Анархист (СИ)

Вселенная Метро 2033 "Анархист". Николай Бесфамильный

Вселенная Метро 2033. Рассказ: "Анархист".

- ...Знаешь, что по ту сторону Речного? Нет? - человек, не дав сказать собеседнику, ответил сам:- Пусто, вообще ничего нет... и никого. А ведь, раньше жили люди, жизнь бушевала. Вот, у меня дочка была, я ей книжки читал. Берешь в руки очередную, а обложка такая... твердая, красивая, что пальцы сводило, - он сел на голый бетонный пол и положил на колени автомат - «Калаш», самый обычный, «сорок седьмой». Заметя оценивающий взгляд собеседника, продолжил: - Хороший, да? Из магаза, что при выходе.

- Этого магазина не было, раньше не было, - повторил собеседник. - Его в десятом открыли, да так и не успели с него получить нормальную выручку.

Первый замолчал. Человек он был всегда тихий, постоянно шуганный и любил вот так рассиживаться подолгу у костра. Рыжий цвет волос, веснушки на щеках, при этом худой... Поэтому, его провали Занудой. Тем не менее, носил автомат он, если выходил в караул, в свою смену. Дежурили на Речном по-двое: ровно через шесть часов первая смена обязалась отдать новоприбывшей «Калаш» и патроны к нему.

- Что было тут? Ну, в девяностые? - спросил Зануда.

- Я что знаю? Я в двухтыщных родился, - ответил собеседник, и посмотрев на него, добавил:- Ты на бетоне не сиди, спину застудишь, с тростью ходить будешь.

- Да? Мне говорили - бетон греет.

- А мне говорили, что тебя в роддоме перепутали, - Зануда поднял смутный взгляд на него. После, собеседник продолжил:- Вот, это же не правда. Вообще, привыкай мыслить, думать по-взрослому, говорят - помогает.

Он поднялся с корточек. Поправил одежду.

- Ты куда? - спросил Зануда. Второй, вместо ответа, начал разминаться. Спустя долгую паузу, он ответил:

- Уйду от тебя, Рыжий. Злой ты, - пробубнил собеседник. - К главному я, Венецию хочу увидеть.

- Это же легенда, она давно затоплена! - воспротивился Зануда.

- Проверим. - коротко ответил он, и забыв про рюкзак, неспешно пошёл к начальнику анархии и всея Речного вокзала. Рыжий что-то крикнул ему в след.

Леший не умел по другому. Он долго вынашивал идею о путешествии и наконец решился. Среди остальных жителей станции он не выделялся - не качек, как раньше называли атлетов, не худой и не жирдяй - средней комплекции. Овальное лицо, острый подбородок и не сильно выделяющиеся скулы. Только... он имел седое пятно во весь затылок. Когда отращивал длинные косматые волосы, оно было незаметно, но подстригись - анархист становился похожим на клоуна. На Речной вокзал он попал благодаря глупому стечению обстоятельств: уснул в метро и чуть не отправился в депо. Когда электричество отключили, думал - сбои, успокаивал себя... Резервного питания хватило, чтобы вагон дотянул до вокзала.

Анархист улыбнулся. Пережил, всех пережил: врагов, друзей и родителей. Оставшись один, он не знал куда идти, как банально существовать, но жить-то было нужно. Он помнил, как с Речного бежали люди, на самые глубокие станции - Чеховскую, Дубровку, ту же Тимирязевскую... После, те, кто остались, навсегда потеряли связь. По его меркам это было ужасно: ни воды, чтобы помыться, ничего не было. Помнится, тогда молодое поколение хотело апокалипсис: зомби, топоры, кишки... они его получили.

Леший прошёл через жилые палатки. Один из мальчиков, что удрал со станции, не вернулся. Он говорил с ним, хотел что-то разъяснить, но какой из него родитель, если у самого не было ни детей, ни жизни? Так, одно дерьмо, подвешенное на палку. Надежда - вот что может вести людей. Анархист не помнил его имени, но ребенка вело упорство, вера в погибших родителей. Куда, зачем он отправился? А, чёрт знает.

Народ на станции был дружелюбным до безобразия. Вчерашняя ссора с недоеденными Нерестом консервами сулила большие неприятности после снятия того со смены.

«Не, ну а чо такого? - думал Леший, - Вилку кинул...»

В последнее время, анархист стал замечать за собой бдительность и обдумывание действий. Хотя, ему категорически не нравилось перемалывание прошлых событий, Леший получал опыт. Нет, старые бредни не горазды к этому, да и наставления родителей тоже. Опыт вращения среди общества достается лишь тому, кто много всего испытал. Не сгнобиться, не предать самого себя - вот главное, а все остальное пустота. Что ему Нерест со своей шайкой? Один хрен по колено - стрелять не станут, да и убивать тоже. Анархисты народ простой, но злопамятный.

Главарь Речного вокзала восседал у себя в коморке, прозванной среди своих «железной консервой» - сооружение ничто из себя не представляло: укреплённые железные листы, проволока и деревянные доски. Внутри стояли старый стул и стол. Огонь разводился недалеко от сооружения, где кипятилась вода и жарилось мясо.

Ших - для своих, а Шихан для чужих и приходящих, всегда орал и бесился, если на станции чтонибудь портили. Ну, а анархистская душа не может без надписей, без автографа... Поначалу, мраморные плитки колонн были изувечены фломастерами, а потом все забыли про «уличное искусство». Те надписи, что остались, спустя года стали местным украшением. Одна из плиток, словно специально треснула, разделив «Я ХОЧУ ЖИТЬ» на отдельные «Я» и «ХОЧУ ЖИТЬ». Леший не знал, кто автор этой надписи, да и вообще выжил ли он. Человек ко всему привыкает, как таракан: к чуме, вздувшимся от радиации бубонам гноя, к постоянным смертям и голоду. Только когда это входит в нечто обыденное, тогда он начинает искать выход.

Вход закрывало то ли пуховое одеяло, то ли куски меховой шубы, сплетенные воедино. Прежде чем входить, Леший прислушался. Из помещения доносились ругательства Шиха.

- Какого куя ты её разбил? Если ты вседозволенность почувствовал, я те её поубавлю!.. - продолжал он, - Была хорошая, старинная ваза... одно мгновенье - тыща осколков. Вообще, кто тебе разрешал заходить в кабинет, при отсутствии коменданта?

- Так я-ж... - проговорил виновный.

- На жопе грильяж! - выпалил Шихан. - Все, Демон, изгоняю тебя со станции без креста и осиного кола!

Мгновенье - тот, кого назвали Демоном, вылетел пулей из помещения. Леший не смог рассмотреть во что тот был одет, да ему было все равно. Переждав бурю и сомнения Шихана, он, одернул край одеяла и вошёл внутрь. На полу - осколки любимой вазы главного.

- Тебе чего? - грубо бросил Шихан.

- Я уйти хочу, - Леший перешёл сразу к сути дела, не заостряя внимания на том, что свалил с поста. Ших от неожиданности крякнул. - Я Венецию хочу увидеть, чаек там, гондольеров...

- Венецию? - переспросил Шихан. - Ну, будут тебе гандо... - он кашлянул. - Ты это, позови убрать осколки, и... - помедлив, продолжил: - Забери подлину с бывшей Войковской, ну, нашей столицы-то есть.

- Чё забрать?

- Подлину, ну или, пошлину - кейс, - пояснил он. - Там у них тёрки с Ганзой, не охота чтобы о нас плохое подумали.

Леший нахмурился, медлить было нельзя. Он принял предложение. Ших был одет обычно, без каких-либо замашек на должность: куртка, тренники и резиновые сапоги. Выглядело это так, словно он собирался на дачу огород полоть. На руке были застегнуты часы; футболка, одетая под чёрную куртку, поддерживалась поясом, на котором висел кинжал с закругленной кромкой.

- Вот и хорошо. Догони Демона, скажи - прощу, если с тобой пойдет.

- Догнать? - переспросил Леший. - Он не далеко ушёл-то, че его догонять.

- Ты его скорость не знаешь.

Леший знал, Ших еще долго будет охать по разбитой вазе. Анархист окинул взглядом помещение и вышел.

«Смешно! Ей богу - смешно! - думал анархист, шагая прочь из сооруженного кабинета, - Мнит персоной важной, а живёт... в помойке...»

Жить хорошо тогда, когда рядом знакомые люди. И нет врагов. Леший знал, что Нерест со своей гоп-компанией сейчас тусуются на посту, смены действовали круглосуточно. На Речном, собственно, охранять, кроме народа, было некого. У кого было нажитое добро: кольца, серьги и прочее, давно отдали за еду, привозимую караванами. Свиней, как на различных станциях, не было, а жрать мясо хотелось. Да те же «неделимые» банки тушенки, что валялись в магазине за полкилометра от метро, сравнимо ценились с баклашкой пива, а про дорогущее спиртное, английских марок, и вообще молчали.

- Дарова, ублюдок! - донеслось с южного блок поста. - Чё прилетел?

- И тебе не хворать, срань господня, - парировал Леший. - Демона не видели?

- Не-не, - сказал тот, у кого было закрыто лицо глупо повисшей банданой. - Мы - вообще не видели.

- Че вы злые такие, может конфетку дать?

- Себе дай... - ответил Нерест. - В рот.

- На первом свидании никакого секса, - пригрозил пальцем Леший. - Меня в ресторан надо водить, цветы покупать.

- Шёл бы ты отсюда, клоун, - бросил Лысый. - И без тебя говна навалом.

- Ложку дать?

На мгновенье, в воздухе повисло молчание. Прям взяло и повесилось на тех нитях злобы и агрессии, которые излучала в сторону Лешего тройка постовых. Первый, как окрестил его Леший - Банданист, рифмовался со схожим словом чрезвычайно не культурного характера. Второй был Лысым по своей же вине - залез в очаг радиации и волосы выпали; говорил - ото всюду. А третьим был - граф хер Нерест. Рожа - камень с усами. Он никогда не был трусом, но всегда считался терпилой, этим и пользовался анархист.

«Если ковырять одну и ту же точку, рано или поздно, можно будет просунуть палец, потом ещё один, и ещё... и разорвать нах эту стену непонимания!» - думал Леший. В конце концов, он нарушил затянувшуюся паузу.

- Изгнали Демона?

- И тебя изгоним, если не заткнешься, - проговорил Нерест. - Вали на станцию и дежурь как положено.

- Что положено Венере, не положено Сатурну. Слышал такое? - спросил Леший, продолжая:- А хрен с тобой. Мне Демона надо догнать. Считай это приказом.

- Тьфу, пля. Русским языком балабоню: главный сказал никого не выпускать. Мне он ничего не передавал.

«Соврал? - подумал Леший, затем сам себе ответил на вопрос: - Ну конечно соврал, сука усатая».

- А, насрать что будет. Пропусти по-хорошему, - проговорил он, отдельно добавив: - Нерест.

- Поднимаю руки к верху! Сдаюсь, Леший! - блок пост в составе трёх человек на секунду расхохотался, но после того, как Нерест вновь заговорил, ржач прекратился. - Обратного хода не будет, во всяком случае, в мою вахту.

Леший ступил за линию, где кончается станция и начинается мрак тоннельного перехода. Он знал, что анархисты никогда не стреляют в своих, даже если те в чем-то неправы.

- Разреши поинтересоваться: Нерест, те хер в горле не мешает после ссоры?

Леший спинным мозгом ощущал, как поднимаются в его стороны три укороченных автомата кустарного производства; как Нерест стискивает зубы от желания пристрелить его на месте, и как остальные выпучили глаза от удивления. От чего-то на душе стало так легко, что он начал голосить песню:

Сколько идиотов, что стрелять охота,

А система типа чтоб тебя поработить.

И порядка нету, и свободы нету,

Остаётся только эту песню голосить:

Анархия - мать порядка, свобода или хана,

Анархия - мать порядка, свободная страна!

Спустя полсотни шагов, Леший увидел впереди мелькающую фигуру.

«Человек, не?» - подумал он, и тут же отбросил эту мысль. В едва различимом свете, анархист видел мутанта, вернее, измененного человека. Две ноги, из коленей которых торчали, словно нелепо приклеенные пятки; руки... да это не назовешь руками даже! Палки, кости и свисающая требуха. Леший заметил, что существо неумолимо движется вперед, на пулемет Водного стадиона. Ведь, у них же есть пулемет?

Анархист двигался осторожно. Он привык к постоянному движению, ведь оно и является жизнью. Хотя, Леший не мог понять, как черепахи, в конце концов те лопоухие существа, жрущие листья деревьев, так долго живут.

Единственный поворот тоннеля озарился светом.

- Кто вы? - донеслось с блок поста. - Назовитесь!

«Хуюшки-кукуюшки он вам назовется, - подумал Леший, - Стреляйте...»

Он сидел на рельсах, за поворотом. Украдкой выглядывая, анархист заметил, что на голове недочеловека налеплена плёнка, под ней - белая, студенистая жидкость. В ней копошилось что-то белое, маленькое и не аппетитное. Леший на секунду подумал, что это Демон успел изменится под радиацией. Но откуда тут она, если Речной заселен? Откуда этот пришелец вообще взялся, мать его?

- Назовись!

Молчание. И тех, кто стоял с автоматами, и того, кто шёл на них. А может, шла, или вообще, шло? Леший не хотел разглядывать половые признаки существа.

- Стреляйте, блядь! - выкрикнул он из-за поворота тоннеля. Поочередно громыхнули выстрелы. Что-то упало.

Нужно было переждать. Какой дурак будет лезть под стволы? Только недочеловек, что лежал убитый в пару метрах от анархиста. Когда блок постники очнулись и стали рассматривать, кого-ж они подстрелили, Леший собрался с мужеством и решил выйти.

- Чёрт. - пробубнил первый из четверки, глядя на мутанта.

- А вы чертей не вспоминайте, - сказал Леший, - Появятся.

Все, кто стоял на посту; все, кто в суматохе прибежали посмотреть в кого стреляли постовые, все синхронно взглянули на человека.

- Ты кто такой? - спросил у него светловолосый мужик, стоящий с мыльной бородой и старой бритвой в руке.

- Дед Пихто, - выпалил анархист. Видя недоуменные рожи людей с автоматами, Леший добавил, уже не столь грубо: - Леший я. Иду с Речного на Гуляй-Поле.

- Зачем? Мож ты шпион, а это, - постовой, тот, что рассматривал секунду назад тело недочеловека, указал на труп. - Использовал для отвлечения внимания нашей доблестной анархии.

