Зверь именем Каркадил

Изогнал лещов, ростовских жильцов во мхи и болота, пропасти земные.

Сказка о Ерше сыне Щетинникове.

– Ты на кого волну гонишь, щукин сын?

После таких слов следовало кинуться на обидчика и рвать его в клочья на корм малявкам. Но Хлюп понимал, что если дело дойдёт до драки, то на корм малявкам пойдёт Хлюп, а вовсе не наглец, вторгшийся в его владения. И потому продолжал увещевать по-хорошему:

– Не по закону ты поступаешь. Я тебя по-родственному в свой дом пустил на пару дней перекантоваться, а ты что творишь? Два медведя в одной берлоге не живут, в одном омуте двух щук не бывает. Хозяин здесь я, а тебе пора и честь знать. А то смотри, озеро у меня не простое, здесь зверь каркадил водится, как бы он тебя не сглотнул со всеми потрохами.

Чужак беззвучно рассмеялся.

– Нашёл чем пугать –старыми сказками!

– Сказки – не сказки, а народ с берега не раз видел, как плывёт человек, а потом – цоп! – и нет его. Даже крикнуть не успеет. Значит, каркадил схватил.

– Эка невидаль! При мне ещё больше тонуть будут!

– Что значит – при тебе? Это моё озеро!

– У тебя своего, – гнусно осклабился захватчик, – только тина, что в брюхе колышется. А ты дуй отсюда, пока я тебе плавники не выдрал.

Теперь оставалось только драться.

Вот где Хлюп пожалел, что он не щукин сын. Были бы у него щучьи зубы, мало бы врагу не показалось. А так, принял боевую стойку ерша – плавники растопырил, колючки взъерошил и ринулся в атаку, надеясь, что не будет тут же проглочен. Недаром среди водяного народа бытует присловье:

Ты хитра, зубаста щука,

Я – ершишко простота.

Исхитрись-ка, щука, ну-ка,

Съешь меня, ерша, с хвоста.

Самая простая из боевых стоек, но и самая, казалось бы, надёжная. Но противник и не думал разевать зубастое хайло. Он вдруг вытянул неведомо откуда взявшееся щупальце, ухватил Хлюпа за шкирятник и, вырвав из воды, поднял в воздух, так что Хлюпу оставалось бесцельно молотить ногами и хвостом, а также бессмысленно топорщить плавники и острые перья. Наверное, нечто подобное чувствует мелкая колюшка, когда снасть удильщика выдёргивает её из родной стихии.

– Запомни, – просипел захватчик, – в одном омуте две щуки не уживаются. Теперь я буду здесь каркадилом, а ты, если хоть раз появишься, живым не уйдёшь.

Многое мог бы сказать Хлюп, если бы можно было говорить в таком положении. Но вражье щупальце ничего Хлюпу не позволило. Оно судорожно сократилось, Хлюп был отброшен и позорно шлёпнулся на берег. Хорошо хоть людей поблизости не было, а то и вовсе, хоть иди да топись.

Из последних сил Хлюп напустил на себя невидимость и пополз прочь от родного озера, где царствовал столько лет.

Озеро Рыдолож – километр поперёк и четыре километра в длину, лежит в котловине, окружённой пологими холмами. Никакой искусственный водоём не может похвастаться подобной обваловкой. На северной оконечности озера холмы расступаются, и там берёт начало речка Рыдоложка. Речка невеличка, где по пояс, а где и по колено. За версту от истока стояла некогда мельница. Плотина была и прочее хозяйство, никто уж не помнит, на сколько поставов. Теперь мельницы нет, а от плотины сохранилась гряда чёрных валунов, перегораживающая русло, и омуток перед ней. Люди из соседней деревни называли это место купальней. Особо плавать там было негде, но дно плотное, вода чистая, проточная, да и теплее, чем в озере, так что многие приходили в купальню поплескаться.

Там, в омутке, где глубина едва достигала двух метров, преклонил усталую голову бездомный Хлюп. Купальня принадлежала озеру, и Хлюп, бывший рачительным хозяином, два, а то и три раза в год проверял отдалённый омуток, так что насельники купальни Хлюпа знали, уважали и побаивались.

Конечно, если вражина прознает, что Хлюп остался в окрестностях озера, он заявится сюда, но Хлюп надеялся, что доносчиков среди рыб и лягушек, обживших омуток, не найдётся.

Дурные вести расходятся, что круги по воде; купальницкие уже всё знали и посматривали на бывшего повелителя со смесью ужаса и жалости. Хлюп цыкнул на них построже и примостился на ночёвку под большим камнем.

Утром, едва первые лучи солнца преломились в воде купальни, Хлюп разлепил веки. Не хотелось просыпаться, но уж когда пришлось открыть глаза, то вылупились они словно у рака. Купальня была битком набита мелкой рыбёшкой. Теснились, что килька в банке. Кажется, вся озёрная живь, до последней малявки устремилась в речку Рыдоложку. Конечно, не было здесь крупных окуней, судака и щук, но это рыба самостоятельная. Щука размером более аршина никого не боится, живёт и помирает по своему разумению, как бы убого оно ни было.

– Что за цирк? – вопросил Хлюп, ещё не утративший начальственных интонаций.

Рыбы беззвучно загомонили и подняли такой гвалт, что только под водой бывает. Пришлось прикрикнуть ещё раз, после чего Хлюп выбрал уклейку потолковее и велел говорить ей одной.

– Хозяин, – пропищала уклея, – мы не хотим с Каркадилом, мы с тобой хотим.

Оказалось, что узурпатор созвал всё, что было в озере живого, и объявил, что он и есть тот самый каркадил, о котором повествуют древние предания. Затем Каркадил – так его отныне велено было называть, – безо всякого перехода огорошил собравшихся, сообщив, что они ему не нужны, ни о ком заботиться он не станет, а выстроит себе небывалый дворец, и прислуживать ему будут молодые утопленницы.

От такой новости не только смиренная плотва, но и сам Хлюп пришёл в смятение.

Всякий знает: женщина на корабле – к несчастью. А баба на дне – к несчастью вдвойне. С допотопных времён известно, что мир образовали четыре стихии: земля, воздух, огонь и вода. Две из них женские, две – мужские. Мужчина пахарь и охотник, его стихии – земля и ветер. Женщина – хранительница очага, её стихии – огонь, что горит в очаге, и вода, которая кипит на этом огне. И посейчас можно видеть следы этого древнего деления. Женщина, решившая свести счёты с жизнью, никогда не вешается – не её дело болтаться в чуждой стихии. От несчастной любви и прочих бед женщины топятся. А мужик в воду не полезет, ему милей петля.

