Алая заря

Глава двадцать первая, в которой важнее всего — доверие

— И что, вообще никак не узнать?

— Ну ты удумала!

Тимур Андреевич был не в восторге от того, что она так по-дурацки выдала себя своим ученикам. А еще он разозлился и снова назвал ее глупой и безалаберной, узнав, что она не покусала их за это, чтобы тем самым обеспечить себе отсутствие проблем.

Выяснить, есть ли в школе еще вампиры, тоже не представлялось такой уж простой задачей.

— У вампиров только кровь от людской отличается. Если это женщина, можешь и узнать случайно. А если мужчина… ну тут ничего не поможет.

От разговора Соня ощутила опустошающую неудовлетворенность.

— Зачем тебе это знать? — полюбопытствовал Тимур Андреевич.

Соня и сама не понимала толком.

— Может быть, мне было бы проще? — вслух предположила она. — Может, я бы могла… подружиться с кем-то, кто меня поймет?

Тимур Андреевич издал смешок.

— Вампиры не собираются в стаи и по сути своей одиночки. Даже не мечтай.

— Может, это просто вы одиночка!

— Побудешь с тобой одиночкой. Ты сюда почти каждый день приходишь!

— И не врите, что я вам досаждаю.

— Я открываю тебе дверь и приглашаю тебя в дом только потому, что ты приносишь пироги.

Тимур Андреевич оторвался от своего вязания и вдруг с возмущением уставился на Соню.

— Ты не принесла пироги сегодня!..

— Ну да, а вы все равно меня впустили.

Тимур Андреевич что-то еще проворчал для виду, но за порог отправлять, естественно, не стал.

— Лучше бы думала о своих учениках! — наконец выдал он. — Разболтают — и не жить тебе спокойно!

— Я поставлю им пятерки в четверти… — неубедительно стала спорить Соня.

— Наивная.

Соня не отрицала. От волнения и перенапряжения нее сводило каждую мышцу, будто в любой момент тело ожидало опасности: кол в спину, крест на шею и ведро святой воды на голову — и было наготове, чтобы сбежать.

Но девятиклассники присмирели. Причем все, а не только те, что невольно стали свидетелями ее страшных зубов. Может, испугавшийся за себя и за Кристину Дима воспользовался своим авторитетом и попросил всех угомониться, а может, просто в Соне что-то изменилось.

Она перестала краснеть и запинаться, стала вести уроки увереннее и гораздо спокойнее реагировала на малейшие неприятности в виде шалостей и непослушания: просто выставляла детей за дверь и отправляла к завучу. Не чуралась плохих оценок и прямолинейно общалась с учениками, не пытаясь смягчить свои замечания, как раньше, чтобы ненароком не обидеть.

Ей совершенно не нравилось то, каким преподавателем она становилась, но и распыляться на то, что не имело смысла, она заставить себя не могла. Вместе с человеческой жизнью куда-то ушло то, что придавало ей сил поначалу, заставляло упорствовать и не предавать свои принципы. Заставляло любить свою работу, о которой она мечтала всю жизнь.

— Никуда оно не ушло, — хмурился Тимур Андреевич. — И что значит “с человеческой жизнью”? Ты не померла, а всего-то стала бессмертной!

— Всего-то! — передразнила Соня. — Во мне поселилось чудовище, которое думает и иногда говорит за меня! И мысли у него страшные!

— Выдумщица. Это настолько ты себя признавать не хочешь?

— Настолько.

— Рано или поздно признаешь.

— Не хочу.

Тимур Андреевич еще долго распинался про то, что без вдохновения и энтузиазма себя оставлять ни в коем случае нельзя, а Соня кивала, якобы соглашаясь, но отыскать их в работе по-прежнему не могла, с каждым днем как будто теряя даже то, что еще оставалось. Горы тетрадок росли и росли, внеклассная деятельность постепенно становилась в тягость, а в глазах Метелки — Любови Васильевны — которая неустанно организовывала мероприятия для сплочения коллектива, Соня все пыталась найти такое же чудовище, как и в ней самой. Вот только Сонино чудовище лишь отдаляло ее от правильного образа советской активистки, а чудовище Любови Васильевны, если бы оно существовало, точно породило бы маленькую армию послушных и готовых на все слуг. Но их не было. Коллеги частенько ошибались, за спиной беззлобно посмеивались над завучем, звали ее по имени, придуманному учениками, и не всегда охотно шли ей навстречу. Они были обычными людьми: хорошими и по-доброму ленивыми. Соня сомневалась, что завуч — вампир.

