Александр Васильевич Колчак

Сергей Владимирович Дроков Александр Васильевич Колчак

До недавнего времени лидеры белого движения в работах советских историков изображались схематически, с единственной характеристикой — контрреволюционеры… В полной мере относится это и к адмиралу А. В. Колчаку (1874 — 1920 гг). Справочные издания, касаясь его биографии, лишь отмечают, что он был не только "Верховным правителем" России в 1918 — 1920 гг., но и гидрологом во время полярных экспедиций 1900 — 1903 и 1908 — 1911 гг., а также участником русско-японской и первой мировой войн[1]. В свое время изданием протоколов заседаний Чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака была предпринята попытка осветить "историю не только самой колчаковщины в показаниях ее верховного главы, но и автобиографию самого Колчака, чтобы полнее обрисовать этого "руководителя" контрреволюционного наступления на молодую Советскую республику"[2]. Однако впоследствии данная тема получила у нас развитие лишь в аспекте, анализирующем режим колчаковщины[3], без развернутой характеристики деятельности ее "главного героя", особенно в дореволюционное время. Только в примечаниях к воспоминаниям гражданской жены Колчака А. В. Тимиревой-Книпер приведено достаточно полное описание этого периода[4].

Род Колчаков имел давнюю историю. По мнению сына адмирала Ростислава Александровича (1910 — 1965 гг.), семейные корни восходят к Илиас-паше Колчаку. Этот принявший мусульманство серб стал начальником Хотинской крепости, затем визирем султана, а после падения крепости в очередной русско - турецкой войне оказался в 1739 г. с одним из сыновей в России как военнопленный. В отечественной печати фамилия Колчак впервые упомянута М. В. Ломоносовым в оде царице Анне Иоанновне на взятие Хотина[5]. Вероятно предположение, что слово "колчак" означает "рукавица" (от турецкого "кол" — рука). Но "что во всяком случае верно, это то, что семья и отца, и матери адмирала были из казаков — семья отца из Бугского казачьего войска, а матери — Донского"[6].

В метрической книге Троицкой церкви села Александровского, Петербурского уезда под N 50 записано: "Морской Артиллерии у Штабс-Капитана Василия Иванова Колчак и законной жены его Ольги Ильиной, обоих Православных и первобрачных, сын Александр, родился четвертого Ноября, и крещен пятнадцатого Декабря тысяча восемьсот семьдесят четвертого года"[7]. Ольга Ильинична, в девичестве Посохова (1855 — 1894 гг.), — из дворян Херсонской губ., уроженка Одессы.

"Она, по словам моей матери, была "красивая казачка", спокойная, тихая, добрая и строгая. Воспитывалась она в Одесском институте и была очень набожна… Александр Васильевич ее очень любил и на всю жизнь сохранил память о долгих вечернях, на которые он ходил мальчиком со своей матерью в церковь, где-то далеко от мрачного Обуховского завода, вблизи которого они жили по службе отца"[8].

Штабс-капитан тоже родился в Одессе, в 1837 г., был воспитанником Ришельевской гимназии, человек сдержанный, большой франкофил. Службу начал в 1855 г. юнкером, затем стал прапорщиком морской артиллерии, во время Крымской войны при обороне Севастополя состоял помощником батарейного командира на Малаховом кургане. "За сожжение огнем гласисной батареи 4-го августа фашин и туров во французской траншее награжден Знаком отличия Военного ордена. В бою на Малаховом кургане 27-го августа контужен в плечо, ранен в руку и взят в плен". По возвращении из плена (на Принцевых островах) кончил двухгодичные курсы в Институте корпуса горных инженеров и командирован на уральские горные заводы. В 1863 г. назначен на Обуховский сталелитейный завод в Петербурге членом комиссии морских артиллерийских приемщиков орудий и снарядов. В 1893 г. произведен в генерал-майоры и вышел в отставку[9]. Затем до 1899 г. работал на Обуховском заводе заведующим сталепудлинговой мастерской. Был автором ряда специальных работ ("О сталелитейном производстве", "Пудлинговая сталь и ее применение в сталелитейном производстве", "История Обуховского сталелитейного завода в связи с прогрессом артиллерийской техники"), публикаций в "Морском сборнике" и воспоминаний[10].

"Моя семья, — рассказывал на допросе в феврале 1920 г. А. В. Колчак, — была чисто военного характера и военного направления. Я вырос в чисто военной семье. Братья моего отца были моряками. Один из них служил на Дальнем Востоке, а другой был морской артиллерист и много плавал. Вырос я под влиянием чисто военной обстановки и военной среды"[11]. Кроме Александра у Колчаков была дочь Екатерина (1875 г. рожд.). До поступления в 6-ю Петербургскую классическую гимназию, где он проучился до 3 класса, Александр получил хорошее домашнее образование. В 1888 г. он перевелся в Морской кадетский корпус. Много читал. В письме своей жене Софье Федоровне (в девичестве Омирова, 1876 — 1956 гг.), вывезшей за границу в апреле 1919 г. сына Ростислава, адмирал просил "положить в основание его воспитания историю великих людей, так как примеры их есть единственное средство развить в ребенке те наклонности и качества, которые необходимы для службы"[12].

В юности Колчак пользовался авторитетом у товарищей, которые часто говорили: "Колчак все знает. Спросим у него". До окончания корпуса он оставался в числе первых его воспитанников, в 1893 г. был назначен фельдфебелем младшей роты. Будущий управляющий морским министерством "Верховного правителя" М. И. Смирнов вспоминал: "Здесь (в кадетском корпусе. — С. Д.) я впервые с ним познакомился, будучи воспитанником младшей роты. Колчак, молодой человек, невысокого роста, со сосредоточенным взглядом живых и выразительных глаз, глубоким грудным голосом, образностью прекрасной русской речи, серьезностью мыслей и поступков внушал нам, мальчикам, глубокое к себе уважение. Мы чувствовали в нем моральную силу, которой невозможно не повиноваться, чувствовали, что это тот человек, за которым надо беспрекословно следовать. Ни один офицер - воспитатель, ни один преподаватель корпуса не внушал нам такого чувства превосходства, как гардемарин Колчак"[13].

В ученические годы Александр увлекался военной историей и точными науками. Частые посещения Обуховского завода дали ему технико-практические знания по артиллерийскому и минному делу. Отец познакомил его с британским заводчиком У. Дж. Армстронгом, который предлагал ему продолжить обучение на английских заводах. Но у юноши возобладало желание служить на флоте. Когда весной 1894 г. он как фельдфебель принимал участие в обсуждении результатов выпуска, то отказался от предложенного ему первого места, потому что считал более достойным своего товарища, и был выпущен из корпуса вторым, получив денежную премию им. П. И. Рикорда, а осенью был произведен в мичманы.

В 1895 г. Колчак стал помощником вахтенного начальника на броненосце "Рюрик". Во Владивостоке перешел вахтенным начальником на "Крейсер", на котором с 1896 до 1899 г. плавал в Тихом океане. "Это было первое мое большое плавание, — рассказывал он позднее, — …Главная задача была чисто строевая на корабле, но, кроме того, я специально работал по океанографии и гидрологии. С этого времени я начал заниматься научными работами. Я готовился к южно-полярной экспедиции, но занимался этим в свободное время; писал записки, изучал южно-полярные страны. У меня была мечта найти Южный полюс; но я так и не попал в плавание на южный океан"[14].

