Алая заря

Глава двадцать шестая о людях плохих и хороших

Было во всем этом что-то сюрреалистическое.

Жуткая картина маслом: непроглядная ночь, освещенная лишь светом фар втиснувшихся между деревьями Жигулей, четверо школьников и двое учителей у свежей могилы с трупом.

Виктор устало воткнул лопату в землю и застыл в напряженной позе, опустив голову. Наверное, разглядывал результат своих трудов. Миша сидел прямо на земле рядом, обняв колени — он тоже копал, но быстро выдохся, и Виктор посадил его отдыхать.

Кристина то сжимала, то разжимала руку Сони, грела в своих ничуть не теплых ладонях и шепотом перебирала утешающие слова, в которых сама нуждалась сильнее.

Дима с Колей сидели рядом и курили, а Соне впервые в жизни было все равно и она не понимала, почему же так разозлилась тогда на Степу, когда они поссорились из-за его сигарет.

Вернуться бы назад на несколько месяцев назад и все переиграть.

Не пойти гулять на площадь, не встретить Тимура Андреевича, не стать бессмертной и способной небрежно свернуть человеку шею и даже не заметить этого…

Коля нарушил молчанием первым. Сплюнув на недокуренную сигарету, он со злостью выдохнул:

— Его найдут. И нас найдут.

— Не найдут, — возразила Кристина, сразу вскинув голову. — Нас не найдут. А его пускай находят.

— Дура ты, Кристинка!

— За словами следи! — рявкнул Дима.

— Да если б она не учудила свою месть паршивую, мы бы сейчас не сидели рядом с вонючим трупом ее дядьки!

— Подраться хочешь?

— Да иди ты знаешь куда! Даже сигаретный дым не может перебить этот запашок. Он на мне теперь на всю жизнь останется! А машину Виктора Ивановича вообще теперь только сжечь остается!

Оттуда Коля вытаскивал труп за подмышки вместе с Димой. Зрелище было преотвратным.

— Тебе кажется.

Коля досадливо цокнул и умолк.

— Простите меня, — шмыгнула носом Кристина.

— Ты думаешь, надо перед нами извиняться? — спросил Миша, подняв голову.

— Софья Николаевна меня никогда не простит.

Глаза Кристины были на мокром месте даже спустя несколько часов. Откуда в ней было столько слез? Даже у Сони их было в разы меньше, хотя Тимур Андреевич называл ее плаксой.

Кристина предала не потому, что хотела избавиться от нее — это и так было ясно. Нет, она надеялась на то, что Соня убьет ее дядю. Нарочно или по неосторожности — не имело значения. Кристина ненавидела дядю всей душой, поэтому своими хрупкими девичьими руками водрузила на плечи Сони ответственность за чужую смерть. У самой бы рука не поднялась.

И у Тимура Андреевича на себя тоже рука не поднималась, только план был куда масштабнее.

Вот это люди собрались вокруг Сони!

Невероятно.

Кристина плакала и хныкала, как ребенок, но Соня чувствовала, что ей стыдно лишь за то, что из-за нее с последствиями имеют дело все, кто оказался поблизости.

Соня оправдала все ожидания, но на душе было так же погано, как и в первую луну. И снова из-за этой девчонки. В первый раз обошлось, но оказывается, что расслабляться было нельзя.

— Софья Николаевна.

Долго упиравшаяся в неровную кору дерева голова вспыхнула неприятной болью, когда Соня повернулась к ней.

— О чем вы думаете?..

Коля, сидевший в нескольких метрах от них, прекратил задумчиво мочалить в пальцах сигарету. Миша и Дима повернулись и в упор уставились на Соню и Кристину. Виктор так и остался неподвижно стоять перед могилой, не оборачиваясь. Но он не мог не услышать их и не прислушаться тоже.

Все внимание было обращено к Соне, а она не знала, что ответить.

Они все ее оправдывали, но может, для успокоения совести ей нужно оправдаться вслух тоже? Им станет легче? А ей? А ей не станет. Это ведь она убила человека, которого они привезли вглубь леса и закопали.

