За высокой-высокой горюй, среди темного-темного леса, на зеленой поляне в маленьком домике ЖИЛБЫЛ Я.
А у меня жила-была бабушка. Моя бабушка — красавица; красивей ее нет на всем белом свете.
Моя бабушка сказки рассказывает.
Мы сидим с ней в нашем маленьком домике, около маленького окошка и на наш сад смотрим. А в саду у нас растут красные и синие цветы и летают большие бабочки с желтыми крыльями и зелеными усиками.
А еще прилетают к нам в сад гуси-лебеди из сказочной страны Авдотий. Это их моя бабушка приручила. Она ведь добрая. Очень добрая. Жалеет своих гусей-лебедей и кричит им вечером:
— Тега! Тега! Гуси-лебеди, домой, серый волк под горой!
А под нашей горой живет волк Левон, а еще медведь Михаиле.
Целый день они спят-храпят: хры-фры-брум… А как подступает ночь, надевают волк и медведь овечьи тулупы, чтоб их никто не узнал, и шагают к нашему домику.
…Нет! Нет! Нет! Нет!.. Это не наша с бабушкой, это уже тети Верина сказка.
Ну, а по правде мы живем в городе, на улице Почтовой в большом доме. На втором этаже. С нами живет тетя Вера. Одной рукой тетя Вера может закрыть солнце, — она сама мне показывала. Вы, наверно, думаете — почему она мне тетя?
Потому что она мамина сестра.
Целый день тетя Вера на кухне сидит.
А добрая моя бабушка с утра в магазин уходит. Мама — на работу. А папа совсем далеко уехал. Он уехал далеко-далеко: за высокую гору, за речку Ладогу.
И мы всегда ждем его, даже ночью. Одна тетя Вера не ждет. А только сидит на кухне и колдует:
Кол-дуй, ба-ба, кол-дуй, дед,
За-кол-до-ванный обед…
И никуда меня не пускает, потому что я часто простуживаюсь… Гулять не разрешает, а играть тоже не разрешает, потому что я топаю. И если я тихонечко топну, тетя Вера услышит. Потому что у нее есть волшебные очки. Это такие большие очки в черной оправе. Как наденет их тетя Вера, так на сто верст крутом все видит и все слышит.
Эх, скорей бы приехал папа!
Вот приедет папа и прогонит тетю Веру…
Дорогой папа, приезжай!
Мы все хотим, чтоб ты скорее вернулся. Одна тетя Вера не хочет. Я-то знаю, почему она не хочет: боится!
Как-то темной-темной ночью кто-то позвонил в серебряный колокольчик.
Мама сказала:
— Телефон звонит! Это папа.
Тетя Вера сказала:
— Что ты, моя дорогая сестричка, это тебе только почудилось.
— Нет, я слышала, — сказала мама.
А тетя Вера не хочет пустить маму к телефону и ласковым голосом говорит:
— Просто ты начиталась со своим сыном всяких сказок, вот тебе и слышатся разные звонки да колокольчики.
И она увела маму спать. И запела ей тихонечко свою страшную баюкалку:
Баю-баюшки-баю. Тяп-тяп-тяп!
Не ложися на краю,
А то серенький волчок… Тяп-тяп-тяп!..
Схватит маму за бочок. Тяп!..
Мама испугалась и сразу уснула. И тетя Вера тоже легла в кровать и — хры-фры-брум — тоже уснула.
А я увидел: там, где телефон, зажегся СВЕТ. Я встал и тихонечко подошел. А на столе вместо телефона стоял маленький домик.
ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ! — зазвонил колокольчик в домике.
— Хры-фры-брум, — сказала тетя Вера спросонок.
Я замер.
— Небыль-небыль-небылица, — забормотала тетя Вера. — Что-то мне давно не спится! Мне не спится, не лежится! Встать, что ли? Поглядеть, что ли?
А я зашептал:
— Тетя Верочка, не вставай! Тетя Верочка, засыпай!
— Ох, я красная девица, — зевнула тетя Вера. — Что-то мне и спится и лежится. Что-то мне вставать не хочется!
И она не встала.
А я заглянул в окошко. В домике был мальчик. Он сидел на маленьком стульчике за маленьким столом под зеленым абажуром. Он был зеленый, как кузнечик.
— Эй, ты кто? — спросил я.
— Эй, ты кто? — спросил он.
