Алладин, мудрец и джин (СИ)

На смену бархатистой ночи, черной, как мускус, приходит, шафрановый рассвет. Муэдзин на минарете имама Али ибн Омара призывает благоверных к молитве. А я скромный раб своего тщеславия заканчиваю свои записи.

Это утро — либо утро великого дня, либо — полного забвения. А может просто очередное утро в череде быстро уходящих лет. Когда-то я был молод и полон сил. Я любил многих сладких дев и они, что удивительно, любили меня, бедного поэта. Я слагал стихи о прекрасных губах возлюбленной, и о родинке на ее плече. Я не спал двадцать четыре часа в сутки, а сил только прибывало. Обласканный сильными мира сего, и узнаваемый простыми горожанами, я думал, что жизнь прекрасна. Но в одно, такое же вот ясное утро, я понял, что ничто уже не радует меня, не разгоняет кровь, не дает вдохновения. Я удалился в библиотеки, ища ответа у ушедших мудрецов, но эти знания, только добавили горечь разочарования в мою жизнь.

И вот однажды в стенах нашего медресе остановился странник. В отличие от проповедующих дервишей, он был опрятен и взгляд его ясен и осмыслен. Великий мыслитель скрывался под плащом бедного путешественника. Многие считали его давно ушедшим услаждать слух аллаха своими цветами мудрости. Но нет, вот он живой, правда очень постаревший, сидит предо мной и, наслаждаясь зеленым чаем, дает мне совет.

На мой вопрос, что же зажжет огонь в моей холодеющей крови, он протягивает мне свой посох. — Иди, на север — где кемаль, северный ветер, рвет паруса у утлых лодчонок рыбаков, на юг, где сирокко, засыпает песком дворцы. На восток — где звезды опускаются в ладони, или на запад, где в горах Эльбруса, лежит белое, холодное чудо, похожее на шербет. Иди, и дорога, и встречи с новыми людьми, оживят, твою кровь, мысли будут тесниться, ожидая когда ты дашь им жизнь на бумаге. Иди, и да прибудет с тобой вдохновение.

Так я стал Странником. Долгие годы, познавая мир, я был одинок, но два года назад нить судьбы соединила меня с Джинном.

Да, с самым обыкновенным джинном.

Он сидел на развилке дорог, на выходе из Мавера-на-Нахре. Крепкий мужчина, достигший возраста мужа, услышав стихи, что я сочинял на ходу, поднял голову.

— Мил человек, а можно я пойду с тобой, уж очень складно ты говоришь о вселенной и звездах.

— Дорога одна для всех.

— Не называй свое имя, я знаю, ты Странник.

— А ты?

— Джинн, просто Джинн. В том мире, где я родился, меня звали несколько иначе, вернее, в том времени. А здесь, я иногда, забавы ради делаю чудеса. И меня зовут джинном.

— Ты добрый или злой?

— Твой вопрос любезнейший ставит меня в тупик. Я давно не мыслю такими категориями. Добро и Зло, Свет и Тьма, все относительно в этом мире. Иногда я делал добро одним, но это приносило зло для других. Я шел к свету, а пришел в темноту, ваших веков. Мне жутко не хватало умного собеседника. Я фанат умного разговора. А здесь, я почти гений, если бы мог, я бы спился.

— Отчего ты не сидишь в доме Мудрости в Багдаде и не внимаешь великим умам?

— Да был я в этом доме. Они пишут о том, что мне давно известно. И спорят, с какого конца палка начинается, и где кончается. Там я и прочитал твои трактаты о жизни. Ты ни с кем не споришь, ты просто задаешь вопросы и ищешь ответы. Иногда они наивны, иногда они почти пророческие, но ты боишься их доверить чистому листу и растишь их, как любимое дитя. А еще я вижу в твоем дорожном мешке волшебный ящичек. В Вашем мире это называется шатранж, в моем мире — шахматы. Но у меня уже чешутся и руки, так давно не брал я в руки ферзя. Со дня своей игры с Капабланкой, я не разминал мозги этой прекрасной игрой.

