Алмас

Джафар Джабарлы

АЛМАС

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

А л м а с-х а н у м - учительница, 18 лет.

Н а з-Х а н у м - ее мать, 42 лет.

Ф у а д - жених Алмас, 22 лет.

Т е м и р т а ш - доктор, 32 лет.

Д ж а м а л - учитель, друг Фуада, 22 лет.

М и р з а-С а м е н д а р - заведующий школой, 43 лет.

Б а р а т и Г ю л ь в е р д ы - комсомольцы.

А л л а в е р д ы - старик крестьянин.

С ю р ь м а - девочка, ученица, 10 лет.

А в т и л ь - крестьянин-бедняк, 40 лет.

Я х ш и - крестьянка, 22 лет.

Б а л а-О г л а н - предсельсовета, 39 лет.

Ш а р и ф - секретарь сельсовета, 25 лет.

Г а д ж и-А х м е д - маскирующийся кулак, 50 лет.

И б а т - подкулачник, деверь Яхши, 30 лет.

Б а л а-Р з а - зажиточный крестьянин, 43 лет.

Г ю л ь - х а н у м - его жена, 26 лет.

О д ж а к к у л и - крестьянин, 65 лет.

К е р б а л а й-Ф а т м а н с а - повивальная бабка, 65 лет.

П р о к у р о р.

Ч л е н ы к о м и с с и и.

Крестьяне, крестьянки, молодежь, дети.

Действие происходит в отдаленной деревне Азербайджана.

АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА 1-я

Школа. Задняя стена остеклена. За ней видны улица, дома, мечеть и минарет. По улице идут деревенский мулла и его приверженцы-старики, несущие на плечах гроб; поют молитвы.

Голос. О боже милосердный, создавший человека и пославший ему коран, знающий все, сотворивший луну и солнце, - пожалей и помилуй нас!

Остальные. О боже великий! Ничего не происходит помимо воли и желания твоего. Пожалей и помилуй нас!

Спускаются по склону.

В школе перед окном собрались дети, они поют веселую песню. Алмас входит в комнату, ведя за собой женщину в чадре.

Алмас. Здравствуйте, дети!

Дети. Здравствуйте, учительница!

Сюрьма. А мы хотели уже расходиться.

Все окружают Алмас.

Алмас. В ряды стройся!..

Дети становятся в ряды.

Пойте громче, чтоб вас все слышали. Ваши голоса должны заглушать похоронное пение муллы. Поняли! Ну, быстро! Начинайте!..

Дети поют пионерский марш.

Яхши. Детям весело, а у меня сердце рвется на части!.. Уже темнеет. Алмас-ханум, я пойду. Отпусти меня. Песней горе свое вспугнула - плакать хочется.

Алмас. По мужу своему скучаешь?.. Правда, Яхши, что он кого-то убил?

Яхши. Жену своего брата. Убил-то сам брат, а он только взял убийство на себя.

Алмас. А давно он в тюрьме?

Яхши. Полтора года.

Алмас. Полтора года? Теперь понятно, почему ты так скучаешь.

Яхши. Сегодня или завтра он вернется - деверь поехал за ним. Но я не хочу возвращения своего мужа.

Алмас. Как не хочешь? А если не хочешь, зачем же остаешься в его доме?

Яхши. А что же делать?

Алмас. Уйди.

Яхши. Разве можно так? И бог - один, и муж - один.

Алмас. Ты ведь лжешь. Я по твоим глазам вижу, что ты кого-то любишь. И когда поешь про любовь, слезы из глаз ручьями текут.

Яхши. Ради бога, Алмас, не тревожь мое горе! Опять заплачу...

Алмас. Слушай, Яхши, шутка - шуткой, а ты ее в правду превращаешь... Слезы опять потекли.

Яхши. Ах, Алмас-ханум, тоска точит сердце мое. Был у моего отца подпасок, молодой, красивый. Каждый день тайком мы с ним встречались и полюбили друг друга крепко, на всю жизнь... но нас разлучили. Бросили меня в огонь. Видно судьба моя такая.

Алмас. Как говорил Карам - певец любви:

"Глаза слезой залиты,

А сердце полно горем.

И если моря превратишь в чернила,

А все леса - в перья,

То все ж писцам не описать моей тоски о милом..."

Яхши. Алмас, возьми вот этот коран. Стань лицом к Мекке и клянись богом, что меня не выдашь. Я тебе всю правду расскажу.

Алмас. Что ты, Яхши! Какой там коран, какой там бог! Я без корана твоей тайны никому не открою.

Яхши. Ты читать умеешь. На вот, прочти! (Вынимает из кармана бумажку и передает ей, а сама вытирает глаза кончиком чадры.)

Алмас (читает с возрастающим волнением и вдруг в ужасе вскакивает с места). Яхши, этого не может быть! Это что такое?!

Яхши. Сюда приходил доктор, тайком от деверя я пошла к нему. Он дал мне эту бумагу... Ради бога, Алмас, знай только ты да единый бог!

Алмас. Яхши, как же это случилось? Ведь твой муж полтора года в тюрьме, а ты... ты беременна!

Яхши. Алмас, я скоро умру.

Алмас. Мы найдем выход, Яхши, надо быть смелой в жизни. Ничего.

Яхши. Нет, я скоро умру. Я убью себя...

А л м а с. Ты с ума сошла! Зачем умирать? Яхши, родная, мы еще поживем с тобой. Разведись с мужем, а я тебя запишу в колхоз "Зарница". Научишься работать на машине, будешь шить, будет у тебя свой заработок, будешь свободной, грамотной и еще выйдешь замуж за кого хочешь. Вот вечером на свадьбе я буду женщинам рассказывать о новой, свободной жизни. Приходи слушать. Все поймешь...

Яхши. Если бы я не боялась, я бы ушла от мужа и записалась в эту "Зарницу".,. Но меня убьют!

Алмас. Кто?

Яхши. Деверь... Он двух уже убил.

Алмас. Тогда у тебя всегда будет с одной стороны стена, а с другой нож.

Яхши. Что же я могу сделать?.. Только плакать.

Алмас. Слезы ни к чему не приведут. Бороться надо.

Яхши. Я ходила к мулле Субхану, говорила ему, что хочу разводиться. Он говорит, что мне ничего не полага ется. Я говорила ему, что все имущество я своим трудом накопила. "Все равно, - говорит, - шариат женщине ничего не дает. Все принадлежит мужчине".

Алмас. Ты только разведись. А там в суд подадим.

Яхши. Мулла Субхан и на развод не согласился. Говорит: "Право мужа. Если не захочет - не даст развода. Мужчина имеет право, а женщина - нет"... Вернулась я домой и до самого утра плакала.

Алмас. Да ты пойми, что эти цепи слезами не разорвешь. Их надо грызть и силой рвать!

Яхши. Кто-то идет. А я сижу здесь и плачу... Боже, прости меня! О творец корана, только на тебя я надеюсь!.. Прощай, девушка!

В это время слышен шум во дворе.

Голос. Только скорей, пожалуйста! Не задерживайте!

Джамал. Сейчас, сейчас!..

Наз-Ханум (вбегая в комнату). Яхши! Яхши!.. Приехал деверь и ищет тебя по всем домам!

Алмас. На. (Дает Яхши бумагу.)

Яхши (испуганно). Приехали?.. Ой!.. (Бросается к дверям).

Входят Барат, Автиль и Джамал. Яхши, увидев их, останавливается и как прикованная со стоном прислоняется к стене.

Яхши. Барат!..

Одно мгновение оба смотрят друг на друга, затем Яхши, как бы очнувшись, приходит в себя и быстро выбегает из комнаты. Барат-за ней.

Джамал (входя) А!.. Алмас-ханум, вы дома?

Алмас. Джамал, это вы? Куда собираетесь?

Джамал. Уезжаю.

Алмас. Куда?

Джамал. В город.

Алмас (растерянно, с волнением). Яхши ушла? Хорошо. Иди, иди... Вы говорите - в город?., Яхши, постой-ка!.. (Выбегает из комнаты). Яхши, Яхши, постой на минутку!.. (Спустя немного времени возвращается). Ушла.

Джамал. Вы, кажется, чем-то взволнованы?

Алмас. Нет, нет...

Джамал. Что случилось?

Алмас. Ничего не случилось.

Джамал. Может быть, вы недовольны моим приходом?

Алмас. Да что вы, Джамал?

Автиль закуривает трубку.

Алмас. Почему же вы в город едете?

Джамал. Соскучился, Алмас. Да и вам советую. Быстрее собирайтесь, Алмас, и прямо в город. Культурный человек тут долго жить не может.

Автиль. По-вашему, здесь могут только пастухи жить?

Джамал. Тут человека встретить трудно. Я зову вас ехать со мной, а то потом будете говорить, что я вас бросил и убежал один.

Алмас. Нет, идите, Джамал. Я не поеду.

Джамал. Как, не поедете? Фуад мне сказал, что вы вместе со мной вернетесь.

Алмас. Здесь поле битвы, и я не хочу, как вы, дезертировать с фронта.

Джамал. Что вы тут одна сделаете?

Алмас. Я не одна. Со мной работает вся молодежь деревни. Да и стариков к работе привлечем.

Мирза-Самендар (входит с бумажкой в руках). Да буду я жертвой закона Магомета! Да буду я жертвой закона Магомета! (После каждого слова ждет, чтобы Алмас спросила о причине его волнения. Она молчит. Он говорит с еще большим волнением.) Магомет хорошо знал женщин, что за дьявольские создания они!

Алмас продолжает молчать.

Правильно говорят: если бы бог верблюду дал крылья, то ни одна бы крыша в деревне не осталась целой.

Алмас молчит. Мирза-Самендар сердито проходит в другую комнату.

Джамал. Что это с ним?

Алмас. Ничего, не трогайте.

Джамал. И это проводник культуры! Едемте, Алмас. Вы же одичаете здесь. Что вам в этой деревне делать?

Алмас. Работа найдется. Сегодня шесть человек сразу в "Зарницу" записались, и все девушки.

Джамал. Что это за "Зарница" такая?

Алмас. "Зарница" - это ткацкая промысловая артель. Я ее организовала с целью помочь женщине выйти из мрака невежества, безграмотности и бескультурья. Мы привезли из города ткацкие машины. Вот видите... (показывает в сторону). Начало сделано, и мой гражданский долг довести дело до конца.

Джамал. Гражданский долг мы в городе заплатим! Поймите, Алмас, нельзя же забывать о своей личной жизни. Ведь у вас в городе жених, Фуад, он ждет вас. Вспомните о нем.

Входит Темирташ.

Темирташ. Алмас ханум, я просмотрел ваш доклад.

Алмас. Все эти предложения я сделаю крестьянскому сходу.

Джамал (с подозрением). Алмас-ханум, у вас в комнате мужчина?

Алмас. Вы озадачены? Скажете Фуаду, что вы у его невесты видели мужчину?

Джамал. Фуад на это может посмотреть серьезней чем вы думаете.

Алмас. Фуад мне слова не скажет.

Темирташ. Алмас-ханум, по-моему, в вашем докладе много спорного.

Алмас. Познакомьтесь. (Показывает на Джамала.) Это друг моего жениха. Был учителем в соседней деревне, а теперь убегает. А это... (показывает на Темирташа) - мой друг, которого я больше всех люблю.

Во дворе слышен шум.

Голос. Да куда ж он пропал! Не ночевать же нам здесь! На поезд опоздаем.

Джамал. Сейчас, сейчас!.. Прощайте! (Двусмысленно). Не скучайте...

Алмас. Передайте привет Фуаду.

Джамал. С удовольствием передам, что вы здесь не скучаете. (Уходит.)

Темирташ. Он теперь Фуаду понаскажет всякой ерунды.

Алмас. Вы Фуада не знаете. Он на такие мелочи и внимания не обратит. Ничего в мире не поссорит нас. Он меня сильно любит.

Темирташ. А вы его?

Алмас. А я еще сильнее. Если я когда-нубудь потеряю его любовь, то я потеряю весь свет.

Темирташ. Счастливец он!.. Ну, прощайте!

Алмас. Вы уходите, доктор? Так скоро?

Темирташ. Завтра должен быть в городе. Вот моя фотокарточка. Я надписал вам ее на память. (Кладет на стол.)

Входит Мирза-Самендар.

Мирза-Самендар (сердито). Да буду я жертвой закона Магомета! Знал он своих людей, знал, Магомет, что за создания такие - женщины. Не дай бог и врагам во власть женщины попасть! (После каждого слова ждет, чтобы Алмас ответила ему. Алмас молчит. Наконец он обращается прямо к ней.) Я хочу знать, кто здесь заведующий? Ты или я? А?

Алмас. Вы.

Мирза-Самендар. А почему же из Наркомпроса присылается бумага на твое имя? А?

Алмас. А потому что, когда вас не было, бумагу относительно пианино послала я.

Мирза-Самендар. Заведующий остался в стороне, а разные люди пишут бумаги от своего имени и получают ответы на свое имя.

Алмас. Мирза-Самендар, ведь дело не в имени.

Мирза-Самендар. Да буду я жертвой закона Магомета... Слушай, сестрица, мамаша, что ты здесь в школе творишь? А? Совпроф уходит - козмолоко приходит. Агитпроп уходит - колхозцентр приходит. Превратила школу в женскую баню. Каждый день собираешь сюда целую стаю женщин и без конца болтаешь с ними.

Алмас. Мирза-Самендар, разве это плохо? Вы должны мне помогать, а не браниться.

Мирза-Самендар. Матушка, сестрица! Сегодня же убери отсюда все эти машины! Заведующий я или нет? Распоряжается в школе кто? Я или нет? Сейчас же эти машины убрать, и больше ничего!

Алмас. Но куда же поставить их? Я написала докладную записку о предоставлении нам и мечети и сада Гаджи-Ахмеда для нашей артели. Это же я буду предлагать сходу крестьян. Сельсовет и ячейка поддержат. Как только утвердят, сейчас же уберем машины.

Мирза-Самандар. Ах, да буду я жертвой закона Магомета! До моего возвращения убери все машины из школы, и никаких разговоров! (Уходит, ворча.)

Темирташ. Алмас, ваши предложения - целая революция. Для проведения их вам нужна целая армия.

Алмас. Армия есть. Вот смотрите... Четырнадцать человек, и здесь шесть. Сегодня записались. А четыре еще в проекте. Со своими мужьями переговоры ведут. Это только женщины. Мужчин еще больше.

Темирташ. Боюсь - все крестьяне взбунтуются против вас, и поднимется такой тарарам, что камни полетят в вашу голову.

Алмас. Ничего не будет. Революция требует смелости. А как у вас, через два часа по столовой ложке, революцию не сделаешь. У нас много сторонников. Вот смотрите: Автиль, Гюльверды, Барат, Шариф, предсель-совета Бала-Оглан.

Темирташ. Да, но нельзя все эти предложения вносить сразу. Крестьяне поднимут шум.

Алмас. Крестьяне все наши предложения с радостью примут.

Голос Мирзы-Самендара (во дворе). Да буду я жертвой закона Магомета!

Алмас и Темирташ уходят. Возвращается Джамал, за ним идет Мирза-Самендар.

Джамал. Алмас-ханум, Алмас-ханум! (Заметив Мирзу-Самендара). Я хочу видеть Алмас-ханум.

Мирза-Самендар. А черт ее знает, где она шатается!

Джамал (показывая на карточку, оставленную на столе). Вы этого человека знаете?

Мирза-Самендар. Их здесь не один и не два. Всех не упомнишь. Если бы я знал адрес ее жениха, я бы ему кое-что написал. (Выходит из комнаты.)

Джамал. Давно эта карточка здесь? (Смотрит в сторону Мирзы-Самендера, но заметив его отсутствие, берет карточку, кладет в карман и быстро уходит).

Через некоторое время входят Наз-Ханум и Алмас.

Алмас. Мама, мне показалось, что кто-то вышел из нашей комнаты.

Наз-Ханум. Нет, дочка. Я не заметила. А все может быть. Боюсь я, доченька, за тебя. По ночам от страха глаз не смыкаю. В деревне, в какой дом ни придешь, к какому столу ни подойдешь, только о тебе и говорят. Спорят без конца. Одни говорят, что ты женщин портишь, друпие говорят мужчин!

Алмас. Мама, они еще не понимают, что я для их же пользы работаю.

