ЗОЯ

Ушан недовольно попискивал. Он висел в клетке и его сильно качало от неаккуратных маневров водителя. Тимурка достал зверька и прижал к себе. Говорить что-либо отцу сейчас было опасно. Дед Антон глянул на внука через зеркало и сочувственно улыбнулся. Но очередной резкий маневр вырвал его из поля зрения Тимурки.

Их синяя «мазда» догоняла белый «БМВ», так некстати подрезавший её при перестроении. И вот уже почти полчаса отец Тимурки, Мирон, пытался «научить жизни» обидчика.

Наконец «Х-5», обдав сизым дымом, свернул на проселочную дорогу и бодро поскакал по колдобинам трассы местного значения. «Мазда» сунулась было за ним, но быстро отстала. Мирон пожалел новую машину.

— Сынок, может, вернемся на шоссе? — робко спросил дед Антон, вытерев платком залысину. Его лицо, обычно улыбчивое, сейчас выглядело хмурым. Сильнее, чем всегда, бросалась в глаза сетка глубоких морщин.

— Сам разберусь! — огрызнулся Мирон. — Алиса, построй маршрут до «Князевки».

Система помедлила, но выдала маршрут небольшими петляющими дорогами между полей и перелесков.

— Так ближе, едем! — сурово, словно пытаясь убедить себя в правильности выбора гаркнул Мирон, искоса глядя на свёкра. Он смахнул прилипшую ко лбу желтоватую прядь и отёр пот со лба.

Дед Антон попытался настоять на шоссе, но, увидев бешеные глаза зятя, осекся. Между бровей Мирона залегла глубокая складка, а это был верный признак, что он раздражен.

Автомобиль поехала дальше, но уже осторожно объезжая ямы. К своим тридцати пяти годам, Мирон имел солидный стаж вождения. Начал он осваивать азы управления машиной ещё гоняясь в компьютерных играх. Потом, как стукнуло восемнадцать, сразу получил права, и с того момента редкий день проходил без поездок. Он был отличным водителем, если только не превращал автомобиль в орудие мести.

Ушан успокоился и перестал попискивать.

— Вот видишь Туки-Тук, все хорошо, — тихонько шепнул рукокрылу Тимурка, так, чтобы отец его не услышал.

Мирон все равно услышал. Но он и сам понимал, что всё совсем не хорошо. Опять впал в ярость, на сей раз из-за дебила на дороге, опять напугал родных. Ощущение ничтожности и самобичевание за то, что он плохой отец и еще более отвратительный сын, накрыли Мирона.

Все ехали молча. Вместо обычного часа поездка на дачу заняла уже два, и, когда они приедут, было понятно только «Яндексу», который молчал из-за отсутствия подключения к сети.

Майский утренний иней посеребрил растения и землю. Солнце только встало и согрело первыми лучами замерзшие за ночь дома, лужи, деревья в лесу. Но холод не торопился сдавать позиции и клубился туманом по низинам. Стоило синей машине проехать сквозь такую ловушку, как он “напал” на нее, покрыв глянцевые бока слоем влаги.

Тимурка водил пальцем по запотевшему стеклу.

— Прекрати, всё стекло запачкаешь! Я только перед поездкой всё вытер за тобой, — раздраженно заметил отец. Он хотел ещё что-то добавить, но замолчал. Указал старику пальцем на клубы черного дыма.

Антон Николаевич немного отклонился в кресле, чтобы посмотреть, где горит. Впереди справа на пригорке, стояло новое длинное строение, с одной стороны которого из-под крыши валил дым и вырывались языки пламени.

— Гляди-ка, пожар в деревне — и не души!

— Давайте не будем останавливаться! Я на дачу хочу! Мне страшно! — заплакал Тимурка.

— Ещё чего! Может, помощь нужна. Ты у меня мужиком растёшь или тряпкой?

— Может, пожарных вызовем, а сами без геройства? — заступился за внука дед.

