Зойка из Воронежа

Все началось с того, что к Дуровым приехала гостья, глядя на которую я невольно вспомнил гениальные строки поэта: «Пускай ты выпита другим, но мне осталось, мне осталось, Волос твоих стеклянный дым. И глаз осенняя усталость…» Следы былой красоты очевидно угадывались в ее лице — как и былой дерзкий норов. Я встречал таких. Их выдает крайняя снисходительность к человеческим слабостям. Они прощают, потому что их прощали. Они знают цену и человеческой подлости и человеческого благородства.

Вечером на скамейке Дуров сказал.

— Ее зовут Зоя. Собирается в монахини. Заехала попрощаться. Я был участником в громком московском деле, в котором она была центральной фигурой. Обыкновенная провинциальная девчонка стала героиней необыкновенной истории. Если хотите — расскажу.

По привычке, услышанную историю я переделал в рассказ, увлекся и нагородил много писательской отсебятины. Но фабулу почти не тронул.

Рассказ пролежал у меня в архиве, пока не пришло известие, что инокиня Е-кого монастыря Варвара преставилась ко Господу.

Ну и довольно предисловий!

***

Семену Яковлевичу было уже за тридцать, когда в доме появилась худая, рыжая девчонка с южнорусским говорком. Подобрал ее Семен по случаю на Курском вокзале, где она стояла посреди зала с огромным баулом и беспомощно искала кого-то глазами. Как оказалось, искала свое счастье. И оно-таки улыбнулось провинциалке: Семен был в хорошем настроении, девочка напомнила ему детство, и он забрал ее с собой. Просто взял баул, а она засеменила за ним. Да, да, она сразу поняла, что это был тот самый принц из сказки, в которого верили только самые преданные барышни ее круга. Она ждала его в своем Воронеже, но тамошние принцы были жидковаты. Ездили на разбитых «шкодах», разговаривали исключительно матом и в плохом настроении били своих подружек по лицу. «Дурак! — крикнула как-то ее подруга Светка, получив под глаз от своего кавалера Пашки. — Самому же потом будет неприятно смотреть на синяк!» — «Подумаешь, — отвечал любовник, — я второй поставлю для симметрии и будет в цвет!» И заржал, как конь. Самое удивительное, и Светка засмеялась. Правда, сквозь слезы.

У Семена на привокзальной площади стояла роскошная карета черного цвета с королевским вензелем на капоте. Вежливый шофер в причудливой фуражке с высокой тульей, улыбаясь, распахнул перед Зоей дверцу и поддержал ее за локоть. В Воронеже водила при этом непременно отвесил бы какую-нибудь сальность. Пацаны в Воронеже считают, что если девушка садится в автомобиль, то ее непременно нужно ущипнуть за «булки» и вообще всячески демонстрировать готовность к спариванию. Иначе сочтут за слабака, о то и хуже — за импотента. Демонстрировали всегда одинаково — лапали грязными руками. Отказаться от этой «милой» любовной игры было опасно, но и отвечать полной взаимностью не стоило. Гордость тоже надо иметь. Сначала — пусть накормят в кавказской забегаловке, где подают чудесные, с пылу с жару, чебуреки с бараниной, и напоят красным вином. Зойка никогда не была проституткой, хотя подарки брала, если давали. В ее кругу такие называли себя «честными давалками». У «честных» была одна мечта — найти себе такого же «честного», которому надоело скитаться из одной постели в другую, и завязать с ним семейный узел хотя бы на несколько лет. Классно пройтись по бульвару под руку со «своим», толкая перед собой коляску с бэби, и не замечая завистливые взгляды бывших подружек, которые все еще ходили в «давалках» и злились на весь белый свет!

Московский «настоящий» принц молчал всю дорогу и думал. Ну, разумеется, он думал о большущих деньгах, которые собирался заработать. Он — банкир, и никак не меньше! Котировки валют, акции, и все такое… От него даже пахло долларами! И так сильно, что у Зойки мокро становилось в трусах. И когда машина въехала в ворота усадьбы, Зоя была согласна на все.

Загадочный принц подал ей руку и повел в огромный дом, который она даже боялась разглядеть. Там он отвел ее в ванну и там же оприходовал первый раз. С дороги Зойка была не совсем в форме, но поохала, как полагается, помычала. А что? Воронежским нравилось. «Принцу», однако, не очень.

— Тише ты. Горничную напугаешь.

— А что? Если я улетела?

— Куда улетела? Хватит врать.

— Я не виновата, что ты такой… ну можешь, одним словом, доставить удовольствие даме.

— Я польщен, мадам. Только царапаться в следующий раз не надо, угу? И еще. Откуда у тебя эти труселя? Понятно, что из Воронежа. Вы сейчас с Толей сгоняете в магазин женского белья. Выбери себе что-нибудь эротичное; продавщицы Толика знают, подскажут. Им надо только на тебя глянуть… Я сейчас Тамаре скажу, чтоб комнату приготовила…

Как тут не поверить в Промысел? Вот так, просто, кто-то с Неба взял ее за руку и повел к сияющему алтарю. Видимо, слишком долго она вымаливала свое счастье, там наверху устали от ее нытья и сказали — ну, бери уж, раз так хочется, только не ной.

И еще «наверху» сказали: «принца» береги! Они, «принцы», особы деликатные и ранимые; их все за деньги любят, а ты люби за просто так, и «принц» это почувствует, и поверит, и растрогается, и… ну, дальше понятно.

