Зов крови

Зов крови, изображение №1

Зону не спрашивают о возрасте. Она дарит подарки сама, когда посчитает нужным. На свой тридцать второй день рождения Пилот не ожидал ничего, кроме стандартной пайки с тушёнкой и пары тёплых слов от бывалых сталкеров в баре «100 рентген».

Но Седой, патриарх северного лагеря, молча протянул ему сверток, издающий жалостливый писк. Внутри, прикрываясь обрывком брезента, дрожал комочек тепла — щенок немецкой овчарки.

«С матерью что-то случилось. Выжил чудом, у норы. Будет тебе глазами да ушами», — бросил Седой и ушел, не дожидаясь благодарностей.

Пилот назвал её Дина. Слово, отдающее эхом из старой, забытой жизни, жизни до Зоны. Собака оказалась смышленой не по годам. Её нюх, обостренный аномальными мутациями, творил чудеса. Она чуяла «гречку» за полкилометра, обходила стороной невидимые «пси-ловушки» и раздраженно рычала на приближающихся кровососов, задолго до того, как Пилот слышал их противное чавканье.

Они стали идеальным дуэтом. Дина вела, Пилот шёл, собирая артефакты, которые она указывала носом. Она спасла ему жизнь раз пять, и её цена в глазах сталкеров росла с каждым походом. За собаку предлагали и «Винторез», и целую аптечку дорогущих радиопротекторов. Но Пилот лишь качал головой. Дина не товар. Она единственный друг.

Однажды песня её ошейника с колокольчиком — его идея, чтобы всегда слышать подругу в тумане — сменилась настойчивым, тревожным рыком. Она не вела к привычным аномалиям, а уводила в сторону, на заброшенные болота, куда обычные люди совались редко. Топи, туман, гниющая поросль и тишина, нарушаемая лишь хлюпаньем воды и далекими криками кабанов.

Дина упёрлась лапами в грунт, шерсть на загривке встала дыбом, и низкий, угрожающий гул пошел из глотки собаки. Она смотрела на полуразвалившийся дом, тонущий в хлюпкой топи. Из трубы слабо вился дымок.

Пилот скинул с плеча «Сайгу», снял с предохранителя. Места здесь нехорошие. Но Дина, подавив рык, осторожно двинулась вперед, по шаткому настилу из старых досок, ведущему к хижине.

Дверь открылась сама, прежде чем он успел постучать. В проёме стоял человек. Высокий, худощавый, с раскосыми глазами и совершенно невозмутимым лицом. Его кожа была бледной, как у всех, кто редко видит солнце, но скулы и разрез глаз выдавали в нем если не китайца, то точно выходца с далекого востока. Сталкеры звали его — Китаец.

— Заблудился, сталкер? — голос хозяина спокоен и холоден, как болотная вода.

— Собака привела, — буркнул Пилот, следя за руками незнакомца. Те были пусты.

— Ну, заходи раз пришёл.

Внутри дом был больше похож на лабораторию алхимика. Колбы, пробирки, самодельные приборы, мерцающие слабым светом. И в центре всего — клетка из толстых арматурных прутьев. В ней сидело Существо.

Контролер. Его огромная, испещренная синими пульсирующими венами голова была опутана проводами, которые тянулись к груде аппаратуры. Монстр сидел неподвижно, лишь его пальцы с длинными когтями мелко и бессильно дрожали. Глаза, обычно испепеляющие разум, закрыты.

— Мой пациент, — сказал Китаец, подходя к клетке. — Редкий экземпляр. Попал в мою ловушку — пси-резонансный контур. Я изучаю его. Мозг контролера — это ключ. Ключ к пониманию Зоны, к ее самой страшной тайне.

Пилот чувствовал слабое давление в висках. Даже подавленный, мутант излучал мощь. Дина прижалась к его ноге, скуля.

Китаец, словно экскурсовод в извращённом музее, рассказывал о своих исследованиях. И по мере его рассказа, под тихий, навязчивый шёпот аппаратуры, Пилот начал видеть. Не глазами, а внутренним зрением, чутьём.