Наз-Ханум. Дочка, милая, сжалься надо мной! Ты одна у меня. Не вмешивайся в чужие дела. Ты только учи детей и молись богу, как Мирза-Самендар. Против этого никто ничего не говорит.

Алмас. Мама, чего ты боишься?

Наз-Ханум. Дочка, боюсь - подкапываться под тебя будут. Снимут со службы. Я боюсь за тебя. Говорят, в прошлом году сюда приезжал агроном, и не знаю, что он говорил, только в одну ночь он бесследно пропал, и до сих пор даже трупа его не нашли.

Алмас. Ты, мама, не бойся. Ведь это же наша деревня, наши крестьяне, чего же тебе бояться? Ты подожди, я им объясню все, и они поймут, что пора жить и работать по-новому, и все они аплодировать нам будут.

Шариф (входит, улыбаясь). А, Алмас-ханум! Скоро люди на свадьбу будут собираться. Вы будьте готовы.

Алмас. Я готова.

Наз-Ханум. Сынок мой, я боюсь, как бы мою дочку не обидели там.

Шариф. Вы, мамаша, не беспокойтесь. Я ведь тоже там буду и всех, в случае неприятностей, фактологически и документологически успокою.

Наз-Ханум. Царство небесное отцу твоему.

Алмас. По-моему, мы делаем ошибку, идя на свадьбу.

Шариф. К крестьянам нужно подходить с приемом. И надо найти этот прием. Раз нашел - все кончено. А если не пойдете, несмотря на приглашение, сильно обидятся, и может получиться разрыв с крестьянами.

Во дворе поднимается шум. Бала-Рза, крестьянин среднего возраста, тащит за руку женщину и, громко ругаясь, вводит в комнату.

Бала-Рза. Мирза-Самендар... Иди, негодница!.. Мирза-Самендар...

Шариф. Что случилось, Кербалай-Бала-Рза?

Бала-Рза (не отвечая прямо). Иди, говорю тебе. Посмотрим, в каком законе это написано!

Мирза-Самендар входит.

Мирза-Самендар. Кто меня спрашивает?

Бала-Рза. Я зову. Я! Я хочу знать, для чего вас в эту деревню послали? А?!

Мирза-Самендар. Учить детей.

Бала-Рза. Очень хорошо! А в другие дела вы должны вмешиваться?

Мирза-Самендар. Нет.

Бала-Рза. Хорошо. А в каком это законе написано, чтобы муж не был колхозом, а жена была бы колхозом? А?.. Не визжи, собачья дочь! Я твою башку оторву и сушить повешу!

Мирза-Самендар. Кербалай-Бала-Рза, ей-богу, я в этом деле не замешан.

Бала-Рза, Говори, дочь мыши, кто тебя записал?

Гюль-Ханум (показывая на Алмас). Вот она записала. Говорила, что ситец раздавать будут.

Бала-Рза. Кто это сказал, пусть будет проклят вместе со своим ситцем, матерью и со всеми родными!

Шариф. Кербалай-Бала-Рза, успокойся. Я тебе сейчас все дело фактологически и документологически разъясню.

Бала-Рза. Нет. Пускай она мне скажет, по какому закону она жену без разрешения мужа колхозом сделала?

Алмас. Дядя Бала-Рза, я твою жену не на плохое дело переманила. Ты хорошенько подумай. Она и учиться будет, и зарабатывать будет.

Бала-Рза. Возьми этот заработок и подавись им!

Наз-Ханум. Кербалай-Бала-Рза, ради бога, не сердись на мою дочь!

Мирза-Самендар. А пускай твоя дочка всюду не лезет.

Бала-Рза. Смотри, переманившему мою жену я язык отрежу!

Ибат (входит с резким криком). Зарывайте папаху в песок и носите, как женщины, косынки! Это собачье отродье здесь было?

А л м а с. Какое "собачье отродье"?

Ибат. Клянусь Магометом, когда я разгорячусь, я и отца родного могу убить!..

Алмас. Вам что от меня нужно?

Наз-Ханум. Дочка, ради бога, пойди в комнату. Он какой-то... такой...

Ибат. Жена моего брата здесь была или нет? Отвечайте! Клянусь пророком, если мне кровь в голову ударит, убью ее, как собаку!

Алмас. Вам лучше ее спросить, где она была.

Ибат. Я у вас спрашиваю, она здесь была или нет?

Алмас. Я не знаю.

Шариф. Ибат, дорогой, ты успокойся, я все дело фактологически и документологически расследую и тебе расскажу.

Бала-Рза. Вычеркивай ее из колхоза сейчас же! Вычеркивай, тебе говорю!

Алмас. Вы ее не имеете права вычеркивать.

Бала-Рза. Не толкай меня на убийство! Зачеркивай, говорю тебе!

Наз-Ханум. Зачеркнет, милый, зачеркнет... Сейчас зачеркнет.

Бала-Рза и Гюль-Ханум уходят.

Ибат. Клянусь пророком, клянусь Меккой, если узнаю, что она была здесь, на куски ее разрублю!.. Или папаха моя будет не папахой, а женской косынкой! (Уходит).

Мирза-Самендар. Когда говоришь, сидя спокойно, - люди не сердятся. Зачем вам вмешиваться в чужие дела и портить с крестьянами отношения? Пропади они пропадом! Берите пример с меня. Пишите им письма и заявления, берите с них за это сыр и масло и ешьте за упокой их душ. И все. Точка.

Алмас (внимательно слушает Мирзу-Самендара, а потом подходит к нему, смотрит на него и говорит). Тьфу!.. Мразь!..

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА 2-я

Сад. Свадьба. Много народа. Музыка. Танцы. Пьют вино. Жарят шашлык. Шум. Среди гостей А л м а с в кругу молодежи.

Гаджи-Ахмед. Нужно разобраться в сути дела. Посмотрим, что за шутка колхоз ли, артель ли? Принудительно или добровольно? Так или не так?

Ибат. Хоть бы слово промолвила! Но она такая хитрая, что и губами не пошевелила.

Гаджи-Ахмед. Не надо торопиться. Рано или поздно раскусим. Узнаем, что за птица. А может быть, уж и не такая страшная. А нет - так найдем выход. Так или не так?

Бала-Рза. Нет, Гаджи. Я эту девушку достаточно уже раскусил.

И б а т. А мулла Субхан не придет?

Г а д ж и-А х м е д. Нет. Пусть он лучше не приходит. А то все дело испортит.

Оджаккули (подходит). Говорят, что дочь ханум Наз сегодня будет доказывать, что бога нет.

И б а т. Знаете, что она говорит? Что ни бога, ни пророка нет. Женщин она требует загнать в один сарай, а мужчин - в другой. И чтобы ни один мужчина не имел права хотя бы пальцем тронуть свою жену. Все чтобы вместе сеяли и вместе спали. Понимаешь? До сих пор, говорит, женщины подчинялись мужчинам, а теперь мужчины должны женщинам подчиняться. Понимаешь?

Оджаккули. Значит, и в бога не велит верить?

Бала-Оглан. Да нет же, нет. Дело не в этом... Она начинает говорить, что не надо...

Шариф. Послушайте, вы успокойтесь. Она еще ничего фактологически и документологически не сказала.

И б а т. Вам если и папаху с головы снять, то вы не очнетесь.

Бала-Рза. Ей-богу, доживем до того, что ни одна женщина своего мужа слушать не будет. Ни один сын своего отца не послушает.

Шариф. Ибат, вы успокойтесь. Я вам все фактологически и документологически объясню.

Оджаккули. Значит, она в аллаха не верит?

Подходит Мирза-Самендар.

Гаджи-Ахмед. Пожалуйте, пожалуйте, Мирза-Самендар! Сюда, сюда, ко мне...

Мирза-Самендар. Не беспокойтесь, Гаджи, я и здесь посижу.

Г а д ж и-А х м е д. Нет, нет, пожалуйте ко мне. Вот молодец! Ну, как живешь? Вчера принесли свежее масло, говорю детишкам: возьмите Мирза-Самендару несколько фунтов, он ведь тонкий.знаток масла и большой любитель.

Мирза-Самендар. Хорошее было масло. Спасибо, Гаджи! Прямо мне неловко становится от ваших забот обо мне.

Г а д ж и-А х м е д. Да брось ты, что там неловко! Свет так создан. Так было, так и будет. Заработали другие - я ем, зарабатываю я - другие едят. Сегодня - я тебе одолжение, а завтра - ты мне. Рука руку моет, а рука - лицо.

Мирза-Самендар. Так, так, мы всегда к вашим услугам.

Г а д ж и-А х м е д. Нет, нет. Это я к вашим услугам.

Оджаккули. Каждому бог отпустил свою долю. Больше отпущенного богом есть нельзя.

Мирза-Самендар. Признаться, вы меня прямо балуете.

Гаджа-Ахмед. Так и должно быть. Раз ты с общиной живешь в ладу, не вмешиваешься не в свои дела, не делаешь суматохи, то и народ тебя любить будет.

Мирза-Самендар. Что говорить, Гаджи, я свое дело знаю. Получаю оклад, обязан в день четыре часа давать уроки - и все. Остальное - не мое дело. Для колхоза есть правление, есть и райком, есть и сельсовет. Я не могу вмешиваться во все дела. А некоторые бисером рассыпаются...

Шариф. Мирза-Самендар, ведь Алмас-ханум только хочет, чтобы наша деревня культурнее стала. А что касается колхоза...

Г а д ж и-А х м е д. Э, вы тоже колхоз, колхоз! Был же у нас колхоз. А что стало с ним? Кроме тебя и меня никто там и не остался. А теперь, если хотите, давайте снова сделаем колхоз. Если она хочет два быка, мы дадим ей четыре. Надо деньги - дадим деньги. Людей также дадим. Мало я всем давал?

А в т и л ь. Ты и мне давал, а за шесть пудов пшеницы последнюю полоску отнял.

И б а т. Собрала всех мальчишек и тараторит. Конец миру, и больше ничего. Удивляюсь я мужчинам: папаху от холода одевают, забыли, что она честь мужская. Алмас, Барат и несколько молодых парней подходят.

Гаджи-Ахмед. А ну, Бала-Оглан, пострекни ее. Пусть она несколько слов скажет. Тогда виднее будет, что она за птичка. Будем знать, что дальше делать.

Бала-Оглан (стучит по столу). Товарищи, слушайте! Несколько слов. К нам приехала в деревню наша Алмас-ханум, учительница сельская. Мы очень рады, просим выпить за ее здоровье.

Все. Алмас-ханум, будь здорова!

Крики, пьют, музыка.

Бала-Оглан. Мы просим ее сказать несколько слов про некоторые вопросы.

Барат (кричит). Просим, Алмас-ханум! Скажи, скажи им!

Молодежь хлопает в ладоши.

Гаджи-Ахмед. Просим, просим! (Аплодирует).

Аплодируют Шариф, Бала-Оглан и другие.

Алмас. Товарищи, я знаю, что у нас в деревне по поводу меня идут разные нелепые слухи. Поэтому я хочу, чтобы мои мысли были ясны для всех. Ясность важнее всего.

Голоса. Правильно, правильно!

Аплодируют.

Алмас. Я сама уроженка этой деревни. Уехала в город, училась там и опять в родную деревню, к вам, к моим братьям и сестрам, вернулась. Теперь я здесь учительница и должна работать на пользу нашей деревни. Вот я и хочу, чтобы деревня, где я работаю, не отставала в то время, когда другие деревни богатеют и идут вперед. Сегодня лозунг всей нашей страны - догнать и перегнать культурные страны. И мы сообща, коллективно должны сделать нашу деревню передовой, образцовой, культурной!

Барат. Браво, браво! (Аплодирует).

Ибат. Да погоди ты! (Ахмеду). Не знает, где сварили, а кричит - ложку давай!

Наз-Ханум с волнением следит за ходом собрания.

Оджаккули (встает и приводит себя в порядок). Хорошо. Ты раньше мне ответь: каждая вещь своего мастера и каждое творение своего творца имеет или не имеет?

Алмас. Что вы говорите?

Бала-Оглан. Дядя Оджаккули, вы чуточку потерпите. Пусть Алмас-ханум договорит, а потом уж вы.

Оджаккули. Нет, нет! Пусть она раньше мне ответит, каждое здание своего мастера имеет или не имеет?

Шариф. Дядя Оджаккули, успокойтесь.

Гаджи-Ахмед. Да не болтайте глупостей! Садитесь! Дайте послушать, что говорит человек.

Алмас. Товарищи, наша забота - о бедняках деревни. И во всех наших делах мы будем опираться на них. Мы хотим, чтобы в нашей деревне бедняков не осталось, чтобы все бедняки разбогатели, получили бы культуру и стали передовыми строителями нового, социалистического общества.

Гаджи-Ахмед. Молодец девушка! Молодец девушка! Умная девушка! Самая правильная программа- это то, что ты говоришь.

Все аплодируют, пьют за здоровье Алмас.

Не богачей превратить в бедняков, а бедняков - в богачей. Вернее быть не может! Будь здорова, дочка! Ура!

Крики, музыка, пьют, чокаются. Выбегает танцор и танцует национальный танец. Все подхлопывают в ладоши. Выбегает второй, и потом, к концу, в круг танцующих входит Гаджи-Ахмед.

Шариф. Товарищи, немного успокойтесь! Пускай Алмас-ханум свои предложения фактологически и документологически расскажет.

Гаджи-Ахмед. Просим, просим! С удовольствием! Слушайте, тише там! Послушайте, что наша дочка будет говорить.

Все рассаживаются.

Оджаккули (опять встает). Братья, я спрашиваю ее при всех: каждое здание своего мастера имеет или не имеет?

Б а р а т. Да заткните ему глотку!

Алмас. Я, товарищи, еще молода. Правда, я окончила техникум, но самый большой университет - это сама жизнь. Я эту жизнь видела меньше, а вы больше. Вот почему вы все должны помогать нам, молодежи, и сообща исправлять наши ошибки. Только путем взаимной помощи мы сможем продвигаться вперед. Если мы будем вставлять друг другу палки в колеса, то наша деревня вперед не пойдет.

Гаджи-Ахмед. Молодец девушка, молодец! (Встает). Раз ты так подходишь к нам, то можешь распоряжаться нами. Имею сына, маленького, - иди, убей. Никто слова тебе не скажет. А что касается имущества, то мы вложим средства, а ты делом и советом поможешь.

Все. Браво! Браво!..

Хлопают. Пьют за здоровье Алмас.

Бала-Рза. Настоящую программу Гаджи проводит. Браво! Гаджи, браво!..

Бала-Оглан. Товарищи, тише! Алмас-ханум еще хочет сказать. Тише!

Гаджи-Ахмед. Молодец девушка, молодец! (Обращается к Наз-Ханум). Слушай, сестра, иди сюда ко мне, здесь есть место. Дайте дорогу сестре. (Обращается к Алмас). Ну говори, говори, дочка.

Алмас. Нам неинтересно, чтобы богатели одни за счет других. Надо сделать так, чтобы общество разбогатело, коллектив разбогател. И потому надо сделать труд коллективным, чтобы орудия производства были в руках коллектива. Вот почему мы, молодежь деревни, организовали колхоз "Зарница". Но одной из главных причин, мешающих строить новую жизнь нашей деревни, является бесправие женщины, забитость ее.

Автиль. Правда, дочка! Вчера Кербалай-Бала-Рза ударил оглоблей свою жену. Теперь она целый месяц будет подражать хромому мулу Оджаккули.

Оджаккули. Чей это мул хромой? У кого мул хромой, тот последний сукин сын! Кто врет, тот тоже сукин сын!

Бала-Оглан. Дядя Оджаккули, дядя Оджаккули!..

Оджаккули. Вы хотите моего мула оклеветать и дешевле купить? Слушай, Кербалай-Али-Мардан, ради своего мула... то есть ради своего сына... Мой мул хромой?..

Ш а р и ф. Кербалай-Оджаккули, да ты успокойся!

Оджаккули. Они, видишь, говорят - мой мул хромой! Куда ни пойду, все они о муле говорят. Все говорят- мул хромой, все говорят - мой мул хромой. Я тебе докажу, какой мой мул хромой!

Алмас. Мы должны перерезать руки, которые держат наших женщин в клетке. Женщин наших освободить от гнета и из-под чадры, чтобы они могли участвовать наравне со всеми в строительстве новой жизни, могли расти и развиваться, быть независимыми!..