Только вот как любить «просто так»? Пожирать глазами? Не то, не то! Даже в Воронеже это не срабатывало. Та же Светка, которая уже упоминалась, дырки прожгла на Пашке своими жгучими, карими очами, а толку? Опять получила в тот же левый глаз (Пашка — правша, в левый ему сподручнее было бить) с исчерпывающим комментарием:

— Хватит пялиться! Достала!

Ловить каждое слово? Вспоминался Райкин: «Закрой рот, дура, я уже все сказал!»

Оставалось тельце. Худое, с родинками на ключицах, но ничего, парням нравилось. В новом эротическом белье так и вообще не хотелось от зеркала отходить. «Вот курва какая!» — даже пробормотала она однажды, любуясь собой и вспоминая бабку свою, полячку, которая всех красивых девок звала курвами. Жаль, что в белье нельзя было по дому ходить. Пробовала, но Тамара, домоправительница, строго-настрого запретила. Еще Зоя была рыжая. Семену нравилось.

Вообще-то, непонятно было, что он в ней нашел. Как-то тревожно было. Оставался какой-то обман. Боялась, что однажды дверь откроется, войдет строгий дяденька в форме и скажет: «Гражданка Петрова? Это вы заморочили голову банкиру Левину? Собирайтесь! Поедете обратно в Воронеж!»

А с другой стороны, чем она хуже столичных? Спросила как-то об этом Тамару, которая оказалась не такой уж строгой женщиной и даже оказывала Зое покровительство.

— Глупенькая, кто же их поймет, мужиков-то? Они же инопланетяне. Ты не мудри. И не вздумай кривляться. Терпеть не может.

Насчет кривляний. Как-то вечером Семен зашел в ее спальню и обомлел. У окна в академической позе сидела барышня начала XX века и держала в руках раскрытый томик стихов Блока. На губах барышни блуждала улыбка, на челе остывала печать глубокого пережитого чувства. А? Красиво? Семен неслышно подкрался к Зойке и забрал томик.

— В моей библиотеке ковырялась? Кто разрешил?

— Послушай, как это мило! «Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет»

Семен скривился, как от сильнейшей зубной боли, отшвырнул книжку.

— Значит так, Зайка-Зойка! О Блоке — ни слова! О категорическом императиве Канта — тоже. Брякнешь что-нибудь об индексе Доу Джонса — придушу! Все поняла?

— Поняла, — насупилась Зойка.

— И перестань заливать: «Ах, Семочка, сегодня ты был бесподобен!» — передразнил он ее голос. — Так говорят потасканные шлюхи.

— А как мне прикажешь говорить? О политике ты не любишь. О литературе запрещаешь. Что можно?

— «Первым делом, первым делом» — что?

— Самолеты.

— Правильно. Хороший массаж. Приступай.

***

Про стихи Семен рассказал на следующий день своему приятелю и компаньону Липницкому в ресторане.

— Можешь себе представить, какие жемчужины таятся до сих пор в провинциальном компосте? Блок! А ведь и я когда-то зачитывался… в другой жизни. «Мы встречались с тобой на закате, Ты веслом рассекала залив», — помнишь, Борода? Кажется, ты тоже грешил по этой части, нет? Не ты ли пытался соблазнить Софью, выдавая стихи Верлена за свои? Не учел, что у нее папа был кандидат филологических наук. Специалист по французской поэзии конца XIX века.

— Напыщенный павлин. Он был у меня недавно. Разумеется, с просьбой. Дочка собирается открыть литературный салон. Старик по-прежнему живет в мире фантазий и поллюций. А ты со своей любительницей поэзии Серебряного века будь осторожней.

— Что ты имеешь в виду?

— Ей твой Блок нужен, как мне геморрой. Берегись, Сема, провинциалки любят горячо. Вспомни леди Макбет Мценского уезда.

— Андрей, все понимаю, но в постели она неподражаема. У нее стыда как у макаки — отсутствует полностью. А либидо как у сучки во время течки. А мне только это и надо. Я ведь до сих пор в постели умничал. А тут… Ты не представляешь, каково себя чувствовать гамадрилом! И при этом она не вульгарна! Вот что интересно! Дикарка необразованная — да! Но не шалава! Поймешь ли ты меня?

— Я-то пойму. Поймет ли Наталья? Ты слишком много поставил на нее.

— Плевать. Не хочу думать, что будет потом. Ведь я гамадрил!

— Проблема в том, что потом все равно наступает. И гамадрилу могут надрать задницу.

Потом…, а потом все было хорошо. Зоя, наконец, освоилась в доме, который вначале пугал ее. Кроме хозяина, в доме проживало постоянно еще человек шесть обслуги: охрана, повариха, Тамара, она же домоправительница; водители и садовник и разнорабочие были из приходящих. Все они доброжелательно относились к новенькой. Правда, с пониманием, в котором угадывалось и сочувствие.

Хозяин уезжал рано утром, приезжал вечером, почему-то всегда грустный. Он полюбил после ужина поговорить с Зоей у себя в кабинете. Они усаживались на диван, Сема ставил на столик бутылку армянского коньяка. Выпивал граммов сто, ждал с закрытыми глазами, когда «отпустит». Зойка не спрашивала, кто «держит» и кто «отпустит», только видела, как разглаживаются морщины на его лбу и как розовеют щеки — значит, отпустил, гад! В основном Сема спрашивал Зою: про Воронеж, про Пашку и Светку, но особенно про деревню, в которой она проводила свои лета в школьные годы. Спрашивал как-то дотошно, цепляясь к деталям: какая была погода, кто что сказал, кто во что был одет… Или сколько кур было в хозяйстве тетки Али, и сколько молока давала корова, и сколько грибов собирали в урожайное лето; и даже какого цвета была гадюка, которая вывалилась однажды из сена, привезенного с полей, и напугала весь дом… Зоя рассказывала добросовестно, понимая, что зачем-то Семену это было нужно.