- Ай, идите в жопу со своими придираловками. - Леший махнул рукой и прошел дальше. Он рисковал.

- Прилетит тебе однажды свинец в задницу, клоун, - буркнул тот, что стоял с бритвой и намыленной бородой. Уже обращаясь к постовым, он заговорил чётко и внятно: - Труп изолировать и доставить к профу. Потом сжечь.

- Окей. - ответил постовой, что стоял ближе всех к недочеловеку.

«Чем ближе приближаюсь к столице, тем кордоны становятся многочисленнее... - подумал Леший, заметив численность анархистов с Водного стадиона. - Сильнее, опаснее. Хрена-с-два, Ганза нас не получит...»

Колонны были расписаны под тот же манер, что и на Речном. Одни нехорошие слова. Вот родится ребёнок, и первым его словом станет жаргонизм из трёх букв.

«Папа, папа, а что такое...?» - подумал Леший, представляя ситуацию. Усмехнулся. Вот, что значит вседозволенность. В отличии от Речного, кордоны были действительно усилены, но на станции творился бардак. Бомжи - те люди, которые не могли заработать на жизнь самостоятельно, валялись, сжавшись от холода, около колонн; костры были разведены рядом с палатками, около каждого сидели тройками анархисты и что-то важно обсуждали. Леший подошёл ближе и оперся на колонну.

- ... Метро бы давно сгнило, если бы не люди. Жить без нас, тут было невозможно. Кто откачивал воду? Кто крыс прогонял? А?

- Крыс и жрать можно, хы-хы... - пробубнил амбал, сидящий возле хрупкого на вид, человека в очках. - Я вот, че думаю. Человечье мясо, какое оно на вкус?

На секунду повисло молчание. Шутку понял лишь один бородач, сидящий напротив амбала.

- Белковое, какое ещё? Слышал, возле Трубной каннибалы завелись. Всякий попаданец исчезал бесследно. Лишь кровью на стене нарисовано: «КЛОУ..БЕРЕГИСЬ!».

- Не верю я во все эти сказки... - проговорил человек, поправив очки. - Да, в процессе деградации, возможно, что люди, жившие на Трубной стали каннибалами...

- Проф, иди в задницу со своими умными словами. Мы тут люди простые понял? Не надо нам уши заливать. Чётко и по делу, понял? - договорив, амбал хлопнул человека по плечу.

«Ну-ну, - подумал Леший, но вслух не решился произнести. - Единственный недалекий тут - ты...»

Смотря на человека, на его разговор, поведение формируется подсознательно решение с кем «дружить», с кем нет. Из собравшейся компании можно было выделить только одного быдлочеловека. Амбал был одет в камуфляж. Откуда он только взял его? Или... догадки о том, что воры есть и будут на станциях, не покидали Лешего.

- Слышали про Изумрудный?

- Это то место, откуда люди не возвращаются? - спросил профессор. Леший заметил, как в большую палатку заносят на носилках труп недочеловека.

- Да, оно самое, - говорил усатый. - Там, говорят, никого нет. Трупы одни, чьи тела замурованы. Все метро тешит себя легендами, а на самом деле ничего нет.

- Не уверен, - отрицал профессор. - В МГУ, под зданием, был бункер. Я лично видел его зелёные двери, - он поправил сползающие очки. - Даже в Менделеевском, что на станции Новослободской, были огромные подвалы. И вели они в метро.

- Ну, я согласен с профом! - перебил его амбал. - Сидят там, в своём Изумрудном, чифирь гонят и хлебом закусывают...

- Раз зашел разговор о сказках, то о Невидимых Наблюдателях нельзя не рассказать. - продолжал профессор, - Говорят, что где-то есть люди, которые могут силой мысли прочесть и изучить человека вдоль и поперёк. Они видят все метро, каждый наш поступок. И платят тем же. За добро - получай добро, а за зло - вдвойне насчитывают. Сказка конечно, но все же.

- Ну да, тоже слышал, - проговорил амбал. - Да, если разобраться: какого нах, им тут делать, следить как кто срет? Если бы они были - в метро царил порядок и вседозволенность, хы-хы!

- Не надо о Наблюдателях. У Ганзы, караванщики трепались о них перед тем, как отчалить. Ну, договорились на Фрунзенскую ехать, а там же Красные, досмотры, все дела. Каравана тогда два дня не было, не дошёл он. Весь тоннель прямой, никаких задержек между Парком Культуры и Фрунзенской не было, да быть не должно. Обыскали и Красные, и Ганза... Нет их. Красные шумиху подняли, мол, не заплатим товаром, пока караван не доставите, все дела. Ганза тоже на нервах, запасы, ведь, не бесконечные. Решили новый отправить. А те, как до середины тоннеля доехали - видят, дрезина стоит, лишь керосинка качается так, из стороны в сторону. Ни людей, ни мутантов нет, и все цело. Лишь холодом могильным поддувало. - закончил бородач и почесал затылок.

На мгновенье абсолютно на всей станции наступила тишина. Леший заметил, как на него, украдкой, посматривает молодой парень, сидящий у другого костра, в углу.

- Ты чего жмешься к колонне? - отвлёк его бородач. - Садись, рассказывай, откуда пришёл. Меня Секун зовут, этот, - указал на амбала, - Герон, а тот что в очках...

Он не успел договорить. Недалеко громко цокнуло. Из прохода, где, видимо, располагался транзит, вылетел человек. Сначала он заглянул в кабинет местного коменданта, после - направился к костру.

- Прибыл караван, надо два сопровождающих. Кто пойдёт?

Зал молчал. Каждому не хотелось поднимать свою задницу и идти куда-то. Леший первый согласился.

- Новенький? Я тебя на станции раньше не видел.

- Я все равно на Гуляй-Поле иду, мне все равно с кем и когда.

- Вот и хорошо, - ответил человек. - Кто второй?

Вторым был амбал Герон.

- Ладно. Проф, Секун, мне одному челноку надо кое-что передать. Так что, повалю я шарами в сторону столицы.

- Ну, удачи. - ответил Секун. Профессор его поддержал.

- Идите к каравану, там Жека и Серый заждались уже. - ответил человек, и подойдя к профессору, шепнул на ухо пару слов. Тот мгновенно вскочил на ноги и не став объяснять ничего Секуну, быстрым шагом проследовал в большую палатку.

Леший не стал долго рассматривать станцию. Бомжи, мухи, костры, разговоры... Идиллия. Анархист прошёл вслед за амбалом. Разговаривать с ним ему не хотелось. Но пришлось. У поворота к транзиту двое людей в наглую приставали к девушке, а та, в общем-то была не против.

- Что смотришь? - не оборачиваясь, бросил Герон. - Секса давно не было, порнухи захотелось?

- Да нет, - ответил Леший. - У меня рука есть.

- Ну, а хер ли глазеешь тогда? Беременеть хотят, не видишь. Проходить, ничего не замечая - вот она, анархия.

- Ага, все трое, - съехидничал Леший. - В жопу такую анархию. По любви должно быть все.

- Слышь, у тя кличка не Проповедник случайно? - спросил амбал. - А то был один такой, теперь гниет на Соколе.

Леший не ответил. Зачем спорить с человеком, если он - тупой? Герон отошёл к караванщикам, а анархист от чего-то вспомнил своё прошлое.

Летом, одиннадцатого года, он увидел компанию во дворе. Явно выпившие, они кидались семечками в прохожих и вот, одна девушка, проходящая мимо них, обернулась. Она не прошла мимо. Она сделала им замечание. Он помнил, что произошло дальше. И прошёл мимо, ничего не сделав.

В семье на него никогда не обращали внимания, ведь он родился нежеланным ребёнком, выкидышем в ванной. Отец всегда бухал, но никогда не бил ни его, ни мать. Только учил жизни бесполезными философскими советами. Мать никогда не разговаривала с семьёй. Лишь иногда, она говорила за ужином. Какого жить так? Скажи любому - да хрень, это, помрет - переживешь.

Не полностью седой с рождения. Леший никогда не знал, почему клочок волос на затылке был белым. Часто его дразнили за этого одноклассники. Он был белой вороной всюду: в детском саду, в школе, в университете и в жизни. Дед, когда был жив, говорил ему что-то про метку, и избранного, но Леший не обращал внимания на него. Он не имел никакой цели в жизни. Друзья? Они были раскиданы по России. Один в одном городе, другой - в другом. Наверное, лучшим днём жизни мог стать тот день, когда он праздновал день рождения. Позвонил всем им заранее, предупредил... Только никто не прилетел, не приехал.

- Ты че разглядываешь там? - позвал его амбал.

- Да... тут линии красивые. Не мог оторваться.

- Ну, ты не видел ещё Павелецкий, Парка Культуры... Вот это станции - любоваться можно! - воскликнул один из сопровождающих караванщиков. - Ты, ведь, новый на станции? Сопровождал караван когда-нибудь?

Леший сел перед человеком. Вместо ответа отрицательно мотнул головой.

- Меня Серым зовут, - сказал тот же караванщик. Одет он был в желтую, выцветшую куртку, костюмные вельветовые брюки заправлены в сапоги. С виду - лет тридцать дашь, только обвисшая кожа на лице и морщины давали знать о более старшем возрасте.

- Серый, скок те лет?

- Лет пятьдесят точно, - ответил он. - Я сам не помню.

«Это много, - подумал Леший. - Очень много...»

Второй караванщик дал гудок. Амбал откинулся на деревянный ящик.

- Ну, кто будет качать? - обратился Серый, - Дрезина сама не поедет.

- Вон, пусть он качает, - Леший указал пальцем на амбала. - Белка обожрался и сидит.

- Э, слышь, - начал бычить Герон. - Когда нужно будет - тогда и буду!

- Но-но! - пригрозил, успокаивая второй караванщик. - Я начну - вы подхватите. Будете драку устраивать - высажу посреди тоннеля. Поняли?

Никто не ответил, вопрос был риторическим. Конечно, и тот, и другой не хотели гулять по темному переходу.

- Ну да, Жека такое уже делал, - проговорил Серый. - Вот, неделю назад, один придурок спорить начал... Так мы его и высадили. Говорят, в тоннеле труп его нашли, весь обглоданный. Не знаю, кто его так.

Вниз-вверх. Рычаг поднимался плавно, тяжело. Видно, Жека был ровесником Серого. Дрезина плавно катилась вперёд. Когда Жека показал на Лешего, тот встал.

- Медленно едем, - проговорил Серый. - Давай вместе, синхронно, - он поднялся с сиденья, схватился за рычаг, - Раз-два, начали!

Леший хмыкнул. Пока получалось. Дрезина шла, руки болели.

- Слышали об Изумрудном городе? - спросил Жека.

- Мы в город Изумрудный, идём дорогой трудной, - пропел Леший, вспоминая разговор на станции. - Конечно знаем. Элли с Тотошкой там.

- А хочешь увидеть, что там?

- Зах? В каждой загадке есть доля загадки, как говорил один не особо умный человек.

- Я хочу. - пыхтя, проговорил Серый, - Вот прорвусь к МГУ, пролью свет на секрет, тогда... тогда все увидят, чего стою.

Он сел. Леший продолжил качать вверх-вниз рычаг.

- Прорвешься, и что дальше будет? Разорвут тебя лазерами... или чем похлеще, - говорил Жека, - Легенду вот слышал. Перед концом, один из генералов, что не успел сбежать, залез в танк и потребовал, чтобы открывали ворота, впустить его родимого, в Университет, иначе он выстрелом все расхреначит. Прошёл час, а ответа не было, ну он тогда и хера...

Внезапно, дрезину подбросило так, что несколько аптечек едва не вылетели из ящика. Амбал все же удержал крышку. Леший отпустил рычаг и сел. Дрезина медленно начала тормозить.

- Ребята, че-то не то, ребята... Блевать хочу. - проговорил бугай.

Леший чувствовал себя плохо. То ли скачок подействовал на него так, то ли... Голова начала кружиться. Он протер глаза. Серый беспричинно смеялся, Жека плакал, а бугай, опираясь за ящик, зашёл за дрезину и упал.

«Попали мы...» - подумал Леший и потерял сознание.

***

Был летний день. Девятнадцатилетний подросток лежал на кровати и читал новости из газеты. Вчера он пришёл домой битый - фингал под глазом уже разросся, затылок отзывался тупой болью. Отложив газету, он пошёл на кухню.

Мать, достающая мокрое бельё из стиральной машинки совершенно не обратила внимания на приход сына. Тот взял из морозилки заранее приготовленный пакет со льдом и приложил к затылку. Он почувствовал на секунду, как отступает боль куда-то дальше, в ноги, пятки...

- Откуда у меня это пятно, на затылке? - неожиданно для себя, спросил он у матери, наполовину свесившейся за окно. Бельё блаженно покачивалось от ветра на бечёвке. Мать обернулась в сторону сына и продолжила вешать стиранные вещи. Сын, привыкший к подобному игнорированию, хотел было идти в комнату, но вдруг, мать заговорила.

- Потому что ты родился с асфиксией. Ты, - продолжала она, - был весь синий, еле выжил. Ты испугался жизни.

Боль вернулась в затылок. Подросток обернулся, но не увидел на кухне никого. Вскоре, стены и предметы стали прозрачны.

- Что это? - спросил он у кого-то. Где-то глубоко, словно в душе, звучал голос матери.

- Почему ты не просыпаешься? Почему?

***

Леший очнулся и потер слипшиеся веки. Казалось, что он проспал не меньше суток на дрезине. Спина онемела, как и ноги. Он оглянулся. Амбала видно не было, а два караванщика лежали без каких-либо движений. Леший притронулся к лбу одного из них и почувствовал холод. Мурашки пробежали по его спине.

- Лампа... - проговорил Леший, - Она, ведь, ещё не погасла... Они не могли так быстро...

Ум требовал разъяснений, а сознание чувствовало неимоверную опасность за жизнь. Леший не стал проверять у караванщиков пульс, это осложнило бы задачу. Бугая нигде не было, даже его тело не лежало на рельсах. Анархист хотел сплюнуть, но пересохшее горло предательски запершило. Откашлявшись, он все же встал и дернул рычаг вниз. Дрезина немного поддалась вперёд и остановилась. Опустил и поднял вновь. Леший думал о караванщиках, он даже не знал их имени. На лбу выступила испарина. Когда руки заныли тупой болью и усталостью, Леший вспомнил слова знакомой песни и запел:

Тёмный, мрачный коридор,

Я на цыпочках, как вор,

Пробираюсь, чуть дыша,

Чтобы не спугнуть

Тех, кто спит уже давно,

Тех, кому не все равно,

В чью я комнату тайком

Желаю заглянуть...