Зато, попав в родную стихию, утопленница всему миру принимается мстить за пропащую жизнь. И о таком водоёме расползается жуткая и вполне оправданная слава. Водяной хозяин утоплых девок не боится, но много ли счастья жить среди умертвий? Хотя, оказывается, есть и любители.

Утро, как назло, выдалось солнечным и тёплым. Одно счастье, что день будний, а до этого неделю кряду лили дожди, а то бы на берегу вереницей выстроились машины, горожан, приехавших отдыхать на песчаном пляже. Девушки не часто заплывают далеко от берега, но встречаются и такие, что поплывут, не зная, что в озере сменился хозяин, и стало оно сугубо опасным.

Встревоженный Хлюп отправился на разведку. Русло Рыдоложки между купальней и озером было знакомо Хлюпу до мелочей, так что, где вплавь, где ползком по дну, мог он пройти любой изгиб речки даже с закрытыми глазами, на ощупь.

Устроившись среди скользких валунов под бетонным мостом, который среди деревенских именовался Каменным, Хлюп принялся наблюдать. Как и предполагал, купальщиц на песчаном берегу не оказалось, только трое мальчишек упорно плескались на мелководье, укупавшись до посинения. Интереса для Каркадила они не представляли, так что за них можно быть спокойным. Не то, чтобы Хлюпа тревожила судьба людей, сердце болело за озеро, а в хорошем озере люди не должны тонуть слишком часто.

Громкий треск прервал мысли. Хлюп вытянул глаза повыше, чтобы как следует рассмотреть происходящее. Там, в стороне от остальной деревни стоял двухэтажный коттедж. Пологая лестница вела от дома к небольшой пристани, где был принайтовлен катер. Принадлежал дом местному бизнесмену, казалось бы, неотличимому от прочих своих собратьев. Всё же было некоторое отличие, потому что жители райцентра, кто уважительно, кто с ненавистью, называли новоявленного богача олигархом. Хотя, никаким олигархом он не был, так, олигаршик районного масштаба. Лет пять назад скромный олигаршик вздумал приватизировать всё озеро вместе с прибрежной полосой. Зачем это ему сдалось, не мог сказать и он сам, но хотелось. Неожиданно приватизационный план встретил сопротивление. Дело в том, что песчаный берег у истока Рыдоложки был единственным во всём районе приличным пляжем, и местная элита строилась именно там, в деревне Борки, где не осталось уже ни одного крестьянского дома, а сплошь моднявые дачи. Если бы там отдыхали только владельцы магазинов, парикмахерских и кафешек, которые крышевал неприметный бизнесмен, никто и пикнуть бы не смел, против приватизации озера. Но в Борках располагались пригородные дачки районного начальства: прокурора, главврача СЭС, начальника отделения полиции, главного редактора районной газеты и прочих влиятельных лиц, не особо зависящих от милости теневого авторитета. В результате владелец коттеджа получил лишь небольшой кусочек берега, где и выстроил пристань для прогулочной техники. Именно оттуда и донёсся рокот мотора.

Не любил Хлюп ревущей техники. Даже скромные моторки вызывали его неудовольствие. Что уж говорить о катере, который завёз на небольшое озеро некоронованный олигарх. А сейчас от пристани отвалило нечто вовсе несообразное. Оно неслось по поверхности воды, словно мотоцикл по асфальтированному тракту. И на этом угробище разъезжал не владелец коттеджа и пристани, а девица, что прижилась недавно в его доме. Согнувшись над бесовской машиной, она выписывала кренделя, расплёскивая озёрную гладь и мирную тишину.

– Что б тя побрало! – в сердцах выругался Хлюп и тут же понял, что его пожелание сбывается быстро и безжалостно.

Слепой человеческий глаз не заметил бы стремительной тени, скользящей вслед за водным мотоциклом. По прямой машина ушла бы от хищного Каркадила, но отчаянная девица закладывала один вираж за другим, и Каркадил всё больше сокращал разрыв.

Дуру было не жалко; понимать должна, что озеро не автострада, а вот легенда о каркадиле, настоящем, а не самозванце, оживёт, чем бы ни закончилось дело.

«Есть в Рыдоложском озере зверь именем каркадил. Егда видит каркадил пловца одинокого или рыбаря в челноке, то выходит из глубины и глотает, погубляя душу человеческую».

«Боярин Репнин, снарядивши шестивёсельный ял, поехал гулять по озеру, а преисподний каркадил вышел ему навстречу и глотал боярина и всю челядь его вместе с кораблём. Народ же на берегу видел сие и ужасался».

Хлюп лучше всех знал, где в этих рассказах правда, а где поэзия, и ему очень не хотелось, чтобы старые предания ожили. А что делать, если место тишайшего Хлюпа занял дурной мерзавец, укравший имя Каркадил?

На очередном повороте Каркадил нагнал аквациклистку. Зелёная лапа высунулась из воды, ухватила девушку за лодыжку и сдёрнула в воду. Девица окунулась с головой, тут же вынырнула, бестолково замолотила руками. Люди бывалые говорят, что дикие свиньи, будучи испуганными, визжат на весь лес. Но и целому стаду свиней не завизжать так, как заголосила утопающая. Должно быть, визг её был слышен в самом райцентре.

Олигаршик, возлежавший в шезлонге, вскочил, по былинному, из-под руки, оглядел озеро и кинулся к моторке. Девица продолжала дёргаться, то погружаясь, то выныривая, словно поплавок, терзаемый богатой поклёвкой. Хлюп, одинаково хорошо умевший видеть и под, и над водой, видел, как Каркадил, вцепившись в девчонку, пытается уволочь её на дно.

– Да что ж он вытворяет, амёба безмозглая? – возмущённо скрипел Хлюп. – Девка в спасжилете, даже если её утопить, тело всё равно всплывёт!..

За долгие годы Хлюп не утопил ни одного купальщика или рыбака. Если кто и тонул, то исключительно по собственной инициативе, нырнув в озеро пьяным. Но к процессу утопления Хлюп относился серьёзно, как и полагается водяному хозяину, и ему было невыносимо видеть столь бездарное исполнение.

