Агент влияния

Князь Байда, или Градус всемирной истории

…На самом деле, нормальная температура – кажущееся благо, и повесть «36» в этом сборнике обещает и накал страстей, и глубокую интригу, а предваряющий ее роман «Агент влияния» и вовсе унесет в тревожное Зазеркалье мировой истории. Расцвет Рима, падение Цезаря. Персы и египтяне, эллины и иудеи. Ветхозаветные герои, влияющие на жизнь персонажей всех последующих эпох. В стилистическом же смысле все еще интереснее. И если взять Бабеля, прочитав его следом за «Тарасом Бульбою» с оглядкой на Сенкевича и Леонида Андреева, то в результате мы получим великолепную прозу Александра Айзенберга, человека и одессита, живущего в Германии. Хотелось бы сказать, что только здесь, где когда-то издавалась газета «Руль», а теперь проживает Владимир Сорокин, могла возникнуть эта феерия всех времен и народов, но автор – все-таки одесская медийная личность, и потом, все великое, случившееся в истории человечества, видится даже не на расстоянии, а как раз сквозь хорошо протертые очки. Да-да, Шкловского тоже стоит помянуть в случае с этой «графической» прозой, напоминающей записки не то чтобы не о любви, а скорее, о ее скрытых истоках в письмах с Леты, наконец-то нашедших своего адресата.

В любом случае, автор небезосновательно называет все это «историческими голографиями». То есть, перед нами еще не реальность, данная в ощущениях архивной пыли, но уже не альтернативная история, когда по привычке прикидывают, что если бы нас победили немцы. И в «Агенте влияния», и в «36» о живших в разные времена праведниках, спасающих человечество от гнева Божьего, ничего подобного вы не найдете, но вот косметологическая экспертиза ведьмы по имени Клеопатра и спектральный анализ пыли на сапогах Ивана Богуна присутствуют и вполне способны подстегнуть воображение. «Между тем, я задаю вопросы, которые могут приблизить нахождение ответов, по крайней мере, усилить поиск ответов», – уточняет автор.

При этом какие-нибудь Пунические войны покажутся ничуть не скучнее рейда махновских тачанок в пресловутых степях Украины, и главное, веришь нашему автору с его одесскими корнями, как родному. Поскольку «местную» специфику отделения зерен от плевел не заменить ничем, и живущие рядом (в отличие от «идущих вместе») даже в железной логике официоза с его «южнорусской» школой литературы находят более убедительные лазейки. Южнорусская школа? А вот еще была южнорусская овчарка… Овчарки давно уж нет, школа закрылась, все ушли не на фронт, но переехали в Москву, как Ильф с Петровым и Олеша с Катаевым. Так что же было в сухом остатке? «Юг Украины. Где-то там между Одессой и Херсоном», – уточняет автор в повести «36», и сразу становится ясно, за красных или за белых будут герои этой сказки. А все оттого, что эта проза – не официальная жизнь с ее сводками о сдаче золота в фонд государства, а слепок с реальности. Пускай даже с нескольких, вроде голограмм, как настаивает автор. «Жареных тараканов продолжают есть в Таиланде, но в стране, где можно есть вареники с творогом или там с вишнями, тараканы, как часть меню, вряд ли имеют шансы на массовый успех», – объясняют нам разницу между «южнорусской» школой и «украинской» властью слова.

Так и выстраивается сюжет в книге Айзенберга – сначала события, известные всем то ли из учебника по истории Древнего Рима, то ли из жизни несуществующей нынче страны, после – философское осмысление всего, что случилось, сквозь призму семейной драмы. И этой стратегии можно верить, поскольку подобные координаты уж точно не заведут в «светлое будущее», а потемки чужой судьбы всегда были более интересны, чем догмы политэкономии. «И бабушка пошла на черный рынок и там купила сколько-то долларов и сдала их. И вот так, благодаря совету одесского еврея, дедушку выпустили».

Иногда это похоже на отсутствующие главы в истории о «белом плаще с кровавым подбоем» и «шаркающей кавалерийской походке», поскольку начинается все с библейской аутентичности, герой которой был по ту сторону сюжетных баррикад, а героиня «знала все ухищрения блудниц Вавилона, и изнемогал в бессилии царь Ахгашвэйрош». А все вместе – «как если бы в нечерноземную деревню завезти запах алых парусов, звон серебряных шпор и шляхтянок, которых привозили сыновья Будрыса…». Египетский фараон, римский понтифик, германский кайзер. Князь Байда Вишневецкий, наконец, и кровь от крови его – Иеремия, породивший, в свою очередь… Словом, почти библейская история, как и было предсказано. При этом и эпоха, когда «Фараон и Творец были одно и то же», и времена, когда «синие шаровары пулковника Богуна, о которые билась его доблестная шабля, закрыли небо для Герша из Корсуня», и даже мгновения, промелькнувшие перед глазами дедушки Моисея в одесской ЧК – все это оказывается близким и осязаемым почти на ощупь, словно жесткая борода Бога, которую автор пытается ухватить в своих поисках жанра.