Мирон презрительно глянул на обоих и свернул на развилке в сторону горящего строения. Немного не доехав до цели, он остановил машину на обочине и открыл дверь. В салон ворвались звуки отчаяния: дикое, испуганное ржание лошадей и глухие удары.

Мужчина не раздумывая бросился к конюшне. Дед выскочил за ним, крича:

— Стой! Стой! Сына сиротой оставишь!

Но в ответ донёсся приказ сесть в машину и вызвать пожарных.

Антон Николаевич дрожащими руками достал телефон и стал, промахиваясь, нажимать на кнопки. Три года назад он потерял в аварии дочь и внучку. С тех пор его зять стал сам не свой. А он сам превратился в старика, несмотря на то, что ему было всего пятьдесят пять.

Рассказав девушке-диспетчеру о пожаре и назвав адрес, дед Антон вернулся в машину, сел на заднее сидение к внуку, потрепал его за коленку и сказал, что всё будет хорошо.

Но Тимурка, видя, как поджаты губы деда, понял, что всё плохо.

***

Мирон подбежал к зданию с того конца, где огня ещё не было. Там, у больших ворот, возилась девчушка того же возраста, что и его погибшая дочка Анечка. Он сначала опешил, а потом подскочил, с силой отшвырнул ребенка и проорал:

— Убирайся, тут опасно!

Но та с криком:

— Там мама! Там Костик! — ринулась назад. Она попыталась вставить ключ в навесной замок. Лошади били в воротины с той стороны, не давая ей это сделать.

— Давай-давай ключ и отойди!

— Там мама!

— Достану я её тебе, в сторону только отойди!

Мирон навалился на ворота. Паника с той стороны немного стихла, и у него получилось открыть замок.

Мгновение, и резкий удар отшвырнул Мирона в сторону. Ворота распахнулись, и из них вырвались жар, запах паленого мяса и табун. Обезумевшие лошади понеслись подальше от ужасного места, перепрыгивая канавы и изгороди.

Мирон больно ударился головой о край зеленой тачки, так некстати оставленной с краю дорожки. Ему даже показалось, что по виску течёт кровь. Но он собрался с духом, вскочил на ноги и вошёл в конюшню.

— Там, там ещё Зефир! — крикнула девочка, и на её голос из дыма раздалось неистовое ржание.

«Твою ж мать», — выругался про себя Мирон. — «Хоть бы тряпку мокрую взял!»

Открытые ворота придали огню новые силы, дым стал плотнее. Мирону пришлось присесть, чтобы что-то увидеть внутри. Глаза разъедал дым, слезы текли ручьем — вообще ничего не увидишь. Первые шесть паддоков мужчина успел осмотреть с прохода, не углубляясь в них, а вот остальные приходилось проверять на ощупь.

Наконец он подполз к закрытому деннику, нашарил замок и отодвинул задвижку. Дверь с силой распахнулась в противоположную от Мирона сторону. Не успел он подумать, что ему повезло, как кто-то клещами схватил его за руку, перевернул в воздухе и ударил о стену. Последнее, что отпечаталось в сознании, — это как адская боль обожгла правую голень.

***

Тимурка прижимался к деду. Ему было страшно-страшно, по-настоящему, совсем не так, как он только что переживал за себя. Сейчас он боялся за папу.

— Деда, а папа придёт?

— Придёт-придёт. Нам подождать велел, — дед Антон неуверенно улыбнулся и потрепал его по волосам. Но Тимурка не унимался.

— Мы не можем сидеть тут. Давай пойдем поможем?

— Нет, нельзя.

— Нет, пойдем! Папы боишься? Мне уже семь! Я один пойду! — Тимурка рванулся к замку ремня безопасности, но дед его опередил. Не позволил отстегнуть. От злости и досады Тимурка закричал и забился, что есть мочи ударяя спиной о детской кресло.

Дед с силой прижал его к сидению.

— Сиди! Нельзя!

Оставалась надежда только на Туки-Тука.

