Ангел возмездия

Часть I Михась

Дождь налетал порывами, забирался под промокшую одежду, заставляя ежиться и прятать лицо от колючих сентябрьских капель, бросаемых ветром все чаще и сильнее. Может Михасю это только казалось, но он уже пожалел, что отказался от предложения подвезти его — хотелось пройтись пешком после душного ресторана, глотнуть свежего воздуха и выветрить немного хмель. Четыре остановки как раз бы хватило освежиться, выгнать из головы кабацкий гул и приободриться. Но холодный порывистый ветер кидался частыми каплями, успевая промочить всю одежду насквозь, забирался под рубашку, высыпая пупырышками на коже. Михась пробовал остановить редко проезжавшие машины, но они мчались мимо по своим делам, не желая останавливаться и впускать внутрь мокрого человека. После того, как одна из них окатила его с ног до головы, пролетев по глубокой луже, чертыхаясь, он побрел дальше, оставив бесплодную затею и стараясь держаться подальше от проезжей части дороги.

Михась шел, низко опустив голову, пряча лицо от встречного ветра и дождя, глядя себе под ноги. Вспоминал урывками проведенный вечер, и горькая ухмылка иногда пробегала по его лицу. Он был «чужой» в этом шумном кабаке, смазливые девчонки быстро отстали от него, поняв, что с деньгами у него туговато, знакомых не было, и Михась сидел за столиком, налегая на пиво и изредка пропуская рюмку водки. Он отдыхал, отдыхал от всего — от мыслей, от работы, которой у него в последнее время не было, но он отдыхал, наслаждался, глядя, как гуляют и дергаются на танцплощадке и между столиками под громкую музыку люди.

Михась нуждался в психологической разрядке и надеялся в душе, что кто-нибудь подсядет к нему за столик, и они поболтают о каких-нибудь пустяках. Даже себе он бы не сознался, что ему надо выговориться, излить душу. Лучше всего постороннему, которого потом никогда больше не встретишь.

Михась вздрогнул, от мыслей его оторвал окрик.

— Эй, может джентльмен все-таки поможет слабой даме?

Он только сейчас увидел прижавшуюся к бордюру иномарку, за которой стояла женщина и смотрела на него, ожидая ответа. Дождь хлестал по ее лицу, и Михась даже обрадовался — не его одного наказывает непогода. Он подошел ближе, сходя с тротуара на проезжую часть, и сразу же ощутил, что обувь наполнилась водой, глянул на ее ноги — вода доходила до щиколоток, и в темноте казалось, что незнакомка стоит босиком в этой большой и глубокой луже.

Михась улыбнулся про себя — женщина была еще в худшем положении: спущено переднее колесо и менять его предстояло в этой противной, холодной воде. Он представил, как дрожат от холода сейчас ее голые коленки. Мини-юбка — не подходящая одежда для такой погоды, да и выше у нее, кроме блузки с короткими рукавами, ничего не было.

Темнота скрадывала ее озноб, и Михась не видел, но понимал, что она уже успела замерзнуть — при такой погоде и экипировке можно и воспаление легких схватить запросто.

— Запаска есть? — ответил он вопросом на вопрос.

— Е-есть, — клацая зубами, ответила она и кинулась открывать багажник.

Михась достал запасное колесо, домкрат и ключ, бросил кратко:

— Машину на ручник поставьте.

— Уже, — еще короче ответила она.

Михась вздохнул, разглядывая, как лучше подсунуть домкрат под машину, потом махнул рукой, опустившись в лужу на одно колено, установил его и быстро закрутил ручкой, спиной почему-то ощущая, как дрожит сзади незнакомка. Неожиданно для себя сказал:

— Простынете на ветру, садитесь в салон.

— Ничего, я стойкая, — с трудом вымолвила она из-за холода.

«Ишь ты, стойкая, — подумал он. — Тоже мне, солидаристка». Но ее решение словно согрело его, хоть и не одобрял он ее поступка.

— Садись, не выпендривайся и к словам не цепляйся, — предотвращая ее возможные возражения, приказал он.

Видя, как она устроилась в салоне, вздохнул, пытаясь открутить болты колеса, встал, надавливая на ключ ногой, срывая так каждую гайку, рассуждал про себя: «Вот так и в жизни, проколы случаются в самое неподходящее время». Он крутил ключом, плюхая внизу по воде и обрызгивая себя всего, не обращая внимания на грязные капли, стекающие по пиджаку. Вскоре Михась закончил с заменой, побросал инструменты и проколотую запаску в багажник, ополоснул руки прямо в ненавистной луже и отряхнул их, словно ожидая полотенца. Сам улыбнулся своему жесту, глядя, как стекает по ним дождевая вода, унося за собой последнюю грязь.

— Все, можно ехать, — постучал он ладонью по крыше.

В ответ отворилась дверца машины, незнакомка молча сделала рукой приглашающий жест, но он, словно не заметив его, повторил:

— Можно ехать.

— Садитесь и не выпендривайтесь, — с благодарной улыбкой возразила незнакомка.

Он тоже улыбнулся ее ненавязчивой находчивости и без лишних возражений сел на переднее сиденье, но сразу же отворил дверцу, словно намереваясь выйти. Почувствовав ее руку на своей, ответил:

— Воду из ботинок вылью.

Мотор еле слышно урчал, нагнетая в салон теплый воздух, дождь хлестал порывами по машине, словно пытаясь прорваться в салон, но уже не мог больше достать их и, как бы гневаясь, расходился все сильнее и сильнее. Я Лена, — протянула незнакомка руку.

— Михась, — привычно ответил он, ощущая, что ее рука холоднее — он немного согрелся за работой. — Это фамилия, я к ней привык больше, а вообще-то зовут Николай.

— Спасибо вам, Коля, большое спасибо!

— Да, ладно… — отмахнулся он.

Лена заметила, что он глянул на часы магнитолы, но сделала вид, что не поняла и включила тихую мелодию.

— Я отвезу вас, где вы живете? — спросила она.

— К сожалению, совсем рядом. Она уловила в его голосе печаль.

— Не хочется идти домой?

— Нет, не хочется быть одному, — простодушно ответил он.

— Я тоже живу неподалеку и мне тоже не хочется быть одной.

Михась не расслышал в ее голосе какого-либо подвоха — может, женщина ищет на ночь мужчину от скуки. Он посчитал, что ей, как и ему, одиноко сегодняшним вечером, вернее ночью. Он не стал засиживаться в ресторане и ушел сразу после 12 часов. Пока шел не спеша, менял колесо — вот и 2 часа уже. Время одно, одиночество разное… Он вытащил из кармана мятую и насквозь промокшую пачку сигарет, попытался отыскать в ней хотя бы одну сухую, но вздохнув, выбросил всю на улицу, провожая взглядом, как она, гонимая ветром, зарывается иногда в воду.

В салон пахнуло холодом и дождем, Михась побыстрее закрыл окно и поежился. Лена протянула ему пачку «Винстона», вытащив для себя одну сигарету, прикурила и, не гася зажигалку, протянула ему. Он с удовольствием затянулся дымом, ощущая парившее молчание, нутром понял, что это тяготит и Лену. Понял, потому что машина тронулась и тихонько покатила прямиком к его дому. Михась удивился, но вида не подавал, сосредоточивая внимание на сигарете. Лена остановила машину и он уже было хотел попросить ее проехать до следующего подъезда, но она опередила его.

— Здесь я живу.

— Да?! — удивился он. — А я вот в этом подъезде. Еду и соображаю — откуда вы узнали мой адрес, я же не говорил.

Лена улыбнулась.

— Давайте на «ты», — предложила она, — все-таки соседи. Михась кивнул головой в ответ, Лена включила сигнализацию, машина пикнула пару раз, моргнув фарами.

— Идем, — предложила она.

— Куда? — глупо спросил Михась.

— Ко мне, — с простой улыбкой ответила Лена. Михась смутился — надо же было так нелепо спросить.

«Куда? К ней или ко мне, какая разница. Нет, разница есть», — подумал он и зашагал вслед за ней.

В лифте они по сути знакомились заново, темнота и дождь не давали возможности разглядеть толком лиц. Лена была моложе его лет на десять, и Михась отметил красоту ее лица — остренький аккуратный носик, неполные, но сочные губы. Карие глаза смотрели на него на одном уровне.

«Без каблуков, наверное, метр восемьдесят, — подумал он. — Высокая и стройная». Он не стесняясь смотрел на нее, Лена широко улыбнулась, доставая из сумочки платочек.

— Испачкался, — ласково приговаривала она, вытирая его щеку. — Но, ничего, сейчас в ванне отмоешься и согреешься, спаситель ты мой.

Михась был не против ванной, но ему хотелось сказать что-то наподобие женского тепла, которое согревает во сто крат лучше. Подходящие слова не находились, а все опошлить ему не хотелось. Ему почему-то казалось, что Лена ждет от него именно чего-то такого — насчет женского тепла в духовном, возвышенном смысле.

— Приехали, — прервала его мысли Лена, так и не дождавшись ответа.

Восьмой этаж, понял Михась, увидев на стене цифру. Дома хозяйка засуетилась, развешивая верхнюю одежду на плечики, потом завела его в ванную.

— Возьми мой халат, к сожалению, мужского нет, — немного подумав, добавила: — А может, и к счастью. Побудешь так, в халате, пока сохнет одежда.

Лена закрыла дверь, оставив его одного. Михась взъерошил пятерней мокрые волосы, потом пригладил их, хмыкнул про себя что-то нечленораздельное и полез под душ. Горячий, он согревал каждую косточку и мышцу, истомой разливаясь по телу и вытесняя мысли. Михась постоял под горячим душем минут пять, добавил напоследок изрядно холодной воды, содрогнулся, представив себя на улице, и выключил все. Растерся махровым полотенцем докрасна, улавливая исходящий незнакомый, но приятно волнующий запах. Часть мыслей вернулась к нему, та часть, которая касалась ее красоты, нежности и волнующей женственности.

Вздохнув, он просунул руки в рукава ее халата, понял, что разорвет его, если наденет полностью, задумался, увидев на стояке простыню. Но хозяйку «обижать» не стал — обернулся ее халатом, затягивая рукава на поясе, и вышел.

— Большеват немного халатик, — с улыбкой произнес он. — Извините.

Михась видел, как хозяйка с интересом оглядывает его торс, и ему это доставляло удовольствие. В 45 лет тоже можно хоть чем-то похвастать, а это в его возрасте удавалось не каждому.

Лена, засмотревшись на его атлетическую фигуру, словно очнулась и поманила его на кухню.

— Я тоже ополоснусь немного, а ты, пожалуйста, прикати из комнаты столик, перенеси все на него — посидим немного, отметим мое спасение.

— Ладно, — простодушно ответил Михась, завороженный ее притягательной улыбкой.

Провожая ее взглядом и оценивая фигуру, подумал: «И когда она все это успела»?

Михась прикатил из комнаты столик, составляя на него тарелочки с колбаской, сыром, помидорами и огурцами. Нехитрая снедь, но приготовленная со вкусом, едва разместилась на маленьком столике. Он укатил его обратно в комнату и размышлял, где поставить: у дивана — «ближе» к ней, но менее удобно, и она может подумать, что он захочет «лапать» ее, станет чувствовать себя скованной. Между кресел удобнее, но «далековато» от нее, зато приличнее. Никогда не угадаешь, решил он и поставил столик между кресел, взял в руки бутылку «Мартини». Перед глазами, застилая этикетку, всплыла ее фигурка, как раз такая, нестандартная, которая ему нравилась: 90 х 60 х 100. Он вздохнул, поставив бутылку на столик, и прикрыл глаза.

Лена неслышно вышла из ванной и откровенно рассматривала его. Ей нравились мужчины с крепкой фигурой и мужественным лицом. Мужик, прежде всего, должен быть мужиком, считала она, а если он к тому же еще имел и симпатичное лицо — сердце ее таяло безвозвратно, она отдавалась ему страстно и бурно, невзирая на душу. Насытившись телом, переживала, если ее бросали или мужчина совсем не подходил по характеру и поступкам. Таких она оставляла сама, с горечью. В свои 35 лет она ни разу не была замужем, страдала от одиночества, разбавляя его увлечениями. «Эх, если бы он подошел мне полностью… я бы всю себя отдала только ему». Лена тихо вздохнула.

Михась открыл глаза — он не услышал ее вздоха, он почувствовал ее запах. Лена присела в кресло. Михасю подумалось: «А может, у нее под халатиком тоже ничего нет»? Он заметил — бюстгальтера не было, а там?

— Что предпочитаешь? — прервала его мысли Лена, показывая на спиртное.

— Сейчас «Мартини», реже водку «Байк», хотя кедровская продукция в последнее время упала качеством, хороший коньяк, а вообще-то пиво. Крепкие напитки пью редко и немного.

Лена заметно повеселела — не часто ей попадались настоящие мужики: не дураки и не пьяницы. «А если он еще и не бабник… хотя все это будет зависеть от меня. Ну, держись, Коленька, возможно, у меня появился шанс, и упускать я его не собираюсь». Она подняла рюмку.

— Обычно говорят: за знакомство, но я бы выпила за тебя, мой дорогой спаситель.

И опрокинула всю рюмку в рот, не давая ему возможности возразить или предложить свой тост. Но Михась, выждав немного, пока спиртное «улеглось» в ее желудке, все-таки произнес свое:

— А я — за то, что, благодаря судьбе, мы сегодня встретились. Лена благодарно взглянула в его глаза, ей все больше и больше нравился этот мужчина, которого она окликнула на дороге. Нет, она не благодарила провидение за встречу, ее мысли были совсем другими… А спросила она его о третьем, совсем не далеком обоим.

— Тебе завтра на работу?

— Нет, — ответил Николай. — Я сейчас безработный.

— И мне не на работу, — ушла от прямого пояснения она. — Посидим тогда еще немножко?

— Посидим. У тебя хорошо, уютно… Какая-то притягивающая, располагающая аура в доме. Значит, ты хороший и добрый человек, Лена.

Михась снова разлил «Мартини».

Лена неожиданно для себя поняла: он высказал ее мысли, которые она не могла собрать в единое. Именно какая- то положительная аура висела вокруг этого человека и манила, притягивала ее к нему. А как сказано — просто и ласково, веско. Она уже не сомневалась — это ее удача, ее шанс любви и семейного счастья, шанс долгожданного семейного очага. Ее глаза увлажнились, она поняла — перед ней ее счастье, ее «принц на белом коне», ее сказочная мечта в реальности. Она не знала о нем ничего, кроме имени, но реальный рассудок не пробивался сквозь кость, заблудился в мозговых извилинах.

— Я никогда с таким наслаждением не сидела вдвоем с мужчиной. Пусть это и сказано высокопарно, пусть, но ты вывернул меня наизнанку, открыл поры души и тела, и мне хочется впитать тебя всего, милого и доброго человека. Странными могут показаться мои слова для столь короткого знакомства, но я говорю то, что думаю, то, что находится внутри моего сердца. Спасибо тебе, дорогой человечек, что наделил меня счастьем понимания и ожидания. Я чувствую — ты веришь мне, а это важнее слов.

Лена, снова не чокаясь, опрокинула всю рюмку в рот и смотрела на Михася немигающими глазами. А он в ответ чувствовал ее искренность и понимал, что сейчас слова не нужны — пусть улягутся рядком мысли, так надежнее и вернее.

— Я лягу на диване, тебе постелю на кровати, — сказала Лена, глянув на часы.

Михась не возражал, но ответил со вздохом:

— Все равно где — не хотелось бы без тебя. Лена обняла его.

— И мне не хотелось, не знала, как сказать.

Утром Елена проснулась раньше Николая, приподнялась на локте и смотрела на свое сокровище — хотелось прижать к груди и не отпускать никогда, целовать каждую его клеточку. Наконец-то нашла она свое счастье, своего принца, о котором мечтала, нашла не сама, и это иногда омрачало ее лицо. Воспоминания знакомства тяготили ее, лежали тяжелым камнем на пылающем сердце, рвали душу, изводя покой. «Может, все рассказать ему, не утаивать ничего, он-то наверняка поймет — для чего вся эта возня. Но тогда все полетит в тартар: случайное знакомство на дороге, внезапно возникшие сильные и искренние чувства — все чепуха, она же действует по заданию. Поймет ли любимый, что ее чувства не относятся к заданию, что она по-настоящему любит его. Трудно, ох как трудно объяснить, что она согласилась спать с ним, но не любить. Полюбила сама». Мысли одолевали ее, Елена прикрыла веки и опустилась на подушку. «И задание какое-то странное — обязательно познакомиться в этот день и быть всегда рядом». Она отчетливо припоминала слова: «Мы не станем говорить тебе — кто он. Все должно выглядеть естественно, ты сама все узнаешь, будь всегда рядом с ним, запоминай, что он делает. Нас не интересуют подробности вашей интимной жизни, а может и семейной — такой тип женщин нравится ему, тебя специально выбирали, чтобы свести к минимуму вероятность прокола. Нас интересует его возможное неадекватное поведение при общении с другими людьми или вещами. Он нормален, психически абсолютно нормален, — подчеркнул заказчик. — Живи спокойно, если случится то, что нас интересует — ты это поймешь сразу, мы тебя сами найдем и ты нам расскажешь подробности. Все то, что ускользнет от журналистов или других людей». Заказчик протянул пакет: «Здесь документы на твою новую квартиру в соседнем с ним подъезде, там же документы на твое имя на новенькое «Вольво». Полагаю, это достаточно высокая цена за незначительные услуги».

«Цена высокая, но и моя работа необычная: чтобы быть всегда рядом — я должна спать с ним. Противного мужика никакими деньгами не оплатить», — возразила заинтригованная Елена, скорее для того, чтобы увеличить свой рейтинг.

«Не волнуйся, мы считаем, что такой тип мужчин нравится тебе и в тягость не будет, работа всегда должна выполняться с желанием, если хочешь добиться результата, — собеседник многозначительно улыбнулся. — И вот еще что — если он выскажет желание устроиться куда-нибудь на работу, подскажи ему, что у тебя есть связи в этом месте. Позвони по этому номеру. Тебя мы тоже сможем устроить по желанию, деньги на постоянные нужды вы станете зарабатывать сами».

Лена отчетливо понимала, что за просто так денег не платят, а они потратили на нее более трех миллионов. Машина и квартира оформлены на нее, и никаких долгов и расписок. Она не знала и поэтому не могла понять, что им нужно от этого парня. Не пустяки, это уж точно. Сейчас для себя Лена решила твердо: никогда не причинит Коленьке вреда, даже самого малого. Пусть ее убьют эти люди, но по-другому она не поступит. Они что-то хотят знать, а Коля им этого не дает. Это что-то — очень важно и существенно для них, а где замешаны большие деньги, всегда опасно. Сейчас ее мучил только один вопрос — рассказать ему или нет? Внезапно в голове четко выстроились все мысли: они играют против него, играют большими деньгами, а большие деньги всегда в крови. Лена тихо и горько заплакала. «Я расскажу ему все, чуточку позже, когда получше узнаю. Может, он и не бросит меня, поймет». Она не сдержалась и всхлипнула, Михась проснулся.

— Что ты, родная, почему плачешь?

Вопрос застал Елену врасплох, но она быстро пришла в себя, решив, что не время еще рассказывать ему все. Смахнув слезинки, улыбнулась.

— Ничего, милый, ничего. Это слезы радости, женщины иногда выражают свои эмоции по-своему. Я так долго тебя ждала — не смогла удержаться от внезапного счастья, — она чмокнула его в грудь и добавила: — Пойду, принесу что-нибудь перекусить.

— Чуть позже, родная.

Он притянул ее к себе и стал осыпать поцелуями лицо, шею, грудь. У Елены была великолепная грудь — упругая и не обвисшая, как у многих женщин ее возраста. Такая природная грудь — большая редкость, обычно ее подтягивают до такого состояния. И он наслаждался ею, гладя, целуя, вбирая ее в ладонь и отпуская. Она, зная свои достоинства, не хотела отнимать ее у него и села на него сверху, слегка прикрыв глаза. Сочные губы слегка приоткрылись, выпуская учащенное дыхание и бередящие душу постанывания, пока все не слилось в едином экстазе. Зная, что женщина «остывает» медленнее, он не отпускал ее от себя сразу, продолжая ласкать ее тело, пока она сама не откинулась в изнеможении.

Лена прижалась к нему и зашептала:

— Так хорошо, милый, мне не было ни с кем. И откуда ты только взялся на мое невиданное счастье?

Он провел ладонью по ее лицу, поцеловал светящиеся глаза, погладил пальцами по губам, чмокнул их и встал с кровати.

— Пора принять душ, — бросил на ходу Михась и ушел в ванную.

Стоя под душем, он размышлял о Елене, о которой, по сути, ничего не знал, кроме имени. Но размышлял он не о паспортных данных, а о чувствах к ней: она нравилась ему, его тянуло к ней. Михась перебрал в уме всех женщин, с которыми у него была связь, и не нашел ни одной стоящей ее. Он хмыкнул и выключил воду. «Разберемся», — прошептал про себя и вышел.

Лена возилась с завтраком на кухне, готовя все на скорую руку из продуктов, не требующих дополнительной обработки. Поставила на стол «Мартини», но Михась возразил:

— Не стоит с утра начинать со спиртного. Пиво есть? — Лена отрицательно покачала головой. — Впрочем, спиться мы не сопьемся, а сегодня праздник.

Он разлил «Мартини» по рюмкам.

— Какой? — поинтересовалась Лена.

— Как это какой? — возмутился Михась. — Я встретил тебя, провел ночь, незабываемую ночь, которую мне до сего дня не смогла подарить ни одна женщина. Ты мой праздник, Леночка.

Она прижалась к нему и тихо прошептала:

— Спасибо, милый! Считай меня взбалмошной, сумасбродной и ветреной бабой, но я, кажется, влюбилась. Влюбилась по уши, безумно и преданно, и никому тебя не отдам. Слышишь — ни-ко-му! Ты переедешь жить ко мне.

— Ну-у, насчет переезда мы подумаем вместе и примем правильное решение, а насчет другого — я никому, кроме тебя, отдаваться и не намерен, — он весело засмеялся. — А чего это мы на кухне? Праздник — и на кухне. Нет, пошли в комнату.

Михась быстро перекидал все блюда на столик, приподнял Лену одной рукой и покатил его.

— Ты такой сильный! — восхитилась Лена.

— Ну-у, — засмеялся он. — Мужчина и должен быть сильным, иначе как он сможет защитить свою возлюбленную?

После завтрака Михась спросил в лоб:

— Очень хочется знать о тебе побольше, Леночка. Расскажи мне о себе.

Она смутилась и покраснела.

— Что рассказывать? Мне 35 лет, старая уже, — она усмехнулась. — Не замужем и не была, детей нет, — шаблонно начала она свой рассказ. — Окончила университет, юридический факультет, но жизнь как-то не складывалась. Адвокатом работать не могу — не смогу защищать подонков, хотя и невинных сажают, но реже: пришлось бы работать постоянно с дерьмом. Увольте… Прозябала в разных фирмах — ничего стоящего, обычно меня выгоняли по собственному желанию: не шла на компромисс с администрацией, если можно так выразиться. Сама ничего не заработала и не достигла — эта трехкомнатная квартира родителей, — она снова покраснела. — У меня однокомнатная в другом районе. Родители умерли, братьев и сестер нет, одна, как перст, на белом свете. Может, и правда не стоит лезть со своим уставом в общество, не созрело оно еще для чести и совести. Жить проще — поддакивая проходимцам и мошенникам. И с работы не выгонят, и зарплату прибавят, — она как-то криво усмехнулась. — Не обращай на это внимания, Коля, расскажи лучше о себе.

Михась задумался над услышанным, молчал некоторое время, потом решил не вступать в полемику и рассказать немного о себе.

— Даже не знаю с чего начать, начну, наверное, как и ты. Мне 45 лет, но я еще молодой, — он засмеялся. — Тоже окончил университет, физик, безработный сейчас. Позавчера освободился из СИЗО, отсидел под следствием два месяца за убийство, которого не совершал. Дело в отношении меня прекратили, и вот я на свободе. Хорошенькое начало, — Михась усмехнулся, — сидеть рядом с человеком, которого еще пару дней назад считали убийцей. Ты юрист и лучше поймешь, за что меня посадили.

Изначально была драка или ограбление, или разбойное нападение, или еще что, не знаю. Я проходил мимо и увидел, как один человек тыкает, режет ножом женщину, два других держат ее за руки. Потом кто-то оторвал голову этому гаду, двое оставшихся в живых подонков указали на меня подъехавшей милиции, и я благополучно сел на нары. Женщина скончалась от ран, эти двое потом рассказали все, как было, но у следствия концы не сходились с концами. Голову не просто оторвали, ее отрубили очень острой саблей или чем-то похожим. А я не подходил к месту преступления ближе десяти метров, то же самое и эти двое утверждают, другие свидетели. Еще, оказывается, три человека видели эту сценку, но никто не видел, каким образом отлетела голова с плеч, не сам же себе он ее оторвал. На мне нет следов крови, нет орудия преступления. Его вообще нет. Значит, был там еще кто-то, кого я не заметил, а подельники скрывают его, боятся. Иначе куда делась сабля, топор или то, чем отрубили подонку и убийце голову. Вот такая невеселая история, из-за которой мне пришлось отсидеть пару месяцев в тюрьме.

Михась немного задумался, прикурил сигарету, потом продолжил:

— Очень много неясностей в этом деле, но интересный моментик имеется. Судебные медики утверждают, что голова отделена от туловища очень острым предметом, острее бритвы, и скорость нанесения удара огромна, его невозможно увидеть невооруженным глазом. Менты даже отрабатывали версию о ниндзя и их особо острых саблях. Но разум взял верх, и они остановились на более логичной версии — был выстрел издалека, выстрел режущим предметом. Теоретически это возможно: есть же стреляющие ножи.

Михась откинулся в кресле и ждал, ждал ее ответа, но Лена не торопилась. Прикурила сигарету, медленно встала, подкатила столик с пепельницей к дивану. Он залюбовался ее фигуркой — длинные, чуть полноватые ноги, широкие бедра и узкая талия и пышная грудь. Ее словно вылепили по его заказу, именно такую бы он заказал, если бы это было возможно. Лена присела на диван, позвала его к себе, прижалась к его груди и молчала, иногда затягиваясь дымом и заглядывая снизу в его глаза. Потом неожиданно попросила:

— Расскажи что-нибудь еще о себе.

Она затушила сигарету и прилегла к нему на колени. Он понял, что его не считают преступником, захотелось погладить ее щеку, но она прижала его руку своей и не отпускала, глядя ему прямо в глаза.

— Живу один, квартира двухкомнатная рядышком, был женат, но совместная жизнь не заладилась, есть сын и дочь. Дочь живет с матерью, заканчивает 11-й класс, сын — с моей старенькой мамой, женой и уже со своим сыном. Внуку еще нет и годика, совсем маленький, когда меня посадили, ему было два месяца.

— Надо же, — улыбнулась Лена, — ты у меня дедушка, а совсем не похож. Какое это счастье — иметь детей, — ее глаза подернулись грустью. — Ты останешься со мной? — неожиданно сменила она тему.

Михась прекрасно понимал, что она имеет в виду не сегодняшний день или вечер. Он приподнял ее за плечи, заглядывая в ее глаза, ждущие ответа, готовые засиять или заплакать, расцеловал щеки, нос и губы, прижал крепко к груди.

— Если ты не против, Леночка, я бы перенес свои вещи к тебе, — ласково ответил он.

— Правда?! — воскликнула она, отодвигаясь и кидаясь ему на шею, заваливая на диван. — Правда?! — еще раз повторила она. — Мы будем жить вместе, какое счастье! Я обязательно рожу тебе сына или дочку. Ура-а-а!

Лена то осыпала его лицо поцелуями, то прижималась к его груди крепко, радовалась, словно маленький ребенок долгожданной игрушке: просто, не наигранно и бурно.

— Может, пойдем, сходим ко мне домой, — забросил удочку он. — Не век же мне в твоем халате сидеть, заодно посмотришь, как я живу. Да и побриться не мешало бы, — потер он ладонью щеку. — Не лицо, а доска с гвоздями.

— Сходим, Коленька, сходим, но не сейчас. Сейчас я хочу выпить с тобой, любить тебя, радоваться и наслаждаться. А свои гвозди не колются, — засмеялась она, потершись щекой о его бороду, чмокнула в губы и убежала на кухню.

Михась заметил, что ее щека от бороды покраснела. Он улыбнулся, ему импонировала ее открытая радость и девическая непосредственность и он невольно заразился ее задоринкой. Поставив на столик принесенные «Мартини», рюмки и тарелочку с лимоном, он подхватил ее на руки, закружил по комнате. Халат развязался и свалился с пояса, обнажая все тело. Леночка окинула его сияющим взглядом, прижимаясь еще теснее и ближе, почувствовала лобком вырастающую упругость и задышала чаще. Михась приподнял ее немного за ягодицы, входя в пылающее страстью лоно, она обвила его ногами, откинувшись чуточку назад, принимая всего. Леночка еще никогда не занималась любовью в такой позе, чувствовала его сильные руки, держащие ее на весу, ощущая в себе его могучие движения необычно остро и сладострастно.

Николай так и не опустил ее на пол, уходя вместе с ней в ванную. Приняв душ, они вернулись к столику.

— Теперь можно и выпить, — улыбнулся он, наполняя рюмки. — За тебя, моя милая, за то, что ты появилась в моей душе и сердце!

— И за тебя, — ответила она. — За то, что ты есть и будешь всегда со мной! — она отпила глоток и с улыбкой сказала: — Ты был просто великолепен, Коленька, у меня еще никогда не было такой чувственной любви! — Лена потупила глаза.

— И у меня были «не передаваемые очучения», — рассмеялся Михась, подражая голосу Петросяна.

Устроившись поудобнее в кресле, он задумался. Если бы его спросили, как он хотел бы провести свой медовый месяц, он бы ответил однозначно и не задумываясь — на Байкале. Уехать куда-нибудь подальше, уплыть на катере в отдаленную бухту, где никого нет. Маленький катерок с небольшой каютой, вода и чистый воздух… что еще надо влюбленным? В сентябре тоже бывают неплохие денечки, и бабье лето можно провести прекрасно. Он бы рыбачил, коптил и вялил рыбу… «Эх, где его взять, сказочный катерок»? — Михась вздохнул. Можно уехать на Байкал и на машине, но в палатке не выжить бабьим летом — холодно, а снимать домик ему не хотелось: быть только вдвоем куда приятнее.

Николай заметил, что Лена внимательно смотрит на него, почувствовала его вздох и спрашивает глазами. «Какие все-таки у нее выразительные глаза, в них отражается все — радость, волнение, вопрос», — подумал он и вслух произнес:

— Задумался немножко, размечтался, — он поведал ей свои мысли.

Лена обрадовалась, потом заколебалась, видимо, что-то вспомнив, и неуверенно произнесла:

— Мне надо позвонить.

Она сама удивилась своей необычной мысли, может быть авантюрной и непродуманной, скорее всего надеясь на русское «авось». Но шаг сделан, и она взяла трубку. Михась вежливо вышел из комнаты, якобы в туалет, давая возможность поговорить ей раскованно и свободно.

Лена оценила его поступок по-своему, даже, может быть, огорчилась немного: «Наверное, подумал, что я звоню бывшему любовнику». Когда он вернулся, покраснела, оправдываясь:

— У отца был катер, когда папа умер, я его продала. Сейчас позвонила новому владельцу, и он согласился мне его одолжить. Но не на месяц, на пару недель. Сказал, что без дозаправки больше на нем не протянуть. Поплывем?

Лена, волнуясь, ждала ответа.

Михась обрадовался неожиданной удаче: когда еще подвернется случай отправиться на Байкал на катере, тем более с прекрасной дамой вдвоем! Судьба явно замаливала перед ним свои грехи за свою излишнюю слоистость — то тюрьма, а то Леночка и Байкал. Но, несмотря на чувственную эйфорию, он заметил в ее поведении что-то не совсем обычное, словно лежала на ее хрупких плечах гнетущая тяжесть. Промелькнула смутной ниточкой мысль — не хочет чего-то Леночка рассказывать ему, есть что-то в ее прошлом, чего она боится поведать. Промелькнула и затерялась где-то в глубинах сознания.

