Адвокатская этика (СИ)

42

Лена

Уже три часа я тряслась в битком набитом автобусе, следовавшем по маршруту Москва-Тверь.

Зазвонил телефон, я открыла сумочку и приняла вызов.

— Привет, бабуль!

— Леночка, ты уже в пути?

— Да, уже еду.

— Хорошо, — неуверенно произнесла бабушка Лида. — Не передумала?

— Нет, не передумала. Ба! Слушай, с минуты на минуту тебе позвонит дядя Андрей.

— С чего бы ему мне звонить?

— Проконтролировать. Добралась ли я, всё ли хорошо, не похитили ли меня, не съели ли по дороге волки…

Продолжать можно было до бесконечности, но, услышав в трубке бабушкин смех, я сама засмеялась.

— Дорогая, мне кажется, ты утрируешь.

— Нет, бабуль, не утрирую. Просто я очень хорошо знаю своего дядю. Вот увидишь, он позвонит, а ты прикрой меня, как договаривались. Скажи, что я к тебе уже приехала.

— Конечно. ой! — неожиданно выпалила она. — Звонок по второй линии. Лена, ты как в воду глядела: Андрей звонит.

Я прыснула. Это для неё неожиданно, для меня же — вполне ожидаемо.

Прибыв на автовокзал, я вышла из автобуса и направилась к другому, который отвезёт меня в небольшую деревушку в области. Впереди было ещё сорок минут пути, но усталости я не чувствовала.

Это время пролетело в напряжении. С каждой минутой былая уверенность испарялась, как и вера в лучшее. Но я не могла сойти с намеченной цели. Либо сейчас, либо уже никогда.

А если никогда, то это будет очень несправедливо…

Обшарпанная автобусная остановка была пуста. Я вышла из транспорта и, закинув сумку на плечо, пошла вдоль лесополосы к небольшим одноэтажным домишкам. Шла, огибая лужи, зябла, жалела, что не надела толстовку. Джинсовка с трудом спасала меня от ветра.

Добравшись до нужного дома, взялась за ручку калитки, но остановилась. Глубоко вздохнула, шумно выдохнула, заставляя себя быть сильной.

— Здрасти! — окликнули меня со спины.

Я обернулась.

— Здрасти.

Напротив дома на лавке сидел молодой человек и читал книгу. В светлых джинсах, аккуратно подстриженный, со здоровым румянцем на щеках. Он вежливо улыбался, не забыв поздороваться. Хороший парень, и я бы с радостью с ним поболтала, но приехала я по другому поводу.

Отворив калитку, прошла к крыльцу дома. Постучала и услышала быстрые шаги. Дверь открыли, и на пороге меня встретила мать дяди Андрея.

— Лена? Привет! — удивилась она такому сюрпризу. — А ты чего тут? Что не предупредила, не позвонила?

— Здравствуйте, Зинаида Степановна. Впустите?

Я вошла в дом. Если свою бабулю я звала бабулей, то мать дяди Андрея несмотря на то, что она моя двоюродная бабушка, всегда называла только по имени-отчеству. По-другому её называть язык не поворачивался.

— Чай будешь? С дороги, небось, устала, — засуетилась она и прошла на кухню, взяла в руки чайник.

— Нет, Зинаида Степанна, я приехала не чаёвничать.

— А зачем?

Бегающий взгляд изучал моё серьёзное лицо. Зинаида Степановна убрала за ухо прядку седых волос, хоть она ей и не мешала.

— Я приехала поговорить.

— О чём?

— О ком. О вашем сыне.

Она вернула на место чайник, так и не набрав в него воды. На бледном лице я увидела муку.

— Я не буду о нём говорить, — ледяным тоном возразила Зинаида Степановна. — Если ты приехала только ради этого, то лучше тебе уехать обратно.

Ну, характер! Я умоляла себя: хоть бы выдержать, хоть бы не сорваться, хоть бы не перегнуть палку.

— Зинаида Степановна, — начала я, изображая спокойствие.

— Елена! Уходи.

Она впилась в меня недобрым взглядом, не давала и слова сказать. Я знала, что так будет. Но ещё я прекрасно знала, что дальше так продолжаться не может.

— Нет. Не уйду, — возразила я твёрдо.

— Тогда я уйду, — трусливо бросила мне в лицо и попыталась выйти из кухни.

Я стояла в дверном проёме и, как только она попыталась мимо меня проскочить, мгновенно выставила руку, не выпуская.

— Нет, вы никуда не уйдёте, — мой голос набирал силу. — Вы выслушаете меня!

