Акула пера в СССР

Глава 18, в которой заседают в меру упитанные мужчины в самом расцвете сил

Я стоял в магазине «Хозтовары» и смотрел на вафельницу. Ну такая тяжеленькая, из двух створок, с формочками внутри, которые могут оставлять на вафлях или печенюшках оттиски в виде Буратино и золотого ключика. Прямо на металле была выбита цена — 4 рубля 80 копеек. Не то, чтобы культурный шок, но что-то около того.

Было у меня в прошлой/будущей жизни правило — я не брал кредит больше суммы, которую мог отдать единовременно. Например, двести долларов на смартфон — да. Двадцать тысяч на квартиру — нет! Пользоваться тем, что, по факту тебе не принадлежит — это было очень в духе моих сверстников и тех, кто помладше. Живи здесь и сейчас! Возьми под бешеные проценты гаджет, который расколошматишь даже до того, как выплатишь за него дикие деньги! Приобрети в кредит машину, которая сломается через пять лет — потому что хитрые производители изначально вложили в нее дефект для стимулирования потребления!

Накопить и купить — это было бессмысленное словосочетание в двадцать первом веке, инфляция пожирала практически любые сбережения, а экономическая нестабильность могла просто взять — и спровоцировать заморозку депозитных счетов. Были деньги в банке? Деньги? Какие деньги? Циферки на экране монитора девушки в кабинке за бронестеклом? Ну так всё, DDOS атака произошла, или там технический дефолт, или еще какое умное слово — и нет у вас возможности ваши циферки использовать…

А здесь — народ еще жил в соответствии с банальной логикой. Цены не росли — по крайней мере пока. Нужна тебе вафельница? Отложи по рублю с каждой получки — через четыре месяца купишь себе вафельницу. Если есть в продаже… Ну да, дефицит имел место быть, и новость о том, что где-то что-то выбросили в продажу, тут же провоцировала очереди и ажиотажный спрос. Но, с другой стороны — обилие дорогих штучек-дрючек, шмоток, деликатесов, электроники и косметики на прилавках, при условии, что позволить себе это может не более тридцати процентов населения — это разве намного лучше?

Вафельница мне была не нужна. Мне была нужна большая турка, джезва, кофеварка — назовите как хотите.

— Нет у нас турок… — огорченно развела руками продавщица. — Не завозили. Хотя погодите… Га-а-аля!

Пришла Галя — красивая полная женщина, и они о чем-то пошептались.

— Слушайте, а медные турки вас интересуют? — спросила Галина.

— Медные — это очень хорошо.

— Так знаете, — перешла на шепот продавщица. — Это лучше у цыган брать, они к нам в середине июня приедут…

— Так вроде к Купалью обещали? — сделал знающий вид я.

— Так то не те цыгане, а другие. Знаете на рынке Гаврилицу, молдаванина? Он сапоги починяет… Подойдите, спросите, точно в курсе будет.

Я поблагодарил продавщиц и пошел из магазина в слегка обалдевшем состоянии. Сначала — цены, выбитые прямо на металле, теперь — работники торговли, которые сами рекомендуют обратиться к цыганам…

На крыльце «Хозтоваров» меня задержал дождь. Первые его капли, только касаясь раскаленного асфальта тротуаров, тут же превращались в пар, оставляя после себя тот самый запах, предвещающий скорую прохладу и передышку от надоевшего зноя. Было душно, но под порывами свежего ветра духота отступала, ливень набирал обороты.

Рядом со мной под крышей стоял дядька в кепке и с беломориной в зубах. Он некоторое время смотрел на мощные струи дождя и шевелили губами, то ли молясь, то ли матерясь. В какой-то момент лицо мужчины — этого типичного светловолосого полешука без возраста — приобрело ожесточенно-решительное выражение, он выплюнул окурок прямо в мусорку, сунул руки в карманы брюк и шагнул под дождь.

Шел широко, быстро — и плевать ему было на стихию, и на мокрую рубашку, и на лужи по щиколотку. Эдакий храбрый белорусский пофигизм во всей своей красе. Надо ему идти — он и пошел. Только голубые глаза из-под кепки сверкали. Я-то не пошёл — мялся себе под козырьком.

— Гера! Где ты ходишь? — накинулась на меня Арина Петровна. — На заседание райкома некому идти!