Бала-Рза (Ибату). Это она на нас намекает.

И б а т (кричит с места). Ты о себе только думай! А о наших женах не беспокойся!

Гаджи-Ахмед. Ибат, Ибат, замолчи! Посмотрим, что она дальше скажет.

Барат (кричит). Правда глаза колет?

Алмас. Товарищи, не на плохое дело я зову ваших женщин. К честному труду я их призываю. Разрешите, не разрешите - они все равно придут. Не сегодня, так завтра. Потому что жизнь сама этого требует.

Оджаккули (встает, приводит себя в порядок). Братья, я спрашиваю всех собравшихся: каждое здание своего мастера имеет или не имеет?

Шариф. Товарищи, успокойтесь! Пускай Алмас-ханум скажет, а потом и я все фактологически и документологически объясню.

Алмас. Мы женщин должны вырвать из темных углов, из-под чадры!

И б а т. Ты мою жену насильно не потащишь!

А л м а с. Она сама придет. Сегодня не пустишь добром, она завтра просто убежит и придет в "Зарницу". Мы организуем для женщин на первое время ткацкую артель.

И б а т. На наших жен не надейся.

Г а д ж и-А х м е д. Постой, постой, Ибат! Дай хорошенько понять.

А л м а с. Мы организуем фруктовое дело. Тут могут работать и мужчины. Будут курсы, желающие могут учиться.

Б а р а т. Все запишутся, все запишутся!

А в т и л ь. Вот я уже записался.

А л м а с. Для начала работы немного понадобится. Если сад Гаджи-Ахмеда, находящийся под деревней, передать этому коллективу, будет достаточно.

Г а д ж и-А х м е д. Как это... как это ты сказала? Все говорила хорошо, хорошо - и вдруг все перепутала. Как? Я не расслышал.

А л м а с. Я говорю, что сад нужно взять для фруктового колхоза.

Г а д ж и-А х м е д. Мой сад, что ли?

А л м а с. Не знаю. Называется садом Гаджи-Ахмеда.

Г а д ж и-А х м ед. А кому доходы от сада?

А л м а с. Доходы пойдут в пользу работающих в нем колхозников.

Гаджи-Ахмед. А я что, - умер, что ли? Сад мой, и я правительству налоги плачу. Я - инвалид, вот мои бумаги. Сада моего отобрать нельзя!

А л м а с. Ведь вы же жизнью своего сына жертвовали!

Г а д ж и-Ах мед. Сын-то что! Ты здесь меня самого убиваешь! А сына иди, пожалуйста, убей! Будь проклят я, если хоть слово промолвлю! Ты сад мой огромный хочешь присвоить?

Голоса крестьян. Постой же Гаджи, дай ей говорить. Может, тебе не полезно, а нам полезно.

Б а р а т. Товарищи, это предложение принадлежит не только ей, - и мы тоже сторонники этого предложения.

Алмас. Еще, товарищи, в деревне предсельсовета должен быть проводником советской политики. Товарищ Бала-Оглан, может быть, и хороший человек, только для этой работы он не годится. При мне несколько женщин обращались к нему за помощью, а он не помог, или не хотел помочь. Необходимо переизбрать его. В настоящее время, когда мы боремся за освобождение женщины, я бы предложила выбрать председателем сельсовета женщину.

Бала-Оглан. Кто это? Что ты сказала? Председатель не годится? Товарищ учительница, я вас лишаю слова!

Бала-Рза (обращаясь к Ибату). Бала-Оглан попался.

Ибат. Ударила по самой макушке. Женщина-председательница!

Г а д ж и-А х м е д. Говорят, предсельсовета не годится - значит не годится. Выберем другого. Выберем женщину!

Бала-Оглан. Гаджи, и ты против меня?! Я же вам ничего плохого не сделал!

Гаджи-Ахмед. У меня сад хотят отобрать, а ты слова за меня не сказал.

Бала-Оглан. А почему ты знаешь, что я говорить не буду?

Гаджи-Ахмед. Не поддержишь меня - я тебя не поддержу. Поддержишь - я тоже поддержу.

Бала-Оглан. Я ей рот заткну!

Гаджи-Ахмед. Заткнешь? Посмотрим!

Бала-Оглан. Товарищи, довольно, слушать! (Сильно звонит).

Шариф. Товарищи, успокойтесь! Это непорядок! надо документологически...

Бала-Оглан. Шариф, ты молчи! (Алмас). Ты в деревне суматоху хочешь создать, крестьян поссорить друг с другом?

А в т и л ь. И тебя задело?

Б а р а т. Правда глаза колет... Тише, дайте ей говорить!

Шариф. Товарищи, вы мешаете Алмас-ханум!

Алмас. Крестьяне, слово за вами. Будет так, как вы решите... Да, еще одно предложение. В училище тесно. Для наших машин мест не хватает. В деревне большое помещение только мечеть. Надо вынести постановление, чтобы мечеть передать под ткацкую артель.

Гаджи-Ахмед (громко кричит). Закрыть мечеть? Превратить мечеть в балаган?!

Голоса крестьян. Что с мечетью сделать?

Оджаккули. Как это мечеть закрыть? В мечети лошадь привязать?.. Мусульмане, чего вы ждете?! Ведь до второго пришествия мало осталось. Начинается священная война. В мечети лошадей привязывают!

Голоса. Так нельзя...

-Мечеть нельзя закрывать.

-Да ты не понимаешь!

-Ты сам ничего не понимаешь!

А л м а с. Крестьяне, слушайте!..

Бала-Оглан. Товарищ, ты в деревне суматоху создаешь. Я тебя лишаю слова.

Ибат. По закону, сад отнимать нельзя. Сад не полагается у инвалида отбирать.

Г а д ж и-А х м е д. Ибат, Ибат! Ты про сад не говори, Ты о мечети кричи. Пусть уж вопрос на мечеть перейдет.

Оджаккули. Что за безобразие!

А л м а с. Товарищи крестьяне, мы за вас боремся, за ваше благополучие...

Ибат. Жен наших задела - молчали, имущество задела - молчали. Наконец нашу мечеть задеваешь!

Шариф. Товарищи, успокойтесь! Дайте закончить ей.

А л м а с. Товарищи, поверьте, что тут говорят только карманы!

Ибат. Ты не смеешь наших жен сманивать и мечеть закрывать! Мы правительству и налоги, и подати платим! По закону мечеть задевать нельзя!

Шариф. Вы успокойтесь! Ибат, Ибат, ты успокойся...

Н а з-Х а н у м. Дочь моя, сейчас этот народ на тебя набросится. Беги скорей домой!

Гаджи-Ахмед. Оджаккули, почему закрыл ты свою глотку? То никому говорить не давал, а теперь молчишь! Объясни народу, в чем дело.

Оджаккули (встает). Братья, я спрашиваю у этого товарища (показывает на Алмас) перед всем собравшимся сходом, спрашиваю: каждое здание своего мастера имеет или не имеет? Имеет или не имеет?

Г а д ж и-А х м е д. Чего вы стоите? Ведите своих жен и детей в мой сад! Я его уступаю. Имею одну старуху, возьмут ее, я встану в стороне. А остальных ведите в мечеть и сделайте там духан.

Оджаккули. Ай, в нашей мечети лошадь привязывать хотят!

Ибат. Мужчины, зачем же вы папаху носите? Разве у вас нет чести? Или вы забыли, что мужчины, а не бабы? Я за честь и за религию пойду в Сибирь! (Бросается на Алмас).

Б а р а т. Эй, эй, эй! Не смей! Стой! Держите его!..

Ибат. Ты что, собачий сын, мою руку держишь?!

Дерутся.

Оджаккули. Чего вы, братья, ждете? Заткните ей глотку!

Бала-Рза. Ты нашу мечеть, нашу честь задеваешь?.. Бей ее!

Автиль. Постойте, ребята, куда вы лезете?! (Преграждает проход лезущим).

Шариф. Товарищи, успокойтесь!

Голоса. Кто нашу мечеть заденет, мы ему язык отрежем!

Бала-Рза. Пускай идет на меня жаловаться! (Бросается на Алмас). Бейте ее!!

Вдруг из толпы маленький мальчик хватает Бала-Рзу за руку.

Бала-Рза. Ты меня держишь?! Смотрите, дело до того дошло, что мой собственный сын на меня восстает... Ах ты, сукин сын! (Дерет сына за уши).

Голоса. Конец мира! Дети восстают против отцов!

Оджаккули. Да постойте, я у нее спрошу: и святым мощам не верить?

Шариф. Товарищи, успокойтесь! Так нельзя!.. Слушай, Гюльверды, открой эту дверь... Алмас-ханум, уйди туда. На минутку, на минутку... Бала-Оглан, успокой людей. Что это такое? Девушку среди бела дня убить хотят! Всех нас в Сибирь сошлют! Нельзя так.

И б а т. Шариф, ты уходи отсюда! Не мешай!

Шариф. Ибат, успокойся, успокойся...

Гаджи-Ахмед. Она вносит разлад в нашу деревню. Мы, крестьяне, требуем, чтоб она сейчас же ушла из этой деревни. Бала-Рза, скажи ребятам, пусть кричат. А то, проклятая, вору камень напомнит.

Бала-Рза (а за ним и другие). Пусть из нашей деревни уходит! Пусть уходит! Уходит!..

Все кучкой пытаются ворваться в помещение. Шариф упирается и не пускает их.

Н а з-Х а ну м (в ужасе кричит). Ой, дочку убили!.. Ты, мечеть! Дом божий! Помоги мне!.. Ой, дочку убили!

Шариф (вскакивает на стол). Товарищи, слушайте, шума не надо. Требуется, чтобы она ушла из деревни? Успокойтесь. Дайте ей уйти.

Голоса. Пускай уходит! Пускай уходит!..

Шариф (открывает двери, говорит вовнутрь). Алмас-ханум, идите. Пойдемте...

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА 3-я

Ткацкая мастерская "Зарница". Несколько станков стоят рядом. Вечереет. Только две женщины работают у станков. Издалека слышен голос Яхши.

Голос Яхши.

О, если бы солнце, скрывшись за горы, не угасло!

О, если б судьба так жестоко не отвернулась от меня!

О если б все мои желания так рано не отняла

земля!

Сказать бы луне на небесах, чтоб передала

возлюбленному,

Что сердце мое одиноко, что горе убило меня...

Входит Наз-Ханум. Очень усталая. Старается не смотреть на свою дочь.

Алмас. Что?

Наз-Ханум. Ничего.

Алмас. Кого видела?

Наз-Ханум. Никого. Никто из женщин по нашей улице не ходит.

Молчание.

Наверное, стесняются встречаться со мной. Ходила к Гюль-Джамаль.

Алмас. Гюль-Джамаль?.. Да, знаю.

Наз-Ханум. Спрашиваю ее: "Почему ты не приходишь работать и учиться?" А она говорит, что все крестьяне решили, по совету стариков, чтобы никто ни свою жену, ни свою дочь к Алмас не пускал. А кто не послушает, с тем не кланяться. А к Автилю решили не ходить хоронить его умерших родственников. Потому что, говорят, все своих жен взяли обратно из "Зарницы", а он не взял... Сидишь голодная, смотреть на тебя не могу! А за мукой ходила - и опять ни у кого не нашла.

Алмас. Надо было взять в кооперативе.

Наз-Ханум. Кооператив второй день закрыт. Поехали за товаром в город. В двух местах была - не хотели дать.

Алмас. Значит, они хотят уморить нас голодом.

Наз-Ханум. Говорила тебе - не вмешивайся! Оклевещут тебя. Боюсь, сделают что-нибудь...

Алмас. Ты, мама, не бойся, я не одна.

Наз-Ханум. Дочка, кто тебе поможет?

Алмас. Как кто? А Шариф? А Автиль? Вот видишь, что ни говорят, а он жену все-таки оставляет на работе. А это не маленькое дело. Деревня по одному пробуждается. Пойдут партийцы, комсомольцы, вся молодежь, все девушки. Только многих нет в деревне. Скоро вернутся, тогда увидишь...

Наз-Ханум. Дочка, я хочу идти к Гаджи-Ахмеду, или давай вместе пойдем, скажем, что вышло недоразумение.

Алмас. Как? К Гаджи-Ахмеду? Да ты с ума сошла! Я с голода умру, но к нему не пойду.

Наз-Ханум. А как же быть, дочка? Ведь у него много близких родных, что захочет, то и сделает.

Алмас. Ты подожди, мама, они сами придут меня просить. Потому что я говорю правду.

Наз-Ханум. Мало ли правды? Ведь за правду ничего не платят. Хочу, назло, послать к ним Яхши за молоком.

Алмас. Не надо. Не дадут.

Наз-Ханум. Она возьмет молоко как бы для себя.

Автиль (входит).Алмас-ханум дома?

А л м а с. Дома, дядя Автиль. Пожалуйста, входите. Я слышала, что на вас тоже наступают.

Автиль. Да, дочка. Собака Гаджи-Ахмед побеждает. Сельсовет ему помогает. Все имущество он переписал на имя родных, а сам заделался инвалидом. Иди после этого и борись с ним.

А л м а с. Дядя Автиль, вы все же оказались устойчивее всех! А вот Барата второй день не видно.

Автиль. Барат подрался с Ибатом, руку себе вывихнул. Вся деревня восстала друг против друга. Отец с сыном, брат с братом ссорятся. Такая суматоха, что сам черт не разберет! Сегодня крестьяне с участием сельсовета написали заявление о том, что якобы ты интриганка. В деревне создаешь разлад. Просят снять тебя со службы, отозвать тебя из деревни. Все подписались. Только Шариф не согласился. Да еще комсомольцы возражали. Но ничего не вышло.

А л м а с. Дядя Автиль, когда против нас идут Гаджи-Ахмед или мулла Субхан, мне понятно. Но обидно, когда крестьяне идут за ними по явно невыгодному для себя и выгодному для кулаков пути.

Автиль. Все связаны друг с другом родством. Сегодня они не поддержат-завтра его родные их не поддержат. Вопрос о мечети все дело испортил. Говорят, что Алмас мечеть в клуб превратить хочет. Мулла сказал, что всякое общение с тобой грешно. Ты меня прости, Алмас-ханум, темный я человек, и поэтому я пришел к тебе по одному делу.

Алмас. А что такое, дядя?

Автиль. Я, дочка, пришел жену свою увести от тебя.

Алмас. Эх, дядя Автиль, и ты сдался!

Автиль. Мне все говорят... Мулла Субхан сказал: "Всякое общение с ней грешно, а ты с ней, как чашка с ложкой, в дружбе живешь". Второй день на мой поклон не отвечают. А я не могу остаться в стороне от всех.

Алмас. Дядя Автиль, ведь они же для своей выгоды все это делают.

Автиль. Я знаю, что ты говоришь правду. А все-таки вот вопрос о мечети меня пугает. Да и когда жена сюда идет, так прямо все в глаза говорят, что она в неприличное место идет. Что тут будешь делать?

Алмас. Дядя Автиль, надо бой выдержать до конца.

Автиль. Мулла говорит, что даже в твой сад пойти грешно. Ну, словом... жена, идем, уже темнеет. Идем... Прощай, Алмас-ханум! Ради бога, прости меня! Мы, как-никак, все-таки с обшиной связаны... Прощайте!

.Алмас. Прощай, дядя Автиль! Я тебя не обвиняю. Ты все-таки смелее всех.

Автиль. Темные мы, темные, Алмас-ханум. Что делать? Наверх плюешь усы, а плюешь вниз - борода.

Алмас. Дядя Автиль, может, мне придется еще с тобой поговорить. К вам домой можно будет прийти?

Автиль. К нам домой?.. Ну, что ж, приходи... Прощай! (Выходит).

Молчание. Спустя немного Автиль возвращается.

Автиль. Алмас-ханум!

Алмас. Слушаю.

Автиль (задумывается). Ничего, ничего. (Уходит).

Наз-Ханум. И он свою жену увел?

Алмас. Увел.

Молчание.

Все станки остановились. А с каким трудом мы их приобрели! Каждому повороту колес я радовалась так же, как мать радуется первому шагу своего ребенка. А теперь все замолкло. Остановилось. Но этих колес остановить нельзя!