Девица орала. Владелец дачи терзал мотор катера, который не желал заводиться. Проблемы разрешил охранник, примчавшийся на шум. У него мотор завёлся с полпинка, катер, вспенивая волну, рванул на помощь утопающей.

Почуяв опасность, Каркадил бросил трепыхающуюся добычу и канул на дно, словно затонувшая коряжина.

Катер сбросил обороты и на лихом развороте подкатил к терпящему бедствие аквациклу. Охранник одним рывком выдернул деву из пучины и поставил перед хозяином.

– И чего орала? – спросил несостоявшийся владелец озера.

– Та-а-ам!.. – голос красавицы напоминал блеяние. – Зелёный… Глазищи – во!.. свалил меня в воду и потащил. Утопить хотел!

– Ты же, вроде, не пила сегодня. С чего тебе черти зелёные мерещиться начали?

– Говорят тебе, чудовище там было. Зелёное! Глазищи – во!..

– А на ноге у неё пальчики… – произнёс молчавший до того охранник и указал на цепочку кровоподтеков, украшавших лодыжку спасённой. – Там и впрямь кто-то был.

– Кто там мог быть? – недоверчиво спросил олигаршик.

– Аквалангист, кто же ещё? Гидрокостюм надел, вот он и зелёный, вместо маски – очки, вот и глазищи. Явно мужик, баба таких синяков не оставит.

Лицо теневого бизнесмена закаменело. Он обвёл взглядом пляж и дорогу вдоль озера, но не найдя посторонних автомобилей, повернулся к охраннику.

– Вот что, Санёк, пошли ребят пошукать, нет ли где в кустах затаившейся машинки. На чём-то твой аквалангист приехал, не из Гусева же он плывёт. И ещё поспрошай, у кого из соседей может быть акваланг.

– Ни у кого. Владельцы здесь бывают редко, полное лето в деревне живут бабушки с внучатами. Пацанва, которая может с аквалангом плавать, сюда только на выходные наезжает, и акваланг тут держать не станет, его проще с собой привозить.

– А ты всё равно поспрошай.

– Поспрошаю…

Дальше Хлюп слушать не стал. И без того всё ясно. Влип самозваный Каркадил, что муха в росянку. И кабы сам влип, тому Хлюп только рад был бы, так он и озеро подставил. А ну как сыщется у кого из богатых дачников акваланг? Начнутся разборки, а трупы крутой олигаршик куда девать станет? Камень на шею – и в воду. Загубят озеро, ироды. Даже если по первому разу судьба попустит, Каркадил не успокоится и ещё что-нибудь учудит.

Решительным кролем Хлюп поплыл в купальню. Там оглядел толкущихся рыбёшек, строго спросил:

– Что вы здесь устроили? Заметит вас кто, придёт Толик малашинский с бреднем, и будет вам всем одна общая уха.

– Куда ж нам плыть? – пискнул какой-то пискарик.

– В озеро! – отчеканил Хлюп, простив неначитанной рыбёхе нечаянную цитату. – Другого жила у вас нет. Только на чистую воду рыла не высовывать, Каркадилу на глаза не показываться, хорониться в камышах и на отмелях. На глубине сейчас опасно будет, Каркадил со злобы рыбу жрать начнёт.

Сам Хлюп рыбу тоже ел за милую душу, все это знали и мирились, как мирятся с неизбежным. В конце концов, окуни вовсю глотают снетка и уклейку, а щука и подлещика взять может. Вот, настоящий, матёрый лещ только рыбаку по силам. И малявочки, которых всякий ест, у кого хайло широкое, резвясь на отмелях, распевают неслышно человечьему уху:

Плавниками трепеща,

И зубаста и тоща,

Ходит щука вкруг леща.

Что за штука, тщетно щука

Тщится ущемить леща!

Песня эта рыбья народная, и человечий автор, адаптировавший её для своих собратьев, сам это признаёт. Людской неповоротливый язык считает такие песенки чистоговорками, а для рыбьего шёпота чистоговорки в самый раз приходятся.

В подводном мире все едят всех, подобное – в порядке вещей, и ядящий и поедаемый относятся к этому с пониманием. Но когда хозяин начинает жрать, заглатывая всех без счёта и разбора, это уже беда. Озеро заиливается, река мелеет, рыба выводится, да и сам проглот, случается, дохнет от несварения. Хлюп очень сомневался, что у Каркадила приключится жор, но рыбёшку постращал, как говорится, на всякий пожарный случай. Хотя, какой пожар может разгореться в озере? Прежде, говорят, бывало, а ноне такое дело несбыточно.

– А в омуте, кому можно остаться? – спросил кто-то.

– Тому, кто тут прежде жил. В камнях – вьюны, а прочие – в омутке.

Послушный ихтионарод, сбившись в косячок, двинулся к озеру. При этом окуни не хватали снетка, и малые щучки никого не трогали. Общая беда сплотила всех. Когда случается такое в воде, то называется оно водяным перемирием.

Дачница, что целыми днями сидела с удочкой у одного из плёсов, в тщетных попытках накормить любимого Мурзика, видела тьму проплывавшей рыбы и не могла понять, что происходит, тем более что в этот день рыба не клевала сугубо. Случись такой исход с лесным зверем – оно к пожару; с домашними любимцами – к землетрясению. А что думать по поводу рыб? Неужто тоже к пожару?

Когда в купальне не осталось никого постороннего, к Хлюпу приблизился старый вьюн и прошептал в ухо:

– Кривобок сбежал к Каркадилу.

Вьюны известные ябеды и наушники, а уж что касается сплетен, тут им нет равных ни в небе, ни на земле, ни под водой. Слушать вьюна – себя не уважать. Но, услыхав имя врага, Хлюп насторожился.

– Кто такой Кривобок?

– Есть у нас такой вьюноша. Его мальчишка в камнях ловил и повредил бок, так он Кривобоком и стал. Он теперь боится на мелком месте жить, у нас под камнями любую нору мальчишки достать могут.

– Нешто на глубине он камней найдёт? Там не мальчишки, там судак и щука караулят. Помятым боком не отделается…

– Есть там камни. Каркадил начал себе дворец строить. Огромную кучу камней натаскал, больше нашей плотины. В серёдке пещера обустроена, там Каркадил засядет, а Кривобок с краешку пристроится, между камнями.

– Ты-то откуда знаешь?

– Кривобок приплывал, хвастал. Я, говорит, теперь при новом хозяине буду, и на глубине, и в безопасности. Рыба, говорит, завсегда ищет, где глубже.

