Активисты театра абсурда

Юрий Дружников

Активисты театра абсурда

В качестве американца, побродившего изрядно по глобусу, скажу, что североамериканская демократия -- самая-самая в мире. А как русский писатель, склонный к инакомыслию, упру палец в ее изъян, в ее самоистязание. Все знают суть этой американской акции (affirmative action -- позитивное действие): меньшинствам даются преимущества при поступлении в университет, приеме на работу и для поддержки бизнеса.

Славянская кафедра соседнего университета принимала на работу преподавателя. Вообще-то он у них уже был, но на так называемых "мягких деньгах", то есть временный, а нужен был постоянный. Казалось бы, парень кончил Гарвард, по-русски говорит почти хорошо; накопав материалов в Москве, заканчивает рукопись о советском критике тридцатых годов, студенты пишут о нем славные отзывы, -- переведите его на "твердые деньги", и все тут! Но в том-то и загвоздка, что, согласно позитивному действию, у него уйма дефектов: он не негр, не женщина, не беременный, не гомосек, передвигается не в коляске, а своим ходом и, к сожалению, не дебил. Поэтому авторитетная комиссия отобрала из сорока двух кандидатов не его, а симпатичную черную девушку, которая заявила, что она лесбиянка, и при этом немножечко в положении. Политически все было выдержано корректно.

Вот уже несколько лет все на кафедре отдуваются, читая за нее лекции, не только потому, что она перманентно или рожает, или беременна (это дело святое). То она получила грант на изучение праоснов лесбийской любви и отбыла в Грецию (хотел сказать -- в Древнюю Грецию), то занята поддержкой очередной кампании феминисток. И при этом никто не может ее убедить не ставить на первом слоге ударение в фамилии Толстой.

Но и это еще не все. Недавно бывшая девушка, а ныне преподаватель, учтя ситуацию, публично заявила, что при найме на работу пять лет назад свинские мужчины-шовинисты ей дали ниже ставку, чем надо, потому, что она женщина. Она потребовала пересмотра всего ее досье, чтобы задним числом повысить саму себя в должности от начала и по всем последующим ступеням, и несколько комиссий посейчас продолжают в смущении над этим работать. Поистине: сказали "а", придется промямлить "б", университет отступает, неспособный защититься от бесстыдной потребительницы узаконенной программы позитивного действия.

Наконец, как все знают, большинством голосов Совета попечителей "позитивное действие" в Калифорнии отменено. Но сколько лет придется хлебать последствия -- от крупного до мелочей? Ведь chairman (председатель) нельзя говорить, потому что "man" -- мужчина, и мы пишем просто "chair" -- стул. Оскорбительно говорить в лекции или писать "он происходит от обезьяны", надо "он/она происходят от обезьяны" и т.д. Миллионы во всем мире носят фамилии, оканчивающиеся на "ман" -- скажем Хекман, Голденман или Райхман. Если следовать логике феминисток, женщины с такими фамилиями должны их поменять на Хеквуман, Голденвуман или Райхвуман.

В университете ведутся отдельно просто "исследования" и -- "женские исследования", причем последние в специально созданном центре финансируются более охотно, а значит привлекают все больше аспирантов. Углубляется феминизация всех наук. А из всех наук для нас важнейшей является теперь феминистика. Таков порочный круг. Читаются курсы по литературе и по женской литературе. По театру и по женской драматургии. Мемуары, написанные женщинами, изучаются отдельно в курсах истории и сравнительной литературы. Мужчины все больше становятся в исследованиях негативной силой. С публичными лекциям по университетским кампусам Калифорнии разъезжает немолодая студентка, которая делится с аудиторией деталями, как ее хотел соблазнить профессор. Не соблазнил, но замыслил. Ничего не доказано, но публика кричит: "Давай подробностей!". Не приходится удивляться, что в конкурсе, объявленном одной американской газетой на лучшее определение мужчины, побеждает феминистка, которая написала: "Это та сволочь, которую надо кормить мясом".

Давно замечено, что у человека две возможности существования: потреблять окружающий мир и выражать в нем себя. Программа позитивного действия, думается, преследовала вторую цель: помочь определенным категориям людей всплыть на поверхность. На практике эта акция превратилась в жертву первой цели: закон (и нас с вами) потребляют люди, нечистые на руку. Кажется, обитатели двадцатого века, мы переполнены свидетельствами того, как часто благородные политические замыслы оборачиваются взрывом низменных страстей, а путь к высоким идеалам устилается жертвами вчерашних идеалистов. Но жизнь подбрасывает все новые и новые иллюстрации, свидетельства, образцы.

Знаменитый подонок, растерзавший в Лос-Анджелесе бывшую жену и случайного человека, выпущен на свободу потому, что он черный. Виноваты и мы тоже -- доведшие до абсурда программу позитивного действия. Раньше я сердился, когда студентки пропускали меня первым в лифт, теперь смирился и боюсь нарушить их равноправие. В компании проглатываю комплимент хорошенькой женщине, ибо это может быть истолковано, как сексуальное домогательство, и для штрафа мне придется продать дом. Послушно пишу в анкетах вместо "белый" -- "кавказского происхождения", ибо писать "белый" -- значит унижать "черных", -- уж не знаю, какому идиоту в США удалось протащить такой эвфемизм, ничего общего, правда, не имеющий с созвучным российским выражением. Я пишу эти строки на плохом, медленном компьютере, потому что университет обязан поддерживать малый бизнес, где хозяин черный, и покупать технику только у него, а тот -- шустрит, продает старье.