У двух счастливых бездельников появилось дело — перенести вещи Николая и собираться в дорогу. Нищему собраться — только подпоясаться, Николай не был нищим, но собрался быстро. Покидал в сумку необходимые вещи из одежды и белья, туалетные принадлежности, показал Елене квартиру, собрал рыбацкие снасти и был таков.

Михась терпеть не мог ходить с женщинами по магазинам, поэтому под видом необходимой подготовки рыбацких принадлежностей он попросил съездить на рынок за продуктами Леночку. Она согласилась и даже обрадовалась, когда он обсудил с ней ассортимент и количество. В основном она все выбрала сама, он лишь уточнил некоторые детали — что-то она просто забыла, а кое-где занизила количество. Например, соли Леночка намеревалась взять три пачки, а Николай посоветовал 15. «Для этого я и готовлю удочки, сети, спиннинг и прочее, чтобы ты смогла использовать ее всю. Рыбу надо солить, а я еще собираюсь привести ее домой в соленом, копченом и вяленом виде. Вяленая щучка с пивом… — он прищелкнул пальцами. — Прелесть»!

Леночка поцеловала его в щеку, взяла список продуктов и укатила. Михась накидал свой список, без него можно забыть что-то важное, считал он, и так делал всегда, когда ездил на Байкал. Брал с собой резиновую лодку, палатку и ни от кого и ни от чего не зависел, кроме погоды. Он уже понял, что Леночка никогда еще не отдыхала автономно нигде, и ей было трудновато впервые планировать необходимый ассортимент продуктов и вещей. Отдыхать где-нибудь в санатории — это другое, но Михась очень надеялся, что ей понравится больше именно такой дикарский отдых. Разве не здорово самому выловить рыбку, приготовить ее по своему вкусу, есть и отдыхать не по режиму — когда душа пожелает?..

Он перебрал все снасти — всегда готовился к рыбалке дома, сделал и для Леночки легкую удочку, прицепил плетеные поводки-тросики к блеснам: такие поводки не перекусывала щука своими острыми зубами, и можно было надеяться на удачу; осмотрел и смазал спиннинговую катушку, смастерил несколько напловов. Выверил их грузиками в ведре с водой, чтобы не тонули и не заваливались на поверхности. Закончил работу, глянул на часы — два с половиной часа, как Лена уехала, скоро должна быть с покупками. Он прикурил сигарету, выйдя на лоджию, — старался не курить в комнате, зачем лишний запах и дым.

Леночка вернулась уставшая, но довольная, купила все, даже больше запланированного — два «Мартини», четыре упаковки пива «Пит» и «Хмельное», которых не было в списке, как и блоков «Винстона». Михась обнял ее и поцеловал, бросил коротко:

— Умница! Я тоже практически все сделал. Завтра заедем еще ко мне в гараж, заберем две фляги, коптилку и примус с канистрой. Катер наверняка дизельный, а нам нужен бензин для примуса, канистру наберем по дороге.

— Зачем, Коленька, примус, там же газовая плита стоит. А фляги?

Михась откупорил банку пива, протянул ей.

— Отдохни немного, потом все продукты в холодильник уберем. Фляги для рыбака — вещь очень нужная: посолил в них рыбку, закрыл крышкой — и в воду. Фляга герметична, вода в Байкале холодная, считай, что они у тебя словно в подвале стоят. А примус — рыбу коптить. Развел его на корме, поставил коптилку, и через сорок минут получи рыбку горячего копчения. И запаха ни в каюте, ни на кухне нет. Я здесь еще маленький списочек составил, ты посмотри, может, что-то еще подкупить придется.

Михась протянул ей листочек, взял себе пива и уселся в кресло. Лена внимательно все посмотрела, потом улыбнулась.

— Сдается мне, ты не физик, а хозяйственник, — она засмеялась. — Все предусмотрел: и ведра, и кастрюли с тазиками. А марли-то зачем столько?

Лена отпила глоток пива, смотрела на него ласково и влюблено, очень понравилась ей в нем хозяйская жилка.

— А марля, Леночка, рыбку закрывать от мух. Посолю я рыбу, через сутки вывешу ее на веревку вялиться на ветерке и солнышке. Если не закрыть марлей, погибнет рыба, отложат мухи в нее яйца и заведутся черви. Бр-р-р, — он подернул плечами. — Кстати, ты где свою машину ставишь? Прошлый раз бросила ее у подъезда, сигнализация для воров не помеха, сама знаешь. Жалко такую тачку по глупости воришкам подарить.

— Ты, конечно, прав, Коленька, но вчера был особенный случай, — она покраснела. — Я всегда ее в гараж ставлю. Правда, далековато, в студгородке, но я здесь недавно живу, еще не успела поменять гараж. Здесь совсем рядышком есть кооператив, даже удивительно, как близко, ты наверняка знаешь, метров сто, не больше.

— Знаю, — обрадовался Михась. — У меня там как раз гараж и есть, с подвальчиком. А сосед по гаражу ищет, с кем бы поменяться на студгородок, он наоборот туда переехал. Видишь, как все удачно складывается! Ты отгони свою, завтра на моей поедем. Завезем все на катер, я поставлю ее в гараж и вернусь на тачке обратно. А лучше сразу такси взять — чего туда-сюда бегать, — он помолчал немного и потом протянул ей Dirol. — На, возьми вот, зажуешь, когда машину погонишь в гараж, от пива запах сильный, гаишники прицепятся — труба.

Лена благополучно поставила машину в гараж и вернулась обратно. Она только сейчас вспомнила, что на ужин ничего не приготовлено, а готовить она любила и умела неплохо. «Что подумает Коленька, горячим его еще ни разу не накормила, — корила она себя. — Хоть пельмени быстро сварю».

Она засуетилась на кухне, ставя воду, кинула в нее куриный кубик, так бульон получался наваристее и вкуснее, и стала нарезать овощи для салата. Зазвонил радиотелефон, она взяла трубку, гадая: кто бы это мог быть? Ответила.

— Попросите доктора Михася, пожалуйста.

— Кого, кого? — переспросила Лена.

— Николая Владимировича, — повторил приятный женский голос.

Лена удивилась звонку — откуда эта дама могла знать, что Николай здесь? — но отнесла трубку ему в комнату, бросила ворчливо: — «Тебя». Постояла еще немного рядом, вспомнила, что нехорошо подслушивать чужой разговор, и ушла обратно на кухню.

Звонок резанул ее прямо по груди — в первый же день бабий звонок, сердце заколотилось чаще. «Чего это я, — пыталась она успокоить себя. — Мало ли кто звонит». Но сердце не слушалось, и влажная поволока начала застилать глаза. Лена резала огурец автоматически, по сути не видя его, пока не дошла до конца и не чиркнула по пальцу. Вскрикнула от боли и заплакала уже от обиды.

Михась услышал ее и прибежал на кухню, увидел — из пальца струйкой стекала на пол кровь.

— Как же ты так неосторожно? — огорчился он. — Ничего, сейчас все исправим, где у тебя аптечка? — Лена показала ему на один из шкафчиков, Николай бросил в трубку: — Я потом перезвоню, — и услышал в ответ: «Любит»? «Очень», — ответил он, улыбнулся и отключил телефон. Достал йод и бинт, обработал рану и наложил повязку. Смахнул с ее лица слезинки и прижал к груди. По обмякшему телу догадался, что не от боли заплакала Елена, взыграла в ней ревность — чувство, приводящее иногда к непоправимым последствиям.

— Ну, что ты, родная? Успокойся, это звонила моя бывшая жена, сообщила, что уезжает с дочкой завтра в санаторий. Чтобы зря не приходил и не терял ее. Я оставил на своем автоответчике твой номер — вот она и позвонила сюда. Надеюсь, ты не станешь меня ревновать к ней, я часто захожу к дочери и она ко мне забегает, правда, пореже. Я потом вас познакомлю.

— Прости, Коленька, дура я, конечно. Но ничего с собой поделать не смогла, как-то поняла, что не посторонний тебе человек звонит, хотя и тон был очень официальный. Любит она тебя еще, любит, я это чувствую, но назад тебя уже не отдам, — Лена прижалась к нему. — Не отдам! — она постояла с минутку, прижавшись крепко к нему, а потом спросила: — А почему она назвала тебя доктором, ты же говорил, что физик?

Вода в кастрюльке закипела, и Михась наблюдал, как ловко она управляется с пельменями. Сбросив их в кипяток, она подняла глаза, ожидая ответа. Он улыбнулся.

— Ты же сама сказала, что тон был официальным, она не знала, куда звонит, поэтому и назвала меня доктором. Я и есть доктор. Доктор физико-математических наук.

— Ух, ты! — воскликнула Лена. — Оказывается, кого себе я в спутники отхватила. Знала бы раньше — и подойти не решилась, не то, что колесо заставить менять, — она засмеялась. — Сказать подругам — не поверят, посчитают, что уговорил меня старичок, соблазнилась, погналась за титулом. А старичок-то по фигуре и силе — первый парень на деревне, — она снова засмеялась, гордо оглядывая его.

— Наливай пельмени, докторша, — со смехом ответил ей Михась. — Первый — не первый, но силушка есть, и ее надо периодически поддерживать. Хотя бы раза три в день. С молодой красавицей-женой надо держать себя в форме, а то быстро место займут.

Лена зарделась, не зная, от чего больше — то ли от «докторши», то ли от «красавицы жены». Скорее, от всего вместе, и ей захотелось выйти с ним, показаться подружкам. Смотрите — мой-то не вашим чета… любого в бараний рог скрутит.

Она ела пельмени, постоянно поглядывая на Николая, и не могла налюбоваться. Правда, видимо, говорит молва, что любимый — самый лучший и красивый человек на свете.

Вор в законе Корней любил отдыхать на веранде в шезлонге. Прикрыв глаза, он попыхивал временами своей неизменной трубкой, слушая своего первого помощника и правую руку. Никто не помнил и не знал, откуда он взялся — ходили слухи, что когда-то тот командовал взводом разведки в ВДВ, но это были только слухи, которые со временем затихли. Говорить о нем считалось не безопасным, слишком жестоким слыл начальник контрразведки Корнеевской группировки, самой мощной и авторитетной в области, слишком крут был на расправу и беспощаден. Обладал он природным даром опера, умел вывести людей на чистую воду, и Корней чувствовал себя защищенным от внутренних козней и предательства.

Сейчас Лютый тихо и монотонно пытался внушить Корнею, что он зря отдал катер этой шалаве и вообще не понимал, зачем ей просто так подарили квартиру и машину. Никуда бы она не делась, все исполнила, как надо, без особых на то затрат. Корнею его гундение надоело, он открыл глаза.

— Помолчи, ни хрена ты в этом не смыслишь, здесь особый подход нужен, и не из-за нее совсем. Что она может знать, если он ей сам не расскажет, что? Ну, увидит, и что дальше, нам-то от этого какой интерес? Ты уверен, если мы возьмем его дочь, Михась сразу расколется, станет работать на нас? А я не уверен, поотрывает бошки, как тому мужику, и все. Он меня и тебя знает, поэтому сразу заявится, и вся твоя команда с ним ничего поделать не сможет. И мне очень не хочется ощущать его член в своей заднице, образно говоря. К необычному человеку и подход должен быть необычным — прикипит он к ней, привяжется, она его на нас и выведет, а пока пусть познает, вкушает прелести сладкой жизни. Вкладываем мы в него большие деньги, но и выхлоп будет немалый, он зараз сможет все возместить с верхом.

Корней снова раскурил свою трубку, попыхтел немного, продолжил, как бы рассуждая вслух, а не приказывая.

— Катер они должны вернуть через две недели, а ты наведаешься к ним за пару дней до этого. Не сам, нет, отправишь кого-нибудь, кого не жалко потерять, и пусть они ее трахнут или попытаются трахнуть под видом залетных пьяненьких рыбачков. Чтобы разобраться с ними, придется ему применить свое дарование, поотрывать ручонки или головенки, а она это, естественно, должна увидеть. В другом свете ей представится сразу и случай, из-за которого он сел в СИЗО. Она же юрист и быстро сообразит, что к чему. Придется Михасю рассказать ей все о своих необычных способностях, не захочет он расстраивать ее нестабильную нервную систему после попытки изнасилования, не захочет обмануть любимую женщину.

Корней своими хитрыми глазами смотрел на Лютого, иногда посасывая свою погасшую трубку и улыбался, глядя, как он переваривает его слова.

— На катер и домой «прослушку» поставишь, включишь после инцидента, раньше она ни к чему, пленку мне принесешь. Все, иди, готовься как следует.

Лютый ушел, соображая, как получше и естественнее обставить налет, на такие дела он был мастер. «Все-таки варит башка у Корнея, сам все расскажет своей сучке, и спрашивать не надо, — рассуждал он о Михасе. — А потом мы его и к делу приобщим, лучшим медвежатником по стране станет. Что там по стране — по миру. Срамота — такой дар не использовать, а ФСБэшники с ментами дураки, такого человека надо держать в узде. Да-а, варит у Корнея башка»…

После ухода Лютого Корней снова прикрыл глаза. Солнце припекало, он разморился, словно растекаясь по шезлонгу, рука с трубкой бессильно обвисла, роняя кусочки пепла на пол. Казалось, он крепко спит, но это только казалось. Мысли медленно ворочались, вытаскивая из глубин памяти события давно минувших дней времен перестройки.

«Золотые денечки», — говаривал о них Корней. В обилии нужных и не нужных законов, часто противоречивых и непонятных, в экономическом хаосе и неразберихе можно ловить крупную рыбу. Времена другого поколения, касты завистливых, необразованных, жадных, но смекалистых эгоистов. Времена абсолютно невозможного сколачивания капитала законным путем и невероятные возможности его приобретения и умножения. Времена взлетов и падений, животной борьбы за выживание и деньги. Времена сегодняшнего фундамента… Скольких людей они возвеличили и поглотили?.. Остались зубры, к которым уже не пробиться, у них своя борьба за место и кусок пирога, сейчас невозможно взлететь, как десять лет назад, сделать капитал из ничего.

Время… Какое емкое, возвышенное, сладкое и страшное понятие. Время — доктор и смерть, счастье и горе, любовь и ненависть, жалость и черствость, злодеяние и возмездие…

Корней, натура одаренная и необразованная, прошедшая тюремные университеты и академии, всегда тянулся к ученым личностям, особенно к тем, кто одновременно с ярким талантом исследователя и мыслителя обладал и мелкими корыстными помыслами. Случайное знакомство с Худым он превратил в источник идей, свежих и неординарных решений экономических задач присвоения, наращивания и отмывания капитала. Приглашая ученого в ресторан или сауну, на природу или зрелищное мероприятие, Корней выворачивал наружу академические пятна, неспособность страны оценить и создать условия для работы и жизни прогрессивных людей. Не знающий, но понимающий законы природы, исторического и диалектического материализма, психологии не корой, а стволовой частью мозга, Корней умел вывернуть душу собеседника наизнанку. «Почему, например, ты, доктор наук, за свой труд получаешь несколько тысяч рублей, — говорил он Худому, — а твой однокашник Санька, который с трудом окончил 8 классов, катается как сыр в масле? Ничего не производит, не открывает и не создает, а гребет денежки тысячами, и не рублей, а долларов. Но кое-что он все-таки создал, — усмехался Корней. — Фирму купи-перепродай».

Очень огорчался Худой после подлитого в огонь масла, высказывал свое мнение об оздоровлении экономики, переходил на частности и отдельные отрасли. Иногда в хмельном угаре обрушивался на новых русских, которые обирают народ, но этого и то толком делать не умеют, приводил какой-нибудь пример, когда прибыль могла быть вдвое, а то и втрое больше. Корней словно не замечал сказанного, но в жизни идеи Худого воплощал частенько.

Оба постепенно привыкали и прикипали друг к другу. Один нуждался в свежих идеях, другой в возможности по-человечески отдохнуть и покушать. Когда Худой высказал как-то мысль, что бросил бы к чертовой матери свой НИИ и устроился на работу, где не надо считать копейки от зарплаты до зарплаты, Корней, не задумываясь, предложил работать на него. Постепенно Худой даже выработал для себя оправдательную концепцию, он понимал, что его советы используются, мягко говоря, для решения не совсем законопослушных задач. Лично он сам не нарушал ничего, например, смастерив кустарное, но очень эффективное и мощное подслушивающее устройство направленного действия, с помощью которого можно слышать и записывать разговор на большом расстоянии, он понимал незаконность его использования. Но он-то его не использовал!.. Или, например, курьер клал в свой багаж с виду обыкновенную авторучку, а у специально натренированных собак в течение нескольких часов напрочь исчезал нюх. Оружие, героин, взрывчатка — вези, не хочу. Приборчик излучал определенные волны, блокирующие нюхательные рецепторы собаки, курьер и не знал ничего о возможностях «авторучки», как и самого Худого. Автору изобретения можно присудить премию, но срок — нет.

Худой жил в прекрасном коттедже, ездил на «Мерседесе» с охраной и не изводил себя праведными мыслями о работе на мафию. Заплывал потихоньку жиром, поэтому и имел кличку Худой.

Михася он знал давно, не дружил, но иногда общался, как ученый с ученым; уйдя из НИИ, относился к нему высокомерно, с вершины обретенной «зелени», и постепенно их отношения прекратились совсем. Но за работами Михася Худой следил всегда пристально и заинтересованно, считая его крупным ученым, не умеющим взять свое. Когда Михась отказался от лаборатории в Штатах, он мысленно обозвал его патриотичным придурком и фанатиком. Ученый, сумевший проникнуть в тайны ядра, изгнан с работы и два раза находился под следствием. В какой еще стране возможно такое: вместо славы и денег — пинок под зад?

Михась выдвинул теорию о практической возможности искусственного «слияния» ядер. Если представить себе атом размером с один метр, то ядро будет занимать площадь, равную булавочному уколу на листе бумаги, а масса, вес атома зависит именно от ядра. И если соединить вместе тысячи, миллионы ядер, то очень маленький, миллиметровый шарик станет весить, может быть, тонну. Для проведения эксперимента требовалось колоссальное количество энергии, но Михась все же сумел ее получить и его опыт удался. Однако результат возымел обратный эффект: вместо научного признания и славы — уголовное дело. В здании НИИ сгорела вся аппаратура и электропроводка, созданное им вещество размерами 5 миллиметров, благодаря своему необыкновенному весу, пробило все бетонные перекрытия и ушло под землю, разбив по ходу своей траектории какой-то уникальный и дорогостоящий прибор этажом ниже. «Неумышленное уничтожение или повреждение чужого имущества», так квалифицировались действия ученого. Уголовное дело прекратили, но без работы Михась все же остался. Когда его вторично привлекли к уголовной ответственности, Худой сразу сообразил, что не просто так отлетела головенка у одного из бандитов — талант, замешанный на справедливости, низвергнул ее с плеч.

Ознакомиться с заключением судмедэкспертов и достать кусочек тканей с обезглавленной шеи Худому не составило труда. Он исследовал принесенный образец под мощнейшим микроскопом и пришел к выводу, что никаких сабель, топоров и других режущих предметов не было вообще. Срез головы, идеально ровный и, по заключению экспертов, сделанный поэтому необычно острым предметом, выглядел под микроскопом совсем по-другому: не ровно и угловато. На одном молекулярном уровне разрушены все клетки, голова просто скатилась с плеч. Пораженный увиденным, Худой долго не мог прийти в себя, а потом поделился своими выводами с Корнеем.

Корней уточнил, что железо и бетон тоже состоит из атомов и молекул, и вывод для себя сделал правильный. Нет для него теперь преград в виде бетонных стен и сейфов, надо только привлечь Михася к себе, заставить работать в нужном направлении и под постоянным контролем.

Корней заворочался в шезлонге, солнышко без ветра припекало по-летнему, и он решил искупаться в бассейне — можно и отдохнуть: все необходимые распоряжения отданы.

Лена и Михась проснулись одновременно и рано, сказывалась эйфория, вызванная необычным мероприятием. Что может быть лучше прекрасных медовых дней, проведенных с любимым человеком, дней отдыха на Байкале в одной из красивых и безлюдных бухт?

Первым делом они глянули в окно. На небе ни облачка, легкий ветерок едва шевелил на ветках листочки, обещая ясную и теплую погоду. Температура днем повышалась до 25 градусов, падая ночью до пяти, а то и нуля.

Сборы пролетели в суматохе и суете, Михась все сверил по списку — ничего не забыто. Теперь можно сесть и расслабиться, выкурить спокойно сигарету, до приезда такси оставалось десять минут. Довольная Лена поглядывала на своего избранника с обожанием — никто из мужчин раньше не помогал ей укладывать сумки, считая это делом слабого пола. Он же не только умело упаковал все, но и посоветовал ей, какую одежду взять с собой на случай дождя, утреннего тумана и вечерней прохлады. Ничего лишнего и ненужного, сказывался богатый опыт прежних поездок, когда он жил еще со своей прежней семьей.

Михась встал, поцеловал Лену в щечку и ласково подтолкнул ее в коридор.

— Пора выносить вещи вниз, за две ходки управимся, — пояснил он ей. — Ты останешься у подъезда, а я поднимусь еще раз.

На пристани Николай просто обомлел — красавец катер уже ждал их. Капитан-механик показал корабль: шикарную каюту, камбуз с газовой плитой, на судне имелась даже душевая кабина и горячая вода. Михась запоминал все. Как отдать и поднять якорь, завести двигатель, поддерживать в каюте температуру воздуха, руководствоваться картой озера и много других премудростей, включая сигналы SOS и работу рации.

Наконец, они отошли от причала. Михась стоял у штурвала радостный и возбужденный, обнимая и прижимая к себе светящуюся Лену. Катер летел по Ангаре, но счастливые Лена и Николай, казалось, неслись впереди него, оглядывая и вбирая в себя изумительную красоту природы. Мимо проплывали сопки и заливы, солнце искрилось бликами на водной глади, иногда ослепляя ликующих путешественников.

Не отрываясь друг от друга, они в едином торжественном порыве дошли до Листвянки, помахали руками легендарному Шаман-камню и вышли в открытый Байкал. Лена теснее прижалась к Николаю, почувствовав сразу же дыхание могучего исполина. Стало прохладнее и свежее. Михась впервые вспомнил о сигаретах, и они с Леной с наслаждением закурили.

Через четыре часа катер бросил якорь в одной красивейшей бухте, ее посоветовал и указал на карте капитан-механик. Девственно чистый песчаный берег огибал их дугой, уходя далеко за корму катера, создавая штиль, когда рядом в открытом озере свирепствовал шторм. Холмы закрывали от коварных ветров и непрошеных глаз.

Михась достал бинокль и огляделся. На берегу он не заметил никаких следов, даже старых кострищ. Метров через пятьдесят от берега песок заканчивался и начиналось подножие холма с травой и деревьями. Первая, одиноко стоящая лиственница засохла, видимо, пораженная когда-то молнией. Она загорелась, но дождь потушил пламя, оставляя возможность залетным горожанам использовать ее на дрова. Искореженное дерево причудливой формы серо-коричневым одиночеством возвышалось над песком, склоняясь к зелени подножия холма, словно наказанный солдат за выход из строя. За ближним холмом находился другой, более высокий, с голой вершиной и вечными снегами в глубоких продольных расщелинах.

Он отдал бинокль Лене и спустился в каюту, достал спиннинг и блесны, вышел на корму. Прицепив к карабину тросика блесну средних размеров, изогнутую слегка по продольной оси, что заставляло ее крутиться в воде, Николай сделал первый заброс. Потом второй, третий, и наконец почувствовал рывок. Есть, щука попалась! Леска натянулась и понеслась в сторону, разрезая воду и натужно звеня. «Не маленькая заглотила», — подумал Михась, стравливая в натяг леску и выбирая ее, когда рыба останавливалась. Десять минут он изматывал щуку, боясь дернуть резко или выбирать, когда она круто уходила под воду. Наконец, около борта он подцепил ее сачком и вытащил. Гроза мелких рыбешек лежала не шевелясь, но Николай понимал — возьми ее неосторожно в руки — и поминай, как звали. Взбрыкнет силушкой, вильнет хвостом — и не удержать ее, кроме как за жабры.

Лена не заметила, как он поймал рыбу, красота озера, его берега и холмов захватила ее всю и она, не отрываясь, все это время смотрела в бинокль. Насмотревшись, поспешила к нему поделиться эмоциями.

— Ой! — вскрикнула она, чуть не наступив на лежащую щуку. — Откуда это?

— Оттуда, — засмеялся Михась, показывая рукой на водную гладь. — Только что поймал, осторожно, живая еще.

Он поднял сачок, щука резко дернулась, пытаясь вырваться, и снова притихла. Ленины глаза округлились от впечатлений — красотища кругом, и сразу же рыба… Михась прикинул ее на вес.

— Килограмма на три потянет, — пояснил он довольный. — Так иногда бывает — закинешь пару раз и поймаешь, как новичкам в карты везет. Буду коптить ее, в коптилку половина войдет, вторая на завтра: уху сварить, закоптить… что пожелаешь. Накрывай столик на палубе, отведаешь копченой щучки — пальцы не проглоти. — Николай засмеялся, потом спросил: — Здорово здесь, тебе нравится?

Лена прижалась к нему чувственно, заглядывая в глаза, прошептала:

— Нравится — не то слово, здесь прелестно! Никогда так не отдыхала в жизни, это же чудо — Байкал и любимый мужчина рядом!

Михась заулыбался, слегка отстраняя ее от себя.

— Ленка! — протяжно пропел он, целуя в щеку. — Не искушай раньше времени!..

Она довольно зарделась, кокетливо подвигала бедрами и упорхнула в каюту распаковывать вещи и готовить обед.

Николай разделал щуку, вывалял ее в соли, бросил в коптилку веточек тальника, смазал решетку маслом и поставил коптилку на огонь, засекая время. Примус гудел, как шмель, так и назывался поэтому в народе, и вскоре запахло особым дымком, повалил из коптилки возбуждающий аппетит парок.

Лена все уже приготовила на палубном столике и наблюдала, как дымится коптилка, изредка проглатывая слюнки от приносимого ветерком запаха. Истекли сорок минут, Михась выключил «Шмель», подождал еще немного, чтобы при открывании не вспыхнули тлеющие внутри ветки и листья тальника, откинул крышку.

Щука, золотистого цвета щучка источала аппетитнейший аромат и просилась на блюдо.

Ласково глянув на Лену, Михась поднял рюмку.

— Мне даже не верится, что я сегодня нахожусь здесь, в заливе прекраснейшего озера, и рядом со мной сидит Елена Прекрасная, что это не сказка, а быль. Что я могу созерцать эту невиданную красоту, любоваться ею, прижимать к своему сердцу дорогую подругу. Что мы будем всегда вместе делить радости и невзгоды, дарить друг другу любовь и уважение. И я надеюсь, что наши чувства будут чисты, как вода Байкала, прекрасны, как эта природа, и глубоки, как это озеро. За тебя, Леночка, за наше счастье!

Елена впервые пробовала копченую щуку и не могла насладиться, облизывая пальчики и хваля Николая. Никто из мужчин никогда не угощал ее никаким блюдом, а уж тем более таким. И она, глядя на него, брала ее руками, отправляла в рот, забывая про другие, стоявшие на столике, блюда. Когда она немного наелась, Михась встал, окинул взглядом водную гладь залива, окруженную высокими сопками, местами обрывающимися в озеро скалами. Принял позу вдохновения, взмахнул рукой и с упоением начал читать.

Николай окинул еще раз взором неписаную красоту залива, широко улыбнулся Елене.

— Эти стихи я написал, в принципе, давно, когда побывал на Малом Море, на Шиде. Увидел своими глазами Сарму, это удивительное создание природы. Знаешь, Леночка, словно кто-то очень большой-пребольшой взял нож, вырезал ровно громадный кусок скалы и раскидал его по долине валунами. И в этом ущелье с того давнего дня зарождается один из самых известных, сильных и страшных ветров Байкала. Он может налететь внезапно, и тогда держись… Не знаю, как насчет поэзии, но я попытался сказать, что думал. Эх, не умею я выразить все свои чувства словами, вылить на бумагу полную чашу эмоций и ощущений!..

Михась безнадежно махнул рукой, давя в себе струнки мечтаний и сладостных размышлений, присел на стул, наливая по полной себе и Лене. Бросил кратко: «За Байкал», — и опрокинул рюмку в рот.

Леночка пригубила немного, взяла его через столик за руки, глядя прямо в глаза, словно стараясь заглянуть поглубже в его мысли. Она еще не знала его таким — пишущим стихи и размышляющим о прекрасном в грустных тонах.

— Коленька, ты написал замечательные стихи, и самое главное, что в них чувствуется твоя душа. Может, ты и не все высказал в них, но если бы сейчас можно было спросить Страдивари: а все ли скрипки он сделал? Ответ был бы один — нет. А разве он делал плохие скрипки? В твоем «Байкале» есть музыка, и ее не заглушить никаким критикам. Ты говоришь, что не все сумел передать стихами, не все чувства. Но это же здорово! Значит, у тебя остался замес и ты сваришь более «крутые» стихи, настоянные на нерастраченных ощущениях и благородных помыслах.

— Ты думаешь?

— Уверена, Коленька, уверена!

Говорить не хотелось, Михась обнял ее, крепко прижимая к груди, лаская губами и дыханием шею, потом взял на руки и унес в каюту.

Утром Лена проснулась поздно, потянула руку в бок, сердце вдруг бешено заколотилось — Николая не было рядом, открыла глаза. Чувство украденного счастья переполняло душу, мешало дышать, и она не понимала, откуда оно взялось. В сознании всплыли скрипы уключин шлюпки, которые она слышала в полудреме, а может, мозг сам придумал их, чтобы не расслаблялась. «Уплыл, бросил»! — с ужасом прошептала она, еще не придя полностью в себя от сна, отбросила простынь, резко вскочила, налетев на стоящий рядом стул, и грохнулась со всего маха на пол. Поднялась, не чувствуя боли, и опрометью выскочила на палубу.

Михась выбирал рыбу из поставленных с вечера сетей метрах в двухстах от катера и не видел ее. Родная фигурка в шлюпке занималась делом и никого не бросала. Ноги не удержали ее, и Лена бессильно опустилась прямо на палубу, только сейчас замечая сочившуюся из разбитой губы кровь. Облизнула ее и закрыла глаза, прислоняя голову к переборке капитанского мостика. Постепенно приходя в себя, так и не смогла понять — почему забеспокоилась, откуда взялся этот нелепый и необузданный страх.

«Хороша-а-а», — прошептала она, усмехаясь и окидывая взглядом свое абсолютно голое тело, лежащее в вычурной позе. Слезы сами катились из ее счастливых глаз, смешиваясь на подбородке с кровью.

Ее любимый Коленька был рядом, но чувство близкой разлуки не исчезало, засев где-то в глубине и притупившись, оно постоянно давало о себе знать небольшими всплесками все последующие дни. А пока Лена об этом не задумывалась — бывает, приснится такая чушь, от которой не сразу и отойдешь.

Силы постепенно возвращались, и она, не вставая, чтобы не привлечь его внимания, уползла в каюту, смеясь над своим ретированием.

Через час Николай вернулся на катер, обнял вышедшую встречать его Елену, почти сразу заметив небольшую ранку на губе, искусно замазанную помадой. Лена не стала рассказывать ему все, ограничившись простым объяснением, что запнулась случайно о стул в каюте. Но что-то толкнуло ее изнутри, и она испуганно попросила, чтобы он никогда не оставлял ее одну и брал с собой на рыбалку, когда уплывал на шлюпке. Михась обещал, и Лена уткнулась ему в грудь, вбирая в себя его новый запах — запах рыбы, воды и ветра.

Николай вывалил улов в двухведерную кастрюлю, вся рыба не вошла, и с десяток крупных окуньков трепыхались на палубе.

— Ой! — воскликнула Лена. — Куда же я дену столько рыбы? Не съедим же…

Михась улыбнулся.

— Что не съедим — посолим, будем вялить на солнышке. Не зря же я с собой брал бидоны и веревку. Рыба копченая, вяленая, соленая, жареная, вареная — то бишь уха. Жарить и уху варить тебе. Солить, вялить и коптить — мне. Идет?

— Идет, — засмеялась Лена.