Той последней осенью, когда мама и Аня ещё были живы, они семьёй ходили в лес и нашли в остатках трухлявого пня ушана. Зверек пытался найти укрытие на зиму, но кому-то его домик понадобился больше. Тогда мама сказала: “Давайте возьмем его зимовать к нам”. А потом, перед самым Новым годом, она и Анютка улетели на небо. У Тимурки остался только рукокрыл. И если Тимурке становилось скучно, он просил крылатого друга передать маме привет. А она отвечала: то падающей звездой, то северным сиянием.

— Пусть тогда Туки-Тук летит, он поможет, — тихо попросил Тимурка.

Дед Антон спорить не стал. Поджав губы, он молча выхватил ушана, приоткрыл окно и вытолкнул зверька в щель.

Тот сперва камнем полетел на землю, но успел раскрыть крылья и взлететь. Он кружил у машины, стучался в окна.

Тимурка сквозь слезы скомандовал ему:

— Лети! Там папа! Спаси мне папу!

Зверёк завис у заднего окна, в последний раз посмотрел на маленького хозяина и устремился к горящей конюшне.

***

— Просыпайся. Сладкий мой, давай-давай! А то опоздаешь, — будил шепотом сладкий голос. Мирон открыл глаза. Он лежал в кровати у себя дома. Рядом в одной майке, сидела на корточках красивая женщина лет тридцати. Её лучистые карие глаза, неестественная белизна кожи и черные волосы, крупными локонами спадающие на плечи, завораживали.

— Ты кто?

— Я Зоя. Пора, Мирон, у тебя мало времени.

— Какое опаздываю? Сегодня пятница, мне деда с сыном на дачу везти, я отгул взял. Сколько время? У меня ещё кофе не готов.

— Кофе… — с придыханием повторила женщина, прикрыв глаза. — Ах, как я его любила! Костика подсадила на это дело. Мы с ним с утра на пару кофеманили. Вот он и сегодня кофе готовить начал, да водкой решил сначала угостится…

— Какой Костик? Ты вообще как у меня в квартире оказалась?

— Ты руку протяни. Там Оля лежит. Её Чайка сшибла случайно. Помоги ей, хорошо?

Мирон неосознанно кивнул в ответ. Женщина погладила его по голове, поднялась, стала отдалятся и постепенно исчезать.

— Ты чё это? Ты кто? Какая Оля? Где Чайка?

Но незнакомка ушла, не ответив на эти вопросы, лишь сказала напоследок, что ногу она ему подправила, и еще раз напомнила, что времени мало.

Мирон закрыл глаза, потёр лицо, пощёлкал суставами пальцев. Сон ушёл безвозвратно. Зазвонил телефон. Но на привычном месте, на тумбочке рядом с кроватью, его не оказалось. Звук переместился вниз. Мирон свесился и заглянул под кровать, но вместо привычного белого ковра с высоким ворсом увидел серый дымок, клубящийся у пола.

А дальше начался кошмар. Жар ударил в лицо. Резко стало нечем дышать. Гарь и запах прелого навоза ударили в нос. Глаза безбожно защипало. Ничего не видя, мужчина не удержался на матраце и соскользнул вниз. Он оказался на чём-то жестком, и только когда встал на колени, понял, что это кирпичный пол в конюшне.

Осознание пришло мгновенно. Мирон подскочил и попытался бежать, но почти сразу упал, запнувшись за что-то. Под ногу попал кусок выломанной лошадьми доски, и четыре гвоздя впились в бедро. Боль сковала тело. Мужчина медленно опустился на прохладный пол: тут дышать было полегче, и он дал себе пару секунд перевести дух. Он осмотрелся: далеко справа солнечные лучи призывно освещали зеленеющее поле и лес, подернутый дымкой яркой весенней листвы. А слева мерцало ярко-красное зарево, отражаясь в каком-то небольшом круглом предмете.

Мирону почему-то стало жизненно необходимо понять, что это за предмет. Он напряг зрение, поморгал и потёр глаза, и наконец понял, что это заколка. Заколка в черных кудрявых волосах!

Мужчина мысленно проклял себя за внимательность и желание поиграть в пожарного. Он себя-то не мог спасти, а тут ещё это! На счёт “три”, он дотянулся до безжизненного тела, затащил его себе на спину и пополз туда, куда звало его солнце.