— Я здесь живу, — сказал я.
— Я здесь живу, — сказал он.
Вдруг мальчишка засмеялся, подскочил, перевернулся через голову. И как зазвонит!
Я увидел у него в руке МАЛЕНЬКИЙ СЕРЕБРЯНЫЙ КОЛОКОЛЬЧИК…
— Ах, чтоб тебя, небыль-небылица! — закричала тетя Вера. — КТО-ТО нарочно не дает мне спатьпочивать. А снился мне добрый молодец. Добрый молодец Иван Иваныч. Эх, просыпаюсь, просыпаюсь!..
И она проснулась.
Я прыгнул в кровать и спрятался под одеяло. Тетя Вера в одной рубашке подбежала к столу. А там уже не было домика, а стоял телефон.
— Алло! Алло! Чего надо? — закричала тетя Вера.
НИКТО НЕ ОТКЛИКНУЛСЯ.
И я понял: это потому никто не откликнулся, что прибежала ТЕТЯ ВЕРА.
Утром я подошел к столику, где стоял телефон. И тихонечко позвал:
Мальчик-мальчик,
Динь-динь-динь,
Поскорее приходи.
Вылези в окошко
На мою ладошку.
Побегут ножки
Вверх по дорожке.
Ты маленький,
Я большой,
Я ХОЧУ, ЧТОБ ТЫ ПРИШЕЛ.
А пришла бабушка. От нее пахло пирогом. От нее всегда пахнет вкусным и теплым.
— Бабушка, — спросил я, — а кто это ночью звонил?
— Это Алошка звонил, — сказала бабушка. — Спать тебе не давал.
— Бабушка, а ты разве его знаешь?
— Кого?
— Алошку. Он ведь маленький. Вот такой.
— Я всех знаю — и больших и маленьких, — сказала бабушка. И позвала меня завтракать, потому что тетя Вера опять начала сердиться.
За столом я думал про маленького мальчика, как он живет у себя в домике, спит на маленькой кроватке, а проснувшись, звонит в серебряный колокольчик.
И я нечаянно уронил чашку с молоком, и она — динь! — разбилась.
Конечно, тетя Вера сразу поставила меня в угол, и я там плакал, плакал, плакал и все равно думал про Алошку, а еще про папу — чтоб он приехал и прогнал от нас тетю Веру.
— Если ты будешь еще баловаться, — сказала тетя Вера, — этой ночью или в какую другую ночь к нам придут медведь Михайло и волк Левон и заберут тебя. Они берут с собой нехороших мальчиков.
— По-моему, ночью КТО-ТО звонил, — сказала мама. — Может, это папа звонил?
Тетя Вера загремела посудой. И я понял: она нарочно загремела, чтоб мама все забыла. И я услышал, как тетя Вера тихонечко зашептала:
Тары, бары, бум-бум!
В старых дырах шум-шум!
В старых дырах,
В старых норах
Шум и шорох,
Шум и шорох
Мыши, мыши
Вышли в путь.
Все, что было,
По-за-будь!
И моя мама забыла, все забыла. А тетя Вера громко уж о другом кричала:
— Я у вас вроде прислужницы. Нет мне счастья в этой квартире! Одна я осталась! Одна. Как пенек в лесу, как поганочка! — И тетя Вера даже всхлипнула.
Мама стала тетю Веру уговаривать не надрываться так, побольше отдыхать да почаще ходить в кино.
А тетя Вера ничего не ответила, повязала себе голову полотенцем. Она всегда так делала, когда сердилась, чтобы нам страшнее было.
Мама тихонько надела пальто и ушла. А тетя Вера пошла слушать радио.
В тот же вечер случилось вот что: тетю Веру пригласил в кино наш усатый сосед с третьего этажа — Иван Иваныч.
Тетя Вера надела самое прекрасное свое платье — голубое-преголубое, и я услышал, как она прошептала:
— Есть еще добрые молодцы на свете, — и повязала на голову голубую ленту. — Вот теперь, — сказала тетя Вера, — я голубая и красивая, — и повернулась к нам: — А вы не балуйтесь! Я мигом вернусь: одна нога там, а другая здесь.
Как только за тетей Верой захлопнулась дверь, бабушка тоже начала собираться. Взяла бидон и сказала:
— Ты, победна головушка, посиди тихо, а я схожу за молоком.