После завтрака Николай занялся чисткой рыбы. Ловко укладывая ее на досточку, он вспарывал брюхо острым ножом часто еще живой рыбе и смахивал кишки в тарелку, а рыбу в таз. Показывал Лене кровяной сгусток вдоль позвоночника и объяснял, что местные не убирают его, считая, что он придает блюду особую сочность и вкус.

Лена вначале наблюдала за ним, удивлялась, как он не колется о плавники трепыхающихся окуней. Потом взяла нож и стала помогать, выбирая из кастрюли сорог и щук, не решаясь все же на живучих окуней. Молча слушала плавный рассказ и поражалась мысленно — откуда он все знает? Оказывается, в заливе водится только сорная рыба, он неглубокий и хорошо прогревается, а омуль и хариус не любят теплой воды. «Завтра поставлю сети подальше, и омулька поймаем», — пояснял наставительно он.

Лена слушала его, стараясь незаметно поглядывать на его лицо, видела и понимала, что он управляется с рыбой сноровистее и быстрее, думала про себя: «Какого мужика отхватила»! И не могла нарадоваться.

Покончив с чисткой, Николай выкинул кишки и головы чайкам, набрасывающимся на остатки с остервенелостью, и Лена поняла поговорку в полной мере: «налетели, как чайки». Головы рыбам Михась отрезал, поясняя, что станет вялить ее и лишняя приманка для мух не нужна. Потом он посолил рыбу в бидоне, закрыл герметично крышку, привязал веревку и бросил его за борт.

— Все, — вздохнул он. — Посолил круто, завтра можно будет уже вывешивать. На солнышке и ветре обыгают быстро, дней через десять можно подавать к пиву.

Лена вспомнила про пиво, нырнула в каюту, но не нашла его там. Михась, поняв, что она ищет, засмеялся.

— Все, тю-тю, нет пивка, уплыло, — разводил он руками перед ничего не понимающей Леной, потом подошел к борту и стал вытаскивать из воды привязанную веревку. На палубу поднялся плетеный мешок с банками. — Я сбросил их в воду, пока ты спала, зато сейчас можно хлебнуть холодненького. Бери, — Николай протянул пару банок «Пита» и остальные опять опустил в воду.

Лена не переставала удивляться его хозяйственности, редким словцам, которые он иногда произносил на местном наречии, слушала его журчащий говорок и любовалась загорелым телом.

Солнце припекало по-летнему, и Лена вытащила покрывало с подушками на палубу, улеглась с Михасем на воздухе, покуривая сигареты и попивая пиво. Размечталась, представляя, как он после Байкала ведет ее в ЗАГС, как радуются и одновременно завидуют ей ее подружки. Медовые денечки продлеваются еще на месяц после бракосочетания в городе. Можно, конечно, куда-нибудь поехать, но всю жизнь не проездишь, необходимо работать. Лена представила себя начальником юридического отдела крупного физического НИИ, ее вызывает директор, и она с улыбкой заходит к своему Коленьке, у которого идет совещание с зарубежными коллегами. Он просит ее просмотреть договор, она сначала целует его, потом читает бумаги и соглашается — ее Коленька всегда прав. Какая-нибудь ученая мымра смотрит на нее и завидует, непременно завидует — другого такого нет и не будет. И он ее муж!

Лена обняла его и пододвинулась так, чтобы он не мог видеть ее лица, ей хотелось еще помечтать, лежа рядом с любимым мужчиной, ощущая тепло тела и запах.

Постепенно мысли стали туманиться, всплыл и исчез образ таинственного и пугающего своим «донорством» заказчика. Он не назвал своего имени, не представился, но слово держал четко, и это беспокоило Лену больше всего.

Она задремала, и Михась это понял сразу, ее всегда выдавало ровное посапывание во сне. Он старался не шевелиться, пальцами перебирая ее прядь волос, знал, что через полчаса Лена проснется, улыбнется своей чарующей улыбкой, потянется, как кошечка, кладя голову ему на грудь и гладя рукой сильное тело. Потом приподнимется повыше, целуя шею и медленно двигаясь к губам. Николай прикрыл веки, словно ощущал ее прикосновение, чувствовал упругую грудь и вырастающее желание, пульсирующее у ее лона. Флюиды уже проникали в нее, и еще во сне она крепче обняла его, прижимаясь бедрами, и открыла глаза, предвкушая сладостное наслаждение…

Михась потянулся за пивом, но Лена не отпустила, обнимая и целуя всего. Пальцы разжались, и пиво покатилось по палубе. Лена приняла его… Николай, тяжело дыша, отдавал последние соки.

Приняв душ, они вновь вернулись на палубу, Михась отыскал укатившееся пиво и заменил его на холодное. Редки случаи, когда на Байкале в начале сентября можно загорать в какой-нибудь низинке без ветра, но погода дарила им эту возможность, и они наслаждались ею в полной мере. Попивая пиво, Николай заговорил о будущем, его приподнятое настроение стремилось обменяться с таким же. Вначале он заговорил о свадьбе как о непременном атрибуте их дальнейшей совместной жизни. Михась хотел жить в зарегистрированном браке и предложил два варианта его осуществления. Они регистрируются не торжественно и в тот же день отмечают свадьбу с друзьями и близкими по полной программе. Практически это можно организовать сразу, не выжидая назначенного часа, и невеста обязательно наденет подвенечное платье. В другом варианте придется ждать месяца два для торжественной церемонии. Все упиралось во время, Николай не хотел ждать так долго.

Лена согласилась с ним, обрадовалась и оценила его стремление, внося маленькую поправку — не сумеем договориться на торжественную свадьбу сразу — регистрируемся не торжественно. И обязательно венчаемся в церкви, чему крещеный Михась не возражал.

Достав еще пива и сблизив шезлонги, они еще долго обсуждали детали — кого из гостей пригласить, где жить и где работать. Этот вопрос волновал их существенно — семья должна иметь источник дохода, и они увлеченно принялись за его обсуждение, сразу же отложив на крайний случай возможность Михася работать за границей, куда его приглашали всегда и где бы они не испытывали материальных проблем.

Вспоминая разговор с неведомым заказчиком, Лена предложила обсудить тему создания своей фирмы, взваливая на плечи Николая выбор отрасли и направления. Михась серьезно задумался, работать на чужого дядю ему тоже не хотелось, как и работать за гроши в каком-нибудь НИИ. Лена — юрист и сможет работать в любой фирме, значит, выбор за ним, и выбор необходимо сделать правильным: работа должна нравиться, быть по душе и приносить доход.

Но что может он, Михась, всю жизнь отдавший науке, не имеющий никогда денег, добившийся в конце концов серьезных результатов и изгнанный бездарями с портфелями именно из-за них? Его голова истребована за бугром, в России она не нужна правящим ученым-эгоистам и подонкам, нужна лишь самой России, ее народу, который ничего не решает.

Николай лихорадочно прокручивал в голове различные варианты и отвергал их, ничего путного не приходило на ум. Он не умел ничего производить, торговать, перекупать и продавать, делать деньги из ничего, ничего и не давая взамен. Но он крупный ученый-физик и мог изготавливать приборы, которые были бы востребованы обществом. Нужна лаборатория-мастерская, но тут же возникал и извечный вопрос — для нее нужны деньги. Михась последовательно поделился своими мыслями с Леной.

Ее заливистый смех заразил и его, и они уже вместе хохотали, представляя, как Михась стоит за прилавком и зазывает клиентов. А в конце рабочего дня, подсчитав прибыль, кричит, как тот петух-наркоман из рекламы: «ха-ра-шо-о»!

Внезапно Лена стала серьезной, видимо, ее осенила какая-то мысль, и она в задумчивости произнесла, словно рассуждая вслух:

— Знаешь что, Коленька, любую коммерческую деятельность можно освоить, и если уж в ней вертятся людишки, не имеющие полного школьного образования, и вертятся очень прибыльно, то ты бы тоже в ней мог повертеться. Не думаю, что твоя ученая степень стала бы тебе помехой. Но, как говорит наш известный юморист: «аква минерале, облико морале» не дадут тебе добиться успеха в торговле. Хотя, — она усмехнулась, — в вашей науке творятся делишки поувесистее и поговнистее. Ты действительно не коммерсант и тем более не торгаш, и если уж в России нельзя заниматься наукой без имени, не облизывая при этом ничей зад, то можно заняться близким к тому делом.

Я знаю одного человека, вернее, совсем его не знаю, его хорошо знал мой отец. Это катер моего отца, а сейчас его, и я знаю, что у него есть большие деньги, очень большие. Он не политик, в крупных чиновниках я его не встречала, он бизнесмен, а крупный капитал всегда наживается нечестным путем. Это все, что могу сказать об этом человеке и добавить только одно — непонятно, но он ко мне хорошо относится, раньше мне казалось, что я — любовница, вот его цель. Но сейчас скажу однозначно — нет, видимо, он что-то должен или обещал отцу, правды я никогда не узнаю.

Я познакомлю вас, и вы обсудите детали, возможно он организует нам фирмочку, где ты сможешь заниматься своей физикой, делать какие-нибудь приборы, но это уже не по моей части. Я лишь прослежу как юрист, чтобы он тебя не слишком надувал.

Лена прислонила голову на плечо Михася, он закурил сигарету, отгоняя рукой дым от ее лица, и ответил:

— Об этом стоит подумать, Леночка, встретиться и обсудить вопросы не напрягаясь. На крайний случай у нас с тобой есть очень даже неплохой вариант, если станут ставить жесткие условия и диктовать свою волю. «За бугор» примет нас с удовольствием, хоть это и не патриотично, — Николай засмеялся. — А до возвращения на «большую землю» забудем обо всем — мы отдыхаем, есть я, ты и Байкал.

На вечернюю зорьку Михась взял с собой и Лену. Отплывая на маленькой шлюпке к месту, он наблюдал, как она смотрит счастливыми глазами на залив и на него, радовался, что ей хорошо, и благодарил судьбу, предоставившую им такую возможность. Метров через сто пятьдесят он бросил якорь и стал показывать Лене, как пользоваться спиннингом. Блесну он уже прицепил сам и все было готово к ловле и удаче, которая им, особенно ей, требовалась сегодня. Николай очень хотел, чтобы она поймала щуку, познала рыбацкий фарт.

У Лены вначале не получалось, но она оказалась способной ученицей и быстро освоилась. Новые катушки не давали «бороды» и в обращении не требовали особых навыков. Михась все время следил за ней, забрасывая свой спиннинг не в лучшие места, так, для того, чтобы не сидеть без дела. Вскоре Лена ойкнула и он увидел, как леса натянулась. Выбрав свой спиннинг, он подсказывал ей, что делать, но физически не помогал — всегда интереснее вытащить рыбу самой, и именно этого он добивался.

— Трави, трави потихонечку, — шептал он на ушко. — Пусть устанет. Выбирай помалу, — вновь наговаривал он, когда леса ослабевала. — Воздуха глотнет — успокоится.

Лена сосредоточила все свое внимание на леске, которая то ослабевала и она выбирала ее, то резала воду из стороны в сторону, и Михась видел ее побелевшие пальцы, намертво вцепившиеся в ручку спиннинга. Лицо приобрело другое выражение, азарт полностью завладел ею и слова-подсказки переваривались стволовой частью мозга, словно рефлексы, не обрабатываясь серым веществом, — на это не хватало времени. Щука уже была рядом, метрах в трех от борта, и отчаянно боролась за свою жизнь, пытаясь уйти в глубь и в сторону. Николай «физически» ощущал звенящую леску и молил рыбацкого бога, чтобы она не оборвалась, но вскоре рыба глотнула воздуха и ослабла. Лена подтянула ее ближе, и Михась поддел ее саком, выкидывая в лодку и накрывая мешком, чтобы не выпрыгнула и не ударила хвостом, такое редко, но бывало у неопытных рыбаков. Напряжение спало, и Лена с Николаем смогли перевести дух.

— Вот и ты, Леночка, стала настоящим рыбаком, немногие мужики могут похвалиться щукой таких размеров, метр-то точно будет, — улыбался Михась. — Прибавишь половинку, когда станешь рассказывать: никто из рыбаков не поверит истине, все преувеличивают. Но я тебя сфотографирую на катере — от этого факта никуда не уйдешь.

Рыбацкое везение Лену не покидало, они еще выловили по паре небольших щучек и причалили к катеру. Михась на всякий случай оглушил щуку, сунул ей в пасть палку, сжав челюсти рукой, чтобы она не сорвалась, и сделал несколько снимков. Теперь можно хвастаться спокойно, доказательства есть, и никто не обвинит Леночку в том, что она немножко прибавила размеры, — так принято в рыбацкой среде.

Лена решила сварить уху, почистила щуку, отрезала несколько кусков, остальное Николай засолил для последующего вяления. Особо он обошелся с головой, удалив всю мякоть и жабры, пояснил, что хочет сделать из нее муляж или, вернее, чучело, прибить на резную досточку, покрыть лаком и повесить в квартире как один из лучших и дорогих сувениров.

Михась решил провести этот незабываемый вечер на берегу, Лена собрала припасы и они отплыли. Николай разводил костер, Лена занималась ухой и другой пищей, резала помидорки, огурчики, сервировала «столик» с возможной изысканностью, подходя к ужину творчески. Единственное, что подсказал ей Николай, — это плеснуть в котелок рюмку водки. «Иначе будет рыбный суп, а не уха», — пояснил он. Наконец, все было готово, и они наслаждались вкусом ухи, ароматом леса и запахом чабреца, приносимого иногда ветерком.

Подбросив в костер дровишек, Михась обнял Лену, глядя на звезды. На Байкале они казались ярче и ближе — городской смог не затмевал их контрастность и красоту. Он нашел Большую Медведицу, Малую и Полярную звезду, указывая на них рукой Лене, больше не знал названий, и всматривался в Млечный Путь, словно стараясь познать в нем мириады далеких планет и созвездий. Как мал и ничтожен человек, но и он когда-нибудь встретится с космическим разумом. Что принесет эта встреча? Горе разрушения или радость созидания?

Ветерок холодил с моря, и Михась прикрыл собой Лену с залива, глядя уже на уносившиеся в темную высь искры костра. Она прижалась спиной к его груди, думая о том, что ей впервые не скучно поздним вечером на природе. Раньше компания веселилась, а она старалась уединиться, погрустить и помечтать немного. Теперь хотелось быть всегда вместе, прижаться и мечтать вдвоем, строить планы и обсуждать вопросы. Лене подумалось, что на следующий год она не сможет приехать сюда, наверное, станет мамой. Какое это необычное, емкое и ласковое слово — МАМА, может, она уже беременна и гормоны действуют на ее кровь и мозг? Она повернулась к нему, стараясь в отблесках пламени заглянуть в глаза и прочитать его мысли. Ей казалось, что она видит маленького Колечку на руках у отца, а она обнимает их обоих, и нет предела их счастью.

Деньки летели незаметно и быстро даже тогда, когда погода испортилась и пошел дождь, пробрасываемый снегом. Михась снял сети, рыбы им хватало с избытком, и они почти все время проводили в теплой, уютной каюте, иногда выходя на палубу освежиться и поймать на руку первые неустойчивые снежинки-льдинки.

Валяясь и нежась на кровати с Леной, Николай задумался вдохновенно, потом взял листочек и карандаш, стал записывать. Лена поинтересовалась и он ответил, что скоро закончит, просил подождать десять минут, но не уложился и в двадцать. Зато через полчаса он присел повыше, подоткнув подушки, и с торжественным выражением объявил: «Для тебя»!

Михась замолчал, глядя в упор на Лену, ждал приговора сочинению и своим чувствам: писал от сердца, из глубины души. Последнее время Елена индифферентно относилась к стихам — ей нравились многие, но она их не читала из-за отсутствия времени и напряженности современной жизни. Культурология страны упала ниже некуда, появилось много бездарей, обладающих деньгами и имеющими возможности опубликования своего «дерьма». Некоторые хорошие произведения не печатались — у авторов не было денег, рукописи никто не читал: есть деньги — печатают, нет денег — и ничего нет. Но услышанное потрясло ее — любимый мужчина на ее глазах сочинил стихи, и пусть они были бы хуже — все равно оценились бы высоко. Пусть не как литературное произведение, а рифмованные мысли.

Её восхищенный взгляд застыл на его лице и через некоторое время она промолвила:

— Коленька, это так прекрасно! Ты буквально за несколько минут написал самое дорогое для меня произведение, дороже его у меня не было и не будет. Как здорово ты выразил свои чувства! Когда ты читал, я представляла себе старика-Байкала, который песком незатоптанным манит к себе романтичных людей, встречает, омывая городскую пыль, радуется, а потом с грустью рассказывает о своей тоске. О пустынном бреге в такой же день, о зимней скуке, когда он общается только с лунной тенью, но Байкал не печалится, прогоняя огорчения, и предлагает встречаться чаще. Я бы и в прозе не смогла выразиться так чувственно и поэтично. Ты молодец!

Елена легонько водила пальцами по его лбу, векам, щекам, словно желая убедиться, что это живой человек, выискивала знакомые черточки и улыбалась.

— Спасибо, Лена, за теплый отзыв, пойду, проветрю мозги.

Михась вышел на палубу, прикрывая за собой дверь, в которую бодро ворвался сырой ветер. Он словно принес свежие мысли, Лена встрепенулась и схватила сотик, быстро давя на кнопки.

Корнея на месте не оказалось, как ей ответили, но он сразу же перезвонил ей, Лена поняла, что трубку берет секретарь и потом докладывает шефу. Ее не знали и поэтому сразу не соединили. Корней извинился и вежливо поинтересовался отдыхом. Лена выглянула в иллюминатор, Михась докуривал сигарету и она перешла прямо к делу без беллетристики.

— У меня мало времени, — Корней понял, что Михась вышел на минутку и она торопится. — Вы говорили, что можете помочь с работой. Николай Владимирович хотел бы иметь фирму по производству какой-то аппаратуры, пользующейся повышенным спросом. У вас что-нибудь есть на примете?

Корней даже опешил, такой удачи он не ожидал и замахал руками — все пулей вылетели из комнаты. Мысли вихрем пронеслись в голове, запульсировали в висках, но он не обратил внимания на боль.

— Елена Михайловна, вы приходите сразу же ко мне в офис вместе, как приедете. Радиозавод знаете?

— Естественно.

— Вот туда и приходите в кабинет директора.

— А вы директор? — удивилась Елена.

— Нет, — засмеялся Корней. — Я хозяин. Сразу все детали и обсудим, я постараюсь накидать проект совместной работы, думаю, мы найдем общий язык. Николай Владимирович большой ученый, и мне лестно станет работать с ним, правильнее сказать — спонсировать, я в этой науке ни черта не смыслю, но таким как он верю. Пойду на затраты с уверенностью — они окупятся сторицей, государство его не разглядело, а я разглядел. Большой человек, береги его, Лена. Да, и еще — неожиданно вспомнил он. — Меня зовут Корнеев Антон Петрович.

— Хорошо, — перебила его Лена. — Вы товарищ моего покойного отца, который в советское время работал начальником цеха на этом заводе. До встречи.

Лена отключила телефон, она не хотела, чтобы Николай слышал ее разговор и поэтому торопилась. А Корнеев поймет, хозяева заводов дураками не бывают.

Корней, естественно, понял, что Лена торопится и готовит почву для встречи. Видимо, Худой не ошибся и в ней, варит все-таки у него башка. Не то, что Лютый, на каждом шагу видит измену, дай ему волю — всех бы запытал, замучил, но такие тоже нужны, они держат подопечных в страхе и повиновении.

Голова раскалывалась, от неожиданного успеха кровь прилила в виски, адреналин сжал сосуды, повышая давление, и Корней проглотил темпалгин с адельфаном. Боль постепенно стихала, и он вызвал к себе Худого и Лютого. Последнему бросил кратко:

— Мероприятия на воде отменяются полностью, все, ступай.

— Поздно, — неожиданно возразил Лютый. — Люди уже уехали на моторе, связи с ними нет.

Глаза Корнея наливались кровью, в висках опять затикало, он сжал кулаки.

— Что хочешь делай, хоть бегом беги, хоть вплавь, хоть золотой рыбкой оборачивайся, но если это случится — лично на куски порву, яйца на сковороде живьем зажарю. Понял? — выкрикнул он.

Лютый не стал дожидаться других пояснений, пулей выскочил из комнаты и опрометью помчался искать быстроходный катер. Знал, что не бросает на ветер слов Корней.

А Корней морщился, потирая виски, налил себе маленькую рюмку коньяка, выпил. Боль снова постепенно отпускала. Устроившись поудобнее в кресле, попросил Худого сесть поближе и перешел ко второму вопросу.

— Я вот зачем тебя позвал, — начал Корней, подыскивая подходящие слова. — Ты подумай, какая аппаратура нам пригодится, что нам нужно. Очень хорошо подумай, возможно, господин Михась сможет нам что-то изготовить. Дадим ему лабораторию, наверное, оформим ООО на его имя, надеюсь, в лицензии доктору наук не откажут. Послезавтра он будет у меня, и я должен быть готов к разговору, предложить ему сразу основное направление работы, формы, методы и т. д., и т. п. Такие люди любят обговаривать все сразу, видеть перед собой цель и задачу, в процессе их труднее переориентировать, они могут пойти на незначительные нарушения в начале, но не потом. Думаю, пока тебе не стоит с ним встречаться, подготовь мне тезисы по главной теме — как подойти, подвести его к изготовлению основного прибора, замотивируй благими целями.

Корней замолчал, раскуривая свою трубку, с которой никогда не расставался и частенько посасывал просто так. Основные мысли уже приобретали в его голове форму, которую необходимо заполнить научными терминами и названиями. В беседе с Михасем он мог прекрасно обойтись и без Худого, ему необязательно знать названия приборов и аппаратуры, достаточно сказать, что он ждет от них, какой эффект ожидает. Фирма доктора должна быть засекречена до невозможности, и Худого он не хотел посвящать во все детали.

Корней внимательно слушал своего подчиненного консультанта, не перебивал и не возражал даже тогда, когда не во всем соглашался — все равно он сделает по-своему, в ходе беседы с Михасем найдет правильное решение. Постепенно мысли его переориентировались на деньги и власть: скоро никто не сможет диктовать ему свою волю и условия, он станет хозяином положения в бизнесе, и политики вынуждены будут подстраиваться под него.

Худой замолчал, поняв, что его перестали слушать. Он уже догадался, что каким-то образом Корней нашел выход на Михася и будет варить кашу с ним напрямую. Может, это и к лучшему, слишком новое и непроверенное дело затеяно, можно и голову потерять запросто. Все равно без его консультаций Корнею не обойтись, пусть редко, но с ним посоветуются, и он поймет, куда дует ветер. Но события не стоит опережать, и главное, не проявлять интереса, можно нарваться на неприятности.

Трубка погасла, Корней еще посидел молча, посасывая ее, вглядываясь в Худого своим цепким взглядом, потом отпустил его. Хотелось побыть одному, домыслить детали.

Лютый явно обеспокоился: пока он лично отплывал на быстроходном катере, время работало не на него. Разрыв между его людьми составлял более двух часов, и он боялся опоздать. Конечно, при хорошем подходе и правильной организации необходимо вначале провести рекогносцировку, выяснить обстановку на месте и потом уже действовать. Но это для тех, кто соображал, а он отправил громил, которых не жалко, как и просил шеф, которые думать не могут, им просто нечем думать. А кулаками они помахать мастера и наверняка станут торопиться, задание для них заманчивое — трахнуть симпатичную дамочку. Поэтому забурятся без подготовки, с присущей им наглостью и бесцеремонностью.

Лютый выжимал из катера все, что можно и чего нельзя, но сократить расстояние мог только на один час, а за час могло произойти такое, о чем не хотелось думать. Если он не успеет, значит, придется уходить и ему, уходить на катере, не заезжая домой, иначе смерть. Корней отправит за ним людей часов через пять — до места четыре, один на разборку, и если он не позвонит, за его жизнь никто не даст и ломаного гроша. Но он тоже не дурак, отзвонится, что все в порядке, и уйдет в Бурятию, выиграет еще пять часов. Не зря взял с собой «зелень» и паспорт на чужое имя со своим фото. Паспорт настоящий, не липовый, тот он сдал при обмене и получил новый, в суматохе обмена проскочил — на это и рассчитывал, никто не присмотрелся, что фотография переклеена, и не сверил ее с имеющейся в паспортном столе. Настоящего же владельца-бомжа закопал глубоко, не найдут, да и не ищут.

Лютый улыбнулся, и у него даже отлегло на душе. Чего суетиться, может, и лучше даже, что не успеет, с Корнеем все равно конец один — не тюрьма, так смерть от конкурентов. Он строил планы на будущее где-нибудь в Хабаровске или на Камчатке, но на газ давил исправно, чем черт не шутит…

Его лодка вошла в залив, и он сразу же увидел знакомые очертания катера, сердце застучало сильнее, и он подошел поближе. Моторка его людей пришвартовалась к левому борту, но никого не было видно, видимо, все были в каюте. От дурного предчувствия мурашки забегали по спине Лютого. Представляя связанного Михася, на глазах которого насилуют его любимую девушку, он прежде всего подумал не о нем или о Елене. Он опоздал, и это может закончиться плачевно, Корней действительно посадит голым задом на сковороду, и Лютый даже ощутил запах паленых яиц. От безысходности его охватила ярость. «Прибью всех и концы в воду», — решил он.

Лютый пришвартовался к другому борту, достал пистолет, засылая патрон в патронник, заткнул его за ремень с левого бока — не видно под курткой и можно мгновенно выхватить, поразить цель. Он поднялся на палубу и сразу же уткнулся в Михася, который появился внезапно, словно вырос из-под земли. Лютый вздрогнул, уж кого-кого, а его он увидеть сейчас не ожидал — неужели он ходит по катеру, когда молодчики развлекаются с его дамой? «Нет, здесь что-то не так, — подумал Лютый. — Надо выяснить обстановку». Он заметил, как взволнован и напряжен Михась, кажется, готовый порвать на куски любого, заметил и его опухший правый кулак, словно им пробовали пробить бетонную стену. «Значит, схватка состоялась и перед ним победитель, тогда надо найти способ прикончить своих людей, наверняка валяются сейчас в отрубе, а этот смотрит на меня, как на потенциального врага или их подельника», — рассуждал про себя Лютый.

— Здрасьте, — промямлил он.

— Ты кто? — вместо приветствия спросил Михась, пристально следя за каждым движением.

— Я, я, — подыскивал слова Лютый, чтобы не попасть впросак.

Он машинально потянулся за сигаретой, но Михась опередил его, выворачивая руку и вытаскивая пистолет, зашипел яростно: «Ну все, тебе конец, пойдешь рыбок кормить».

— Постой, постой, меня Корнеев отправил узнать, как вы тут. Елена Михайловна меня знает, — заверещал от боли и страха Лютый.

Михась ослабил хватку, но все еще продолжал крепко держать вывернутую за спину руку.

— Пойдем, — он подтолкнул Лютого к каюте, отпуская его руку, но продолжая держать на мушке. Ткнул пару раз пистолетом в спину, чтобы тот шевелился быстрее.

Лена сидела на кровати, забившись в угол и поджав под себя колени. Лютый сразу заметил, что она сильно напугана, глаза казались большими, бескровные губы мелко подрагивали. Михась сразу же спросил, продолжая держать ствол под левой лопаткой Лютого:

— Ты его знаешь?

Лена кивнула головой, все еще не приходя в себя от сильного потрясения. Михась убрал пистолет в карман, налил рюмку водки и протянул Елене.

— Выпей, это успокоит тебя, все нормально, родная, никто не сможет тронуть тебя, я никому не позволю.

Лена опрокинула рюмку в рот и постепенно стала приходить в себя, а Михась достал сигарету, но курить в каюте не стал, пояснил, что свежий воздух сейчас жизненно необходим ей. Лютый тоже вытащил сигарету и предложил покурить на палубе, он догадался, что Михась хочет поговорить с ним наедине. Они вышли, закурили, и Николай спросил без предисловий:

— Корнеев — кто это?

— Я думал, вы знаете. Он хозяин этого катера, вчера передавали шторм на Байкале, и Антон Петрович забеспокоился, отправил меня сегодня проведать вас. Но что случилось, я ничего не пойму, — Елена Михайловна чем-то напугана, да и вы встречаете неласково, образно выражаясь, как бандита, — Лютый решил сам перейти к вопросам, в этой ситуации это один из лучших способов защиты и ведения диалога с последующим «захватом власти».

Но Михась не клюнул на его вопросы, все еще настороженно наблюдая за ним, спросил сам:

— Откуда у тебя оружие?

— А-а-а, — деланно засмеялся Лютый. — Понятно, почему вы так ко мне отнеслись. Если бы вы знали Антона Петровича Корнеева, то вопросов бы не возникло. Он очень уважаемый человек, и ему без охраны нельзя, я его главный телохранитель, и пистолет ношу на законном основании, вот лицензия на ношение и хранение оружия.

Лютый вытащил бумагу, которую Михась разглядывать не стал. Он вернул пистолет и протянул руку:

— Николай Владимирович.

— Виктор, — просто ответил Лютый, пожимая руку и чувствуя недюжинную силу. «Да-а, такой «припечатает», от головенки и мозгов ничего не останется, одним махом все вышибет», — подумал Лютый и снова спросил: — Так что же случилось, почему так напугана Елена Михайловна? — ему не терпелось узнать, где его люди, что с ними произошло и что произошло вообще здесь.

Лютый видел и понимал, что Михась не хочет говорить об этом, но все равно придется сказать — испуг не скрыть, да и появление сторонней лодки объяснить придется. Понимал это и Николай, но в подробности вдаваться не стал. — Как раз перед тобой залетели сюда два говнюка, напугали Леночку, — Михась замолчал, решив, что сказал достаточно.

— И где же они? — настоятельно поинтересовался Лютый.

— Рыбу кормят, — зло ответил Михась, понимая, что в подобной ситуации он бы тоже спросил, во всяком случае хотел бы спросить.

— Где? — косил под наивного Лютый.

— В воде, — ответил, усмехаясь Михась.

Лютый не знал точно, как погибли его люди, но картина прояснилась, опухший кулак Михася свидетельствовал о том, что им хорошо поработали, и если они не умерли сразу, то захлебнулись без сознания в воде и действительно сейчас кормят рыб. И он, видимо, не применял к ним никакой научный способ лишения головы, стукнул крепко по морде и выкинул за борт, или они сами вывалились, если стояли поблизости от края палубы. Лютый решил позвонить Корнею и в зависимости от того, что он скажет, принять решение. Но на всякий случай посоветовался с Михасем — мало ли что он выкинет, не понравится ему звонок — может и жизни лишить. Зачем лишние свидетели, сам бы он так и поступил: вернее и надежнее, когда свидетелей нет.

Николай ответил просто и ясно: «Звони». Он слышал, как Виктор объясняет по телефону, что какие-то двое залетных не удержались на скользкой палубе и упали за борт, трупы, видимо, унесло течением. Потом он что-то поддакивал и соглашался, наконец отключил телефон.

— Антон Петрович советует уплыть отсюда и никому не рассказывать о случившемся. Утонули и утонули, может, лодка перевернулась или еще что, а по-другому — менты затаскают, доказывай потом, что ты «не верблюд», — кратко пересказал он суть разговора, наблюдая за реакцией Михася.

— Да-а, наверное, он прав, много кровушки могут менты выпить, пока дело не прекратят, — ответил в размышлении Николай. — Лодку их я на топляк направлю, пусть считают, что налетели на бревно и погибли. Когда плавал сети ставить, заметил торчащее из воды бревно, пусть все так и будет. Я сети сниму и мы уйдем отсюда, Лена вряд ли захочет остаться здесь после всего случившегося. А ты, Виктор, езжай, нам надо побыть вдвоем. Капитан-механику мы позвоним, чтобы он принял у нас катер в целости и сохранности, через час-два отчалим. И еще одна просьба — не напоминай Лене об этом инциденте, не спрашивай ни о чем.

Лютый не успел ответить, на палубу вышла Лена. Ей полегчало после выпитой рюмки, и внешне она выглядела достаточно хорошо и спокойно. Свежий воздух наполнял ее силы.