Вспышки. Картины. Перед ним стоял человек. Молодой ученый, участник той самой группы, что работала над «Генератором О-сознания». Увидел его страсть, его жажду познания. Страшный момент Катастрофы. Не взрыв, а тихий, всепоглощающий пси-импульс, который не убил его, а изменил. Сломал и собрал заново, превратив в сосуд для боли, страха и телепатической мощи тысяч других погибших сознаний. Контролер не был монстром. Он был мучеником. Тюрьмой для разума, приговоренного к вечному страданию и насилию.

Пси-воздействие усиливалось, проникая через все барьеры. Пилот видел его боль. Понимал её. И в этот момент он поймал на себе взгляд существа. В этих глазах не было злобы. Только бесконечная, вселенская тоска и мольба.

Рука Пилота сама потянулась к засову на клетке.

— Что ты делаешь?! — крикнул Китаец, но было поздно.

Щелчок. Дверь распахнулась. Контролер не двинулся с места секунду, будто не веря в свою свободу. Потом его фигура дрогнула. Он парил, а не шёл, проносясь мимо остолбеневшего Пилота. Его «взгляд» скользнул по сталкеру, и в мозгу прозвучал один-единственный, ясный и холодный, как сталь, импульс: «Благодарность».

А потом он исчез в болотном тумане.

В доме воцарилась тишина, нарушаемая лишь неистовым шипением аппаратуры. Лицо Китайца исказила неподдельная ярость.

— Ты…ты сумасшедший идиот! — прошипел он. — Я годами шёл к этому! Он унёс это с собой!

—Что унёс? — очнувшись, спросил Пилот.

— Прибор! Пси-резонатор! Устройство, которое подавляло его волю и считывало сигналы! Без него всё бессмысленно! Он теперь сильнее вдвойне, и он забрал ключ к своей силе!

Китаец схватил со стола обрез и почти прицелился в Пилота, но его остановил низкий рык Дины, вставшей между хозяином и учёным.

— Лови его,— сквозь зубы произнёс Китаец, опуская ствол. — Верни резонатор. Или он создаст здесь такой пси-ураган, что твоя болотная тварь будет казаться тебе щенячьей игрушкой.

Пилот, всё ещё находясь под впечатлением от пережитого, выскочил из дома. Дина уже шла по следу. Её нос вздрагивал, улавливая не запах, а, казалось, сам отпечаток аномальной пси-энергии, которую оставлял за собой ускользающий мутант.

Они мчались по болоту. След был ярок, как огненная метка для собачьего чутья. Но Пилот понимал — эта задача почти невыполнима. Догнать контролера? Существо, которое читает твои мысли, чувствует твой страх за километр, которое может заставить тебя выстрелить себе в ногу одной лишь силой внушения? Ему стало стыдно за минутную слабость. Он поддался зову контролёра, и теперь это стало проблемой.

Он видел, как Дина время от времени трясла головой, скуля — пси-волны уже били по её сознанию. Сталкер и собака бежали не ради прибора, не ради Китайца. Они бежали, потому что Пилот совершил ошибку, продиктованную состраданием, и теперь должен был исправить её. Ради безопасности всех, кто был в этой части Зоны.

След вёл в старую, заросшую камышом трубу дренажного коллектора. Тёмный, склизкий тоннель, уходящий в непроглядную тьму. Вход в ад.

Пилот остановился на краю, глядя в чёрную пасть тоннеля. Дина замерла рядом, её рычание наполнено ненавистью и предупреждением.

Оттуда, из темноты, на них уже давило Нечто. Холодное, разумное и абсолютно чуждое. Оно ждало.

Пилот взвел затвор своего дробовика. Звук эхом разнёсся по болоту.

— Ну что, девочка, — тихо проговорил он, проводя рукой по спине овчарки. — Пора в гости.

И тьма поглотила их.

Тоннель был склизким от неизвестной жижи, воздух густым и спертым, с привкусом ржавого металла и разложения. Фонарь выхватывал из мрака осыпавшиеся бетонные стены, поросшие лишайником, да свисающие клочья каких-то волокон. Дина шла впереди, ее тело было напряжено в тетиву, рычание не прекращалось, становясь все более низким и вибрирующим. Она вела не только по следу. Она чувствовала угрозу, исходящую от самого места.

Пси-давление нарастало. В висках застучало, в ушах зазвенело. Пилоту начали мерещиться голоса, шепчущие на грани слуха, тени на периферии зрения дрыгались в такт его собственному учащенному сердцебиению. Сталкер стиснул зубы, гнал прочь посторонние мысли, сосредоточившись на спине своей собаки. На ней одном — якоре в этом безумии.