Тогда же он увлекся восточной философией, особенно учением секты Дзэн, проповедующей аскетизм и пренебрежение к быту, пытался самостоятельно освоить китайский язык. Позднее Колчак собирал клинки работы японских мастеров. В Токио он подолгу бродил в отдаленных кварталах, надеясь найти клинок Майошин (самураи, когда им приходилось прибегать к харакири, старались проделать его оружием именно этого мастера), и гордился подарком японского полковника в 1918 г. — клинком одного из учеников мастера: "Когда мне становится очень тяжело, я достаю этот клинок, сажусь к камину, выключаю освещение и при свете горящего угля смотрю на него… Какие-то тени появляются, исчезают на поверхности клинка, который точно оживает какой-то внутренней в нем скрытой силой — быть может, действительно частью живой души воина"[15].

Адмирал Г. Ф. Цывинский, принимая командование над "Крейсером" в 1897 г., писал: "На крейсер было прислано с эскадры 100 человек лучших здоровых и грамотных матросов для подготовки в унтер-офицеры. Они были разделены на 4 вахты и в каждую вахту назначен офицер, он же и учитель своей вахты… Одним из вахтенных учителей был мичман А. В. Колчак. Это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер, обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских флотов и морских сражений. Служил на крейсере младшим штурманом до возвращения в Кронштадт в 1899 году"[16]. В 1898 г. Колчак был произведен в лейтенанты. Итогом того плавания явились опубликованные им "Наблюдения над поверхностными температурами и удельными весами морской воды, произведенные на крейсерах "Рюрик" и "Крейсер" с мая 1897 г. по март 1898 г."[17], в которых уточнялись методы наблюдений и выверялась правильность карт холодных течений у берегов Кореи.

После плавания на военных кораблях Колчак несколько разочаровался в военной службе: "Еще во время пребывания в Тихом океане я подумывал о выходе из военного флота и о службе на коммерческих судах. Тем не менее я всегда был военным моряком". В 1899 г. он возвратился в Петербург и попытался поступить к адмиралу С. О. Макарову на "Ермак", который должен был уйти через несколько дней в Ледовитый океан, ради чего Колчак хотел даже выйти в отставку, но не успел и попал на внутреннее плавание на "Князе Пожарском" — "худшее, что только я мог представить"[18]. Узнав о готовящейся Русской полярной экспедиции под начальством барона Э. В. Толля, он обратился к акад. Ф. Б. Шмидту, чтобы узнать, есть ли возможность принять участие в экспедиции. Тот "ничего не мог сообщить определенно, надо было ждать барона; убедившись, насколько неприятно и трудно кого-либо просить о чем-нибудь, я принял меры к тому, чтобы уйти в Тихий океан, и подал рапорт о переводе в Сибирский экипаж".

Известия об англо-бурской войне Колчак воспринял с горячностью: "Я думаю, что каждый мужчина, слыша и читая о таком деле, должен был испытывать хотя бы смутное и слабое желание в нем участвовать"[19], но получил приглашение принять участие в Русской полярной экспедиции, в должности второго магнитолога с занятиями и гидрологией. Чтобы подготовиться к возложенным на него обязанностям, Колчак был назначен в Главную физическую обсерваторию в Петербурге и Павловскую магнитную обсерваторию, затем уехал в Норвегию для изучения новых методов магнетизма и гидрологии. Там он встречался с Ф. Нансеном, чтобы "воспользоваться его советами по снаряжению и работам по части гидрологии"[20]. Наконец, летом 1900 г. на судне "Заря" Русская полярная экспедиция отправилась в плавание. "На следующий день я сделал свою 1-ю гидрологическую станцию", — записал в экспедиционном дневнике Колчак[21].

О работе гидролога Колчака можно судить по отчетам в "Известиях" Академии наук. Он сообщал о произведенных наблюдениях над температурами и удельными весами поверхностного слоя морской воды, о глубоководных работах, о форме, состоянии, толщине льда и участвовал в сборе ископаемых останков млекопитающих[22]. В 1901 г. Толль и Колчак совершили экспедицию на п-ов Челюскина. Пройдя за 41 день 500 верст в сильную пургу, лейтенант вел маршрутную съемку и магнитные наблюдения. В 1902 г. санная экспедиция, в которую входили Толль с астрономом и якутами - промышленниками, отправилась к мысу Высокому о-ва Новая Сибирь, имея цель достигнуть о-в Беннетта, и пропала. Академия наук разработала два плана ее спасения. Один из них взялся выполнить Колчак.

В январе 1903 г. ему вручили официальное приглашение принять командование спасательной шлюпочной экспедицией, и он отправляется в Мезень, чтобы нанять там матросов, и на вельботе выходит на поиски, проведя 42 дня в тяжелейших условиях. При переходе по льду в заливе Чернышева он едва не утонул, провалившись в трещину. По возвращении спасательная экспедиция привезла документы и геологические коллекции Толля вместе с вестью о его гибели. В черновиках переписки и дневника содержится конспект сообщения Колчака "О современном положении Русской полярной экспедиции. Чтение в Иркутском географическом обществе (21) февраля 1903 г."

За полярное путешествие Колчак в 1903 г. был награжден орденом св. Владимира IV степени, а за "выдающийся и сопряженный с трудом и опасностью географический подвиг" представлен в 1905 г. Русским географическим обществом к большой Константиновской золотой медали — награде, которой ранее удостаивались Н. А. Норденшельд и Ф. Нансен, в феврале 1906 г. избран в действительные члены этого общества[23]. По итогам спасательной экспедиции Колчак составил "Предварительный отчет начальника экспедиции на землю Беннетт для оказания помощи барону Толлю" и опубликовал статью "Последняя экспедиция на остров Беннетт, снаряженная Академией наук для поисков барона Толля". Один из островов Карского моря был назван в честь лейтенанта Колчака; но в конце 30-х годов этот остров был переименован в память о матросе яхты "Заря" Расторгуеве, принимавшем участие в экспедиции Толля. Однако поныне островок в архипелаге Литке и мыс на о-ве Беннетта носят имя жены Колчака — Софьи. Лишь в 1926 г. комиссия по изучению Якутской АССР в материалах по изучению земного магнетизма в Якутии опубликовала результаты ежечасных наблюдений над магнитным склонением во время зимовок, а также абсолютные магнитные определения за 1900 — 1902 гг., произведенные Колчаком и Ф. Г. Зебергом[24].

Начало русско-японской войны застало Колчака в Якутске. В срочной телеграмме в Академию наук 28 января 1904 г. он просит разрешения выехать в эскадру Тихого океана и получает согласие. В марте он вступил в брак с Омировой[25], сдал дела экспедиции своему помощнику П. В. Оленину, выехал в Порт-Артур и вскоре явился к командующему флотом Тихого океана вице-адмиралу С. О. Макарову. Лейтенант был назначен вахтенным начальником на крейсер "Аскольд", в апреле переведен на минный транспорт "Амур", а затем стал командиром эсминца "Сердитый"[26], который совершил ряд смелых атак на японскую эскадру. Под командованием Колчака была поставлена к югу от устья Амура минная банка, на которой подорвался японский крейсер "Такасаго".

В воспоминаниях контр-адмирала С. Н. Тимирева говорится о плане экспедиции для прорыва блокады Порт-Артура с моря и активизации действий против японских транспортов в Желтом море и на Тихом океане. В разработке плана участвовал и Колчак. Сменивший погибшего Макарова адмирал В. К. Витгефт отменил реализацию плана. В ноябре 1904 г. Колчак был назначен командиром 120-мм и 47-мм батарей на северо-восточном крыле крепости Порт-Артур с прикомандированием на довольствие к броненосцу "Ретвизан"[27]. Для поджога японских укреплений Колчак попытался использовать керосиновые гранаты, но безрезультатно. С 3 по 21 декабря 1904 г. он вел дневник. Есть в нем и такая запись: "У нас много новых заболеваний цингой среди команды, и число цинготных теперь не менее 30 %. Люди постоянно простужаются, не имея теплого платья, едят одну… живут черт знает в каких-то землянках — понятно и заболевают цингой".