Кровь людей была разной. Она отличалась по многим признакам, но среди них не было какого-то особого приятного привкуса, присущего хорошему человеку, не было и гадостного привкуса у мерзавцев. Наверное, Соня и не различила бы, что именно — кого именно — пьет, но случившееся пару часов назад все еще настолько ярко и четко всплывало перед глазами, накладывалось на реальность вокруг, что ей чудилось, что мерзкую кровь во рту не смыло слюной, что она налипла пленкой на зубы, язык и щеки изнутри, что человек, чей труп теперь лежит под землей, все еще продолжает существовать, только теперь внутри ее тела. Эта никчемная, но все-таки жизнь продлит ее собственное существование. Насколько же это честно и справедливо?

— Я думаю о том, что мне с этим жить намного дольше, чем тебе.

Кристина разревелась пуще прежнего.

— Ну хватит уже слезы лить, — подал голос Виктор. — Что сделано — то сделано. Пусть вас всех успокаивает мысль о том, что убийца и насильник получил свое наказание.

Соня могла возразить, что ее нельзя было так просто убить, поэтому и убийства не могло быть, и что смерти никто не заслуживает в качестве наказания, но не сделала этого, чтобы не оросить здешнюю теперь проклятую землю новой порцией Кристининых слез.

Все равно тут Соню никто не поймет.

Виктор уложил лопаты в багажник и напомнил всем о позднем часе. Ребята понуро поплелись к машине. Их лица в темноте были мрачнее самой ночи.

— Виктор.

Соня остановилась у машины, когда все, потеснившись и забравшись чуть ли не друг на дружку, устроились на заднем сиденье, освободив ей переднее пассажирское.

— Ты же здесь не случайно?

Он не повернулся к ней, и Соня еще раз с горечью убедилась в том, что он не желает теперь смотреть ей в глаза.

— Нет, не случайно.

— Ты все знаешь?

— Да.

— И это не они тебе рассказали?

— Нет, я же видел тебя рядом с Валентином Ивановичем. Я хоть и литератор, но складывать дважды два умею.

Соня обняла себя плечи, ощутив холодную дрожь, которая не имела никакого отношения к погоде.

— Я имела в виду…

— И это я тоже знаю.

Ребята на заднем сиденье смотрели на них через заднее стекло и наверняка навострили уши, ожидая следующего вопроса.

— Потому что ты вампир?

Виктор фыркнул, покачал головой и наконец обернулся.

Он выглядел уставшим, но в глаза Соне посмотрел без неприязни, разочарования и страха.

— Я слышал разговорчики и слухи про вампиров в нашей школе. И нет. Я не вампир.

— Мы на вас ставили тоже, — приоткрыл заднюю дверь Миша.

— А вот Маша из столовой — да.

В машине шумно завозились.

— Да ну? — раздался приглушенный голос Коли. — Не похожа.

— Софья Николаевна, что ли, похожа? — сказал Дима.

— Виктор Иваныч, точно не Метелка? — с сомнением уточнил Миша. — Мы на нее больше всех думали.

— Не Метелка.

— Откуда ты все знаешь тогда? — спросила Соня. — И почему Маша мне ничего…

— С работниками пищеблока нужно дружить, тогда они поведают тебе свои тайны.

Виктор распахнул переднюю дверь для Сони и кивнул, призывая садиться.

— Она вот так просто взяла и рассказала тебе?

— Она вот так просто предложила мне бесплатную пиццу в обмен на стакан моей крови в прошлом году. Я тоже был голодным, поэтому согласился.

— А про меня ты как узнал?

— Она и рассказала. Где-то в ноябре.

— А она откуда… Ох. Я думала, что тоже с ней подружилась, — погрустнела Соня еще больше.

— Тебе будет о чем поговорить с ней при встрече, не так ли? — сказал Виктор, захлопывая свою дверь и поворачивая ключ зажигания.

— Видимо, да…

Виктор развез ребят домой по очереди, и когда настала очередь Сони, она назвала просто улицу, без дома.

— После того, как мы закопали труп убитого тобой человека, ты не доверяешь мне свой адрес, — невесело усмехнулся он. — Я огорчен.

Соня поморщилась и сглотнула поднявшуюся вдруг тошноту.

— Я не домой. Мне нужно поговорить… С тем, чей адрес я называть права не имею.

Виктор ответил ей спустя восемь минут, когда остановился на нужной улице прямо под фонарем.

— Этот человек тебя сделал вампиром? — спросил он.

— Да.

— Ты ненавидела его за это?

Соня не рассчитывала на разговор по душами с Виктором, но дать ответ она могла, не чувствуя в душе никаких препятствий.