Наз-Ханум. Говорила тебе - не вмешивайся. Учи детей и сиди спокойно. Как Мирза-Самендар делает, так и ты. Вот полчаса тому назад опять ему яйца и фрукты повезли. А ты сидишь голодная...

Алмас. Мама, Мирза-Самендар только о себе думает. Он - продажный человек. Ты хочешь, чтобы я тоже свою честность и свой долг за кусок хлеба продала? А? Хочешь? Да?

Н а з-Х а н у м. Я хочу, чтобы ты делала добро. Но ведь никто не понимает. Вот снимут тебя со службы, - что тогда будет?

Автиль (возвращаясь). Алмас-ханум, прости, пожалуйста, что я опять вернулся.

Алмас. Пожалуйста, пожалуйста, дядя Автиль... Ты что-то хочешь сказать? Ты перед уходом хотел сказать, да на полуслове остановился.

Автиль (понизив голос). Алмас-ханум, вы по ночам где спите?

Н а з-Х а н у м. Что случилось? Что такое!

А л м а с. А вы почему спрашиваете об этом, дядя Автиль?

Автиль. Я хочу тебя предупредить, чтобы вы не спали при открытых дверях... И если ночью кто постучит, так ни за что не открывайте.

Н а з-Х а ну м. Что случилось? Что вы слышали?

Автиль. Ничего такого, матушка, нет. Я из осторожности говорю. Осторожность - украшение героя.

Алмас. Дядя Автиль, ты знаешь что-нибудь? Говори открыто.

Автиль. Знаешь, дочка, люди взбесились, и теперь трудно их остановить. Ни на горы, ни на долину не посмотрят. Люди сырым молоком вскормлены... Зачем пугаться? Я бы посоветовал, если возможно, на некоторое время даже в город уехать. А как все успокоится, опять вернешься.

Алмас. Хорошо, дядя Автиль. Спасибо. Подумаю.

Автиль. Прощай!

Ал мае. Прощай, дядя Автиль!

Автиль уходит, Алмас одевается и хочет идти.

Наз-Ханум. Куда?

Алмас Хочу к Барату. Говорят, он руку вывихнул.

Наз-Ханум. Поздно. Ты в темноте не проберешься. Постой, и я пойду.

В это время открывается дверь. Алмас отступает назад, и в дверях показывается борода Гаджи-Ахмеда.

Алмас (вздрогнув). Кто?

Гаджи-Ахмед. Не бойся. Мы. (Входит в комнату). Бала-Оглан, заходи.

Бала-Оглан заходит.

Ибат не пришел?

Бала-Оглан. Нет.

Наз-Ханум. Я боюсь...

Алмас. Что вам надо?

Гаджи-Ахмед. Пришли навестить. Можно сесть?

Алмас. Можно.

Гаджи-Ахмед. Мы слышали, с продуктами туговато?

Молчание.

Как дела идут?

Алмас. Своим порядком.

Гаджи-Ахмед. Слава богу.

Бала-Оглан. Что хорошо, то хорошо.

Гаджи-Ахмед. На заседание совета не ходила?

Алмас. Я же не член Совета.

Бала-Оглан. Решение президиума, наверное, слышала?

Алмас. Нет, не слышала.

Бала-Оглан. Решение такое: значит, Алмас, которая вносит разлад в деревню, совершила несколько неправильных действий, ссорит сельчан, просить район снять со службы.

Алмас. Хорошее решение.

Гаджи-Ахмед. Хорошее? Что же тут хорошего?

Алмас. Для вас хорошее.

Гаджи-Ахмед. Скажи, дочка, сколько тебе лет?

Алмас. Я за вас замуж не собираюсь выходить.

Гаджи-Ахмед. Больше девятнадцати быть не может. Как ты думаешь, Бала-Оглан, так или не так?

Бала-Оглан. Да, да, так и есть.

Гаджи-Ахмед. Хорошо. Положим, что восемнадцать. Хорошо. Сколько мне лет будет?

А л м а с. Не интересуюсь.

Г а д ж и-А х м е д. Этой весной исполняется пятьдесят. Так или не так?

А л м а с. Не знаю, - я не загс.

Гаджи-Ахмед. Знаешь, дочка, ты ученая, а мы - люди темные. В наше время школ не было, и мы не учились. А сейчас у тебя сын и дочь мои учатся. Так или не так? Я своей пустой головой понимаю, что в наше время неграмотный человек - все равно что скотина.

Бала-Оглан. Так, так, так... Лучше иметь сто умных врагов, чем одного безумного друга.

Г а д ж и-А х м е д. Так, дочка, или не так?

А л м а с. Не знаю.

Гаджи-Ахмед. Правда, мы хоть люди и темные, но пятьдесят лет в мире жили. Куда ни пойду, всюду двери для меня открыты. Знает бог, как я был рад твоему приезду. Пусть, говорю, и из нашей деревни выйдут ученые! Приехала в деревню, позвал в гости. Пускай, говорю, - наша гордость. Только, дочка, мы обижены на тебя. Сильно обижены - и я, и Бала-Оглан. Так или не так, Бала-Оглан?

Бала-Оглан. Так, так, так...

Гаджи-Ахмед. Мы думали, что ты приедешь и будешь нам помогать. А ты начала бог весть с чего! Меня, дочка, зовут Гаджи-Ахмед. Я такой человек: когда дело дойдет до вражды, то и перед пулей глаз не закрою. До последней иголки продам, а дело доведу до конца. А теперь смотрю - с кем враждовать? Ведь ты же не чужая. Клянусь своим сыном: когда люди вносили постановление, сердце мое кровью обливалось. Алмас-ханум, скажи одно слово: "да", и завтра же такую подзатылину всем дам, скоро не очнутся. Так или не так, Бала-Оглан?

Бала-Оглан. Так, так. Прямо по затылку!

Гаджи-Ахмед. Позавчера мой сын говорит: "Отец, я учительнице молока хочу отнести". Говорю: "Возьми бурую корову и привяжи у них во дворе, пускай Наз-Ханум каждый день будет сама доить". Думаю, раз ребенок любит учительницу, значит учительница хорошая. Так или не так, Бала-Оглан?

Бала-Оглан. Так, так, так. Моя дочка тоже вас любит... Жены ткут ковер, а она говорит: "Это для моей учительницы". Думаю, раз говорит, значит любит учительницу.

Гаджи-Ахмед. Мы к тебе всем сердцем, а не как Шариф: исподтишка работает против тебя, а за глаза Мирзу-Самендара выдвигает. Правда, ты мне не родная, но раз я тебя пригласил к себе, значит ты мне друг. Так или не так? Клянусь богом, я этому Шарифу завтра же такую трепку задам, что он свое имя забудет! Как он смеет задевать моего друга?

Бала-Оглан. Я все знаю, что у него на душе.

Гаджи-Ахмед. Да, я тоже знаю. Он думает, что Гаджи-Ахмед с Бала-Огланом сговорятся и вдруг Алмас-ханум вместо него в секретари сельсовета проведут.

Бала-Оглан. Так, так. И больше ничего.

Гаджи-Ахмед. Но, Бала-Оглан, даю тебе честное слово, что я это сделаю! Завтра же сговорюсь с ребятами.

Бала-Оглан. На что ребята? Я - предсельсовета. Я завтра же устрою, и больше ничего. Только пусть Алмас-ханум сама скажет, что согласна.

Алмас. Хорошо. Что я за все это должна сделать?

Гаджи-Ахмед. Как, то есть, что должна сделать? Гм... (Ухмыляется). Она думает, что нам что-нибудь от нее надо.

Бала-Оглан. Нет, нет, нет.

Гаджи-Ахмед. Мы только просим, чтобы ты вору о камне не напоминала. В деревне у меня пять друзей и десять врагов. И я всегда над ними смеялся. Мы не хотим, чтобы они теперь надо мной смеялись. Что у меня, Гаджи-Ахмеда, отнимут сад, мне не жалко. Пусть хоть сто таких садов у меня возьмут, все равно. Я сам дарю тебе сад под родником. Через два-три месяца возьми и переходи туда. Хочешь - в школу превращай, хочешь - в артель.

Алмас. Этот сад ни под школу, ни под артель не годится.

Гаджи-Ахмед. Под артель не годится, сама будешь жить. Я тебе его самой дарю. Хочешь - возьми и брось, хочешь - подари кому, мне все равно.

Алмас. А ты этот сад себе оставь, а другой, большой, под артель отдай.

Г а д ж и-А х м е д. Да я и большой бы отдал, несмотря на его доход, но я над ним сам трудился в поте лица, а придут туда люди, которые из поколения в поколение были моими слугами, и будут надо мной же смеяться. Вот что меня останавливает. И буду бороться до последних сил, а его не отдам. А сад под родником дарю тебе добровольно. А что касается мечети или чего-нибудь другого, что ж, поговорим, посоветуемся и устроим, как ты хочешь. А мулле Субхану просто скажем: "Ты до сих пор в мечети был муллой, а теперь мечеть сделаем школой, и ты будешь там учителем. А чалму можешь и не носить. Не умрешь же?" Так своим порядком. А он человек ловкий, согласится.

Бала-Оглан. Так, так, согласится обязательно, лишь бы жалование платили.

Алмас. Я вас выслушала очень внимательно. И я поняла, что я действительно пока еще ребенок.

Гаджи-Ахмед. Молодец, девушка, молодец! Клянусь богом, Бала-Оглан, люблю слушать, как она говорит.

Наз-Ханум. Клянусь богом, мы сами хотели к вам идти.

Алмас. Мать...

Гаджи-Ахмед. Напрасно не пришли. Клянусь богом, Бала-Оглан, лучшего бы барана зарезал. Раз человек меня уважает, так я для него жизни своей не пожалею. Так или не так?

Бала-Оглан. Так, так, так...

Наз-Ханум. Клянусь богом, она второй день крошки не проглотила. А вечерами ходит взад-вперед по комнате или забьется в угол, к машинам своим, и плачет.

Алмас. Мать! Ты иди в другую комнату и молчи.

Наз-Ханум. Я, дочка, ничего плохого не говорю.

Алмас. Я ведь знаю, что в мире выгоднее помочь -одному вору, чем ста честным. Сегодня вы ему откроете дорогу, а завтра - он вам.

Бала-Оглан. Рука руку моет, а рука - лицо.

Наз-Ханум. И твой покойный отец говорил, что осел осла чешет.

Алмас. Так вот слушайте, почетные люди нашего села! Я теперь вас великолепно понимаю. Но меня так легко купить нельзя. Я с детства деревню со слов своей матери знала и думала, что вести борьбу за новую деревню очень легко. Но первый камень, попавший мне в правую руку, заставил меня очнуться. Я поняла, что я пока еще ребенок. Но этот камень меня многому научил, и я впервые увидела перед собой настоящего врага. Его острые когти, и озлобленные глаза, и оскаленные зубы...

Г а д ж и-А х м е д. А кто же этот враг?

Алмас. Кто?.. Вы.

Наз-Ханум. Дочка!..

Бала-Оглан, Гаджи-Ахмед. (одновременно) Мы?!

Алмас. Да. Вы!

Гаджи-Ахмед. Спасибо!.. Идем, Бала-Оглан! Пусть все, как есть, так и останется и меня Гаджи-Ахмедом называют. Пускай на старом месте останется камень сверху и камень снизу. Идем, Бала-Оглан!

Алмас. Постойте! Я ведь вам сказала, что я еще ребенок. Чем иметь полную голову, лучше иметь полный карман. Вы мне обещали многое. Что сумеете дать - давайте наличными.

Гаджи-Ахмед. Значит, камень снизу и камень сверху?

Алмас. Да. Камень снизу и камень сверху.

Гаджи-Ахмед. Прекрасно. Жди. Мы сейчас вернемся.

Алмас. Пожалуйста.

Гаджи-Ахмед и Бала-Оглан уходят.

Наз-Ханум. Дочь, как ты хорошо сделала, что согласилась. У меня сердце замирало.

Алмас (пишет бумагу и передает матери). На эту бумагу и передай Барату или Шарифу. Только, мать, ты слова никому не говори, слышишь? И вообще в мои дела не вмешивайся. Слышала?

Наз-Ханум. Слышу. (Уходит).

В это время приходит Шариф. Приносит с собой в кувшине молоко, еще какую-то посуду и два хлеба. Кладет на стол и по дружески здоровается с Алмас.

Ш а р и ф. Здравствуйте, Алмас-ханум, жемчуг мой рубин мой!

Алмас. Здравствуйте, Шариф! Где вы пропадали так долго? А мне нужно было вас видеть. Вовремя пришли. Одна в комнате, сердце так билось, чуть не лопнуло. Это что? (Показывает на принесенное Шарифом).

Шариф. Немного сливок, масла и хлеба.

Алмас. Вы что--провиант на случай войны готовите?

Шариф. Я сам сейчас с поля военных действий пришел. Проклятым никак не объяснишь. Все, как лягушки, сразу заорали. С одной стороны - Гаджи-Ахмед, мулла Субхан, с другой стороны - Бала-Оглан, а с третьей - наши.

Алмас. Слышала, что было собрание.

Шариф. Собраний много было. Было тайное в мечети. Было у муллы Субхана, у Гаджи-Ахмеда, у Ибата. А потом - открытое заседание сельсовета.

Алмас. Слышала, Шариф. Нужно в газету.

Шариф. Конечно. Все честь-честью, фактологически и документологически напишем.

Молчание. В это время тихо открывается дверь, и оба внимательно смотрят в ту сторону. Показывается маленький ребенок, а за плечами мешок больше, чем сам он. За ним еще несколько детей. Некоторые - с луком, некоторые - с банкой масла, с сыром, и так далее. Один маленький не может нести мешок, спотыкается, падает, и картошка рассыпается по полу. Алмас, смеясь, встает.

Алмас. Что это такое? А? Сюрьма, это что такое? Откуда вы это несете?

Сюрьма. Из дому несем.

Алмас. Кто вам дал?

Сюрьма. Мы сами принесли.

Алмас. А кто вам велел?

Сюрьма. Учительница, говорили, что вам хлеба не дают. Мы собрались, когда все спали, взяли и принесли.

Шариф. Значит, украли?

Сюрьма. Нет, не украли.

Алмас. Нет, она не украла. Ох ты моя розочка, Сюрьма! Ты просто взяла тайком и принесла. Да, Сюрьма, так?

Сюрьма. Так. Поставила кувшин под ноги, поднялась на полку и взяла.

А л м а с. А мать не видала?

Сюрьма (качает головой). А мама с папой спали.

А л м а с (другим детям). И вы тайком принесли?

Дети. И мы.

Алмас. Дети, нельзя делать такие вещи. Сейчас же-возьмите обратно.

Сюрьма. Учительница, я устала. Я не могу обратно нести.

Шариф. Ничего. Пусть остается. У них в этом году картошка хорошо уродилась.

Алмас. Нет, нет, Сюрьма, золотко мое, ты моя хорошенькая, отнеси назад.

Дети. Нет, учительница, мы не отнесем, мы устали.

Плачут.

Алмас. Дети, мои прекрасные дети, мои голубчики, слушайте! Тайком от родителей ничего делать нельзя. В ряды становись!

Все становятся.

Пусть каждый возьмет свою вещь в руки.

Все берут.

Тайком от матери на полки лазить нельзя. Повторите хором. Раз!

Дети (хором повторяют). Тайком от матери на полки лазить нельзя.

Алмас. На-ле-во!

Все поворачиваются налево.

Шагом марш!

Все уходят.

Вот они своими чистыми детскими сердцами пришли мне на помощь. Пусть еще пройдет два или три года, и когда они вырастут, тогда вся деревня по-новому будет жить. И засмеется жизнь здоровой, чистой радостью молодости. Кто это говорит, что у меня здесь нет помощи?! Где мой тар? (Берет свой тар).

Керосин в лампе кончился. Свет постепенно гаснет. Комната освещается только лунным светом. Алмас играет бодрую восточную мелодию.

Ш а р и ф. Алмас-ханум, я люблю тебя!

Алмас. Шариф, я вас тоже люблю, как товарища.

Шариф. А я вас люблю как Меххум... Словом, влюбленный... Как душу свою, люблю!

А л м а с. Шариф, ведь у тебя же есть жена.

Шариф. Э! Жена, жена!.. К черту жену! Я тебя больше люблю. Убей меня! Я тебя больше всех звезд, больше луны и больше солнца люблю! Вся жизнь моя - твоя.