Тут же на перекрестке мы с ним расположили на боевом поле наши «армии».

Победил все таки я, но никто из соперников не испытал горечи поражений, ибо каждый из нас обладал мудростью, предполагающей скромность победителя, и достоинство побежденного.

Так я отправился в путь с новым другом, Он иногда исчезал, и появлялся вновь, принося в дар невиданные плоды, и что самое главное, воду в бурдюках. Он весело рассказывал, как поверг в ужас караванщиков своей кражей. Он томился в нашем мире. Все вокруг ему было чуждо, но уйти ему, что-то мешало. Однажды он отсутствовал несколько дней, и я уже уверился, что буду продолжать путь один. Но к ночи пятого дня Джинн появился. Был он, словно не в себе, лег у костра, завернувшись в покрывало. Ночью я проснулся от его бреда. Джинн бормотал во сне: «Опять не пустили. Почему? Где выход?»

Наконец он очнулся, и словно продолжая прерванный разговор, произнес: «Не беспокойся, я не повредился в рассудке, просто быть не таким как все, довольно обременительно. Ни те, кто хотел запереть меня в комфортной клетке, ни я сам, не знают, как я это делаю. Я просто подумаю: „А хорошо бы оказаться в гостях у султана Хорезма, отведать плова. И вот я уже там, и умею говорить на фарси, и свой в любой компании. Я приносил из своих странствий дорогие штучки, глупо конечно, этим я привлек внимание. И они, не спрашивай меня кто, закрыли от меня мою реальность. Но там у меня остались неоплаченные долги. Сестра, мой близнец. Хотя зачем я все тебе рассказываю“.

Утром после омовения Джин взял у мен мой заплечный мешок и молча, пошел впереди, заслоняя меня от ветра.

Я взял с собой карту достопочтимого аль Хорезми, но она оказалась не точна и часто я правил ее, в силу своих скромных возможностей. Так однажды на месте, где должен был быть оазис, не было ничего: ни колодца, ни финиковых пальм.

Правда, там были такие же обманутые путешественники. Купцы из Согдианы, они кинулись мне в ноги умоляя спасти их.

— О, Небо послало нам, тебя неизвестный праведник, твои молитвы о воде непременно достигнут ушей всевышнего, не то что наши, произнесенные грешными устами.

— Увы, я не дервиш. И молюсь даже не так часто, как вы.

— Нет, странник, на тебе белая чалма, совершившего хадж, и твои молитвы действительно будут исполнены первыми.

Я слышал, как за спиной Джинн ехидно закашлялся. — Вы тоже обмануты картой?

— Нет, праведник, здесь еще полгода назад была вода, и пальмы давали тень и пищу. Но, аллах наказал наш караван, и вода ушла, а с нею и жизнь. Как раз наступает время намаза, о, праведник, посланный нам небом.

Конечно, мы растеплили молитвенные коврики, встав на них, обернулись лицом к аль-Бэйт аль-Хараме.

Мой друг, последовал нашему примеру, но бормотал он не слова молитвы, а следующее богохульство:

„Да когда-то я защищал диплом по ирригационным системам. Что-то здесь не то. Колодец не засыпан, пальмы еще не высохли до конца. Вода ушла, а вот куда, хорошая задачка для джинна“.

После намаза Джинн схватил мой дорожный мешок и, не церемонясь, стал выбрасывать мои скромные пожитки и книги.

— Что случилось мой беспокойный друг.

— Помнишь, как мы находили воду с помощью веточки лозы?

— Конечно, о дивный виноград в саду Мируэрт, сладкий, как ее поцелуи, стройный как ее стан.

— Ну, завелся, — грубо прервал меня Джинн. А вот и она. Жди, думаю до следующего поклонения богу, я успею.

Он расстелил карту и приложил к ней веточку лозы. Волшебный кусок животворного дерева, медленно и неохотно показал на юго-восток. Мой друг довольно рассмеялся и исчез.