– Сыщет он глубокую утробу. Не Каркадил, так я, но кто-нибудь его приберёт.

В сплетнях старого вьюна было две новости, как всегда – плохая и хорошая. Кривобок наверняка будет наушничать Каркадилу, и тот теперь знает, что Хлюп не бежал из Рыдоложской пучины. Более того, он знает, где именно Хлюп прячется. А вот начинать строительство, не изучив как следует окрестную гидрологию, остро не рекомендуется даже в самых спокойных водах. Что уж говорить о Рыдоложском озере, с его недоброй славой.

В любом случае следовало поспешить. Каркадил, конечно, свернёт себе шею, но хотелось, чтобы это случилось прежде, чем он свернёт шею Хлюпу.

Хлюп ещё раз сплавал на разведку, оглядел родное озеро. Обильные дожди начала лета не прошли даром, вода стояла высоко, знаменитый на весь район Рыдоложский пляж на три четверти залит водой, болотистый островок посреди озера, пристанище уток и чирков, носящий ни с чем не сообразное имя Горшок, ушёл под воду, лишь метёлки камыша уныло торчат кое-где. Вот в такую пору в Рыдоложском озере и может явиться преисподний каркадил. Не дурной самозванец, а настоящий, о каком повествуют новгородские былины. Одно беда, может явиться, а может и не захотеть; жди потом неведомо сколько лет.

Значит, надо сделать, чтобы захотел. Поторопить, позвать, хотя такое вовсе не по чину Хлюпу, который только озёрной рыбёшке кажется грозным хозяином.

Вечером, когда сгустились ненадёжные июльские сумерки, Хлюп отправился в путь. Рыдоложка – река только по названию, а по сути – ручей. Плавать по нему не слишком удобно, по большей части приходилось пробираться лягушачьим ходом. Наконец, болотистые берега раздвинулись, и обнаружилась гладь открытой воды. Была она раз в пять побольше купальни, а вот глубиной подкачала, да и дно было иловатым. Но рыба здесь тоже водилась, главным образом караси, какие в озере не выживали. Караси испуганно глазели на Хлюпа. Тому тоже было странно видеть дикую рыбу, не знающую хозяина. Живёт такая неясно зачем и помирает – непонятно для чего. Но наводить здесь свои порядки Хлюп не мог, эта вода была не его.

Хатку Хлюп сыскал без труда, но внутрь не полез. Так только Каркадил может, а вообще-то в подводном мире хамство не приветствуется. Стучать под водой можно разве что камешками или зубами, так что Хлюп деликатно поскрёбся, ожидая, когда владелец хатки вынырнет для переговоров. Что тот давно Хлюпа учуял, сомнений не было.

Ответа не последовало. Хлюп подождал немного, ещё раз поскрёбся, позвал:

– Кастор Бобрыч, выдь на минуту. Поговорить надо.

– Чего тебе? – наконец отозвался Бобрыч.

– Беда у меня, сосед.

– Да уж знаю. Слухом вода полнится.

То, что в запруде уже все в курсе дела, ничуть Хлюпа не удивило. Скорость звука в воде куда как больше, нежели на воздухе, слухи тут расходятся едва ли не мгновенно. Людям чудится, что под водой тишина, а на самом деле болтливей рыбы существ нет.

– Помощь мне нужна.

– К себе не пущу, – быстро сказал Бобрыч. – В одном затоне одна щука живёт.

– Я и не претендую! – всполошился Хлюп, которому такая лужа напрочь не нужна была. – Мне бы плотину небольшую на Рыдоложке возле Каменного моста.

– Далековато. И потом, как и где там ставить плотину? Каменный мост через Рыдоложку у самого озера. Ты что же, озеро подпирать хочешь?

– Хочу, Бобрыч. Очень хочу.

– И высоко собираешься воду поднять?

– Хотя бы на вершок – и то дело будет.

– Ты, соседушко, безумец, вот что я скажу. Ты хоть представляешь, что значит, Рыдолож на вершок поднять?

– Не так это и трудно. Там дорожная насыпь – готовая плотина. У моста – бетонные опоры. Только и остаётся: под мостом оплот поставить.

– Ну, ты сказанул! – Бобрыч вынырнул на поверхность, уселся столбиком, чтобы отдышаться. – Это же работать придётся, считай, на глазах у людей. А ещё – дорожные службы. Думаешь, они будут спокойно смотреть, как мы у моста воду подпираем? Мост, конечно, каменный, но если опоры подмыть, и он завалиться может.

– Скажешь тоже… Это тебе не Ассуанская плотина, всего-то воду на вершок поднять; ни опорам, ни дорожному полотну ничего не будет.

– Это ты людям расскажи. Боюсь только, они слушать не захотят, приедет бригада и разнесёт плотину по брёвнышку.

– Когда ещё они приедут… А плотина на день нужна, много на два.

– За день вода подняться не успеет. Озеро большое, прикинь, какое зеркало.

– Должна успеть. Дожди прошли, приток обильный. У твоей запруды вода верхом идёт.

Услыхал бы этот разговор случайный прохожий, умом бы повредился, бедняга. Но если прежде, чем сойти с ума, вдуматься хорошенько, то станет ясно, что водный житель обязан разбираться в гидрологии своих мест, если, конечно, он не желтопузый тритон и не Каркадил, недалеко от тритона ушедший. Только откуда взяться случайному прохожему ночью в болотистом лесу, вдали от троп и дорог? Разве что браконьер, засевший в охотничьем шалашике по трудолюбивую душу Кастора Бобрыча, может здесь прилучиться. Но сегодня никаких браконьеров в округе не было, это Хлюп первым делом проверил. Да и Бобрыч не то существо, чтобы торчать стоймя на виду у браконьера.

– Красиво у тебя получается, – произнёс Бобрыч после некоторого раздумья. – Одного не учёл: планы сметишь ты, а строить нам. По-соседски, оно, конечно, можно помочь, но ты, давай, всю правду выкладывай: на кой тебе у моста плотина сдалась. Пока всей сути не пойму, работать не стану.

Хлюп высунулся из воды и зашептал на ухо соседу, тихо, чтобы и толкущиеся над водой подёнки не расслышали.

Выслушав всю правду, Бобрыч зашёлся в беззвучном хохоте.