А вот описание дня капитуляции Порт-Артура: "Редко кое-где слышались отдельные ружейные выстрелы или отдельные удары взрывов; Порт и город скрывались в густом тумане и дыме горевших судов. Получено вторичное приказание ни под каким видом не открывать первыми огня — очевидно, японцы получили такое же приказание… После полдня мертвая тишина — первый раз за время осады Артура… Объявлено перемирие по случаю переговоров о капитуляции крепости. Около 10 ч. утра "Севастополь" показался перед входом во внутренний рейд — и стал тонуть, через 5 минут он исчез под водой. Суда взорвали… Вечером известили нас, что крепость сдалась, и получили приказание ничего более не взрывать и не портить… Флот не существует — все разрушено и уничтожено; вход в Гавань прегражден затопленными мелкими судами, кранами и землечерпательными машинами; 4 миноносца ушли ночью в Чифу, кажется с 2 минными катерами"[28].

Раненый, с тяжелой формой суставного ревматизма Колчак оказался в плену у японцев. В Нагасаки японское правительство предложило больным и раненым пленным пользоваться лечебными учреждениями Японии или же через США возвратиться домой. В апреле 1905 г. Колчак вернулся в Петербург. За службу на "Сердитом" в ноябре 1904 г. он был награжден орденом св. Анны IV степени с надписью "За храбрость"; в декабре 1905 г. по возвращении из плена — золотой саблей с надписью "За храбрость" и орденом св. Станислава II степени с мечами за отличие под Порт-Артуром; в 1906 г. получил серебряную медаль "Памяти русско-японской войны", в 1914 г. — нагрудный знак для защитников Порт - Артура[29].

После лечения на водах Колчак смог вернуться в распоряжение Академии наук только осенью 1905 года. До января 1906 г. он занимался обработкой материалов полярной экспедиции, составив краткое описание яхты "Заря"[30]. В том же году с группой других морских офицеров он образовал военно-морской кружок для изучения опыта прошедшей войны и сразу же выступил там с докладом "О постановке мин заграждения с миноносцев"[31], в котором выдвинул идею использования автоматической мины в качестве орудия нападения. Когда было образовано Управление Морского Генштаба, Колчак занял в нем должность начальника сначала — статистического отдела, затем — отдела по разработке стратегических идей защиты Балтики. Доклад Колчака "Дифференциация морской силы" был взят за основу при разработке Генштабом новых типов судов[32].

В 1907 г. перевел с французского статью М. Лобефа "Настоящее и будущее подводного плавания". В военно-морском кружке он прочел доклад "Какой нужен России флот"[33], в котором писал: "России нужна реальная морская сила, на которой могла бы быть основана неприкосновенность ее морских границ и на которую могла бы опереться независимая политика, достойная великой державы, то есть такая политика, которая в необходимом случае получает подтверждение в виде успешной войны. Эта реальная сила лежит в линейном флоте и только в нем, по крайней мере в настоящее время мы не можем говорить о чем-либо другом. Если России суждено играть роль великой державы — она будет иметь линейный флот как непременное условие этого положения". Тему влияния войн на развитие судостроения Колчак разрабатывал и в статье "Современные линейные корабли", не бросает он заниматься и гидрологией, публикуя перевод "таблицы точек замерзания морской воды Мартина Кнудсена"[34].

В 1907 г. морское ведомство затребовало крупную сумму на постройку четырех дредноутов для Балтики. Задача добиться правительственного ассигнования была поставлена перед Колчаком, принимавшим участие в заседаниях III Государственной думы в качестве эксперта по военно-морским вопросам. "Трудно было найти более блестящего защитника столь неблагодарной задачи", — вспоминал член Думы от Харьковской губернии Н. В. Савич[35]. Комиссия по обороне решила, что средства на постройку современного броненосного флота будут даны лишь после реформы морского ведомства. Колчак проиграл сражение в Думе, о чем в автобиографии писал: "Политическая борьба между Государственной думой и Морским министерством, тем не менее, затягивала решение вопроса о начале исполнения судостроительной программы, и в 1908 г. я пришел к убеждению, что поставить этот вопрос в реальные формы быстро и энергичной деятельностью — невозможно"[36]. И он переключился на лекционную работу в Морской академии.

Вскоре к нему обратился начальник Главного гидрографического управления А. И. Вилькицкий с предложением организовать экспедицию для исследования пути из Атлантического океана в Ледовитый вдоль берегов Сибири. Совместно со своим спутником по Русской полярной экспедиции на "Заре" Ф. А. Матисеном Колчак составил докладную записку и сметы. По чертежам корабельного инженера Р. А. Матросова при участии Матисена и Колчака на Невском судостроительном заводе были заложены ледоколы "Таймыр" и "Хатанга" (переименованный в "Вайгач"). В апреле 1909 г. Колчак выступил с докладом "Северо-восточный проход от устья реки Енисея до Берингова пролива"[37] в Обществе изучения Сибири и улучшения ее быта. Участник Шпицбергенской экспедиции акад. Ф. Н. Чернышев отметил тогда, что даже "норвежцы не решаются делать такие отважные путешествия, как А. В. Колчак". В 1909 г. увидела свет самая крупная научная работа Колчака "Лед Карского и Сибирского морей", в основу которой были положены наблюдения, сделанные во время экспедиции Толля. В 1928 г. Американское географическое общество переводит и включает в сборник "Проблемы полярных исследований" XI главу этой книги[38].

А осенью 1909 г. экспедиция Северного Ледовитого океана, чьи суда были причислены к транспортам военного флота, вышла из Кронштадта во Владивосток. Плавание вокруг Европы и Азии закончилось летом 1910 года. И на "Таймыре", и на "Вайгаче" обнаружились конструктивные недостатки. Около трех месяцев суда ремонтировались в Гавре. Вместо Матисена на "Таймыр" был назначен новый командир. Колчак занимался во время плавания гидрологией и картографическими исследованиями. Осенью 1910 г. он был отозван из Владивостока в Петербург для продолжения судостроительной программы[39] и до весны 1912 г. занимался в Морском генштабе ее детализацией. В марте 1911 г. он выступал в III Думе по поводу расходов морского министерства[40], ходатайствуя об их увеличении.

В январе 1912 г. Колчак представил записку о реорганизации Морского генштаба и эту же тему разработал в книге "Служба Генерального штаба: сообщения на дополнительном курсе Военно-морского отдела Николаевской морской академии, 1911–1912 гг.", где, основываясь на опыте русско-японской войны, требовал ликвидации слишком большого количества параллельных и не подчиненных друг другу учреждений, а также введения единовластия начальника-командующего. В дальнейшем Колчак стремился провести эту идею в жизнь на всех постах, которые занимал. Понятие "всеобщего блага" для него не имело, как он отмечал, практического значения, а война — это "одно из неизменных проявлений общественной жизни… Подчиняясь, как таковая, законам и нормам, которые управляют сознанием, жизнью и развитием общества, война является одной из наиболее частых форм человеческой деятельности, в которой агенты разрушения и уничтожения переплетаются и сливаются с агентами творчества и развития, с прогрессом, культурой и цивилизацией"[41].

В 1912 г. командующий морскими силами Балтийского моря адмирал Н. О. Эссен предложил Колчаку поступить на действующий флот, и в апреле он был назначен командиром эсминца "Уссуриец", а через год перешел на посыльное судно Эссена — миноносец "Пограничник", с назначением флаг-капитаном оперативной части штаба командующего. В декабре 1913 г. он был произведен за отличие в капитаны I ранга. Когда началась первая мировая война, Колчак оказался вторым (вслед за В. Е. Гревеницем), кто составил диспозицию операций военного времени на Балтике[42]. Он практически руководил боевыми действиями флота. В феврале 1915 г., командуя четырьмя миноносцами, расставил у Данцига около 200 мин. На них подорвались 4 германских крейсера, 8 миноносцев и И транспортов, после чего командующий германским Балтфлотом принц Генрих Прусский приказал своим кораблям не выходить в открытое море, "пока не будут организованы средства для борьбы с русскими минами"[43].