***

— Как игра? Все успеваете? — созванивался с подчиненным Мирон, сидя на больничной койке и глядя на цветущую черемуху под окном.

— За три года меня нет всего пару дней, а у вас уже черти что! Так, что сказал Маркович? Всё молчит? Надо его разговорить… Не спорь! Мне нужно его мнение сейчас, а не на презентации, когда он нас разносить начнет! Так, погоди…

Зашла улыбчивая медсестра с искрящимися голубыми глазами. Стройная, в белоснежном приталенном халатике, в вырезе которого можно было разглядеть маленькую татуировку в виде розочки под правой ключицей.

— Мирон Сергеевич, ваш компот и снеки!

Мирон с благодарностью взял стакан и отхлебнул.

— Сладкий. Лидочка, а у вас нет напитка зеленого цвета с ароматом полыни?

Улыбка исчезла с лица девушки, сменившись на наигранно суровое выражение.

— Мирон Сергеевич, ну что такое! Могу только кефир на замену предложить! — расхохоталась она и упорхнула по своим делам.

Мирон Сергеевич тем временем вернулся к телефонному разговору:

— Коля, я сам геймером был и сейчас поигрываю. И знаю, как бесит перенос выхода игры. Поэтому колите Павла Марковича всей группой! Наставление дня от меня:

"Не бойся друзей — они могут только предать, не бойся врагов — они могут только убить, но бойся равнодушных, ибо с их молчаливого согласия тебя могут и предать, и убить".

В трубке раздался громкий смех и пожелания скорейшего возвращения. Мирон хотел ещё что-то сказать, но в палату постучались. Он повесил трубку и быстро лёг на кровать, укрывшись одеялом.

В палату тихонько вошла невысокая худая женщина лет тридцати на вид. С карими глазами и черными кучерявыми волосами, непокорно выбивающимися из тугого хвоста. Она явно волновалась и без остановки перебирала бусины браслета у себя на запястье.

— Спасибо. То есть здравствуйте! — сказала она. По её бледным щекам пошёл румянец. Мирон механически кивнул в ответ, пытаясь вспомнить, где видел её до этого.

— Я вам тут травяной сбор с чабрецом принесла. Растение такое. Хорошо, говорят, при сотрясениях. Заваривать нужно и пить.

— Вы кто?

— Я? Я хозяйка конюшни.

Мужчина смотрел и не понимал. В ней веса было от силы килограмм сорок, чего он с таким трудом её пёр к выходу? Разозлившись на самого себя, он накинулся с вопросом, который задавал себе уже несколько раз:

— У тебя ребёнок, а мозгов нет! В спасателей поиграть захотелось?

Женщина от неожиданного нападения опешила, открыла рот, но только со второй попытки выдавила:

— Ты кто такой, чтобы меня судить? Сам что творил? Головушку лечить не пробовал? — спросила она и рванула прочь из палаты. В проёме она остановилась и крикнула:

— Я Костика спасала! Человека! Тупица!

Дверь захлопнулась. Мирон со злости запустил стакан с остатками шиповника в стену и проорал вдогонку:

— Зоя, вы молодец! Костику привет передайте! Пусть с водкой заканчивает.

Дверь аккуратно приоткрылась. Заглянула медсестра и поинтересовалось, все ли в порядке. Увидев разбитый стакан, она покачала головой и удалилась искать санитарку.

Мужчина уже надеялся остаться в одиночестве, но снова увидел на пороге хозяйку конюшни.

— Простите, я сама не своя из-за пожара. Корю себя, что о Нюре не подумала,— совсем другим тоном сказала она. Помолчала немного, а потом с надеждой в голосе спросила:

— Вы Зою знали, сестру мою? Да?

Мирон постеснялся сказать, что столкнулся с необъяснимым для себя явлением и наврал:

— Да, встречались в одной компании с ней и с Костиком.

— А вы ещё и врун!