Алмас. Шариф, милый, я тебя по-твоему любить не могу. У меня есть жених. И я его люблю, сильно люблю.

Шариф. Нет, Алмас, ты должна быть моей. Я люблю твои прекрасные глаза, твои волнистые золотистые волосы. Ты должна быть моей! (Подходит к окну и вдруг целует ее в плечо).

Алмас (отступая). Шариф!..

Шариф. Алмас, душа моя! Ты!.. Все красивые слова из всех книг выучил для тебя, а сейчас все забыл, черт побери!

Алмас. Шариф, постыдись же!

Шариф. Я из-за тебя со всей деревней поссорился. Жестокая!

Алмас. Шариф!..

Шариф обнимает Алмас. Алмас вырывается из его рук, становится к нему лицом, смотрит на него внимательно и вдруг изо всех сил ударяет его в лицо. Но Шариф, стиснув зубы, бросается на нее и обнимает. Алмас старается вырваться из его рук.

Алмас. Оставь, тебе говорю!

Шариф. Нет. Ты подожди, я... я тебе фактологически и документологически докажу свою любовь!

Алмас. Оставь, тебе говорю! (С силой отталкивает Шарифа. Шариф падает).

Входят Гаджи-Ахмед, Бала-Оглан, Барат и Наз-Ханум. Шариф поправляет платье. Алмас стоит сильно взволнованная. Вошедшие в недоумении многозначительно переглядываются.

Гаджи-Ахмед (обращаясь к Бала-Оглану). А? Бала-Оглан. А?

Шариф смотрит на Барата; уловив его сердитый взгляд, уходит, захлопнув за собой дверь.

Н а з-Х а н у м. Что случилось?

Алмас (возбужденно). Принесли?

Гаджи-Ахмед. Принесли.

Алмас (резко). Давайте.

Гаджи-Ахмед рукой указывает на Барата; при нем, мол, нельзя.

Ничего, можно и при нем.

Гаджи-Ахмед. Здесь две тысячи. Часть внес мулла Субхан. Деньги мечети. Быстро не израсходуешь. Бала-Оглан, а ты все принес?

Бал а-О г л а н. Да, да, да.

Гаджи-Ахмед (указывая на зембиль). А тут немного мелочи.

Алмас. Барат, вот они, почетные старики нашей деревни и предсельсовета, мне за мое молчание платят две тысячи рублей. Хватит или нет? Как ты думаешь?

Молчание.

Барат (растерянно). Не знаю... Тебе лучше знать.

Алмас. Советуй.

Барат. Алмас-ханум, тебе самой лучше видно. Делай так, как ты сама думаешь.

Алмас. Что я думаю? Я думаю -лучше вот так! Так! Так! (Гневным движением бросает деньги в Гаджи-Ахмеда). Вот так!.. Теперь можете идти. Лестница сломана. Смотрите, не упадите.

Гаджи-Ахмед. Не прощаемся еще. Увидимся. (Смущенный, уходит).

А л м а с. Барат, выбрось им и эти вещи.

Б а р а т. Постойте, постойте, возьмите и это. (Хватает деньги, выбрасывает в окно. Слышно, как они падают со звоном). Молодец, Алмас!

А л м а с (после некоторого молчания, с очень усталым и расстроенным видом). Барат, и ты уходи. Я очень устала.

Барат. Алмас-ханум...

Алмас. Уйди, Барат. Увидимся потом, потом...

Барат. Прощай! (Выходит).

Алмас подходит к окну. Прислонившись к раме, некоторое время стоит, освещенная лунным светом. Потом очень устало садится и берет кусок хлеба на окне. Наз-Ханум недовольным взглядом смотрит на нее.

Наз-Ханум. Очень хорошо. Коровье масло выбросила на улицу, а сама теперь сухой хлеб ест. Дурак тот, кто тебя умной считает.

Алмас (с легкой улыбкой глядя на мать). Эх, мама, мама, и ты против меня!

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

КАРТИНА 4-я

А л м а с перед училищем, окруженная детьми.

Сюрьма. Учительница, почему вы теперь совсем не смеетесь?

Алмас. Нет, моя хорошенькая, моя умненькая, я по-прежнему смеюсь.

Сюрьма. А почему мы теперь с песнями по селу не ходим?

Алмас. А потому, что хозяева не дают.

Сюрьма. Учительница, а почему вас тогда люди бить хотели?

Алмас. А потому, что они вас у меня отнять хотят и превратить в своих пастухов. А я вас в трактористов, машинистов и летчиков готовить хочу. А они не хотят, потому что это им невыгодно.

Сюрьма. Учительница, разреши с песнями идти по селу!

Алмас. Хорошо, дети. Если хотите - идите. Только скорей возвращайтесь.

Сюрьма. А что петь? Какую песню?

Алмас. Какую хотите. Ну, в ряды стройся! Вперед, ма-арш, марш!

Дети становятся в ряды и начинают песню. Напевая, уходят. Алмас входит в ворота училища. В это время Шариф вбегает на площадь, открывает калитку во двор Бала-Оглана, кричит.

Шариф. Бала-Оглан! Бала-Оглан! (Отходит обратно от калитки). Куда он, дьявол, пропал?

Шариф второпях хочет уходить и сталкивается с Гаджи-Ахмедом.

Гаджи-Ахмед. Шариф?

Шариф. Гаджи, здорово!

Г а д ж и-А х м е д. Это ты к нам приходил?

Шариф. Я, я. Вот это видел? (Показывает газету).

Г а д ж и-А х м е д. Нет. Откуда я мог видеть? А что там?

Шариф. Пропала! С треском провалилась! И все честь-честью, фактологически и документологически...

Гаджи-Ахмед. Да что ты говоришь? Если так, то завтра же режу серого барана. Ей-богу. А ну-ка...

Шариф. С самого начала пишут: "Зарвавшаяся учительница". А дальше кроют и пишут: заведующий училищем Мирза-Самендар - человек старательный, добросовестный и пользуется любовью всей деревни. Но учительница не хочет подчиняться его указаниям и творит совершенно недопустимые безобразия. Устраивает у себя на квартире кутежи и пьянки. Развращает деревенскую молодежь...

Гаджи-Ахмед. Вот молодец! И Барата здесь нужно было бы прицепить.

Шариф. Ты дальше слушай... Мало того, что она сама развращена, она также развращает и детей. Приводит их раздетыми к себе на свои кутежи и заставляет голыми плясать перед своими друзьями... Вот здесь нужно было бы и Барата пристегнуть.

Гаджи-Ахмед. Молодец!

Шариф. Хорошая статья... Кроме того, принуждает учеников красть тихонько от родителей из дома масло, сыр и другие продукты для своих кутежей.

Гаджи-Ахмед. Молодец! Теперь она пропала. Завтра серого барана режу.

Шариф. Сегодня утром на ячейке был большой шум. Прямо драка.

Гаджи-Ахмед. Передают, она говорила, что секретарь ячейки не годится.

Шариф. Не годится-она не говорила, а говорила, что занимается семейственностью и молчит.

Гаджи-Ахмед. Ну и хитрая девушка! А чем же кончилось?

Шариф. Чем? Ничем. С треском провалилась.

Г а д ж и-А х м е д. Как же так?

Шариф. Да очень просто! Сказали ей, что не будут поддерживать человека, который создает интригу в деревне.

Г аджи-Ахмед. Ай, молодец!

Шариф. Только немного Барат да еще кое-кто пробовали заступиться, но ничего не вышло. С одной стороны Самед крыл, с другой - Раджаб. Словом, заткнули.

Г а д ж и-А х м е д. Молодец!

Входят Бала-Оглан и Оджаккули.

Бала-Оглан. Я вас ищу!

Оджаккули. Чудо, братья, чудо!

Шариф. Мы про это чудо слышали. Ты уж лучше пойди, расскажи другим.

Оджаккули (не слушая его, начинает). Мулле Субхану приснился сон. Старец святой в белом платье и на белом коне... (запинается) явился ему во сне и спрашивает: "Что ты, мулла Субхан, спишь? Господь бог в эту деревню холеру пошлет и всю деревню шиворот-навыворот перевернет". - "А почему?" спрашивает мулла Субхан. А тот ему в ответ: "Потому что...".

Гаджи-Ахмед. Ты это расскажи другим крестьянам, мы этот сон давно слышали.

Оджаккули. Человек божий, дай же мне рассказать!

Гаджи-Ахмед. Ты лучше Кербалай-Фатмансе и другим расскажи.

Оджаккули. Фу ты, проклятый! Вот бог-то нас наказывает за такое... это... Ни младшему внушения, ни старшему почета.(Уходит).

Шариф (Бала-Оглану). Читал про красавицу?

Бала-Оглан. Как же, как же, читал...

Шариф. Ну, что? Нравится тебе мое перо?

Бала-Оглан. Как же! Еще бы!

Шариф. А она, наверное, подумала, что крестьяне ничего не поймут. Как барашка - куда захочу, туда и поведу. А в этой деревне такие могучие львы живут вроде меня, которые сотни таких одним глотком проглотят.

Гаджи-Ахмед. Завтра режу барана.

Бала-Оглан. Только вот конец мне не нравится.

Гаджи-Ахмед (тревожно). А что в конце?

Бала-Оглан. О комиссии какой-то пишут.

Гаджи-Ахмед. Что за комиссия? А. ну-ка прочти.

Шариф. "Критикующих она пытается оклеветать разными небылицами. А в общем учительница создает склоку в деревне, и поэтому все крестьяне требуют немедленно отозвать и наказать такую склочницу и распущенную..." И так далее...

Гаджи-Ахмед. Ну, что же тут плохого?

Бала-Оглан. Так-то так... Только вопрос о комиссии мне не по душе.

Гаджи-Ахмед. Какая же комиссия?

Шариф. Да это не важно. Это просто из редакции пишут, что для расследования дела создана комиссия.

Гаджи-Ахмед. А? Комиссия приедет? Это не особенно хорошо.

Шариф. Вы успокойтесь! Я все документологически и фактологически докажу. Разве вы не видели, как дети крали ей продукты.

Бала-Оглан. Видели. Мы их на дороге встретили.

Шариф. А разве родители детей не придут, да и не скажут об этом?

Бала-Оглан. Все скажут.

Шариф. А разве дети каждый день голые не танцуют? А Барат и другие не смотрят? Сколько раз я сам ходил и смотрел! Сама она меня приглашала: "Иди посмотри моих детей..." Вы успокойтесь! Сам я селькор, а на руках у меня фактологические и документологические все бумаги.

Гаджи-Ахмед. А когда комиссия приедет?

Шариф. А кто знает? Может быть, завтра, послезавтра.

Гаджи-Ахмед. Слушайте! Этим делом шутить нельзя. Я сейчас же пойду к мулле Субхану, а вы с народом поговорите. Нужно иметь доказательства. Потом приду, посоветуемся. Может быть, прямо арестовать понадобится. К арестованной отношение будет другое. Понимаешь? Так или не так?

Бала-Оглан. Хотите, сейчас же арестую и посажу в конюшню?

Гаджи-Ахмед. Нет, нет. Нужно, чтобы все это было сделано руками самих крестьян. Надо использовать сон муллы Субхана. Идемте, найдем Ибата, чтобы он тоже предупредил своих людей.

Шариф. Ибат в городе.

Бала-Оглан. Вон он по склону скачет.

Гаджи-Ахмед. Он и есть.

Шариф. Ибат говорит: "Я готов. Когда хотите, в одну ночь с ней кончу, - и ни духу, ни слуху".

Гаджи-Ахмед. Так нельзя. Нужно всесторонне обсудить

Шариф. Постойте! А почему же Ибат так скоро вернулся? Он должен был приехать через два дня.

Бала-Оглан. А кто еще с ним едет?

Шариф. На его брата похож.

Бала-Оглан. Так, так, так... Он и есть.

Гаджи-Ахмед. А разве брата его освободили?

Шариф. Наверное, освободили. Мы послали отношение из сельсовета, чтобы его как бедняка освободили. (Смотрит в открытые ворота училища). Вот и красавица наша идет.

Гаджи-Ахмед. Идем за дело браться! (Уходят).

Входят Темирташ и Алмас.

Темирташ. Значит, ты успокоиться не намерена?

Алмас. Я теперь здесь вроде как арестованная. Вчера меня предупредили, что без разрешения предсельсовета я оставить деревню не могу. А Фуаду написали анонимное письмо, что со мной в комнате живет какой-то мужчина. Они, должно быть, видели нас. Фуад мне об этом написал.

Темирташ. А Фуад что? Сердится?

Алмас. Нет. Если бы он поверил в такую чушь, то я бы совершенно разочаровалась в людях. В самую тяжелую минуту я вспоминаю его - и становлюсь бодрее.

Темирташ. Ну, я пойду. Закончу свои дела и вернусь. Вечером я должен выезжать.

Алмас. Хорошо. А дети к вашему приходу вернутся... Да вот их уже слышно.

Темирташ уходит. Алмас прислушивается к песне детей, задумывается, затем радостно улыбается.

Голос Мирзы-Самендара. Да не орите, вам говорят! Расходитесь, собачьи дети!

Алмас вздрагивает. Голоса детей замолкают. Дети выбегают на сцену. Входит Мирза-Самендар с громким криком.

Мирза-С а менд а р. Да буду я жертвой закона Магомета. Да буду я жертвой закона Магомета! Если бы верблюду дали крылья, то ни одна бы крыша целой не осталась. Я хочу знать, кто в этом проклятом училище заведующий? Ты или я?

Алмас молчит.

Ах, да буду я жертвой закона Магомета! Знал он своих людей. Знал Магомет, что женщина - дьявол.

Алмас. Что случилось, Мирза-Самендар?

Мирза-Самендар. О, если бы я мог освободиться от тебя! Довольно я терпел! Я сейчас пойду писать доклад Наркомпросу. Или я останусь, или ты.

Алмас. Товарищ Мирза-Самендар! Я не хочу быть заведующей. Можете быть спокойны.

Мирза-Самендар. Ты еще не заведующая, а уже всю деревню взбудоражила. А что будет, когда станешь заведующей! Да буду я жертвой закона Магомета! Зачем ты собрала детей?

А л м а с. Доктору показывать буду.

Мирза-Самендар. Прекрасно! Заведующий я или ты?

Алмас. Вы.

Мирза-Самендар. Я не разрешаю доктору осматривать моих детей! Какое ты имеешь право без меня распоряжаться?

А л м а с. Гражданин заведующий, вы были на охоте, и я не смогла взять у вас разрешения. А доктор приехал проездом и остановился здесь ненадолго. Детей показывать доктору я буду, и вы не имеете права мне запретить!

Мирза-Самендар. Что?! Не имею права? Я не имею нрава? Заведующий я или не заведующий?! Я ишак или заведующий?!

А л м а с. Заведующий.

Мирза-Самендар. Так я тебе запрещаю показывать детей доктору!

Алмас. А я вашему приказу не подчиняюсь. Идите, пишите кому хотите об этом.

Мирза-Самендар. Да буду я жертвой закона Магомета! Магомет знал, что женщина - дьявол. Училище превратила в ярмарку. Утром собираются женщины, в полдень - мужчины, вечером - артисты, гармонисты. Не учебное заведение, а черт его знает какое заведение! Уроки остались в стороне, а училище превратилось в женскую баню. Сейчас же пойду все напишу в Наркомпрос. Или я здесь останусь, или ты!

Алмас. Гражданин заведующий! Я-то здесь останусь, а вот вам-то придется, очевидно, уехать.

Ми р з а-С а м е н д а р. Этого ты не увидишь! Кого крестьяне захотят, тот и останется. А кого не захотят, тот и уедет. С этого месяца я тебе жалования выписывать не буду. И больше ничего! Ах, да буду я жертвой закона Магомета! (Уходит).

Алмас задумывается. Дети по одному выходят из углов.

Алмас. Дети, куда же вы убежали? Быстро раздевайтесь, сейчас доктор придет.

В это время какая-то женщина, закутанная в чадру, тихо берет ее за платье.

Алмас (быстро оборачиваясь к женщине). Кто вы?

Яхши. Алмас-ханум, я к тебе.

Алмас. Яхши, это ты? Какими судьбами?

Яхши. Два слова хочу тебе сказать.

Алмас. Как же ты не побоялась прийти ко мне?

Яхши. Ибат в городе. Приедет через два дня. Кроме тебя, мне не к кому идти.