Летом 1915 г. Колчак явился инициатором ввода в Рижский залив линкора "Слава" для постановки мин вдоль занятого немцами побережья, что препятствовало проходу и транспортов, и подлодок. В результате германская армия, наступавшая на Ригу, осталась без поддержки флота. Осенью 1915 г. Колчак был назначен временно командиром минной дивизии (друзьям он говорил, что это — венец его желаний) и провел ряд совместных операций с сухопутной армией генерала Д. Р. Радко-Дмитриева, не имевшей достаточно артиллерии, отбив наступление противника при Кеммерне. Колчак осуществил тогда на практике разработанную им тактику морского десанта. Впоследствии постановлением Совета министров колчаковского правительства N 75 от 10 января 1919 г. был образован с опорой на опыт 1915 г. корпус офицеров морских стрелков, чтобы "нести службу в Морских Стрелковых Бригадах, на судах флота, на судах речных боевых флотилий и в морских крепостях и военных постах"[44].

За успешные нападения на караваны германских торговых судов, следовавших с рудой из Швеции в Германию, Колчак был представлен к ордену св. Георгия IV степени, а в июне 1916 г. произведен в контр-адмиралы и вскоре назначен командующим Черноморским флотом с производством в вице-адмиралы. Колчак говорил тогда, что "ему особенно тяжело и больно покидать Балтику в такое серьезное и ответственное время, когда на Северном фронте идет наступление, тем более, что новая его служба представляется ему совершенно чуждой и слишком трудной вследствие полного его незнакомства с боевой обстановкой на Черном море"[45].

По приезде в Севастополь Колчак сразу отправился на корабль и, выйдя в море, завязал бой с крейсером "Бреслау", который в сумерках спасся бегством. В письме морскому министру от 8 августа 1916 г. он докладывал о результатах месячного пребывания в должности командующего флотом: "С первых дней… я принялся за приведение в порядок дел по минам заграждения, имея в виду постановку заграждения у Босфора… Делу этому в Черном море, видимо, не придавали серьезного значения… 10 дней тренировки и переборки мин наладили это дело, и новыми миноносцами была выполнена задача постановки заграждения в непосредственной близости Босфорских укреплений"[46]. С середины ноября 1916 г. и до конца командования Колчаком Черноморским флотом там было поставлено более 5 тыс. мин, на которых подорвались шесть вражеских подлодок.

Документы, относящиеся ко времени службы Колчака на Черном море, говорят о том, что это был верующий человек с довольно строгими аскетическими взглядами. В архиве сохранились письма к нему архиепископа Таврического и Симферопольского Димитрия и епископа Севастопольского Сильвестра из Херсонского монастыря с благословением на поприще командующего флотом. В ноябре 1916 г. он получил от родственников образок с изображением св. великого князя Александра Невского и в дальнейшем не расставался с ним.

1917 год… Время стремительных перемен в судьбах миллионов людей и всей России. Колчак, получив телеграмму Морского генштаба о переходе власти в Петрограде к Временному комитету, приказал прекратить всякое общение Крыма с остальной Россией "до выяснения положения". Он расценил Февральскую революцию как возможность довести войну до победного конца, считая это "самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, — и образа правления, и политических соображений"[47]. Манифест Николая II об отречении и телеграмма его брата Михаила об отказе от престола не изменили взглядов вице-адмирала[48]. Он писал тогда: "Занятия, подготовка и оперативные работы ни чем не были нарушены, и обычный режим не прерывался ни на час. Мне говорили, что офицеры, команды, рабочие и население города (Севастополя. — С. Д.) доверяют мне безусловно, и это доверие определило полное сохранение власти моей как командующего, спокойствие и отсутствие каких-либо эксцессов. Не берусь судить, насколько это справедливо, хотя определенные факты говорят, что флот и рабочие мне верят"[49].

Революционный "Приказ N 1" Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов побудил Колчака созвать морское собрание и выступить на нем с речью, в которой он призвал офицеров "сплотиться с командой" и напрячь усилия для успешного завершения войны. Присутствующие предложили организовать на каждом корабле комитет из представителей офицеров и команды для поддержания дисциплины и боеспособности. Учрежденный в те дни ЦИК Совета депутатов флота, армии и рабочих морских частей был подчинен командующему флотом. Позже Колчак вспоминал: "Десять дней я занимался политикой и чувствую к ней глубокое отвращение, ибо моя политика — повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты к первобытной анархии"[50].

Пытаясь противодействовать нараставшему революционному подъему масс, он 25 апреля 1917 г. на собрании делегатов этого Совета выступил с докладом "Положение нашей вооруженной силы и взаимоотношения с союзниками". Постановку вопроса о "новой дисциплине", основанной на классовом сознании, он рассматривал как "распад и уничтожение русской вооруженной силы". Апеллируя к национальным чувствам, Колчак призвал прекратить "доморощенные реформы, основанные на самоуверенности невежества… Сейчас нет времени и возможности что-либо создавать, надо принять формы дисциплины и организации внутренней жизни, уже существующие у наших союзников: я не вижу другого пути для приведения нашей вооруженной силы из мнимого состояния в подлинное состояние бытия"[51].

Но он не только выступал. С первых дней Февральской революции Колчак предъявил Временному правительству условия своего командования флотом, подчеркнув, что, если хотя бы одно из них будет нарушено, он сложит с себя полномочия. Первые серьезные столкновения между ним и Советом произошли в мае 1917 г. после отказа одного из миноносцев выйти в море для постановки мин, требования команды другого судна сменить командира и ареста генерала Петрова, спекулировавшего кожей. На проходившем в Одессе съезде моряков прозвучали прямые обвинения в адрес Колчака как ставленника царя и буржуазии в связи с его медлительностью в деле революционных преобразований. В Петрограде Колчак встретился с Г. В. Плехановым и А. Ф. Керенским в надежде на то, что они поддержат его линию на твердые и решительные действия на флоте.

Тайные собрания офицеров на броненосце "Пантелеймон" послужили причиной июньских матросских митингов и последовавших арестов офицеров с требованием сдать оружие. Колчак сдал оружие, но при возвращении ему кортика выбросил его за борт со словами: "Раз не хотят, чтобы у нас было оружие, — так пусть идет в море" (позднее клинок был поднят со дна моря и торжественно поднесен Колчаку с надписью: "Рыцарю чести адмиралу Колчаку от Союза офицеров армии и флота")[52].

В мае 1917 г. Колчак предпринял ряд операций с выходом в море. Они кончились неудачей. "Ведение войны с внутренней политикой и согласование этих двух взаимно исключающих друг друга задач является каким-то чудовищным компромиссом. Последнее противно моей природе и психологии и ко всему прочему приходится бороться с самим собой. Это до крайности осложняет все дело. А внутренняя политика растет, как снежный ком, и явно поглощает войну. Это общее печальное явление лежит в глубоко не военном характере масс, пропитанных отвлеченными безжизненными идеями социальных учений", — отмечал Колчак. Происходящее он воспринимал как кошмар "дезорганизованной истеричной толпы", братание на фронте называл "проявлением самой низкой животной трусости", нараставшее революционное движение связывал со стихийным чувством "чисто животного свойства, охватившего массы, которые с первого дня революции освободились от дисциплины и провозгласили трусость истинно революционной добродетелью".