С каждым словом дрезина разгонялась, с каждым предложением анархист опускал и поднимал рычаг. Он не думал о конечной точке маршрута, он просто хотел избавиться от нахлынувшего ужаса. Один в тоннеле, один среди трупов... Перегон казался длинным, невыносимо тёмным. Старая песня помогала жить и гнать дрезину. Впереди замаячил блеклый огонёк. Или ему привиделось? Одной рукой держась за рычаг, другой ища гудок, прицепленный на раму, Леший нащупал предмет, по форме напоминающий резиновый мячик и сжал его.

Велосипедный гудок отозвался противным звуком. Впереди замаячили силуэты людей. Леший уже не мог управлять дрезиной, она стремительно неслась вперёд и любой, кто будет у неё на пути просто станет калекой. Послышались первые голоса. Леший вновь сжал гудок.

Лица людей стали отчётливо видны анархисту. Впереди наскоро были наброшены мешки и поставлены укрепления.

«Они не должны стрелять, они не должны... - думал Леший. - Наши же...»

Кто-то крикнул, Леший пригнулся, и в этот момент дрезина со всей силы врезалась в заграждение. Человека откинуло назад, сверху на него упал мешок. Леший все же выдержал удар. Он посмотрел на свои руки, они были белые, словно в пыли. Коснувшись кончиком языка, Леший попробовал на вкус массу.

«Мука? - удивился он, и сам себе ответил: - Ну конечно, мука».

- Куда летел, водила сраный? - послышался голос откуда-то сверху.

- Однако, в раю хреново разговаривают.

Его подняли. Постовые были облачены в зелёный, такой не характерный для серых тоннелей камуфляж. Он бегло осмотрелся. Тела первого караванщика не было видно, а второго... тот лежал, засыпанный с головы до ног консервами.

- Ба, это же тот караван, что неделю назад должен был прибыть...

Леший с интересом наблюдал, как один из постовых щупает пульс на шее холодного караванщика.

- Мёртвый. - наконец заключил он.

- Второго нашли! - донеслось сзади. - Мёртвый и бледный, словно по-пьяни помер.

Курчавый, черноволосый постовой переглянулся с Лешим.

- Выходит последний выживший, м-м-да... - протянул он. - Ты иди, станцию осмотрись, поброди, может отойдешь.

- Сам разберусь. - бросил Леший, уходя. Шатаясь, держась за стены, он медленно приходил в себя. Неделя... Неделя слишком долгий срок.

Бывшая Войковская - обитель анархии. Здесь всюду царил запах свободы. Все стерильно, никаких бомжей, никаких гуляющих недолюдей. Лешему безумно нравилась атмосфера. Плевать на то, что тут половина народа спала, а другая слушала песни. Третьи просто беседовали, ютясь в двухместных палатках. Леший подошёл к одной из них. Слухи в данное время были хоть каким-то источником информации.

- ...Слышал, что на Речном творится? - спросила женщина.

- Да, там один ублюдок стырил «Калаш» и... - заикаясь, говорил мужчина, - В-вообще-м, застрелил постового, убил ещё двух и пошёл к г-г-лавному.

- Что, и Шихана убил?

- Н-нет, за-а-стрелили вовремя. - ответил мужчина.

- Вот видишь, как бывает. Живёшь, а потом застрелили.

- Во-от, вот. Эх, хорошо с-с тобой.

Анархист отошёл от палатки. Неужели, озлобленный человек мог убить своих же? Нет, это просто бред... Леший не верил в это. А музыка, доносящаяся с другого конца станции, все продолжала играть.

...Война сотрёт все города,

Мы с ними сгинем навсегда.

Придёт столетняя зима,

Анархия!

Где вы, герои забытых поэм?

Подвиг зовёт вас в поля!

Где же вы спите, не зная проблем,

В мире творится хуйня!

Мир переполнен чтеньем молитв,

Все по подкопам сидят.

Рёв и серены следующих битв,

И бомбы тихонько летят...

Война сотрёт все города,

Мы с ними сгинем навсегда.

Придёт столетняя зима,

Анархия!..

«Фальшивит... - подумал Леший, подходя ближе. - Фальшивит. Кто так играет...»

- Эй, парень! - позвал он исполнителя. - Плохо играешь.

Худой, одетый во все чёрное, похожий на смерть человек поднял голову. Глаз его не было видно из-за длинных волос. Практически весь народ, несколько мгновений назад слушающий песню, обернулся. Леший, запыленный мукой, осторожно встал напротив него, около костра.

-... Дай гитару. - как-то дружелюбно и по-отечески потребовал анархист. Исполнитель хмыкнул, а все остальные лишь наблюдали нелепую сцену: владелец, снимает гитару с плеча, и держась за протертый до дыр кожаный ремень, передаёт в руки совершенно незнакомому человеку.

Леший провёл рукой по струнам. Послышалось характерный звук.

- Трынь-нь-нь... - протянул анархист. - Слышишь твёрдое звучание? - владелец кивнул, но не стал продолжать диалог. -... Можно настроить?

Вновь кивок. Хотя, Лешему было не понятно из-за длинных волос, согласно ли кивнул исполнитель, или отрицательно, но думал, что все делает правильно. Слегка подтянув колки, он вновь провёл по струнам.

- Уже лучше, - словно сам с собой вел беседу Леший. Все остальные глядели на него: кто с испугом, а кто с любопытством. Он ещё несколько раз повторил эту комбинацию, пока не обрёл поистине мягкое и отличное звучание. - Любой инструмент, - продолжал он, - любит, когда о нём заботятся. Разреши сыграть? Я просто соскучился.

Владелец вновь кивнул. Леший сел, осторожно поджав под себя ноги. Кашлянул и принялся играть.

С берез неслышен, невесом

Слетает желтый лист,

Старинный вальс, осенний сон

Играет гармонист.

Вздыхают, жалуясь, басы,

И словно в забытьи,

Сидят и слушают бойцы,

Товарищи мои...

Он играл, а все слушали. Леший сам обожал звук гитары, дребезжание струн... Когда человек любит то, что делает, мир переворачивается наизнанку. И пусть все войны подождут.

Он закончил играть, но один из собравшейся толпы выкрикнул:

- Харе скуку на людей наводить! Давай весёлое!

Леший ухмыльнулся. Посмотрел на измазанные в муке руки и продолжил играть, начав новую песню:

В прадеда в сарае, саблю откопал я,

Пулемет, патроны, хоть руби дрова,

А еще нашлось боевое знамя,

Где на черно-белой краске

Череп и слова:

Анархия - мать порядка, свобода или хана!

Анархия - мать порядка, весёлая страна!..

Он пел, одновременно перебирая струны и поджимая лады. Леший смотрел на окружающих: они сидели завороженные, словно он делал что-то необычное, нелогичное, не соответствующее привычному стилю. Когда анархист закончил, наступила тишина.

- Ну ты дал, седой... - протянул один из сидящих, - Лучше Йорша спел на его же гитаре.

- Анархия складывается из таких моментов... - начал разговор Леший, передавая гитару владельцу. - Контроль народа, вседозволенность власти, все это ни к чему хорошему не приводит. Сами все понимаете, - отряхивая рукава старой демисезонки, сказал он и спросил: - На голове муки много?

- Тут это, брат... - сказал тот же человек, протягивая разбитое женское карманное зеркальце. - Не мука это. Седой ты.

Леший не поверил и взял зеркало. Своё отражение пришлось ловить в буквальном смысле - освещение не позволяло рассмотреть шевелюру. Его лицо мгновенно изменилось, стало грустным и печальным. В потрескавшемся зеркальце он увидел совершенно иного человека, вернее, альбиноса, который сидел среди обычного народа. В этот момент ему не хотелось делать абсолютно ничего, даже жить. Он забыл о просьбе взять кейс, найти остановить Демона... Сколько караван ехал? Неделю, год? Нет, Лешему казалось что он потерял свою жизнь. Весёлый и седой, чем не лучшее сочетание? Он молча встал и отдал вещицу хозяину.

- Меня, если что, Мересом зовут. - принимая зеркальце, ответил человек.

- Мне все равно, Мерес. - грубо бросил Леший и аккуратно проходя сквозь толпу, увидел человека, лежащего в палатке. Лица у него не было; глаза и нос затянулись толстой кожей, лишь губы периодически что-то нашептывали. Леший обернулся: у костра все также болтали и изредка показывали пальцем в его сторону. Тогда он подошёл ближе и прислушался к беспорядочному бубнёжу ущербного.

-...снизойдет вода на якорь... и построен будет ковчег спасения...

Леший ухмыльнулся. Сколько таких жертв радиации раскидано по закоулкам метро? Он представил, как такой человек изо дня в день бубнит одно и тоже. Нет, в подземных городах подобных инвалидов гораздо больше. Десятки, сотни, что уцелели на поверхности и все они бубнят изо дня в день похожие как на одну фразы о Великом конце. Что заставляет их говорить бессмыслицу? Выработанные рефлексы, или же испуг... испуг чего-то иного, чего не упоминалось даже в Библии?

- Снизойдет Потоп, который уничтожит станции, уничтожит людей, уничтожит Великую расу выживших... верх возьмёт человек... переживший себя. Он умрёт за идею... лучшая вера... Лишь железная дорога унесёт его в путь.

Леший отшатнулся. Губы безликого не прекращаемо шевелились, только теперь он не говорил, вообще не издавал звуков.

- Ты на Банона не реагируй, он всегда такой, - окликнул его Мерес. - Ты, ведь выживший, да?

- Смотря где, - бросил Леший. - Ноги немеют, головы не чувствую, думаю сдохну.

- Дурак ты... Тя как звать?

- Леший, - просто ответил он. - Я в детстве сирень хавал.

- Тебе видимо к Шуудану назначено?

Леший не знал к чему клонит Мерес, но тон его не понравился.

- Шо вы наглые все такие... - протянул он. - Дайте отойти. Я чуть не помер, а меня все гонят.

- Каравана неделю не было, за это время к тебе накопились вопросы.

- Шли бы эти вопросы в туалет, - бросил Леший, идя к кабинету местного главнюка. - В помойную яму, лучше.

- Ну-ну, седовласка, - ответил Мерес, и направился к костру. Сел, закурил самокрутку и обратился к худому длинноволосому музыканту: - Йорш, играй давай, скучно.

Тот кивнул, уже подкручивая колки. Спустя полсамокрутки Мереса, на станции вновь зазвучали привычные ноты анархизма и вседозволенности. Им было плевать на то, что практически все спали, Йорш играл для публики.

Солдат шёл по улице домой, и увидел этих ребят.

"Кто ваша мама ребята?" - спросил у ребят солдат.

Мама - анархия.

Папа - стакан портвейна.

Мама - анархия.

Папа - стакан портвейна!..

Седой взобрался по ступенькам лестницы, кое-где плитка была и вовсе отколота. Около железного гермозатвора ютилось странное сооружение, с виду напоминающее палатку, или скорее чуб, в котором восседал Шуудан. Анархисты не жаловали выбрать в лидеры монгола, лишь бы становил среди них относительный порядок. Воры по-началу в сложившейся общине были, но вскоре их кровью была орошена станция, а их головы нанизаны на колья. Леший ухмыльнулся, представляя ситуацию: идёт прихожанин, видит в середине зала деревяшки с головами стоят, а мёртвые глаза так и смотрят, лишь кровь капает, участливо, нагоняя ужаса.

Вход в своеобразную юрту был загорожен шифером, притащенным с поверхности. Слегка пригнувшись, Леший вошёл к Шуудану, но его на месте не оказалось.

«Может, не туда вошёл? - подумал он, и отогнал мысль: - Да не, здесь он».

Осколок бутылки, используемый в роли подсвечника, отсвечивал характерным зелёным оттенком. Ни стола в юрте, ни каких либо принадлежностей не было: все необходимое лежало на ковре - ручка, какие-то бумаги... и кейс, подобие которого Леший видел лишь в кино. Маленький чемоданчик, облицованный в металлическую броню. Ему стало любопытно, ведь именно за этой вещью он пришёл сюда. В одиночку, осталось только взять и... куда дальше? Леший попятился назад, на выход.

- Что человека заставляет принимать решения, думать, осмысливать ситуации? - донеслось сзади. Леший тут же обернулся, но никого не было. Ни малейшего источника звука он не смог обнаружить. А голос все говорил... - Что заставляет его делать неверный шаг, дорожить дружбой, любить и ненавидеть? Стрелять? Ошибаться, и вновь идти по линии связи?

Вопросы, вопросы, одни вопросы... ответа не прозвучало ни на один из них. Леший вновь обернулся.

- Кто это говорит? - сказал он в пустоту. В юрте никого не было, кроме него, - Покажи личико, Гюльчитай! - мгновенья тишины напрягали анархиста. Он вслушивался в шорохи, пытаясь уловить тот голос, - Але, вас не слышно! Трубку бросили... наверное.

Леший развернулся и уже окончательно решил выйти, как вдруг этот властный, требовательный голос вновь затараторил вопросы, показавшиеся анархисту глупыми.

-...Что помогает человеку обрести цель, и является ли она действительной? Можно ли сделать её более обыденной, повседневной?..

- Иди в жопу, невидимка. - бросил Леший, уже не оборачиваясь.

-...Различия между небесном царством и адом заключается лишь в людях. То, что каждый из нас совершает, совершил или ещё думает об этом... Что делается с человеком, если умирает? Он перерождается вновь и вновь... пока замкнутый круг не разрушится. Человек, переживший себя не может мыслить, не может думать и чувствовать других, пока не умрёт его действительная часть и не насытится телесная и духовная.

Голос был смутно похож на тот, что звучал из магнитофона при прослушивании старых аудио книжек. Леший всерьёз задумался, что его дурачат.

-...Забери кольцо, первая станция будет конечной.

Тишина вновь обрушилась на анархиста. Он не понимал о чем идёт эта бессвязная речь и с ним ли ведётся?

- Что забирать-то? - спросил пустоту Леший. Он не заметил, как в юрте появился человек.

- Кольцо, - проговорил тот медленно, по слогам, и повторил: - Кольцо нужно забрать.

Леший обернулся. Это был смуглолицый человек с широким лбом и длинными волосами. На нем был надет настоящий кожаный халат, цельный и неподдельный, подпоясанный чёрной бечевой.