Он и впрямь закопал труп убитого ею человека — какие уж теперь секреты?

— Ненавидела. Там есть много чего, за что можно ненавидеть.

— Но ты идешь к нему сейчас, — непонимающе нахмурился Виктор. — За советом?

Соня издала неопределенный звук: скорее да, чем нет.

— Значит простила?

— Да. Кажется, простила.

— Ты хорошая, Соня.

— Нет.

— Да. Не делай из себя чудовище. У тебя доброе сердце.

— И острые зубы.

— Ты приноровилась жить с острыми зубами.

— Да, потому что научилась вонзать их в руки знакомых людей. И пока что все живы. Мертвы только плохие люди, хотя и они… он не должен был погибать от моей руки. И я не могу обещать, что так будет всегда. Ни себе. Ни тебе. Может быть, однажды и ты протянешь мне руку помощи, а я откушу ее и выпью тебя до последней капли?

Виктор нисколько не испугался угрозы и засмеялся.

— Надеюсь, что окажусь достаточно вкусным для тебя.

Соня вспыхнула.

— Какой же ты дурак.

— Я просто верю в то, что ты справишься.

— Наивный дурак.

— Может, и дурак, — согласился Виктор. — Поздно уже бояться.

Соня захотела спросить почему, но из ее приоткрытого рта вылетел только воздух, а новый вдох сделать уже не получилось.

Виктор посмотрел на нее таким взглядом, что у нее не осталось совершенно никаких сомнений в том, что он не разочаровался в ней. Он был бесповоротно в нее влюблен. Он был и раньше, но настолько явно и открыто этого еще не показывал, и у Сони всегда были маневры для отступления. Пока не знаешь наверняка — проще.

А теперь вот — наверняка.

До чего странно. Она убила человека, а он помог ей закопать труп…

Соня рассмеялась и заплакала одновременно, а Виктор, вдруг растерявшись, нерешительно протянул к ней руку и коснулся ее ладони, как будто бы говоря: я тут, если надо. Она не шелохнулась и не убрала свою руку, а затем, бросив на него короткий взгляд, она перевернула ладонь и сжала его пальцы, тем самым отвечая: да, видимо, сейчас — надо.

— Спасибо.

Свет в окнах Тимурах Андреевича, когда она подходила к его дому, горел. Он горел для нее в любое время.

В такой поздний час он никогда не спал, потому что за кучу десятилетий привык к ночном образу жизни. Он впустил Соню без вопросов и даже без привычного ворчания. Каким-то неведомым образом ему почти всегда удавалось угадать ее настроение, словно он читал ее мысли.

— Это все-таки случилось, — пробормотала Соня, когда Тимур Андреевич принес ей горячий чай.

— Этого трудно избежать.

Она свернулась в клубок на старом, но уже родном и не кажущемся убогим диване, закрыла лицо руками и глухо произнесла:

— Он был плохим человеком.

— Я тоже плохой человек.

— Нет, вы… просто нехороший. Но не плохой. Это не одно и то же. Вы же сами говорили, что муки совести очищают и искупают грехи. Искупили уже все за столько-то лет.

— Тогда и этот плохой человек их мог бы искупить?

— У него бы не было столько времени, сколько было у вас. И столько совести у него не было.

Тимур Андреевич грустно улыбнулся.

— Ничто не способно искупить грехи в полной мере так, как это может сделать смерть. Если зло однажды проросло в человеке, засыпать его можно только землей. И тогда оно прорастет безобидной травой на могиле.

— Зло есть в каждом.

— Именно. Поэтому каждого однажды положат в гроб и засыплют землей. Кого-то раньше, кого-то позже. Смерть — естественный конец.

— Вы все это говорите только потому, что устали жить, и снова пытаетесь меня убедить закончить ваши страдания, — пробурчала Соня.

— Да, — легко согласился Тимур Андреевич. — И еще я так говорю, потому что тебе нужно услышать сейчас это, а не мои проповеди о Боге и о том, как плохо убивать людей.

— Это не очистит мою совесть. По-вашему, получается, что только смерть избавит меня от ее мук.

— Софья, живи дальше и учись на своих ошибках. Смерть нужна для более тяжких грузов. Таких, какие уже нести невозможно на своих плечах.

— Убийство — это тяжкое преступление.