— Передайте Антону Петровичу нашу благодарность за проявленную заботу. Послезавтра мы с Коленькой зайдем к нему на завод часиков в 11, если он не сможет, будет занят в это время, пусть позвонит мне и уточнит время.

Елена отвернулась, считая разговор законченным, и ушла на другой конец катера, подставляя лицо ветру и вдыхая воздух полной грудью. Ей хотелось побыть одной, без посторонних, а лучше прижаться к Николаю, почувствовать тепло его тела, которое имело удивительно успокаивающий эффект, и помолчать немного.

Лютый пожал плечами.

— Ну, что ж, может, все-таки помочь чем-нибудь? — обратился он к Михасю и, увидев отрицательный кивок головы, спустился в свою лодку. Вскоре затих, затерялся в водных просторах звук его мотора.

Николай долго стоял на палубе, прижав к себе Лену, иногда поправлял ее волосы и целовал ласково в макушку. Она же уткнулась в его грудь и не хотела показывать лица, плакала беззвучно оттого, что могло случиться непоправимое, но Коленька спас ее от позора, и сейчас стресс уходил из тела сквозь слезы. Ей стало действительно легче. Может, волнение ушло со слезами, а может, помогло тепло и запах близкого и родного человека, наверное все-таки, все вместе.

Она оторвала лицо от его груди, смахнула ладошкой слезы.

— Я, наверное, стала страшной, чувствую, что все лицо отекло от слез, — Лена попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неестественно кривой и нелепой, и она снова уткнулась ему в грудь.

— Что ты, родная, нет для меня более милого лица, чем твое, самого близкого и любимого человечка на свете, — Николай чуть отодвинул ее и поцеловал в глаза. — И пусть они больше не плачут.

— Правда? — уже естественно улыбнулась Елена. — Мне с тобой так хорошо и спокойно, ты такой сильный — до сих пор в ушах стоит треск их сломанных челюстей. Поделом им досталось, пусть ищут развлечения с проститутками и не пристают к нормальным женщинам. Впрочем, они уже ни к кому не пристанут, так им и надо, гадам. Наше правосудие определило бы им лет пять, если бы доказало, таких надо убивать на месте. Может, я слишком жестока, Коленька?

— Нет, дорогая, ты абсолютно права. Я сейчас сниму сети и мы уйдем отсюда. Говорить и вспоминать об этом не станем — будем считать, что не было ничего и мы ничего не видели. Мало ли кто тонет на Байкале, врезавшись лодкой в топляк или перевернувшись по дурости или по пьянке.

Михась замолчал, крепче прижимая к себе Елену и понимая, что такое сразу из головы не выкинешь. Перед глазами вновь встала картина случившегося.

Он с Леной вышел на палубу, услышав шум приближающегося мотора. Лодка шла к ним, пришвартовалась, и два бритоголовых здоровенных качка поднялись на борт. Не здороваясь, сразу же осклабились: «Смотри, какая телка, я бы с удовольствием вдул ей», — начал один. «Да-а, в два смычка ей было бы еще приятнее», — заржал другой. Михась сжал кулаки, но все-таки вежливо попросил их покинуть катер. «Ты посмотри на этого козла, Паша, — ехидно ответил один. — Чтоб я от такой бабы ушел не потрахавшись вволю — у него что, крыша потекла»? — похабно засмеялся бритоголовый. — «Успокой его, а то действительно не даст вежливо пообщаться с дамой. Смотри, как она хочет, мордочка от желания вся налилась краской, сказать, наверное, стесняется, а у самой уже трусики мокрые от страсти». Он полез Лене под юбку. Михась кинулся к ней, но получил натренированный удар в живот. Напрягая мышцы, он выдержал его и в ярости ответил коротким хуком в челюсть. Удар был такой силы, что казалось, подбородок вошел под основание черепа и хрустнувшая челюсть впилась обломками в мягкие ткани. Бритоголовый взмахнул руками и перелетел за борт, поднимая фонтан брызг, а Михась рвался к Лене. Он поймал ладонью летевший ему прямо в лицо кулак второго бритоголового, дернул на себя, словно насаживая на сильнейший удар в живот, поднял переломившегося пополам противника и выкинул вслед за первым. Все кончилось за несколько секунд, и только глаза Николая продолжали еще сверкать яростью. Он поднял осевшую на пол Лену и прижал ее к себе. «Все, дорогая, успокойся, никто не посмеет обидеть тебя больше», — шептал он дрожащей от испуга Елене. Потом взял ее на руки и отнес в каюту, положил на кровать и долго говорил ласковые слова. Минут через сорок они снова услышали шум мотора. Лена, начавшая приходить понемногу в себя, опять испугалась, и навстречу новой лодке Михась уже вышел один.

Николай отогнал воспоминания, спустил на воду шлюпку, привязывая к ней моторку бритоголовых, и поплыл к знакомому топляку. Метров за двадцать завел моторку и направил ее прямо на чуть торчавшее из воды бревно, лодка ударилась и перевернулась. Вскоре на воде остались только масляные круги от затонувшего мотора. Никто не сможет доказать, что эти двое не перевернулись сами — травмы они могли получить, когда наткнулись по недосмотру или пьянке на слегка торчавшее из воды бревно, которое после удара и вовсе сровнялось с водной гладью. Михась оглядел все и остался доволен, поплыл дальше к своим сетям.

В назначенное время Николай с Еленой направились на радиозавод. На проходной их уже поджидал знакомый им Виктор. Минуя формальности пропускной системы, сразу же провел в кабинет директора.

Корнеев встретил их широкой радушной улыбкой, вышел из-за стола, поцеловал Леночке руку и тепло поздоровался с Николаем.

— Проходите, проходите, надеюсь, будущие коллеги. Полагаю, что мы с Николаем Владимировичем заочно уже знакомы, но все равно формально представлюсь, — он протянул визитку, где указывалась фамилия, имя и отчество, номер сотового телефона и ничего более. — Вообще-то я владею несколькими фирмами, как и этим заводом, но обычно в визитках указываются директора, их замы, а мы стараемся жить скромнее, — он от души засмеялся. — Кофе, чай, сок? Можно и покрепче чего.

— Я бы с удовольствием выпила ананасового сока, — ответила Лена.

— А я чашечку кофе и несколько капель коньяка. Видите, какие у вас привередливые гости, — натянуто рассмеялся Николай.

— Это нормально, даже здорово, — значит, разговор будет более раскованный и продуктивный. Я рад за тебя, Леночка, что ты наконец-то встретила достойного человека и у тебя все хорошо. Живите в любви и согласии, в вашем возрасте только и жить полноценной жизнью. Может, проблемы какие имеются — помогу, я твоему отцу обещал заботиться о тебе. Редко встречаемся, правда, все время дела отнимают. Но ты сама бери инициативу в свои руки, тормоши старика почаще, чтобы не забывал за рабочей суетой и мирские дела. Вот видите, Николай Владимирович, вы уже и личным адвокатом обзавелись, — Корнеев резко сменил тему и опять засмеялся.

Михась успел разглядеть достаточно большой кабинет директора — слева три окна, напротив сделанная на заказ стенка, директорский стол и стол для совещаний. В дальней стене просматривалась дверь, явно ведущая в комнату отдыха, где обычно находились мягкий уголок, холодильник, душ и туалет. Сам Корней, мужчина в возрасте, лет шестидесяти пяти, с седыми волосами и небольшими залысинами на висках, выглядел почему-то строгим школьным директором, так по крайней мере вначале показалось Николаю.

Секретарша принесла сок, кофе, коньяк, порезанный лимончик и небольшой термос со льдом. Михась так и не понял, к какому «блюду» предназначался лед. Он пил свой кофе с коньяком и не заводил разговор о работе, не заводил его и Корней. Он выпил рюмочку коньяка, закусил ломтиком лимона и завел разговор о погоде, когда хорошо посидеть в сауне, погреть косточки и поплавать в бассейне. По его словам, как понял Михась, в сауну полезно ходить всегда. Но Корней долго не распространялся на эту тему и перешел на заводскую, конкретно о том, что производит радиозавод. А производил он почти все, от кастрюль до отдельных радиоузлов, микросхем, чипов и физических приборов. Можно сказать, многое, но не радиоприемники, еще в конце перестройки от них отказались из-за отсутствия спроса, но сейчас планировали производство по изготовлению плееров. Завод слыл рентабельным и давал неплохую прибыль, именно так представил его Корней.

Он плавно перешел на приборы, которые при малых материальных затратах давали бы солидную прибыль, приборы, которые пользовались бы повышенным спросом и пользуются, но их просто невозможно купить. Заграничные стоят дорого, их возможности ограничены, и гораздо эффективнее производить такие приборы здесь, в России, а именно на этом заводе. Но для этого нужен человек, который бы сумел наладить производство, не в смысле обыкновенного процесса, а создания усовершенствованных приборов на базе наших или заграничных, может быть, совершенно чего-то нового.

Корней замолчал ненадолго, давая возможность переварить информацию и, главное, услышать ответы или вопросы от Михася. Но он молчал, и Корней достал свою трубку, набил ее табаком и закурил, хитро поглядывая на гостей. Он, естественно, не сказал еще главного, но подошел к нему близко, и Николай ждал освещения основного вопроса. Ни к чему раньше времени высказывать свои мысли, тем более без главной темы они могут быть ошибочными, считал Михась, и поэтому пока помалкивал. А Корней, посасывая свою любимую трубку, перешел к узловым моментам беседы.

— В первую очередь, Николай Владимирович, вас, конечно, интересует всего лишь один вопрос — что будет производить ваша фирма, правильнее даже, наверное, сказать, что вы станете разрабатывать, а рабочие претворять в жизнь. — Корней снова раскурил свою потухшую трубку, получив утвердительный кивок, затянулся несколько раз дымом и продолжил: — Я не знаю названий приборов, да они мне и не нужны, вы это сами назовете, как хотите. Меня интересуют аппаратура слежения — всякие жучки-паучки, — он засмеялся. — Прослушка на расстоянии и весь этот подглядывающий, подсматривающий, подслушивающий комплекс. Основной критерий — дешево и сердито.

— Это запрещенная аппаратура, — перебил его Михась.

— Это детали, которых предстоит обсудить множество, естественно, что вы станете заниматься этим легально. Но еще раз повторяю, что это детали, а мне сейчас важно получить от вас принципиально один ответ — сможете вы или нет работать над этим вопросом? Но я еще не договорил до конца, — Николай извинился, и Корнеев продолжил: — В МЧС огромным спросом пользовались бы приборы обнаружения живых существ под завалами зданий и сооружений, которые бы имели доступную цену, а также аппаратура, имеющая возможность разрезать железобетон, камень, кирпич с целью извлечения людей из-под обломков. Не крошить, а именно разрезать, очень тонко и быстро. У военных есть лазеры, но они работают на ядерном топливе, стоят бешеных денег и очень громоздки. Не знаю, возможно ли такое в принципе, но я бы хотел видеть этот прибор, например, в виде портфеля, дипломата, то есть годного для ручной переноски. Не стану говорить о важности проблемы, она и так понятна, меня, как бизнесмена, в первую очередь волнует прибыль, и я готов пойти на достаточно большие расходы, но расходы окупаемые и при моей жизни.

Корнеев снова засмеялся, давая понять, что он закончил и опять набил трубку табаком, но не закурил, а предложил выпить по рюмочке коньяка. Михась не стал отказываться, а Лена попросила налить ей еще сока.

Своей главной темой Корнеев очень удивил Михася, скорее даже ошеломил и, естественно, заинтересовал. «Как он четко проанализировал мои возможности, привязал все к рынку спроса и вычислил прибыль. Если все достойно организовать — прибыль действительно предполагалась немалая, в десятки раз могла окупить расходы», — подумал про себя Николай. Он выпил предложенную рюмку коньяка, съел дольку лимона и продолжил разговор.

— С «прослушкой» ни вопросов, ни проблем нет, все можно сделать на самом высшем и дешевом уровне. С обнаружением людей под завалами зданий, живых людей, а не трупов, тоже проблем особых не возникнет, конечно, здесь все посложнее. А вот с другой аппаратурой все гораздо серьезнее. Принципиально возможно, но гарантий я дать не могу. Когда-то я работал над подобной темой, меня из-за нее и выперли из института, но я сумел решить теоретически основную проблему, считаю, что сумел. Если разработать такой прибор, необходимо время, деньги и отдельная мощная электропроводка. Я уверен, что прибор получится и будет не громоздким и окупаемым. Но это уверенность ученого, а они, как известно, не боги и могут ошибаться. Поэтому именно в этом вопросе никаких гарантий дать не могу, слишком велик риск и вложенные деньги могут превратиться в туман.

Михась замолчал, ожидая ответа собеседника, а тот пытался скрыть свою радость от удачно построенной беседы. Корнеев не сомневался в успехе и ему даже подумалось, что ни к чему будет использовать эти приборы в криминальном плане. Все деньги не заработаешь, а с Михасем они и без криминала удесятерятся.

— Вот и прекрасно, господин Михась, будем считать, что по основному вопросу мы договорились. Я верю в успех, лично в вас, Николай Владимирович, поэтому перейдем к деталям, сейчас придется потрудиться и Елене Михайловне, как юристу. Я никаких документов не готовил, придется тебе, Леночка, взять все это на себя. О нашем разговоре, чем вы станете заниматься, знать никто не должен, кроме нас троих. Каждый будет заниматься своим фронтом работ и только, всей картиной станем владеть мы трое.

Я предлагаю оформить ООО, название, устав и все прочее — работа твоя, Лена. Учредителей трое — 60 % моих, 30 % господина Михася и 10 % твоих, Леночка. Это к вопросу о будущей прибыли, уставной капитал я внесу за себя и за вас, мелочи не должны волновать Николая Владимировича, лицензией займусь я. Я же в будущем стану организовывать и сбыт продукции. Кадровые вопросы ваши, но главбух мой. Вот, собственно, и все юридические моменты.

Николай Владимирович, вас я попрошу подготовить следующие аспекты: характер и размеры помещения, не нужно тесниться, лучше взять с излишком на будущее расширение, в пределах разумного, естественно. Оборудование и инвентарь, сырье и материалы, то есть все необходимое для работы. При следующей встрече обсудим все вопросы и предложения, невозможно учесть все, но станем к этому стремиться, неучтенку доработаем по ходу дела. Как только будете готовы, позвоните мне, а сейчас я предлагаю отметить наш совместный бизнес маленьким фуршетом. Можно посидеть в ресторане, а можно у меня на даче, кстати, заодно посмотрите, где и как я живу, познакомитесь с начальником вашей личной охраны, а может, и другого себе там подберете. Пока это будут мои люди, освоитесь — потом сами себе выберете или оставите, как вам будет угодно.

— Боже мой, а охрана-то зачем? — недоуменно спросила Лена.

Корнеев улыбнулся и объяснил:

— Физики, Леночка, иногда решают проблемки, связанные с секретами, а секреты, как известно, необходимо охранять. Охрана будет и на вашем ООО, причем очень жесткая, никто не сможет войти к вам из посторонних без разрешения Николая Владимировича, и каждый работник будет иметь доступ только к своей непосредственной работе. Это принцип любого режимного учреждения, если хотите. У меня на службе находится достаточное количество бывших ФСБэшников, которые законсервируют ваше помещение от возможной считки информации из внешней среды. Николай Владимирович достаточно хорошо это знает, что можно сидеть в машине и считывать информацию с компьютера, расположенного в соседнем здании.

Лена вопросительно посмотрела на Николая, и он подтвердил ей сказанное Корнеевым.

— Да, Леночка, можно считывать информацию с компьютера на достаточно большом расстоянии, для пресечения этого разрабатываются системы защиты, которым противостоят системы антизащиты, им в свою очередь новые системы защиты, и все крутится по кругу, все течет и изменяется. Еще в конце второй мировой войны или сразу после ее окончания, не могу точно сказать, существовало устройство, позволяющее слышать и записывать тихую человеческую речь на расстоянии в четыреста метров. Большой роман можно уместить на носителе размерами полмиллиметра, техника далеко шагнула вперед, я тебе привел примеры, актуальные десятилетия назад. Конечно, это нигде не афишируется, но и секретом давно не является, я же стану делать то, что никто еще никогда не делал. Будет лицензия, дадут добро — станем работать, засекречивать свои и рассекречивать чужие тайны, сейчас властвует тот, кто обладает информацией. За ней охотятся все — от бизнесменов до шпионов, каждый делает свое дело. Кто-то строит, кто-то охраняет, кто-то крадет, а кто-то решает юридические вопросы и любит своего мужа.

Николай рассмеялся и чмокнул Леночку в щеку, она застеснялась и покраснела.

Лена с Николаем выбрали для отдыха коттедж, впрочем, Корнеев предложил фактически без выбора. «Мерседес» быстро домчал их до бунгало на окраине города, как любил называть домик Корней. Обнесенный со всех сторон высоким забором, изнутри он выглядел изумительно, Лена с Николаем практически впервые посещали такой шикарный коттедж. Если бы охрана ходила в открытую с автоматами, то он был бы похож на виллу крутого западного бизнесмена из голливудских фильмов. Но Михась и так заметил под пиджаками качков оперативные кобуры, у Лютого было «свое» охранное агентство и все люди имели оружие на законном основании, любой дотошный милиционер не придрался бы ни к чему. Новый уголовно-процессуальный кодекс разрешал производство обыска в жилище только с санкции суда, войти на территорию бунгало без приглашения хозяина практически невозможно. Это понял Михась, поняла и Лена, но ее занимал в большей степени другой вопрос. На территории находилось много симпатичных девушек, с которыми, видимо, частенько развлекался хозяин и его гости. Она доверяла Николаю, но считала, что без необходимости судьбу испытывать не стоит. Устоит ли он пьяный от ласк наглых и прожженных особ? Поэтому решила никогда не отпускать сюда его одного. Но и запрещать было бы не корректно, Николай может обидеться, самое верное решение — быть всегда рядом, а причину и искать не стоит.

Стол уже был накрыт на троих, Корнеев не хотел принимать никого, когда в доме Михась с супругой. Такую установку он дал себе и на будущее: чем меньше людей его знают, тем меньше любопытных глаз и ненужных вопросов. Новый человек среди верхов теневой и обычной экономики всегда вызывал повышенный интерес.

— Я действительно очень рад, что мы пришли к обоюдному соглашению. Бизнесмен всегда доволен, когда его посещают хорошие люди, особенно которые участвуют в совместных мероприятиях. Я сумел добиться определенных показателей, сколотил небольшой капиталец только благодаря тому, что не доверял ни друзьям, ни родным. Дружба дружбой, а денежки врозь, но сегодня понял, что мне просто не встречались порядочные бизнесмены, которым можно довериться на слово. Не могу понять, но что-то внутри меня подсказывает, что с вами у меня должны быть другие отношения, основанные прежде всего на доверии и уважении. Это не объяснить словами, это понимаешь и чувствуешь душой. Будьте как дома, ешьте, пейте, отдыхайте, словно вы приехали к своим родителям, по возрасту я вам как раз подхожу и надеюсь, что наши отношения со временем такими и станут.

Михась остался доволен приемом, его лишь несколько смущал немного слащавый тон Корнея, который слишком тепло отнесся к незнакомому человеку. Но, может, здесь сыграла роль Лена, он же обещал заботиться о ней ее отцу, и еще вдобавок многообещающий бизнес. «Может быть, может быть», — прошептал он про себя и решил поинтересоваться мнением Лены.

— Леночка, какие впечатления таятся в твоей прекрасной головке? — он поправил ее волосы несколько раз, пропуская их сквозь пальцы, ему нравилось, как они льются по руке.

Она наклонила голову на плечо, прижимая его руку, не желая отпускать. Трогая ее волосы, он обводил пальцами вокруг мочки и это сильно возбуждало ее, желание овладевало ею и говорить не хотелось. Михась догадался и стал обводить пальцами вокруг ее губ, потом освободил груди, забирая в рот только соски и обводя вокруг их языком. Страсть поглотила их целиком.

Откинувшись на кровати, Лена долго молчала, вспоминая встречи с Корнеевым. Она не могла связать воедино их обе, слишком разными они были по сути и содержанию. Чего добивался от ее Николая Корней, почему так расщедрился тогда, пару недель назад? В принципе, она благодарила его, это он толкнул ее к Николаю, заставил познакомиться, и его расчет оказался верен, они понравились друг другу и полюбили. Сейчас тоже сомнений не возникало, бизнес есть бизнес, но как понять первую встречу? Она решила при случае поговорить с Корнеевым, расспросить его получше, а пока заняться оформлением ООО, вникнуть во все детали, чтобы предотвратить возможные негативные нюансы в будущем.

— Ты знаешь, Коля, — наконец завела она разговор. — Слишком хорошее предложение сделано нам сегодня, и от этого становится немного не по себе. Почему он предложил нам сорок процентов? Обычно такое не делается, он же бизнесмен до мозга костей, а тут сам разбазаривает будущую прибыль. Непонятно. Отец еще давно говорил, что он богат, очень богат, а значительный капитал не наживается честным путем, — соврала Елена про отца.

— Ну, что ты, Леночка, — обнял ее Николай. — Про 40 процентов как раз понятно, другого человека на это мероприятие он не найдет, на меньшее я не пойду. Можно запросить и сорок девять или даже половину, все равно это выгодно ему, и в конечном итоге он согласится, но совесть тоже иметь необходимо. Изначально деньги вкладывает он, без этого ничего не состоится. Меня настораживает другое — его уверенность во мне, даже не в бизнесе, а именно во мне. Может, мне так показалось?

— Коленька, — сразу же отреагировала Елена, — ты же доктор наук… У него что, куча докторов? Я вот в тебе уверена, и не потому, что ты доктор, — она прижалась к его плечу. — В тебе чувствуется надежность.

— Ты! — засмеялся Михась. — Что ты сравниваешь себя с ним? Ты любимая женщина, жена, а не коллега по работе и бизнесу.

— Как это не коллега? — смешно заворчала Елена. — Как раз коллега, партнер, соучредитель, или ты уже решил избавиться от меня, запереть на домашней кухне? Ах ты проказник… — Лена начала щекотать и целовать его одновременно.

Едва «отбившись» от Лены, Михась засел за составление необходимой документации для ООО, решив назвать его «МИР», по своей и девичьей фамилии жены — Родионова. Долго корпел над списком необходимого оборудования и инвентаря, прикидывал возможности и штатное количество сотрудников, спланировал помещение. По его грубым прикидкам, для ООО необходимо помещение в 350 квадратных метров, десять сотрудников, помимо него, юриста и главного бухгалтера. Он обзвонил своих знакомых и уже нашел себе шесть человек для работы.

Лена тоже не сидела без дела. Взяв за основу стандартный устав ООО, она шлифовала детали, составила учредительный договор, согласно которому основные вопросы решались не менее двумя третями голосов, договоры купли-продажи, залога и т. д. на сумму, превышающую пять тысяч долларов США, подписывались генеральным директором единолично, но предварительно согласовывались учредителями, что фиксировалось в протоколе собрания. Учредители могли передавать свои голоса другому участнику общества, и тогда его присутствие на общем собрании считалось не обязательным. Корнеев хоть и владел контрольным пакетом, но ключевые позиции решать самостоятельно не мог, ему не хватало 6,66 процентов голосов. Такой расклад вполне устраивал Елену как юриста фирмы и соучредителя.

К вечеру Николай с Еленой закончили обсуждение основных вопросов и перешли к деталям. Лена категорически не хотела брать в штат секретаря, ей хотелось всегда самой заходить к Николаю в любое время, приносить ему чашечку кофе, соединять по телефону и быть в курсе всех событий фирмы. Она не могла себе представить, что кто-то заходит к нему, — этот кто-то в ее глазах всегда представлялся молодой симпатичной девушкой в короткой юбочке. Поздно выйдя замуж, она ревновала до невозможности, мысленно ругала себя за нелепые предположения, которым ее Коленька никогда не давал повода, но соблазнить его, отобрать хотя бы на время у законной жены пытались всегда. Она основывалась на собственном опыте, когда перед ее чарами не мог устоять ни один мужчина, которого она хотела затащить в постель, и всегда вспоминала случай, когда она пару лет назад разбила порядочную семью. Вполне устойчивый муж никогда не расставался со своей женой, она следовала за ним повсюду — вместе работали, отдыхали, ходили к друзьям и знакомым. Но Лена задалась целью и сделала так, что жена оставила мужа на два часа. Она зашла в кабинет, замкнула дверь, вытерла с губ помаду, целуя взасос, расстегнула брюки… и он не отказался. Потом преследовал ее повсюду, но она свое получила и встречаться больше не хотела.

Опыт свободной женщины, длительное время ведшей различные связи с мужчинами, подсказывал ей, что соблазнить можно практически любого, но моральные устои, совесть, порядочность говорили другое. И Лена не хотела вести внутренний диалог. Доверять, но исключить, по возможности, любые вероятности соблазнения — вот ее семейное кредо. Поэтому Лена предложила простой, экономически выгодный вариант — быть юристом и секретарем фирмы одновременно. Нагулявшись вволю с мужчинами, она встретила своего избранника и полюбила. Никому не собираясь его отдавать, готовая драться и перегрызть горло любой сопернице, Лена уважала и его чувства. Перебарывая в себе ревность чудовищными усилиями, она внешне выглядела вполне современной и незакомплексованной дамой, надеясь со временем подавить в себе эту патологию.

Михась обсудил с Леной возможные кандидатуры работников, ему еще оставалось найти трех человек и снабженца, который бы занимался хозяйством, поставкой и сбытом продукции. С завхозом или снабженцем, что не принципиально, ничего не получалось, и Николай решил обратиться за помощью к Корнееву. В основном все вопросы разрешены, осталось осмотреть помещение, может, перепланировать его, и Михась позвонил Корнею, договорившись о встрече на завтрашнее утро.

Они втроем встретились на радиозаводе, и Корней сразу же повел их в отдельно стоящее помещение. Он строил его под новый цех по производству плееров, но сейчас решил отдать фирме «МИР». На территорию завода уже не войдет посторонний, а доступ в этот цех будет закрыт для всех. Объект внутри объекта намного эффективнее в плане безопасности, туда не сможет попасть даже директор радиозавода — «МИР» не имеет к нему отношения, всего лишь находится на его территории, фактически на земле Корнея, пока взятой в аренду на пятьдесят лет.

Михась осмотрел помещение и остался очень доволен: на пятистах квадратах было где размахнуться. Он спланировал три отдельных больших комнаты по направлениям работы, доступ в которые опять же станут иметь только сотрудники того или иного помещения. Потом свой кабинет и приемную, кабинет главного бухгалтера, завхоза, с примыкающим к нему складом, комнату для охраны с мониторами, просматривающими всю территорию, кроме директорской, помещение для отдыха, курения и переодевания. Доступ всюду имел только он и его юрист-секретарь.

Корнеев не возражал ни в чем, сразу же выделил одиннадцать охранников — трое посменно находятся в здании круглые сутки и двое — личная охрана, они же водители. Фирме полагалась автомашина, и Корней предоставил «BMW». Сразу же определились с завхозом, который приступил к работе немедленно. Помещение предполагалось сдать под ключ через месяц, срок явно завышенный, как считал Михась, но Корней установил месяц и ни дня более, считая, что в три смены вполне возможно управиться. Он ознакомился с уставом, учредительным договором, усмехнулся про себя, но возражать не стал. Список инвентаря и оборудования отдали завхозу и главному бухгалтеру.

Михась заметил, как четко выполнялись распоряжения Корнея. Дисциплина у него была, пожалуй, пожестче, чем в армии. Его главбух, а теперь уже главбух Михася, Зоя Федоровна Ипполитова, женщина в возрасте, что особенно понравилось Елене, сразу же что-то стала обсчитывать и к концу дня принесла примерный расход денежных средств на месяц. Сумма выглядела внушительной, но она считала ее вполне приемлемой — 4.200.000 рублей.

— Как только откроем счет в банке, господин Корнеев перечислит на наш счет пять миллионов рублей. Прошу вас, Николай Владимирович, исходить из этой суммы при подписывании документов, — доложила Ипполитова к своему новому шефу.

Когда Корнеев обратился к ней с просьбой поработать в новой фирме, она, честно сказать, не очень обрадовалась, но узнав, что ООО не купи-продай и даже не совсем обычная производственная фирма, а станет производить какие-то физические приборы, она успокоилась. Главбух сильнейшего класса, она всегда мечтала поработать в новых областях, а когда узнала, что руководитель — доктор наук, сразу же согласилась. Не зная его как руководителя, Зоя Федоровна решила взять над ним негласное шефство и уберечь от возможных финансовых ошибок, почему-то считая ученых добрыми и немного рассеянными людьми. Возможно, этот образ сложился у нее по старым советским фильмам, возможно, была и другая причина, которую назвать была не в силах и она сама. Предполагая увидеть человека своего возраста или старше, Ипполитова удивилась: Михась почти годился ей в сыновья, — и она прониклась к нему еще большим уважением, индифферентно отнеслась к его жене, но потом решила взять «материнское» шефство над обоими.

Корнеев выбрал ее не только потому, что знал очень давно, что она сильный бухгалтер, но еще и потому, что в вопросах финансово-хозяйственной деятельности Зоя Федоровна всегда отстаивала точку зрения законов и инструкций. Он мог быть спокоен за фирму — воровства, «крученых» проводок и финансовых ошибок не будет.

Завхоза Корней подбирал несколько по иному принципу, чтобы мог без мыла залезть в любое место, продать, образно говоря, несуществующее или ненужное покупателю, приобрести необходимое «даром». Ходячий отдел снабжения и сбыта — под такую мерку подходил Ивайловский Станислав Иванович, Стасик, который пролезал в «игольное ушко».

Этому было все равно, кто его шеф, лишь бы платили исправно и могли защитить от разъяренных клиентов, которых он сумел объехать на «кривой кобыле».

Работа пошла полным ходом, и Михась не касался практически ничего из хозяйственной области. Ипполитова и в основном Ивайловский занимались делами, Николай Владимирович разрабатывал схемы различных подслушивающих устройств. Но это он считал несложной работой и набросал до десятка схем, в зависимости от запросов. Отдохнув денек, он принялся за проектирование и создание аппарата определения живых существ, скрытых под железобетонными, кирпичными и другими «завалами». На бумаге получилось три аппарата, которые он намеревался собрать и опробовать, выбрав один, наилучший.

Основное время Михась потратил на теоретическое обоснование принципа работы «карманного лазера». Его основные узлы должны выдавать строго определенные параметры, каждый узел накидан схематично отдельно, оставалось собрать и проверить. Проверять и проверять. В отличие от известного, совершенно другой подход выбрал Николай Владимирович для создания прибора. Если в боевых лазерах использовалось в качестве источника энергии ядерное топливо, то в его устройстве — обыкновенное электричество. Луч лазера — это свет практически однотипных волн по длине и спектру, не имеющий семи составляющих, как привыкли изучать его по школьной программе. Световые волны вообще не использовались в его аппарате. Если образно провести по предмету невидимо тончайшую линию и сместить ядра атомов в стороны от этой линии, то предмет окажется словно разрезанным острейшей бритвой. Связи атомов и молекул разрушатся, предмет расколется на две половинки.

В раннем детстве Михась задавал совсем не детские вопросы: почему люди, живущие на другой стороне Земли, не падают и как они ходят там вверх ногами? Отец пытался объяснить мальчику суть земного притяжения, исходя из своих познаний и возраста сына. Он просто брал магнит, клал на него гвоздик и переворачивал — гвоздь не падал. Притяжение есть везде, объяснял отец, поэтому люди и не падают с Земли, есть оно и между предметами, молекулами, только очень маленькое, мизерное. Вот эти молекулярные связи и разрушал Михась, словно разрезая предмет на части.

Месяц пролетел незаметно и быстро. Как и рассчитывал Корней, Ивайловский справился со своей задачей, и вот Николай с Еленой отправились впервые на работу в свой офис.

Елена Михайловна по-хозяйски оккупировала приемную, прихватив с собой из дома кофеварку, чайник, чашки, блюдца, ложечки и т. д., но Ивайловский приятно удивил ее, выдав все это еще в нераспечатанных упаковках.

— Генерал должен иметь все, на то он и генерал, — пояснил он, и на недоуменный взгляд Елены добавил: — Генерал от слова генеральный, — и засмеялся.