Женщина подошла ближе и взглядом инспектора стала всматриваться в него. Мирону стало не комфортно, ему даже показалось, что из её лучистых карих глаз сейчас полетят молнии.

— Моя сестра сбежала из дому в шестнадцать лет. Я ничего о ней не знала, пока случайно не нашла её в «Контакте» полтора года назад. Оказалось, что она больна и была в хосписе. Врач, когда я стояла у него в кабинете, говорил мне, что она протянет пару недель, максимум месяц. Но я всё равно забрала сестру к себе. Зоя прожила с нами полгода. И только тут она встретила Костика… Я поняла, вы от застройщика! — увлеченная догадкой женщина разошлась не на шутку. В адрес строительной конторы полетели оскорбления и трёхэтажная матерная ругань. — Это вы подожгли конюшню! Вот вам, а не моя земля!

Перед лицом Мирона образовался кукиш на вытянутой руке. Он немного отстранился, схватил женщину за запястье и отвел руку в сторону.

— Я не… Это не я, — растерялся Мирон. Ему хотелось испариться от стыда, что его поймали на вранье, как детсадовца. Он ухватил хозяйку конюшни за рубашку. Та, предполагая, что её сейчас насильно потащат к выходу, дернулась, и рукав разошёлся, оголяя недавно набитую на плече татуировку в виде паука.

— У Зои была такая же, только на предплечье. Вас Оля зовут?

Женщина замерла. Она еще не отошла от нападения, а тут получалось, что она по ошибке обвинила человека.

— Да… Получается, вы знали Зою?

— Я видел её во сне. Она сказала, что пристрастила Костика к кофе. Что он поставил кофе и пьяный заснул. А ещё просила вас забрать.

— Клянётесь, что вы не читали отчет пожарной инспекции?

— Клянусь.

Оля присела на край кровати, прикрывая лицо рукой. Она безостановочно повторяла «не может быть», пока не начала тихо плакать, иногда вздрагивая всем телом.

Мирон попытался её успокоить, погладив по спине, и протянул салфетку.

— Когда это Зефир вас цапнул?

— Кто?

— Жеребец мой. У него пары резцов справа не хватает. Вот и получаются такие странные пятна от укуса, — утирая слёзы, пояснила хозяйка конюшни и неожиданно громко высморкалась. — Старый дурак, уже четыре года как на пенсии, а все хорохорится.

Мирон посмотрел на свою руку в фиолетовых разводах и с обидой в голосе сказал:

— Болит. Сильно. Я, пожалуй, потребую сатисфакции от вашего Зефира!

Женщина улыбнулась.

— А приедете? Я вон звала Антона Николаевича, так батя ваш отнекивался, говорил, что высоты боится, поэтому на лошадях не ездит.

— Он мне не отец, точнее он мне как папа. Свёкр он мой. Когда… — Мирон шумно вдохнул. Замер, а потом в первые спокойно произнес: — Когда три года назад Танюха с Анечкой погибли в автокатастрофе… Мы с Тимуркой к нему переехали. Так проще было. Теперь так и живем “однополой семьей”.

— Каково это? Три года прошло. Вам стало легче? Чего мне ждать?

Ответ родился не сразу. Мирон понял, что в нём что-то поменялось, и он пытался осмыслить, что именно.

— Теперь я… Я просто вспоминаю их, и мне тепло, хорошо становится. Боль от потери никуда не делать. Мне очень не хватает их. Мне плохо от того, что я не могу обнять дочь или просто поговорить с женой. Но… Но боль как будто ушла на второй план, что ли.

Оля всхлипнула. Она ещё что-то хотела спросить. Но вошла санитарка.

Женщина соскочила с кровати, быстро попрощалась и, не дожидаясь ответа, вышла.

***

Через несколько дней Мирон вернулся домой. Его поразило, как повзрослел Тимур за эти пять дней, что его не было. Мирон опустился перед сыном на одно колено и сказал:

— Прости меня. Меня долго не было, но, кажется, я вернулся.

— Я знаю. Ушан всегда помогал.

— Ох уж этот Туки-Тук. Кстати, где он? Давай вместе его покормим?