Потрясенный событиями, которые пережил флот, он "отдавал себе отчет, что такой сложный и тонкий организм, каким является флот, не может выдержать и никогда не выдерживал революционной грозы"[53]. Это его пугало. Колчак не желал в этом участвовать и в середине июня передал полномочия командующего Черноморским флотом контр-адмиралу В. К. Лукину, после чего получил телеграмму Керенского, адресованную ему и Советам, где действия по изъятию оружия у офицеров были расценены враждебными революции и стране, а Колчаку предписано немедленно прибыть в Петроград с объяснениями мотивов его несанкционированной отставки.

Для оценки состояния российских военных сил президент США В. Вильсон еще в мае 1917 г. направил в Россию миссию сенатора Э. Рута. Член миссии вице- адмирал Д. Гленнон предложил предпринять частную инспекцию эскадренной базы в Севастополе. Американцы вскоре прибыли туда. "Колчак произвел большое впечатление на Гленнона, который специально знакомился с колчаковскими планами морского десанта против турок на Босфоре"[54]. Будучи вызванным в Петроград, Колчак встретился с Рутом и после некоторых колебаний дал согласие принять участие в военных операциях американского флота. "Мне нет места здесь во время великой войны, — писал он, — и я хочу служить Родине своей так, как я могу, т. е. принимая участие в войне, а не в пошлой болтовне, которой все заняты"[55].

Мотивы, побудившие американцев хлопотать за Колчака, следует искать в личной симпатии Гленнона к русскому вице-адмиралу, а не в приглашении для содействия американскому вторжению в Дарданеллы. "Вряд ли, — отмечают американские историки, — Гленнон мог доверить Колчаку — офицеру без команды — подробности американской операции, представлявшей большой секрет. Еще более показателен факт, что в документах военно-морского министерства и Национального архива не содержится упоминаний об операции в проливе Дарданеллы. Возможно, Гленнон ходатайствовал о миссии Колчака в Америку ради его спасения"[56].

В начале августа 1917 г. Колчак в качестве начальника морской военной миссии из 6 офицеров отправился в США через Норвегию и морем через Англию. Из-за неисправности трансатлантического корабля миссия была задержана в Лондоне на две недели. В это время Колчак принял участие в одной из операций морской авиации. Мощь летательных аппаратов и их маневренность подтвердили его идею о необходимости кардинального обновления существующей гидроавиации на Черном море. Но не только на военные новинки обратил внимание Колчак. Он подчеркивал в одном из писем: "Последнее время в Англии появилось угрожающее движение Labor Party с тенденцией создания Советов С. и Р. Депутатов. Это несомненно немецкая работа"[57]. 20 августа российская военная миссия на крейсере "Глочестер" отплыла из Глазго в Галифакс.

Именно во время пребывания за границей Колчак впервые осмыслил войну как "великую конечную цель" жизни и отметил, что его вера в войну стала приобретать какую-то религиозную окраску. По приезде в Вашингтон 10 сентября миссия представилась морскому министру США Дж. Дэниэлсу. Оказалось, что американские официальные лица не понимали цели приезда миссии. Колчак увидел, что заручиться поддержкой союзников ему не удастся, и сосредоточился на сборе технической информации об американских военных приготовлениях. С одобрения Дэниэлса он две недели занимался в Ньюпортском морском военном колледже, изучая "чертежные разработки и типы кораблей, которые наиболее соответствуют флоту США". Для предполагавшейся американской операции в Дарданеллы Колчак и его начштаба М. И. Смирнов представили детальный план с чертежами специального мотора для транспортно-десантного катера и с комбинацией действий минных заградителей[58].

В начале октября Дэниэлс пригласил миссию принять участие в маневрах американского флота в Атлантическом океане. 12 дней пребывания на флагманском корабле "Пенсильвания" принесли Колчаку разочарование: "Я поехал в Америку, надеясь принять участие в войне, но когда я изучил вопрос о положении Америки с военной точки зрения, то пришел к убеждению, что Америка ведет войну только с чисто своей национальной психологической точки зрения — рекламы, advertising. Американская War of Democracy! — Вы не можете представить себе, что за абсурд и глупость лежит в этом определении и смысле войны. Война и демократия — мы видели, что это за комбинация на своей родине, на самих себе".

Колчак решил возвратиться в Россию. 16 октября его миссия наносит официальный прощальный визит президенту В. Вильсону. В ответ на вопрос президента о недавнем наступлении сил Германии в Рижском заливе Колчак отнес их успехи на Балтике за счет бедности, морального состояния и общего положения флота России. Дэниэлс отмечал, что русские офицеры "были совсем подавлены известием о наступлении Германии в российской Балтийской области", но "так как они были не очень разговорчивы, то было несколько затруднительно общаться с ними по этому вопросу"[59].

В день отъезда из Сан-Франциско Колчак получил первые сведения об Октябрьской революции, но не придал им серьезного значения. А на телеграмму с предложением выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание от Партии народной свободы (кадеты) и группы беспартийных по Черноморскому флотскому округу ответил согласием. Однако телеграмма его опоздала на два часа. Прибыв в ноябре 1917 г. в Японию, Колчак узнал от контр-адмирала Б. П. Дудорова об установлении в России власти Советов. Известие о намерении Советской власти вывести страну из войны и подписать мир потрясло его, и он решил на Родину не возвращаться. В начале декабря он обратился к английскому послу с просьбой: "Я желаю служить Его Величеству королю Великобритании, т. к. Его задача победы над Германией единственный путь к благу не только Его страны, но и моей Родины"[60]. В разговоре с послом он выразил желание не служить на флоте, а находиться на Западном фронте. В автобиографии он писал: "Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал Русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наши союзные обязательства в отношении Германии".

Находясь в Японии, Колчак старался избегать общества эмигрировавших сограждан: "Это — общество людей, признавших свое бессилие в борьбе… мне не нравится и не вызывает сочувствия. Мне оно в лучшем случае безразлично". В конце декабря 1917 г. Колчак был принят на британскую службу с назначением на Месопотамский фронт. Зная, что предшественник командующего фронтом умер там от холеры, он счел это для себя лучшим исходом, чем смерть "от рук сознательного пролетариата — красы и гордости революции"[61].

Если в молодые годы Колчак, имея круг знакомых в научной среде и прогрессивном офицерстве, понимал необходимость государственного переустройства России, то, пережив моральный перелом в революционные месяцы 1917 г., он резко отшатнулся к контрреволюционному лагерю. Он не симпатизировал Керенскому, обвиняя его в разложении дисциплины в армии и на флоте, и стоял на стороне Л. Г. Корнилова. Однако лишь после получения известий о мире с Германией, готовящемся большевиками (в его понятии — "агентами немцев"), Колчак решился на такой шаг, как война против новой власти.

По прибытии в Сингапур Колчак получил пакет с распоряжением лондонского правительства вернуться в Китай для работы в Маньчжурии и Сибири. В Пекине Колчак был выбран членом нового правления КВЖД.

В Харбин он прибыл в апреле 1918 г. и пробыл там до 21 сентября 1918 года. Приступив к формированию вдоль КВЖД вооруженной силы для борьбы с "германо-большевиками", Колчак решил, что единственным местом, откуда можно начать развертывание таких сил, является Дальний Восток. Обращаясь с призывом к сербским солдатам, он заявил: "Я, адмирал Колчак, в Харбине готовлю вооруженные отряды для борьбы с большевиками и немцами… Я обращаюсь к вам, сербские воины, помочь мне в предстоящей борьбе с шайками большевиков, позорящих мою Родину. Необходимо очистить наш восток от позора большевизма, и, может быть, среди вас найдутся желающие прибыть в мои военные отряды"[62].