- Так значит, ты - Шуудан? - спросил Леший. Незнакомец угадчиво улыбнулся и подойдя к матрацу, поднял его. Леший увидел, что под ним, в полу, словно в специально сделанном тайнике, лежит патефон. Игла его была на самой последней дорожке. Монгол достал старое устройство и поставил рядом с матрацем.

- Это речь моего отца, - проговорил Шуудан, - Не обращай внимания, механизм заело, каждый раз проигрывается самостоятельно.

Леший вновь не знал, о чем спросить. Он разрывался между вопросами о том, зачем монголу патефон, дыра в полу, и вообще, что тут происходит?

- Ты слушаешь речь отца?

Шуудан кивнул.

- Меньше вопросов, седой. Он оставил послание, которое... Впрочем не важно, - оборвал диалог монгол. - Зачем ко мне пришёл?

- С Речного вокзала послали. На Третьяковскую иду. К тебе, - Леший говорил обрывками фраз, словно хотел донести смысл своего путешествия, - да за кейсом пришёл.

- Ты уже знаешь, кому стоит его передать? - Шуудан прищурился, словно пытался разглядеть в душе анархиста сомнение, или боязнь.

- Если бы знал, не стал слушать этот бред до конца, - он указал на патефон. - Ближе к делу, Шуудан.

- Ганза хочет подмять нас под себя. Несколько дней назад, они посылали парламентера с договором. Все, что нужно сделать тебе - передать кейс на Белорусскую.

- А что в кейсе? - спросил Леший.

- Важные документы, - ответил Шуудан. - Понял?

Анархист кивнул. Его смутил ответ монгола: разве они сами не знают того, что лежит в бронированном чемоданчике?

-... тогда забирай. Пути со станции открыты.

- Как я его через торговые ряды понесу? У меня даже нет рюкзака.

- Так понесешь. Люди не должны интересоваться кейсом.

- Ясно, - буркнул Леший. - Слать всех нах.

Монгол кивнул, анархист взял чемоданчик. Была ли хоть какая-то причина отказаться? Были ли мотивы помогать Гуляй-Полю с его проблемами, ведь, если он выйдет за пределы республики... Анархистов нигде не любят и не прощают за выходки, а Леший не мог без этого.

Вскоре он ушёл со станции, так и не найдя Демона. Леший не думал, просто шёл по рельсам. Третьяковская - Венеция? Да таких затопленных станций, вовремя не сумевших остановить бедствие - десятки, иди на любую. Только Третьяковская была одной из первых, где можно передвигаться на лодках, но после обрушения... ничего не осталось.

Впереди - болото, вернее, вязкая жижа, топь. Сокол, Аэропорт, да тоже Динамо и часть Белорусской принадлежала снующим торгашам. Первая станция стояла на укрепленных деревянных полах, часть из них со временем прогнила и приходилось идти, словно по минному полю - доска треснет, как вступишь в жижу и ходи мокрым. Здесь все сосредоточены на «продать подороже, купить подешевле», постоянно рыская на Лешего с блестящим кейсом.

- ...купил пули, получил сдачу мгновенно! - кричали с рядов.

«Ага, - подумал Леший. - Сразу, и в хлебальник...»

Хоть на Соколе было относительно спокойно, анархист заметил на себе прикованный взгляд странного человека, в кожанке и меховой шапке. Глаз было не видно из-за повсеместной темноты, но скулы и подбородок... таких черт не могло быть у обычных людей, тех же торгашей, только у матерых преступников. Леший шёл дальше, обходя опасные участки, провалы и дыры в деревянном полу.

Он не думал, что будет. Ну, увидит затопленную, что следует за ней, пустота? Наверное. Плохо жить и пропивать заработанные крова, но ещё хуже - вообще не жить. На мгновенье он задумался.

Фермы, располагающиеся на Соколе потихоньку начинали доставать Лешего. Вонища, стоящая на протяжении трёх станций, лезла в нос. Он видел, как работники собирали вручную вонючие, скользкие водоросли, попутно беседуя о жизненных вопросах, в роде кто кого родил, кто с кем трахнулся, кто что сделал и как сел. Леший все же успел услышать о пропавшем караване и о себе самом в придачу: слухи навсегда окрестили его седым. Потерявшись в своих мыслях, анархист дернулся от внезапного оклика.

- Седой, поди сюда! - прокричал незнакомец. Анархист обернулся. Тот человек, одетый в меховую шапку, потертую кожанку и джинсы, стоял в нескольких метрах от него. - Ну ты быстрый, еле догнал.

- Волка ноги кормят. - грубо ответил Леший, явно намекая незнакомцу валить в обратном направлении.

- Не жги по тормозам сразу, - ответил тот, приближаясь. Отдышка мешала ему разговаривать. - Ты, это... на Белорусскую двигаешь?

Леший ухмыльнулся. Его смешила манера прерывистого разговора незнакомца.

- Что те надо, банный лист?

Незнакомец замер, глядя на него удивленными глазами.

- Ты это... Не разговаривай так со мной, в общем. Дело есть к тебе.

Без оружия, без какого-либо ножика, без рюкзака... Леший явно сглупил, не взяв ничего с Речного. Небритые щеки, лысина, скрываемая под шапкой, серые глаза, отчётливо выделявшиеся скулы и побитый нос незнакомца не выражали опасения, но анархист чувствовал - эта встреча ничем хорошим не закончится.

- Что за дело?

Человек переминулся с ноги на ногу.

- Мне надо доставить... - он помедлил, словно подбирая слова для следующего предложения. - Мне надо на Белорусскую. Спрашивать будешь потом.

- Условия должны быть равноценны для каждого из. - Леший отвлекся на бульканье под ногами.

- Ну... Я могу-те обойму патронов дать.

- Из пальца стрелять буду?

- А, ну да, - ответил тот, осматривая Лешего. - Без оружия ходят или дураки, или... - помедлил он, - конченные на голову. Поступим так. Ты на Гуляй-Поле ещё возвращаться будешь?

Леший удивился.

- Следил?

- Слухами станции полны, - ответил он. - Народ, одним хлебом, сытым не оставишь - ему байки рассказывай, да политику обсуждай, а из первого - ты во всей красе, да с чемоданом.

- Иди куда шёл. - бросил Леший, ускоряя шаг.

- Седой, мне бегать нельзя, - говорил незнакомец. - У меня спина хрупка, особенно... пистолет.

Леший остановился. Если тот хотел выстрелить - лучшего момента больше не предвиделось: анархист стоял к нему спиной.

- ...Пистолет, слышал? Новенький, хороший тэтэ, стреляет как при выпуске с завода.

- Знаешь... - анархист говорил, не оборачиваясь. Чутье ему подсказывало, что человек вовсе не собирается стрелять, а лишь заговаривает ему зубы. - Засунь себе его знаешь куда?

- Бесполезным оружие никогда не бывало.

Леший обернулся.

- Дойдем до Белорусской - валишь на все стороны.

- Я смотрю, тебе палец в рот не клади, дай схамить.

- Не я такой, жизнь такая.

Леший не хотел расспрашивать нежданного попутчика о чем-либо. Он предпочел компанию хоть с бомжом, или безликим Баноном, лишь бы не видеть этого. Путешествие, доселе казавшееся безопасным, обретало события, выход из которых анархист не знал. Он не думал об исходе: пристрелит ли его незнакомец за кейс, или просто выкрадет его; может, он просто сойдёт с Белорусской, и все?

Сокол-Аэропорт-Динамо соединялись между собой, образовывая между собой сплошную ветку пахарей-сеятелей, трудящихся за гроши и еду. Что делать, если лучшей жизни нет? Довольствоваться малым всегда, изо дня выходя собирать белковые водоросли.

Леший боялся рутины, боялся однообразия. Аэропорт казался ровно таким же, как и Сокол. Все метро постепенно теряло смысл, одинаковые стены, мраморные плиты, покрытые мхом и чем-то рыжим... Анархист понял, что он устал от дороги и от всего. Сколько прошло времени после того, как он покинул Речной? День один - два, а выходило то, что он не пойми где потерял неделю. Без сна, без еды. Время плыло минутами, часами, отсчитывая секунды, переключая часовой механизм на доли вперёд. Он не видел настоящих часов, больших, что висели на некоторых станциях. Да, у некоторых были наручные часики с механическим подводом, но и те периодически барахлили, теряя полминуты, минуту, а то и две на сборку и завод до щелчка. Леший вспомнил свои. Однажды, под новый год он шёл по льду и упал, повредив корпус. Глубокие царапины, сошедшая краска - лишь то малое, что досталось часам. Механизм перестал работать, а с ценами на ремонт, можно было их выкинуть, только Леший сохранил, положив в коробку. Они так и остались лежать в комнате той квартиры, где жил.

Он не замечал, как шагает незнакомец, постоянно что-то бубня себе под нос. В ответвлении, где висели лампы, в воде что-то бурлило, копошилось. Не иначе выращивали или рыб, или креветок. Лица, встречаемых по пути людей, были грязными, замученными, но в их глазах горела надежда.

Так всегда - когда смерть неизбежна, люди, подобно тараканам без головы, начинают придумывать планы на светлое будущее, и попробуй только дотронуться, или опровергнуть их! Тут же пошлют и признают врагом народа.

- Браток, ты сам куда путь держишь? - спросил незнакомец, идущий позади Лешего. - Ну, после того как передашь кейс.

- Тебя интересовать не должно. - Лешего позабавило панибратство попутчика.

- А знаешь, что в кейсе может быть? Бомба. Вот передашь кому следует, а она возьми и взорвётся.

- Смотри чтобы у тебя не взорвалось. Патроны, порой, сами по себе воспламеняются. Как палка...

-... которая раз в год стреляет. - продолжил речь незнакомец.

- То и оно. - неоднозначно ответил Леший. Мысль о бомбе, да и вообще о теракте он отогнал ещё когда брал кейс. Анархисты не такие дураки, чтобы жертвовать чужими жизнями. Скорее, там лежали какие-то бумаги, или подобное. Но разговор попутчика насторожил Лешего.

Бульк-бульк-бульк... В тоннеле - перешейке было слишком сыро, капала вода, чем раздражала Лешего. Они не задерживались на станциях. Динамо оказался таким же скучным, как и прочие фермерские территории. Продавая водоросли с ферм, люди зарабатывали на еду, главным из которой было мясо. Караванам было сложно проехать, так что с Белорусской провизию доставляли в ящиках. Сложно? В пище должно быть разнообразие, не все же одну траву жрать.

Они соскочили с платформы. Охраны не было, КПП было абсолютно пустым, лишь бегающие караванщики забивали и разгружали дрезины. Лешему нравилось это - свободный вход, свободный выход... никакого тебе ствола в спину, лишь постоянный транзит между станций. Но у каждой дрезины в тоннеле стоял то ли часовой, то ли патрульный.

- Эй, что уставились? - окрикнул один из них. - Валите своей дорогой.

Леший оторвался от рассматривания пришедшего каравана и уставился на патрульного. Одетый в серо-черный бледный камуфляж, тот всеми фибрами выражал собственную крутизну. На его голове была надета точно такой же расцветки каска.

- Пошли от них, - проговорил попутчик. - Пошли, эти ребята не знают своей дозы.

- Ганзейцы это? - спросил Леший у него, неспешно идя вперёд. Попутчик лишь кивнул головой.

Метры над головой. Под ногами была твердая почва и привычные рельсы. Их белизна все ещё напоминала Лешему о тех временах, когда с одного конца Москвы до другого, можно было проехать за полчаса.

- ...Ведь они белые, как золото. Практически никто по ним не ездит, а ржавчины нет на них. Хуже, когда на заброшенной станции, где лежит толстый слой пыли, они все равно белые, - подытожил незнакомец. - как золото. Меня Гудроном зовут.

- Приятно познакомится. - вяло ответил Леший, замолкнув. Спустя несколько шагов, попутчик продолжил:

-... И?

- И очень приятно познакомится. - также ответил анархист. Гудрон усмехнулся.

- Весёлый ты, пацан. Далеко пойдешь.

- Э не, мне езда нравится больше.

Гудрон все время что-то бубнил. Леший думал о еде. Ведь, ничего кроме тех консервов он не ел, а это было... больше недели назад.

- Привал, - объявил он. - Гудрон, у тебя кроме одноименной жвачки есть что-нибудь?

Попутчик тупо уставился на Лешего.

- А, да, ща, - он снял рюкзак. Не опуская наземь, он расстегнул боковой карман. Достал из него батон хлеба и протянул Лешему. - На, держи. На отрубях, но есть можно.

- Спасибо, добрая душа. - поблагодарил анархист, - Я, кстати, на Третьяковскую иду.

Но Гудрон не ответил. Скорость сбавлять не стали, ведь впереди уже блистал путеводный огонь фонарей станции.

- Вот она, Белорусская... Ща представление будет, ты только тс-с-...- тихо сказал Гудрон. Леший не ответил. Да и как можно говорить набитым ртом?

Внезапно в глаза ударил яркий свет.

- Эй, поднять руки! - проголосил в рупор «человек-прожектор».

- Начальник, ты это! - кричал в ответ Гудрон, - Свет приглуши, мы ведь, тёмные создания из ада вылезшие!

На секунду все звуки стихли. Леший, не дожевав, сглотнул ком хлеба. Едва можно было услышать перешептывание часовых.

- Гудрон? Ты опять дурь гоняешь?

- Что значит опять? - прошептал Леший. - Ты - челнок что ли?

В ответ получил лёгкий удар в бок.

- Ну было пару раз, начальник! Завязал уже, чесслово!

Часовые вновь пошептав, умолкли.

- Хера-с-два я тебе поверил! Вывернешь все карманы при входе! - прокричал часовой. - Все, - уточнил он, - Понял?

- Да понял я уже, понял! - ответил Гудрон, и тихо обращаясь к Лешему, - Кейс спрячь, иначе они тебе в жопу засунут и провернут...

Он не договорил. Часовой, вместо открытия ворот, направил фонарь на анархиста.

- Гудрон, этот с тобой? Че-то я его первый раз вижу.

- Я с Речного, Леший, - выпалил н. - К Ганзе иду...

Вновь толчок в бок, но на сей раз сильный.

- Придурок, я тут говорю, а не ты... - прошептал Гудрон. - Ты завалишь нас сейчас.

Часовой повысил свет.

- Эй, ты, Леший! Задрал к верху руки!

Леший поднял одну руку.

- Вторую, вторую давай! - прокричал другой «кэпэпэшник».