Алмас. Что случилось?

Яхши. Алмас-ханум, у меня горе. Ты хороший человек. Всем женщинам помогаешь. И я только к тебе могу обратиться. Больше у меня никого нет. Я в опасном положении. Помоги мне!

Алмас. Какая тебе помощь нужна, Яхши? Ты скажи. Если я сумею, я обязательно помогу тебе.

Яхши. Клянись всем, чему ты веришь!

Алмас. Яхши, мое слово - клятва.

Яхши. Алмас-ханум, единственная надежда на тебя. На небесах - бог, а на земле - ты. Ты помоги моему ребенку! (Показывает своего ребенка, которого держит под чадрой).

Алмас при виде ребенка вздрагивает и отскакивает назад.

Алмас. Яхши, чей это ребенок?

Яхши. Мой. Завтра или послезавтра и муж приедет, и деверь. Мы оба должны будем умереть. Единый бог знает, что я хотела его уничтожить, хотела в колодец бросить... но не могу. Руки не поднимаются. Алмас-ханум, умоляю тебя, богом заклинаю - помоги мне!

Алмас. Чем же я могу тебе помочь, Яхши?

Яхши. Я не знаю... Я своего ребенка своими руками убить не могу. Смотрю в лицо - губки свои сосет, просит молока. Руки опускаются!

Алмас. Яхши, я прямо не знаю, чем тебе помочь? Сейчас я сама в очень тяжелом положении. Чем я тебе могу помочь?

Яхши. Дай мне совет какой-нибудь, спаси от смерти! Девять месяцев я мучилась. Не показывалась никому. Пряталась от людей. Сколько лет умоляла бога, просила ребенка, а теперь собственными руками должна убить его!

Алмас. Яхши...

Яхши. Алмас-ханум, я на краю гибели! Я своего ребенка кладу к твоим ногам и прошу твоей помощи. Помоги нам!

В это врамя Ибат быстрыми шагами входит на сцену и, устремив гневный взгляд на обеих женщин, как черная туча, медленно приближается к ним. Обе женщины в один голос вскрикивают: "Ах!" Бледные, они стоят неподвижно, как застывшие. Медленными шагами Ибат подходит к ним, останавливается и внимательно смотрит в лицо то одной, то другой. И очень спокойным и холодным голосом спрашивает.

Ибат. Ты что тут делаешь? А?

Обе женщины молчат.

Ты слышишь? Что ты тут делаешь?

Молчание.

Чей это ребенок?

Опять молчание.

Не слышите, что я говорю? Чей это ребенок?

Яхши (со стоном). Ребенок... Ребенок...

Обе женщины смотрят друг на друга.

Ибат (дрожа от гнева). А? Чей это ребенок?!

Наконец Алмас поднимает голову и спокойным голосом говорит.

А л м а с. Ребенок мой.

И б а т. А что твой ребенок у нее делает?

Алмас. Я прошу ее ухаживать за моим ребенком.

Ибат (почти вырывая ребенка из рук Яхши, со всей силой бросает его Алмас). На! Сама ухаживай! Она тебе не нянька!.. Вставай, ты, собачья дочь! (Ударяет Яхши ногой).

Яхши падает вниз лицом.

Расселась! Муж ждет у дверей, а ты тут с чужими детьми возишься! Ну-ка, домой! Я с тобой там поговорю! (Алмас). Мы с тобой рассчитаемся! Недолго терпеть осталось. Эх ты, время проклятое! Мужиками бабы управлять стали! (Уходит).

Алмас с ребенком на руках стоит неподвижно, как бы задумавшись.

Темнота.

КАРТИНА 5-я

Перед училищем. Старухи, дети, старики, собравшись в кучу, смотрят в щели забора и двери училища и многозначительно переглядываются, подмигивая друг другу.

Фатманса (вынимая трубку изо рта). У-у ты, черт побери!.. Посмотрите на дочь Атам-Оглана. И как ломается!

Оджаккули (второпях входит). Братья, братья!.. Слышали сон муллы Субхана?

Фатманса. Какой сон?

Оджаккули. Чудо! Чудо!.. Святой отец мулла Субхан уснул, и во сне ему святой старец приснился на белом коне, в белом платье и говорит: "Бог в вашу деревню холеру пошлет, всю деревню выморит. Вы хотите превратить дом божий в дом разврата!" Мулла Субхан отвечает ему: "Это не мы, это женщина одна хочет". - "А какие же вы, говорит, - люди и мужчины, когда с одной богохульной женщиной справиться не можете?".

Фатманса. Так, так, так, брат. Так и есть. Никто пальцем не может тронуть. А сама, смотри, как ломается!

Оджаккули. Кербалай-Фатманса, мои глаза плохо видят. Кто ломается, что ломает?

Фатманса. Что ты - слепой, что ли? Что ломает, кто ломается?.. Хромую ногу твоего слепого мула ломают.

Оджаккули. У, черт! Опять мул! У кого мул хромой, тот сукин сын. И кто врет - сукин сын. Хромой мул, хромой мул!.. Ты его сглазила, чертова перечница.

Фатманса. Дурак! Ишак! С прошлого года восемьдесят копеек задолжал и не платишь. А когда спрашиваешь, жена нос вешает.

В это время дети в школе начинают петь.

Фатманса. Опять начали барабанить. А смотри, как дочь Бала-Оглана ломается! Совершенно голая!

Оджаккули. Совершенно без платья?

Фатманса. Голая, как сейчас родилась.

Оджаккули. Дайте-ка, я посмотрю.

В это время вбегает Ш а р и ф.

Ш а р и ф. Что за собрание? Что случилось, Кербалай-Фатманса?

Фатманса. Смотри, какой там кутеж! Только держись! Смотри, как ломается.

Ш а р и ф. Опять танцуют! А ну-ка, подписывайтесь здесь! (Вынимает бумагу и чернила). Нельзя же больше терпеть. Нужно иметь стыд. Тетя Фатманса, подписывайся!

Фатманса. А как же подписываться? Я же неграмотная.

Ш а р и ф. На вот: палец сюда и сюда. (Показывает на чернильницу и на бумагу). Так. (Другим). И вы все подписывайтесь. И ты... И ты... Это будут фактологические и документологические доказательства. Подтверждает, что в газете было написано.

В это время выходят Барат и Гюльверды.

Барат. Товарищ Шариф, по какому праву ты клевещешь на учительницу?

Шариф. Постой, постой! Ты не кричи, во-первых. И во-вторых: как, то есть, клевещу?

Гюльверды. Ты что в газете написал? Когда это в нашей деревне было что-нибудь подобное?

Шариф. Постой, постой! Криком ничего не сделаешь. Вы успокойтесь.

Барат. Мы тебя к суду притянем!

Шариф. Вы успокойтесь. Я все фактологически и документологически докажу! А доказательство - вот, весь народ. Все фактологически и документологически видели, как дети голыми танцевали. Вы все видели или не видели?.. Тут вот все подписались. (Показывает бумагу).

Гюльверды. Завтра приедет комиссия. И ты перед комиссией за клевету отвечать будешь.

Шариф. Комиссия? Пусть приедет! Я сам хочу чтобы комиссия приехала и посмотрела бы на нашу молодежь и комсомольцев. Каждый вечер, до самого утра, Барат, сам там кутишь!..

Барат. Кто? Я? Я там кутил?

Шариф. Да, да. Ты, ты! И ребенка с ней прижил.

Барат. Какого ребенка ?

Шариф. Ребенок вашей Алмас-ханум и твой. Разве без отца ребенок может родиться? Если не твой, то чей же? Пусть все скажут... Сельчане, без отца может бьпь ребенок? Ведь не от святого же духа, как Иисус Христос, он родился?

Барат. У меня ребенок родился?! Да что ты, совести, что ли не имеешь?!

Шариф. А откуда же этот ребенок? Жених, слава богу, здесь не был. А? Что ж ты молчишь?

Фатманса. А что же ему говорить-то! Он уже сделал свое дело.

Входит Бала-Рза, Автиль, Ибат и другие.

Бала-Рза. Что за шум?

Фатманса. А вон, посмотри, что там делается! Раздели детей ваших догола и танцуют.

Ибат. Вы-то что за них душой болеете?

Бала-Рза. Как, мою дочь раздели?

Шариф. Да не только твою. Всех! И танцуют голые перед всеми.

Бала-Рза. Я сейчас ей покажу, проклятой?! (Входит в училище).

Фатманса. А чего же вы стоите? Берите своих детей! Спасайте от позора!

Голоса из толпы. Идем!..

-И мы!..

-Куда?

-И мы детей своих возьмем!..

-Возьмем!

Шум.

Бала-Рза (выводит дочь в спортивном костюме и обращается к толпе). Женщины, дайте-ка сюда чадру!

Фатманса (вырывает у кого-то платок, бросает ему). На! Всех совратила, проклятая!..

Автиль. Слушай, куда ты ребенка тащишь?

Бала-Рза. А тебе какое дело?

Автиль. Как мне какое дело? Она же невеста моего сына.

Бала-Рза. Ты согласишься, чтобы твоя невестка была опозорена?

Автиль. Я хочу, чтобы она училась.

Бала-Рза. Пока она в моем доме. Когда придет к тебе, тогда муж будет распоряжаться.

Автиль. Ты мою невестку темной оставить хочешь?

Шариф. Его дочь. Захочет - возьмет, захочет --оставит.

Автиль. Невестка моя или не моя?

Бал а-Рза. Раз на то пошло, совсем я за твоего сына не отдам ее! Завтра же бери свои вещи обратно! Я ее собаке отдам, а твоему сыну не дам!

Автиль. Оставь, говорю тебе, ее! Пусть идет учиться!

Бала-Рза. Отстань, говорю! Клянусь богом, всех перебью к черту!

Ссорятся и уходят. Входит Барат со стариком Аллаверды.

Барат. Да, подумайте хорошенько. Оставь ребенка, пожалуйста.

Аллаверды. Я ее породил или ты? Я породил или ты?

Барат. Она моя сестра или нет?

Аллаверды. Убирайся ты к черту! Отстань, говорю!

Барат. Я не хочу, чтобы моя сестра оставалась темной.

Аллаверды. Не отстанешь? Не отстанешь?

Барат. Нет.

Аллаверды. Нет? Так на тебе. (Бьет Барата по щеке). Уйди, говорю!

Барат. Не расходись, старик! Ты же мой отец. Оставь ребенка. Это все делают люди, которые свой карман защищают. И исподтишка других настраивают... Что вы, товарищи, делаете? Мужской колхоз развалили. Женский колхоз развалили. А теперь до училища добрались? Уводите своих детей оттуда?

Ш а р и ф. Это она, гулящая и негодная женщина, наше прекрасное училище развалила!

Барат. Училище вы развалили!

Ш а р и ф. Слава богу, весь народ видит.

И б а т. Пускай все скажут. Раз в училище учительница ребенка без мужа родила, то в такое училище нельзя пускать детей.

Толпа. Такая учительница нам не нужна!!!

Барат. Вы врете!

Ибат. Кто врет - собачий сын, и кто не верит тоже.

Барат. Я завтра в комиссии от вас буду требовать доказательств!

Ш а р и ф. Доказательства у меня. Все фактологически и документологически. Честь-честью!

Фатманса. Да что вы языком вертите и крутите? Кто всех детей в селении принимает? Я или не я? Спросите меня, и я вам скажу. Ребенка приняла я. Ночью Наз-Ханум пришла ко мне и вызвала меня к своей дочери. Я пошла и приняла у нее ребенка. Зачем же тут прятать и скрывать? Тут дело ясное.

В это время Алмас выходит к толпе.

Ал мае. Крестьяне! Товарищи! Вы им не верьте! Подождите, я вам все расскажу...

Фатманса. Не надо! Мы все лучше тебя знаем. Сама своими глазами видела!

Ш а р и ф. В газете все написано!

Алмас. Товарищи, советское правительство...

Гаджи-Ахмед. Как ты советское правительство ругаешь?! Не смей правительство наше трогать!

Алмас. Товарищи, правительство...

Гаджи-Ахмед. Правительство не трогай. Мы не допустим, чтобы ты наше правительство ругала!

Алмас. Товарищи, дайте мне сказать!

Ш а р и ф. Не надо! Не допустим, чтобы ты при нас говорила против советской власти! Товарищи, мы все слышали!..

Бала-Оглан. Товарищи, товарищи! Расходитесь! Не шумите! Из города приехала комиссия и прокурор.

Ш а р и ф. Очень хорошо! Вовремя. Пускай придут и посмотрят, какую учительницу нам прислали. Разрушила прекрасное училище! Пускай придут и собственными глазами убедятся. Вот она, гулящая контра!

Алмас, пораженная, прислонившись к стене, неподвижно стоит. Все быстро расходятся.

АКТ ПЯТЫЙ

КАРТИНА 6-я

Комната Алмас. Поздний вечер. В комнате горит лампа. Время от времени слышны раскаты грома. В окно виден дождь, сверканье молний.

Алмас за столом, пишет. Плачет ребенок. Алмас встает и подходит к ребенку.

Алмас. Нет, нет, плакать нельзя... Голодная? Ой ты, бедненькая! Ну постой, постой! Я сейчас тебя супом кормить буду. (Укрывает ребенка и садится около него).

Раздается стук.

Алмас. Кто там?

Барат. Алмас-ханум, это я, Барат.

Алмас уходит и возвращается с Баратом.

Алмас. Ну, что слышно, Барат?

Барат. Комиссия приняла требование крестьян.

Алмас. Требование-снять меня со службы и арестовать?

Барат. Нет, требование открытого разбора дела. С завтрашнего дня заседания будут открытые.

Алмас. Тебя допрашивали?

Барат. Нас всех. У меня спрашивали такие вещи, что я совершенно растерялся.

Алмас. Испугался?

Барат. Испугаться-то не испугался... За последние дни ты похудела, Алмас, побледнела.

Алмас. Положение мое слишком тяжелое, Барат. И ночами не сплю, все думаю, но выхода не нахожу.

Барат. Ты держись крепче, Алмас. Мы все тебя будем защищать.

Алмас. Барат, ответь мне: если бы жизнь двух людей зависела от одного твоего слова, то что бы ты сделал?

Барат. Смотря каких людей.

Алмас. Таких, просто невиновных, несчастных людей...

Барат. Ну, конечно, я бы сделал так, чтобы они жили.

Алмас. Но их жизнь должна быть смертью для меня. Да и не для меня одной. Она очернит всю мою работу все, что я делаю, к чему я стремлюсь. Понимаешь?

Бара т. Что-то не особенно понял, Алмас.

Алмас. Сейчас я, Барат, между двух огней. Или я должна предать смерти двух совершенно невинных людей-или в глазах всех навсегда должна запятнать себя, свое имя. Понимаешь, Барат? Или они должны умереть, или я. Или они должны жить, или я. Понимаешь? Я как-то собраться с мыслями не могу. Дай мне совет, Барат.

Барат. Алмас-ханум, мы должны стремиться все их сплетни раскрыть.

Алмас. Нет. Не раскроете. По-видимому, сами обстоятельства им помогают. У меня руки связаны. Я должна молчать. Положение тяжелое, Барат, тяжелое!

Барат. Ты, Алмас-ханум, не бойся! Давеча я сам боялся. А теперь у меня страх прошел. Мы их обвинять будем.

Алмас. В чем?

Барат. Они ведь явную ложь говорят. Говорят, что между нами что-то было.

Алмас. Значит, они и тебя запутать хотят?

Барат. Ну да. И что будто бы даже у нас ребенок родился.

Алмас (с возрастающим волнением). У нас ребенок?

Барат. Да. И вот завтра мы все потребуем, пускай они это докажут. Пусть покажут ребенка. У них же в руках доказательств нет

Алмас (почти со стоном). У них в руках... доказательства есть.

Барат. Есть? Что есть?

Алмас. Есть.

Барат. Да что есть? Где есть?

Алмас (указывает на ребенка). Вот их доказательства.

Барат (вдруг в страхе отскакивает). Как? Значит, действительно ребенок есть?

Алмас. Видишь, что есть.

Барат. Все пропало! Всех нас под суд отдадут.

Алмас. Почему же тебя, Барат?

Барат. Теперь они докажут, что ребенок наш. Кто же после этого нам поверит?

Алмас. Барат, и ты веришь, что ребенок мой?