Внезапно Дина замерла, уткнувшись носом в развилку. Один тоннель уходил вниз, и оттуда веяло ледяным сквозняком и той самой, уже знакомой, пси-энергией контролера. Другой — узкая, почти заваленная щебнем дыра — источал запах гари, пепла и чего-то кислого, живого.

И тут из боковой щели донесся звук. Не ментальный, а физический. Тихий, прерывистый плач. Как у ребенка.

Дина насторожила уши, её хвост дрогнул. Она повернула голову ко второму тоннелю и коротко тявкнула, сомневаясь.

— Не туда, девочка, — прошептал Пилот. — Наша цель там. Он махнул рукой в сторону холодного сквозняка.

Но собака не двигалась. Она снова тявкнула в сторону узкого лаза, а потом заскулила, забилась в ноги хозяину. Это был не страх. Это было… беспокойство. Почти жалость.

Пси-волна из основного тоннеля ударила с новой силой. В голове Пилота вспыхнула картина: Китаец, с лицом, искаженным яростью, кричал что-то о резонаторе. Приборе, который теперь был ключом к невероятной силе.

И сквозь этот шум, сквозь боль, прорвался другой образ. Навязанный? Или рождённый его собственным состраданием? Ученый из его видения. Не монстр, а человек. И у человека мог быть… сын.

Пилот посмотрел на Дину, которая тихо скулила, глядя в тёмную нору. Она вела не на контролера. Она указывала на что-то ещё, что было с ним связано.

Принятие решения было мгновенным. Он не мог догнать контролера. Не здесь, не на его территории. Это было самоубийством. Но возможно, очень возможно, мог найти другой путь.

— Ладно, веди, — кивнул Дине.

Собака бросилась в узкий лаз, и Пилот, согнувшись в три погибели, пополз за ней. Проход сужался, цеплялся за разгрузку, скрипел по бетону. Воздух становился гуще, пахло гарью и… жареным мясом.

Стлкер вывалился в небольшой камере, похожей на технологический отсек. В центре, сложенное из обломков кирпича и ржавых труб, тлело кострище. А в углу, зарывшись в кучу тряпья и обрывков полимерной пленки, сидело Существо.

Его рост был с ребенка лет десяти. Кожа — сероватая, покрытая мелкими чешуйками. Большая голова, слишком большая для такого тела, с огромными, светящимися в темноте жёлтым светом глазами. Оно сгорбилось над какой-то сломанной игрушкой — старым детским противогазом — и тихо, по-детски, всхлипывало. Увидев свет и человека, оно испуганно отпрянуло вглубь угла, зашипев, как кошка. Длинные пальцы с острыми когтями вцепились в тряпье.

Это мутант. Но не слепой, агрессивный убийца. Это было нечто иное. Нечто… жалкое.

И тут Пилот понял. Понял, почему Дина привела его сюда. Понял, чей это «сын». И понял, что видел его раньше. Сталкеры звали его Малюшкой Гошей. Его часто видели на Свалке, возле старого завода. Он был пуглив, безобиден, промышлял вороватой охотой на голубей и собирательством всякого хлама. Его считали просто одним из многих уродцев Зоны.

Но сейчас, в этой камере, под жутким давлением пси-поля его отца, правда стала очевидна.

Дина, не рыча, медленно подошла к существу, обнюхала воздух и тихо вильнула хвостом. Гоша перестал шипеть, его огромные глаза перевели взгляд с человека на собаку. Он медленно, будто боясь спугнуть, потянул к ней свою руку неестественно длинными пальцами.

И в этот момент в голове Пилота всё встало на свои места. Контролёр не просто сбежал. Он бежал сюда. К своему сыну. Резонатор, прибор Китайца, подавляющий волю, был ему не нужен. Он был нужен, чтобы… чтобы защитить Гошу от самого себя? Чтобы контролировать свою собственную разрушительную силу, находясь рядом с ним?

Или, о ужас, чтобы усилить её и сделать из сына нового монстра?

Пилот не знал ответа. Но он понимал, что теперь у него есть не цель. У него есть выбор. Гнаться за контролером — значит сражаться с отчаявшимся отцом, чьи мотивы неясны. А может… возможно говорить не с монстром, а с тем учёным, чью боль он чувствовал. Гоша был ключом.