Обстановка в Сибири осенью 1918 г. была сложной. Ленин в "Письме к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком" указывал: "Преступно забывать не только о том, что колчаковщина началась с пустяков, но и о том, что ей помогли родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики ("социал-демократы") и эсеры ("социалисты-революционеры")"[63]. Встав в Сибири у власти, эсеры вступили в соглашение с буржуазией. Один из организаторов Земского политбюро сибирского политцентра, руководившего антиколчаковским демократическим движением, Е. Е. Колосов, считает, что "военные организации монархического типа, создавшие впоследствии "колчаковщину", в то время уже существовали"[64]. Присутствие чехословацких легионов, растянувшихся от Челябинска до Красноярска, усугубляло ситуацию. Мотивировав свое наступление идеей народоправства, белочехи передавали захваченные ими города белогвардейцам.

Политическая власть после контрреволюционного переворота в Сибири и на Урале принадлежала сначала эсерам и меньшевикам. За разгромом большевистских организаций последовала реставрация прежних порядков: денационализация промышленности, объявление свободы торговли, введение военного положения. Был взят курс на подавление рабочего движения; восстановлено действие царского Свода законов; учреждены прежние министерства. Сибирское правительство и Директория своей деятельностью подготовили установление военной диктатуры монархического толка.

Намереваясь пробраться в Добровольческую армию М. В. Алексеева, Колчак прибывает в октябре 1918 г. в Омск вместе с английским генералом А. Ноксом. 14 октября он встречается с главнокомандующим силами Уфимской директории генералом В. Г. Болдыревым, который знал его как "решительного, талантливого моряка и реформатора наиболее косного из министерств царского времени — морского"[65]. Болдырев хотел иметь Колчака "для Сибири", хотя затем, с установлением диктатуры во главе с Колчаком, резко отошел от него. Указом местного Временного правительства от 4 ноября Колчак назначается военным и морским министром. Через несколько дней он едет в Екатеринбург для вручения знамен чешским полкам и обследования нужд армии и фронта.

В Омск Колчак возвращается за день до своего, давно задуманного переворота. 17 ноября в беседе с членом Директории от эсеров Н. Д. Авксентьевым он высказал "непонимание" сложившегося положения с морским министерством, в связи с чем подал рапорт об отставке. Вечером следующего дня были арестованы члены Директории и созвано экстренное заседание Совета министров, итогом которого явились указ от 18 ноября о производстве вице- адмирала Колчака в адмиралы и постановление о временной передаче ему верховной власти с присвоением наименования "Верховный правитель".

Обращаясь к населению, Колчак заявил: "18-го ноября 1918 года Всероссийское Временное Правительство распалось. Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, адмиралу Русского флота Александру Колчаку. Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, — объявляю: Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру"[66].

Переворот открыл широкую дорогу контрреволюционным силам. То, что предыдущие сибирские правительства делали неуверенно и с колебаниями, Колчак продолжил в самой жесткой и решительной форме. Командующим военными округами было предоставлено право объявлять местность на осадном положении, закрывать органы печати и выносить смертные приговоры. Военные и полицейские власти подвергали истязаниям и расстрелам рабочих, служащих, крестьян, солдат за сопротивление властям. Колебания среднего крестьянства Урала и Сибири помогли установлению военной буржуазно- помещичьей диктатуры и ее первым успехам, но главным фактором явилось непосредственное вмешательство стран Антанты. "Вы знаете, — писал Ленин, — что Колчаку оказывала помощь вся европейская буржуазия. Вы знаете, что сибирская линия охранялась и поляками, и чехами, были и итальянцы, и американские офицеры-добровольцы. Все, что могло бы парализовать революцию, все пришло на помощь Колчаку"[67].

В первые же месяцы его правления была проведена Пермская операция. В декабре 1918 г. колчаковские войска взяли Пермь и стали продвигаться в глубь Советской России. Колчак в это время заболел воспалением легких. "Болезнь моя очень сильно повлияла на события, — скажет он на допросе, — потому что я в это время не мог заниматься; я не был вполне в курсе всех дел; мне пришлось прекратить занятия в экономическом совещании"[68].

16 января 1919 г. Колчак подписал соглашение о координации действий белогвардейцев и интервентов. К исполнению обязанностей главнокомандующего войсками союзных государств в Восточной России и в Западной Сибири приступил представитель Высшего межсоюзного командования французский генерал М. Жанен; английский генерал Нокс назначался руководителем тыла и снабжения колчаковских армий. США в счет кредитов, предоставлявшихся ранее России, направили Колчаку 600 тыс. винтовок, сотни орудий, тысячи пулеметов, большое количество боеприпасов, снаряжения и обмундирования. Великобритания к июлю 1919 года поставила 200 тыс. комплектов обмундирования, 2 тыс. пулеметов, 500 млн. патронов и др. Военное имущество стоимостью 210 млн. франков, в том числе 30 самолетов и свыше 200 автомобилей, направило Колчаку правительство Франции. От Японии было получено 70 тыс. винтовок, 30 орудий, 100 пулеметов, боеприпасы, 120 тыс. комплектов обмундирования. К весне 1919 г. численность колчаковских войск была доведена до 400 тыс. человек (в том числе около 30 тыс. офицеров).

10 февраля поезд Верховного правителя вышел к линии фронта. В марте центр Восточного фронта Красной Армии был прорван. Колчак шел на соединение с А. И. Деникиным, наступавшим с юга. Вспоминая об этих событиях, он напишет жене: "Весеннее наступление, начатое мною в самых тяжелых условиях и с огромным риском, в котором я вполне отдавал себе отчет, явилось первым ударом по Советской Республике, давшим возможность Деникину оправиться и начать в свою очередь разгром большевиков на юге. Троцкий понял и открыто высказал, что я являюсь главным врагом Советской Республики и врагом беспощадным и неумолимым. На мой фронт брошено все, что только было возможно, и было сделано все, что можно было сделать, чтобы создать у меня большевизм и разложить армию"[69].

В соответствии с планами Антанты, колчаковские войска правым флангом шли на Котлас, основными силами — к Волге, на соединение под Саратовом с правым крылом войск Деникина. Относительно направления главного удара в высшем колчаковском командовании и у представителей Антанты существовали разные точки зрения. Было решено провести частную наступательную операцию против Красной Армии, чтобы разбить ее части, выдвинувшиеся на восток от Уфы, и занять к апрелю 1919 г. выгодное положение для общего наступления. Эта частная операция постепенно переросла в общее наступление, так что с подступом к Волге Колчак выходил на московское стратегическое направление. Однако он переоценил свои силы.

15 апреля колчаковцы взяли Бугуруслан и вышли к р. Большой Кинель. Премьер-министр Франции Ж. Клемансо 17 апреля телеграфировал Жанену: "Если нынешние благоприятные условия сохранятся, я считаю возможным поход ваших основных сил в главном направлении на Москву, в то время как левый фланг обеспечит связь с Деникиным, чтобы создать непрерывный русский фронт, овладеть богатыми областями на другом берегу Волги и изменить условия снабжения путем возможного создания базы на Черном море"[70]. К концу апреля Колчак добился успехов по всему фронту, подойдя к Самаре и Казани.

В мае верховную власть Колчака признали А. И. Деникин, Н. Н. Юденич и Е. К. Миллер. Белые генералы выступали под лозунгом единой и неделимой России. Поэтому предложение К. Г. Маннергейма о наступлении его войск на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии не было принято ни правительством Колчака, ни его ближайшим окружением. 3 июня 1919 г. Верховный правитель получил сообщение пяти держав, подписанное В. Вильсоном, Ж. Клемансо, Д. Ллойд Джорджем, В.-Э. Орландо и К. Сайондзи, заключавшее заверения в дружественном отношении к "национальной России" и категорически подтверждавшее невозможность установления каких-либо отношений с Советской властью. Жанен обещал Колчаку дипломатическую поддержку и стабильное снабжение вооружением.