Некоторые ученики делали первые успехи, и сердце на них откликалось, но недостаточно сильно. Неудач все-таки было больше. Нехорошо было думать о детях с пренебрежением, но работа грезилась Соне совсем не такой, какой оказалась. О том, чтобы быть и учительницей, и вампиршей одновременно она точно не мечтала. И Тимур Андреевич, слушая ее откровенные признания, мрачнел и говорил, что ее одолевает какой-то противный душевный недуг. Соня ему не верила, потому что была убеждена, что все дело в чудовище.

Тимур Андреевич заставлял ее рисовать почти каждый раз, а она не сопротивлялась, понимая, что он хочет привить ей желание творить. Ему казалось это важным — ну и ладно. Жизнь ее ждала долгая, поэтому часы рисования вовсе не казались ей потерянным временем, которое она могла бы потратить на что-то более важное. Это проверка тетрадей важнее?

В середине ноября Соне отправилась в Горький, чтобы навестить маму и деда, но вместо того, чтобы насладиться воссоединением с любимыми родственниками, оказалась в ловушке из чувства вины. Мама пригласила тетю Веру и Степу, и его страдающий взгляд выжигал в Сонином сердце еще одну дыру.

— Свадьбы пока не будет, — вынуждена была признать она.

“Никогда не будет” осталось неозвученным, но всем вдруг это стало очевидно.

За праздничным, накрытом по случаю ее приезда столом тут же сделалось неуютно.

Дед задумчиво теребил бороду, а мама, разнервничавшись, наваливала всем в тарелки горы еды, шутила и звонко смеялась, чтобы скрасить атмосферу и в то же время от неловкости, потому что выходило плохо. Тетя Вера совсем ничего не говорила.

После ужина Соня отвела Степу в сторону и, не спрашивая разрешения, укусила в руку, обновляя связь. Тимур Андреевич предупреждал, что со временем она истончается, поэтому самым верным способом решить все проблемы был обычный приказ все забыть. Но Соня… Нет. Ее чудовище приняло эгоистичное решение о том, что лишать дорогого ей человека воспоминаний, пусть и болезненных, она точно не будет. Ему нельзя забывать о том, кто она, потому что однажды она может захотеть довериться ему как другу.

Глотков она сделала больше нужного. Второй месяц ее вампирской жизни подходил к концу, и она начала постепенно улавливать чувство голода. Уже скоро… Но на этот раз она была готова.

На днях Кристина поймала ее в коридоре и заставила заглянуть себе в глаза, чего Соня упрямо избегала с Болдинской поездки.

— Давайте я вам помогу?

От такого предложения у нее вмиг пересохло в горле.

— С чего вдруг?

— Считайте это извинением за жвачку на портфеле… — смутилась Кристина.

— Не думаю, что тебе надо извиняться после того, что я сделала. Это мне надо извиняться вообще-то.

— Вы же не нарочно?

— Нет, конечно.

— Ну так и я не в обиде. Я просто подумала, что вам не захотелось бы привязывать к себе кого-то еще. А я-то уже привязана, так что ничего страшного.

Соня решила было рассказать, что их связь, должно быть, уже исчезла, но, немного подумав, согласилась. Это и правда будет легче.

Тимур Андреевич устал поражаться ее глупости, поэтому лишь прикрыл рукой глаза — наверное, чтобы не смотреть на то, как доверчивая Соня опять совершает глупость.

— Вы не хотите, чтобы я была плохим вампиром и настаиваете на важности человеческих взаимоотношений, но при этом не одобряете того, что я кому-то доверяю? — не удивилась Соня. — Так? Я вас правильно поняла?

— Ты хочешь довериться девчонке, чей дядя знает, что она связалась с вампирами. Твой выбор людей, которым стоит доверять, меня очень удручает.

— Меня, знаете ли, тоже. Но я все еще зачем-то прихожу сюда, — отозвалась Соня.

После этого Тимур Андреевич выпил целую кружку самогонки, так что на ответ у него ушло несколько минут.

— Каждый раз надеюсь, что за тем, чтобы меня убить.

— Не дождетесь.

Когда выпал первый снег, Тимур Андреевич подарил ей шарф.

— Это что? Это зачем?

Почему-то Соня искренне была уверена, что он решил обновить свой гардероб и вязал шарф себе, но теперь вдруг все встало на свои места. Шарф-то был красным, а Тимуру Андреевичу вообще-то уже не надо было носить этот цвет. А больше он ни с кем и не общался. Кому еще он мог предназначаться, кроме Сони?

— Какая поразительная ненаблюдательность. Это шарф. Тебе дарю. С днем рождения.

— Сегодня не мой день рождения, — растерянно сказала Соня.

— А мне ж откуда знать, когда там он у тебя.