Еще не раз и не два преклонял я колена, взывая к небу и тому, кто владеет и тем и этим миром.

На рассвете следующего дня, что-то тихо зашуршало, и все правоверные кинулись к колодцу.

— Чудо, о, великий, ты сотворил Чудо!

Уже когда между нами и караваном были сутки пути, Джинн, наконец-то признался.

— Лоза не подвела. В километрах двухстах стоит кишлак. В праздник Навруз, один из пахлеванов победил другого в поединке. Затащил огромный валун в гору, и закрыл им слабый ручеек. Вода нашла себе новый путь, в другую пещеру. И оттого колодец в оазисе высох. Ну, скажу тебе, мне пришлось попотеть, чтобы сбросить тот валун и открыть путь ручейку. Да, давно я так не смеялся. Хотя и ты бы догадался, если бы меньше бил поклоны. Но, согласись, я сделал это быстрее. А вся слава досталась тебе.

— Чтобы ты смог, если бы не волшебная лоза? — улыбаясь, спросил я.

Джин заскучал. Все чаще ворчал и на меня, и на дорогу.

Не знаю, чего ему не хватало, дорога наша пролегала среди возделанных полей и ухоженных садов. Чистые арыки, приветливые дехкане. В вечерней прохладе, на мягких курпачи, они угощали меня прозрачным виноградом, ароматными персиками и внимали моим юношеским стихам. И слыша вздохи из женской половины дома, я снова возвращался в мою юность.

Но это была моя слава, а не Джинна. Он торопил меня уйти из гостеприимного дома. И я следовал за ним.

„Ах, Странник, если бы не твоя патологическая честность, как славно бы мы зажили при дворе какого-нибудь шаха или просто эмира. Ты был бы визирем, я твоим помощником“.

Так он ворчал всю дорогу, пока не увидел, величественные стены Синбадистана.

Благословенны небеса, дающие нам силы преодолеть путь. Как только стражники впустили нас в город, мой джин исчез. Но через мгновение появился, высыпав мне в ладонь, горсть серебра, он, пообещав вернуться, исчез.

За полновесные синбады я снял комнату в караван — сарае, тишина, перо и бумага, вот и все, что мне было надо.

Скромные средства мои скоро закончились, но продолжать путь мне мешала боль в пояснице. Джинн не появлялся, и я стал зарабатывать на жизнь игрой в шахматы. Пришлось заложить книгу великого Аристу, чтобы добыть денег для первой игры. К счастью я победил, и книга вернулась ко мне.

Мои успехи и победы привлекли ко мне внимание сильных мира сего.

Молодой человек, слишком толстый и обрюзгший, для своего возраста, одетый в платье простого горожанина, доставил мне удовольствие и своей умелой игрой, и своей загадочностью.

— Вы удачливы в игре и охоте, что черной тенью ложиться на ваше сердце?

— Боишься ли ты конца своего земного пути?

— Я не боюсь тлена своего бренного тела. И далек от мысли, что потомки вспомнят меня, как ученого мужа. Строки о соловье и родинке на щечке, переживут и меня, и Вас, достославный султан Алладин.

— Я тоже узнал Вас досточтимый Ариф ибн Али. Мы виделись с вами при дворе шахиншаха. В моей сокровищнице есть древний манускрипт, часть, вернее только слово „Время“, сумел прочитать мой звездочет. Увы, его срок жизни истек, но он уверял меня, что с помощью этого заклинания можно повернуть время вспять.

— Как философ, я скажу, что это невозможно, но как ученый, я мог бы начать поиски истины. Но зачем молодому правителю, это нужно?

— Посмотри на меня, нет, не на расшитый золотом халат. Посмотри в мои глаза, и ты увидишь, что уже много лет я живу словно во сне. Я не чувствую вкуса мяса, оно пресно, даже если его посыпать самыми жгучими пряностями. Я не чувствую вкус вина, оно кислит, как уксус. В моем дворце триста тридцать наложниц, но я сплю один.

— Ты болен, но я не врачую ни души, ни тела.