С тех пор прилипла к Михасю эта кличка, если можно так выразиться, не звали его за глаза «доктор» или по-другому, называли уважительно «генерал» и команды исполняли быстро, четко и качественно.

Лена сразу же сварила крепкий кофе, положила немного сахара, — сладкий кофе Николай не любил, — и занесла ему в кабинет. Михась сидел, разглядывая какие-то чертежи, весь в клубах сигаретного дыма. Лена помахала руками, разгоняя дым в стороны, поставила чашечку на стол и тихонько вышла. Сразу же пригласила к себе Ивайловского.

— Вот что, Стас, сейчас я заходила к Николаю Владимировичу, сидит он весь в сигаретном дыму, копается в чертежах. Ты уж будь добр, пожалуйста, сооруди у него там что-то вроде вытяжки или еще чего. Сообразил? — прищурив глаза, спросила Елена.

— Сообразил, — весело ответил он. — Будет исполнено, мэм.

С этого времени приклеилась «мэм» и к Елене, даже Корней потом чаще всего называл ее за глаза Мэм. Но только Ивайловский решался называть ее Мэм прямо в лицо, выходило у него это естественно и неповторимо, и Лена не спорила.

Вытяжку он соорудил в вечернее время, да так быстро и ловко, что снова поразил Елену. Когда она на следующий день принесла утренний кофе, Михась снова коптил сигаретой, но дым уже не клубился вокруг него, а улетучивался и исчезал в потолке. Стас каким-то образом заменил или переделал одну из панелей потолка, и она высасывала весь дым. В кабинете Николая Владимировича Елена не разрешала курить никому, если он сам предлагал закурить кому-либо, она отчитывала потом этого сотрудника в приемной и постепенно приучила всех, что у него не курят. Сам Михась курил везде, часто и много, сотрудники привыкли и к этому, никогда не осуждая его за маленькие вольности. Весельчак Стас как-то сказал одному охраннику с сигаретой: «Что положено Юпитеру, не положено быку». Смысла тот не понял, но больше в неположенных местах не курил.

Первым отделом Михась интересовался меньше всего. Аппаратура извлечения конфиденциальной информации собиралась на высшем уровне, специалисты отдела не нуждались в опеке и автономно работали с опережением графика. Во второй отдел он заглядывал чаще, там заканчивали сборку трех приборов по его чертежам, и Николай Владимирович иногда лично замерял показатели выхода отдельных блоков аппаратуры.

Вскоре Михась назначил испытания приборов. Одного из сотрудников помещали в канализационный люк, в подвал одиноко стоящего нежилого здания, и производили замеры. Приборы ничего не показывали на расстоянии, превышающем 25 метров. Но и внутри этого небольшого отрезка их показания разнились между собой.

То, что аппаратура работала — уже считалось победой, но Николай Владимирович несколько охладил пыл коллег, задав много «почему». В приподнятом настроении они удалились обрабатывать полученную информацию. Молодой и перспективный кандидат наук Караваев, возглавлявший биофизический отдел, выслушал мнение каждого из своих подчиненных, прежде чем вынести на «суд Генерала» свои решения. Вечером, когда уже почти все сотрудники разошлись по домам, он докладывал Михасю результаты своих и коллективных размышлений.

Лена, не баловавшая подчиненных мужа чаем или кофе в рабочее время, всегда угощала их после работы, и иногда садилась в кабинете в сторонке и наблюдала, как происходит «разбор полетов». Так было и в этот раз. Она налила им по чашечке чая, принесла в вазочке печенья и села в сторонке, держа в руках радиотелефон, чтобы быть на связи с внешним миром. Наблюдала, как четко докладывал ее мужу Евгений Борисович Караваев. Не вникая в суть речи, поскольку не обладала необходимыми знаниями, обращала внимания лишь на такие моменты, как «из этого следует, что…» или «на основании изложенного можно считать, что…» Ей нравилось наблюдать и предугадывать окончание беседы — согласится Михась с докладчиком или нет. Позже она научилась определять результат безошибочно — слушая, Михась всегда кивал головой, но если не соглашался, брал авторучку в руки и вертел ее, иногда беря ее в рот и барабаня пальцами по столу. Потом выдавал свое резюме — перепроверить, изменить, переделать, пересчитать, всегда обосновывал свое решение и оказывался прав. Словно папа, наставлял он своих подчиненных, желая добра, обучая и воспитывая профессионально.

— Евгений Борисович, вы, несомненно, проделали большую работу, но результаты ее меня не совсем устраивают. Показатели приборов разнятся, и вы обосновали почему. Но как они отреагируют на спящего человека, на человека в стрессовой ситуации? А это основное, что бы я хотел знать. Проведите еще серию опытов, взорвите что-нибудь неопасное, чтобы объект испугался. Как изменится при этом его биоэнергетическое поле? Исследуйте поле человека без сознания, договоритесь с какой-нибудь клиникой. Еще раз проанализируйте результаты и, возможно, приборы придется еще дорабатывать. Или сделать вообще один, или один с трехмерной шкалой. Проявляйте больше самостоятельности, вы же начальник отдела, а пришли ко мне с сырым результатом. Нельзя сейчас еще говорить о сдаче в производство этой аппаратуры, хоть она и рабочая, вы не в НИИ служите, где вначале рапортуют, а потом доделывают, устраняют недоработки. А коллектив поблагодарите за проделанный труд от моего имени, пожелайте более успешных результатов. И еще вот что: свяжитесь с МЧС, пусть они сообщат о возникших катастрофах, прибор должен пройти испытание в натуральных условиях, только тогда я подпишу его серийное производство. В нашей фирме тоже существует принцип «наказуемости инициативы», но дурной инициативы, прошу это учесть.

Биофизики, так называли второй отдел, радовались своему успеху, радовалась и Лена, а оказывается, вот как повернул все Михась, найдя кучу недоработок. «Действительно, в Советском Союзе бы выпустили сначала этот прибор, отрапортавались на мировом уровне, а потом доводили аппаратуру до логического конца», — подумала Лена.

Успех все-таки был, и это понимал каждый сотрудник, еще активнее включаясь в работу. Конкретно маячившая на горизонте цель подстегивала эффективнее всего.

Несколько дней Михась вообще не занимался биофизиками, посвящая все время работе третьего отдела. Он специально приказал не убирать валяющуюся перед входом бетонную балку, которая мешала ходить людям и постоянно напоминала о своем присутствии. Ее должны были разрезать на куски новым «сварочным» аппаратом, а пока она, как заноза, не давала покоя сотрудникам третьего отдела, свидетельствуя об отсутствии практического результата. В НИИ они уже бы пожинали лавры успеха, а здесь успех выражался в денежной сумме, как и было записано в Уставе фирмы: основная цель — получение прибыли. Важен конечный результат, есть прибор или нет. Научные открытия здесь учитывались по-другому, на них базировалась основная работа, но сама наука в чистом виде в производственную деятельность не входила.

Возглавлял третий отдел кандидат физико-математических наук Андрей Степанович Бурцев, с которым Михась еще работал в НИИ. Он давно знал этого уже немолодого мужчину, который так и не смог защитить докторскую из-за институтских дрязг, но заслуживал ее своими знаниями и опытом. В НИИ он оставался единственным, кто не только верил в новую ядерную теорию Михася, но и убежденно доказывал ее правоту, считая противников «близорукими». Его и пригласил Николай Владимирович возглавить отдел, пообещав на первых порах в два раза большую зарплату, а потом и еще выше. Ему не было необходимости объяснять суть новой ядерной теории, он знал и поддерживал ее, прекрасно понимая капризность дамы по имени Наука. Если даму ядерной физики считать половозрелой, то дама ядерного магнетизма только еще родилась, но уже никто не сможет повернуть время вспять, новое имя дано, ему расти и развиваться.

Еще раз все выверив теоретически, Бурцев с сотрудниками занимался изготовлением отдельных блоков и схем аппарата. Они первыми должны пройти проверку на «выхлоп» строго определенных тончайших параметров. В его отделе-лаборатории постоянно висел спирто-канифольный смог от пайки различных резисторов, диодов, сопротивлений и других радиофизических деталей. Все тщательно пропаивалось и измерялось приборами, но и сами некоторые измеряющие приборы изготовлялись здесь же — или таковых не существовало вообще, или были необходимы более точные.

Практически постоянно Николай Владимирович задерживался на работе допоздна, не уезжала домой и Лена, сидела вместе с ним, читала книгу, если не было работы, или просматривала заново приказы, договоры, другие документы, выискивая в них ошибки или скрытые возможные подвохи. Потом дома на скорую руку готовила ужин, понимая, что мужа кормить нужно получше, но ничего не могла с собой поделать, — не хотелось быть дома одной, насиделась в одиночестве за многие годы. Все-таки и эту проблему она решила, предложив Николаю брать чертежи и расчеты домой. «Какая тебе разница, где сидеть, дома же лучше, и мне спокойнее. Я и отдохнуть могу, прилечь, и ужин сварить вкуснее, и ты можешь расслабиться время от времени», — объясняла и просила Лена. Николай понимал ее правоту, соглашался и говорил: «Ничего, Леночка, потерпи немножко, доведем приборы до ожидаемого совершенства, пустим их в серию — и вздохнем свободно. Тогда и на дом ничего брать не будем, станем отдыхать по полной программе, ходить в гости, театр или станем принимать гостей дома. Тогда и жизнь немного повеселеет. Как, кстати, у тебя с английским? Придется часто общаться с иностранцами. Приборчик, если у нас получится, по всему миру пойдет, нигде таких не делают, а он очень уж нужен, много жизней можно спасти благодаря ему. «Черные» дни у нашего Стасика начнутся, его работа — купи-продай. Так как, говоришь, у тебя с английским? Никак — могу помочь, я немного разговариваю, по крайней мере, зарубежные коллеги меня понимали раньше». Михась улыбался, обнимал Лену и продолжал: «Можно говорить дома по-английски, это тебе поможет. У меня есть отличный самоучитель, я сам по нему занимался, жена должна понимать, о чем беседует ее муж с симпатичной англичанкой». Николай снова хитро улыбался и обнимал Лену.

Последнее время они так и проводили домашние вечера — он за расчетами и чертежами, она — за учебником английского. Часов в одиннадцать бросали все, садились, обнявшись, на диван и смотрели телевизор, потом Лена расстилала постель и они продолжали смотреть лежа, но обычно надолго их не хватало…

Через полторы недели из МЧС сообщили, что в одном из пятиэтажных домов произошел врыв газа, полностью разрушен целый подъезд, серьезно пострадал и соседний. Сейчас устанавливаются возможные жильцы, которые погребены под обломками здания.

Михась лично выехал на проверку своего прибора, который уже был опробован экспериментально и дожидался подходящего случая для окончательного решения по серийному производству. Прибор МИ-3 не только четко показал координаты живых людей и их количество, но и предварительное состояние здоровья. Под завалом находилось пятеро живых людей, трое из которых находились без сознания, двое в состоянии сильного стресса, испуга. Журналисты крутились около Михася, уже успев передать в эфир показания МИ-3, на свой манер расхваливая его, если информация подтвердится.

Через час прибор стал показывать четверых: двоих без сознания и двоих людей, ощущающих сильную боль, причем боль одного из них по показаниям прибора уменьшалась. Николай Владимирович прокомментировал это так:

— Прибор МИ-3 позволяет определить на 25-метровой глубине под завалом не только количество живых людей, но и их координаты. Это очень важно, поскольку позволяет рабочим производить быструю и грубую расчистку, не боясь повредить людей, поскольку они знают их местонахождение. При непосредственном приближении к людям работы по их освобождению проводятся более аккуратно. Кроме того, МИ-3 определяет и состояние здоровья. Это, конечно, все относительно, так как только врач может определить тяжесть повреждений, но в нашем конкретном случае можно с уверенностью сказать, что сейчас живы четверо. Двое из них в сознании и страдают от боли. Причем один из них испытывает такую страшную боль, что она становится запороговой и он перестает постепенно ее ощущать. Я не врач и мне трудно судить об этом, но, возможно, здесь играет роль и интоксикация, которая всегда существует при синдроме длительного сдавливания. Однозначно могу сказать только одно: что четыре человека живы и трое из них находятся весьма в плачевном состоянии. Наш прибор уже прошел экспериментальные испытания, это его генеральная проверка, и в случае успеха завтра фирма приступит к его серийному производству.

Через два часа МИ-3 показывал четверо живых, из них всего лишь одного в сознании. Рабочие трудились, не покладая рук, журналисты уже сделали свое «грязное» дело и родственники проживающих в доме добивались расчистки завала экскаваторами. Но руководитель работ не брал на себя ответственность, действуя по старому проверенному методу — люди могли быть везде, и он не полагался на не опробованный прибор, расчистка проводилась вручную, медленно и осторожно, чтобы не повредить людей под завалом.

Губернатор области собрал экстренное совещание специалистов, поставив всего лишь один вопрос — проводить или нет расчистку с применением тяжелой техники. Начальник областного МЧС высказался однозначно: «Тяжелая техника намного ускорит разбор завала, но кто поручится, что прибор не врет, может, люди будут находиться гораздо ближе, кто ответит за раздавленных и покалеченных тяжелой техникой людей»? «Я», — кратко ответил Михась. Врач высказался определенно и по-своему правильно: «Время, мы теряем время, возможно, через десять часов помощь оказывать станет некому. Тогда вы ответите за этих несчастных»? — спросил он МЧСовца. Но тот ничего не ответил, тяжело вздохнул и опустил голову, считая, что легко говорить, когда не несешь ответственности за людские жизни. Кто потом оправдает раздавленных техникой людей? Ни один суд не примет в качестве оправдания мнение какого-то Михася, основанного на непроверенных фактах и приборах. Тяжело, ох, как тяжело принимать ответственное решение. Но губернатор раздумывал недолго, в большей степени его убедили слова врача: риск оправдан, — и он принял на свои плечи всю тяжесть ответственности. «Применяйте тяжелую технику», — скомандовал он.

Завал, который предполагалось разобрать через десять часов, в основном, расчистили через полчаса, еще полчаса ушло на ручную расчистку, применять тяжелую технику вблизи людей нельзя. Прибор неизменно показывал все ту же картину. Рабочие вынесли троих людей без сознания, один выскочил сам, дико вращая глазами, ему повезло, он попал между балками, раздавленным оказался всего лишь палец.

Прибор МИ-3 оправдал себя целиком и полностью. Михась не стал дожидаться, что скажут врачи, он понимал, что они смогут ответить что-либо вразумительное после тщательного обследования, и уехал домой. Радость победы погасла перед жертвами трагедии, и Николай отключил дома телефоны. Через пару часов вездесущие проныры-журналисты передали в новостях, что трое госпитализированных находятся в областной клинической больнице, двое, по оценкам врачей, чувствуют себя удовлетворительно, третий находится в крайне тяжелом состоянии, но врачи делают все возможное и говорить о прогнозах отказываются. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, это то, что через десять часов никто из троих не поступил бы в клинику. Судя по травмам, они могли продержаться под завалом еще часа три, но говорить об удовлетворительном состоянии тогда бы не пришлось.

Николай выключил телевизор. Он чувствовал огромную усталость, словно разгрузил вагон с песком. Сказывалось сильнейшее эмоциональное напряжение, вызванное тревогой за людские жизни и за свой прибор, которому сейчас суждено жить и приносить пользу. Михась прикорнул на диване и задремал. Лена не стала его будить, аккуратно уложила на подушку, накрыла покрывалом и присела рядом, как бы заново разглядывая его лицо. Высокий лоб с височными залысинами и начинающими седеть висками, нос с маленькой горбинкой, средней полноты губы, умеющие изумительно целовать. Она мысленно разговаривала и общалась с любимым, иногда трогая прядки его волос, целовала осторожно и шептала про себя ласковые слова: «Устал, милый, напереживался. Ну, ничего, все закончилось хорошо, и по телевизору тебя показали, дали дорогу в жизнь твоему прибору. Ты же вон какой умный! Что бы ни говорили, а людей-то ты спас, ты самый, самый хороший, красивый и сильный, и мой. Только мой»! Ей захотелось сильно-сильно прижаться к нему, обнять и уснуть вместе с ним, чувствуя под сердцем его теплую и родную руку, но разбудить не решилась, взяла низ рубашки, прижала крепко к груди — и ей стало легче. Так просидела она, не шевелясь, часа два, пока он не открыл глаза и не положил рядом с собой. Лена взяла его ладонь, прижала к груди, мило улыбнулась своему счастью, так и уснула с улыбкой на устах.

Она устала не меньше его, всегда находилась рядом, переживала и беспокоилась за людей, прибор и за своего любимого, но сейчас сон сморил и ее. Так и проспали они всю ночь на тесном диване, не раздеваясь, но довольные и счастливые, ощущая теплоту и близость друг друга.

На следующий день журналисты атаковали «МИР», они прорвались на территорию завода и кружили около кирпичного особнячка, в который сунуть нос они никак не могли. Никто из заводских не знал, чем занимается этот «МИР», ничего конкретного не смог пояснить и директор радиозавода. Арендует ООО здание — и все. Журналисты, как чайки, накидывались на Стаса, который пару раз выходил из здания. Он хитро улыбнулся, подмигнул лукаво, прося подойти и наклониться поближе, прошептал заговорщецки: «Фирма особо секретная, продукция политическая — гробы для вампиров и журналистов». Захохотал весело и громко, помахал рукой и удалился.

Перед обедом подошел к ним начальник охраны радиозавода, потребовал покинуть территорию режимного предприятия, но пообещал, что в 13 часов организует им встречу с доктором Михасем. Журналистов вывели за проходную, но в 13 часов действительно провели в директорский зал заводской столовой, однако Михася они там не увидели. За столом сидела дама, все время вертевшаяся около доктора во время известной трагедии.

— Добрый день, господа, я юрист фирмы «МИР» и к вашим услугам, Елена Михайловна.

— Простите, а вы не могли бы назвать фамилию? — попросил один из журналистов.

— Родионова, пока Родионова, я еще не поменяла паспорт на фамилию мужа.

— А кто ваш муж?

— Мой любовник, — последовал ответ и улыбка.

— Чем занимается ваша фирма? Основное направление деятельности?

— Прибор МИ-3, который вы видели в работе, разработан и создан доктором Михасем Николаем Владимировичем. Это третий, усовершенствованный вариант, способный определять количество, координаты и состояние людей под завалами зданий и сооружений. Он способен нащупать биополе человека, а оно, как известно, разное в состоянии стресса, боли и без сознания. Я думаю, вы поняли, что ООО «МИР» занимается биофизикой. В помещении фирмы повышенная стерильность, и присутствие посторонних биополей нежелательно и даже вредно, поэтому, господа, двери фирмы всегда закрыты и расположена она несколько обособленно от других помещений, — Елена улыбнулась. — Поверьте, мы не производим атомных бомб. Прибор МИ-3 нужен обществу, в мире еще очень много случается катастроф, когда гибнут люди, когда они остаются под многометровыми завалами и ждут помощи. Насколько легче было бы проводить спасательные работы террористической катастрофы века 11 сентября 2001 года в Америке, если бы тогда существовал МИ-3! Мы приступили к серийному выпуску приборов, наш телефон для связи (3952) 246–873. Рады помочь всем, кто пострадал от рук террористов, халатности людей или землетрясений, оползней и ураганов.

Лена еще раз повторила номер телефона и попрощалась с журналистами. Охрана проводила их, и работники столовой быстро накрыли на стол.

Пообедать сегодня собрались все, интервью транслировали в прямом эфире, и поздравить Михася хотел непременно каждый — директор завода со своими заместителями, чуть позже подъехал и Корней, привез шампанского.

— Никто же из вас, — обратился он к директору и замам, — не догадается отметить это важное событие, а скоро по прибыли Николай Владимирович переплюнет ваш заводик. На прибор уже стали поступать заказы со всех пяти континентов. Молодец, Елена Михайловна, блестяще провела пресс-конференцию, ничего лишнего, кратко и понятно — прибор нужно брать! Стаса уже завалили звонками-заказами, все готовы на предоплату, только Шойгу почему-то не чешется, Россия всегда плетется в конце.

Он устало махнул рукой, официантки уже наполнили всем бокалы, и Корней предложил выпить за успех, отметив, что еще не раз придется собраться за этим столом, поздравить на скорую руку Николая Владимировича, пожелал удачи и семейного счастья. Потом пригласил на вечер Михася и Елену в лучший ресторан, отметить важное событие.

Директор завода немного обиделся, — Корней мог бы пригласить и его тоже, пригласил же он эту юристку, которая вообще непонятно почему обедает каждый раз здесь. «Интересно, с кем она спит? С Михасем или Корнеевым? — подумал про себя он. — А может, с обоими? Вряд ли, болтается постоянно с Михасем, Корнеев ее уважает, а за что? Непонятно все и запутано, баба есть баба, ее сам черт не поймет. Не девочка уже, но как хороша! — Он облизнул губы. — Такую не грех хоть куда взять. И берут: на Гавайи, Канары, в рестораны, кабаки и сауны, но не на деловые же встречи? Да-а, все у нас на западный манер, и баб стали таскать с собой на приемы».

Он окинул Лену раздевающим взглядом и решил разузнать о ней все, — может, найдется что-нибудь стоящее и ему тоже удастся затащить ее в постель? Если хорошо поискать, всегда обнаружится какая-нибудь компра на человека, которую можно использовать в своих целях, а Елене Михайловне, видимо, не привыкать спать с мужиками, вон как вокруг Михася и Корнея крутится, смотрит ласково, с обожанием, особенно на Михася. И они за нее держатся крепко, попробуй, тронь — голову враз оторвут, не задумываясь, значит, хороша в постели, ой хороша… Корней Корнеем, а у него тоже связи имеются. Директор решил сразу же пригласить к себе знакомого опера из УВД, пусть разузнает о ней все, заодно и про Михася расскажет, сильно что-то печется о нем Корней.

Сразу после обеда он созвонился и поджидал опера. Они росли вместе, учились в одном классе и помогали иногда друг другу: опер — информацией, директор — материально.

Григорий Панкратович Головачев угощал одноклассника фруктами, кофе с коньяком, лимоном и конфетами, — обыкновенным дежурным набором руководителя. Опер это понимал, но Василию нравилось запростецкое общение, и он с удовольствием приезжал к Григорию, пообщаться, вспомнить школьные годы, попить пивка.

— Эх, Гриша, — сетовал опер. — Всегда ты пригласишь к себе в середине дня, нет, чтобы вечером, куда-нибудь в сауну…

— Да, ладно, Вася, будет тебе и сауна, и девочки, и хлеб с маслом. Хоть прямо сейчас, но мне очень нужна информация по двум лицам, хоть зарежь. Сделаешь — и все тебе будет на высшем уровне, — оправдывался директор.

— Ты, Гриша, словно прожженный торгаш: сначала деньги, потом товар. Когда я отказывал тебе в просьбах? — укорил директора Василий.

— Да не в этом же дело, Вася, информация срочно потребовалась, а погулять — мы и так с тобой вечерком гульнем. Знаю, что тянуть с ответом ты не станешь, все сделаешь быстро и качественно, не раз убеждался в твоем усердии, — несколько раздраженно объяснял директор.

— Ладно, давай свои вопросы, — махнул рукой опер. Григорий уселся поудобнее, плеснул в рюмки чуть-чуть коньячка, заговорил неспеша:

— На территории завода находится фирма «МИР», руководит ею некий Михась Николай Владимирович, юрист — Родионова Елена Михайловна. Мне нужна полная информация по этим людям.

Головачев опрокинул рюмку в рот, ожидая дополнительных вопросов.

— Всего-то, — рассмеялся опер. — Можешь сразу сауну заказывать и прочее. Вся информация уже здесь, — Василий постучал по голове. — И я готов ее тебе выдать запросто, без проблем. — Он тоже выпил коньяк, закусил лимоном и продолжал: — Михась два месяца просидел в СИЗО, его обвиняли в убийстве, поэтому я и знаю про него все и про его жену тоже. Лопухнулись наши тогда здорово, взяли не того, и он зря парился на нарах почти все лето. В общем, подпортили мы ему судьбу, у него как раз в НИИ, где он работал, какие-то неприятности были, сжег он им всю электропроводку при каком-то опыте, тут этот случай — его и выперли с треском из института, с профессорами там тоже, оказывается, не цацкаются. Жалко даже его, а он гордый, не пошел на поклон в НИИ, организовал вот фирму и утер нос институту. Сейчас, говорят, настучат по голове директору НИИ. Проблему, которую они решали всем институтом и не решили, Михась в одночасье у тебя на заводе решил. Да ты и сам наверняка телевизор смотрел, крупный он ученый, видимо, мешал кому-то в НИИ. Как только он из СИЗО вышел, почти сразу же женился, жена и свела его с Корнеем, тот всегда нос по ветру держит, нюх у него особый на прибыль, дал деньги, организовал ООО и сейчас сливки снимает.

— А что за отношения у жены Михася с Корнеем, они что, родственники? — спросил Григорий.

— Да нет, он что-то наподобие крестного отца Родионовой, — пояснил Василий.

— Кому, кому? — переспросил, удивляясь, Головачев.

— Кому, кому? — передразнил Василий. — Жене Михася, юристке его, ты же просил и про нее рассказать. Она закончила юрфак…

— Не надо, — махнул рукой Головачев. — Я не знал, что она его жена и крестница Корнея, думал, что спят они с ней оба — слишком хорошо относятся, вот и решил узнать. А оказывается, все просто, про это я и не подумал.

Василий догадался, зачем попросил Головачев у него информацию о Родионовой. Хотел подловить ее на компре, сдать мужу, что она спит с Михасем, если не ляжет и с ним. «Обломился, Гришенька, мужем-то Михась и оказался, — подумал про себя Василий и внутренне улыбнулся. — Да-а, прекрасно бы получилось — сдал бы жену мужу, что она с ним спит». Он вспомнил Леночку Родионову. Многие мужики хотели бы залезть к ней под юбку, симпатичная бабеночка, очень симпатичная. Василий даже закряхтел.

— Не советую, Гришенька, на нее заглядываться. Корней к ней относится по-отечески, махом тебя из директоров в бомжи переведет. Убить не убьет, но здоровье отнять может и лишить всего нажитого, причем не своими руками, сам он ничего не делает, иначе давно бы на нарах парился. Хитрый он, скользкий, как угорь, давно в теневой экономике крутится, и не взять его никак. Знаем, что он за всеми махинациями стоит, лидер ОПГ и прочее, вор в законе, но нет доказательств, ничего нет. Он твой хозяин, но учредитель не несет ответственности, по закону несешь ее ты, как директор. Он, образно говоря, сопрет что-нибудь, а отвечать тебе, так он всегда и делает, отдуваются другие. Головачев слушал устало, потом махнул рукой.

— А-а, пошли они все к чертям собачьим. Поехали в сауну, оторвемся по полной программе, что мы с тобой, не найдем получше Леночки Родионовой баб?

— Найдем, конечно, — ответил Василий, вставая. — Но она тем и хороша, что не проститутка и не блядь.

Цепкий взгляд Михася заметил сальные взоры Головачева на свою жену в зале столовой. Он оглядел этого тучного, располневшего мужика с носом-картошкой, похожего на опустившегося провинциального дворянина гоголевской эпохи, и внутренне улыбнулся. «Тяжко тебе придется, дружок, — подумал он. — Моя Леночка с тобой и рядом не сядет, а вот опозорить тебя может, и еще как»… Он заметил и омрачившееся лицо, когда Корней не позвал его в ресторан. Рассчитывал, видимо, старикашка на приглашение, любит торжественные мероприятия и увеселения. Амбициозен и властолюбив, видимо.

В ресторане торжество шло полным ходом, отдельный зал, снятый Корнеем, заполнен наполовину, оркестр играл тихо, не заглушая речь, что особенно нравилось Михасю, и он все время танцевал с Леной, прижимая ее к себе и ощущая упругую грудь. Когда они выходили на середину, оркестр, не прерываясь, переходил на танго, играл иногда мелодию по два и три раза подряд, пока они не садились за столик. Ресторан тоже был Корнеевским, это Михась понял сразу, как и то, что музыканты следили за ним и Леной, готовые угождать музыкой. Когда он, Лена или Корней вставали из-за стола, чтобы произнести очередной тост или рассказывали что-то, оркестр слегка приглушал музыку, не делая исключений ни для кого более.

Торжественная часть давно закончилась, поздравления и тосты отошли в сторону, люди просто отдыхали, как умеют отдыхать обеспеченные люди, не заглядывая мысленно в карман — хватит или нет рассчитаться и на что жить завтра. Корней не пригласил на вечеринку практически никого, кого бы не знал Михась. Но он удивился появлению всего лишь одного человека, Худого, или, как знал его Николай Владимирович, — Петра Ильича Товстоногова. Михась не уважал его никогда — ни в НИИ, когда работали в параллельных лабораториях, ни здесь за столом. «Ты уж извини, Леночка, но по-другому сказать не могу — это обыкновенный лизоблюд и подссывало», — прошептал он тихо на ушко характеристику Худому. Лена улыбнулась и ответила: «Ничего страшного, будем считать это научным термином».

Михась все время задумывался, что делает у Корнея Товстоногов? «Он же может только обтяпывать скользкие делишки, наверное, считается у Корнея советником по науке и темным делам», — размышлял Николай.

Петр Ильич, увидев Михася, подлетел к нему, как старый знакомый, раскинул руки, чтобы обнять, но Николай протянул руку, чтобы остановить его. Товстоногов мгновенно перестроился, ухватился за нее двумя своими и долго тряс, приговаривая, как он рад встрече. Николай Владимирович демонстративно поморщился, буквально вырвал руку, достал носовой платок и вытер правую ладонь, выбрасывая платок в мусор, повернулся к Елене и увел ее танцевать. Это заметили все. Понимая, что рейтинг Худого с этого времени упал, размышляли — станет ли Корней вообще теперь держать его при себе? Но Корней не собирался расставаться с Худым, понимая, что тот еще ему пригодится, но решил присматривать за ним, считая, что тот может переметнуться в другую группировку или к ментам. А после этого случая его обязательно постараются переманить противники из конкурирующих группировок, высосать из него всю информацию и выбросить на произвол судьбы. Таких не уважали и в мафии. Если он не глуп, то откажется от всех предложений и сможет немного подняться, если согласится, туда ему и дорога… в тартар. Корней подсел попозже к Михасю.

— Вижу, не ладите вы с Петром Ильичем. По правде сказать, человек он, конечно, дерьмовый, но не ожидал от вас такой ненависти к нему.

— Это не ненависть, Антон Петрович, это презрение, не более, он не «заработал» даже и на нее. Вы же тоже временно его используете, такие не нужны никому, может, разве, в НИИ — проводить через них грязную работу, не пачкая имя. Такие поддержат любое начинание, но и предадут тебя, почуяв выгоду.

Корней понял, что Михась все еще обижается на НИИ, не может простить своего увольнения, обнял Николая за плечо.

— Да бог с ним, с Товстоноговым, Николай Владимирович, я рад, что встретил и не ошибся в вас.

Михась щелкнул пальцами, подскочил официант.

— Накрой отдельно на троих — нам с Антоном Петровичем по коньячку и лимончик, бокал красного вина…

— С шербетом, — подсказала Лена.

— С шербетом, — повторил Николай. — Пойдем, Антон Петрович, отдохнем от толпы.

Они встали, удаляясь из зала в отдельный кабинет, чувствуя спиной завистливые взгляды. Михась с Леной сели на диван, она прижалась к нему, положив голову на плечо, Корней сел напротив, набивая табаком свою неизменную трубку, закурил, с наслаждением затягиваясь дымом.

— Смотрю я на вас — и на душе как-то светлеет, приятно посмотреть на красивую пару, когда все прекрасно и в глазах полыхает любовь. Не стану скрывать, не было у меня в молодости женщины и нет до сих пор, которой бы я мог вот так положить голову на плечо, времянок было много, но настоящей любви не было. Нет, я не завидую, я радуюсь за вас. Леночка стала мне словно дочка, своих у меня нет. Промотал я молодость по тюрьмам и лагерям, наглотался вдоволь романтики, а хотелось бы, чтобы вот так кто-нибудь положил мне голову на плечо, прижался ласково и сказал «па-па».