— На Гидролизном был, интервью брал у молодых специалистов! Геройские, между прочим, парни, новаторы, рационализаторы! Представляешь — только-только с учебной скамьи, а уже предложили новый способ утилизации лигнина! Это такие перспективы для района, для нашего коммунального хозяйства в первую очередь…

— Белозор! Райком партии! Заседание! Рысью! Марш-марш! — сделала грозный вид моя как бы начальница, и мне ничего не оставалось, кроме как взять под козырек.

А еще я вспомнил незабвенный Варкрафт и тамошнего крестьянина, который с очень унылым видом периодически говорил: «Опять работа?»

Что может быть хуже нелюбимой работы? Только нелюбимая работа, которая находится на контроле у начальства. Я понял, что шеф будет там же, на заседании, когда мимо меня по улице Ленина проехала редакционная машина, а Анатольич посигналил мне приветственно. Ну и зачем я там? Неужели главред сам не может написать пару идеологически выверенных строк по итогам супер-дупер важного мероприятия районного масштаба? Зачем ему Гера Белозор, который жутко хочет есть и спать и вообще — беспартийный?

Здание районного комитета Коммунистической партии Советского Союза представляло собой двухэтажный особняк в стиле сталинского ампира: громадные колонны, портик, барельефы со снопами, венками, звездами и прочей атрибутикой, статуи мужеподобных женщин в косынках и мужчин с героическими выражениями лиц, взгляд которых был устремлен в вечность.

Я расправил рубашку, зачем-то постучал подошвами ботинок по мокрым от недавнего дождя ступеням и пригладил волосы. Наверное, нужно было выглядеть прилично? Строгий милиционер на входе хмурясь спросил:

— Вы на заседание?

— Да-да, я из «Маяка» — пришлось достать из внутреннего кармана пиджака удостоверение журналиста.

— На второй этаж, по лестнице…

Лестница внушала: мраморная, белая, с высокими ступенями и огромной головой Ильича на площадке, и надписью золотыми буквами «Пролетарии всех стран — соединяйтесь». Ни одного пролетария в этих стенах я пока, честно говоря, не увидел. Всё больше в меру упитанные дядечки в самом расцвете сил, в плохо сидящих пиджаках и с солидными лысинами. Попадались, конечно, еще молодые и верткие — в импортных элегантных костюмах и сверкающих туфлях. Но, кажется, эти были еще хуже…

Зал заседаний — монументальное помещение, всё в темных деревянных панелях и бордовых драпировках, с красными креслами и возвышением для президиума. Конечно — портрет Брежнева. А вот Машерова — не было. Зато — маркс-энгельс-ленин присутствовали, в профиль.

Для прессы места были зарезервированы недалеко от кафедры для выступающих, у окна в третьем ряду. Там мы с шефом и устроились, несмотря на то, что он тоже вроде как входил в райком.

Почти все кресла были полны, ожидали только первосвященников Синедриона… То есть — членов бюро Дубровицкого райкома, конечно. Во главе с Сазанцом они появились из малоприметной дверки за драпировкой, расселись — и процесс пошел.

Я всё это видел — и неоднократно! Вот откуда росли ноги у наших нудных заседаний исполкома и райсовета! Вот где они учились! И им было далеко до своих наставников… В наше время хотя бы презентации на экране показывали, а тут — только с листка, только хардкор! И о чем? Казалось бы — какое отношение партия имеет к посевной, охране правопорядка, летним лагерям, ремонту дорог и новым автомобилям скорой помощи? Оказывается — самое непосредственное! Партийный контроль на производстве никто не отменял и вообще — партия наш рулевой! Им до всего было дело, во все они вникали и всех обсуждали. Время от времени звучали знакомые фамилии — того же Исакова склоняли на все лады за небывало высокое число беспартийных работников в УТТ. Волкову тоже доставалось — за волюнтаризм и за то, что он излишнее внимание уделяет материальному стимулированию работников в ущерб росту сознательности и идеологической составляющей. Подумать только — вместо новой Ленинской комнаты обустроил буфет для фанерного производства!