– Я же говорю, сдурел ты брат! Надо же такое придумать… Среди наших тоже такие есть: придумщики с прибамбахом. Тут одна семья вздумала перегородить Мологу. Река не маленькая, как сейчас помню, прежде судоходной была. Баржи поднимались от Волги до самого устья Меглинки. Бурлаки их тащили. Теперь от бечевника и следа нет, а прежде крепкая тропа была. Меглинку-то знаешь? Наша Рыдоложка в Меглинку падает, а та уже в Мологу. Выше этого места и прежде суда не ходили, а лодки до устья Волдомицы поднимались. Всё, что выше Волдомицы – не река, а сущие слёзы. Там наши и принялись ставить плотину. За дело взялись всерьёз, целиковые брёвна пригоняли без счёта, щели хворостом забивали, цементировали илом и глиной. А весной Молога вспоминала, что она не ручеёк, а река, и всё вдребезги разносила! Но ребята не успокаивались, и чуть вода схлынет, всё заново начинали. Лет пять так мучились.

– А потом?

– Старики попримёрли, а молодёжь… в ней прежней основательности нет. Отступились они.

– Понятно. А ты мне скажи, я ведь много старше тебя, а не помню, что было с Мологой: ни бурлаков не помню, ни барж. А ты помнишь. Как это понимать?

– А так, что ты, хоть и долго живёшь, но один. У одного память завсегда короткая, он помнит только то, что сам видел. А я в семье живу, мне дедушка рассказывал, вот я и помню, что тогда было, и своим внукам расскажу, так и они помнить будут.

– Что значит – расскажу? У меня, знаешь, сколько подслушано, и от купальщиков, и от рыбаков, и от гидрологической экспедиции…

– Так то подслушано, от чужих. Настоящая память только в семье.

– Мудрено… – Хлюп почесал затылок.

– Была бы у тебя семья, понял бы. Впрочем, хватит болтовни, поплыли смотреть, что там за Каменный мост, и где дерево для плотины брать. Я ведь, не как некоторые, в чужие воды не заплываю, и твоего Каменного моста прежде не видал, – Бобрыч с громовым плеском нырнул и уже под водой проворчал словно бы самому себе: – Видать и мне пришла пора на старости лет безумствами заняться.

* * *

Слухи о том, что Каркадил принялся строить дворец, встревожили Хлюпа. Конечно, от Каркадила всего можно ожидать, но, ничтоже сумняшеся, взяться за стройку, не проведя детальной разведки дна… Даже Каркадил должен был сообразить, что так не делается. Хотя, слухи есть слухи, под водой они ничуть не достовернее, чем на суше. А когда информация проходит через Кривобока, то вместо правды непременно получится кривда.

В любом случае следовало разведать, что творится на дне родного озера.

Мог ли Хлюп ещё неделю назад представить, что он вынужден будет пробираться крадучись, боясь попасться на глаза торжествующему недругу? И где? – в Рыдоложском озере, где знакома каждая коряга на дне, всякий топляк, любая приметная мелочишка.

То, что увидел Хлюп, заставило его удивлённо и возмущённо присвистнуть. Не соврал брехун Кривобок, действительно новый владыка, не желая жить ни в доме сложенном из топляка, ни в норе, вырытой среди ила, принялся строить себе каменные хоромы. У самого Хлюпа с давних времён было устроено гнездо из морёного дерева – уютное и безопасное. Даже когда на озере работала гидрологическая экспедиция, и на самом деле плавали там аквалангисты, никому в голову не пришло заподозрить, что не просто коряги свалены на дне, а дом выстроен. Да ещё и долговечное получилось жилище, ведь вымокшее дерево на глубине не гниёт. Конечно, дуба морёного у Хлюпа не было, не растёт дуб по берегам Рыдоложи, но ему и морёной ветлы хватало. А тут… в самой глубокой части озера громоздилась куча камней, наваленных так, чтобы в середине образовалось подобие пещеры или грота, как говорят натуры деликатные. На суше такая работа была бы не по силам даже могучему Каркадилу, но в озере на его стороне трудился закон Архимеда. Кто такой Архимед, Хлюп не знал, но уважал грека за то, что он облегчал подводникам работу. Но сейчас лучше бы Архимед приостановил действие закона; меньше было бы под водой безобразий, ибо дворец, воздвигнутый Каркадилом, был на редкость безобразен. Утешало одно: не долго этому угробищу поганить окрестности. Камень на дне, в отличие от дерева, недолговечен. Озера Рыдолож это утверждение касается сугубо.

А вот присвистнул Хлюп совершенно не по делу. Звук этот был отлично знаком всем обитателям озера, и он не прошёл мимо внимания Кривобока. Среди нагромождённых кое-как валунов оставалось достаточно места для извивистой скользкой тварюшки. Там, при новом властелине Кривобок и поселился.

Заслышав свист, Кривобок высунул рыльце из убежища и завопил так, что и человеческое ухо услышало бы:

– Тревога! Подлый Хлюп подкрадывается ко дворцу!

В глубине грота с сухим стуком повалились камни, и у выхода появился Каркадил. Даже днём на десятисаженной глубине достаточно темно, но Хлюп умел видеть в подводной тьме, так что враг предстал перед ним во всей красе. Водяной хозяин кроме положенных от природы хвоста и четырёхпалых рук и ног может, если приспичит, вырастить вспомогательные конечности, и тут Каркадил постарался на славу. Были у него щупальца, каких на пресноводье ни у кого не сыскать. Сбоку топорщилась клешня, да такая, что старую щуку с лёгкостью распополамит. Плавники и колючие перья также присутствовали в чрезмерном количестве.

– Ага! – басово загудел Каркадил, воздев свой арсенал.

Инфразвуком Хлюпа было не напугать, а вот клешня ему очень не понравилась, поэтому Хлюп почёл за благо ретироваться. Сначала он дёрнулся в сторону Рыдоложки, но вовремя сообразил, что не стоит демонстрировать противнику работы, которые проводит семейство Бобрыча. Каркадил, конечно, ничего не поймёт, но может возмутиться, что бобры вторглись в его акваторию.

Хлюп развернулся и помчал к затопленному Горшку. Проломился сквозь камыши, но, оглянувшись, увидел, что Каркадил почти не отстаёт. Лишние конечности, в особенности клешня, ужасно мешали ему, но злость брала своё, помогая наращивать скорость.