— Да я болен. Когда-то у меня тоже был знакомый джин, и любимая была. Но став мужем самой прекрасной принцессы Востока, и получая все, что не пожелаю от волшебника-друга, я быстро пресытился. Принцесса Будур ушла от меня, как только появилась первая наложница, друг заскучал, и, прихватив магрибского мага, моего врага, отправился к звездам, искать новый мир.

Иногда он мне подмигивает с неба. Будур, поговаривают, стала знаменитой Али-Бабой, разбойницей пустыни. А я, я просто превратился в курдюк.

Я перестал быть самим собой, я хожу по городу, как Гарун — аль-Рашид, путешествовую, как Синбад. Верни меня в мою полуголодную молодость. Я хочу учиться на лекаря, как мечтал мой отец. Я хочу грезить о прекрасной принцессе, и став искусным врачевателем, спасти ее от смерти. И жить мы будем трудами праведными.

Я не возьму волшебную лампу, джин пусть достанется другому».

Я смотрел в грустные карие глаза правителя, а думал о себе. Как же слаб человек! Я могу стать моложе на несколько лет, возможно, познать тайну устройства вселенной.

— Ты поможешь мне? — остановил мои грезы голос Алладина.

Я бился над загадкой заклинания уже неделю, пока не появился Джинн.

— О, что — то интересное. Я отмыл не только тело, в римских термах, но и мозги мои чисты, как снег в горах. Приступим?

Вдвоем дело пошло веселее. И хоть мой друг и твердил, что магии не существует, он трудился и спорил яростно.

И наши труды и споры окончились тем, что на бумагу легли понятные строки.

— Это невозможно! Но мы это сделали! — вскричал Джинн. — Я сейчас слетаю в одно прекрасное далеко, и вернусь с «темницей для времени». Он вернулся с прозрачным сосудом наполненным песком. В отличие от меня, мой помощник, относился ко всему весело. Поэтому я, усадив его на ковры, решил поговорить с ним серьезно.

— Мой друг. Я желаю тебе добра. Тебе совершенно не обязательно быть при опыте, чей финал не известен. Я хочу, чтобы ты понял. Стена, которую ты не можешь пройти во времени, ее не существует. Она в твоей голове. Ты боишься, и твой страх и есть твоя стена. Уже прошло достаточно времени, и ты можешь вернуться, совершенно не боясь. И жить, и быть самим собой. Дай мне обнять тебя на прощание.

Но нашему расставанию не суждено было случиться.

Во дворе караван-сарая послышался шум, стража султана уже пришла за мной.

— Ну, нет, я пойду с тобой. Ведь и я помогал тебе разгадать шифр.

И Джинн спрятался в старой медной лампе. Я положил ее в свой мешок, и, закинув его на плечо, последовал за стражей.

Мы встретились с Алладином в его сокровищнице. Он сидел на удивительно прекрасном золотом троне, усыпанном алмазами и изумрудами. — Заклинание существует. И сосуд, в который можно заточить время тоже. Но одно ваше слово и я уйду из города. А вы вкусите жизнь до самой последней, горькой капли.

«Я верю в свою звезду. — Устало произнес правитель. — Пусть свершится, то чему суждено. На все воля всевышнего».

— Но Вы обратились не к вершителю судеб, а ко мне. Я не он. Я ученый, хотя и беру на себя миссию бога, управлять временем.

— Читай и будем ждать результата. — Прошептал из лампы Джинн.

И заклинание было произнесено: «Время, как песок уходит сквозь пальцы. Сожми кулак и останови его. Аум тат сат аум».

В сосуде похожем на две перевернутых пиалы, заклубился фиолетовый дым, и когда в часах упала последняя песчинка, в комнате сгустилась тьма. И Время… остановилось.

— Кто ты?

— Я Алладин, сын Али аль Маруфа?

— Зачем ты пришел в Город Теней?

— Мне нужна лампа.

— Надо же — сказал правду!

— Сюда, — легкий ветер коснулся лица Алладина, и он последовал за ним.