— Считай, что избавила мир от зла, которое этот человек мог сделать другим.

Соне одновременно и нравилось, и не нравилось это утверждение.

— Я не имела право вершить такой суд! — воскликнула она.

— А кто имеет такое право?

— Ваш Бог? — неуверенно проговорила Соня.

— Мой?

Она заерзала на диване, принимая сидячее положение, и потянулась к чаю.

— Я уже ничего не знаю и не понимаю.

— Нельзя знать и понимать все на свете, — сказал Тимур Андреевич. — И никто и никогда не скажет тебе, что есть истина. А кто осмелится — тот неразумный дурак. Ты можешь прийти к Богу, а можешь и не прийти. Обрести успокоение в том, что именно он твоими руками вершит правосудие над злом, а можешь взять свою жить под контроль и решать сама, как тебе жить, кого пощадить, а кого казнить.

— Если я решусь взять жизнь под контроль, то с такой силой рано или поздно сойду с ума.

— Может быть. С такой силой очень легко потерять из виду ориентиры. Потому мне и нужна была вера. Чтобы не обезуметь окончательно. Чтобы найти свет, когда все другие огни погасли. А потом я подумал: почему бы не переложить ответственность со своих плеч на чужие? — Тимур Андреевич вздохнул и отвернулся к окну. — Почему бы не переложить ответственность за свою смерть на плечи невинной девушки, волей случая попавшейся мне на пути?

— Потому что вы трус и слабак, — ответила Соня.

— Да. Но не только лишь по этой причине. Я нашел свет в жизни, которая только начинается. Старое должно умирать, а не гнить. Новое должно обретать силу, процветать, зажигать новые огни и стремиться к ним. Все новое не может работать без перебоев. Ошибки нужны и важны.

— Я понимаю, о чем вы говорите. Но не такую же силу!

— Уж какая есть. Не жалуйся. Она твоя, и ты вольна делать с ней все, что пожелаешь. Воспользуйся бессмертием и сделай ее полезной. Ты можешь стать сама себе маяком и рано или поздно окружишь себя множеством огней и засияешь еще ярче. А можешь, как и я, сетовать на безжалостного к нежити Бога за то, что он обрек нас на бесконечные страдания с одним лишь ему ведомым умыслом. Может, как раз для того, чтобы иногда убивать нашими руками неугодных ему грешников.

Соня отпила немного чая и его тепло пронеслось по всему телу, принося долгожданный покой.

Она подумала о том, что произошло с ней в последние месяцы. Она стала учительницей, обратилась в вампира и в попытках справиться с этой ношей успела разочароваться работой и снова ею очароваться, разлюбила детей и снова их полюбила. В разное время она чувствовала себя одинокой, недостойной и приносящей только вред. Но также она чувствовала вдохновение и восторг, желание не двигаться, но мчаться вперед. Она подружилась с коллегами и нашла тех, кому доверила свой секрет. О ней позаботились, ее защищали, а она защищала в ответ. Ее подводили, но и она подводила.

Все это… Обычная жизнь, не считая приобретенной привычки кусаться и употреблять экзотический напиток раз в месяц и от случая к случаю.

Ох, и убийство частью жизни нормального человека тоже, разумеется, не было.

Важные и нужные ошибки, значит…

И тем не менее она могла жить нормально.

Соня пока еще не была готова стать самостоятельным маяком, способным осветить горизонты, но чужой свет был к ней куда ближе, чем она думала. И она будет греться в его лучах столько, сколько сможет.

— Кто будет мне все это рассказывать, если я сделаю то, что вы просите? — тихо спросила Соня, прерывая уютное молчание.

— Ты не одна, — просто ответил Тимур Андреевич.

И правда…

Через неделю Соня притащила к нему домой самого пухлого и симпатичного котенка, родившегося у одной из кошек, которых она кормила несколько месяцев. Он был черным, самым бешеным, непутевым среди помета и уже осознанно царапал хватавшие его руки, и Соня подумала, что Тимур Андреевич обязательно найдет с ним общий язык.

Тимур Андреевич ругался и грозился взять за шкирку и котенка, и Соню и выпнуть их обоих из подъезда, чтобы летели далеко, долго и красиво.

Но подарок принял. Вместе с нелегко давшимся обещанием упокоить его душу, когда погаснет последний огонек, надоест Муслим Магомаев и когда Соня научится рисовать дерево.