Некоторые персонажи интересовали Семена особенно.

— Мачо?

— Чего?

— Пашка ваш — мачо? Ну, крутой чувак, реальный пацан, или как там у вас их зовут. Чуть что — сразу в рыло. Так?

— Пашка может… это точно.

— Всегда завидовал таким.

— Да ты что? Он же гопник! Хулиган!

— Он мужик, который всегда знает, что ему нужно. А если нужно — он идет и берет.

— А ты, что же, не знаешь?

Семен вздохнул.

— Нет, Зойка, не знаю. А ты, выходит, знаешь? Ну и что тебе нужно?

— Квартира в Москве, машина… иномарка, ну и денег. Тысяч сто. Долларов, — быстро, без запинки ответила Зойка и испуганно прикрыла рот ладошкой. — Только ты не подумай…

— Уже подумал, — спокойно возразил Семен. — Чего испугалась? Что с меня взять, кроме денег?

— Я не ради этого…

— А ради чего? Блока почитать захотелось дуэтом? Или ты не устояла перед неотразимой мощью моего интеллекта? Тебя сразило благородство моей души? Ладно, не обижайся. Главное, не ври. Мы все хотим одного и того же. В меру своих сил и фантазий. Вот Пашка ваш чего хочет?

— Да он… ему бутылку дай, да лахудру какую-нибудь, он и доволен. Чтоб книжку почитать — ни-ни! В театр сходить — ни за что! Светка говорила, что и в ресторан-то его не заманишь, привык к своей чебуречной.

— Ну а мечты-то у него есть?

— Бригадиром хочет стать — подумав, ответила Зойка

— Кем-кем?!

— Ну этим… как в кино: «Бригада» — неужто не смотрел? Главным бандитом, короче.

— А он смерти не боится?

— Не… Он шальной. Особенно когда выпьет. Один против пятерых может пойти. Да ну его! Зачем он тебе? Дурак он совсем.

— Не знаю, Зойка… А ведь у меня тоже была мечта. Я хотел стать врачом. И не просто врачом. Я хотел работать в тундре, где-нибудь на краю света, среди чукчей. Чтоб имя мое гремело по всей Чукотке. Чтоб и в метель, и в мороз меня вертолетом доставляли в стойбища. И я при свете тусклой лампы с фитилем — кажется, оленеводы жгут рыбий жир вместо масла — делал сложнейшие операции, спасая жизни детей и стариков. И чтоб в меня влюбилась девушка — эскимоска. Трогательная такая дикарка… А дальше…она заболела, и я не смог ее спасти…

— Ты богатый… Красивый, умный. На фига тебе эта чукча? У меня был один доктор. Вечно стрелял по мелочи до получки.

— Сама ты… чукча. — вздохнул Семен.

«Серьезные разговоры» выводили его из себя.

— Самая надежная валюта в мире — тугрики. Почему? Потому что никому не нужна. Стоп! Ни слова про девальвацию, бифуркацию, аллюзию, ассоциации и поллюции! Иначе я за себя не ручаюсь!

Впрочем, все это были мелочи. Все было хорошо. Так хорошо, что хотелось на этом остановится и так и дотянуть до конца дней своих.

Однажды, выпив вина в постели, Зоя расплакалась. Семен удивленно поднял голову с подушки.

— Ты чего?

— Ничего. Хорошо мне. Очень. Слезы сами льются. Я хотела сказать… только ты не думай, что это что-то значит! Я хотела просто сказать, что… мне так хорошо.

И Зоя зарылась лицом в подушку.

Семен осторожно тронул ее за плечо.

— Ну полно. Соскучилась небось взаперти? Знаешь, отправлю-ка я вас с Толей завтра по магазинам? Тебе прибарахлиться надо, да и развеешься. А то совсем одичаешь тут у меня.

Толя был доверенным лицом хозяина: водитель и охранник в одном лице. Он всегда улыбался и производил впечатление безобидного простака, но однажды «простак» на глазах восхищенных зрителей всадил десять пуль из «Стечкина» в десятку, да еще после этого крутанул на пальце пистолет, как заправский ковбой из американского вестерна. Он был из «бывших», прошел и Югославию, и Чечню, но не ожесточился, умел радоваться мелким подачкам судьбы и любил цитировать Карнеги: «Я жаловался на то, что ботинки жали мне ноги, пока не увидел инвалида без ног». Зойке было легко и весело с ним. Толя был человеком ее круга. «На воле» они вполне могли бы сойтись, но здесь, в сказочном замке, Толя был лишь тенью владыки. Тут все были лишь статистами великого режиссера, который снимал фильм о Себе.

На следующий день Толя распахнул перед Зойкой дверцу «Мерседеса» и галантно согнулся.

— Прошу пани.

— Бардо дзенькуе, пан.

— Ух ты!

— А ты как думал.

До обеда они объехали с полдюжины бутиков. В некоторых Толю встречали как родного. Зою ощупывали любопытными и по-женски ревнивыми взглядами, но никто не пытался унизить насмешкой: все были учтивы и улыбались. Когда багажник был полон, Толя предложил перекусить в итальянском ресторане. Они сидели на подиуме, возле окна, открывавшего вид на улицу; в пунцовом лице Зойки читался восторг перед жизнью богатеев, которые открыли дверь в свою сказочную обитель провинциальной девочке, и девочка готова была умереть… просто умереть, чтоб все поняли, что не за деньги она любила их, а потому что просто любила и вообще… ну, в общем, словами не скажешь.