- Не могу, товарищи, не могу! Онемела она! - в ответ голосил Леший, заводя её за спину, пряча кейс. Гудрон бросил на него смутный взгляд. Он не понимал, строил ли его путник из себя дурака, или у него действительно онемела конечность.

Часовые вновь перешепнулись. Свет выключился.

- Заходи по-одному. - донеслось сверху. Гермозатвор начал постепенно открываться.

Леший выдохнул. Да, он привык быть всюду дураком, клоуном - с них меньше всего спрашивают. Гудрон зашёл первым. Трое солдат, одетые в ту же серую камуфляжную форму. Всего лишь один из них стоял без оружия. Комната была полна ржавых шкафов, закрытых под ключ. Анархист смотрел, как досматривают челнока.

«Был бы металлоискатель - они и его применили...» - подумал Леший. Когда рука проверяющего полезла Гудрону в нагрудный карман, тот одернул её.

- Э-э не, браток... - протянул он. - Там личное.

- За сопротивление знаешь, что делают? - проговорил проверяющий. Автоматы охранников слегка дернулись.

- У меня там фотография жены. Я не хочу её показывать, она, ну в этом... - Гудрон запнулся, его вовремя подхватил Леший.

- Голая?

- Да, - согласился челнок. Проверяющий подозрительно взглянул на них.

- Проходи. Будешь дурь палить любому - сядешь в местную тюрьму, - пропел тот, - Ты, ведь, знаешь, что там делают?

- Да, яйца отрезают за ненадобностью. - бросил Гудрон, выходя из помещения. Теперь подошла очередь Лешего. Анархист не переживал: если бы в кейсе была бомба, или нечто вроде её, она бы давно взорвалась.

- Ну, а ты, речной. Давай свой чемодан, - проверщик прищурил один глаз. - Ты думал на одном дураке выедешь?

- Нет, т-рищ, - ответил Леший, передавая кейс, - На те.

Проверщик взял за ручку кейс. Оценил вес, путём потряхивания в воздухе.

- Нет, - сказал он. - Вскроешь его сам. Прямо тут. - настоял проверщик и положил на ржавый железный стол блестящий серебристый кейс.

- Все для тебя, - пел Леший, нагнувшись над чемоданчиком. - Рассветные туманы, для тебя, моря и океаны...

Щелк! Замок в раз открылся. Там лежали бумаги. Проверщик взял первую из них и прочитал вслух:

- От сообщества, поддерживающего анархический строй к многоуважаемым упр.Ганзы. Документы о присоединение станций:...

Он продолжал читать, а Леший стоял и слушал, не веря.

-... Речной Вокзал, Водный Стадион, и сама столица Гуляй-Поле согласны на присоединение к содружеству: Ганза. Высланные документы подтверждают наше согласие.

Внизу листочка значились три подписи. Лешему все они были знакомы. Неужели согласны? В мыслях Леший терялся. Похоже, по лицу проверяющего, он тоже офигел.

- Так, значит... - протянул он. - Ну да, документ стоящий, - словно разговаривая сам с собой, положил листочек к другим, обратно в кейс. - Значит так, парень. Я лично передам этот кейс кому следует. Ты оставайся на станции, поешь... Вижу, дался тебе этот путь нелегко.

Леший кивнул, жрать действительно хотелось. Батон хлеба - тьфу и растереть, а не еда. Его лично выпроводили двое охранников, а проверяющий, закрыв кейс, пошёл к себе в кабинет. Спустя несколько минут, он вылетел пулей с горящими от удивления и радости глазами.

Леший стоял перед Гудроном. Он до сих пор не мог себе представить, что теперь все изменится. Не будет никакой анархии. Не будет никаких песен...

- Ты бледный, какой-то... - протянул Гудрон, сам же отвечая: - Это ещё ничего. На кольце осмотр строже - хер пройдешь. Тут, - словно уточняя, - торговые ряды. Можно купить все, кроме дури. Но и ту, нужно знать у кого покупать. Юрка на Соколе вчера траванулся... глюкало так, что, мужик обблевал все вокруг, да в своё дерьмо и свалился, хе-хе... - закончил он. - Ладно. Ты меня довел - я за наградой. Обожди чуток.

Леший кивнул. Гудрон ушёл, постоянно озираясь по сторонам. Анархист прошёл вперед, за челноком.

Замоскворецкая линия, Белорусская станция. Это был самый огромный базар, что видел Леший. Торговые прилавки располагались рядами: в первом продавалось оружие, во втором - одежда, а из третьего... доносился запах жаркого. В навещённых на прутьях шашлыках угадывались очертания питомцев: вот ребра собаки, голова, похожа на кошачью...

- Эгэгэй! - кричал продавец. - Покупай мясо скорей! Старик, - обращаясь к Лешему. - Купи шашлык из разных сортов мяса, побалуй пищевод!

Анархист обернулся и взглянул продавцу - коротко стриженному брюнету с засаленным лицом, прямо в глаза.

- От вашего шашлыка - блевать охота, внучек.

И прошёл дальше. Он не знал, сколько блуждал по торговым рядам. Заказав себе то, на что хватило залежавшихся в карманах патронов - целых двадцать три штуки он отдал за шесть булочек с мясом и три с повидлом. Денег у него больше не было, он рассчитывал в основном на честность челнока.

Откусил один пирожок.

«С мясом...» - досадливо подумал он и прислушался к разговору. Маленький мальчик расспрашивал свою маму - продавца одежды.

- А правда, что на Белорусской самый большой склад во всем-всем метро?

- Да, сыночек, правда, - ответила мать, словно говоря этим, мол, отстань. - Пока поди поиграй в солдатиков, не мешай маме работать, вечером крыс поедим.

«Бля, - Леший поперхнулся пирожком, представляя, как мать и сын едят крыс, живых крыс. - Как так можно...»

Он перевёл взгляд на недоеденный кусок. Потом на ребёнка, играющего в войнушку.

«Много взял. Надо отдать...»

Отложив пять пирожков, и доев несчастный кусочек, он повернулся и пошёл к ребенку. Перешагнув через заградительные коробки, анархист столкнулся со стеной непонимания.

- Вам сюда нельзя, - строго проговорила мать. Леший бросил на неё короткий взгляд. Присев перед мальчиком, он спросил его:

- В стрелялки играешь?

Мать тем временем смотрела на него. Она не знала того, что Леший шёл с благими намерениями. Она была готова порвать его за один неверный шаг.

- Да. - спокойно ответил ребёнок. Анархист продолжил смотреть как тот совершенно спокойно переставлял пластиковых солдатиков, то подкидывая одних, то ложа других.

- Закрой глаза и выставь вперёд руки. - попросил Леший.

- Зачем? - любопытно спросил ребёнок.

- А вот узнаешь.

Мать немного утихла. Леший вложил в подставленные маленькие ручки ровно пять пирожков, купленные на свои же деньги. Его мать - продавщица стояла в полнейшем отуплении, явно не понимая происходящего.

- Пусть поест хоть раз по-нормальному... - бросил Леший, обратно перешагивая через самодельное заграждение из картонных коробок. Может, он совершил благо, но все люди смотрели на него, как на сумасшедшего. Леший обошел ещё раз торговые ряды. Гудрона видно не было. Анархист начал думать о плохом.

«Сначала Демон, потом этот увязавшийся челнок... В кармане осталось три пирожка. Нечего есть. Что делать?»

Внезапно, он увидел, как в его сторону показывает та самая женщина. Рядом с ней стоял озлобленный проверяющий и его два охранника. Леший не понимающе стоял и смотрел на их лица.

«Что дальше, что дальше... - мысли вихрем пронеслись в его голове. - Пизда дальше!»

Он побежал в тот момент, когда голос проверщика раструбил на всю Белорусскую:

- Держи суку!

Ноги не подводили Лешего никогда. Но куда бежать... выбора не оставалось. Он влетел в блок пост Ганзы.

- Ребята, дайте пирожки доесть! - крикнул он, подняв руки. - В конце концов - повидло вытечет!

- Не вытечет. - словно гром, раздалось сзади. После анархист почувствовал сильную боль затылке. Её невозможно было контролировать. Он видел, как мир исчезает, как тогда... Он потерял сознание вновь.

Но мать не пришла. Никто не пришёл. Тюрьма, то место где гниет народ, быдло... Так считал Леший, пока сам туда не попал. Он сидел на стуле. В углу стоял таз с парашей. Грязная, засаленная тарелка - в другом. У него все отобрали, даже документы, и еду.

- Верните пирожки! - крикнул он при виде патрульного, но тот никак не отреагировал. Ганзеец вёл ещё одного преступника. Тот был худой, в затасканных лохмотьях. Белая майка прорвана до дыр.

- Хер вам в кукиш, хуилы подзаборные! - кричал тот. Патрульный, или надзиратель - анархист не знал, кем был боец, но то, что произошло дальше... Леший видел, какой порядок царствует на Белорусской. Ганзеец открыл камеру ключом и со всей силы ударил несчастного о прутья. Он не успел никак защититься. Изо рта выплеснулась кровь. Боец швырнул его в камеру и спокойно закрыв ее, ушел. Леший улыбался. Все его теории были верны.

- За величием стоит беспредел, - говорил новоприбывший, зажимая рот рукой. Леший обернулся. Как он вообще говорит? - Великое содружество убивает, калечит людей. Что будет, если об этом узнают жители? Они поднимут бунт, - он закашлялся. Изо рта текли кровавые слюни. - На вересковом поле, на поле боевом, лежал живой на мертвом и мёртвый на живом. В конце концов, народ победит. И повторится тоже самое...

- Процесс власти никто не остановит. Свергнут одну фракцию - придёт другая, жестокая и жёсткая в своих проявлениях. - завершил его мысль Леший. Незнакомец удивился.

- Тебя кто учил, старик?

- Нестор, - ответил Леший и повторил: - Нестор был моим учителем.

- Речной вокзал?

- Он самый. - Леший развернулся. В темноте лицо незнакомца было неразличимо. - Что тут творится?

- Я не знаю, - прошамкал он. - Один... доставил бумаги. После этого Ганза взбесилась.

- Что было-то? Хоть слухи расскажи.

- Я не знаю, - повторил незнакомец. - Говорят, там была стопка бумаг, на каждой из них было написано... в общем, послали их на три буквы. А под бумагами, в поролоновом пазе, хер лежал, грят железный.

Леший ухмыльнулся. Да, это в стиле анархистов. Черт-с-два Ганза наведет у них свои порядки! Улыбка постепенно сходила с лица Лешего. Он знал, что будет, он представлял это в кошмарных снах. Внезапно, его отвлек топот в коридоре. Возвращался надзиратель.

Леший улыбался, видя его жирное, потное лицо. Ганзеец подошёл к двери его камеры. Вставил ключ и повернул, замок тихо щелкнул.

- Выходи, за тебя заплатили. - грубым голосом сказал он и ушёл, оставив открытой железную дверь.

Леший оглянулся.

«Неужели? - думал он. - Неужели я на свободе?»

Он покинул камеру. Бросив последний взгляд на неизвестного человека, он повернулся и собрался уходить, как вдруг, сзади донесся голос.

- Стояли звери, около двери, - незнакомец говорил, глотая буквы, - В них стреляли - они умирали. Но нашлись те, кто их пожалел. Те, кто зверям открыл эти двери. Зверей встретили песнями, добрым смехом. Звери вошли и убили всех.

Леший не знал, к чему так странно, в тоже время жутко, говорил заключённый. Анархист догадывался кто его освободил.

Тюрьма на станции располагалась ниже, чем он предполагал. Взбираться пришлось по ступенькам. Открыв облезлую железную дверь, он увидел Гудрона.

- Совесть заела?..

Леший в считанные мгновенья оказался в лежачем состоянии. Челнок стоял среди толпы ганзейцев, те в свою очередь ржали. Неожиданный удар в лицо позволил Лешему много переосмыслить в ситуации. Гудрон был подстилкой, той крысой, что исполняла приказы.

- Падла, какая же ты падла... - протянул седой. Челюсть отзывалась болью на каждое произнесённое слово. Челнок подошёл ближе, нагнулся, и схватив Лешего за грудки обеими руками, заговорил. Запах перегара ударил седому в нос.

- Значит так, пацан. Ту награду, которую заслужил... Ты благополучно просрал. Я много заплатил за тебя, теперь ты мне должен. Понял? - он тряхнул седого, - Понял? - тот кивнул головой, - Будешь вякать так, как делал это на Соколе - пристрелю. Я за тебя впрягся, так что будь любезен вернуть причитающееся. Куда тебе надо было, на Третьяковку? Заметь, мне туда же. Отвертеться не получится, усек?

Вновь кивок. Леший наконец понял, куда ввязался - в полную дерма задницу Гудрона. Ганзейцы улыбчиво переговаривались, показывая на седого. Он поднялся, держась за стену. Челнок, пошёл через толпу, оглядываясь и подзывая Лешего.

Что было больше в глазах анархиста? Злобы, готовность уничтожить всех ради справедливости, или, может быть... смиренность?

Они подошли к другому выходу.

- Открывай! - крикнул Гудрон засидевшимся часовым. - Открывай!

- Куда тя прет вечно, Гудрон ты лысый? Сидел бы на станции, лясы точил, - говорил начальник блок поста. Челнок ничего не ответил. - Ну че встали? - обращаясь к постовым, - Открывайте гермозатвор, не видите, важные люди! - произнёс он с усмешкой. Часовые, немного поржав, крутанули вентиля гермодвери. Гудрон обернулся. Леший стоял без противогаза. Челнок снял рюкзак. Мгновенье, он швырнул противогаз анархисту, сам же принялся напяливать второй.

- Че у тебя вечно нет ничего?

- Жизнь обделила. - спокойно ответил Леший, несмотря на болящую от удара челюсть.

Скрип, отжатие приводов. Анархист, как и Гудрон выходили на поверхность. Они не прощались, да и никто не пожелал бы удачи. Леший материл про себя всех подряд: Ганзу с её двояким величием; подстилку под ганзейцев - челнока, который неведомым образом заставил его идти с ним; даже эскалатор, ведущий на поверхность тоже был виновен.

С каждым шагом он чувствовал себя ближе к небу. Анархист оглянулся. В едва различимой темноте, он смог разглядеть фигурку прилепленного гипсового человечка к стене. Тот сидел на стуле, и всякий раз, когда Леший поворачивал голову, хищно улыбался.

- Пыхтеть в противогазе дело не прибыльное, - бубнил Гудрон. - Ты это, по сторонам в оба гляди.