Гоняться, выясняя, кто раньше устанет, можно было до бесконечности, и Хлюп решил рискнуть. По большой дуге он обошёл отмель, бывшую недавно островом, и изо всех сил рванул обратно, но не к истоку Рыдоложки, а к пристани, у которой бездельно были пришвартованы катер и водный мотоцикл, к которым никто не прикасался с тех пор, как неутопимая блондинка неудачно покаталась наперегонки с Каркадилом. Сама несбывшаяся утопленница сидела в шезлонге на террасе, изящно вертела в пальцах высокий бокал с чем-то вкусным и поглядывала на водный простор с выражением одновременно скуки и опаски. Мокрый шлепок, с которым Хлюп с разгону впрыгнул в катер, заставил её вскочить, испуганно вглядываясь.

Замечательная вещь – невидимость, жаль только, что абсолютной невидимости не бывает! Если тебя не ищут специально, не вглядываются, то пройдут в двух шагах, не заметив. Но от пристального взгляда укрыться невозможно, кто осознанно ищет, тот всегда различит, какую невидимость на себя ни напускай.

Хлюп забился под банку, надеясь, что любопытство красавицы не простирается так далеко, чтобы обшаривать катер. Он слышал настороженное дыхание блондинки, но шагов не было, значит, подойти она боится.

Правильно боишься, детка, любопытство кошку сгубило.

Хлопнула дверь, раздались уверенные шаги двух человек, и голос владельца усадьбы произнёс:

– Бобры, говоришь? А мне насрать, кто это, но деревья валить на моей земле не позволю. И я плевать хотел, разрешена охота или нет, а грызуна этого убью, как собаку.

«Ведь это он о Бобрыче, – подумал Хлюп. – Надо будет предупредить».

– Там кто-то есть, – прозвучал дрожащий голосок блондинки.

– Кто там может быть?.. – договорить олигаршику не дали, громкий скрежет прервал его слова. Днище катера вздулось, в пробоине показалась клешня. Она вспарывала двухмиллиметровый стальной лист словно консервную банку, когда её вскрывают, чтобы добраться до содержимого.

Хлюп отчаянно вжимался в угол. Что страшнее – показаться на глаза людям или пойти на расправу очумевшему Каркадилу? Но даже сейчас, на волосок от гибели, Хлюп не мог не восхититься тупой могучестью врага. Вот уж действительно: сила есть – ума не надо.

Грохнул выстрел, за ним второй. Полетели ошмётья клешни. Остаток клешни дёрнулся и исчез. В дыру хлынула вода.

– Это тоже бобры? – хрипло спросил олигаршик.

Охранник наклонился, пошарил в воде, пытаясь вытащить осколок клешни.

– Слизь какая-то, – сказал он. – А резали явно ножницами по металлу.

Всё-таки хорошо, что есть у водяных хозяев особенность, позволяющая не попадаться людям. Случится несчастье, потеряет собрат Хлюпа конечность, настоящую или выращенную, а то и попросту погибнет, как умершее тут же растечётся слизью. Вроде бы только что клешня с лёгкостью кромсала нержавеющую сталь, а вот уже нет ничего, последние комки слизи расходятся в воде. И никакие палеонтологи никогда не найдут ни костей, ни зубов, ни иных останков. Нет их, одна вода осталась.

– Не могу понять, кому это понадобилось? – проговорил криминальный авторитет, разглядывая покалеченный катер. Они, что, думают меня напугать? Я их сам так напугаю, в новых штанах хоронить придётся.

«Четыре генерала труп его несли, а тридцать три капрала портки его трясли», – чуть было не подпел Хлюп, но вовремя прикусил язык. Хотя всё равно, ничего бы люди не расслышали, не умеют они слушать.

– Катер испортили, сволочи. Не утонет он часом?

– Не, тут мелко. На дно сядет.

Когда люди ушли, Хлюп выбрался из полузатонувшего катера и вдоль берега, тихонечко и сторожко почапал к речке. Бобров у Каменного моста не было, да и где бы они там прятались? Зато плотина была почти готова. Тополёвые стволы, которые Бобрыч без зазрения совести свалил на приватизированной территории, уложены поперёк русла. Вода просачивалась между стволами, но уже можно видеть, что со стороны озера уровень воды, пусть совсем немного, но выше, чем за плотиной.

Оставаться в озере было неуютно, да и купальня после бегства Кривобока уже не казалась надёжным местом, поэтому, хотя день был в самом разгаре, Хлюп направился к бобровой запруде предупредить Кастора, что олигаршик собирается устроить на него охоту.

Старый бобр был недоволен, что его разбудили среди бела дня, но сказал, что по поводу охотников он в курсе и под выстрел не полезет.

– Плотина, считай, выстроена, осталось забить пазы ветками и замазать илом. Завтра к утру всё будет готово, а к вечеру получишь свои полвершка, – Бобрыч сморщился, обнажив жёлтые зубы, и добавил: – И чего тамошний бандюган из-за тополей волну гнать начал? Хуже выдры, право слово. Дрянное дерево – тополь: непрочное, гниёт быстро и невкусное. Вроде бы лиственное, а кора смолой приванивает. Я бы на месте того дурака спасибо сказал, что тополя свели, может вместо них что дельное вырастет, – Бобрыч помолчал немного и спросил: – А ты, небось, хочешь передневать у нас?

– Было бы неплохо.

– Нет, плохо. Забыл, что наши народы враждуют?

– Плохо, что враждуют. Что нам делить? Мне твоя вода не нужна, с нею только лишние хлопоты. Я бы и купальню вам отдал, но там строиться несподручно.

– А то, что ваши бобрят хватают, это как?

– Так это ж дурни вроде Каркадила. Ненавидят они, если у кого из водных жителей тёплая кровь. Щука тоже малышей хватает, так вы бьёте щуку, когда она в вашу воду заплывает. Так и Каркадила бейте, а меня-то за что? Я в жизни ни одного бобрёнка не тронул, я и людей не топлю, нет мне в том радости.

– Это я понимаю. С тобой у нас доброе соседство, а Каркадила как бить? Клешню ему отстрелили, так ведь новая вырастет.

– Побьём, – уверенно сказал Хлюп. – Немного осталось. Дождя бы ещё…

– Дождя не обещаю, разве морось какую, а плотину этой ночью доделаем. А ты, это, днюй. Там затончик есть от хатки в стороне, там и днюй. Вечером вместе поплывём плотину достраивать.