Может, впервые в жизни Корней расчувствовался, проявил сентиментальность, но его действительно тянуло к этой паре и он понимал, что это не действие алкогольных паров, слегка гипертрофировавших его чувства.

Лена ласково взглянула на Николая, поцеловала его в щеку, чего раньше никогда не делала при посторонних.

— Я думаю, Коленька меня простит, что говорю ему не тэт а тэт, но если вы, Антон Петрович, называете меня своей приемной дочкой, то вам следует знать, что вы скоро станете дедушкой, а ты, милый, папочкой.

Лена теснее прижалась к мужу, пряча лицо на его груди. Михась отстранил ее от себя, рассматривая ее лицо, словно видел впервые, потом стал целовать всю — губы, щеки, нос, лоб, уши, шею. Взял на руки, закружил по кабинету.

— Умница ты моя, славная девочка, как же я люблю тебя, родная! У нас будет ребенок, это так здорово!

Корней крутился около него, не зная, как подступиться, потом обнял их обоих, что-то шепча нечленораздельное. Николай с Леной заметили, что на его глазах проступили слезы. Слезы, впервые появившиеся на его лице за последние 53 года, — в школе и позже он никогда не плакал. Он ничего не говорил, продолжая шептать что-то про себя, потом попросил:

— Поедем ко мне.

Несмотря на уже поздний час, Лена с Николаем согласились, не хотели расстраивать старика, который отнесся к ним, как настоящий отец. Они вышли из кабинета обнявшись, прошли мимо ничего не понимающих гостей, которые тоже увидели слезы на глазах Корнея, и более уже не появились здесь в тот вечер.

Гости еще немного посидели за столом, гадая, что же случилось, но к единому мнению не пришли и разошлись по домам, домысливать свои соображения. Примерно догадался только Худой, но не сказал никому ни слова, он все опошлил в своих суждениях, считая, что Елена специально попросила Корнея стать крестным, зная о том, что он растает от такого предложения. Худой «накручивал» события: «Теперь все захватят Михаси и Корней станет петь под их дудку. Но ничего, я сломаю это трио. Интересно, как отнесется Михась и Елена к тому, что ее пытались изнасиловать на катере и организовал все это Корней руками Лютого? — рассуждал он. — Не зря же я поил этого тупорылого амбала и вытягивал из него информацию, да еще выслушивал его пьяные бредни».

Корней и Николай с Еленой подъехали к коттеджу, но Антон Петрович не пошел к себе, он повел гостей в соседний коттедж, практически такой же, как у него самого. Николай с Леной не понимали, зачем потащил их сюда Корней — чувствовалась, что здесь очень давно никто не жил, а может, и вообще никто не въезжал. Новая современная мебель запылилась от времени, диваны и кресла стояли накрытые чехлами, на окнах можно было рисовать пыльные узоры. Лена выглянула в окно — мощные прожектора освещали когда-то ухоженный дворик, засыпанный сосновыми шишками и ветками, на клумбах росла пожухлая трава. Летом цветы не высаживались, и значит, коттедж стоял одиноко с весны. Ей вдруг захотелось побродить по этому соснячку, прислониться к дереву и помечтать, набираясь сил и энергии. Мысли прервал Корней.

— Я купил его еще зимой, — не хотелось, чтобы рядом жил какой-нибудь отморозок из областной администрации или еще откуда. Хороший сосед многое значит, а понимают это те, кто имел возможность пожить рядом со скандалистом или пьяницей. Теперь это ваш коттедж, заезжайте, обживайтесь. Я скажу, здесь все приберут, вымоют завтра же, дворик почистят. Своих горничных навязывать не стану, сама, Леночка, подберешь себе прислугу.

— Да-а, но как же…

Корней не дал договорить Михасю.

— Не надо слов, Коля, — он впервые назвал его по имени. — Для кого я наживал все это богатство? Для государства? Нет у меня наследников, никого нет, и я не хочу, чтобы после моей смерти все досталось таким, как Товстоногов. Будет у вас сын или дочь — вот и пусть владеет всем этим, хоть на старости лет понянчусь с внуком или внучкой. Все завещаю вам — и тот коттедж, — он махнул рукой на свой, — и деньги на счетах в России и за границей, — многое, что есть у меня. Но об этом поговорим отдельно. А сейчас пойдемте ко мне, пора отдыхать, Леночке нельзя переутомляться.

Корней собрал всю прислугу и охрану, объявил всем, что Лена — его приемная дочь и отныне хозяйка в доме, ее муж, Николай Владимирович, тоже хозяин здесь, как и я, это моя семья и прошу ее уважать и слушаться. Распространяться об этом никому не стоит без особой на то надобности.

Круто изменилась судьба Николая и Лены. Не владевшие ничем, они в одночасье стали богаты, очень богаты. Российские банковские счета, новый коттедж Корней оформил на Николая, а свой переписал на Леночку, как и счета за бугром. Теперь Корней не имел ничего, кроме учредительства многих крупных фирм и заводов. Он постепенно вводил Николая в курс всех своих легальных дел, но мафиозные моменты оставлял для себя, не посвящая в них никого. Пока Николай, в основном, прибирал к рукам радиозавод, контролируя его деятельность, прижал в финансах и вольной жизни директора, не решаясь на его замену по простой, банальной причине — отсутствия достойного кандидата. Приглядывался к заместителям, но не видел в них самостоятельного руководителя, способного вывести завод на качественно новый уровень.

А Корней решил обрубить все концы, которые смогут его в дальнейшем как-то компрометировать перед Михасем. И решил он сделать это сам, лично, не доверяясь никому. Переговорив с Лютым, он вызвал Худого к себе.

— Ты должен помочь мне, Петенька, в несколько необычном для тебя деле. Завелся в нашей среде человечек, правильнее сказать покойничек, который готовит для меня подлянку. Лютый попытается расколоть его, но все ли он скажет, все ли отдаст — неизвестно. Ты должен поприсутствовать при этом и определиться, прежде чем его отправят на тот свет — все сказал гнида или нет, пытать его дальше или закончить. Ты мужичок умный, никогда меня раньше не подводил, думаю, не подведешь и в этот раз, сможешь поработать в качестве детектора лжи.

Худой побледнел, как полотно, попытался что-то сказать, но пересохшее мгновенно горло выдавило только какой-то хрип. Он понял, что речь может идти и о нем самом. Понимал это и Корней, пытаясь успокоить его:

— Да не переживай ты так, понимаю, что это не сахар — смотреть на пытки, можешь поблевать вволю, но поручение придется выполнить, заодно и свою преданность докажешь. Нельзя, работая на меня, оставаться все время чистеньким.

Худой догадался, что Корней хочет его привязать к себе намертво, пытки и убийство не простит ему никто, хоть и не делал он это своими руками, за соучастие срок тоже приличный дают. Он немного успокоился: слава Богу, не его станут убивать, а менты все равно ничего не найдут. Корней, как обычно, спрячет все концы, сгорит труп в кочегарке и пепел развеют по ветру. Пропал человек без вести…

На место Худой приехал успокоившись, но его передернуло всего, когда Лютый вытаскивал из машины орудия пыток — щипцы, паяльник, тиски и вафельницу. Лютый особо подчеркнул последний предмет:

— Это мое новое изобретение, никто устоять не может, — и, видя недоуменный взгляд Худого, пояснил: — Вместо яиц станем выпекать вафли, — Лютый заржал заливисто, глядя в глаза Худому, похлопал половинками вафельницы. — Отличнейший омлет получится, располагающий к беседе.

Худого вывернуло наизнанку прямо около машины, в горле почему-то стоял запах паленого мяса. Лютый посмотрел на него и криво улыбнулся про себя: «Интересно, как устроен человек. Наверняка ты блевать не станешь, когда я тебе этот аппарат к яйцам прилажу». У него даже зачесались руки, хотелось все проделать быстрее.

Когда Худой вошел в кочегарку, то обратил внимание, что, кроме него, там никого нет. Ни кочегаров, ни объекта пыток, — ни души. Он снова забеспокоился, повернулся к Лютому, чтобы спросить его, и получил резкий и сильный удар в живот. Он задохнулся от боли, не хватало воздуха, ловил его открытым ртом, перегнувшись пополам. Лютый подхватил его, закидывая на стол, привязал руки и ноги к поручням, заклеил рот липкой лентой, чтобы не оглушал своим диким криком, присел рядом на стул, поджидая Корнея.

Худой корчился на столе, пытаясь разорвать сыромятные ремни, мычал что-то нечленораздельное сквозь липкую ленту, понял, что не удастся вырваться, и затих. Округлившиеся глаза, наполненные ужасом, вращались туда-сюда, инстинктивно ища поддержки, застыли на вошедшем Корнее с вопиющим вопросом.

— Освободи ему рот, — приказал он Лютому. — Он мальчик умный, зря кричать не станет.

Корней присел на стоявший рядом стул, вынул трубку, набил табаком и закурил, выпуская большую часть дыма в воздух и пропуская немного в легкие.

— То, что я тебе говорил — все правда, Петя. Мы тебя убьем и труп сожжем, но ты должен сделать выбор. Расскажешь все сам, как хотел подставить меня — умрешь быстро и безболезненно, в противном случае пожалеешь, что родился на белый свет.

Лютый повернул его голову, чтобы инструмент был хорошо виден, и добавил:

— Ты не волнуйся, я тебя сразу жарить на вафельнице не стану. Сначала суставчики твои покрошу пассатижами, потом паяльник в задницу засуну, а вафельницу уж потом, на десерт приберегу — вдруг тебе яйца на том свете еще потребуются, — он скрипуче рассмеялся.

Худой молящей скороговоркой, словно ему не дадут высказаться, обратился к Корнею:

— Антон Петрович, что же это? Я же всегда с вами, работал, не покладая рук, и помыслов даже никаких нет. Кто-то оговорил меня, неправда все это, разве ж я могу предать вас? Прикажите освободить меня, я не переношу боли.

Он разрыдался, понимая, что все его слова ничего не значат, его не отпустят, пока он не расскажет все. Но маленькая надежда все же жила в нем — а вдруг это просто проверка? Попугают и отпустят. Никто не может знать, что он замыслил, никому он не говорил, и пленка с записью пьяной откровенности Лютого надежно спрятана, никто о ней знать не может.

— Не понимаешь ты, Петя, добрых слов, — начал Корней. — Не понимаешь. Я все время присматривался к тебе и понял, что ты решил улизнуть и перед этим сиркнуть, как улетающая птичка, мне на голову. На большее ты и не способен, — он подымил своей трубкой и продолжил: — Паспорт наверняка приготовил на другое имя, но мы же его найдем, уже сейчас ищут, отзвонятся скоро ребята, тогда тебе конец, прикажу пытать долго и больно, так, что тебе и не снилось в самых страшных кошмарах. Думаю, что и не только паспорт отыщется, пленочки кой-какие…

Худой вздрогнул, и Корней понял, что попал в точку. Значит, вовремя он притащил его сюда, сыграл на опережение.

— Так как, Петя, будем говорить или отпираться начнешь?

— Антон Петрович, паспорт действительно есть, но вы же прекрасно понимаете, что он на всякий случай необходим. И у вас, и у него есть, — он показал глазами на Лютого. — А в остальном я чист, не было даже мыслей, чтобы вам нагадить. Верьте мне, верьте, наговаривает кто-то на меня, — залопотал Худой.

Корней молча встал и вышел из кочегарки, Лютый сразу же заклеил рот Худому пластырем, взял пассатижи, прищелкивая ими, как парикмахер ножницами, понаблюдал немного, как крутится, пытаясь освободиться, Худой, как округляются от ужаса его глаза. Усмехнулся и взял пассатижами сустав одного из пальцев, сдавил сильно, слыша хруст раздавливаемых костей и мычание сквозь пластырь, бросил злорадно:

— Говорили тебе, гад, расскажи все сам — не захотел, но ничего, скоро все расскажешь, всю правду выложишь.

Он взял пассатижами другой сустав, Худой замычал дико, завертел головой, давая понять, что будет говорить, но Лютый отреагировал на это по-своему:

— Говорить хочешь, гнида, чего же раньше молчал? Одного суставчика мало, вдруг опять не все расскажешь.

Он снова сдавил пассатижи, превращая суставные кости и мягкие ткани в желе с косточками, подождал, пока промычится Худой, позвал Корнея и отклеил пластырь. Но Худой мычал и без пластыря, словно вся вода покинула его организм, а не только моча пропитала брюки и воздух. Лютый плеснул ему в лицо стакан воды, облизнулся Худой и заговорил, постанывая от боли:

— Все расскажу, все… Только не бейте больше, не трогайте, — его потряхивало слегка от страха — Лютый демонстративно вертел в руках паяльник. — Давно я недолюбливаю Михася, ненавижу… Пришел в институт позже меня, защитил докторскую, был все время в фаворе и славе… Слава Богу, выперли его из НИИ, но он опять взлетел у вас. Решил я отомстить ему за украденную удачу, подыскивал подходящий момент, чтобы отправить аудиокассету и его жене, в том числе, где подвыпивший Лютый рассказывает, как заказали вы ее трахнуть на катере. Потом почему-то передумали и отыграли назад, Лютый не успел остановить насильников и Михась убил их обоих. Как только отправил бы кассеты, — сам бы уехал, сменил фамилию и лег на дно.

— Где кассеты? — спросил Корней.

— Одна, я еще не переписал ее. Лежит в надежном месте, я покажу, там и паспорт мой новый.

— Где кассета? — повторил вопрос Корней.

— Не убивайте меня, — взмолился Худой, — я все отдам, все покажу…

Корней снова вышел из кочегарки, слыша спиной душераздирающее: «Не-е-е-е-т». Лютый быстро задраил его рот пластырем, повернул набок, вгоняя паяльник в анус прямо сквозь брюки, воткнул шнур в сеть и стал приговаривать в ярости:

— Ты у меня сегодня, сука, поговоришь… Всех подставил, гад — и меня, и шефа, и Михася с женой. Как твоя жопа, чувствует тепло? Скоро станет не жопа, а Африка, побудешь хоть раз негром, — нес околесицу Лютый, принюхиваясь, чтобы уловить запах паленины и не перестараться. Но пока кроме говна и псины не пахло ничем.

Корней вернулся раньше обычного, понимая, что Лютый может перестараться, спросил то же самое:

— Где кассета?

Лютый отключил паяльник, сдернул пластырь.

— Д-д-д-ома, в левом углу в комнате поднимается паркет. Там… Не убивайте меня, — заплакал Худой.

Корней вытащил пистолет. «А-а-а-а-а!» — послышался крик. Палец надавил на спуск. Лютый грохнулся наземь, около переносицы из дырки засочилась кровь.

— Вот видишь, дурашка, никто тебя убивать и не собирается. Поможешь запихать его тело в топку? — ласково спрашивал Корней.

Худой еще продолжал оставаться с открытым ртом, словно крик вновь вырывался наружу. Потом сообразил, что убит не он, а Лютый, запричитал:

— Помогу, помогу Антон Петрович, да как же так… вот спасибо…

Он попытался встать, забывая, что привязан. Корней развязал его, и они вдвоем бросили тело в топку. От радости Худой перестал чувствовать боль в переломанных суставах и порванной заднице. Видя, как занялось тело огнем и мышцы начинают сжиматься от пламени, съёживая тело, он присел на корточки и заплакал, все время повторяя одно и тоже: «Спасибо, спасибо, Антон Петрович».

Выстрел прогремел внезапно, Худой умер мгновенно.

На следующий день на загородной трассе нашли машину, на которой уехали Лютый с Худым, но она была пуста, через три дня менты завели розыскное дело на пропавших без вести, но так и не нашли их. А Корней, уничтожив кассету, чувствовал себя спокойно и уверенно: никто не сможет очернить его перед Николаем и Леной. Если и посадят менты за что-нибудь, то это будут другие дела, приемные дети станут ждать его. Он предался всецело отцовской любви к Лене и Николаю, нагонял упущенное в юности и зрелости время, поджидал появления внука или внучки, и более ничто его не печалило.

У Михасей хлопот прибавилось, но радостные заботы особо не тяготят, хоть и отнимают много времени. Упаковать вещи, руководить при погрузке и переезде — все это взяла на себя Лена, стараясь не отвлекать Николая от работы. Но переезд, как таковой, не отнял много времени, мебель они не перевозили, в коттедже она уже была и неплохая, Лене нравилась. Личные вещи, любимая посуда и постельные принадлежности охрана перевезла очень быстро, Лена по-хозяйски обживалась на новом месте, взяв себе в горничные крепкую и подвижную пенсионерку, которую знала лично давно и уважала. Старой, крепкой сибирской закалки, она не могла сидеть на месте без дела — все время ходила, вытирала пыль, мыла, пылесосила, и иногда Лене казалось, что она выдумывает себе работу, вытирала пыль утром, после обеда снова на том же месте с мокрой тряпочкой, — потом поняла, что такие люди живут, пока двигаются. Запри их в комнате, усади на мягкое кресло с телевизором — и они «завянут» без движений, появится в глазах тоска по любимой работе. Наталья Сергеевна Петрова с удовольствием согласилась поработать у Леночки Родионовой, знала ее давно, жили рядом, и училась Елена у Натальи Сергеевны в школе по физике. Когда узнала, что Елена вышла замуж за Михася, удивилась очень: никогда физика не привлекала ее, — но замуж выходят не за профессию, а за человека. Лично она Михася не знала, читала его работы, даже как-то ходила на его лекции и удивлялась широте и глубине его знаний, нестандартности мышления. Когда узнала из прессы, что его привлекают к уголовной ответственности за убийство, сказала однозначно и твердо: «Или все это милицейская туфта, или убитый заслужил свою участь». Верила в его невиновность и обрадовалась, когда его выпустили, объявив, что настоящий убийца находится в розыске, жалела — никто не компенсирует моральное унижение и физические ограничения.

Когда Лена спросила ее, не мало ли будет платить по три тысячи, Наталья Сергеевна ответила строго, словно Елена не выучила урок: «Хватит и двух. Пенсия еще у меня есть, кушаю у вас». Поняла, что Лена начнет спорить, отрубила окончательно: «Хватит, помру — похороните меня, не надеюсь я на двоюродных сестер и племянников. И закончим разговор на этом».

Лене коттедж очень нравился, его территорию обнесли забором, вырезав в Корнеевском калитку, которая никогда не закрывалась. Иметь свою небольшую сосновую рощу не так уж и плохо. Охрана постоянно обходила территорию, независимо от того, что все просматривалось видеокамерами, попасть внутрь без приглашения было практически невозможно. Сам Корней бывал в своем коттедже редко, постоянно находился у Михасей и даже имел там свою отдельную спальню, чтобы не возвращаться домой, когда не хотелось. Лена с Николаем тоже иногда оставались у него на ночь, всегда шутили, что живут далеко, поэтому не потащатся домой к черту на кулички. Но такое случалось редко, Николай, как и Лена, предпочитал спать в своей постели.

Как-то вечером Елена решила позвонить своим подружкам-одноклассницам: она так и не пригласила никого на свадьбу, решив в последний момент отпраздновать узким кругом. Собственно, кроме Корнея никого и не было, но она настояла, и Михась пригласил на свадьбу дочь и сына с невесткой, лично пригласила и его бывшую жену, но она не приехала, посчитав свое присутствие некорректным. Никто из подружек не знал, что Лена вышла замуж, и она решила исправить положение. Каждый год они классом встречались где-нибудь на природе или в кафе, но в этот год встреча не состоялась, Лена знала об этом от посторонних лиц. Она всегда была организатором вечеринок, и без нее ничего «не сварилось».

Лена решила собрать класс в пятницу вечером, чтобы провести субботу и воскресенье с мужем. Она вызвала к себе начальника охраны и попросила его организовать червячков для рыбалки. Михась наверняка не откажется от удовольствия половить рыбку в субботу, Лена это знала и действовала точно.

В пятницу к вечеру стали подтягиваться одноклассники, удивлялись, что Родионова живет в таком шикарном коттедже с вымуштрованной охраной. Они не знали о ней ничего последние несколько месяцев и, естественно, изумлялись, гадая, откуда прилетело такое богатство. Увидев Михася, поняли, что это все его, и Лена не стала их разубеждать.

Николай понимал, что его станут стесняться, он побыл немного на встрече в самом начале и ушел к Корнею, который тоже организовал на двоих маленькую вечеринку. Они попивали пиво и с огромнейшим удовольствием ели вяленую рыбу, которую наловили на Байкале Николай и Елена. Корней заодно хотел расспросить Николая, как обстоят дела с его работой, с аппаратом, разрезающим все.

Михась смаковал пиво с рыбой, не торопясь, рассказывал, насколько они продвинулись в своих исследованиях, что много сделано и предстоит еще больше. «Теоретические выкладки завершены, разрабатывалось несколько вариантов, в основе которых лежит одна моя теория предметного ядерного магнетизма. По наиболее удачному, на наш взгляд, варианту сейчас собирается аппарат «Мирок», так я его назвал — Михась, Родионова, Корнеев. В конце следующей недели мы проведем первые испытания, полагаю, у нас получится. На приборе будет установлен своеобразный дальномер, позволяющий увеличивать или уменьшать длину невидимого луча, максимальное расстояние — тридцать метров, минимальное — полметра. Но я пошел дальше задуманного, и если у меня получится, а я в этом почти уверен, придется на время перепрофилировать несколько цехов радиозавода, а пока начать строить новый огромный завод, размеры которого трудно представить. Сколько тракторов сейчас в России, обрабатывающих поля — столько мы должны сделать приборов, чтобы обеспечить минимальную потребность страны. А ведь это только наша страна, мир тоже станет нуждаться в этих приборчиках. Себестоимость прибора примерно обойдется раза в полтора-два дороже цветного телевизора, мы еще цену накинем на прибыль, и все равно его сможет купить любое хозяйство.

Представляете, Антон Петрович, размах — мы с вами снабжаем весь мир «Мирками» и приборчиками!

Михась засмеялся, налил себе пива и закурил, наблюдая за реакцией Корнея. Тот даже забыл прикурить свою любимую трубку, она так и застыла в его губах, он внимательно слушал Николая, но пока ничего не понимал. Знал одно — Михась не врет, говорит что-то очень дельное и нужное. Он тоже налил себе пива и раскурил наконец-то свою трубку, приготовился слушать дальше. А Николай, видимо, решил помурыжиить его немного, заодно и помечтать реально. Отпив несколько глотков и пожевав рыбки, он продолжал:

— Представляешь, Антон Петрович, завод, огромный завод в несколько километров длиной, его цеха, где рядком сидят люди в белых халатах и колдуют над маленькими детальками. Собранные вместе, они обрабатывают сельскохозяйственные поля, напрочь уничтожая все сорняки и вредителей — жучков, гусениц и прочую пакость. Не нужны больше мощные трактора, способные тащить за собой большие плуги, не нужны химикаты, уничтожающие сорняки и вредителей. Сельское хозяйство, запущенное политиками, начнет возрождаться, деньги, затрачиваемые на вспашку земли, прополку, обработку химикатами, пойдут на другие нужды, повысится урожайность. Думаю, что мы к весеннему полевому сезону выпустим эти приборы, и первые тысячи их начнут свой почетный труд уже в следующем году. — Михась снова отхлебнул пива, съел кусочек рыбки и продолжил: — «Мирок», о котором я говорил, я модифицирую. Он станет давать не узкий луч, а направленно широкий, например, десять метров ширины. Идет по полю трактор, сзади него висит усовершенствованный «Мирок» и пашет землю на нужную глубину. Каждая крупинка земли отделена друг от друга, земля без комков, все сорняки, жучки, гусеницы уничтожены и превращены в мелкую пыль, питая землю своими органическими веществами получше любого компоста. За «Мирком» трактор тащит сеялку, вспашка и посев за один раз. Осенью остается убрать урожай, который должен быть лучше, — сорняки и вредители не мешают расти, они превратились в удобрения. Об этом я еще ни с кем не говорил, считаю преждевременным, тебе, Антон Петрович, первому доверяю свои мысли и планы. Как тебе моя новая идейка? Воплотим ее в жизнь?

— То, что ты гений, Коля, я и без этого знал, но то, что услышал от тебя сегодня — просто невообразимо! Это же надо так придумать — широкий луч, отделяющий каждую песчинку земли друг от друга, вспашка, боронование, еще и удобрения!.. Нет необходимости два раза гонять трактора по полю — пахать и сеять, потом, может быть, еще и обрабатывать. Гениально! И как все просто, вместо режущего луча — пашущий, на том же принципе и основе. Это же надо!.. А качество!.

Корней долго еще расхваливал достоинство «Мирка», говорил о том, что он бы до этого никогда не додумался, это же монополия при глобальном спросе. Например, стоит прибор пятнадцать тысяч рублей по затратам на его составляющие детали, зарплату рабочим, амортизацию оборудования, оплату электроэнергии и т. д., а мы его продаем за сто тысяч. Да его за такую цену с руками и ногами оторвут, это еще надо подумать, чтобы продавать дешевле «Жигулей». Нет, для России сделаем и дешевле, а за бугор погоним тысяч за сорок пять, но баксов, хватит им пить из нас кровь, совсем русских опустили, за людей не считают, видимо, только Президент с правительством этого и не видят.

Корней прикинул прибыли, и у него даже закружилась голова, о таких баснословных барышах он не мог и мечтать во сне. Посасывая свою погасшую трубку, размышлял про себя: «Надо все силы сосредоточить на одном, продать или поручить кому-то другой бизнес. Но нет надежного человека, кому бы он доверял всецело. Стоп! А Лена? Неужели она не справится с сетью ресторанов, кафе и гостиниц? Надо поговорить с ней, постепенно передать ей все, она справится, на первых порах поможем в искусстве управления. От криминала я отойду совсем, на имеющейся основе создам детективно-охранное агентство, мощнейшее агентство с лучшими людьми, лично его и возглавлю. Николай у меня теперь не будет даже в туалет без охраны ходить, передел сфер влияния всегда пахнет кровью. Резко упадет спрос на трактора и ядохимикаты, их владельцы поймут это очень скоро и обязательно закажут Михася. Я должен быть в курсе, иметь у них своих людей — это срочнейшее и неотложное дело. Николая не стоит посвящать в это. Эх, хотелось на старости лет посидеть немного дома, понянчится с внуком… что поделать, надо защищать семью. Не на того напали, господа, можно и схлопотать».

Михасю показалось, что Корней несколько минут витал где-то далеко-далеко отсюда, но сейчас «спустился на землю». Спрашивать не стал, — сам расскажет, если захочет. Может, он посещал мысленно свое детство, перебирал в памяти дорогие события, а скорее всего, «летал» где-то в сфере последнего рассказа.

Антон Петрович как-то тяжело поднялся, словно огромный груз забот неожиданно свалился на него. Николаю показалось, что он даже постарел резко, осунулся.

— Пойдем, посмотрим, что там у тебя дома творится. Поздно уже, Леночке отдыхать пора, а эти гуляки могут и не понять, что она в положении.

Корней тихонько зашагал к дому Михася, и как ему показалось, даже походка его отяжелела и стала грузной. Но в зал, где собрались гости, он зашел бодро, с улыбкой на лице, приветствуя всех, и Николай удивился, как может быстро меняться его облик. Корней присел за стол рядом с Леной и Николаем, завел вроде бы обычный и ничего не значащий разговор.

— Как быстро летит время… Вот вы еще совсем недавно бегали в школу, но прошло с тех пор восемнадцать лет, и на большом жизненном пути вы тоже стали совершеннолетними. Кто-то из вас наверняка добился успеха, кто-то еще не проявил себя в полную меру, но обязательно проявит, кто-то идет в отстающих. Среди вас есть бизнесмены, руководители, менеджеры, экономисты, бухгалтеры, работники сферы обслуживания, но вас объединяет одно общее целое — ваш родной класс. Мы с Николаем Владимировичем и Леночкой многого добились в жизни, может, и вам чем-то поможем — кого-то на работу устроим, кого-то повысим, что-то подскажем. Класс — это единая семья, и помогать друг другу просто необходимо.

Корней хитровато улыбнулся, ожидая вопросов и предложений. Николай с Леной пока не поняли, к чему клонит Антон Петрович, но о том, что он что-то задумал, догадались однозначно.

Первым неуверенно заговорил симпатичный мужчина, назвавшийся Александром. Он хотел устроиться на работу в ресторан, но директор запросил сразу же солидную сумму, которую тот не смог выплатить сразу, и ему отказали. Лена, естественно, возмутилась поведением директора, заявив, что гнать его надо в три шеи, а Александр бы лучше справился с этим делом. И образование специальное есть, и парень честный.

— Вот видишь, Саша, как тебе повезло, — засмеялся Корней. — Леночка не против, чтобы ты директором стал. А сам-то как считаешь, справишься?

— Я-то справлюсь, — так же смеясь, ответил Александр, ничего не подозревая. — Вот только бы кто меня назначил на эту должность.

— А Леночка и назначит, — уже серьезно ответил Корней. — Это ее ресторан, и она там хозяйка. Придешь завтра с утра, примешь дела у старого директора, наведешь порядок, но кардинальные дела все станешь решать с ней, а не один.

Антон Петрович отвел взгляд от изумленного и ошарашенного Александра в сторону, как бы подстегивая других к общению и продолжению основной темы. Одноклассники, сообразив, что это не розыгрыш, поздравляли Александра, а потом кинулись наперебой рассказывать о своих нуждах. Кто-то делился ими с целью лучшего места, кто-то просто так, не надеясь ни на что — два раза подряд не бывает сказочных удач. Корней запоминал все — кто где работает, у кого какое образование, кто чем дышит и чего хочет. Даже врачу намекнул, что вскоре будет строиться новая поликлиника и он может там неплохо устроиться. При новом заводе хорошо бы иметь свою медсанчасть.

На следующий день Лена пришла в ресторан вместе с Александром. Он чуточку зашел вперед, и директор обозлился, увидев его, вызвал охрану, чтобы раз и навсегда выкинуть из заведения. Но, увидев Елену, попросил проводить Александра до выхода.

— Молодой человек уходит, мы решили все вопросы и он больше не потребуется, — с улыбкой объяснил он охране, приглашая рукой присесть Лену в кресло. Он видел ее один раз с Корнеем и поэтому принимал очень вежливо.

Но Лена жестом остановила охрану и уточнила:

— А какие вопросы вы решали?

— Ничего существенного, маленькие внутренние дела, — отмахнулся директор. — Простите… — он намекнул на имя-отчество.

— Можно было и раньше узнать, — ответила Лена. — Но сейчас это неважно. Я задала вам вопрос.

Директор знал, что Корней благоволит этой даме, и усиленно вспоминал, как ее зовут. Нетактичность с ней могла кончиться печально, и он снова вежливо ушел от ответа.

— Дела внутреннего производства совсем неинтересны для такой уважаемой женщины.

Он хотел добавить: и очень красивой, но не решился, могут истолковать не так и преподнесут Корнею, что он пытался за ней приударить.

— Что ж, второй раз я повторять не стану. Вы уволены, передайте все ключи Александру Аркадьевичу немедленно, — она показала на присутствующего Александра. — С этого момента он здесь директор, и пожалуйста, освободите рабочее место.

— Но вы не можете этого сделать, только Антон Петрович вправе решать такие вопросы, — он снял телефонную трубку.

Лена сделала знак рукой, и мгновенно подлетевшая охрана схватила его за руку, кладя трубку на место, посмотрела на Елену Михайловну, она кивнула головой. Старый директор вылетел из-за стола, карманы его вывернули, не отпуская проводили вниз и вывели на улицу, чтобы не пустить никогда.

Через пять минут в кабинете собрались все сотрудники для знакомства с новым директором, и ресторанная жизнь завертелась по новому витку.

Лена не хотела до декретного отпуска уходить с работы, оставлять Николая на попечение другой секретарши и юристки, тем более, что их еще необходимо подобрать и научить. Но жизнь вносила свои коррективы, она не могла оставаться все время на месте, отданное ей Корнеем хозяйство требовало внимания, а Коля не хотел, чтобы она работала вообще. Пусть занимается делами, как учредитель, при хорошем руководителе это не занимает много времени, считал он.