- У меня перед глазами только задница твоя, - съехидничал Леший. - Вообще, я с отморозками не разговариваю. И с падлами тоже.

- Ну-ну, - хмыкнул челнок. - Я вот думаю, пристрелить тебя, или в покое оставить? Прямо тут - на эскалаторе.

- Твоя совесть, тебе и решать. Нах тебе безоружный нужен?

Гудрон промолчал. Леший поднялся по эскалатору и ступил на грязную, разбитую плитку Белорусской. Огляделся.

«Что не говори, а вокзалы - вот то, что действительно отличается. У каждого города, района - свой, личный, - думал Леший. - Но только не метро, оно всегда одинаково...»

- Скажи хоть куда идём?

- Сначала на Трубу, после, чтобы фашистам и красным глаза не мозолить - на Турген, - Гудрон говорил сокращенно, Леший лишь мог догадываться о действительных названиях станций. - На Трубе лютая дичь творится... Люди идут через неё, пропадают. Да, даже не пропадают, а... - он внезапно прекратил разговаривать. Бешено оглядевшись по сторонам, продолжил тихо: - Так, парень, держись за спиной, если кого-то увидишь - не ори, как девка резаная... Нам шуметь не надо, попадем иначе в адо, хе-хе.

Леший кивнул. Без оружия, без какой-либо защиты, без всего идти на поверхность. Он признал бы это раньше сумасшествием, если бы сейчас не шёл по опустошенному филиалу; не вдыхал через фильтры противогаза заражённый воздух. Здания, все они, даже издалека выглядели устрашающе, а от зимнего холодного ветра потихоньку начали мерзнуть ноги.

Анархист не знал, сколько сейчас времени, сколько его уже прошло, сколько его осталось. Тогда, аномалия что-то сделала с ним, он не хотел ни разговаривать, ни петь. Он понял, что действительно устал. Понял, что больше нельзя жить прежней жизнью, но менять ничего не получалось.

- Сколько до твоей Трубы топать?

Гудрон оглянулся.

- Как дойдем - я те сообщу.

«Какого хера я вообще тут делаю? - задумывался Леший. - Сопровождать какого-то сраного челнока? Дебилизм...»

Гудрон остановился у выхода из метро.

- Прижмись к стене, - сквозь зубы прошипел он, укрывшись за оббитым деревом проемом. Большая дверь с резными окошками была выбита.

Леший знал, что спорить не стоит. Он сомневался насчёт попутчика, а действительно ли он челнок? Может, наркодиллер, дурь по карманам распихана... Пока анархист думал, Гудрон успел снять свой рюкзак и достать карту. После он подозвал Лешего. Тот, тихо на корячках, перебрался к нему.

- От Карлсона прячемся?

- Тут твари похуже бегают... и летают тоже, - договорил он. Достал из кармана куртки огрызок карандаша. - Смотри, - Гудрон тыкнул не заточенным острием в кляксу, - Тут - мы, - дальше провёл по кривой, дошёл до красной отметки, - Труба отрезана от Бульвара и Тургена. Дойдем, переждём там. Дальше - двинем на Китай, а оттуда твою Венецию можно в любое очко разглядеть, хе-хе, - Гудрон свернул карту и убрав в рюкзак, продемонстрировал Лешему фильтры от противогаза и патроны к пистолету. - Один фильтр, считай пять часов жизни. Для седьмого гэпэ - это как растереть.

- У тебя из оружия только гребаный тэтэ? - спросил Леший.

- Много будешь знать - состаришься, - проговорил Гудрон, застегивая рюкзак. - А, да, ты же уже старик.

- А ты - падла. Какого хера, скажи мне, тебя не досмотрели камуфляжные уроды? М-м-м? - протянул анархист.

- Не говори так, - настоял Гудрон, не ответив на вопрос. - Просто, не говори.

Тот поднялся. Держа в руках «ТТ», он первым шмыгнул на улицу. Подозвал Лешего. Прижавшись к стенам, они продолжали свой путь. Молча, без лишних движений.

«А, ведь тут кишел народ... Люди, все они неизменно спешили, бегали... Куда, что, зачем они теряли возможность жить? Каждый хотел найти спокойствие... господи. Его нашли все. Разом, беспросветный пиздец уже тут...»

Ужасно, больно наблюдать за тем, что стало. Выбиты окна. На выщербленном асфальте валяются осколки. Гудрон приметил в подворотне детскую куртку. Леший последовал за ним. Челнок хотел поднять вещь, но одернул руку.

- Тут, - глотая слюну, говорил он. - Тело. Ребёнок. Мертвый.

Леший не побоялся подойти и осмотреть его. Обвисшая кожа, остался лишь худой скелет. В руках - ручка... да даже не ручка, а стержень с высохшими чернилами. Рядом - записка. Леший поднял её.

- Мама, почему мне так холодно? Где ты, мама? - прочёл он.

- Пошли отсюда, скорее, - заговорил Гудрон, - Нечего фильтр тратить.

Анархист отпустил этот жалкий клочок бумажки. Ветер подхватил его понес бродить по улицам.

«Жизнь вместилась в крохотное послание матери. Господи, зачем я живу, видя чужие мучения?»

Любого можно сломать, даже самого твердого, жизнерадостного человека. Долго, упорно, выбирая и выдергивая по нитке рассудка из ума. Леший стал замечать резкие движения Гудрона, словно того переклинило.

- Нормально все? - не выдержал он. Гудрон ничего не ответил, лишь обернулся в его сторону.

Лешему было жутко осознавать, что кроме челнока - никого не было в округе. Ни людей, ни мутантов, вообще никого. Помереть не страшно, страшно, когда никто не сможет похоронить тело. Оно будет лежать, мумифицироваться, как тело ребёнка.

- Трубная. Вон метро. - проговорил устало челнок, указав на полуразрушенное углубление в земле. Подойдя ближе, они увидели вывеску. Жёлтая позолоченная краска местами отставала от букв кириллицы.

- Московский метрополитен. Станция Трубная. - прочитал Леший. Челнок боязливо оглянулся.

- Надо... Надо переждать опасность, - говорил он, - Идём внутрь.

- Куда тебя черти носят... - протянул Леший, спускаясь по камням вниз за Гудроном.

Это была не станция. Это было нечто средним между заброшенным и до сих пор наполненным жизнью помещением. Дорога вниз была отрезана: завал перекрыл эскалатор. Отрывать не стали. Гудрон снял со своего плеча маленького паука.

- Видишь его? - спросил он, опуская дрожащее создание на пол. - Бойся тех станций, где нет жизни. Херь творится там... - он сел на пол, вытянул ноги. - Ты спрашивал, как меня пропустили?

Леший кивнул.

- Связи небось?

- Нет, мужик, - отрицал Гудрон. - Все знают, что в нагрудном кармане дурь не хранят. Там лежит только личное, сокровенное, понял?

- Что, не врал получается?

Гудрон достал потертое фото. Протянул Лешему. С пожелтевшей бумажки на него глядела рыжая девушка.

- Но, она же не голая... - обидчиво произнес анархист, возвращая владельцу фото. - Нах врал?

- Её видели лишь двое: ты и Герон. Только второй пропал, - вкладывая бумажку в карман, говорил Гудрон. В мыслях Леший вспоминал знакомую кличку. - Он с тобой вроде должен был ехать. Я его на Гуляй-Поле должен был встретить.

«Были дела у него...» - вспомнил Леший бугая.

- Так, значит, ты ко мне пристал из-за этого?

- Не, ну, а хер делать ещё? - вполне уместно ответил тот. Действительно: «...а хер ли?»

- Дурь где хранишь?

Гудрон тем временем поднялся с пола. Отряхнув задницу, тот проговорил отчётливо, словно и не было противогаза:

- Не ссы, не ниже пояса.

И хлопнув Лешего по плечу, поднялся вновь по ступеням.

- Че мы все прячемся? - спросил анархист.

- Есть то, от чего прятаться бесполезно. - проговорил Гудрон, как показалось Лешему - невпопад.

Вновь в глазах замелькали очертания огромных домов. Ровное дыхание не сбивало темп ходьбы. Чего боялся Гудрон? Мутанты... может, что другого?

Гудрон выставил назад руку, сам остановившись.

- Слышишь эти звуки? Я тебе так скажу, нужно быстрее рвать отсюда.

- Да что мне слышать-то? - запротестовал Леший.

Гудрон внезапно сорвался. Анархист продолжал стоять, пока где-то сзади не раздался короткий шорох. Что может двигать человеком? Страх... страх за собственную жизнь.

Он стоял, не смысля в том, что происходит. Шорох все ближе и ближе подкрадывался к нему. Он обернулся. Впереди, в нескольких метрах от него, стояло на задних лапах существо. Глаз Леший не увидел, лишь затянувшиеся прорези. Оно повело обрубком носа, и, видимо ничего не учуяв, подалось чуть назад. После, встав на все четыре лапы шмыгнуло в один из многочисленных переулков.

Леший так и стоял бы, пока его не рванули за плечо.

- Я тя звал, ты где, сука шляешься? - прокричал Гудрон. - Если скажу бежать - ты бежишь, если скажу стоять - ты стоишь, усек, старый хрыч?

Совсем близко раздался вой. Он был таким нечеловеческим, ужасающим. Они были не одни. Сквозь запотевшее стекло противогаза, Леший видел глаза Гудрона. Челнок боялся именно этого. Сотни, может тысячи мутировавших созданий обитало по всей Москве... А люди... Люди так погибали от их когтей, лишь не упокоенные души тех блуждали по заброшенным кварталам.

Гудрон вновь рванул без всяких объяснений. Леший спешил за ним.

- Налево!... - кричал челнок, то и дело запинаясь о камни. - Направо!

Леший чувствовал, что от такого темпа скоро задохнется. Он не мог долго бежать. Вскоре он отстал. Держась за кирпичную стену старой кафешки, анархист с придыханием медленно шел насколько позволяли силы. Он поднял взгляд. В парке, где был установлен памятник давно забытой женщине, Леший видел играющих детей... Матерей, родителей, кто никогда больше не увидят свет. Лучи весеннего марта игрались с их обликами. Силуэтами живых людей.

- Ты это тоже видишь? - спросил Леший. Анархист чувствовал, что Гудрон стоит совсем рядом, буквально в двух шагах от него. - Они живые, все до единого живые. Я хочу к ним, слышишь?

Ему не ответили, лишь шорох вновь раздался сзади. Он не хотел оборачиваться. Ему никто не выстрелит в спину. Ему было хорошо. Он шёл на свет.

Внезапно, когда анархист переходил дорогу, его ослепил свет фар. Машина, выскочившая из-за поворота сбила его с ног... А затем раздались выстрелы.

Леший закрыл и открыл веки. На нем лежало то существо, что он недавно видел. Мёртвое. А над ним, склонившись, стоял Гудрон с пистолетом.

- Ты... Тебя, мужик, реально разопрело. Нам идти осталось - десять минут. Не теряйся.

Он подал руку, засовывая за пояс «ТТ». Ошарашенными глазами Леший осмотрелся. Не было никакого памятника. Не было ничего кроме разрушенного пейзажа.

Анархист медленно пошёл за челноком.

«Я не сбрендил... я не сбрендил... - твердил он самому себе. - Как... Как можно видеть то, что нельзя? Я не знаю. Я не выжил из ума...»

- Вот и Турген, - проговорил Гудрон. - Только ты очко не разжимай, здесь хуже вещи происходят. Караван прошёл один - не вернулся. За ним второй ехал - никого не обнаружили, тишь да гладь.

- Снизу пойдём? - спросил Леший у челнока. Тот кивнул.

- Фильтры нах тратить. Лучше под землёй, там воздух свеже, хе-хе.

«А ведь могло обойтись все по-другому... Любой человек, встречающийся на пути несёт помощь, урок, который извлекаем лишь после безумного события...»

Мрак и паутина. Тургеневская - не станция, не транзит. Её просто не существует в обычном понимании. Ни людей. Ни живой души.

- Когда я был тут последний раз... - говорил Гудрон. - У меня крышу знатно снесло. Прикинь, видел чёрный вихрь, да?

Челнок рассмеялся. Леший не знал как отреагировать на его слова. Простояв на месте, Гудрон неожиданно снял противогаз.

- Ты че творишь, а если я перну? - съехидничал он, но противогаз снимать не стал.

- Этот воздух... Он наполнен болью людей. Их слезами... - убрав противогаз в рюкзак, говорил челнок. Он резко накинул лямки на плечи и заладил старое: - Надо спешить, нельзя задерживаться... Надо спешить.

Он пошёл быстрее прежнего. В мыслях Леший давно проклял его.

«Закинулся дурью, теперь бегает с батарейкой в заднице...» - думал он.

- Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый... - не с того ни с сего начал петь Гудрон. Не вспомнив слова, шедшие дальше, он переключился на новую:

Я перепутал ночь и день,

Весну и лето,

Жар и холод;

Смешались все колоды,

Стёрлись перекрёстки судьб;

Я так хотел бухать и развлекаться пока молод,

Пока не знал как молодость

Меняют на гробы!

Зачем, скажи зачем?

Точить ножи, искать проблем?..

Он пел, под его голос тем временем анархист стащил с лица противогаз. Воздух. Он отличался даже тут, в перегоне между Китай-Городом и Тургеневской от домашнего, анархистского. Ничего опасного Леший не чувствовал, только какое-то умиротворение. Хотелось лечь спать прямо тут. Песнь Гудрона прервалась зевком. Затем, он зевнул ещё раз.

- Бля, Леший, пой че-нить, токо не колыбельную, вишь я спать хочу.

- Херня тут творится. Иди быстрее. - ответил анархист и удивился тому, что челнок впервые назвал по кличке.

- Пой с-ка-а-зал. - настоял на своём тот.

- Ладно. - ответил анархист. - Щас спою.

Он начал петь. Леший знал много песен, но любил всего одну. Это как быть бабником - постоянно вертеться за юбками, но на утро приходить к единственной, которая ждет.

В прадеда в сарае, саблю откопал я,

Пулемет, патроны, хоть руби дрова,

А еще нашлось боевое знамя,

Где на черно-белой краске череп и слова:

Анархия-мать порядка, свобода или хана!

Анархия-мать порядка, весёлая страна!

Страшный сон приснился, будто я напился,

И врагов отечества, безжалостно стрелял,

А потом погоня, и летели кони,

И когда отстреливались радостно орал:

Анархия-мать порядка, свобода или хана!

Анархия-мать порядка, весёлая страна!