Однако в результате летнего контрнаступления Красная Армия в мае — июне 1919 г. разбила главную группировку колчаковских войск, менее чем за два месяца нанеся поражение двум самым сильным армиям Верховного правителя — Западной и Сибирской. Красная Армия отбросила колчаковские войска южнее Камы на 450 км, а севернее — на 350 км, и освободила почти всю территорию, которую захватили колчаковцы в ходе своего весеннего наступления. Возросло количество дезертиров с боевых участков и перебежчиков из белогвардейских подразделений и частей на сторону красных. Учитывая внутреннее разложение колчаковских войск, председатель реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий и Главком И. И. Вацетис предложили перебросить часть сил против Деникина, но июльский (1919 г.) Пленум ЦК партии потребовал продолжить наступление на Восточном фронте.

В письме писателя Л. Н. Андреева, написанном в связи с предложением колчаковского правительства занять в нем пост министра пропаганды, была дана такая оценка одной из причин разложения войск Колчака: "Стремясь прежде всего одеть, накормить и вооружить солдат, оно (правительство. — С. Д.) часто не предвидит тех печальных возможностей, когда одетый, накормленный и вооруженный солдат "под влиянием большевистской пропаганды" (последний бунт на архангельском фронте) поднимает свое, с таким трудом добытое оружие, на своих же офицеров и передается врагу"[71]. В тылу Колчака в то время ширилось партизанское движение. В ответ на зверства атамановщины и поборы крестьянство отказывалось служить в колчаковской армии, снабжать ее хлебом. Карательные экспедиции, залившие кровью сибирскую землю, способствовали формированию партизанских дружин под руководством Сибирского бюро РКП(б). К середине 1919 г. партизанское движение охватило Алтайскую, Томскую, Енисейскую и Иркутскую губернии.

Вооруженные силы белого движения, включавшие Западную, Сибирскую, Оренбургскую и Уральскую армии, таяли. Среди личного состава вели работу подпольные большевистские организации. Колчак писал жене: "Скажу лишь, что все отношения, на иностранной политике основанные, определяются успехом или неуспехом. Когда у меня были победы, все было хорошо, когда были неудачи — я чувствовал, что никто меня не поддержит и никто не окажет помощи ни в чем. Все основано только на самом примитивном положении победителя и побежденного. Победителя не судят, а уважают и боятся, побежденному — горе!"[72]. Жанен в своем дневнике рассказывает об отношении Верховного правителя к белочехам: он "в резких выражениях осуждает их враждебную позицию, чреватую большими опасностями, что в конце концов принудит его разоружить их силой"[73].

Еще 28 ноября 1918 г. Колчак в беседе с журналистами, касаясь мотивов, побудивших его принять "верховную власть", говорил о ее задачах: "Момент, какой мы сейчас переживаем, — исключительной важности. Россия разрознена на части, хозяйство ее разрушено. Нет армии. Идет не только партийная распря, ослабляющая собирание страны, но и длится гражданская война, где гибнут в братоубийственной бойне тысячи полезных сил, которые могли бы принести Родине громадные и неоценимые услуги… Я сам был свидетелем того, как гибельно сказался старый режим на России, не сумев в тяжкие дни испытаний дать ей возможность устоять от разгрома. И конечно, я не буду стремиться к тому, чтобы снова вернуть эти тяжелые дни прошлого, чтобы реставрировать все то, что признано самим народом ненужным"[74]. Действия Колчака оказались совсем другими.

27 ноября 1918 г. он признал иностранные долги России, что составляло свыше 12 млрд. руб., вернул капиталистам фабрики и заводы, широко их субсидируя, раздавал союзникам концессии, разогнал профсоюзы, преследовал революционеров. "Только уничтожение большевизма может создать условия спокойной жизни, о чем так исстрадалась русская земля, — заявил Колчак, — только после выполнения этой тяжелой задачи мы все можем снова подумать о правильном устройстве всей нашей державной государственности". "Положение о временном устройстве государственной власти в России" определяло права и взаимоотношения органов верховного управления. В образованное Колчаком Государственное экономическое совещание вместе с членами правительства входили представители правлений частных банков, Всероссийского совета съездов торговли и промышленности, Совета всесибирских кооперативных союзов. Аграрная политика была направлена на восстановление помещичьего землевладения. По апрельской 1919 г. Декларации о земле отобранные у хуторян и отрубников земли подлежали возвращению прежним владельцам. Это был курс на реставрацию дореволюционных порядков.

"Трагическая личность", "роковой человек" — подобные эпитеты постоянно сопровождали Колчака при жизни и после гибели. Это был человек, для которого понятия чести и личного благополучия были диаметрально противоположны. Он никогда не стремился к каким-либо дворянским привилегиям, владению землей или собственностью. Обладая чертами превосходного морского офицера (в широком смысле этого понятия), он был способен в трудную минуту взять всю полноту ответственности на себя, исполняя неписаный морской завет — тонущий корабль капитан покидает последним. Будучи таким по натуре, Колчак ожидал подобного и от окружающих офицеров, но часто наталкивался на полное непонимание либо иную линию поведения.

Один из его сослуживцев А. А. Сакович в письме к адъютанту морского министра еще в 1916 г. отмечал: "Колчак А. В. …слишком впечатлителен и нервен, оттого, что он совершенно не знает людской психологии". Кадровый моряк по профессии и ученый по призванию, Колчак был по-своему одинок среди хаоса политических стихий. Его упрекали: "Уметь управлять кораблем, еще не значит уметь управлять страной". А вот слова историка С. П. Мельгунова: "Общественная трагедия здесь переплетается с трагедией личной. Человека, чувствовавшего, по собственным словам, в интимном письме к другу, "отвращение" к политике, жизнь заставила быть политиком. Человека, видевшего в политической власти "крест", жизнь заставила быть "диктатором"[75].

Его окружение было грязным, даже по свидетельствам из его же лагеря. В июне 1919 г. "China Press" отмечала: "Предоставлением своей помощи Правительству адмирала Колчака мы способствуем восстановлению власти "черной реакции". Каковы бы ни были личные качества адмирала Колчака, установлено, что люди, которые его окружают и поддерживают, представляют из себя элемент, сделавший из царской России силу страшилища в мировой политике; представляют ту бюрократию, которая не только управляла варварской Россией, поддерживая в рабстве русский народ, но еще в 1917 г. была готова изменить союзникам". Колчак со своей стороны находил "зловредную язву, которая подтачивала нашу государственную и военную силу с начала войны 1914 года"[76], в постоянной розни, борьбе удельных самолюбий между ведомствами. Его указ N 154 от 26 июня 1919 г. с категорическим требованием прекратить распри ни к чему не привел.

"Полярный мечтатель" выказывал также полную некомпетентность в военно- сухопутных делах. Вот отрывок из дневника барона А. Будберга: "Адмирал, по- видимому, очень далек от жизни и, — как типичный моряк, — мало знает наше военно-сухопутное дело; даже хуже того — он напичкан и, как добросовестный человек, очень усердно напичкался тем материалом, который ему всучил Лебедев и К°; сразу видно, что многое напето ему с чужого голоса… По внутренней сущности, по незнанию действительности и по слабости характера он очень напоминает покойного Императора. И обстановка кругом почти такая же: то же прятание правды, та же угодливость, те же честолюбивые и корыстолюбивые интересы кучки людей, овладевших доверием этого "большого ребенка". Скверно то, что этот ребенок уже избалован и, несомненно, уже начинает отвыкать слушать неприятные вещи, в чем тоже сказывается привычка старого морского начальника, поставляемого нашим морским уставом в какое-то полу божеское положение"[77].