Это всё я слушал и мотал на ус. Как писать подобную дичь я представлял — если провести параллели с чиновными посиделками в одной маленькой независимой синеокой республике — то «товарищ Сазанец выразил глубокую обеспокоенность некоторыми недочетами в партийной работе первичной организации УТТ и призвал активнее вовлекать инженерно-технические кадры в коммунистическую агитацию среди рядовых тружеников транспортной отрасли». То есть как в том анекдоте про кошку — добровольно и с песнями. Уверен — в хозяйстве Исакова скоро начнется настоящий бум по подаче заявлений на вступление в авангард мирового пролетариата.

А вот когда принялись обсуждать, почему снизились удои молока в хозяйствах района — меня стало подрубливать. Ну не в теме я был! Лидеры первичек выходили к кафедре один за другим и что-то бубнили, Сазанец их стращал, названия колхозов и совхозов сменяли друг друга… «Оборона страны», «Заветы Ильича», «Новый путь», «Советская Белоруссия», «Пабедзицель» (который по всем правилам беларускай мовы должен был быть «Пераможцай», а с точки зрения русской грамматики — «Победителем») и многие другие.

В общем — шеф уже тыкал перьевой ручкой меня в бок и шипел:

— Гера! Что случилось?!!

— Все нормально, я слушаю… — чуть не гаркнул я, хлопая ресницами, но вовремя осекся и понизил голос.

С этим нужно было что-то делать, переутомление накапливалось, и сказывалось в моменты, когда воля и разум теряли контроль над телом.

— Сядьте ровно! — продолжал шипеть шеф.

Я сел по стойке смирно, вцепился в блокнот и карандаш и следующие полчаса мужественно пялился на президиум, преданно пожирая глазами физиономию секретаря районного партийного комитета. И в тот момент, когда Сазанец сказал:

— Заседание окончено, члены бюро райкома останьтесь, остальные свободны! — я понял!

Понял, на кого он был похож! А точнее — кто был похож на него как две капли воды, только лет на двадцать моложе и без лысины! Брови, фигура, панибратско-хамоватая манера держать себя с подчиненными, вальяжные жесты… Холодный пот выступил у меня на лице, и сердце, кажется, пропустило удар. Гера, Герочка, Герань… Куда же ты, мать твою, влезаешь?

Я думал — Сергей Игоревич меня вздрючит. Но за дверями зала заседаний он только хмыкнул, глядя на мою бледную рожу, и сказал:

— Езжайте с Юрой в редакцию, у меня тут еще дела.

Спустившись по лестнице и чуть не зацепившись плечом за нос вождя мирового пролетариата, я вышел за дверь и принялся взглядом искать машину. Анатольич дремал в теньке, накрыв лицо свежим номером «Маяка», на обложке которого как раз светились счастьем молодые новаторы — Сергей Капинский и Александр Лапицкий. Инженер-технолог и кочегар, выдвинувшие рацпредложение по улучшению котлоагрегатов котельных.

— А? Гера? Едем? А шеф?

— Остался, там дела какие-то… — я уселся на переднее сидение.

— И как всё прошло? — с интересом спросил неунывающий водитель.

— Ну как тебе сказать, Анатольич…

— Называй вещи своими именами… Залупа?

— Полная!

— Поехали тогда кофе пить, а? В «Волне» делают на песке.

— А поехали!

«Волна» располагалась на самой круче, на выдающейся, укрепленной бетоном и диким камнем площадке над Днепром. Здесь был вполне уютный зал, даже на притязательный вкус завсегдатая провинциальных кафешек века двадцать первого, и просто волшебная веранда — с деревянными столбами, белоснежными занавесками на раздвинутых окнах, с шикарной мебелью и интерьером. А еще — стояли целых два бильярдных стола. Вот так новости! Для меня, если честно, бильярд и СССР были понятиями довольно далекими друг от друга. Хотя я вроде как и понимал, что все эти седые живчики, которые на корпоративах лихо орудовали киями и загоняли за один удар по семь шаров в лузы, должны были где-то практиковаться — но сложить два и два в мозгу как-то не получалось. Слишком какой-то пафосно-буржуйский вид развлечения, что ли…

А еще — не складывалась картина с советскими девушками и зеленым столом, и киями, и шарами слоновой кости. А эта компания барышень как раз и развлекалась игрой джентльменов! Волей-неволей взгляд задержался на изящном силуэте в довольно легкомысленном зеленом платьице — его обладательница как раз эдак привлекательно изогнулась, прицеливаясь для удара. Хороша!