Дневать в бобрином затончике было крайне неуютно, но зато безопасно. А к утру плотина была достроена. Хлюп даже позавидовал главе дружной бобриной семьи. Одни забивают пазы ветками, другие намазывают сверху ил и глину. Сам Бобрыч сплавал к тополёвой аллее, где позаночь брали древесину, и сказал, что владелец участка сидит в засаде с ружьём.

– Пусть сидит, комары тоже кушать хотят. Нам эти тополя больше без надобности, плотина готова.

Плотина получилась загляденье, жаль, что недолговечна: или люди порушат или течение; всё-таки озеро не малое и не позволит, чтобы его подпирали глинобитным сооружением.

А вот дельного дождя не случилось. С утра покапало, но несерьёзно, а потом и вовсе разъяснелось. Оно бы и ничего, озеро неплохо наполнялось за счёт окрестных ручьёв, но Бобрыч, умевший чувствовать погоду, сказал, что завтра будет тепло и солнечно, а это значит, что люди, истосковавшиеся по солнцу, хлынут на пляж. Особенно молодёжь, по летнему времени бездельная. А вслед за приехавшими купальщицами выйдет на охоту Каркадил.

Больше всего не хотелось Хлюпу, чтобы в его озере завелась русалочья напасть. И прежде случалось, что народ тонул ненароком, больше по пьяному делу, но всех утоплых Хлюп заставлял всплыть на поверхность, где их подбирали и хоронили по человеческому обычаю. Но ежели Каркадил заразит озеро снулыми девками, то вычистить его будет невозможно. И люди, и водяной народ знают такие проклятые места и стараются держаться от них подальше.

В любом случае, надо было спешить. Крайний срок – утро погожего дня.

И Хлюп решился на небывалую авантюру.

Незадолго до рассвета Хлюп пробрался к пристани, где стоял на приколе одинокий аквацикл. Покалеченный катер был вытащен на берег, хотя ремонтные работы ещё не начинались; то ли не смогли сразу найти мастера, способного залатать рваную дыру, то ли он не успел приехать.

Хлюп забрался в катер, заткнул дыру какой-то тряпкой – кажется, это был тент от солнца – затем принялся спускать катер на воду. Сравниться мощью с Каркадилом Хлюп не мог, прогрызть дыру в стальном днище ему не удалось бы, но стащить катер на воду – дело сбыточное, тем более что катки, с помощью которых его вытягивали на берег, остались на месте. Через пятнадцать минут катер закачался в нескольких шагах от берега. Вода щедро просачивалась сквозь плохозаконапаченную пробоину, но покуда судёнышко на волне держалось.

Изо всех сил загребая ногами и хвостом, Хлюп принялся толкать глубоко осевший катер на середину озера. Массивная была штука и неповоротливая, если буксировать её без помощи мотора. Спрашивается, кому мог понадобиться на небольшом озере шестиместный морской катер со стальным корпусом и запасом хода в шестьсот километров? Понты, всюду понты… Интересно, согласился бы теневой олигаршик, чтобы ему прислуживали юные утопленницы? Тоже ведь понтовая была бы шутка.

Хриплый вопль нарушил утреннюю тишину. По причалу, размахивая ружьём, метался владелец катера и всего остального прибрежного хозяйства. Видимо, возвращался с неудачной охоты на Бобрыча и вдруг увидал разор и поругание.

– Какая щука это сделала? – донеслось к Хлюпу.

– Я не щука и, вообще, не рыба, – пробормотал Хлюп и удвоил усилия. Грохнул выстрел. Картечь, заготовленная на Кастора Бобрыча и его присных, безвредно хлестнула по воде.

Вода уже не сочилась, а хлестала через пробоину. Ещё пара минут, и плавание закончится на дне озера.

На помощь хозяину торопились уже не один охранник, а четверо. Видать, полуолигарх изрядно обеспокоился таинственными нападениями. Но ни один из телохранителей не смог обогнать владельца усадьбы, который в очередной раз сумел доказать, что недаром выжил в смутные девяностые. Бросив карабин, олигаршик метнулся в дом и через полминуты объявился с ружьём для подводной охоты. Понял, видать, что лупить по воде из винтовки – самое бесперспективное занятие.

Ещё мгновение и, оседлав аквацикл, олигаршик ринулся в погоню за катером. При этом он непрерывно и весьма энергично поминал мать террориста, угнавшего катер.

Ни у кого из родичей Хлюпа матери не было; родятся хозяева рек и озёр исключительно от сырости и подводного неустройства. Не имелось матери и у Хлюпа, так что олигарховы заклинания на него не действовали. А вот попасть под гарпун не хотелось. По счастью, катер уже достиг нужной точки. Хлюп одним рывком выдрал тряпку, и без того уже ничего не закрывавшую, и спешно бросился прочь от тонущего судёнышка. Катер черпнул бортом раз и другой. Дверцы, рундучки – всё было распахнуто, ничто, кроме обивки не держало катер на плаву, и посему, набрав воды, катер быстро затонул. Падал он, конечно, не на дворец Каркадила, но очень от него близко.

– Полундра! – возопил бдительный Кривобок, и никто не мог бы сказать, чего больше в этом крике – ужаса или изумления.

Задней парой глаз Хлюп видел, как в проёме дворца появился Каркадил и, разинув зубастое хайло, уставился на сцену кораблекрушения.

Вода не любит резких движений, в ней всё происходит плавно и торжественно. Должно быть, так затонувшая субмарина падает на дно Марианской впадины.

Океанологи говорят, что в Марианском разломе земная кора истончена до предела, и вряд ли на Земле бывали и впредь будут большие глубины. Почти то же самое говорят гидрологи о дне Рыдоложского озера. Невеликая глубина двадцать пять метров предельна для Рыдоложи, и если выпадет дождливый год, когда Горшок скрывается под волнами, и узкая Рыдоложка не способна эвакуировать всю воду, дно может не выдержать. На долгом Хлюповом веку такое было четыре раза. Нонешний год выдался дождливым, хотя никакой катастрофы не ожидалось. Горшок был затоплен, но верхушки камыша торчали над водой. Но уже вторые сутки, как перекрыта Рыдоложка, и воде стало некуда деваться. Неумный Каркадил, не осуществив никаких изысканий, нагромоздил в самых опасных местах кучу тяжёлых валунов, среди которых и поселился. И, наконец, последняя, стальная, шестиместная соломинка веско ударилась о многострадальное дно.