Он опустил дробовик, стволом вниз.

— Тихо, Гоша. Я не твой враг, — сказал он тихо, и его голос прозвучал хрипло в гробовой тишине подземелья.

Жёлтые глаза мутанта-ребёнка широко раскрылись, когда сталкер произнёс его имя. А из глубины тоннеля, откуда веяло холодом, донёсся новый ментальный импульс. В нём уже не было благодарности. Только всепоглощающая, первобытная тревога и предупреждение, от которого кровь стыла в жилах:

— Не прикасайся к нему.

***

Кличка даётся один раз. Зона не любит переименований.

Его звали Артёмом. Это имя осталось в той жизни, за пределами Кордонов, где асфальт, ясное небо и работа, на которую он торопился по утрам. Он был пилотом. Не военным, не героем, а человеком за штурвалом тяжелого транспортного вертолёта. «Вертушка» возила медикаменты, продукты, оборудование для научных миссий, которые тогда только начинали совать нос в запретные территории.

Они летели в приграничный сектор, когда это случилось. Позже учёные будут говорить о «кратковременном скачке пси-поля», «аномальной гравитационной воронке». Для него же это было просто: небо внезапно погасло, сменившись густой, кислотно-жёлтой пеленой. Все приборы сошли с ума, стрелки закрутились в бешеном вальсе. Из ниоткуда родился чудовищный ветер, который схватил многотонный вертолёт и швырнул вниз, как капризный ребёнок швыряет игрушку.

Артём не помнил удара. Помнил только тишину. Глухую, давящую, нарушаемую треском пожаров и шипением рвущихся гидравлических систем. И свет. Странный, пульсирующий свет, исходящий от странных сгустков материи на обломках фюзеляжа. Это были его первые артефакты. Он ещё не знал этого слова.

Выполз из кабины, истекая кровью, с проломленной ключицей. Единственный, кто выжил в том аду. Двое учёных и второй пилот мертвы.

Его нашли сталкеры через сутки. Измождённого, горящего в лихорадке, но сжимающего в кулаке обломок приборной панели и два странных, мерцающих «камушка».

— Ну, и кто ты такой? — спросил его грубый мужик в старом противогазе, пока их медик вкалывал обезболивающее.

Артём попытался что-то сказать, но из горла вырвался только хрип. Он лишь показал пальцем на умирающую машину, что лежала вокруг них грудой искореженного металла.

Сталкер усмехнулся.

— Ясно. Пилот. Добро пожаловать в Зону, Пилот.

Так им и прилипло. Позывной приклеился намертво. В нём была ирония Зоны, её чёрный юмор. Ты был повелителем неба? А теперь ползай по грязи, выживай среди руин. Ты летал над этим миром? А сейчас ты — его часть, одна из многих букашек в траве зоны отчуждения.

Сначала кличка резала слух. Напоминала о потере, о сломанной жизни. Но потом он сжился с ней. В ней был свой смысл. Пилот ведёт себя через препятствия. Пилот прокладывает курс. Пусть теперь его небо — это аномальные поля, а его вертолёт — его собственные две ноги и чутье.

Он больше никогда не рассказывал эту историю по своей воле. Для всех он был просто Пилотом. Сталкером, который знает тропы лучше многих и который странно много понимает в картах и приборах. И только иногда, в особенно ясные ночи, он поднимал голову к мерцающему, искаженному Зоной небу, ища глазами знакомые созвездия. Но их не было.

Он был Пилотом без неба. Пока у него не появилась Дина. И тогда он понял, что нашёл новый штурвал. И новый курс.

***

Жёлтые глаза Малюшки Гоши расширились, услышав своё имя, словно кто-то впервые за долгие годы назвал его по-человечески. Но этот миг признания был растерзан в клочья ледяным визгом пси-бури. Из глубины тоннеля, где царила тьма, обрушился ментальный удар — не слово, не образ, а чистый, неразбавленный ужас отца, спрессованный в одно сокрушительное предупреждение: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ К НЕМУ!»