Лена нашла одну знакомую, которая окончила «иняз», проходила стажировку в Англии и неплохо разговаривала даже на немецком. Знание языков необходимо для секретаря такого уровня, и сейчас Елена обучала ее местным особенностям, знакомила с людьми, с кем соединять сразу, кого держать в приемной, какой кофе предпочитает Николай Владимирович и многое другое. Через недельку она собиралась таким же образом подготовить и юриста, на примете была однокурсница, которая всегда интересовалась международной юриспруденцией. Далеких перспектив Елена не объясняла, поработает немного — там видно станет, может, и отдел на новом заводе возглавит. Она смирилась с мыслью, что как таковой работы у нее не будет, дети и учредительство — этого хватит за глаза хозяйке дома и нескольких фирм.

А тем временем Корней посвящал рабочим вопросам все свое время, приходя домой, чтобы немного отдохнуть и выспаться. Он трудился сразу по нескольким направлениям. Совершенствуя свое охранно-детективное агентство, брал на работу оперативников-зубров, способных доставать информацию из-под земли, охранников, которые могли по-настоящему защитить хозяина. Он изучал настоящих и потенциальных конкурентов, внедрял к ним своих людей. Во многом помогала ему и разработанная Михасем в последнее время оперативная техника. Предугадать удар, нанести опережающий или по-другому нейтрализовать его, быть впереди, а не тащиться в хвосте, расследуя последствия случившегося, — вот основное кредо его агентства.

Корней посвятил в некоторые вопросы Зою Федоровну Ипполитову, именно ее он прочил в главные бухгалтеры нового, еще не построенного завода. Именно она обсчитала ему потребность России в новых приборах «Мирках», финансово-хозяйственную потребность при строительстве завода. На все денег не хватало, а Корней не хотел привлекать партнеров, решив возводить цеха поэтапно. Но площадь под завод, примерную его планировку необходимо вычислить сейчас, потом поздно будет искать новое место, и не хотелось иметь производство, разбросанное по разным уголкам.

Станислав Иванович Ивайловский узнавал уже, где можно приобрести необходимое оборудование для будущего завода, его настоящую и потенциальную стоимость через годик. Действуя под эгидой радиозавода, он не вызывал подозрений и еще никто не догадывался, что скоро вырастет новый огромный завод-монополист, приносящий колоссальную сверхприбыль.

С площадкой для завода дела обстояли сложнее — отхватить под строительство участок земли размером не менее десяти километров одной стороны и при этом не вызвать особых подозрений — крайне трудно. Но и эта проблема решалась Корнеем блестяще.

Михась, по подсказке Антона Петровича, пригласил к себе в фирму губернатора, мэров города и пригородного района. Продемонстрировал свои стесненные условия труда, объяснив, что здесь только разрабатываются приборы теоретически, опытные экземпляры тоже собираются здесь. Ми-3, который они видели в работе и который блестяще зарекомендовал себя при обнаружении людей под завалом здания, для массового производства требовал гораздо больших площадей. Это хорошо понимали приглашенные, но Николай Владимирович постепенно вводил их в курс дела.

— Нужны не просто площади для производства прибора, — объяснял он, — но еще и пустые участки, где он станет испытываться и совершенствоваться. Это только начало. Вчера вы слышали про аварию на одной из шахт, под землей на восьмисотметровой глубине остались заваленными десятки людей, и я собираюсь сделать прибор, который станет действовать на расстоянии километра. Чтобы проводить опыты с ним, необходимо полное отсутствие людей в радиусе не менее километра. Но и это еще не все. Помните, — Михась обратился к губернатору, — на расчистке, когда вы отдали приказ о применении тяжелой техники, в самом конце возникла небольшая заминка? Оставалась всего одна бетонная плита, но поднимать ее краном побоялись, могли обрушиться соседние перекрытия. Ее раскалывали отбойными молотками, все время опасаясь, что обрушится еще что-нибудь, — губернатор согласно кивал головой. — А если бы тогда существовал еще один прибор, который может разрезать сталь, бетон, кирпич, — все, что угодно? Мы бы без риска отрезали часть плиты и вытащили людей. Такой прибор теоретически уже существует и по расчетам может резать все мгновенно на расстоянии десяти метров. Его, естественно, соберут, но испытывать его необходимо в самых безопасных условиях. Вдруг он заработает не на десять метров, а на сто, срежет как ножом какие-нибудь цеха? Рассчитать все теоретически невозможно, один раз я уже проводил опыты в НИИ — вылетел с работы, несмотря на то, что доктор наук и профессор.

— Знаю, ошибся директор, сейчас сильно жалеет, — прервал его речь губернатор. — Все, что вы рассказываете, Николай Владимирович, теоретически правильно, — он улыбнулся. — Но что вы конкретно хотите?

Губернатор давал прямо понять, что лекции достаточно и пора переходить к просьбам и предложениям.

— Владимир Михайлович, необходима площадка под завод, цеха, полигон, — неважно как назвать. Нужна земля, и немалых размеров. Стороной не менее десяти километров. Вот и хочу попросить арендовать лет на пятьдесят участочек под строительство рядом с городом.

— Да-а, — засмеялся губернатор. — Просит, словно десять соток под дачу, — потом посерьезнев, продолжил: — Дело необходимое не только области, но и стране. Полагаю, Аркадий Степанович, — обратился он к главе районной администрации, — вы рассмотрите этот вопрос сами, учтете нужды района и области в целом.

«Все абсолютно точно рассчитал Антон Петрович, — удивляясь его прозорливости, подумал Михась. — Вопрос решен, и не станет глава района кочевряжиться, когда сам губернатор фактически одобрил просьбу. Конечно, для района такой большой участок захватит и пахотные земли, и леса, насчет конкретного места придется поторговаться. Но главное сделано, а нужный участок Корнеев из глотки вырвет».

Корней очень плотно занялся площадкой для завода, она многое решала в дальнейшей работе, выгодное месторасположение сказывалось при строительстве, на снабжении и сбыте, на кадрах, на электропитании и многом другом. Он подобрал место и понимал, что глава районной администрации не захочет отдать именно ее, станет сопротивляться всеми силами. На площадке находились наиболее плодородные и урожайные поля, а также лесной массив, выходящий к реке, где любили отдыхать горожане летом.

Но Аркадий Степанович Примаков прекрасно знал, кто такой Корней, что он вор в законе и спонсирует Михася, с поддержкой губернатора он сотрет его в порошок. Ему не хотелось, чтобы когда-нибудь по телевизору объявили, что глава района застрелен киллерами у своего собственного дома. Но и отдавать свои лучшие земли он тоже не мог, это бы значительно подорвало финансовое состояние района. Корней это понимал и к беседе готовился. Он созвонился с Примаковым и назначил встречу на нейтральной территории, чтобы не отвлекали звонками и приходами. Аркадий Степанович на предложение согласился, хотя и считал это не очень хорошим знаком — станет давить и придется подписать все. «Черт с ним, найду себе другую работу, жизнь дороже», — рассуждал он.

Корнеев начал разговор издалека. Он знал проблемы района, знал, где и чем занимался Примаков помимо основной работы. Если бы этой информацией владел ОБЭП, то он бы уже давно не был руководителем. Антон Петрович прозрачно намекнул на его несколько незаконных сделок и перешел к основному вопросу. Аркадий Степанович побледнел, но в основном держался в норме. Бледность лица и слегка дрожащие пальцы выдавали его волнение и боязнь за исход разговора. Он готов был подписать все, тем более эта сделка криминалом не являлась, хотя и ухудшала финансовое состояние района, по мнению главы. Но и в этом он ошибался, как и в том, что Корнеев может сообщить о нем информацию куда следует. Антон Петрович подробно объяснил, зачем необходима именно эта территория. Он понимал, что пахотные угодья, отданные под строительство, нанесут убыток хозяйству, но пообещал снизить затраты района на ГСМ, тракторную технику, ядохимикаты, повысить урожайность. Примаков удивлялся. Он не был лично знаком с Корнеем, но много слышал о нем и знал, что тот всегда выполняет свои обещания, но не понимал, как он может все это осуществить. А Корнеев, хитровато улыбаясь, еще раз подтвердил, что все сбудется в срок, в ближайшее лето, и вообще скоро район станет знаменитым.

Обговорив все вопросы, Корнеев передал уже готовые документы на подпись, Примаков подписал и вернул все обратно. Но Корнеев вежливо улыбнулся, объяснив, что все должно быть сделано законным, зарегистрированным образом с вынесением постановления, и вернул их назад. Аркадий Степанович покраснел: его ткнули носом то ли в привычку, то ли в незнание.

Уладив этот вопрос, Корней занялся другим — подготовкой проектных документов, поиском основного подрядчика и переоборудованием одного из цехов радиозавода под приборостроительный цех. Он абсолютно не сомневался в успехе Михася и стремился обеспечить ему все для работы. Положение Корнея в обществе здорово помогало ему, катализируя исполнение проектных документов, переговоры с подрядчиком и переоборудование цеха. Принцип действия кнута и пряника работал отменно, деньги платились, а кнута отведать никто не решался, слишком серьезным он мог оказаться. Никто не догадывался, что Корней отказался от мафиозных методов, поэтому его просьбы воспринимались серьезно и выполнялись в первую очередь.

Сегодня, в пятницу, Корней с утра зашел к Михасям, стараясь приободрить Николая и Елену. Начинались испытания прибора «Мирок», и Николай Владимирович волновался. Переживала и его жена, видя, как не находит себе места Николай. Вдвоем они отвлекали его, не давая сосредоточиться на мыслях о приборе, Антон Петрович рассказывал забавные истории, которые с ним случались на рыбалке. Николай слушал, но они чувствовали, что он мысленно все равно там, на будущих испытаниях, прокручивает в голове возможный исход.

На работу прибыли пораньше. Михась обратил внимание, что все его сотрудники уже в сборе и охрана оцепила территорию, не давая возможности ходить по ней заводчанам. Николай Владимирович вздохнул и отдал команду: «поехали».

«Мирок» вынесли на улицу, направив раструбом на бетонную балку. Бурцев перекрестился, включил прибор и провел лучом по бетону — внешних изменений не произошло, но сотрудники его отдела знали, что это еще ничего не значит, разрез можно не разглядеть и через лупу. Подогнали кран и приподняли балку за один конец, она разделилась на две половины.

Это была удача! Крики «ура-а-а-а» заглушили даже шум работы крана, все кинулись поздравлять Николая Владимировича, кто-то крикнул: «Качай его»! Михася подхватили, подбрасывая вверх, радовались, шумели.

Николай Владимирович встал на ноги, отряхнулся, поправил одежду и волосы, подошел прямиком к Бурцеву, поздравил Андрея Степановича и потом весь коллектив. Но опыты еще не закончились, балку резали еще и еще раз, резали кирпичи, сталь, дерево. «Мирок» работал на любом материале в удалении тридцати метров, хотя ожидали меньше. Длину луча можно задавать любую в пределах этой величины.

К полудню все закончилось, и Михась объявил всем конец рабочего дня. Это тоже восприняли с энтузиазмом, но решили не расходиться, а пойти в ресторан и отметить важное событие, которое в последние недели держало всех в тонусе. Елена Михайловна посоветовала пойти, естественно, в свой, причем за счет заведения. Предложение приняли на ура и все тронулись в путь. В каждом из них появилось чувство первооткрывателя, никто в мире еще не делал таких приборов, но «Гиперболоид инженера Гарина» читали все. Лица светились радостью, грудь переполняла гордость — они смогли, они сделали то, что никто и никогда не делал! Каждый внес свой взнос, свою лепту в первый в мире «Мирок». Николай Владимирович оглядел свой коллектив, сумевший воплотить его идеи в жизнь, маленький коллектив, из которого разрастется многотысячное объединение заводов.

Танечка Крапилина, молодая, красивая и высокая девушка, ростом почти с самого Михася, который достигал отметки 185, не умела скрывать своих чувств. При упоминании имени Николая Владимировича краснела, опускала глаза и старалась молчать. Более ничем она внешне не проявляла себя по отношению к шефу, разве что старалась не заходить к нему без крайней нужды и меньше общаться. Коллеги все видели и знали — если Танечка вышла в коридор и мгновенно вернулась назад с пунцовым лицом, значит, по коридору проходит Михась. Она появлялась на работе пораньше, уходила попозже, никогда не участвовала в разговорах, не касающихся профессиональных тем, и ни с кем не дружила. О ней никто практически ничего не знал, относились к Танечке все хорошо и всегда жалели за безответную любовь. Она чувствовала это и еще больше замыкалась в себе. Кого больше она любила — физику или Михася, на эту шутку не взялся бы ответить никто. В жизни часто бывает, когда одаренная красотой и умом девушка не может устроить свою судьбу в личном плане. Крапилина не только прекрасно работала, но и писала диссертацию под руководством Николая Владимировича, однако по всем вопросам она чаще всего обращалась к своему непосредственному начальнику Андрею Степановичу Бурцеву.

Сейчас она, сидя на краешке стула и выделяющаяся среди других своей гордой осанкой, ростом и красотой, тоже старалась не смотреть на Михася. Не могла, не имела права ломать жизнь и желала овладеть лишь одной странностью — не краснеть при его имени и появлении, когда внутри горит все и хочется кинуться к нему на шею и прошептать: «Не отдам»… Сегодня она первый раз находилась рядом так долго, но не пойти не могла, считала бы свое отсутствие неуважением к великому человеку. По-другому она и не мыслила, — создание новой теории может принадлежать только гению.

Через полчаса ее краснота прошла и уже более не появлялась в будущем, может быть, душа болела сильнее, а огонь желаний бушевал внутри глубже, но так же ярко и безответно. Со временем коллеги забудут о ее девичьей стеснительности, она перестанет выделяться, защитит кандидатскую диссертацию и возглавит один из отделов приборостроительного завода, станет писать докторскую и защитит ее в 30 лет. Но это со временем, а сейчас ей 25 и она достигла пока одного — не краснеть.

Михась взглянул на нее и неожиданно для себя сравнил с Леной — обе высокие, стройные и красивые, но Таня моложе на десять лет. Он отогнал от себя эти мысли и переключился на другое.

Время неумолимо отсчитывало секунды, минуты, часы, дни, недели и месяцы, бежало, не возвращаясь назад, и люди подобно ему торопились сделать свои дела. На выделенном участке поэтапно возводились корпуса нового приборостроительного завода «МИР», а пока в одном из цехов радиозавода выпускались приборы «МИ-3», «Мирок» и электронные плуги. Так Николай Владимирович назвал свою последнюю разработку.

Плуги производились в небольшом количестве, но пока не рекламировались и не продавались, на «МИ-3» и «Мирок» МЧС России сделало достаточно большой заказ и он выполнялся по графику. Структуры, подобные МЧС, в других странах также хотели иметь такие приборы, делали заказы и предоплату. Денежки потекли рекой и почти все уходили на строительство, Михась вовремя платил зарплату рабочим, и совсем немаленькую, стимулируя тем самым их труд. Штат фирмы в сравнении с первоначальным периодом увеличился многократно. Нехватка площадей и квалифицированных кадров создавала напряженность, графики поставок приборов выполнялись с натугой. Сотрудники в цехах работали в три смены; отработав одну, оставались во вторую. Михась этого не поощрял, но многие работники, имевшие до этого низкооплачиваемую работу или не имевшие ее вовсе, старались подзаработать денег. Но, как обычно, у нового, не устоявшегося еще предприятия нашлись и «доброжелатели» из пишущей братии, которые в погоне за новостями не смотрели под ноги. В одной из своих статеек они тиснули материал, выставив Михася эксплуататором, жирующим за счет нещадного использования труда работяг, которых тайно заставляет трудиться в две смены охрана завода, избивающая непослушных. Статья вызвала бурю гнева и протеста среди рабочих, они собрались всем коллективом и долго обсуждали ее, решив написать коллективное письмо в прокуратуру области с целью привлечения оборзевшего журналиста к ответу за клевету, опровержения статьи и поиска заказчика грязной лжи. Письмо не направляли по почте, его тоже опубликовали в газете с PS-ом от редакции, в котором сообщалось, что в штате фирмы 153 человека, письмо подписали 151 сотрудник, нет подписей Михася и его жены. Редакция начинает свое журналистское расследование.

Статья и открытое письмо вызвали в народе разное мнение. Кто-то говорил о том, что статья, может быть, и приукрашена, но по сути верна. Кто-то однозначно ее отвергал, считая журналистов отъявленными врунишками и продажными писаками. Телевизионщики тоже не остались в стороне, опрашивая в прямом эфире мнения различных людей, а потом сделали передачу из фирмы «МИР». Это и поставило точку в народном мнении, окончательно утвердив вторую версию. Сотрудники «МИРа» с возмущением отзывались о статье и о журналистах, клевещущих по заказу. Что это чей-то заказ — не сомневался никто.

«Я действительно работаю иногда по две смены подряд, — говорил один из рабочих. — Но этому меня заставляет жизнь, а не наш руководитель и тем более уж не охрана. Полгода я не мог найти работу по специальности, перебивался на разных случайных заработках, бывало, и сутками, но об этом никто почему-то не пишет. В доме накопились большие долги — друзьям, соседям, за квартиру, цена которой, сами знаете, подскочила до небес. Я смог рассчитаться, погасить все долги и еще купить продуктов, на которые раньше смотрел облизываясь. И все это буквально за месяц — работал в две смены и получал две зарплаты. И еще скажу — больше бы работал: Михась не разрешает, говорит, что организм отдыхать должен. А вы этого человека в дерьмо… Не понять вам, не жили вы без куска хлеба, не видели дома голодных детских ртов… Писаку бы этого сюда, мы бы объяснили ему, как добрых людей пачкать»…

И объяснили… Все кадровые агентства города подбирали потенциальных работников, но Михась пока не брал людей, давая возможность заработать своим. Они сами попросили его, на сверхурочные назначались только из малообеспеченных семей и то не более двух месяцев. Таково было условие Михася. Сейчас он взял на работу пятьдесят человек, через неделю еще сто пятьдесят, когда расширили производство. Сверхурочные отменили вовсе. Рабочие сами отыскали журналиста и объяснили… информацию он переваривал в больнице, заявив, что упал несколько раз на лестнице. В той же газете он опубликовал опровержение своей же статьи, принося извинения Михасю и всему коллективу, работяги не захотели наказывать его более и попросили прокуратуру закрыть дело, ссылаясь на полученные публичные извинения.

Приближалась весна, в деревнях и поселках готовились к трудовым будням — ремонтировали трактора, плуги, сеялки и прочую технику, по возможности запасались ГСМ. Михась решил, что время пришло, и связался с главой района Аркадием Степановичем Примаковым, попросив его собрать всех руководителей хозяйств, занимающихся вспашкой земли. Он знал, что на территории района есть и чисто скотоводческие хозяйства, птицефабрики, этих руководителей не стоило отрывать от повседневных забот. Попросил приурочить сбор к нуждам района, если таковые имеются, чтобы не отвлекать директоров только для встречи с ним. Определились на встречу через неделю.

В зале местного дома культуры Примаков представил Михася директорам, хотя в особом представлении он и не нуждался.

— Доктор физико-математических наук, профессор, генеральный директор фирмы «МИР» и строящегося на нашей территории приборостроительного завода Николай Владимирович Михась, — отчеканил Примаков.

Михась оглядел полтора десятка сидящих перед ним людей, — впрочем, пятеро были из его личной охраны, они разместились по бокам и на него не смотрели, следя за людьми в зале. Корней в последнее время не отпускал его никуда без такого эскорта, и спорить с ним было бесполезно. У всех одинаково напряженные лица, — директора не знали цели встречи и предполагали различные просьбы.

— Добрый день, уважаемые господа, — начал Михась. — Вначале хочу сделать маленькую поправочку, — он улыбнулся. — Директором приборостроительного завода я не буду и пока еще не подобрал кандидатуру на эту должность. Все должно быть предельно ясным и понятным, нам с вами жить и работать рядом, поэтому в какой-то степени я тоже сельский житель, как и вы. — Слова не сняли напряжения в зале, и Михась продолжил: — Я приехал не просить у вас, я приехал кое-что дать вам. Кто руководитель хозяйства, на чьей территории строится завод?

Поднялся мужчина среднего возраста и телосложения, Примаков шепнул на ухо: — Воронин Петр Ильич, директор совхоза «Юбилейный».

— Вы присаживайтесь, Петр Ильич, — продолжил Михась. — В большей степени я из-за вас сюда приехал. Мы забрали у вас солидную площадь пахотных земель под завод, и сейчас я бы хотел компенсировать вам потери. Наша фирма дарит вам электронный плуг, аналогов которому нет во всем мире, другие хозяйства района смогут приобрести его за символическую цену — пять тысяч рублей. Могу сказать, что за границу он станет продаваться за миллион рублей или больше. Но не миллионом компенсируются ваши потери, Петр Ильич, вы получаете гораздо большее, и сейчас это поймете. — Охрана поставила на стол коробку, вынула из нее металлический ящик. — Вот это и есть электронный плуг, который, наверное, трудно оценить деньгами, — он заметил на некоторых лицах улыбки и тоже улыбнулся. — Размерами он с цветной телевизор, весит примерно так же, а вот работает по-другому. Чтобы таскать этот прибор за собой, не нужны мощные трактора, пашет он шириной десять метров, глубиной на заданный уровень, но не более полутора метров. Я не пахарь, не знаю, но, наверное, вам необходима глубина сантиметров сорок, это вы сами станете регулировать. Чтобы развеять все ваши сомнения, мы сейчас выедем в поле и я вспашу на обыкновенном «УАЗике» мерзлую землю на глубину полтора метра. Можно и на «Жигулях», да боюсь, в снегу завязнут, — засмеялся Михась.

Всем скопом они выехали за околицу, охрана прилаживала прибор к «УАЗику». Директора ничего не понимали — то ли их пригласили на шоу, то ли цирк устраивают, то ли дурдом. Не понимал ничего и Примаков, уже пожалевший, что связался с Михасем — никто не пашет землю зимой, ни один трактор не сможет потянуть за собой плуг, осмеют его директора. Но Михась уселся в «УАЗик», проехал по полю метров десять, вышел из машины, выключил свой прибор и пригласил всех подойти поближе. Ничего не изменилось на зимнем поле — колея от колес машины, да, может быть, снег немного просел полосой шириною в десять метров, но на это никто внимания не обратил. Николай Владимирович протянул лопату Воронину.

— Попробуйте, Петр Ильич, копните, — Воронин стоял, не шевелясь и не желая брать лопату. — Ну что ж, не верите, не надо, — огорчился Михась. — Но посмотреть вам все равно придется.

Один из охранников взял лопату, быстро расчистил снег и стал копать. Лопата входила в землю, как в песок, охранник даже не давил на нее ногой, он копал и копал, углубляясь все дальше и дальше, пока его не остановил Михась. На снегу выросла кучка земли, и это уже не походило на цирк. Каждый из директоров взял в руки горсть земли — мерзлая без комков почва просачивалась сквозь пальцы, действительно, словно песок. Шоу превратилось в реальное чудо. Охрана набрала в пакетик несколько горстей земли, и вся компания вернулась в зал дома культуры.

Михась приехал один, не хотелось выслушивать извинений за недоверие, настроение упало, но задуманное необходимо завершить, и он сразу же заговорил, не давая возможности что-либо сказать директорам.

— Вы убедились, что прибор работает и мои слова не блеф. Скоро оттает привезенная с собой земля и не будет похожа на песок, скорее на «пух», в который мечтает посадить зерно каждый крестьянин. С прибором дается полная и подробная инструкция по его применению, и я не стану останавливаться на этом. Скажу лишь о том, что к нему необходимо относиться очень серьезно во время работы — если проехаться прибором по человеку, он превратится в мясной фарш. Поэтому обращаю ваше внимание на технику безопасности, о ней тоже говорится в инструкции. Этот электронный плуг может работать без поломок лет шесть-семь в среднем. Я предлагаю использовать его следующим образом. Когда настанет пора сеять зерно, вы крепите прибор на трактор и следом за прибором прикрепляете сеялку. Вспашка и сев происходят одновременно, причем на обработанном прибором, вернее, электронным плугом, поле не растут сорняки. Они измельчаются и превращаются в органические удобрения. И еще хочу дать маленький совет лично для вас, Петр Ильич. Вы потеряли участок плодородных земель, на нем строится завод, который и станет производить эти плуги. Нужный стране завод. Но рядом есть участок леса, который можно использовать под посевные поля. Деревья вы свалите своими силами, используете древесину, как посчитаете нужным, остальное сделает электронный плуг. Проедетесь с ним по пням — и они превратятся в мелкие опилки, давая удобрения. Прибору без разницы, что пахать — землю, деревья или камень. Если проехать плугом над скалой, она превратится в каменную пыль на глубину полтора метра. Этот прибор ваш, Петр Ильич, другие руководители могут получить электронный плуг в любое время, оплатив пять тысяч рублей. Можно взять несколько плугов, но каждый последующий обойдется вам в пятнадцать тысяч. Благодарю за внимание.

Михась ушел очень быстро, не дав никому извиниться или задать вопросы, его охрана, зло глянув на всех, удалилась следом. Ее тоже возмутило поведение директоров — им дарят такой плуг, а они в «ромашку» играют: верю — не верю. И никто не задумался, как бы поступил сам на их месте.

Оставшись одни, директора зашумели, Примаков попытался успокоить их.

— Что, господа, обкакались мы перед Михасем, что дальше станем делать? Ты-то, Петр Ильич, мог бы и лопатку взять…

Воронин ощерился.

— Мог бы взять, но что-то никто из вас ее тоже не взял. Все лопухнулись, а Воронин крайний? Кто же подумать мог, что его «телевизор» действительно землю вспашет — ее сейчас любым трактором и плугом не возьмешь, — что он скалы и пни пахать может?..

Прибор однозначно не походил на плуг, и как сказал Воронин, действительно походил на телевизор, даже небольшой экран имелся. Его и стали называть «телевизором».

— Пнями-то мы оказались с вами. Ладно, чего уж там, возьму эту проблему на себя, — снова заговорил Примаков. — Съезжу к Николаю Владимировичу, объясню все, действительно — кто мог подумать, что «телевизор» вообще пахать может, тем более мерзлый грунт.

Часа два они обсуждали «телевизор», читали инструкцию, подсчитывали экономию, но больше двух приборов взять не решились — мало ли что может случиться. Если учесть то, что трактор весной пройдет по полю один раз, а не два, как раньше — вспахать и засеять, и то экономия в два раза. Плюс сорняки не растут и урожай лучше, осенью пахать не надо, — получалась экономия раза в четыре от предыдущих затрат. Это очень существенно для любого хозяйства, но все-таки решили повременить. Получится все, как задумано — на следующий год можно взять и еще по два.

А Михась тем временем решил показать электронный плуг прессе. По его расчетам, к весенне-полевой страде фирма могла изготовить до пяти тысяч плугов, возникала необходимость в его популяризации. Николай Владимирович вызвал к себе Крапилину.

— Вот что, Татьяна Ивановна, через неделю вы защищаете кандидатскую, и я решил дать вам маленькое, но ответственное поручение…

Крапилина сразу же вспомнила «Кавказскую пленницу». Если бы Николай Владимирович предложил ей разрезать ленточку, а потом его охрана выкрала ее и привезла к нему в дом…

— Татьяна Ивановна, кажется, вы меня не слушаете, — голос Михася вернул ее к действительности.

— Нет, что вы, Николай Владимирович, продолжайте, пожалуйста, — солгала Крапилина и покраснела.

— Я хочу назначить вас начальником отдела, вы должны до защиты продемонстрировать прессе работу плуга на мерзлом грунте и на участке с вырубленными деревьями. Я исхожу из двух моментов: во-первых, вы достойны этой должности, во-вторых, вам легче станет защищать диссертацию после телевизионного эфира. Не подумайте, я не считаю ее слабой, вы защититесь успешно в любом случае, но так будет лучше. С прессой вам все равно предстоит поработать, независимо от того, согласитесь вы на предложенную должность или нет, — пора продемонстрировать наш продукт. Жду вашего решения.

Ей хотелось ответить многое, но сказала она кратко:

— Я согласна.

— Вот и прекрасно, действуйте, Татьяна Ивановна.

Ей вдруг захотелось, чтобы он назвал ее Танечкой, хотя бы Татьяной, и она чуть было не попросила его об этом, но вовремя остановилась и снова покраснела. И этот раз ее не понял Михась, он вообще оставался в фирме единственным, кто не догадывался о ее любви к нему. Знала об этом и Елена Михайловна, но она никогда даже не намекнула мужу об этом, считая Крапилину порядочной женщиной, не способной для расстановки любовных сетей. Верила она и в Николая, смогла победить свою чудовищную ревность, возникшую было в самом начале их совместной жизни.

Сейчас Лена в основном находилась дома, шел восьмой месяц беременности, и она изредка выезжала проконтролировать работу ресторана или гостиницы, всегда заезжала на завод. Спрашивала, как дела у секретарши и у юриста, заходила на минутку к мужу и уезжала домой.

Михась любил обнимать ее, поглаживая животик, прижимался ухом к нему и очень радовался, когда получал пинок от малыша. Елена чувствовала, что он стал относиться к ней еще нежнее, радовалась своему счастью и мечтала лишь о том, чтобы Николай находился побольше дома. Никогда не высказывала упреков, что он временами задерживался на работе, понимала, как сложно руководить большой фирмой и в то же время заниматься научной работой.

Сегодня вечером они вместе смотрели телевизор. Крапилина демонстрировала электронный плуг, лично вспахав мерзлый грунт и пни от деревьев, рассказывала о его достоинствах и возможностях. Михась остался очень доволен, он не ошибся в ней, лучшей рекламы не могло и быть. Лена прижалась к мужу.

— Надо же, и все это изобрел ты, Коленька. Смотри, как пинается наш сынок, — она положила его руку к себе на живот, — чувствует, что показывают изобретение папочки.

Николай прижал к себе Лену. Слово «папочка» приятно резало слух, разливалось теплотой по сердцу и разносилось им по всем клеточкам организма. Оставалось недолго, Елена должна родить месяца через полтора. Горничная Наталья Сергеевна не советовала брать заранее что-либо ребенку, говорила, что это плохая примета, и Михаси не брали. По сути, и ни к чему было, все можно купить в любое время — не советский период.

Начальник «убойного» отдела УВД области лично выехал на место происшествия, чрез минуту туда же прибыли областной прокурор, начальник УВД и ФСБ, даже приехал губернатор, чего ранее никогда не случалось. «Притащились, черт их принес, вместо работы одни доклады теперь будут, планы и вздрючки», — подумал начальник отдела.

Останки машины догорали на центральной площади города, мощнейший взрыв разнес все на куски, тела погибших собирали по частям, все, что можно было собрать, уже отправили на экспертизу. Видимо, сработало очень мощное радиоуправляемое взрывное устройство, специалисты ФСБ, прокуратуры и УВД занимались своим делом. Каждый видел свою подоплеку в этом деле и неохотно делился об этом с другими службами.

Губернатор понимал, что это заказное убийство, без подсказки ФСБ, УВД и прокуратуры. Он также знал и о том, что еще ни одно из заказных убийств в области не раскрыто и на что направлено это зверское преступление. Выматеревшись про себя, он бросил прокурору:

— Я к нему, остальным вы сообщите сами. Но если вы и это не раскроете… — он не договорил, глянул в глаза начальнику УФСБ, махнул рукой и уехал.

Все понимали, куда поехал губернатор, и никто не хотел быть на его месте.

Протасов появился у Михася вместе с Корнеем.

— Проходите, проходите, Владимир Михайлович, опять что-то Антон Петрович у вас выпрашивает, — радостно встретил их Михась, но, заметив каменные лица обоих, переспросил: — Что-то случилось?

Губернатор подождал, пока Михась сядет в кресло, и с огорчением произнес:

— Да, Николай Владимирович, случилось непоправимое, — он сделал небольшую паузу. — Погибла ваша жена.

У Михася расширились глаза, но через секунду он закрыл их и сидел минуты две, не шевелясь и не произнося ни слова. Потом спросил:

— Как это случилось?

— Мощное взрывное устройство подложили в машину, охрана погибла тоже. От тел остались небольшие кусочки, — ответил губернатор.

Михась снова закрыл глаза и сидел, не шевелясь. Протасов и Корней не знали, что делать, решили пока не беспокоить Николая Владимировича, посидеть рядом некоторое время молча. Через несколько минут дверь отворилась и в кабинет вошла Елена Михайловна. Губернатор, Корнеев и Михась оторопели.