Хлюп видел, как страшно изогнулась ровная прежде поверхность. Тяжкий гул разнёсся над озером. С этим рёвом в стародавние времена выходил из подземных глубин преисподний зверь каркадил, искайяй, кого поглотити.

Чёрный провал исказил дно, оттуда пахнуло ледяным холодом подземных рек, а затем влага из переполненного озера, закручиваясь тугим водоворотом, устремилась в понору. Самозваного Каркадила, воспарившего над дворцом, чтобы вершить суд и расправу, закрутило словно щепку в весеннем ручье, и ненасытная пасть поноры заглотила его, разом доказав, сколь ничтожен любой самозванец, по сравнению с истиной силой.

Водный мотоцикл, захлёбываясь треском мотора, кружил в водовороте, медленно сползая в воронку. Наездник, отшвырнув никчемное ружьишко, вцепился в руль, стараясь удержать машину на плаву и самому не грохнуться в круговерть, спасения откуда уже не будет.

Хлюп, упираясь и цепляясь всеми конечностями, что были у него, отползал по той части дна, что покуда сохраняла устойчивость. Неподалёку, по-червячьи извиваясь, полз Кривобок. Гадёныш, родившийся в Малашкинской купальне, прежде в озере не бывавший и не знавший о нём ничего, кроме страшных сказок, первым почуял опасность, а изощрённый инстинкт подсказал, что лишь у самого дна, где течение не такое стремительное, можно удержаться и не быть снесённым в алчную пасть.

Вода в озере стремительно падала. Обсох на три четверти залитый пляж, остров Горшок показался из-под воды, словно и не тонул никогда. Рыдоложка остановилась, и плотина, выстроенная семейством Бобрыча, осталась среди безводия, как напоминание о недавнем потопе. Казалось, ещё немного, и озеро будет выпито нацело, лишь чёрная понора, уводящая в глубины и пропасти земные, останется зиять посреди сухого места. В конце концов, есть же на Новгородчине в самых здешних местах озеро Сухое, что каждый год по осени проваливается под землю, оставляя после себя бездонную дыру, а весной вновь наполняется талыми водами.

Но на Рыдоложи всё иначе. Каркадил явился, заглотил, что сумел, и сгинул. Затонувший катер повалился на бок, но остался на дне, указуя всем понимающим, где в древних преданиях кончается правда и начинается поэзия. Ведь и боярин Репнин не был проглочен заживо, хотя его шестивёсельный ял поменее будет, чем шестиместный морской катер. А вот одинокого пловца, вздумавшего в недобрый час выплыть на середину озера, быстро затягивает в пучину, не позволив несчастному даже возопить перед смертью.

Современный аквацикл тоже оказался не по зубам подземному диву, и теневой олигаршик усидел на нём в ту пору, когда его крутило в водовороте. Теперь несостоявшийся владелец озера гнал аквацикл к пристани, мечтая поскорее навсегда уехать отсюда, куда угодно: в глушь, в Саратов, на Бермуды, в Шотландию к озеру Лох-Несс, туда, где будет не так страшно, как посреди здешней идиллии.

Недра успокаивались. Смолк подземный гул, исчезло течение, остатки взбаламученного ила оседали на дно. Опасность миновала. Если бы Хлюп умел потеть, он бы с облегчением отёр со лба выступивший пот. А так оставалось перевести дух и с облегчением взбулькнуть.

– Хозяин, вы живы! Какое счастье! Я так рад!

Ну, конечно, Кривобок уже тут.

Хлюп ухватил вьюна за кончик хвоста и поднял над водой. У кого угодно Кривобок выскользнул бы из рук, но у озёрного хозяина хватка цепкая, Кривобок мёртво висел, даже не пытаясь рыпаться.

Проглотить, что ли, мерзавца? Да ну его, противно. Желудка у Хлюпа нет, но расстройство можно заработать запросто.

Хлюп размахнулся и зашвырнул предателя на берег. И лишь потом сообразил, что совсем недавно его самого также швырял самозванец. Ничего, доползёт до первой лужи, а там, пусть убирается, куда хочет. А ежели, падая, ребро ненароком зашибёт, то он и без того Кривобок. Может, его выправит слегка.

Уже у самого берега Хлюп увидал Бобрыча. Старик прятался среди кувшинок, стараясь, чтобы с берега его не заметили сбежавшиеся на шум люди.

– Ты что здесь делаешь?

– Как – что? Должен же я посмотреть, каков есть в Рыдоложском озере зверь каркадил.

– И как, посмотрел?

– Посмотрел. Такое не забудешь. Теперь внукам расскажу, они тоже помнить будут.

Бобрыч высунул из воды голову, осторожно подышал, затем нырнул и твёрдо произнёс:

– А теперь скажи, что там на самом деле было? Простыми словами скажи, чтобы всякому лещу понятно.

– Что же, – согласился Хлюп спешно припоминая слова, подслушанные четверть века назад, когда на озере работала гидрологическая экспедиция, – можно и простыми. Тут под нами лежат толщи мергелей и известняков Юрского, никак, периода, и вода промыла в них систему карстовых пещер. Пещеры полностью залиты водой, и потому никто из наземных в них не бывал. А там – в глубине – реки, ручьи, озёра… Ты жаловался, что Молога обмелела: прежде баржи ходили, а теперь плоскодонка на мель садится. А ты сам знаешь, если где чего убыло, то в другом месте столько же прибыть должно. Вот там, в подземельях, вся вода и обретается, что прежде поверху шла. Вообще-то, нижняя вода с верхней не мешаются, но иной раз наша вода вниз прорывается, а глубинная – к нам. Такое сейчас и было. А больше там ничего нет, никакого каркадила. Хотя глотает он за милую душу, без разбора, всех, кто попадётся.

Бобрыч вжал голову в плечи.

– Получается, мы все, как водомерки, что наверху бегают и не знают, какая глыбь под ними.

– Получается, так.

– Слушай, а неприятель твой, которого туда затянуло, назад не выплывет?

– Не должен. Течение страшенное и понору завалило.

– У всякой реки, хотя бы и подземной, устье есть. Куда-то она впадает.

– Есть и устье. Рассказывают, что здешние подземные реки в Волгу вытекают, где-то возле Череповца. Дотуда вёрст триста будет. За это время кого угодно о камни изотрёт, одна муть останется. А хоть бы он и живым выплыл, там свои хозяева есть. Волжские – народ суровый, с самозванцами у них разговор короткий.