Воздух взвыл. Угасающие угли костра вспыхнули ослепительным, неестественно синим пламенем и испепелились в одно мгновение, осыпавшись горстью пепла. Стены затряслись, с них градом посыпалась бетонная крошка. Дина взвыла, прижимая уши к голове, но не отступила ни на шаг, закрывая своим телом хозяина — её преданность была сильнее животного страха.

И существо явилось. Не вошло — материализовалось в проёме, заполнив его собой. Его тень, отбрасываемая дрожащим лучом фонаря, закольцевалась по стенам, превратив комнату в пульсирующую гигантскую клетку. Тело Контролёра было сведено нечеловеческим напряжением, каждый мускул вибрировал от сдерживаемой мощи. На его груди, прямо в плоти, пылал и мерцал, вживлённый, как клеймо, проклятый пси-резонатор Китайца. Он уже не подавлял волю — он служил ему причиняя боль, фокусируя чудовищную силу в один сокрушающий луч.

Но его глаза — эти бездонные колодцы вселенской скорби — были прикованы не к Пилоту. Они смотрели на Гошу. И в этом взгляде не было ничего чужеродного — только бесконечная, выжигающая душу боль отца, замурованная в монстре.

Гоша взвизгнул — не от страха, а от щемящей радости узнавания. Он рванулся вперёд, к своему отцу, но мощная, невидимая рука отшвырнула его назад, в угол, с жестокостью, рождённой от отчаяния. «Стой».— Мысленный приказ прозвучал как удар хлыста, обжигающий и беспощадный. Мальчик-мутант съёжился, тихо заплакав, но послушно замер.

Пилот стоял, застыв в эпицентре этого ада, между отцом и сыном. Его «Сайга» сейчас бесполезна — кусок холодного металла против всесокрушающей бури разума. Он понимал: одна вспышка паники, один неверный нервный импульс — и его сознание будет разорвано в клочья.

— Я не тронул его! — его собственный голос прозвучал хрипло и чужеродно, пробиваясь сквозь гул в ушах. — Видишь? Он цел. Он жив.

Давление в висках ослабло на градус, сменившись тяжёлым, подозрительным вниманием. Огромная голова Контролёра медленно повернулась к Пилоту. И в сознание сталкера хлынули не образы, а чувства: всепоглощающая боль взрыва, ужас преображения, долгие годы скитаний в одиночестве, каждый миг которого был наполнен одной мыслью, одной целью — найти его. Единственный уцелевший осколок прошлого. Сына. Изуродованного той же силой, но оставшегося в глубине — ребёнком.

«Он… боится меня». — Мысль была пропитана такой бездонной, космической тоской, что у Пилота оборвалось сердце. «Моя сила… убивает в нём всё человеческое. Этот прибор… он позволял мне контролировать ад внутри. Держать его на расстоянии. Быть отцом… а не палачом».

Всё стало ясно. Китаец в своём слепом, алчном любопытстве отнял у этого существа не инструмент для исследований. Он отнял у отца возможность быть рядом с сыном.

Внезапно снаружи, сквозь толщу бетона и тьмы, врезался яростный, исступлённый крик.

— Пилот! Где ты, сука?! Верни моё устройство!

Китаец. Он нашёл их.

Жёлтые глаза Гоши расширились до предела, наполнившись животным ужасом. Контролёр вздрогнул, и потолок снова заходил ходуном, посыпав их градом пыли. Его хрупкий контроль трещал по швам.

И в этот миг Дина, почуяв прямую, смертельную угрозу своему хозяину, рванулась не к Контролёру, а к выходу, навстречу новому врагу.

Мысленная команда Пилота: «Дина, СТОЯТЬ!» — запоздала. Ослеплённый отцовским инстинктом, увидев, как пёстрая тень бросается в сторону его ребёнка, Контролёр среагировал мгновенно.

Мощный пси-импульс, сконцентрированный резонатором в тугой, невидимый шквал, со всей силой ударил по овчарке. Раздался душераздирающий, короткий визг. Дину отшвырнуло в стену с жутким, звуком ломающихся костей. Она рухнула на пол и затихла, лишь её бок судорожно вздымался.

И в Пилоте что-то надломилось. Рухнули все дамбы. Весь накопленный годами страх, вся осторожность были сметены одной всепоглощающей волной — белой, слепящей ярости. Его собака. Его Дина. Его единственный друг.