— Тридцатого ноября.

— Ну, значит совсем скоро. Принимай подарок.

Соня прижала шарф к груди, глядя в тусклые голубые глаза напротив, прикусила губу и сморгнула предательскую слезу.

— Спасибо…

— Нюня, — ласково бросил Тимур Андреевич и ушел за мольбертами.

В тот день он был особенно молчалив, и Соня тоже не спешила задавать свои глупые вопросы и выпытывать подробности его бурной молодости, поэтому Магомаев играл даже тогда, когда Соня покидала его квартиру, завернувшись в новый шарф.

Кристина обещала, что может без проблем ускользнуть из дома поздно вечером, и Соня с неясной тревогой ожидала, что у нее не получится, поэтому в любой момент была готова вернуться к Тимуру Андреевичу.

Но Кристина пришла. В сопровождении Димы и Коли, которые настояли на том, чтобы присутствовать и в случае чего облить Соню святой водой. Последнее неохотно предложила она сама, когда оставила всех посвященных в ее секрет ребят после уроков, чтобы обсудить возможные неприятности. Миша заметно расстроился и угрюмо сказал, что не сможет, потому что иначе некому будет тащить домой пьяное тело отца.

— В этом действии нет ничего интересного, — сказала Соня.

— Это вам так кажется! А я хотел посмотреть.

Соне это было непонятно, но она со смешком щелкнула зубами и пообещала, что покажет все в другой раз.

Другого раза, конечно же, не будет, потому что: как только она наберется смелости, она избавится от ребят: укусит и заставит все забыть.

Завидев их издалека, Соня вдохнула холодный воздух, в котором уже отчетливо ощущалась зима, и поняла, что они одни и что это все-таки не ловушка.

Наслушавшись подозрений недоверчивого Тимура Андреевича она, конечно же, нарисовала себе самый пугающий исход событий: Кристина, с которой ее спустя месяц ничего не связывало, приводит за собой хвост из людей в белых халатах со шприцами, они надевают на Соню крест, хватают ее и увозят в неизвестном направлении, а предавшие ее ученики хохочут ей вслед.

— Не волнуйтесь, — зашептала Кристина, зябко поведя плечами и кутаясь в шубку. — Дядя на работе — очень далеко — и раньше Нового года не приедет. Никто ничего не узнает.

Соня издала неопределенный звук и покосилась на Диму и Колю, которые сверлили ее внимательными взглядами. И ей придется пить кровь, пока они будут стоять у нее над душой? Как отвратительно.

— Отвернитесь.

— Нельзя! — твердо ответил Дима. — Вдруг вы лишнего выпьете?

Соня поморщилась, но настаивать не стала.

Кристина с бесстрашной улыбкой оголила руку и, не раздумывая, протянула ее вперед, и Соня завороженно уставилась на почти светящуюся в ночи кожу. Она не чувствовала сводящего с ума голода, как в прошлый раз, но ее руки задрожали, когда она для удобства обхватила ими запястье Кристины и с предвкушением наклонилась к нему.

Все прошло совершенно обычно.

Успевшая замерзнуть Соня быстро согрелась и отпрянула до того, как Коля подергал ее за шарф, призывая остановиться. Дима подхватил пошатнувшуюся Кристину и воспользовался случаем, чтобы прижать ее к себе поближе. Насколько Соня понимала, горе-романтика она водила за нос и взаимностью ему не отвечала, хотя держала при себе.

— А в прошлый раз больше выпили, — засмеялась она, разглядывая исчезающие ранки. — И было больнее.

— Извини, — пробормотала Соня, облизывая губы.

— Почему раны так быстро заживают? — спросил Коля, тоже не отрывая взгляда от руки Кристины.

— Яд залечивает.

— Так вы ядовитая, Софья Николаевна?

— Не советую проверять, — вытерев рот, рассеянно сказала Соня. — Ты сделал домашнее задание по английскому на завтра?

— Сделал, но не советую его проверять, — заржал Коля, а затем осекся и, прищурившись, напомнил: — У нас же пятерки! Берете свои слова назад?

— Только на эту четверть договаривались.

Парни помрачнели.

— Нечестно.

— Все честно, — улыбнулась Соня.

Долго на морозе стоять было слишком холодно, поэтому она сразу отправила троицу домой, наказав Кристине пить много сладкого чая, чтобы восстановиться.

Оказывается, для утоления вампирского голода крови надо было всего-то ничего. Чтобы убить человека, надо было очень постараться и дотянуть до последнего момента, а в первый раз ее одолел такой ужас, что она даже не поняла, сколько времени пила кровь. Больше, чем сегодня, но, похоже, недостаточно.

И слава Богу.