— Два по-турецки, — Юрий Анатольич щелчком пальца закрутил рублевую монету по прилавку.

От песка на электроплитке шел жар, тетенька с мощными предплечьями поймала монету, широко, как старому знакомому, улыбнулась Анатольичу, сыпанула из пачки с непонятным логотипом по ложке кофе в каждую из маленьких турочек, плеснула воды и сунула их в самое пекло. Интересно — для «Волны» турки тоже делали цыгане?

Честно сказать — по сравнению с кофе будущего этот был так себе. Но — пивал и похуже! Зато рогалики — местная фирменная фишка — оказались на высоте. Я чуть не заурчал от удовольствия, вцепившись в него зубами, и поначалу не обратил внимания на страшные глаза Анатольича, который отставил кофе и подавал мне какие-то таинственные знаки всем лицом.

Обернувшись, я так и замер с рогаликом во рту: это была Тася! Та самая девушка за бильярдным столом, в зеленом платье!

— Гера? А я смотрю и никак понять не могу — ты или не ты! — в одной руке у нее был кий, в другой — мелок, каким смазывают его кончик профессионалы. — А я девочек на дневной сон уложила и сбежала к подружкам!

Тася — и бильярд? С другой стороны — биатлон это глазомер, руки у нее сильные, координация движений — замечательная… И растяжка — тоже.

— Пошли, я тебя познакомлю — это всё наши, северяночки! — она изящным жестом обозначила своих подруг.

— Товарищ Белозор, нехорошо прятать такие сокровища от коллег! — приосанился старый конь Сивоконь. — Непременно представьте меня!

— Таисия, моя соседка — приехала из Мурманска в отпуск к Клавдии Пантелеевне… Юрий Анатольевич Сивоконь, начальник транспортного цеха редакции газеты «Маяк», самый нужный и необходимый специалист…

Они вдвоем рассмеялись, а потом Тася представила нас офицерским женам — в целом все они были молодыми и симпатичными. Понятно, почему моряки, уходя в дальний поход, предпочитали отправлять драгоценных супруг в нашу Дубровицу, а не во всякие Ялты и Сочи! Тут из ухажеров — или идейные бобыли вроде Геры Белозора, или старые ходоки типа Анатольича. Не конкуренция бравым ребятам с кортиками!

Дамочки охотно приняли разухабистого юморного и сыплющего комплиментами водилу в свою компанию, а мы получили пару минут пообщаться наедине.

— В общем, ты полна скрытых талантов, — сказал я, — Еще и на бильярде играешь!

— Я еще и на машинке умею, — улыбнулась в ответ она. — На базе было маловато развлечений — вот мы с девочками как-то в клубе освоили и пристрастились… Даже чемпионат женский проводили!

— Ты выиграла?

— Не-а, перед полуфиналом поехала рожать Аську, — развела руками она. — Такие дела. Слушай, Гера, почему мне перед тобой неловко, что ты меня тут застал?

— Э-э-э-э… Не знаю! Мне, например неловко, что я в рабочее время пью кофе — но есть оправдание. Я уснул на заседании райкома.

— Бедненький! А мне почему?

— Действительно, почему? Развлекаешься без меня? Ну, так ради Бога, что в этом такого? Я тебе не… — чуть-чуть я уберегся, чтобы не сморозить глупость, и вовремя спохватившись вывернулся, — Я тебе не этот, который «к нам едет ревизор». Мне главное чтобы ты была в безопасности, а сейчас у нас шестнадцать тридцать, на дворе светло, и атлетических красавцев, желающих соблазнить тебя, вокруг не наблюдается.

— Кажется, один наблюдается… — сказала она.

— В смысле? — я повелся на удочку и прищурившись, оглядел зал, а потом врубился, что это была месть за «любовницу», — А-а-а-а, какая плохая девочка! Ладно, один-один!

Хитрющая Тася довольно заулыбалась — еще бы, провела меня! Анатольич тревожно глянул на часы и сделал такой жест указательным пальцем, как будто что-то раскручивает — поторапливал.

— Ну, Таисия, желаю вам всех победить и… И увидимся?

— Обязательно! — ее глаза сияли, губы были такими притягательными — и мне дорогого стоило не поцеловать ее при всех.

Вправду жениться, что ли?