— Ты жить-то как собираешься? — спросил вдруг Толя.

Зоя подняла затуманенные глаза от тарелки с вкусной пастой с сыром пармезан.

— В смысле?

— Ну, о будущем-то думаешь? Вижу, что нет. А зря. Сказка-то рано или поздно закончится. В Москве хочешь остаться?

Каждое слово Анатолия резало по живому: при чем тут Москва? Она хотела остаться у того, которого любила больше всех в жизни — у несравненного Семена. Хоть в роскошном доме в Москве, хоть в шалаше.Неужели непонятно?

Но Толику было понятно что-то другое. Он жевал зубочистку и задумчиво смотрел на Зойку. Тревожило, что в задумчивости проглядывала грусть. Как будто он видел судьбу Зойки, и она его не радовала.

— Слушай, давно хотел спросить, а за каким … что вас тянет сюда? Я ведь был в ваших землях. Благословенный край. Яблочные сады одни чего стоят. Вишня, арбузы. Солнце щедрое. Хлопцы гарные. Живи и радуйся. А что здесь? Понимаю, хреново без денег…

— Ничего ты не понимаешь, — Зойка отложила вилку. — Хреново, когда просыпаешься утром, а вставать не хочется, потому что не за чем. Когда думаешь, а зачем я женщина? Кому я нужна?

— Ого!

— Угу. А с чего вдруг такой разговор? Разлучница появилась?

— Она самая, — Толя вздохнул и бросил сломанную зубочистку в пепельницу. — Не появилась еще, но обязательно появится. Скука ее зовут.

— Скажи мне, как ее победить? Толя, родной, читать буду, в театр ходить буду! Иностранный язык выучу! Что нужно сделать, скажи? В первую очередь?

— В первую очередь? — Анатолий покачал головой. — В первую очередь разлюби его и полюби себя.

— Как это?

— Не вздумай навязываться. Он этого терпеть не может. Прояви характер! Включи стерву!

— Стерву? Толя, я этого не умею!

— Научись! Или…

— Ну? Говори!

— Или готовься к разлуке. Да не забудь попросить откупного. Только — цыть! Я тебе ничего не говорил!

Разговор был как гром среди ясного неба. А неделю спустя прозвучал звоночек пострашнее. К Семену с визитами зачастила молодая дама. Женщины были нередкими гостьями в доме. Зоя одним взглядом определяла, что они не опасны. Эта была опасна. Эта играла явно в одной — высшей — лиге с Семеном и, похоже, в турнирной таблице даже стояла на ступеньку выше него. Людей равных себе Семен встречал на крыльце, низших в своем кабинете. Наталье, так звали даму, он сам открывал дверцу автомобиля, целовал руку и распахивал перед нею дверь в дом.

Это была брюнетка лет двадцати пяти, чуть склонная к полноте, с умными, живыми, блестящими глазами, с бархатной здоровой кожей, уверенными движениями и гордой осанкой, а также заразительным смехом, который ясно свидетельствовал, что она ничего ни у кого не просит, а сама берет, что ей надо.

Начался поединок, старый как мир, между мужчиной и женщиной, которые, прежде чем спариться, решали, кто будет сверху.

Наверху оказалась Наталья. У нее было больше денег, больше связей, больше амбиций. А главное, она умела включать стерву — то, о чем говорил Анатолий Зое.

Она жалила Семена болезненно и безжалостно, то обещая и принуждая к сближению, то отчуждая без всякой причины. Вообще-то, это была месть женщины, которая догадывалась, что ее не любят, но страстно хотят заполучить. Хочешь — терпи. И знай, дальше будет так же несладко. И жених вскоре запросил пощады, а взамен предложил руку и сердце.

Но все эти мудреные «страсти-мордасти» были далеки от Зойки. Она лишь видела, что любимый стал зол и раздражителен, а потом и подавлен, и ничто так не выводило его из себя, как слова утешения и сочувствия.

— Я в полном порядке! — часто раздавался его голос в доме. — А если возникнут проблемы, то я решу их сам!

Однажды Наталья нанесла визит, когда Семена не было дома. Тогда они и встретились с Зоей. Столкнулись «случайно», в библиотеке.

Наталья фыркнула и обошла вокруг Зои, словно это был манекен в магазине женской одежды.

— Так вот ты какая… Зоя. Слушай, а ведь ты просто прелесть! Правда. Рыженькая. С веснушками. А меня зовут Наташа. Будем дружить?

Зоя растерянно кивнула

— Где же он тебя прячет? Покажи!

Осмотрев комнату Зои, Наталья села на диван

— Ну что же, сераль что надо. Пока ты одна тут, полагаю? Примешь в компанию? Я буду старшей женой и обещаю тебя не обижать. Ну-ну, не обижайся. Смеюсь. Давно тут?

— Три месяца.

— Ого! На Семена это не похоже. Он никогда не отличался постоянством. Худенькая-то какая… Сема, Сема, еще немного и все закончится нимфетками. Сядь, девочка моя. В ногах правды нет. Расскажи мне о себе.

— Зачем?

— Ну как же! Ведь мы делим одного мужчину. Ну, по крайней мере, его тело. А значит? Не чужие люди!

Зоя присела на краешек дивана

— Родилась в деревне.

— Папка тракторист?

— Папка зека. Три года осталось. В Печоре.

— Извини. А мама?

— Жива. И тетка. В Воронеже.

— А ты, значит, решила Москву завоевать? Знаешь, у тебя неплохо получается. Семен Яковлевич очень разборчивый человек.