Барат. Ну, а чей же?

Ал мае. Нет, нет! Этого я не могу сказать, Барат, не могу! Это смерть для двух совершенно невинных людей. Понимаешь?

Барат. Да спросят же тебя, чей ребенок? И ты должна будешь ответить, или они все полностью докажут.

В это время открывается двгрь, с большой осторожностью входит Шариф.

Шариф (улыбаясь). Можно войти?

Никто не отвечает.

(Входит и говорит двусмысленно). Не помешал?..

Ал мае. Что вам надо?

Шариф. Я секретарь совета и принес вам бумагу от председателя сельсовета.

Молчание.

Имею и другое поручение.

А л м а с. Говорите.

Шариф. Мне приказано сказать наедине.

А л м а с. Я ничего тайного от Барата не делаю.

Шариф. Это и нам, и прибывшей комиссии также фактологически и документологически известно. Я могу говорить с вами только наедине. По этому поводу у меня фактологические и документологические бумаги имеются.

Барат. Я пошел, Алмас-ханум.

Алмас. Барат, не уходите.

Барат. Я потом приду.

Шариф. Так, так.

Молчание.

Вы на меня, Алмас-ханум, кажется, немного обижены?

Молчание.

Что же делать? Так вышло... Я очень жалею...

Молчание.

Завтра комиссия вызывает вас на открытое заседание для разбора дела.

Алмас. Никого в деревне не нашли больше послать?

Шариф. Алмас-ханум, завтра комиссия вызывает нас на заседание. Ваше положение очень тяжелое. Вы это знаете. Я не присяжный, но не хуже всякого присяжного знаю. У вас никакого выхода нет. Я вам обвинительный акт фактологически и документологически могу прочесть. (Читает отрывок). "Учительница Алмас-хаНУМ... так... так... так... собрав вокруг себя неопытную молодежь деревни, занималась кутежами, безнравственностью и развратом. Учениц своих заставляла голыми танцевать перед своими друзьями. Критикующих ее действия она старалась оклеветать, и наконец рождение незаконного ребенка вывело крестьян из терпения и послужило причиной увода из училища детей и фактологического закрытия училища". Так или не так?

Алмас. Вам лучше знать.

Ш а р и ф. Знаете, Алмас-ханум, правильно это или неправильно, но доказать обратное вы не сможете. На все это имеются фактологические и документологические доказательства и свидетели.

А л м а с. Что вы теперь от меня хотите?

Шариф. Алмас-ханум, я хочу помочь вам.

А л м а с (с иронией). Очень тронута.

Шариф. Алмас-ханум, ты все-таки наша, не чужая. И я тебя больше жизни люблю! Ты учительница, начинай опять учить детей. А что касается вопроса "Зарница" в селе, мечети и так далее, то это все ты пока оставь в стороне. И мы все будем тебе помогать. Пожалуйста, пускай деревня растет. Никто против ничего не имеет.

Ал мае. Значит, камень снизу и камень сверху?

Шариф. Ну, да.

Алмас (с горькой улыбкой). Ну, хорошо. А если не соглашусь, что мне будет?

Шариф. Что будет? (Протягивает ей бумагу). Вот... Ей-богу, Алмас-ханум, я тут ни при чем. Сами крестьяне требуют. Вот здесь четыреста крестьян подписались.

А л м а с. Четыреста крестьян? И все против меня?.. За что?.. Значит, я во вред им работала?.. Ах жизнь, жизнь! Ценнее урока быть не может. Те крестьяне, от которых мы ждали помощи...

Шариф. Алмас-ханум! Ведь крестьяне-это все равно что бараны. Один с горы бросается-все за ним. А в деревне у нас три или четыре человека скажут, то и будет. Тридцать родственников у одного, тридцать - у другого, и тридцать - у третьего. Это что? И у каждого по пяти друзей. Вот вам пятьсот!

Алмас. Значит, если я не соглашусь, борьба будет продолжаться?

Шариф. Тогда мы будем знать, как нам поступить. Вот эти газеты, эти статьи и эти бумаги все фактологически и документологически показывают. И если вы еще не потеряли способность думать, то хорошенько подумайте, а потом ответьте.

Ал мае. Если так, то на тебе! (Вырывает бумагу из его рук и бросает ему в лицо). Так и скажи товарищам своим: борьба продолжается!

Шариф. Гм... (С горькой усмешкой). Если уксус слишком крепок, то свою бутылку разрывает. (Уходит).

Алмас за ним запирает дверь на замок. Через некоторое время подходит к окну. Гремит гром, и в окно аидно, как сверкают молнии. От ветра стучат ставни окон. Крупные капли дождя с силой ударяют по стеклам. Слышен тихий стук в дверь.

Алмас. Кто?

Не отвечают, но продолжают стучать.

Алмас (подходя к двери). Кто?

Опять не отвечают, и опять стучат в дверь.

Алмас. Кто? Отвечай!

Голос (тихо). Я...

Алмас (очень осторожно открывает дверь, смотрит). Яхши! Ты?

Яхши. Я.

Алмас. Войди, никого нет.

Яхши входит.

Ты что пришла почти раздетая в такой дождь и грозу? Простудишься.

Яхши. Муж спал. Я встала с постели. Ибат еще не вернулся. Приезжее начальство его вызвало.

Алмас (передает ей ребенка). Молоко кончилось.

Яхши (берет ребенка, плача кормит). Разве бог это потерпит? Сердце болит за ребенка! Вечером сидела одиноко в комнате и начала качать пустую золовкину люльку.

Ал м а с. Бедненькая! Как будто сто лет не ела.

Яхши. Я слышала, завтра тебя на суд вызывают. Принесла коран из мечети, открыла и положила его себе на голову. Хожу по комнате с кораном на голове и молю бога, чтобы он тебе помог. Потому что ты всем нуждающимся помогаешь... Ну, пойду. Проснется проклятый ... (Передает ребенка Алмас).

Алмас, колеблясь, берет его.

(Направляется к двери). Алмас-ханум, просила я бога, чтобы он мне помог услужить тебе за твое добро. Прощай! (Медленно отходит от двери).

Вдруг Алмас очень нерешительным голосом зовет ее.

Алмас. Яхши, я хочу тебе сказать... Я хотела тебе сказать... Если возможно... Ей-богу, Яхши, мне невозможно... Может быть, ты ребенка возьмешь с собой?..

Яхши (в отчаянии). Взять?! Взять?! Куда взять?.. (Растерянно стоит на одном месте).

Алмас. Яхши, завтра меня вызовут на разбор дела. Если я не скажу, что ребенок твой, то все свалится на меня.

Яхши (берет ребенка и не знает, что делать). Что же мне делать?

Алмас. Яхши, ты меня не обвиняй. Если бы дело зависело только от меня, я бы на свою смерть согласилась, а тебя не выдала. Но сейчас положение такое, что я завишу не только от себя. Если я выйду с ребенком на сход, то все мое дело провалится. Понимаешь? Ребенок будет козырем в руках всех темных сил для обмана несознательных крестьян. Понимаешь?

Яхши (ничего не понимая, машинально подтверждает). Понимаю.

Алмас. Поверь, Яхши, что я вынуждена. Другого выхода у меня больше нет. Они воспользуются этим ребенком. Понимаешь?

Яхши (сама не сознавая, качает головой). Понимаю. (Идет, сама не зная, куда).

Алмас. На! Прикройся шалью моей. А то дождь. Пусть пройдет несколько дней. Потом принесешь. Я опять возьму его. Возьму и отправлю в город, в приют, понимаешь?

Яхши (как бы спрашивая самого себя). Боже! Кудь я ее теперь дену?..

При выходе шаль спадает с плеч Яхши на пол. Она, не заметив этого, уходит. Алмас берет шаль, выходит за ней. Спустя некоторое время она возвращается одна, закрывает дверь, подходит к окну Смотрит. Затем садится к столу и начинает писать, но писать не может. Чем дальше, тем гром становится сильнее. Дождь бьет в стекла, сверкает молния. Алмас не может писать и, вздрогнув от грома, поднимается и вновь подходит к окну. В это время со двора слышен голос.

А в т и л ь. (зовет) Алмас-ханум!.. Алмас-ханум!..

Алмас. Кто?

А в т и л ь. Я, Автиль!

Алмас открывает дверь.

Автиль. Приехал из города кто-то, ищет тебя. Вот его вещи.

Алмас. Гроза усиливается.

Автиль. Такой поток, что глаз не откроешь. Дождь, как из ведра, льет.

Алмас (с волнением). Куда пойдет бедняга в такую страшную погоду?..

Автиль. Кто?.. Он сейчас на лошади сюда приедет. Линейка застряла в грязи.

Алмас. Что будет делать в такую ночь?..

Автиль. На повороте кто-то в белом платье застоял в грязи, ветер сбил ее с ног.

Алмас (в сильном волнении). Не могла идти? Упала?

В это время сверкает молния и на мгновение освещает всю площадь. Алмас с диким криком: "Ой, она упадет!" хочет выбежать.

Автиль. Алмас-ханум!.. Алмас-ханум!.. Что с вами? Да вы успокойтесь. Я сейчас сам за ней сбегаю. (Убегает

Алмас. (вне себя, как будто в бреду). Одна... Нет! Это преступление. Я не соглашусь! Я не допущу! (Быстро убегает из комнаты).

Через некоторое время в комнату входят Автиль и Фуад. Фуад в промокшем плаще.

Фуад. Ты ей сообщил о моем приезде?

Автиль. Да, да. Передал. Она очень беспокоилась.

Фулд (многозначительно). Беспокоилась? По-видимому, она догадалась, что это я.

Автиль. Собственно говоря, она как-то того... была вне себя... Она как-то вот так... (Старается дополнить слова жестами). Вот так, как будто в бреду... Я никогда ее такой не видал.

Фуад (внимательно смотрит на прикрепленную к стене фотографию). Это, кажется, тот самый и есть? (Обращается к Автилю). Простите, дядя, вы этого человека знаете?

Автиль. Знаю. Он, кажется, друг или родственник Алмас. Последнее время часто приезжает к ней.

Фуад. Как? Часто приезжает?

Автиль. Некоторое время даже жил у нее. И теперь, как приезжает, останавливается у нее.

Фуад. Ага! Дело проясняется.

Автиль. Подожди, я посмотрю, куда она пошла. (Хочет уйти).

И это время Алмас с ребенком па руках входит в комнату и, замечая присутствие людей в комнате, вздрагивает. Прислоняется к стене. Узнав Фуада, бросается к нему с неудержимой радостью.

Алмас. Фуад! Милый! Это ты?.. Как хорошо, что ты приехал! (Хочет поцеловать его. Вдруг останавливается и возвращается назад). Подожди. Я сейчас ребенка уложу. Я хочу тебя крепко-крепко поцеловать! Я соскучилась по тебе! (Укладывает ребенка). Сейчас я, Фауд, в очень тяжелом положении. Хорошо, что ты приехал. Здесь на меня восстала темная среда. Вот на столе лежит письмо. Я тебе все написала. Я сейчас так нуждаюсь в твоей помощи! (Смотря на ребенка). Ой, бедняга, как посинел!.. Знаешь, Фуад, я сейчас его из пропасти, из объятий смерти вырвала... Ну, пока ты спи. (Радостно бросается к Фуаду). Фуад! Милый! Как хорошо, что в такую тяжелую минуту ты приехал ко мне! (Хочет обнять Фуада).

Фуад (отстраняя ее руки, холодно). Подожди, Алмас.

Алмас в недоумении; потом замечает Автиля, вновь радостно воодушевляется.

Алмас. Ага! Ничего, Фуад. Дядя Автиль-свой человек. Он очень хороший. Он мне - как отец родной. Он знает, что я соскучилась по тебе!

Автиль. Дочка! Я потом приду. (Хочет уйти).

Ал мае. Дядя Автиль, он мой жених. Он нам теперь поможет.

Автиль (уходя). Дай бог, дочка, дай бог. (Уходит).

Алмас (возбужденно). Фуад, милый! Если бы ты знал, как я много здесь пережила без тебя! (Опять хочет его обнять. Но Фуад опять резким движением отстраняет ее руку).

Фуад. Подожди. Мне надо прежде поговорить с тобой.

Алмас. Фуад, что с тобой? Может быть, ты сердишься на меня за то, что я раздетая вышла?

Фуад. Ты сама хорошо должна знать, что со мной. Если бы ты хорошо себя здесь вела...

Алмас (вновь с радостью). Фуад! Я сейчас в таком положении, что думать об этом некогда. Сейчас самый разгар борьбы. Понимаешь? Борьба не на жизнь, а на смерть! Но теперь ты со мной, и ты меня защитишь. А ты бы видел тогда, когда... (Забывается и опять хочет обнять его).

Фуад (еще резче отталкивает ее). Постой, говорю тебе! Не притворяйся непонимающей. Ты должна мне ответить.

Алмас (совершенно растерянная, останавливается и смотрит на него). Фуад, в чем дело?

Фуад. В чем?.. Ответа хочу от тебя. Чей это ребенок?

Алмас (в сильном волнении). Ребенок? Ага! Значит, так? Значит, и ты так?..

Фуад (передразнивая ее). Так... так... так! Я тебя спрашиваю, чей это ребенок?

Алмас постепенно берет себя в руки, застегивает пуговицу блузки, поправляет волосы, с легкой улыбкой смотрит на Фуада и говорит спокойным, но внутренне очень напряженным голосом.

Алмас. Ребенок - мой.

Фуад. Твой?! А кто его отец?

Алмас. Это не ваше дело.

Фуад. Алмас, очнись, открой глаза и посмотри на меня хорошенько. Ты меня узнаешь?

Алмас. Я вас хорошо знаю. Вас зовут Фуадом.

Фуад. Этого мало.

Алмас (еще напряженнее). Вы - мой жених.

Ф у а д. Я требую от тебя ответ! Чей ребенок?

Алмас (еще нервнее). Ребенок мой.

Фуад. Кто его отец?

Алмас. Это не ваше дело.

Фуад, Алмас, ты в уме?! Ты же моя, Алмас, моя! Ты должна принадлежать только мне!

Алмас. Я никогда не принадлежала тебе и не буду принадлежать. Я свободная женщина!

Фуад. Ты же моя невеста!

Алмас. Невеста? Нет! (Снимает с пальца кольцо и бросает на стол).

Молчание.

Фуад. Алмас! Алмас! Где же те дни, когда ты всю вселенную призывала в свидетели и клялась мне, что больше всех на свете любишь меня?

Алмас. Я и теперь могу поклясться, что в моих словах была только правда.

Ф у а д. Клянешься? Клянись, Алмас, родная моя девочка!

Ал мае. В одинокие ночи, когда слезы мне горло сжимали, я думала, что приедет Фуад и с радостной улыбкой, хлопая по плечу, скажет мне: "Молодец, Алмас!" и будет ласкать меня. За одно твое ласковое слово я бросилась бы в огонь. А ты с какими вопросами явился? Ты так-же, как и кулачье, набросился на меня с этим несчастным ребенком вместо помощи в моем трудном и серьезном положении. Ты-обыватель, мещанин, со своими узкими и шкурными интересами. Тебя я звала на помощь!

Фуад. Ты бредишь, Алмас?.. Ты пойми, что между девушкой и женщиной есть грань. Перейти ее - значит разрушить счастье семьи. Как же это случилось, Алмас? Ведь ты была девушкой, которая от слов любви краснела и от шуток плакала.

Алмас. А говорят, любящий человек все может простить.

Фуад. Что скажут люди? Ведь шила в мешке не утаишь... Нет, ребенка я тебе не могу простить!

Алмас. Не можешь простить? (Вынимает из ящика стола письмо и протягивает Фуаду). Фуад! А это что такое?

Фуад. Это... это...

Алмас. Да, это твое письмо с признанием, что ты платишь алименты.

Фуад. Но, Алмас, это ведь молодость. Это дело случайное. Ну, случилось...

Алмас. Случайно случилось? Почему для тебя могут быть случайные дела, а для меня не могут?

Фуад. Ну, Алмас, ведь я мужчина, а ты женщина!

Алмас. Забудь про это. Женщина, как и ты, - человек, во всех своих делах свободный и вольный.

Молчание.

Фуад. Алмас, о существовании ребенка кто-нибудь знает?

Алмас. Зачем ты об этом спрашиваешь?