Америка по каждому поводу должна дойти до бездны падения, исчерпать аргументы всех умных и обязательно всех глупцов, чтобы, изрядно набив синяков и шишек, вернуться к трезвой разумности. Позитивное действие отменили, а политическая корректность в американском академическом мире иногда смахивает на сусловскую цензуру, хотя и в интеллигентной форме. Похоже, что идея этой программы была украдена левыми американскими политиками у советских идеологов. Там бездари и партийные детки из хлопковых республик защищали в Москве "процентные" диссертации, которые за них писали выкинутые из акции евреи. Впрочем, в Америке и своих умников для придумывания абсурдных программ хватает.

Отвоевав, наконец, демократию, получив свободу любых акций, российский образованный люд на наших глазах по самым обычным поводам теряет здравый смысл в борьбе "за" и "против". Возьмите список политических партий, чтобы это понять. Поглядите, что обещают лидеры, какие вздорные темы выплывают подчас на первый план в московских газетах и книгоиздательской продукции. Какие страшные прогнозы смерти литературы, интеллигенции, распада семьи вешают нам в виде лапши на уши. То и дело ищут виновных, врагов, делят людей на своих и чужих, на внутренних и эмигрантов, и все это представляют как те же самые позитивные действия.

Недавно профашистская газета "Патриот" нашла нового врага и сосредоточила на нем гнев, посвятив вашему покорному слуге очередную целую полосу. Там говорится, что я по заданию ЦРУ хочу отнять у России Пушкина. Затем пятьдесят писателей и неписателей (Белов, Бондарев, Распутин, Шафаревич и прочие из той же колонны) опубликовали развернутую программу под названием "Защитим русскую национальную святыню. Открытое письмо к русскому народу".

Суть позитивного действия компатриотов -- требование к президенту России "применить всю вашу власть", чтобы запретить "осмеяние и оскорбление нашей национальной гордости". В пример приводятся опять эмигрантские авторы. В частности, об известной книге Андрея Синявского "Прогулки с Пушкиным" (между прочим, только что вышедшей на английском в издательстве Yale University Press) говорится, что это "маразматический бред выжившей из ума старухи". Ну ладно, допустим, что "бред", но почему профессор Сорбонны Синявский -- "старуха"?

Да и вообще опять перебор в программе позитивного действия: важнейшая политическая задача сейчас, стало быть, грудью встать на защиту Пушкина от мнимых врагов, наступающих с Запада, и все будут при деле. Более важных забот у бывших номенклатурных писателей и академиков нет. Чечня, преступность, инфляция, продолжительность жизни 58 лет -- ерунда. Главное, "применить всю власть", чтобы не допустить прогулок Пушкина с изменниками родины. Так что прошу всех, кто эмигрировал и продолжает любить стихи Пушкина, запомнить: поэт этот не ваш, а их, российских патриотов, личная собственность. Читать дозволяется, а вот обсуждать -- ни-ни. Впрочем, Пушкину не привыкать наблюдать, как его приспосабливают к различным движениям, партиям, политическим акциям.

Как ни странно, российские писательницы -- в первых рядах борьбы за то же самое позитивное действие. Подражая Америке, они создают свою особую женскую литературу. И благодаря свободе печати -- литературу с порномодерновым запашком. Как же так? Писательниц много печатали, когда была советская цензура, и под контролем вкус их был пристойным. А теперь, при отсутствии цензуры, оказалось, что у них отсутствует и вкус, и культура, и талант. В интервью прозаик (прозаичка?), сочинительница "новой прозы" заявляет, что они-де втроем (птица-тройка) толкают вперед женскую литературу бывшей одной шестой части суши. А то, что провозглашает упомянутая выше московская писательница, по сути, опять же позитивное действие, на сей раз в литературе.

Почему, собственно, женский белль-летр должен обособляться, как выделяется литература детская, как "М" и "Ж", как гинекология? Литература бывает хорошая и плохая, ну, назовите ее еще профессиональной и графоманской, ну, разделите на жанры, как говорил мольеровский герой, все то, что не проза, то стихи. Но не вижу я ни в стихах, ни в прозе жанра "Ж". Обособление -- это, в сущности, вымогательство права на заниженные критерии. Зачем женским литературным альманахам функционировать на особый манер, как журналам для слепых? Мужчина и женщина, как говорил один мой знакомый адвокат, пилят пополам люстру при разводе, на зачем без развода распиливать словесность? А фильмы тоже надо выпускать для женщин отдельно и играть в них должны одни женщины? А специальные женские деньги еще не надо печатать? Почему, борясь за равноправие, мы должны сперва дойти до абсурда, чтобы вернуться к норме?

В интеллектуальной области Божий дар -- единственная законная привилегия индивида над посредственностью и вообще одного человека над другим. Ни пол, ни национальность, ни цвет кожи тут ни при чем. Больше возможностей и прав в цивилизованном обществе тому, кто доказывает, что он способнее. Этому принципу, кстати, следовать легче, а в государственном масштабе и значительно дешевле, чем терять здравый смысл от позитивных действий, -- и в Америке, и в России. А когда ума дефицит, очень хочется объединиться с себе подобными и добиваться привилегий за счет партийной принадлежности, цвета кожи, половых признаков или даже своеобразных сексуальных наклонностей, которые, может, и дают преимущества, но в постели, а не в обществе.

Однажды почтенный профессор-славист, мой старинный друг, закрывая конференцию по, так сказать, "женским исследованиям в мужской литературе", вдруг в конце тихо сказал:

-- А вообще-то послушайте старика, господа. Сколько можно терпеть, чтобы талант человека, мастерство писателей, даже классиков, оценивали, уперев взгляд между ног?!

Потом он мне признался: чтобы решиться на эту политическую некорректность, он предварительно принял две дозы Bloody Mary -- водки с томатным соком. Придя в себя после шока, собравшиеся сурово осудили проникшего на трибуну диссидента. Больше он так не выскажется, даже если надерется еще сильней. А жаль.