— Люблю я его!

— Любишь? Это хорошо. Только вот какое дело, голубушка. Собираемся мы с Семеном пожениться. И как быть?

— Не знаю…

— И я не знаю, — вздохнула Наталья. — А Семену нашему, похоже, наплевать. Даже удобно. С одной можно о Шиллере поговорить, с другой… Кстати, о чем же вы говорите с моим суженым? Когда удовлетворите свою страсть? Я слышала, мужчины разговорчивы в постели…

— По-разному. О деревне он любит. О природе. О рыбалке. О политике не любит. И о финансах…

— Вот как? С чего бы это? Ведь он сам финансист. Зоя, скажи пожалуйста, сколько у тебя было мужиков? Только не говори, что Семен второй.

— А я и не говорю. Вот охота их считать. Все одинаковые. Козлы.

— Иногда готова с тобой согласиться. Тут вот ведь какое дело, только между нами, — Наталья даже оглянулась на дверь опасливо, — девица я! Стыдоба, но факт. Четверть века и все в холостую.

— Как же вы это… Двадцать пять лет и ни разу? Характер!

— Это у папы моего характер, а я просто послушная дочка. В нашей семье строгие правила — до свадьбы ни-ни! А потом — карьера, работа… А теперь страшно. Боюсь. Вдруг заору, как дура? А он испугается.

— Испугается, как же, — фыркнула Зойка. — Да они любят это дело, когда девчонка орет. Кричите сколько влезет.

— Слушай, Зоя, — Наталья перешла на шепот. — Скажи, а Семен хорош в постели? Ну, в сравнении с другими? Мне нужно понять на перспективу: если это люкс, то и искать ничего больше не нужно. А если на троечку, то все еще впереди. Понимаешь?

— Ну, и вопросики у вас, — ответила Зоя, краснея — да для меня ничего лучшего нет! Люблю я его. Ведь сказала!

— Ой, Зойка, боюсь! Тебе хорошо, ты опытная. Мы после свадьбы уедем на две недели на Мальдивы. Там отдельный домик на острове. Не убежишь…

Зойка вдруг спросила:

— Наташа, а вы стихи любите? Ну, Блока там, Пушкина…

— Стихи? Боже мой, неужели вы с Семой читаете стихи в постели? Поверить не могу. Когда-то любила. Пастернака, Бродского, Пушкина, конечно… А потом как-то все меньше и меньше любила. Читать перестала… Знаешь, когда-то в детстве я обожала землянику, мне казалось, что ничего вкуснее в мире нет! А потом полюбила кока-колу, холодную, сладкую, да еще с горячим гамбургером… бррр… хорошо, что диетологи не слышат. И вот как-то в гостях меня угостили свежей земляникой прямо из леса. Я с вожделением накинулась и… была разочарована. Кислятина. Аромат, правда, хранил детские воспоминания. Утешало, что кислятина полезная. Так и со стихами. Помню. Но не хочу… Хотя, говорят, полезно. Для души. Приходится почему-то выбирать — или кока-кола, или земляника. Вот, девочка моя, так бывает. Догадываюсь, что вся жизнь — это выбор между земляникой и кока-колой с гамбургером… Согласна? А ты что выбираешь?

— У меня тоже выбор: только между картошкой в мундире и репой.

Наталья крепко задумалась. Минута за минутой проходили в молчании, и Зойка боялась пошевелиться, потому что догадывалась, что сейчас решается что-то важное, в том числе и в ее судьбе.

Наталья так и не проронила ни слова. На пороге повернулась, обожгла яростной улыбкой:

— А лучше водочки с маринованным огурцом.

— Наталья Валерьевна, вы меня не выдавайте! Я как дура разболтала все. Люблю я его. А он, а он…

— А он себя, — закончила Наталья и захлопнула дверь.

***

…Рано утром Зою разбудил Анатолий. Он был одет по-походному и улыбался. Правда как-то криво улыбался и глаза его бегали

— Собирайся мать. На подвиг Родина зовет…

У крыльца стоял «мерседес».

— Куда едем-то? — спросила Зоя.

— Увидишь — буркнул Анатолий. — Садись!

Толя гнал молча. Зоя тоже молчала, свернувшись калачиком на заднем сиденье. Сердце сжималось от тоски и страха. Несколько раз она пыталась заговорить, но не смогла. В горле стоял горький ком, мысли убегали… Несколько раз она погружалась в беспокойный сон, больше похожий на обмороки. Ехали долго. Мелькали деревеньки, перелески, потом начались степи. С федеральной трасы свернули на местные дороги и «мерин» запрыгал на ухабах.

— Куда мы едем? — наконец, опять спросила Зойка.

Толя не ответил. В зеркале заднего вида лицо его казалось упрямым и сосредоточенным, словно у стрелка, обнаружившего цель. На разбитой асфальтовой дороге машина остановилась. Вокруг расстилался океан пшеницы соломенного цвета, от которого веяло сухим жаром. Тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков, да убаюкивающий шелест колосьев. Высоко в небе парили аисты. Толя залез в багажник, вытащил баул и бросил его под ноги Зое.

— Вот. Тут одежда, обувь, паспорт, все… Вот деньги. Экономно можно год-два прожить без проблем. До города здесь верст тридцать. Будешь голосовать — смотри, не садись к пьяным мужикам. Семена Яковлевича не ищи. Это он приказал. Свадьбу они будут играть в сентябре. С Натальей. И знаешь, Зойка… ты без глупостей. Вспомни что я тебе говорил. Придумала ты все. И про свою любовь, и про свое будущее, и про Семена. Плохой он человек. Безжалостный. Я вот тоже думаю соскочить, только жду удобного случая. Тяжко. И не поминай лихом.