Я сразу согласился:
— Ладно, бабушка, иди. Я с Алошкой поиграю.
— Если кто постучит, никому не отворяй, — сказала бабушка, — только мне.
— Ладно, бабушка. Мы с Алошкой никого не пустим. Ты, как придешь, станешь под дверью и запоешь: «Отопритеся, отворитеся. Ваша бабушка пришла, молочка вам принесла».
— Верно, верно, — сказала бабушка. — Никого чужих не пускайте. Играйте тихонечко.
Когда бабушка ушла, я скорее побежал к столу, где телефон. А там опять стоял домик. В домике горел зеленый огонек. Из окошечка прямо на меня смотрел Алошка. Глаза у него круглые. А реснички черненькие. И он зачопал этими ресничками: хлоп-чоп, хлоп-чоп! Я пододвинулся совсем близко и совсем тихонечко позвал:
— Ало-шка. Ало…
— Алло, — ответил он.
— Алошенька, выходи!
И он вышел. Вылез через окошко и колокольчик с собой взял. И совсем он был не зелененький, а просто обыкновенный мальчик, — только маленький. На нем были коротенькие штанишки, и рубашка в клеточку, и носочки, и ботиночки. На ботинках — галошки, а на голове — кепочка.
— Зачем ты надел галошки? — спросил я.
Чи-чок, чи-чик, чи-маль, чи-чик!
На ногах — галошки!
«Глупый, — подумал я. — А все-таки хорошо, что ты у меня есть! Ведь ты маленький, а я большой. И я буду тебя любить. И я буду с тобой играть. И я буду тебя угощать».
Я сделал на диване из подушек огромную гору. И я собрал на гору свое храброе войско — всех солдатиков. И конницу и пушки. И я сказал:
— Эй ты, храброе мое войско! Хватит тебе под столом валяться-лежебочиться, а слушай лучше Последние известия.
И я даже стал говорить тише, чтоб тетя Вера в своих волшебньк очках из кино не услышала.
— Видите, солдатики, как стало темно. А когда наступит ночь, выйдут из темного леса волк Левой и медведь Михаиле… И пойдут по лестнице к нашей двери: скрип-скрип… Приоткроют дверь и спросят у тети Веры хриплым голосом: «Это кто у вас сегодня разбил чашку? А как он спит — на бочку или на спинке? А мама как спит? А бабушка?» И тетя Вера как захочет, так и ответит. Ну? Что будем делать? — спросил я. — Как будем жить-быть?
Не ответило ничего мое храброе войско: пушки стояли тихо и кони стояли тихо, а на конях тихо сидели солдатики. И вдруг у самого моего уха тоненький голосок пропищал:
— Чи-чок, чи-чик, чи-маль, чи-чик, а я знаю, что делать.
Алошка! Это он забрался ко мне на плечо и расселся там, точно в креслице.
— Говори скорее, что ты придумал?!
— А вот это видел? — крикнул Алошка. И он сунул мне под самый нос свой серебряный колокольчик.
— Ну и что?
— А вот что… Этой ночью я не лягу в кровать, а буду бегать по городу и звонить в серебряный колокольчик. И никому не дам спать.
— Ну и что?..
— Все будут гулять, как днем, — сказал Алошка. — НЕ БУДЕТ НОЧИ.
— И тогда НЕ ПРИДУТ сюда ВОЛК ЛЕВОН И МЕДВЕДЬ МИХАЙЛО? — спросил я.
— Конечно, не придут, — сказал Алошка. — Как же они придут, если не будет ночи?
— Ура! — крикнул я. — Да здравствует Алошка!
И все мое войско закричало «урах». И разом запалили пушки и пулеметы. И с дивана сами собой поднялись подушки и стали летать по комнате. И начался тут пир горой! И мы хватали из вазы конфеты. И пили сок от варенья прямо из банки.
Потом Алошка спрыгнул с моего плеча на стол — динь! Со стола на пол — динь! И быстро-быстро побежал по коридору — динь-динь-динь!
Добежал до входной двери. Уцепился за щель почтового ящика. И выскочил наружу…
Он бежал по улице, запрокинув голову. Черные волосики его растрепались. Он смеялся и топал в своих галошках прямо по лужам, по лужам! И громко звенел серебряный колокольчик: динь-динь-динь-динь-диньдинь!