Фуад. Пусть никто не знает. Пусть эта тайна останется между нами.

Алмас (нервно). Наоборот! Я постараюсь, чтобы все об этом узнали и поняли, что это мое личное дело, только мое, и вмешиваться в него никто не имеет права! (Бросает на пол письмо).

Как раз в это время входит Т е м и р т а ш.

(Ища поддержки с доверием). Вы приехали, Темирташ. Я очень рада!

Темирташ. Ветер и гроза. Алмас, измучили лошадей. Не мог раньше приехать.

Алмас (возбужденно). Познакомьтесь!

Темирташ (подходя к Фуаду и с легкой улыбкой протягивая руку). Темирташ!

Фуад сердито поворачивается к нему, резким взглядом смотрит то на его лицо, то на свою руку и с размаху бьет его по щеке. Затем все трое молча стоят и смотрят друг на друга. В это время входят Барат, Гюльвердыи еще несколько молодых ребят. Фуад смотрит на них, подходит к двери. Оборачивается к Алмас.

Фуад. Завтра на разборе встретимся. (Резко хлопает дверью и уходит.)

Алмас молчит, остальные стоят неподвижно.

КАРТИНА 7-я

Сельсовет. Комната заседаний. Посередине члены комиссии. Справа сидит А л м а с.

Ш а р и ф (говорит ,с жаром. У него в руках, записки). Мы, крестьяне, не допустим, чтобы волки, переодевшись в овечью шкуру, вели бы свою контрреволюционную подрывную работу. Она раздевает взрослых девиц и заставляет их танцевать перед своими друзьями.

Б а р а т. Врешь!

Ш а р и ф. Что, я лгу? Вот заявление крестьян. Тут сто пятьдесят человек, все фактологически и документологически подписались. Они все своими глазами видели. Детей она учит воровать у родителей для нее продукты. И это не правда? Если я говорю неправду, так пусть скажет предсельсовета. Так, товарищ Бала-Оглан, или не так? Ты своими собственными глазами видел или не видел?

Бала-Оглан. Так, так, так. Видел.

Ш а р и ф. Твоя собственная дочь дома яйца крала, или не крала?

Бала-Оглан. Так, так, так. Крала.

Ш а р и ф. Гаджи-Ахмед, твой сын кувшин с маслом украл или не украл?

Г а д ж и-А х м е д. Клянусь вам, товарищ председатель, раз спрашивают, надо говорить правду, - все это она делает!

Оджаккули (встает). А почему вы про мечеть не говорите? Про бога забыли? Товарищ комиссар, я спрашиваю тебя: каждое здание своего мастера и каждое творение своего творца имеет или не имеет? Я вас спрашиваю! Имеет или не имеет?

Б а р а т. Ты это у своего хромого мула спроси.

Оджаккули. Опять про мула! У кого мул хромой, собачий сын?!

Ш а р и ф. Положим, я говорю неправду. Но что вы скажите про ее ребенка? Товарищ Барат, может быть, и это неправда? Что вы на это скажете? А? Больше года учительница здесь, а жених приехал только вчера. Откуда же этот ребенок появился? А? Молчите? Товарищ Гюльверды, товарищ Барат, товарищ Автиль, ну что же, говорите!

Гаджи-Ахмед. Вот молодец, хорошо поймал!

Ш а р и ф. Вот почему крестьяне увели своих жен, и опять жены остались... (Палец его срывается, и он теряет страницу, перелистывая записи). И опять женщины остались... и опять женщины остались... (Найдя страницу). Женщины остались в темноте и невежестве. И из училища все своих детей разобрали. И училище развалилось.

Барат. Училище вы развалили.

Ш а р и ф. А посему такая развратная женщина недостойна быть советской учительницей и должна быть, я убежден, снята и предана суду, чтобы и другим это было уроком.

Все хлопают, и в это время с волнением входит Наз-Ханум.

Наз-Хану м. Что с моей дочкой делают? (Направляется к Алмас). Что с ней делают?

Автиль. Ничего, Наз-Ханум. Заживет -здоровой будет.

Председатель. Гражданин Гаджи-Ахмед.

Гаджи-Ахмед. Товарищ председатель! Я крестьянин-середняк и инвалид. Вот моя бумага. Я соввласти готов головой служить, хоть человек я неграмотный и законов не знаю. Все, что сказал Шариф, - конечно, все это правильно. Но я просил бы представителей власти на этот раз простить учительницу. Мы люди темные. Правда, говорят, из-за сухого и мокрый загорается. Ее не накажешь, крестьяне и хороших близко не подпустят, потому что ужаленный змеей и веревки боится. Но все же я просил бы правительство облегчить ее наказание. Она- ребенок. Раз ошиблась - другой раз подумает. Я ей все прощаю. А мы - мы люди темные...

И б а т (с места). Про ребенка скажи, про ребенка!

Гаджи-Ахмед. Про ребенка уж я... Даже язык не поворачивается. Я, правда, эти новые законы хорошо не знаю, только такой женщине больше крестьяне своих ни жен, ни детей не доверят. Она больше в этой деревне работать не сможет. Вот почему и училище-то развалилось. Это все крестьяне говорят. Мне, товарищ председатель, все равно. Имею одну жену - с соломой лошадь не съест, с костями-собака. Бедняку терять нечего. Советская власть нас защитит. Да здравствует Советская власть! Да здравствует Коммунистическая партия!

И б а т (с места). Товарищ председатель, я хочу спросить, что должна делать учительница в деревне? А? Она, учительница? - я спрашиваю. Значит, должна детей учить? Да? Очень хорошо! А то, что она собирает всех женщин и начинает им сказки про белого бычка рассказывать: муж тебя обижает - уходи, денег не имеешь - иди, будь общей. Предсельсовета не годится. Исполком должен быть женщиной. Мечеть нужно превратить в наш клуб. Все это ей полагается делать, или она вне закона делает?

Бала-Рза. По какому закону можно мужа заставлять сидеть дома, а жену в колхоз или на курсы записать, в общую записать? А? По закону полагается? Или нет?

Председатель. Товарищ Барат.

Барат. Я могу сказать только то, что с приездом Алмас-ханум училище было приведено в порядок. Она каждый день приходила с нами беседовать. И мы к ней ходили...

Гаджи-Ахмед. Вот, вот, вот! Беседовать, беседовать!

Барат (смущенно). Собственно говоря, мы всегда о деревенских делах говорили. Она говорила, что деревня наша отстала и надо сделать так, чтобы наша деревня стала передовой. И что для этого необходимо работать сообща, купить машины, раскрепостить женщину, изжить неграмотность. Она всю молодежь подбадривала и вселяла в нее силу для борьбы вот с этим кулачьем. Она была комсомолу большой подмогой в работе. Вот и все. Ребята могут это подтвердить.

Ш а р и ф. Ты лучше про ребенка расскажи!

Барат (смущаясь). Про ребенка? Про ребенка я ничего не знаю.

Ш а р и ф. Ты про своего ребенка ничего не знаешь?!

Барат. Я только знаю, что все это клевета.

Голоса. Правильно! Правильно!

Хлопают.

- Неправда! Неправда!

Председатель. Гражданин Автиль.

А в т и л ь. Товарищ председатель, что я могу сказать? Одеваюсь хозяин избивает. Не одеваюсь - хозяйка. Сказать хорошо - пойти против них. (Указывает на Гаджи-Ахмеда). Сказать плохо - пойти против себя и против нее. (Указывает на Алмас). Уж если говорить правду, то она хорошо работает. Девушка смелая. Ужиться среди этих живоглотов - совсем не легкое дело.

Фатманса (кричит с места). Ай да наш старик! И бороды своей не стыдится!

Шариф. Товарищ председатель, вот эта - одна из почетных старух нашей деревни. И ребенка приняла она. И у нее имеется много фактологических и документологических материалов.

Председатель. Гражданка Фатманса-ханум.

Фатманса (встает, выходит на середину и делает поклон на все стороны). Прежде всего я приветствую всех собравшихся. А также приветствую всех прибывших гостей, которые являются нашими комиссарами. А также приветствую всех наших больших товарищей. Я, товарищи комиссары, в этой деревне принимаю детей. Было темно. Ханум Наз приходит ко мне и зовет: "Идем к нам". Иду, значит, к ним... Вижу - посредине комнаты сидит дочь ее. Вот-вот умрет. Вижу - дело плохо. Подошла, значит, и ногой по спине - раз, два... ее по спине. "Не теряй силы", - говорю. Так вот и приняла от нее ребенка.

Н а з-Х а ну м (с места). Ты бога имеешь? Когда я за тобой приходила? Какой ребенок? У кого ребенка ты приняла?

Фатманса. У твоей дочери. Я клялась никому не говорить, но не могу же я этого скрыть от наших комиссаров. Я их на весь свет не променяю! Ты не приходила, не умоляла меня?!

Н а з-Х а ну м. Когда ты к нам приходила? Зачем ты лжешь, старая сплетница!

Фатманса. Я кораном могу поклясться. Ребенка я приняла. И пупок я обрезала. И в одеяло завернула. С такими сединами я перед богом врать не могу.

Автиль. Будь ты проклята, слепая чертовка, если хоть слово есть в этом правды!

Н а з-Х а н у м. Братья, клянусь богом, что эта женщина врет! Она клевещет на нас!

Председатель. Гражданка Фатманса-ханум, что вы знаете о танцах детей?

Фатманса. Девочки в одних ситцевых панталончиках танцевали. А мужчины с огромными усами... (Указывает на Темирташа). Вон тот... в шляпе. Одну девушку вот за это место... (берется за свои ребра, за грудь и кривляется, как бы подражая девушке). Кутеж - дым коромыслом идет!

Председатель. Довольно, садитесь.

Алмас. У меня к этой гражданке один вопрос.

Председатель. Задавайте.

Алмас. Она говорила, что приняла у меня ребенка. Пусть она скажет: ребенок мальчик или девочка?

Фатмаиса. А? Мальчик или девочка? Мальчик или девочка?.. Гм... Мальчик или девочка?..

Барат. Ну что, слепое чучело, мальчик или девочка? Скажи же!

Фатманса. А-а-а... Мальчик или девочка?..

Алмас. Больше вопросов не имею. (Садится).

Председатель. Гражданка, садитесь.

Шариф. Чем самой спрашивать, лучше расскажи от кого ребенка прижила?

Алмас. Это никого не касается.

Ибат. Как, то есть, никого не касается?!

Гаджи-Ахмед. Как, то есть, никого не касается?!

Шариф. Как, то есть, никого не касается?!

Председатель. Граждане, ребенок-это ее личное дело. Это нас не касается.

Шариф. Как, то есть, не касается? Чей это ребенок?

Барат. Это не ваше дело!

Бала-Рза. Нет, вы суть дела от крестьян скрываете. Пусть она открыто скажет, чей ребенок?

Алмас. Ребенок мой.

И б а т. А кто отец?

А л м а с. Это мое дело.

Б а р а т. Товарищи, это ничего общего не имеет ни с ее учительством, ни с общественной работой.

Шариф. Нет, это показывает ее поведение. Пусть она фактологически и документологически скажет, чей это ребенок.

Ибат. Мы требуем, пусть она скажет, чей ребенок.

Все. Пусть скажет, пусть скажет, чей ребенок?!

Фуад (встает и спокойно говорит). Товарищ председатель, я жених учительницы Алмас-ханум и перед всеми собравшимися официально заявляю, что ребенок мой.

Алмас (нервно). Ребенок не ваш, гражданин Фуад. Благодарю вас за сожаление и за защиту.

Ибат. Товарищ председатель, вы крестьян обманываете! Мы, крестьяне, требуем, пусть она скажет открыто, чей ребенок.

Председатель (видя настойчивость собравшихся). Гражданка Алмас-ханум, хотите вы ответить на этот вопрос?

А л м а с (резко). Ребенок мой! Больше ни на какой вопрос отвечать не хочу.

Ш а р и ф. Потому что виновата.

Председатель. Товарищи, заставить ее отвечать на этот вопрос - нельзя.

Ибат (бросается в середину). Как это так заставить нельзя?! Посылаете к нам какую-то распутницу и хотите, чтобы мы своих жен передали ей в руки, чтобы они и их сделала проститутками?! Нет! Такая учительница нам не нужна! Ее убить надо!

Голоса. Гнать ее! -Убить! -Расстрелять!

Председатель. Товарищи, успокойтесь! Те, кто достоин расстрела, - тех можно будет расстрелять!

Голоса. Расстрелять ее! Расстрелять!

Председатель. Товарищи, не шумите!

Ибат. Товарищи, мы все требуем эту контру, беспутную женщину, родившую ребенка без мужа, расстрелять!

В это время молодая женщина, чадра которой путается между ног, с ужасом вбегает на сцену и с неудержимым волнением кричит: "Стойте! Стойте!" Взоры всех обращаются к ней.

Яхши. Крестьяне, стойте! Ее не трогайте! Подождите, я вам всю правду расскажу!

Все в недоумении.

А л м а с (испуганно). Яхши!..

Ибат (гневно). А?! Ты что?

Яхши (бежит и падает на колени перед комиссией)-Крестьяне, не убивайте ее! Она ни в чем не виновата? Дайте мне... я вам всю правду расскажу! Ребенок мой!

Все в недоумении переглядываются.

Голоса. Как? Не может быть!

Яхши. Я теперь ничего не боюсь! Я все слышала... Она не виновата. Она мне хотела помочь. Ребенок мой! Меня, меня расстреляйте!

Гаджи-Ахмед (удивленно). Не может быть! Это шутка.

Яхши. Я кормила своего ребенка. Я готова поклясться!

Гаджи-Ахмед. Как же это случилось?

Яхши. Ночью, по совету Кербалай-Фатманса, я заперлась в мечеть, привязала себя к мембару1 и просила у бога ребенка. Поздно ночью дверь мечети открылась. Кто-то, весь в черном, тихо подошел ко мне и схватил меня. От испуга я потеряла сознание, и меня изнасиловали.

Голоса, (с возмущением). В мечети?!

Яхши. В мечети.

Голоса. Кто же? Ты его узнала?

Яхши. Я потом его узнала.

Голоса. Кто же он?

Яхши. Мулла Субхан. .

Голоса. Как? Мулла Субхан?

Яхши. Мулла Субхан.

Голоса. Смерть ему! Пусть провалится проклятый!

Яхши. Я хотела скрыть свой позор, - ведь меня бы убили за это! (Указывая на Алмас). Она спасла меня от смерти и взяла ребенка к себе. Она - хороший человек. Она всем помогает.

Голоса. Арестовать его! Требуем ареста муллы Субхана и всей кулацкой банды!

Председатель. Товарищи, прокуратура поддерживает требование крестьян об аресте муллы Субхана и кулаков: Гаджи-Ахмеда, Ибата, Бала-Оглана, Шарифа, Фатмансы.

Голоса. Правильно! Арестовать! Расстрелять эту банду!

Гаджи-Ахмеда и других берут под стражу.

Председатель. Гражданка Алмас-ханум, все ваши показания здесь зафиксированы. Для того, чтобы всесторонне выяснить вопрос, я заседание вел, не придерживаясь формального порядка, я давал возможность всем высказываться. Вы все слышали. Хотите что-нибудь еще добавить?

Ал м а с (встает и спокойно начинает). Я к сказанному ничего добавить не хочу. Защищаться также не намерена. Мои враги меня сами оправдали.

Председатель. Значит, вы себя виновной не признаете?

Алмас. Нет, я себя виноватой признаю.

Председатель. Признаете?

Ш а р и ф. Прошу это заявление фактологически и документологически записать.

Алмас. Да. Я признаю себя виноватой. Прав Гаджи-Ахмед: я оказалась на работе ребенком. Я подошла к деревне, как интеллигент-одиночка. Я верно намечала цель пути, но шла по нему, ошибаясь. Я не знала людей и надеялась словами перевернуть деревню, а нужно было бороться и строить, включившись в работу партии и комсомола. Я кустарничала и лжегеройствовала. Я не понимала сущности классовой борьбы в нашей деревне. Я была наивной идеалисткой, и это моя ошибка. Я виновата, но пусть мой промах не радует моих врагов. Борьбу веду не только я, - ее ведет рабочий класс под руководством партии. И никаким Гаджи-Ахмедам не вернуть нашу страну назад. Дело будет доведено до конца! А я на ошибках научилась многому.

Конец.

1 Амвону