Зоя не плакала. Она редко плакала. Во дворе у нее была репутация оторвы, из которой капли не выдавишь.

— Толь, погоди. Отвези меня обратно.

— Зачем.

— Я просто скажу ему… скажу, что не обижаюсь. Мне ничего не нужно от него, ни денег, ничего! Ну нельзя же так. Я же не собачка бездомная.

— Я предупреждал.

— Неужели он не велел передать мне…

— Велел. Деньги. Я и передал. Он был… расстроен. Я подробности разговора не помню, Зой… Да и разговор был короткий.

…Толя врал. Он прекрасно помнил этот разговор. Разговор был накануне, вечером. Семен Яковлевич заперся с ним в кабинете. Он сильно нервничал.

— Ты пойми, — говорил он, расхаживая по своему кабинету. — У меня свадьба на носу, а тут… девушка из Воронежа.

— Семен Яковлевич, девушка с норовом, может, бунтовать начнет.

— Вот я и говорю! Что делать, Анатолий? Наташа поставила ультиматум — чтоб ноги ее не было! Ее понять не трудно. Я и сам хотел…, но опоздал… Смалодушничал.

— Понимаю Семеня Яковлевич.

— Ничего ты не понимаешь, Толя. Ничего. Я влип по самые уши. У меня ни с кем не было такого, как с Зойкой, отравила она меня, стерва воронежская, околдовала — чем? Не пойму. Но с Наташей все очень серьезно. Тут и любовь и… перспективы, от которых дух захватывает. Папаша у нее строгий. У меня был с ним разговор намедни. Он ясно дал понять, что если репутация дочери пострадает, то мне кирдык! И он может, если честно. Да и дочка вся в отца. Смеется звонко, а кусается больно. Может и придушить, как суслика. И как быть? Надо спешить. Я прошу тебя взять все на себя. Я просто не смогу говорить с Зоей. Что делать будем, Толя?

— Откупиться?

— Не получится. Разве что сумма будет… неподъемная. Я ее знаю.

— Пригрозить?

— Думал об этом. Но это так мерзко… К тому же она ведь ненормальная, как все влюбленные бабы. Может такого натворить…

Семен Яковлевич налил себе виски в стакан и махом опорожнил его. Протянул бутылку Анатолию, упал в кресло.

— Черт, черт, черт! Сколько раз говорил себе — завязывай с бабами! Дождался на задницу приключений. А что, если… Нельзя ли как-нибудь устранить ее что ли?

— В смысле?

— Ну что ты из меня жилы тянешь? Непонятно, что ли?

— Вы что же хотите, чтоб я ее…

— Ни-ни-ни-ни! Я ничего не говорил. Думай сам! Просто я хочу, чтоб она исчезла из моей жизни.

Семен Яковлевич поднял голову и посмотрел на Анатолия.

— Навсегда! — добавил он значительно. — Насколько я понимаю, никто даже не знает, где она жила в последнее время. С родными у нее никаких отношений.

— Никто не хватится, — подтвердил Анатолий. — Сколько у нас без вести пропавших? Ушла в лес и…кстати, она и вашего адреса толком не знает. Как найдет?

— Ни-ни-ни! Никаких подробностей! Ушла так ушла. Пора завязывать со всем этим… давно пора! Семья — это святое! Начинаю новую жизнь, дружище! С чистого листа. Довольно свинячить!

Семен Яковлевич залез в ящик стола и вынул конверт.

— Вот гонорар! Все твое. Толя, я тебе доверяю. Тема для меня больная. Все-таки Зойка удивительное создание, хотя и развращенное до крайности. Я реально потерял голову.

— Не надо, Семен Яковлевич.

— Не надо, верно! Но сердце-то у меня не каменное! Но мы живем в таком жестоком, подлом мире, что невозможно оставаться чистеньким. Понимаешь меня? Я пожертвую… нет, я построю церковь! Открою фонд помощи детям! Как ты думаешь — поможет? Спрашиваю, потому что вижу крестик на твоей шее.

— Надеюсь, Семен Яковлевич.

— Мы теперь с тобой, как это говорится — одной ниточкой повязаны. Дай обниму тебя, друг!

Толе показалось тогда, что он обнимает деревянную статую.

«Друг… — подумал Анатолий, выходя из кабинета. — С такими друзьями и врагов не надо. Похоже, и мой час скоро пробьет. Только вот нет, Семен Яковлевич, я еще поживу. Вам назло».

…Мимо в облаке пыли промчался грузовик. Водитель, молодой мужик в кепке, помахал рукой и бибикнул.

Зоя обессиленно села на баул.

— Но ведь нам было так хорошо, Толь. Правда!

Анатолий устало вздохнул.

— Ну было, да сплыло. Все проходит, Зойка, в этом мире. Ты что думаешь, у них с Натальей по любви? Это бизнес, детка. Наталья Валерьевна птица высокого полета. Ее папа без пяти минут олигарх и дочка единственная наследница.

— Любовь нельзя купить!

— У Семы одна настоящая любовь — к деньгам, — спокойно возразил Толя. — Ты этого не поняла. Наталья этого еще не понимает. А когда поймет… тогда я Семену не позавидую. Она звонко хохочет, но рыкнет — мало не покажется. Э-э-э, да ты совсем раскисла!

Зойка и правда побелела, как бумага и сползла с баула на землю. Толя слегка пошлепал ладонями по ее щекам.

— Соберись, Зойка!