С рыком, которого от него никто не мог ожидать, Пилот бросился вперёд. Не на монстра. К Дине. Он рухнул на колени, прикрывая её своим телом, и закричал, вглядываясь в бездну глаз чудовища, в то самое лицо безумной Зоне, вложив в крик всю свою боль, всё отчаяние:

—ТЫ ВИДИШЬ ЭТО?! Мы все здесь пытаемся выжить! Все! И ты, и я, и твой сын! Она вела меня к нему, чтобы помочь! Она тебя не тронет! Понял?! НИКТО ЕГО НЕ ТРОНЕТ!

Он не стрелял. Он просто стоял на коленях, прижимая к груди тёплое, бездвижное тело своей собаки, и рыдал, обнажив перед монстром свою собственную, человеческую, беззащитную душу.

Контролёр замер. Его искажённое болью лицо дрогнуло. Волны слепой ярости отхлынули, сменившись смятением, а затем — тем самым, древним, всепонимающим узнаванием. Он увидел не сталкера. Он увидел себя. Увидел отца, защищающего своего ребёнка ценой собственной жизни.

Из тоннеля донёсся скрежет взведённого курка.

—Ага! Нашёл! — в проёме, как призрак, возникла фигура Китайца с обрезом.

Принятие решения было мгновенным. Рука Контролёра взметнулась. Но не в сторону Пилота. Пси-волна, видимая как марево жаркого воздуха, рикошетом ударила от стены к стене и обрушилась на самого учёного. Тот не успел вскрикнуть — лишь ахнул, его глаза закатились, высказав последнее недоумение, и он рухнул на землю как подкошенный, выронив оружие.

В наступившей оглушительной тишине было слышно лишь тяжёлое, сдавленное дыхание Пилота и хриплый, прерывистый вздох Дины.

Контролёр медленно парил над ними, его взгляд, полный немой скорби, скользил по сталкеру, который оплакивал раненую собаку, по его плачущему сыну в углу.

Потом раздался звук — влажный, разрывающий плоть. Коготь, длинный и острый, впился в собственную грудь контролёра, рядом с пылающим резонатором. Плоть расступилась с ужасным хрустом. Мутант не издал ни звука, лишь его тело содрогнулось от невыразимой боли. Он вырвал прибор из своего тела, держа его на ладони, с которой капала тёмная, почти чёрная кровь. Прибор мерцал, отражаясь в его глазах — глазах мученика.

«Возьми», — прозвучало в голове Пилота, и этот голос был тихим, иссякающим, почти человеческим. «Он хотел знаний о нашей боли. Пусть получит их. Из первых рук».

Пилот, с трудом разжимая закоченевшие пальцы, взял тёплый, липкий, пульсирующий агрегат. Он обжигал руки не жаром, а леденящим холодом чужого страдания.

Контролёр, источающий из раны тусклый свет, отплыл к Гоше. Его огромная, страшная рука с нежностью, невероятной для этого существа, коснулся головы сына. Жёлтые глаза мальчика закрылись, и на его сером, испещрённом чешуйками лице впервые появилась тень не страха, а покоя и безусловного доверия. Он уткнулся лицом в плечо отца.

«Прощай, сталкер. Береги своих».

И они двинулись вглубь тоннеля, в непроглядную, вечную тьму — отец и сын, два изуродованных судьбой существа, две половинки единой трагедии, нашедшие, наконец, друг друга. И тьма приняла их, не как пожиратель, а как избавитель.

Пилот сидел на коленях в луже холодной воды и чужой крови, обнимая пришедшую в себя Дину, сжимая в руке окровавленный кристалл чужой агонии. Он смотрел в пустоту, где растворились их тени, и чувствовал, как из его головы уходит навязчивый гул, оставляя после себя лишь гнетущую, святую тишину и щемящую боль утраты, которой не было.

Он не поймал Контролёра. Он стал свидетелем искупления. И Зона, эта безжалостная алхимичка душ, в очередной раз показала ему, что самые страшные её тайны — не в артефактах, а в сердцах тех, кого она покалечила, но так и не смогла окончательно убить.

Он поднялся, взвалил на плечо бесчувственное тело Китайца — его трофей, его доказательство и его проклятие. Позвал отозвавшуюся, хромающую Дину. И побрёл прочь, к выходу, к болотам, к туману. Обратно — к жизни, которая уже никогда не будет прежней.