауки… телепортировались, иначе и не скажешь — только что копошились рядом с Гришкой и вдруг разом, в секунду, облепили зайца от ушей до хвоста. А потом так же, разом, круглым облачком поднялись вверх, и ветер понёс их по воздуху куда-то к стекольному заводу.

Там, где мгновение назад был заяц, растекалась лужа зеленовато-розовой слизи.

Гришка заорал. Он, наконец-то, смог пошевелиться и вовремя — его вывернуло наизнанку. Он успел встать на четвереньки, как его стошнило. И каждый раз, когда его желудок вроде бы успокаивался, взгляд Гришки скользил по грязным рукам, измазанным в… том, что осталось от Ани, и рвотные позывы накатывали с новой силой. Гришка зажмурился, вспоминая, как целовал Аню, и отчаянно повторял себе, что всё это страшный сон, просто страшный сон, сон, сон, сон… Вскочив, он побежал к своему дому, больше не заботясь об осторожности.

Один раз он врезался в невидимую стену, но отделался разбитым носом — наощупь нашёл, где она кончалась, и помчался дальше. Он видел людей — все они что-то кричали и куда-то бежали и не обращали на него никакого внимания. Перед самым подъездом на него бросился здоровенный мужик, размахивая кулачищами, и Гришке пришлось его стукнуть кирпичом, которым жильцы в жаркие дни подпирали подъездную дверь. Череп с противным хрустом проломился, полилась кровь, Гришка подумал вскользь: ох, кажется, я убил человека, — и полетел дальше, по лестнице, перескакивая через две ступеньки.

В квартире царили беспорядок и пустота. Гришка позвал родителей, не дождался ответа, запаниковал и лишь потом вспомнил, что у него вообще-то есть телефон. Достал его, набрал по очереди маму, отца и брата, но все звонки срывались. Посмотрел на экран — нет связи. Куда могли пойти родители? Отец, когда они всей семьёй ходили в походы, вечно повторял — не разделяться, держаться вместе! Он бы никогда не поддался панике, он бы придумал хороший план, он бы дождался… Гришка, плохо соображая, что и почему делает, пробежался по всем этажам дома, выкрикивая имена родителей, но без толку.

На улицу он вышел в абсолютной растерянности — переступил через труп того мужика и уселся на лавочке. Он ощущал себя безмерно одиноким и всеми покинутым, и на него накатила обида — совершенно неуместное сейчас чувство. Обида на брата, на родителей, на Государство. Особенно — на Государство. Оно обещало безопасность, справедливость и процветание. И где? Разве эти огненно-красные тучи над головой имеют какое-то отношение к безопасности? Разве справедливо, что Аня… жизнерадостная светлая Аня умерла? Разве у смерти и разрушений есть что-то общее с процветанием?

Гришка заплакал. Он сидел и ревел, как маленький мальчик, — подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом, когда кто-то его позвал. Протерев глаза от слёз, Гришка выпрямился и оглянулся — с противоположной стороны двора к нему спешили родители, а за ними, прихрамывая, едва поспевала тётя Люба. Тиски, сдавливавшие грудь, отпустили. Гришка радостно выдохнул и подорвался с места — хоть кто-то, хоть кто-то выжил! Он раскинул руки в стороны, чтобы обнять маму, но внезапно что-то её оттолкнуло назад — и её, и отца, и не успевшую притормозить тётю Любу. А потом и Гришка с разбега стукнулся лбом о невидимую преграду.

— Это ничего! Ничего! — слегка истерично рассмеялся он, пытаясь нащупать, где заканчивается прозрачная стена. — Это безопасно! Я в одну такую уже влепился!

Но стена не заканчивалась — с одной стороны упиралась в стену дома, а с другой — тянулась, тянулась и тянулась без конца и края. Они бегали вдоль неё, как дураки, и повторяли — громко повторяли, по слогам, — что всё хорошо, хорошо, всё будет замечательно и великолепно, они со всем справятся вместе, а завтра об этом уже и не вспомнят, всё хорошо… И где-то на сто пятидесятом «хорошо» с огненно-красного неба повалили чёрные цветы. Они тоже не могли пробиться сквозь стену и падали там, на той стороне, где стояли родители и тётя Люба и ещё несколько людей, которые, несмотря на апокалипсис, остановились посмотреть на невиданную вещь — цветы с неба.

Чёрные лепестки плавно опускались, кружимые ветром, и это было красиво. Фантастическая картинка. Гришка не к месту подумал, что надо бы сфотографировать — лайков такое сорвёт немеряно, и даже потянулся за телефоном, но тут прогремел взрыв и яркая вспышка осветила весь двор. Гришка не мог проморгаться минут пять — перед глазами летали белые мухи, а люди и предметы выглядели тёмными размытыми силуэтами. В мёртвой тишине он пополз вперёд и на этот раз ни на что не натолкнулся — невидимая стена исчезла.

— Мама? — с вопросительной интонацией произнёс он. — Папа?

Гришка слепо прищурился и оглянулся, пытаясь хоть что-то рассмотреть. Зрение возвращалось, но медленно. Он видел лежащих людей, но что-то в их очертаниях настораживало, заставляло сердце сжимать от дурных предчувствий. Кто из них его родители? Гришка пополз наугад к ближайшему человеку, протянул руку, чтобы потрясти его за плечо, но схватил пустоту. Как такое возможно? Он видел его… точнее, видел его тёмный силуэт, но он сейчас и деревья видит чёрными столбами, и дом — огромным мрачным пятном. Гришка попытался схватить человека ещё раз, забирая рукой ниже. Опять пустота. Хлопнул с досадой и оцарапал пальцы об асфальт — целился лежащему человеку в грудь, а пальцы поранил о выбоину в асфальте.

Гришка шарахнулся прочь, протирая глаза, и с трудом поднялся на ноги. Тело его не слушалось, мозг отказывался работать. Когда-то давно Гришка читал, что человеческий организм — невероятно сильная штука, никто не знает, насколько велики его внутренние ресурсы. Ну что же, Гришкиных внутренних ресурсов надолго не хватило. Он просто хотел, чтобы всё это закончилось.

Стоял, смотрел на чёрные силуэты и ждал, пока зрение не прояснится окончательно, и даже не закричал — слишком много криков на один день, — когда понял, что во дворе лишь один живой человек — он сам. Остальные превратились в вытянутые чёрные пятна на асфальте — Гришка подобное видел на фотографиях в учебниках истории, когда в школе проходили Первую атомную. Такие же пятна оставались после сгоревших людей в городах, на которые сбрасывали атомные бомбы. Дом, деревья, песочница, лавочки — всё целое. А родители сгорели. И тётя Люба сгорела. И дураки, остановившиеся поглазеть на цветы, тоже сгорели.

Гришка задрал голову и слепо уставился в алое небо. Он подождёт. Когда-нибудь дождь из чёрных цветов вновь упадёт на землю.

***

От автора: если вам понравилось, ставьте, пожалуйста, лайки. Ведь лайки приманивают вдохновение!