— Его больше нет. Он ушёл к мама с Аней вместо тебя.

Это прозвучало странно. Мирон разволновался, нежно обнял сына и стал поглаживать его по голове. К ним с потолка спустился паук. Повисел, расправил ножки, а потом поднялся обратно. Мирон встрепенулся и, вставая, весело провозгласил:

— Собирайтесь, сейчас поедем. Мне нужно начистить фэйс одному вредному пенсионеру!

Дед Антон выглянул из кухни и с недоверием посмотрел на зятя. Антон Николаевич впервые за три года надел свой модный черный фартук. Еще и бандану в цвет повязал, и выглядел теперь, как настоящий пират. Но зато стариком его уж точно никто бы не назвал!

— Лошадей хочу проведать после пожара. Поехали!

— Сначала обед! Я что, зря старался?

— Деда, а пироги твои берем все с собой! Лошадей же много, их всех покормить нужно!

Все засмеялись. А Мирон подумал: «Как здорово возвращаться домой!»

***

Сегодня доехали спокойно, без приключений. Пара “оленей” на дороге конечно встретилась, но Мирон на них даже не выругался.

Ещё издали, подъезжая к конюшне, компания заметила, что на пригорке кипит работа. Пепелище бульдозер уже сравнял с землей и сейчас тарахтел, отдыхая в сторонке. Человек пять разгружали прицеп с досками. Подростки, в основном девчонки, окоряли бревна. Дети поменьше во что-то играли. Пара взрослых кашеварили у костра. А высокий белый конь чинно прохаживался между людьми, инспектируя качество их работы. Особенно его интересовала контрабанда морковки и печеньки в карманах.

— Привет, гости! — крикнула подъездающим Ольга. Сегодня на ней была яркая бейсболка. На ее загорелом от майского солнца лице то и дело мелькала загадочная улыбка. Мирону показалось, что ей лет двадцать. Ни тени от усталости или скорби. Женщина излучала энергию и радость.

Не успела троица выйти из машины, как их тут же разобрали в помощники. Дед Антон пошел помогать с обедом. Тимурка с Аней убежали вниз, на поле, где стояли летники. Ночью у Чайки родился здоровый гнедой жеребенок, и дети пошли проведать его и маму.

Ольга взяла Мирона за руку и отвела в сторонку.

— Спасибо тебе. Если бы не ты…

— Да брось, так поступил бы любой мужик. Конюшня горела с другого конца, было относительно безопасно.

— Я не об этом. Спасибо, что тогда… В больнице наорал на меня. У меня мозги на место встали.

— Я не должен был орать. У меня проблемы были, я их не хотел замечать…

— Мирон, Костик сам вышел! Я, — Оля замолчала, а потом со злость продолжила — Я дура последняя! За лошадьми рванула. Я забыла, что вторые двери заперла снаружи. Мы были в ловушке…

— Я не справился с потерей. Мне нужна была помощь… — Мирон говорил быстро, сбивчиво. Он не сразу понял, о чем говорит Оля:

— Если бы не ты, я бы погибла! А Аня осталась бы сиро…

— Постой, ты о чем?

— Ты был прав, я в спасателей играла. Я о дочери не подумала. Я — дура!

Из карих глаз потекли слезы. Оля замахала рукой, отвернулась и стала быстро вытирать щеки. Мирон подошел и обнял её:

— Не плачь, не ты одна… Не ты одна… Я такой же дурак. Ещё и псих…

Он тихонько погладил её по спине. Ему отчего-то было хорошо и спокойно. А ещё он понял, что хочет тут остаться. Смотреть, как светит солнце, как ветер колышет листву, как петляет небольшая речушка, а там, в поле, ходят лошади.
***
За людьми на пригорке внимательно наблюдали из тени ближайшего вяза. Там, на ветках, среди молодой листвы спрятались ушан и большой серый паук. Рукокрыл висел вниз головой и, попискивая, о чем-то говорил восьминогому, а тот, соглашаясь, молча покачивался в паутине, реющей на ветру.