Сколько идиотов, что стрелять охота,

А система типа чтоб тебя поработить,

И порядка нету, и свободы нету,

Остается только эту песню голосить:

Анархия-мать порядка, весёлая страна!

Анархия-мать порядка, свобода или хана!

Он пел до конца, пока челнок не дошёл до отметки.

- Видишь мелок? Хе-хе, сколько лет прошло, а привычки у Ежи все те же.

- Вы там ежиков жрете что ли?

- Да не, там пацан угарной был. Каждый двухсотый метр помечал мелом. Надеюсь, жив ещё громила.

«Опять громилы... когда это кончится...» - думал Леший.

Они дошли, с виду старый анархист и бандит челнок, чем не лучшая парочка? На Китай-Городе их встретил патрульный. Гудрон отошёл с ним в сторону. Что-то шепнув, пересыпал патроны ему в карман. После, Гудрон прошёл дальше, а жирдяй, стоящий на посту продолжал лыбится от обломившегося ему куска.

- Вот сука, каждый встречный мне патруль... - говорил Леший челноку. - Ну такие твари жирные...

Гудрон оглянулся на него.

- Ты это, потише веди себя. Тут местный провинциал на два фронта разделился уже давно. С белыми можно разговаривать, а другая часть... Вообще невменяемая. Усек?

- А срут они в один толчок, или у каждого свой?

Гудрон вновь взглянул на него.

- Я тут это... Снарягу должен купить, ну, патроны там, фильтры... в общем, свои дела порешать. Ты пока поброди по станции.

- Кинешь опять?

Гудрон ничего не ответил.

«Может он глухой?» - подумал Леший, смотря на то, как челнок расспрашивает у местных какуюто информацию. Анархист осмотрелся. Народу было... не счесть. Какие-то двухэтажные постройки; люди с явно обделенным умом сидели с автоматами около бочек, в которых полыхал огонь. Нет, тут находились самые настоящие звери. Это не было похоже на анархию, хотя распущенность местных очень походило на родной дом Лешего. Но одно дело иметь совесть, а другое... Быть отморозком.

Анархист прошёл по узкому коридорчику. Старый музыкант играл мелодию, пока два бугая забирали у него из картонной коробки деньги - патроны.

«Это не твоё дело... - внушал себе Леший. - Это не твоё дело...»

Ужас творился на станции, беспредел, и это было хуже, чем смерть. Леший не терпел быть подстилкой под кем-то, отдавать заработанное, или делится без собственной выгоды. Бандиты брали налог за землю, на которой честно трудились рабочие.

- Проходить, ничего не замечая - вот она, анархия... - тихо проговорил анархист, вспоминая слова Герона. Пропавший в аномалии бугай был прав. На остатках цивилизации люди все также будут жрать друг друга, подобно крысам. Слабых, немощных или заразных - уничтожить. Сильным - вера, с нами - солнце.

Фашисты, те которые недалеко от Китай-Города, на Тверской, часто говорили подобные фразы. Леший самих их не видел, но часто слышал байки от караванщиков, что они помешаны на этом. Как и Красные, ведь вера должна быть у каждого, без неё - никак.

Леший зашел в какую-то постройку. Он видел, как посреди барной стойки, сделанной из дерева крутила задницей стриптизерша, а все сидели и смотрели, как она двигает своим телом впередназад, влево-вправо... Бар был обустроен хорошо, не под стать любому сооружению на Речном. Здесь вертелись день, здесь был город огня. Они не тратились, используя свечи. Только в угоду покупателям - кошелькам, которые очень хорошо позванивают пульками и украшениями.

- Слышь, старье! - окликнул его охранник. - Плати, или вали нахуй! Нечего в дверях стоять!

Леший зыркнул на него. Увидев молодое лицо, тот оторопел.

- Ты че это... Как это? - спросил он, но анархист его уже не слышал. Леший вышел из бара - дешевого кабака, как он сам счел.

Снова тот же коридор, снова тот же герой-музыкант. События слились в один поток воды, которая текла глубоко под землёй; которую наливали богачам в большие стаканы; которую хотели бы выпить нищие... Вся наша жизнь - повтор; фильм, каковой пересматриваем сотню тысяч раз, пытаясь уловить хоть одну новую деталь, момент, что принесёт радость. Но не находим.

Леший уловил ноты песни, что пел в тоннеле Гудрон. Сейчас же голосили без голоса, без какоголибо чувства, ритмичности...

Всё начинается как правило

Спокойно и прилично;

И все друг другу рады,

Вроде нечего делить...

Но рано или поздно,

Исчерпав запас «Столичной».

Все люди озвереют

Вновь придётся кровь пролить!

Зачем, скажи, зачем?

Точить ножи, искать проблем?..

Певец - лысый, низкого роста с рассеченным лицом, жилистый «корефан», заметя недовольный взгляд Лешего прекратил петь. Переглянулся с двумя остальными, оставив короткоствольный обрез на своём месте, поднялся. После - направился к анархисту.

- Владимирский централ, ветер северный... - напел он. - Ты че так зырил, старик? Печени жалко?

- Хуево поешь, вот и зырил, - прямо ответил Леший. - У тебя голос по природе херовый. Высокие тона не тянешь.

Коротышка порозовел, словно сейчас был готов ударить анархиста. Двое, сидящих у костра заволновались, указывая на седого пальцем.

- За базаром следи, а не то я тя уебу, понял? - буквально проверещал коротышка, отчего знакомые поднялись со своих мест.

- У-тю-тю! - издевался Леший, - Пискля, тебя случайно не так зовут?

К тому времени перед ним, буквально в двух шагах, образовывая криминальный полукруг, стояли знакомые коротышки. Два блондина, один на две головы выше его, второй - на голову.

- Проблемы?

- У него голос хуевый, - честно ответил Леший. - Кто так поёт?

Драке не дал разгореться вовремя подошедший пахан. Уважаемый во всех смыслах, тот стоял рядом с Гудроном, у которого за спиной висел автомат.

- Ежи, эта сука меня обзывает! Дай я ему въеду!

Тот кого назвали Ежи с ухмылкой глянул на коротышку. На теле пахана не было надето практически ничего, кроме чёрных штанов и плаща, едва прикрывавшего его отращенное пузо.

- Слыш, Выкса, свои обязанности знаешь? - тот качнул головой, два блондина-качка перекинулись взглядами, - Ну так иди, не отсвечивай.

Коротышка позорно пошёл, сел на своё место. Братья из ларца последовали за ним, дружно, словно ходили по струнке.

- Ты пацан, значит из новоприбывших... - протянул Ежи. - Ты после дела, зайди ко мне, я те плату выгодную заплачу, - Леший кивнул головой, то ли от испуга, то ли от напора жирдяя, то ли от растерянности. - Ну, хорошо это. Слушайся Гудрона.

Он подмигнул анархисту, после - ушел, завернув за поворот. Леший подошел к Гудрону.

- Сексом занимались че ли? Что такой счастливый?

- Тут это... - протянул он, как обычно в своём стиле. - Сделка тусуется с Дубровкой... Не для лишних ушей, короче.

Гудрон кивком указал в сторону коротышки и однояйцевых.

- Ага, понял. Дай угадаю, на Третьяковке?

- Ну да, после того как её окончательно затопило, там пруд образовался... Короче, идеально, чтобы рыбу кормить, хе-хе.

- Сколько идти?

- Полчаса, час... - говорил Гудрон, идя вперёд, к очередному посту. Леший шёл рядом с ним. - В зависимости от того, как быстро портянки сотрутся.

Леший не понял последней фразы челнока. Похоже, на станции были все ему знакомы; даже постовые, которые открывали очередной гермозатвор.

Вновь надели противогазы, вновь поднимались по не работающему эскалатору.

«Как только выйдем - все спрошу у него, все... - решил для себя Леший. - Это не ограничится калашом...»

Худых, хилых никогда не ставили защищать входы и выходы на поверхность. На всех станциях, где был Леший, он ни разу не видел немощных охранников. Подобных ставили охранять открытые входы, там, где полно народа.

На поверхности Китай-Город выглядел точно таким же - улицы, заставленные домами, музеями; площадь, где очень-очень давно проводились ярмарки, всякие конкурсы; мосты, по которым ездили совершенно недавно автомобили... Это все погибло в какие-то двадцать лет. Хуже руки человечества не может быть ничто.

Поднялись, вновь опустились.

- Тут раньше стройка была, хотели то ли магазин построить, то ли кольцо второе... Хер их знает. - проговорил Гудрон.

- Откуда у тебя калаш взялся? - спросил его анархист.

- От верблюда, - вполне конкретно ответил челнок. - Мало того, я его купил с прицепом. В рюкзаке валяется.

- Херасе... - протянул Леший. - Ты богатый что ли?

- Лучше один раз недотрахать, чем дважды перетрахать.

- Это все охеренно, конечно, но зах те калаш с оптикой? Сделки щас должны проходить аки масло.

- В том то и дело... Не все и не всегда. - вздохнул Гудрон.

- В девяностые играем?

Гудрон смутно посмотрел на анархиста сквозь не запотевшее стекло противогаза.

- Мы в девяностых не жили, не нам и судить.

- Те лет сколько?

- А мне восемнадцать дважды. Я всегда молодой.

- И вечно пьяный.

- Это ты верно подметил, Леший, - ответил Гудрон. - Слушай, я тебе нычку оставил в вентиляции, там на Китае. Если один вернешься - помяни.

- Ты кони решил двинуть? - всерьёз спросил анархист.

- Всяко благо. Ты меня тогда своим пением спас от херни, может чо угодно сложится. Ты, я смотрю, жопой аномалии притягиваешь? Фиг ли ты стоял возле Тургена, у памятника, и зырил, словно смешариков увидел?

- Да... Прошлое привиделось.

-...Я думал ты ебу дал, а ты мультики смотришь, - продолжал Гудрон. - И седой ты явно не с рождения...

- Че ты хочешь, мать твою? - не выдержал Леший.

- Да не, ниче. - улыбчиво проговорил челнок. - Седовласка!

- Ты явно сексом занимался, - сделал вывод Леший. - Или тебе предложили бабки, от которых тебя прет.

Гудрон замолк. Леший не понимал его: настроение челнока менялось от случая к случаю, практически мгновенно.

- Значится... Река впереди, идем по мосту. Держаться вместе, если че увидишь - говори, не стой как чучело.

- Понял я. - буркнул Леший.

Впереди, за туманом, ярко мелькнул уцелевший купол храма. Гудрон отвлекся, после выставил назад руку.

- Видишь, под куполом? - он указал на верхушку храма, - Туда много людей утащили: плохих, хороших... Там демоны - эдакие мутировавшие вороны, хе-хе.

Леший пригляделся. Видно вообще ничего не было, лишь крохотные точки постоянно покачивались на кровле крыши.

Челнок был не простым. Каждая деталь характера, каждое произнесённое им слово... Леший понимал, что он не из бандитов, не из тех, кто бьёт лицо из-за шутки. Каждый из нас в меру испорчен, и мера эта меняется в зависимости от обстоятельств.

- ...Уходим в вечность навсегда, на миг... Былых времён уж не вернуть, иди своей дорогой, странник... - напевал анархист тихо, едва слышно. Гудрон вновь остановился. Впереди стоял практически разрушенный мост.

- А я ведь помню, как мы с братками тут гуляли. Все при делах, все крутые... - говорил челнок, - Токо все слились.

- И крутизна тоже, - подхватил разговор Леший. - Все песни эти, моднявые... Я, ведь точно таким же был. Моя игра, моя игра... К черту это.

Гудрон вновь оглянулся на него.

- Знаешь, Леший, вижу ты ряльно шаришь по жизни... Ответь мне, ты бы мог принять ребёнка, ну этого... С дефектами короче.

- Мутировавшего? - переспросил седой анархист, уже представляя «душевный» разговор.

- Ну да, с тремя ногами и зелёной кожей... Да, нет?

- Не знаю, в зависимости от обстоятельств, - ответил Леший. - Если это личный, то есть сам его в жене зачал - да, а если...

- Что, если? - Гудрон перебил его.

- Если баба по хуям другим скакала, с зараженными сношалась, или ещё че. Но если любишь - можешь и так принять. Отец любому нужен.

- Да не, врала она, - сказал невпопад Гудрон, словно отговариваясь от чего-то. Леший смутно посмотрел на него.

Они не разговаривали. Остаток пути был короток. Церковь, что была на том берегу, обошли стороной. Болотистая местность. Под ногами хлюпала вода. Остановка, вновь продолжение топтания жидкой слизи. Пригорок, разрушенные здания. Сейчас Леший не спешил, обдумывал ситуацию. Гудрон внезапно остановился около одной постройки.

Это было подобие гаража - маленький деревянный домик с провалившимся крыльцом и недостроенным чердаком. Когда они вошли, челнок встал в прихожей.

- Драпай на чердак, там за углом - лестница. Я тут осмотрюсь пока.

Анархист кивнул. Чуть не упав ступив на доску, анархист поднялся на верх.

Две кровати, два матраца, окно, с видом на озеро, или пруд.

«Мда... - думал Леший. - А ведь, об этом мечтали наши отцы, деда... Спокойного места, где нет никого и ничего...»

Анархист осторожно спустился в прихожую. Гудрона там не было. Леший завернул за угол. Выцветшие шершавые обои пластами отклеивались от стен.

Челнок сидел за столом в комнате-кухне, где стояли угольно-черная печь и единственная тумбочка. В его рюкзаке привычно лежала карта, фильтры и магазины, напичканные до отвала патронами. Гудрон прикручивал к автомату прицел.

- Вишь птичка какая, а?

Леший кивнул.

- Нах те? Я не понимаю, честно, - говорил Леший. - Взял бы калаш собой.

- На дело всегда идут безоружными, - ответил Гудрон, так и не поднимая головы. - Но только обе стороны все равно берут оружие.

- Мутите херню. - заключил Леший. Гудрон хлопнул по креплению прицела. После достал черный продолговатый предмет из рюкзака. Шомполом и тряпкой прочистил дуло.

- Даже глушак припер.

- Самодельный, ага.

Навинтил на дуло автомата. Цокнул.

- Стрелять будет?

- Не знаю, - ответил Гудрон и заржал. - Ладно, меняй фильтр и погнали.

Он вынул из рюкзака один, кинул Лешему. Отвинтив старый от противогаза, задержал дыхание и прикрутил новый, второй. Леший сделал повторно.

- Тебе надо подняться на чердак, оттуда Третьяковку видно как нех делать. Если в сделке пойдёт что-то не так - не ссы, жми на курок, - говорил Гудрон. - Вещи оставлю тут. Ну, пить не люблю.