Она замерла, отступила на шаг, замолчала, но посмотреть на меня не осмелилась.

— Я столько лет бок о бок с дядей Андреем. И все эти годы я задаюсь вопросом — за что вы так с ним? В чём он оказался не прав?

Она молчала.

— Он же вас любил, боялся за вас. Ничего не изменилось, он всё ещё вас любит, переживает.

Знаете, как ему больно? Он не показывает эмоции, не позволяет лезть ему в душу, но я всё вижу!

Он не заслужил того, что вы с ним сделали.

Мой голос, ещё минуту назад наполненный мощью, уверенностью, горестно дрогнул.

— Я ничего с ним не сделала.

— Вы от него отказались! — зарычала я, но тут же одёрнула себя и добавила, но уже мягче: — Вы ошиблись. Вы не должны были так с ним поступать.

На этих словах Зинаида Степановна осмелела. Я задела её за больное. Она подняла голову, зло сощурилась и зашипела, как кошка:

— Ты приехала меня учить? Ты, соплячка!

— Я приехала не учить. Уже поздно. Я приехала вам кое-что рассказать.

Её лицо начало багроветь, но мне было всё равно. Пусть злится.

— Совсем недавно на вашего сына напали, и он мог умереть…

Я специально оборвала фразу, следила за её реакцией. Что-то отдалённо похожее на испуг мелькнуло в глазах, лицо из свирепого превратилось в отрешённое.

— Огнестрельное ранение и ножевое…

Ресницы её задрожали, дыхание стало быстрым и нервным.

— Он потерял много крови…

Губы вмиг стали бледными.

— Это всё про него… я говорю про вашего сына… Он давал вам уйму шансов, чтобы поговорить, помириться, стать ближе. Стать снова семьёй. Но две недели назад всё могло бы закончиться трагично, и вы бы никогда себе этого не простили… Винили бы себя закаждый день, когда он приезжал, а вы на порог дома не пускали.

Она грузно опустилась на стул. Подняла на меня кричащие глаза, вот только сухие губы разлепить не смогла. Онемела, растерялась, испугалась, задумалась — я не знала, что с ней творилось, видела только одно: пусть сама отказалась от сына, всё равно она оставалась его матерью.

— Моя мама умерла… — продолжила я трагично. — Это уже не исправить. Я каждый день её вспоминаю, я всё время по ней скучаю. Я бы всё отдала, чтобы её вернуть…

И тут моя броня дала трещину. Упоминание о маме всегда вызывало во мне слёзы. Я сильно зажмурилась, пытаясь удержать их внутри, но тщетно. Подняла веки, нос вмиг заложило, а глаза стали мокрыми.

— А у дяди Андрея есть мать. Жива, живёт рядом, вот только видеть его не хочет. Мне без мамы плохо, а ему — ещё хуже! Потому что нет ничего страшнее, когда ты не нужен своим родным.

Её молчание убивало. А ещё убивало то, что я не могла её прочитать, понять, что она думает.

— Поедем со мной в Москву? Пожалуйста, поедем? Вы наконец-то сможете поговорить, наконец-то сможете друг друга обнять.

— Нет… — хрипло выдавила она из себя.

Я готова был завыть от несправедливости, от этого глупого упрямства. Обида, гордость или привычка наказывать — что ею движет? Какая же… мне трудно подобрать слова.

— Поедем…

— Нет!

И тут она поднялась, снова вернулась в привычное состояние и указала мне на дверь.

Я горько всхлипнула, слёзы уже текли сами собой, я не могла их контролировать. Уходя, я остановилась у порога и бросила через плечо:

— Вы самая бессердечная женщина из всех, кого я знаю. И самая жестокая.

Хлопнув дверью, я спустилась по ступеням, оставляя крыльцо позади. Я не понимала её!

Почему она такая? Почему она не видит и не хочет видеть, какой прекрасный у неё сын? Как мне было больно за него, обидно за него, и горько за себя.

Дядя Андрей был прав: адвокатура не моё. Куда мне в адвокаты, если я не могу убедить, не могу достучаться до человека? Куда мне?

Бестолочь! Глупая наивная девчонка! Меня разрывало на куски. Дыхание сбилось от слёз. Я дошла до калитки, скрипнула ею, но вдруг услышала своё имя:

— Лена.

Зинаида Степановна вышла на крыльцо. Стояла в дверях и смотрела на меня незнакомым мне ранее взглядом. Она смотрела на меня… виновато. Открыла дверь до конца, отступила на шаг назад и попросила:

— Зайди в дом.