Неким напоминанием о былой научной деятельности стал для Колчака состоявшийся в январе 1919 г. съезд по организации Института исследования Сибири. Участники съезда приветствовали Колчака как "носителя идеи объединения России и как человека, потрудившегося над исследованием полярных сибирских вод". В ответном приветствии Верховный правитель сказал: "Назначение и цели, преследуемые съездом, являются крайне близкими и дорогими для меня, отдавшего лучшие годы своей службы делу исследования сибирских полярных морей и арктической Сибири… Я от всей души приветствую создание института, придавая огромное значение его будущей работе, которой буду рад содействовать всеми зависящими от меня способами"[78]. Напоминанием о былом в омском кабинете Колчака являлась и карта полярных экспедиций. У него возникала идея использовать Северный морской путь в период гражданской войны для доставки продовольствия. Однако выполнить обещание Союза сибиряков-областников доставить Архангельску хлеб помешало занятие Мурманска и Белого моря войсками Антанты. Срок выхода в плавание был упущен, и хлебная экспедиция сорвалась.

В результате контрнаступления Красной Армии были освобождены в июле 1919 г. Екатеринбург, в августе — Челябинск, в ноябре она подошла к Омску. В письме жене 15 октября Колчак пытался подвести итог прошедшему году своей власти: "Не мне оценивать и не мне говорить о том, что я сделал и чего не сделал. Но я знаю одно, что я нанес большевизму и всем тем, кто предал и продал нашу Родину, тяжкие и вероятно смертельные удары". Конечно, это была иллюзия.

16 ноября 1919 г. Колчак издает указ о выборах в Государственное земское совещание. 23 ноября упраздняет Совет Верховного правительства, заменив его Верховным совещанием, и соглашается на реорганизацию правительства, которое возглавил В. Н. Пепеляев. Новый председатель Совета министров объявил о решительной борьбе с Советской властью, отказе от системы военного управления, расширении функций Государственного земского совещания[79]. Однако эвакуация чехов в начале октября повлекла за собой повальное бегство белых из Омска, откуда было отправлено на восток около 300 эшелонов. Солдаты чехословацких частей создавали пробки на путях, отнимали у беженцев паровозы, топливо и имущество. С наступлением холодов на дорогах образовывались кладбища с замерзшими и умершими от тифа людьми. Гибель эшелонов с семьями наносила моральный удар офицерству. Переход на сторону Советской власти командира 1-го Сибирского корпуса генерала Зиневича и восстание во Владивостоке генерала Р. Гайды довершили развал белой Сибири.

С 28 октября по 8 ноября 1919 г. в Омске грузился специальный поезд из 40 вагонов. Из общего состава золотого запаса России (на июнь 1918 г. — 501 233 кг золота в монетах и слитках, 32 800 кг золота и серебра разного вида) на сумму 645 256 387 руб. осталось ценностей на сумму 408 189 912 рублей. Отказался от первоначальной мысли, что это золото как народное достояние должно остаться нетронутым до созыва Учредительного собрания, Колчак еще весной 1919 года. В мае началась продажа золота для покрытия расходов на военное снаряжение Сибирской армии. Кроме того, потребовалась отправка золота в Гонконг как непременное условие открытия кредита омскому правительству англо- американским синдикатом. Всего было отправлено из Омска во Владивосток 217 038 кг золота на общую сумму 279 508 835 руб., из которых 184 238 кг прибыли по назначению, а 32 800 кг были захвачены атаманом Г. М. Семеновым и задержаны в Чите.

Поезда Верховного, обозначенные буквами А, В, С, Д, Е, а также блиндированный поезд покинули Омск днем 12 ноября. К 15 ноября город был освобожден Красной Армией. Колчак ехал в поезде В; в А, С, Д, Е находились его генштаб, канцелярия и охрана. На станции Татарской поезд В столкнулся с составом, перевозившим золото. Произошел пожар, уничтоживший 8 вагонов. Несколько ящиков с золотом пропали. После перегрузки золота в другие вагоны поезд прибыл в Новониколаевск, где оставался до 4 декабря. Только под давлением генерала Я. Сыровы Колчак смог получить от белочехов 4 паровоза (из 7 требуемых), но вследствие загруженности Транссибирской магистрали лишь два поезда — в одном находился адмирал, а другой перевозил золото, — достигли 27 декабря Нижне-Удинска.

Еще в ноябре Жанен записал: "Колчак похудел, подурнел, взглядом угрюм и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза"[80]. По-видимому, Колчак предвидел свой крах, назначая атамана Семенова главнокомандующим войсками Дальнего Востока и Иркутского военного округа и подписывая 6 января 1920 г. приказ о сложении с себя звания Верховного правителя с передачей его Деникину. Тогда же он отдал для сохранения подполковнику А. Н. Апушкину рукописный "дневник-письма" к А. В. Тимиревой (частично опубликован в "Морском сборнике", 1990, №№ 9,10).

Простояв около двух недель в Нижне-Удинске, Колчак получает уведомление Жанена о готовности союзников предоставить ему для дальнейшего передвижения один вагон без конвоя. Потрясенный адмирал на протестующую телеграмму не получил ответа и согласился на предложенное. После шестидневного путешествия под пятью союзными флагами, 15 января 1920 г. на ст. Иннокентьевской он был арестован чехами и вместе с Пепеляевым передан эсеро-меньшевистскому Политическому центру. А последний передал арестованных вместе со своей властью Иркутскому ВРК во главе с А. А. Ширямовым.

21 января 1920 г. Чрезвычайная следственная комиссия в Иркутске приступила к допросам бывшего Верховного правителя. После следствия предполагалась отправка его в Москву. Давая показания, Колчак догадывался о своей участи, но старался как можно меньше давать материала для обвинения лиц из своего окружения. Держался он как "военнопленный командир проигравшей кампанию армии"[81].

В архиве Троцкого (США) хранится шифрованная телеграмма Ленина заместителю председателя Реввоенсовета Республики Э. М. Склянскому: "Пошлите Смирнову (РВС-5) шифровку: (шифром). Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром. Беретесь ли сделать архинадежно?" Председатель Сибревкома И. Н. Смирнов телеграфировал Ленину и Троцкому: "Сегодня ночью дал по радио приказ Иркутскому штабу коммунистов (с курьером подтвердил его), чтобы Колчака в случае опасности вывезли на север от Иркутска, если не удастся спасти его от чехов, то расстрелять в тюрьме". И отдал приказ Исполкому Иркутского Совета: "Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения Советской власти в Иркутске, настоящим приказываю вам находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить"[82].

Постановлением N 27 от 7 февраля, стремясь не допустить восстания тайной организации, ставившей целью освобождение Колчака, и основываясь на том, что Колчак и его правительство находятся вне закона, Иркутский ВРК постановил расстрелять адмирала. По рассказу председателя первой следственной комиссии С. Г. Чудновского, руководившего расстрелом, Колчак встретил его в камере, одетым в шубу и папаху. Он спокойно отнесся к приказу ревкома, лишь спросил по окончании его чтения, почему его расстреливают без суда. На просьбу Колчака о встрече с Тимиревой, находившейся в той же тюрьме, Чудновский ответил отказом.

7 февраля 1920 г. в четыре часа утра двойное оцепление привело приговоренных на берег р. Ушаковки. "Колчак — высокий, худощавый, тип англичанина, его голова немного опущена". Разъяснив значение момента, командир дал команду. Прогремел залп, затем еще один. Трупы Колчака и Пепеляева как палачей сибирского крестьянства было решено "отправить туда, где тысячами лежат ни в чем не повинные рабочие и крестьяне, замученные карательными отрядами"[83], в прорубь.