Челнок встал.

- Были три поросёнка: нех-нех, нах-нах, и них-них...

- А фамилия у них была Уй, - договорил Гудрон. - Прощай, седовласка.

Он протянул руку. Попрощавшись, вышел из комнаты. Деревянные половицы скрипели от каждого шага. Леший посмотрел на «калаш с прицепами». Защелкнул магазин, снял с предохранителя. Передернул затвор.

Он не верил в бога, но тогда он бы понабился. Лестница, распахнутое окно. Оптика была качественной, хорошей. Леший не знал, откуда она, да ему было плевать. Главное не подвести... только кого?

Любого можно понять, даже самого чёрствого прохиндея, постоянно ругающегося матом. Челнок был своеобразен, не отличался от серых персонажей жизни. Пусть, он играл перед Ганзой, пусть делал херовые вещи, но игра всегда остаётся игрой, а жизнь - жизнью.

Вот она, затопленная Венеция. Вот то, что заставило Лешего ломится средь десяток-другой станций, вот венец его путешествия. Она не обитаемая, точно также, как и все подобны ей. Она затоплена, точно также, как другие. Раньше здесь цвета жизнь, теперь даже скелетов не было видно.

Сожаление к своей судьбе? Нет, Леший чувствовал что-то другое, что-то завсегдалое, привычное и в тоже время ужасное. Куда идти? Или прописаться на Китай-Городе, жить средь коротышек, бить морды недовольным... Нет, он не привык к подобному обществу. Он любил анархию, но это была не она. Её больше не будет. Это не изменить.

Анархист приблизил изображение. Он видел, как Гудрон спускается к озеру. С другой стороны стояла тройка. Они ли одеты не хуже, чем сам челнок. Чёрные плащи - все что удалось ему рассмотреть в оптику.

Гудрон был наркокурьером, в этом Леший не сомневался. Тогда, где он прятал дурь? Куртка, джинсы, и меховая шапка, скрывающая лысину.

«В шапке? - думал Леший. - Да, бред все это...»

Отвлекшись, он не заметил, как челнок подошёл к тройке. Завязался разговор. Леший дернулся от дурной тупой боли в затылке. Потер ладонью, вновь приник к прицелу. Линия обстрела сместилась. Леший ахнул. Не далеко, вблизи двухэтажного здания, крались трое. Он узнал их. Один был малого роста, двое других - значительно выше. Автомат мог взять расстояние без проблем, шума же не должно было быть - все таки самоделка-глушитель должен сделать дело.

- Блядь, че делать?.. - в слух проговорил Леший. Выбор пал на его плечи. Анархисту это чрезвычайно не нравилось. Он повёл стволом. Только одиночные. Он не должен был промахнуться. Он ждал.

***

- Ну шо там, Хлёст?

- Там пидор этот шатается, около него - дубровцы. - проговорил Хлёст. Выкса посмотрел на револьвер. Отщелкнул барабан, проверил патроны.

- Ну че, хуилы, терь посмотрим, у кто поет хуево.

Коротышка защелкнул барабан револьвера. Восемь патронов. Четыре человека.

- Где педик этот?

- Какой?

- Ну, этот старик, что с Гудроном снюхался.

Второй, что был чуть выше ростом, почесал затылок.

- А хер его знает. Вали уже всех.

Выкса кивнул и совместил мушку с головой дубровца.

***

Гудрон держал в руках пакет, наполненный пересыпающимся серо-зеленым порошком. Да, тот товар, что должен был передать ему Герон, несравненно больше этого. Прикрытием служил обычный товарняк, который шёл с Водного стадиона на Гуляй-Поле. Только он пропал, и единственным, кто хоть что-то мог знать о происшедшем - неизвестно как выживший седой мужик. Гудрон на всем протяжении пути пытался расспросить его об этом, но понял, что старый анархист просто двинулся мозгами. Герон исчез вместе с товаром. Конец истории.

Все метро держалось на наркотиках. Одни хлестали грибной чай, другие заваривали листья, третьи сидели на игле, бухали, или курили. В мире, где любой отчаявшийся мог принять свою дозу, не осталось времени войнам. Челнок считал себя ангелом, подобно тем, кто спасает людей от гибели. И этим пользовались другие. Заработав репутацию на Китае, Гудрон мог больше не удручать себя такой мелочевщиной, как деньги. Патроны капали ему в карман от получки до доставки заветного груза, куртка служила ему сейфом. Он вшил молнию там, где не догадался проверить ни один патрульный ни одной станции. Вся эта Ганза, Красные, фашисты со своим превосходством были ему по боку, лишь бы заказы были. Все остальное - суета.

Он не считался с анархистом так, как тот взамен. Седой был очередным человеком на его пути, но... Гудрон сомневался, что сможет убить его после завершения дела. Сомневался, что сможет нажать на курок своего пистолета, сомневался в том, зачем живёт. Сколько таких, подобно седому, он перестрелял, так и не заплатив обещанную награду? Несметное количество. Этот зашёл слишком далеко. Все его песни, рассуждения, все, на что обращал внимание было такой туфтой, что Гудрон задумывался о психологическом здоровье. Нет, анархист упорно смотрел на мир сквозь розовые очки, сам того не понимая. Рассуждать о том, что не знает? Плевать.

Плевать на жену, на собственного ребенка, на всех, кто был дорог челноку. Он не смог смириться с мутацией. Тогда, ещё по глупости молодым, он закинулся таблетками, которые привёз из-за границы друг Леха. Первый раз торкнуло, так, что цепочка ДНК стала меняться. Самому ему ничего не было, но вот следующие поколения обязались страдать от ошибок предыдущего.

Когда жена родила чудовище, он начал пить. Уже после выписки, он застрелил их обоих и похоронил в погребе того самого дома. Ему было проще винить во всем окружающих, но не себя. Пламя апокалипсиса навечно скрыто эту тайну, а вот память могла её долго держать.

Слова анархиста впервые заставили его задуматься. Поэтому, он сомневался сейчас во всем; поэтому, его руки дрожали, передавая наркотики посланникам с Дубровки.

Совсем близко щёлкнуло. Курьер, что принимал пакет, плюхнулся рядом с ним лицом в грязь.

- Засада, гандурасы! - вскрикнули поочередно двое остальных. Гудрон в суматохе выронил пакет, но сумел укрыться за валуном. Объяснять... Что объяснять, а главное кому? Сделка провалилась с треском. Чья это была засада?

Стреляли пятеро. Те, что дубровцы поливали свинцом каждый куст, а ведь на сделку с оружием нельзя приходить... Кто-то вскрикнул, упал. За ходом перестрелки следить невозможно - приподними голову хотя бы на сантиметр выше - считай могильные кресты. А время шло, фильтр кончается.

Рвануть по широкой дуге к дому? Нет, скосят. Плыть по пруду - остаткам Третьяковской, где неизвестно какая глубина Гудрон счёл сумасшествием. Надежда пала на Лешего, но выстрелов не было.

***

- Ссышь, Выкса, дубровцам реальный кабздец приходит! Второй сдох, один остался! - проорал Хлёст.

Это стало ошибкой. АКСу, что был у него, выдал осечку. Момент, на его голос выстрелили из пистолета. Пуля, отрикошетив от куска бетона, впилась в руку Хлёсту, на что тот пронзительно заверещал.

- Брат! - крикнул меньше ростом и метнулся к раненному.

Выкса стрелял точно, без осечек. Последний дубровец откинулся на камень. Из дырки в виске хлестала кровь.

- Гудрон, Гудрон, Гудрон... - протянул Выкса, - Где же ты прячешься?

***

Челнок оценивал свои силы. От анархиста ждать помощи не пришлось, поэтому он перебегал от валуна к валуну, пока не свалился в камыши. Дышать в противогазе было очень трудно. Гудрон понял, что нашел идеальное укрытие. Болотная тина? Все можно пережить.

Он слышал, как неизвестные искали его. Он не знал, сколько пробыл в холодной, студеной воде. Когда все утихло, он попробовал осмотреться. Рядом что-то булькнуло, но челнок не придал этому значения. Меховая шапка слетела.

Гудрон почувствовал, что не может освободиться. Его охватила паника, он начал бить по воде руками, всячески обрывая камыши. Внезапно, до его правой ноги что-то коснулось. Гудрон застыл на мгновенье. Лицо его застыло в испуге.

Затем, он исчез под водой.

***

Леший наблюдал до последнего исход перестрелки. Он потерял из виду Гудрона. Он не жал на курок, не стрелял. Он боялся убить людей.

Около затопленной Театральной стало тихо, как и всегда. Пока не сбежались мутанты, Леший решил осмотреть место сделки. Кровь, трупы и никакого оружия, никаких патронов. Ничего, что могло помочь отыскать челнока.

Он заметил меховую шапку, та лежала в серой траве. Он покрутил её в руках. Осторожно поставил, словно кораблик, на водную гладь затопленной Театральной. Подтолкнул рукой.

Он уходил, не став дожидаться Гудрона. Страшная история страшного человека закончена. Куда дальше? Анархист следовал на Китай-Город.

Храм, старые здания... Мелькали перед глазами. Мост, река, гермоворота. Стук. Отжатие дверей. Здоровые лбы - охранники смотрели на уставшего и измученного Лешего, словно они видели чтото неестественное, не присущее миру, апокалиптической Москве. Они видели человечность.

Рюкзак Гудрона, его автомат, фильтры, противогаз, карта - все теперь принадлежало Лешему. Он доложил о случившемся толстобрюхому Ежи и ушёл из палатки.

В глубине вентиляционной шахты, которая не чистилась много лет, анархист нашёл фотографию девушки и бутылку водки, правда местной, бодяжной.

Чужая судьба - потемки для чуждого человека. Почему он тогда не убил тех троих? Почему? Порог бессилия. А эта потертая фотография, что лежала в нагрудном кармане Гудрона...

Леший положил её обратно, в вентиляционную шахту. Закрыл решетку. Поставил автомат у стенки и взял бутылку.

«Пусть память живёт. Пусть крысы не тронут её...» - подумал анархист и открыл бутылку. Он старался в жизни не пить много, но сейчас был другой повод. Он не смог. Не смог сохранить жизнь челнока.

Седой пил жадно, глотая водку так, словно она была водой. Он не плакал. Слезами ничего нельзя исправить. Никогда.

Время шло. Леший все также сидел в переходе и медленно спивался. Вскоре, он продал автомат Гудрона и патроны к нему, накупив водки, ушёл со станции на поверхность.

Седой не знал, куда идёт. Его бессмысленное существование постепенно сводилось к точке. Он бред по поверхности без противогаза, держа в руках бутыль. Водка убьёт радиацию. Водка убьёт пыль, которую он вдыхал. Ему было все равно.

Где то существо, без глаз? Леший тогда бы не ушёл. Он стоял, смотрел на него, ждал, пока оно убьет его, но нет. Второго шанса не будет.

Ночь обрушилась на анархиста внезапно. Он все же решил надеть противогаз и спуститься переночевать на одну из ближайших станций. Да, хоть куда, лишь бы отоспаться.

- П-полянка, - заикаясь, прочитал Леший. - Надо зайти в гости.

Его не ждали. В темноте он спустился на заброшенную станцию. Не снимая противогаза, подошёл к скульптуре.

- О, мужик, баба и ребёнок, - говорил он вслух. - Семья, прямо.

Снял противогаз, достал новую бутылку из рюкзака. Осталось ещё три. Открыл, присосался к горлышку. И упал, ударившись о пол затылком.

***

Он проснулся внезапно. Вокруг него - белое помещение, белые стены. На себе надето демисезонка, штаны. Перед ним стояла бутылка «Столичной», он потянулся за ней, но понял, что никогда не сможет до неё дотянуться. Внезапно раздался голос.

- Что помогает человеку обрести цель, и является ли она действительной? Можно ли сделать её более обыденной, повседневной?

Леший схватился за голову. А голос продолжал говорить.

- ... Что делается с человеком, если умирает? Он перерождается вновь и вновь... пока замкнутый круг не разрушится. Человек, переживший себя не может мыслить, не может думать и чувствовать других, пока не умрёт его действительная часть и не насытится телесная и духовная.

- Выключите шарманку, блядь! - взвопил Леший, закрывая уши. Голос действовал на нервы, отражался в его голове бессмыслицей.

Внезапно, все прекратилось. К нему, неизвестно откуда, вышел смуглолицый человек с широким лбом и длинными волосами. На нем был надет настоящий кожаный халат, цельный и неподдельный, подпоясанный чёрной бечевой.

- ... Шуудан? - спросил Леший. Он осмотрелся. Белое помещение превратилось в ту самую юрту. Он вернулся в начало своего пути.

- Вот твоя действительная часть умерла, седой анархист, - проговорил Шуудан. - Открой уши, чтобы лучше меня слышать, не бойся.

Леший убрал ладони. Противная речь перестала бубнить.

- Я умер? - искренно спросил он.

- В некотором смысле - да. Но ты все ещё жив. Пока.

- Что значит, пока?

- Бросай пить, - говорил Шуудан. - Метро выкачало из тебя все соки, сделало тебя седым. Тогда, ты получил микроинсульт. Сейчас ты медленно умираешь.

- Почему водка проникает в самую душу, а Шуудан? - говорил Леший. - Ведь, могло все иначе сложится. Почему вижу именно тебя? Ты - бог?

- Я всего лишь образ, который запомнил твой мозг. Ты умираешь медленно. У тебя три минуты, Искатель.

- Постой! Какой я те Искатель? - пытался задержать его Леший. Но силуэт вышел из палатки. Анархист вновь оказался в белой комнате, на середине которой стояла бутылка «Столичной». Время шло, он не знал что делать. Подниматься было сложно, но Леший встал на ноги. Шатаясь, он дошёл до бутылки. Собравшись с силами, он саданул по ней ногой.

Звук разбитого стекла. Леший чувствовал, словно он летит куда-то вниз, в самую преисподнюю.

***

Внезапно он проснулся. Он лежал на полянке, у скульптуры. В ногах - рюкзак, в правой руке разбитое горлышко бутылки. В уме вертелась одна лишь мысль. Ради неё жизнь обрела малый, призрачный смысл.

- Надо найти Левшу.

Анархист, опираясь за стену, поднял рюкзак и выкинул из него все три бутылки. Поочередно булькающий звон стекла пришёлся по Полянке. Леший знал то, что хочет. Это было прекрасно.