— Толя, Толя, — Зойка схватила его за руку, — отвези меня к нему! Я только скажу ему два слова! Посмотрю ему в глаза. Он поймет!

— Да что поймет-то?! — заорал Анатолий, стряхнув ее руку. — Совсем сдурела? Он предал тебя! Он, он… убить тебя хочет! И убьет, если явишься! Я, я, я должен тебя убить! Понимаешь ты или нет, дура несчастная?!

Зойка заплакала. Толя зарычал от бессилия, сжав кулаки. Потом сел на землю и обнял колени руками. Время от времени мимо проносились легковые машины еще советского образца. Водители с веселым изумлением смотрели на странную парочку на обочине рядом с роскошным «мерседесом», некоторые сигналили, показывали большой палец… Вдруг Анатолий решительно поднялся.

— Вставай! Ну?!

Зоя не спросила — куда, зачем? Покорно встала, опустив голову…

— Я готова.

— Готова… К чему? — внезапно до него дошло и он застонал, подняв голову к небу. — Господи, дай мне терпения! Вразуми эту дуру!

Схватив баул, он шагнул к машине.

***

Липницкий налил крепкого чаю и подвинул чашку к гостье. Себе налил виски в стакан и плюхнулся в кресло.

— Наталья Валерьевна, позвольте прежде всего выразить вам…

— Не надо, Женя. Я устала от громких слов. Они столь же пафосны, сколько и лживы. Кажется, вы были единственным другом Семена? Могу я рассчитывать на откровенность?

— Во всяком случае обещаю, что если буду в затруднении, то лучше промолчу. И, Наталья Валерьевна…

— Просто Наталья.

— Наташа, я надеюсь на взаимную откровенность, ведь так? Тогда сразу оговорюсь, наши отношения с Семеном можно назвать дружбой с натяжкой. Дружба бескорыстна, а нас связывал довольно крепкий интерес и далеко не всегда я мог понять, когда мы друзья, а когда партнеры. Но не скрою, некая химия была. Нам было интересно друг с другом. К тому же мы с ним знакомы со студенческой скамьи. Сема не доверял никому и был страшно одинок. Отсюда его фатальная зависимость от баб, извините, от женщин. Я даже уверен, что он впал в сексуальную зависимость в последнее время. Где он их находил — никак не пойму. Каждую неделю новая. Эта его пассия, из Воронежа…

— Зоя?

— Да, да! Она торкнула его сильно, к моему удивлению. Глупая, наивная, провинциальная девочка и вот — на тебе.

— Вовсе не глупая, — пожала плечами гостья.

— Да? Значит мне показалось. В любом случае Семен что-то в ней нашел. Он часто рассказывал мне о ней… извините, вам это, наверное, неприятно слышать?

— Вовсе нет. Я затем и пришла, чтоб это услышать.

— Вы сильная женщина, Наташа. Так вот, похоже, что он, как нынче говорят, подсел на эту Зойку. Она забавляла его, но не только. Похоже он упивался тем, чего в нем самом не было: детской простоты, искренности, а главное — радости бытия. Да, да, мы часто принимаем за радость удовлетворенное тщеславие. В нашем с вами мире, Наталья Валерьевна, если вы заметили, радость в дефиците. После некоторого избыточного обогащения мы теряем обоняние, мы не чувствуем запахи и прелесть простых человеческих отношений. Честолюбие — наш идол. И этот идол требует все больше жертв. Поэтому — Зойка. Приблудная собачонка, умилявшая Сему непосредственностью. Существо из другого мира.

— Женя, да вы — философ! — Наташа поставила чашку и откинулась на спинку кресла. — Так вот о чем вы говорили с Семой!

— Когда были в настроении… — Евгений смутился и откашлялся. — Простите, увлекся.

— Неужели и Семен был в таких мыслях? Вот никогда бы не подумала.

— Был… какое страшное слово. Вы знаете, он рассказывал мне, что в детстве мечтал стать врачом-хирургом. Причем собирался работать в Арктике! Каково? А в студенчестве он на полном серьезе хотел покорить Эверест. У него уже были в загашнике и Монблан и Эльбрус. Он и от сотрудников требовал того же. Самые близкие вынуждены были таскаться с ним в горы. Он все время хотел лезть вверх. И когда стал председателем правления, хвастал, что свой Эверест покорил. В последнее время честолюбие его приобрело какой-то маниакальный характер. Помню, на годовщине банка он поднял бокал с шампанским и заорал так, что все приумолкли: «Если у вас нет миллиарда долларов — идите в жопу!» Простите — это цитата. Смешно, но я догадывался, что деньги-то как раз ему особо были и не нужны. По крайней мере они его не спасали. Он был похож на наркомана, у которого начинаются ломки, как только он начинал задумываться о своей жизни. Может быть, бабы и спасали его от депрессии?

— Я это почувствовала, — усмехнулась Наталья.

— Черт! Я опять увлекся, простите!

Липницкий отхлебнул порядочный глоток и уставился на голые колени гости. Наталья свела ноги. Липницкий смущенно откашлялся.

— Что нового в деле? Открылись новые обстоятельства? Я так мало знаю о вас. Расскажите же. Все по порядку.

— Все по порядку? В сентябре мы с Семеном сыграли свадьбу. Между прочим, Толя был на бракосочетании свидетелем. А спустя месяц, вечером, Толя привез в наш дом Зойку и объявил, что они муж и жена. Надо отдать должное, Семен вел себя прилично. Конечно, Анатолию пришлось уволиться. Семен переживал. Этот Анатолий был в доме на особом положении. Была какая-то история в прошлом, когда он буквально спас жизнь мужу. Сема как-то сказал мне, что если бы ему пришлось бежать из страны, а деньги передать на хранение доверенному лицу, то ничего лучше кандидатуры Анатолия он бы не нашел. Абсолютная порядочность. Он из семьи староверов — может быть, это объясняет? Вы в курсе, что у него куча наград за горячие точки? Такие люди многое умеют прощать, но и мстят жестоко, если столкнулись с явной несправедливостью… Откровенно говоря, я так и не поняла, когда Сема и Зойка сошлись вновь. И, главное — зачем?! У нас с Семеном был чудесный медовый месяц, планы на будущее… Для меня вся эта история, как гром среди ясного неба. Да не только для меня…

Наталья замолчала, зябко подернула плечами, потянулась к чашке.

— В тот день я была в Петербурге по делам. Анатолий приехал в загородный отель, где Сема развлекался с Зойкой, как я поняла, далеко не первый раз. Он был в таком виде… словом, ни охранник, ни администратор не посмели ему даже слово сказать. Сам нашел их номер… Он был даже не закрыт. Ну, а дальше, как говорится, картина маслом. Семен, как я поняла, вел себя непотребно — предлагал деньги, оскорблял. Грозился. Может быть, все бы и обошлось, да Зойка обозвала мужа рогоносцем. Крикнула, что никогда не любила его… Ну и… перегорел предохранитель. У Анатолия был наградной пистолет. Он взял его с собой. Стрелок он был отменный. Семена — наповал, а вот в себя стрельнул неудачно.

— О, мой Бог, — пробормотал Евгений.

— Чудовищная картина, согласна… Умирал Толя долго, в больнице. Пуля рядом с сердцем прошла. Следователь рассказывал, что больше всего его мучало, что он пошел на самоубийство. Священник приходил, исповедовал его долго. А на вопросы следствия Толя так и не ответил.

— Я слышал, что гостиница была не самая респектабельная.

— Мягко говоря. Обыкновенный бордель, замаскированный под гостиницу. Номер на два часа — слыхали наверное? Зойка с Семеном, оказывается, были там постоянными клиентами. Дураки не догадывались, что их снимает камера. Вытворяли они там черт-те что, потому что, посмотрев это «кино» для взрослых, Анатолий, как показало вскрытие, заработал инфаркт. Вообще-то, шантажировали Зойку. Залетные какие-то. С югов. У них там в гостинице, как выяснилось в ходе следствия, это дело было поставлено на поток. Конечно, далеко не всех они могли доить безнаказанно. Сильных мира сего побаивались. Например, Семена им было просто не достать. Взялись за девку. А она вразнос пошла. Объявила жуликам войну. Начала дерзить. Мол, вы понимаете, дурачье, с кем имеете дело? Да от вас пыль только останется! А южане были с гонором, вот они и отомстили. Знали, что муж Зойки опасен в гневе…

— Леди Макбет из Воронежа, — тихо отозвался Евгений.

— Ну, на леди Макбет она не похожа. Милый ребенок с душой черной мамбы. Ах, Зойка, Зойка… Вы в курсе, что Анатолий отписал квартиру на ее имя? И денег ей оставил порядочно. Любил он ее по-настоящему. Верил. Мечтал стать отцом. Что пережил бедняга — даже страшно себе представить.

— Лучше и не представлять, — вздохнул Евгений, потянувшись к бутылке, и услышал.

— Знаешь что? Наливай и мне. Помянем невинно убиенных.

…Поздней ночью Наталья, натянув на себя платье перед зеркалом, повертела задом и удовлетворенно сказала.

— А мне понравилось. Сема был мой первый… Наша несравненная девочка Зоя из Воронежа уверяла, что он бесподобный любовник. Я никогда не верю на слово, но не думала, что мне придется сравнивать так скоро. И не в его пользу.

Женя лежал в кровати, облокотившись на локоть и смотрел, как Наташа приводит себя в порядок.

— Когда же мы продолжим сравнительный анализ?

— Еще не поняла. Честно говоря, еще не распробовала. Только-только вхожу во вкус. Но я наверстаю, обещаю. И тогда вам, мужикам, придется туго.

Наталья сначала улыбнулась своему отражению в зеркале, потом вдруг оскалилась:

— Берегись! Хищница вышла на охоту!

— Ой, как страшно! Ты довольна?

— А почему бы и нет? — Наталья повернулась к Липницкому. — Рога моему муженьку я наставила, хоть ему теперь все равно, причем с его лучшим другом. Я удовлетворена. Спасибо за понимание.

Евгений благоразумно промолчал. Наталья изучала свое лицо перед зеркалом, изредка стреляя глазами в его сторону.

— А что с этой девчонкой? Ты ничего о ней не рассказала.

— А что рассказывать? Я ведь в подруги к ней не напрашиваюсь, как ты понимаешь. Знаю, что живет Зойка в Толиной квартире, деньги есть. Вдова. В трауре. Только вот непонятно по кому больше… Видела ее тут намедни.

— Что ты! Где?

— На кладбище. Представь — на могиле Семена. Безутешная любовница даже не покраснела. Даже пыталась меня обнять. Боюсь, я было оскорбительно сдержана. Впрочем, ее это не огорчило. А ведь на похоронах своего мужа не проронила ни слезинки. Девочка может далеко пойти.

— Да любила она его! — вырвалось у Евгения. — Никакого притворства, просто любила Сему.

— Спасибо. Ты умеешь быть деликатным.

— Прости, просто все это теперь не имеет значения

— А вот это навряд ли, — усмехнулась Наталья и не дожидаясь ответа, распахнула дверь…

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------