— А вот и я, — радостно начала Елена. — Не захотела поехать, поехать… Что случилось, на вас лица на всех нет? — заволновалась она.

— Подойди, — попросил Николай, она подошла, он прижался к ее животу, улыбнулся, почувствовав, как шевелится ребенок, поцеловал сквозь платье и попросил: — Подожди в приемной, пожалуйста, мы скоро закончим. Да, ты говорила, что куда-то не поехала?

— Не захотела ехать в гостиницу, там какой-то инцидент с дракой, мне по сотовому позвонили. Но я решила, что охрана без меня разберется, взяла одного с собой — и на такси сюда. Не переживай, не одна приехала — с охранником, — улыбнулась Елена.

— Ладно, ладно, — попытался улыбнуться Михась, но улыбка вышла натянутая, он все еще не мог прийти в себя полностью. — Подожди пару минут, мы скоро.

Елена пожала плечами, ничего не понимая, собралась выйти, но Корнеев остановил ее.

— Леночка, мой сотик сломался. Можно, я с твоего позвоню?

Она без слов отдала телефон, бросила выходя:

— Странные вы, мужики, сегодня…

Михась закурил. Все понимали, что Елене повезло и покушались именно на нее. Из-за тонированных стекол не видно, кто едет внутри машины, а она шла именно к гостинице. И о звонке не беспокоились, знали, что при взрыве следов не останется. Корней записал высветившийся номер на сотовом Елены, вызвал прямо сюда начальника личной охраны Михася, приказал:

— Провентилируй этот номерок тихонько. С Еленой Михайловной сюда один ее охранник прибыл — ошмонать и под домашний арест с усиленной охраной, от внешнего мира отрезать полностью, в туалет вместе ходить. Госпожа Михась не должна видеть, что вы увозите его. Понятно? Я сам с ним позже поговорю.

— Понял, Антон Петрович, все сделаю.

Протасов посчитал, что извиниться необходимо, но Михась перебил его, сказав, что ситуация понятна и наоборот поблагодарил его за то, что нашел в себе силы и приехал лично.

Губернатор вернулся на место трагедии, отвел в сторону начальника УФСБ и тихо, но с яростью заговорил:

— Так меня еще никто не подставлял, генерал. Почему ты не проверил, кто ехал в машине, или вам со своими шпионскими играми это не обязательно? Ты обосрался, как последний пацан, я только что разговаривал с Еленой Михайловной. Объявляю Михасю, что его жена погибла, а она через несколько минут в кабинет входит… У тебя есть последний шанс — если не найдешь преступников, твоя песенка спета, на пенсию пойдешь не генерал-майором — майором пойдешь, если вообще пойдешь, лично попрошу президента. Охранник еще один остался жив, его сейчас Корней крутит, лично с ним потом свяжешься. И о том, что Елена Михайловна жива и один охранник жив — никому ни слова. Проследи, чтобы пресса осветила гибель машины и всех пассажиров, но чья машина и кто погиб — не известно. Надеюсь, хоть с этой задачей ты справишься?

Губернатор уехал, не попрощавшись. К ФСБэшнику подошли прокурор и начальник УВД, спросили: — «Ну, как»?

— Что как? Сами знаете, нелегко такие вещи мужу рассказывать. Грозился, что если не раскрою этот взрыв — лично к президенту поедет просить, чтобы меня в майоры разжаловали. Вот так…

Николай Владимирович дома все рассказал Елене, она ужаснулась от услышанного, обняла Николая и расплакалась.

— Кто же это так, Коленька? Ведь трое человек погибло, ни в чем не повинные люди. Зачем я им понадобилась, кому сделала плохо? — всхлипывала Елена.

Николай, обнимая, успокаивал ее.

— Леночка, перестань плакать, это вредно для нашего малыша, успокойся, пожалуйста, — она кивала головой, вытирая слезы. — Ты никому не сделала ничего плохого, из колеи старались выбить меня. После твоей смерти мне действительно пришлось бы туго, и я вряд ли смог бы работать какое-то время. Запугать охрану, Корнея, меня — вот их основная цель, постараться внедрить ко мне своих людей и сорвать производство электронных плугов. За этим наверняка стоят воротилы тракторного бизнеса, их в первую очередь ударят по карману мои плуги. Но Антон Петрович разберется, мы в долгу не останемся. Убивать никого не станем, но тюрьмы, полагаю, им не миновать, пусть попарятся на нарах. Пренеприятнейшая штука, скажу тебе по секрету.

Лена заулыбалась, потом спросила, что станет с ее охранником. Николай пояснил, что Антон Петрович разберется, если он не виновен — будет работать, как и прежде, если виновен — им займутся органы. «Но тебе, как и ему, нельзя сейчас показываться на людях, никому нельзя звонить, никому. Нельзя подходить к телефону, даже я тебе не буду звонить — могут прослушать разговор. Для всех ты погибла, Леночка, а домашние станут просто отвечать, что тебя нет, без пояснений и комментариев».

Многократно усиленная охрана не подпускала к дому Корнея и Михася никого, даже сотрудников УВД, прокуратуры и ФСБ, требуя санкцию суда, без нее никто не мог зайти на территорию коттеджей, а санкцию, естественно, никто не давал. Николай Владимирович несколько дней не появлялся на работе, Ипполитова ездила к нему домой подписывать необходимые документы, сотрудники расспрашивали ее подробно, но она сама ничего не знала. Антон Петрович не ложился спать третьи сутки, Михась тоже не мог уговорить его, но заставил, отдав команду не выпускать его из комнаты. Корней было сунулся, наткнулся на охранников, стоявших глыбами, выматерился яростно вслух и сразу же уснул. Его разбудили через пять часов, и он опять принялся за работу. Через неделю он пришел домой усталый, но довольный.

— Все, Коленька, я нашел всех, — только и успел проговорить он, засыпая прямо в кресле.

Его раздели, уложили на кровать и не будили. Антон Петрович проснулся сам почти через сутки. Заохал, что проспал так долго, но не расстроился. С Николаем они обсуждали всего один вопрос — что выгоднее: наказать исполнителей и заказчиков своими силами или отдать их правосудию? Политически было выгоднее отдать преступников правоохранительным органам, Корней тоже склонялся к этому, но и имел при этом веские контраргументы. У заказчиков есть шанс вывернуться с помощью сильных адвокатов — что-то не сможет доказать следствие, где-то допустят процессуальную ошибку, — все на руку адвокатам. Потом исправлять все станет сложнее, и преступники поймут свою безнаказанность, второй раз уже не допустят ляпов. Если заказчики останутся на свободе, в повторной попытке не сомневался ни Михась, ни Корней. Не сомневались они и в том, что предотвратить следующий случай вряд ли удастся. Николай Владимирович бросил в бой тяжелую артиллерию.

— Знаешь что, Антон Петрович, если уж органы не смогут воспользоваться готовым блюдом, я перестану в них верить. Они и так не раскрывают заказных убийств, неужели даже не в состоянии переварить разжеванное? Неужели только могут раскрывать бытовуху и ловить мелочовщиков?

Корней покачал головой.

— Знаешь что, Коля, — также начал он, — у ФСБэшников ничего нет, никаких серьезных материалов. Я смог найти преступников, нашел факты, подтверждающие преступление. Чем же тогда занимались они? Вот ты говоришь, что они должны переварить готовое. И переварят. Процесс пищеварения на этом, как известно, не заканчивается, они и прокакают все блестяще в конечном итоге. Путин говорил, что мочить надо, а кого замочили? Его же и мочат юмористы на сцене, — Корней махнул рукой. — Решай сам, больше я говорить ничего не стану, как скажешь, так и поступлю. Но единственное, что хочу сказать напоследок — фактами я действительно располагаю железными, но в суде оценивается не только сам факт, но и то, как он добыт. Если доказательство добыто с нарушением процессуальных норм, оно судом отклоняется и не может использоваться как доказательство, хотя само по себе не вызывает никаких сомнений. Вот теперь все.

Корнеев замолчал, набивая табаком трубку, закурил, пуская клубы дыма, словно паровоз, стоявший под парами, но так и не побежавший по рельсам. Он понял, что не убедил Николая, эта золотая научная голова совсем не разбиралась во многих простых, на первый взгляд, вопросах. И Корнею стало обидно — почему профессор не может понять того, что ясно без слов большинству неграмотных мужиков? Неужели он не понимает, что если не рассчитаться сейчас, они убьют его жену, даже сидя в тюрьме. Что ее закажут повторно, убьют обязательно, тем самым давая себе лишний шанс к освобождению. Они же сидели в тюрьме, значит, и первый взрыв заказывали не они. Неужели он не понимает, что в России, чтобы не сесть в тюрьму, нужно своровать много, очень много, и тогда ты свободен, никто не посмеет тронуть тебя. Глупец и гений… как все сложно. Даже первый вор СССР Япончик сидит в американской тюрьме, но что он в сравнении с тем же Березовским? Малявка.

Корней вспомнил встречу с Япончиком по выходу его из Тулунской тюрьмы. Они не договорились — слишком долго он просидел, многое потерял, кроме имени почти ничего не осталось. Кто же поделится с ним нажитыми связями и властью? Япончик уехал потом к Джему на Дальний Восток, но и там не нашел реальной поддержки, рассчитал все верно — в России его завалят, и убрался в США. Сейчас положенец Дальнего Востока Джем уже умер, Япончик снова сидит, мир не может меняться резко и быстро. Корней вздохнул и опять закоптил своей трубкой. Как быть, как спасти Елену? Принять решение самому — поссориться с Михасем, потерять сразу двоих… Он коптил и коптил трубкой, как паровоз, и не мог тронуться с рельсов.

Оба сидели не в настроении, каждый не хотел ссориться и уважал другого, но каждый имел свое мнение и впервые не желал уступать. Обе версии имели как плюсы, так и минусы, каждая зиждилась на своем фундаменте: одна на законе, другая на жизненном опыте. Исходя из того же жизненного опыта, Корней понимал, что на его стороне пятьдесят пять процентов, на стороне Михася — 45, но у него простой люд, у Николая — интеллигенция и власть, а значит, чаша весов не на его стороне.

Корней передал папку Михасю.

— Ознакомься, здесь все — доказательства и люди. Когда суд оправдает подонков и ты станешь рвать волосы на собственной заднице в полной уверенности их вины, вспомнишь этот день. Теперь это твоя папка.

Огорченный до глубины души, Антон Петрович вышел из комнаты не попрощавшись, ушел в свой коттедж и прилег на диване, так и пролежал всю ночь, не смыкая глаз.

Михась изучал документы, внимательно прочитывая каждый листок, вслушивался в магнитофонные записи и удивлялся. Действительно, Корней проделал работу, оказавшуюся не по зубам УФСБ, УВД и прокуратуре. Что, если он, гений сыска, прав, что не получится ничего законным путем, не смогут правоохранительные органы реализовать готовую информацию? Николай Владимирович вспомнил рассказ одного знакомого оперативного работника, вздохнул тяжело в сомнениях.

В свое время Центробанк решил позаботиться о своих руководящих кадрах и выделить определенную сумму для приобретения и установки металлических дверей в их квартирах. Но один из заместителей начальника главного управления центрального банка посчитал такие двери ненадежными и неспособными защитить его от возможного посягательства преступного мира. Имея право подписи, он заключил контракт с одной немецкой фирмой на поставку трех бронированных дверей для банка общей стоимостью сто двадцать пять миллионов тогда еще неденоминированных рублей. Двери из особо прочной стали, неподдающиеся резке автогеном из-за присутствия внутри бетона, доставили и установили. Из-за сложности установки ее производили финские рабочие, и имелся акт приемки выполненных работ, где черным по белому написано, что двери установлены именно в банке. Но… двери установили в приватизированных квартирах зама, главного бухгалтера и начальника РКЦ. Есть состав преступления, возбудили уголовное дело, но успешно его и похерили…

Вспомнил Михась и другой рассказ, когда обратился гражданин с заявлением в милицию о вымогательстве пятидесяти тысяч рублей, — суммы, для кого-то значительной, для кого-то ничего не значащей. Блестяще провели оперативники задержание с поличным, передали следователю процессуально правильно оформленные аудио- и видеопленки с угрозами насильственных действий, в том числе и убийства. Но… опять злополучное но… Следователь прекращает дело за отсутствием состава преступления.

«Кошмар, — подумал Михась. — А если они и это дело похерят… Ведь там тоже все доказательства налицо были. Неужели все так запущено, продажно и коррумпировано? А может, не все? Может, есть надежда и правда на свете? Наверняка есть, но подстраховаться необходимо».

Николай Владимирович связался с губернатором, пригласил на вечер к себе домой, как и начальника УФСБ. Они прибыли к восьми часам вечера практически одновременно, удивились, увидев друг друга, и поняли, что речь пойдет о взрыве на центральной площади города. И не ошиблись. После обычных вежливых фраз и предложенных легких напитков Михась перешел к делу.

— Господа, я пригласил вас рассказать не только о том, кто покушался на мою жену, взорвал автомобиль и зверски уничтожил троих людей из охраны. Я пригласил вас еще и для того, чтобы посоветоваться, чтобы вы, Владимир Михайлович, помогли мне с учетом вашего политического опыта, а вы, Григорий Борисович, помогли как профессионал ФСБ. Я не поехал ни к одному из вас, мне не нужен совет губернатора или начальника УФСБ, мне необходим ваш человеческий совет, который основывается на ваших знаниях. В неформальной обстановке вы можете сказать, как бы поступили вы, окажись на моем месте. — Получив полное понимание и готовность к содействию, Михась продолжил: — Но прежде хочу спросить: есть ли новости, подозреваемые по делу?

— Работа ведется очень активно, — ответил генерал. — Подозреваемых пока нет, но перспектива неплохая, делаем все возможное.

Михась усмехнулся.

— Спасибо, Григорий Борисович, за горбачевский ответ, не обижайтесь, пожалуйста, лучше послушайте мою «сказку». По телевидению около двух недель назад практически по всем каналам показали работу моего электронного плуга, — генерал и Протасов закивали головами. — Такой прибор могут тащить за собой любые слабосильные трактора, собственно, им тащить за собой необходимо лишь сеялку. Это, естественно, отразится на сбыте средней и особенно тяжелой техники. Здесь, — Николай Владимирович показал аудиокассету, — записан разговор трех человек, это хозяева трех крупнейших тракторных заводов страны. Обыкновенная экономическая конкуренция, банальная до пошлости. Они приходят к единому мнению — выбить меня из колеи, организовав покушение, вернее, убийство жены. Есть еще ряд аудио- и видеокассет, исполнители и заказчики, и даже их покровители, — все есть на пленках. Есть и другие документы, подтверждающие мою «сказочку». Они не знают, что жена жива, и сегодня, буквально пару часов назад, из Челябинска мне позвонил один человечек, предупредил, что если я не сверну производство электронных плугов, то известным взрывом все не закончится. Личность звонившего уже установлена. Но я хочу задать всего лишь один вопрос — сможет ли наша правоохранительная система справиться с такими людьми? Люди такого полета, конечно же, бывали в Лефортово, но ни один осужден не был. Красноярца Быкова осудили, ха-ха, условно, а выпуск под залог, условный срок — это приговор мне и моей жене. Здесь замешаны люди посильнее Быкова, и я один не смогу им противостоять.

— Почему же один, Николай Владимирович, у вас очень сильная позиция, собранный материал не позволит уйти преступникам от ответственности.

— Что вы понимаете, генерал, в позициях? — перебил его Михась. — Ваши профессионалы смогли выйти всего лишь на перспективу, а простые люди собрали этот, как вы выразились, материал. Наверное, потому, что для вас это действительно материал, а для этих людей это факты, неоспоримые доказательства. Речь идет не о пустяках — о жизни и смерти. Вы уже обкакались, ничего не сделав для установления и розыска преступников. Кто поручится, что вы не обсеретесь в реализации этого, как вы выражаетесь, материала?

Михась в волнении заходил по комнате.

— Зачем же так грубо, — обиделся генерал. — Все, что возможно, мы сделаем, преступников арестуем, проведем необходимые следственные действия в кратчайшие сроки, направим дело в суд. Я понимаю, что вы взволнованы, и основания для этого есть.

— Еще бы, конечно, есть, и немалые. Вы не контролируете суд и СИЗО, именно отсюда может исходить источник зла. Нет уверенности, что суд не выпустит их под залог, даже если вы сообщите о намереньях продолжать преступные действия. Кто поручится, что в камере у них не будет связи с волей? Для вас, я полагаю, не секрет, что авторитеты в СИЗО имеют женщин и приводят их прямо в камеру как с воли, так и с женской половины СИЗО. Доллар там хозяин, а не начальник.

— Это что же творится, неужели это все правда, Григорий Борисович? — вмешался в разговор губернатор. Генерал опустил голову.

— Это социальное зло, Владимир Михайлович, контролеры там получают по две тысячи рублей, как прожить на такие деньги, я не знаю, — Григорий Борисович выпрямился и взглянул прямо в глаза губернатору, давая понять, что это общая вина. — Но все-таки это частные случаи, и действительно они бывают, но это не система, многие сотрудники юстиции честно трудятся и за эти гроши.

Обсуждение вопросов затянулось до полуночи, слишком острые моменты затрагивались в разговоре, как частного, так и общего характера. Григорий Борисович уехал с папкой, и Михась долго еще не мог заснуть, прикидывая, правильно ли он поступил.

Через несколько дней пресса взорвалась сенсацией — раскрыто заказное преступление, арестованы исполнители и заказчики взрыва на центральной площади города, унесшего три жизни. Госпожа Михась, супруга профессора и начинающего бизнесмена, на которую и покушались преступники, чудом осталась жива, УФСБ продолжает свою работу.

Корней предпринял небывалые меры предосторожности, Николай Владимирович и Елена Михайловна охранялись ежеминутно, все машины проверялись и перепроверялись, их постоянно окружали люди охраны, предотвращая возможные снайперские выстрелы. В возможные источники и очаги опасности внедрялись люди Корнея. Но он прекрасно понимал, что если «трактористы» решатся на убийство — ничто не спасет Михасей, а из своего опыта он знал, что так и случится. Может быть, через несколько лет, но все равно случится. Единственный путь спасения — физическое уничтожение — Михась отверг, поручив разборку правоохранительной системе.

Дни бежали за днями. Елена теперь уже безвылазно сидела дома, а Николай с головой окунулся в работу. Производство разрасталось с каждым часом, рождая нового бизнесмена, неподвластного никому.

Крапилина защитила диссертацию, и Михась решил назначить ее начальником цеха, как раз выстроился один блок его приборостроительного завода. Бурцев проявил не только научные, но и организаторские способности, Николаю Владимировичу не пришлось искать директора завода, Андрей Степанович подходил для этой должности лучше всего.

Татьяна Ивановна долго раздумывала, прежде чем согласиться. Нет, не на должность начальника цеха, на которую она согласилась сразу же и с радостью. Докторская диссертация — вот что заботило ее прежде всего, потому что непосредственным руководителем становился сам Михась, и общаться с ним пришлось бы очень часто. Сможет ли она выдержать, пересилить любовные муки? Она не хотела разрушать семью и ни за что бы не призналась ему в любви. Всю себя, все свои знания она отдавала науке и производству, постепенно привыкла к такому режиму и только иногда плакала ночами, проклиная свою судьбу. Одноклассницы и коллеги завидовали ей — кандидат наук, начальник цеха, деньги гребет лопатой, зачем ей столько… Парни бегали, ухаживали за ней безрезультатно, и постепенно пополз по заводу слушок о ее фригидности, холодности и ненависти к мужчинам. А она отдала бы все за одну лишь ночь с ним — и ученую степень, и должность, и деньги.

Крапилина очень переживала, когда узнала о смерти Елены Михайловны, и даже не задумалась, что теперь для нее путь свободен. Боль Николая была ее болью. Когда Елена вдруг оказалась живой, Крапилина так обрадовалась, что не смогла скрыть своих чувств. Про нее стали говорить, что она чокнутая, далеко пойдет по научной и производственной части, заменит потом Михася, а может, и затмит даже. Но горе мужику, кто станет ее мужем, постепенно превращаясь в Кая с холодным сердцем и льдинкой в глазах.

Постепенно сошел снег, как-то быстро и незаметно потеплело, но деревья еще оставались голыми, готовясь к своей цветущей поре. По подсчетам Михася, Елена должна родить через несколько дней, в крайнем случае, через неделю. «Надо бы отпуск взять дней на десять, — подумал он. — Помочь Леночке с ребенком, повозиться с ним. Да и так давно не отдыхал», — рассуждал Николай. Зазвонил телефон, Николай Владимирович глянул на табло определителя — звонили из дома.

— Да, Леночка, слушаю тебя, дорогая.

— Коленька, ты не теряй меня, я к гинекологу съезжу, карту нужно забрать.

— Ты же завтра собиралась, может, случилось что? — забеспокоился Михась.

— Нет, Коленька, ничего, все нормально. Она завтра не принимает, вот и позвонила, чтобы я сегодня появилась, карту и направление взяла. Ты не переживай, я быстро, вернусь и перезвоню тебе. Пока, милый.

Елена положила трубку, Михась успокоился, закурил. Решил позвонить Корнею, — он последнее время не расставался с Еленой, ездил везде с ней. Набрал номер, но Корней не отвечал. Николай забеспокоился — почему молчит Антон Петрович, что случилось? Сердце кольнуло страхом — гинеколог, почему она позвонила домой, откуда узнала номер? Михась набрал сотовый Елены, но он тоже молчал. Николай Владимирович рванул из кабинета, охрана едва поспела за ним прыгнуть в машину.

— К поликлинике, — коротко бросил он. — И быстрее.

У поликлиники знакомой машины не оказалось, и Михась, не останавливаясь, помчался к дому. Через пару кварталов сердце чуть было не остановилось от предчувствия — на дороге образовалась большая пробка, и он приказал ехать по газону, не обращая внимания на тормозивших его ГАИшников, навстречу страшной картине.

Здоровенный «КАМАЗ» вылетел на полосу встречного движения и практически подмял под себя «Вольво». Капот и передняя часть салона зашли под бампер «КАМАЗа», свободными оставались лишь задние дверцы, которые безуспешно пытались открыть суетящиеся вокруг гаишники. Необходимо было растащить машины и вырезать крышу легковушки.

Через разбитое стекло Михась прикоснулся к горлу Елены, на сонной артерии пульс отсутствовал. Николай опустился на землю, ноги не держали его, дрожащими пальцами он снова набрал номер Корнея, слыша лишь длинные гудки в ответ.

Незаметно пролетели три года. Весна оказалась ранней, и в парке кое-где наклевывались листочки. Михась в этот день решил поехать на кладбище пораньше, не заезжая к себе на работу. В день смерти Елены кто-то уже два раза приезжал раньше его, Николай всегда находил могилку убранной и букетик алых роз покоился у подножия памятника. И в этот раз Михась чуть было не опоздал, знакомая фигурка Крапилиной уже удалялась от могилы. Николай Владимирович попросил охрану вернуть ее.

— Спасибо тебе, Таня. Посиди немножко рядом, — он впервые назвал ее по имени. — Леночка любила мартини, давай помянем ее светлую душу.

Охрана налила три рюмки, одну поставила на могилку, другие отдала Михасю и Татьяне. Они молча выпили и сидели, каждый думая о своем.

«Вот ведь как на свете бывает — и подружками они не были, а как переживала Татьяна ее смерть… Если бы не она, не знаю, что и со мной бы было, она заставила меня вернуться к работе, заботилась, заваливала вопросами по теме диссертации. И я невольно втянулся, поняв, что надо жить». Михась закурил сигарету, благодарно взглянув на Татьяну. Не понимал он лишь одного — она упорно не соглашалась бывать у него дома, всегда находила веские причины и отказывалась.

Прошло три года, Корнея и его охранников так и не нашли, они бесследно исчезли вместе с машиной. Заказчиков первого покушения через год выпустили за недоказанностью вины, исполнителей осудили к длительным срокам, но все они в течение месяца повесились в камерах. Сильно сомневался Михась в самоубийстве, не послушался он тогда Корнея — сидит сейчас у могилки, а заказчики жируют на свободе. Где-то покоится тело Антона Петровича, ждет, когда найдет его Михась.

На девятый день пришел Корней во сне к Николаю, попросил ждать три года, а потом отомстить. «Ты знаешь убийц, меня потом похоронишь, рядом с Леной. Никто не посмеет после тронуть тебя». И растворился образ Корнея, и не приходил больше во сне, не приходила и Лена.

Долго обсуждал сон Михась сам с собой и понял, что попросил Антон Петрович три года ничего не делать, чтобы улеглось все и забылось. А где его искать — расскажут перед смертью преступники.

Николай вздохнул тяжело, поправил на могилке цветы и протянул руку:

— Пойдем, Таня.

Она подала ему дрожащую руку, смахивая с глаз слезинки, и покорно пошла рядом.

Через три дня в Новосибирске состоялась конференция промышленников, а после нее газеты запестрели заголовками о зловещем убийстве, по всем каналам передавали его таинственный характер.

В одном из номеров гостиницы обнаружили три безголовых трупа и записку: «Мы покушались на Елену Михась и мы убили ее, как и Корнея. Ангел возмездия явился к нам и забрал наши головы, которые вы найдете вместе с телом Корнея».

Экспертиза установила, что писал один из убитых, писал обычным своим ровным подчерком без признаков волнения или испуга. Все это смахивало на фантастику, но старое дело подняли и на всякий случай установили — не ездил ли Михась в Новосибирск. Не ездил, алиби имел железное.

А еще через несколько дней газеты запестрели новыми заголовками, телевидение вело прямой репортаж с одного из Иркутских болот. Какой то бомж обнаружил в болоте машину. Ее с трудом подняли, обнаружив в ней пять трупов, один из них держал на коленях три отрезанные головы…

Весть мгновенно облетела всю страну, журналисты, сами того не желая, придали ей мистический ужас. Страшная история пересказывалась из уст в уста, обрастала неимоверными подробностями. По телевизору как раз показали американский фильм, где убитый возвращается небом на землю, чтобы рассчитаться с убийцами. Определили в народе и символический срок — ровно через три года и три дня умерли трое преступников, в их виновности не сомневался никто. Люди, словно взбесившись, подкарауливали судью, которая вынесла тройке приговор о недоказанности, чтобы плюнуть в лицо. В суде каждый подсудимый давал ей отвод, народ считал ее пособницей дьявола, в магазине не хотели продавать продукты и одежду, автобус не ехал, если она входила в него. Журналисты изматывали вопросами, намекая на взятку или давление сверху. Судья повесилась прямо в зале суда, написав предсмертную записку, где рассказывала всю правду об оказанном на нее давлении и запугивании. Началось новое расследование.

А Корнея, как он и просил, похоронили рядом с Еленой. Осунувшийся за три года, Михась распрямился и словно помолодел. Впервые за это время он уснул сразу и крепко. Под утро к нему явилась Елена в образе светящегося ангела. «Я знала и верила, что ты отомстишь, и душа моя успокоилась. Живи счастливо, она любит тебя, и я даю свое бла-гославление». Образ растаял, Михась проснулся с бьющимся сердцем, ничего не понимая. Кто любит его, с кем предлагает Елена провести ему остаток жизни? Ничего не сообразил Михась, так и уехал на работу, решив посоветоваться с Татьяной.

К концу рабочего дня он вызвал Татьяну, чтобы обсудить с ней сон, но как только она вошла, упал как подкошенный в кресло. «Какой же я дурак, толстокожий слон, это же про нее говорила Елена, а я хотел посоветоваться с ней. Вот бы наворочал дров! Но как же так — надо любить, а я люблю ее, как младшую сестру». Он посмотрел на Татьяну совсем другими глазами, впервые посмотрел на нее как на женщину, и ему захотелось пригласить ее куда-нибудь. Словно кто-то содрал резко пленку с его глаз, открывая красоту ее лица, изящность и стройность фигуры, впервые он посмотрел на ее длинные ноги. Заметив, что она покраснела, он пришел в себя, мысленно обругивая последними словами за бесцеремонность осмотра.

— Присядь пожалуйста, Таня.

Она вздрогнула и покраснела еще больше, он второй раз назвал ее Таней, первый раз — у могилы жены.

— Таня, я хотел… — Николай замялся. — Нет, ничего, мы обговорим это в следующий раз. Завтра зайдите ко мне после работы.

Крапилина вышла, а Михась злился на себя. «Мальчишка, не смог пригласить девушку в кино. Какое кино, — улыбнулся он, — не семнадцать лет, пригласил бы в ресторан или домой. Нет, домой нельзя, она откажется, никогда не была у меня дома, как я ни звал. Поэтому и отказывалась, что любит, я же приглашал ее работать над диссертацией. Не стану рисковать, приглашу завтра в ресторан», — решил окончательно он.

Михась вызвал начальника охраны.

— Сейчас от меня вышла Крапилина, с этого часа станете охранять ее всегда и везде, выделите одну машину. Домой, на работу, по магазинам… понятно?

— Понятно, Николай Владимирович, все исполним, не переживайте.

— Да, вот еще что — сотик у нее есть?

— По-моему, нет.

— Так купите, чтоб сегодня же был, потом номер скажете.

Михась немного успокоился и решил поехать к себе, но вспомнил пустой дом, где его всегда ждала лишь одна душа, ставшая словно родной, Наталья Сергеевна Петрова, первая учительница Леночки по физике. Уже почти четыре года она жила в его доме, следя за чистотой и порядком. Иногда даже ругала его за то, что он засиживался допоздна за чертежами или расчетами, заходила и ворчала вслух, вытряхивая окурки из пепельницы. Николай улыбнулся и решил поехать в ресторан, в Леночкин ресторан, в котором он не был три года.

Подъехав, увидел табличку — мест нет, значит, процветает ресторанчик. Александр Аркадьевич встретил его внизу лично, проводил наверх, спросив, где желает отдохнуть Михась: в зале, отдельном кабинете или в кабинете директора? Николай Владимирович присел за свободный столик, попросил не беспокоиться и заказал сто граммов коньяка, закуску на выбор. Он словно делал прощальный вечер, вспоминая Елену, грустил, представляя, что его сыну исполнилось бы 3 годика. Вспомнил детей от первой жены и ее саму — жили они где-то на Урале, переехали из города, не оставив адреса. Не понимал этого Михась: как можно уехать, не сказав куда, разлучить отца с детьми. Пусть они разошлись, так получилось, но дети-то ни при чем, он помогал им. «Да, надо разыскать их, написать детям, может, помощь нужна какая… обязательно разыщу», — решил он.

Посидев немного, Николай уехал домой. Лег на кровать и снова задумался. Перед глазами вырисовывался образ Татьяны — ее лицо, фигура, ноги… «Слишком она молода для меня, мне сорок восемь, почти сорок девять лет. А ей, сколько же ей лет? Наверное, двадцать восемь или двадцать девять. Двадцать лет разницы — срок немалый. Как она станет жить со мной, стариком, когда ей исполнится сорок, мне стукнет шестьдесят»? Он вздохнул, отгоняя мысли, но они вернулись к нему вновь. «Почему Лена благословила меня»? — задал вопрос Михась и решил посоветоваться с Натальей Сергеевной. Он спустился к ней на первый этаж и решил рассказать все.

— Тетя Наташа, недавно ко мне во сне впервые пришла Лена, сказала: «Живи счастливо, она любит тебя и я даю свое благословление». Почему она так сказала, тетя Наташа?

— А ты как считаешь?

— Не знаю, но я сегодня впервые взглянул на нее, как на женщину, а не на сестру. Она действительно хороша, но очень молода для меня.

— Ты мужчина, и одному жить трудно, а Леночка, царство ей небесное, видимо, не хотела, чтобы ты выбрал другую. Она еще при жизни знала, что Татьяна любит тебя, вот и решила разбудить в тебе мужика, а не брата, — ответила Петрова.

— Вы даже знаете имя, о ком идет речь? — удивился Михась.

— А кто же его не знает? — улыбнулась тетя Наташа. — Все знают, и Леночка знала, только один ты и не знал. Любит она тебя безмерно, страдает, вся уходит с головой в работу, чтобы не думать лишний раз. Я никогда не была у тебя на работе — и то знаю все. И что докторская ее на подходе благодаря той же любви. А что делать, если ум есть, а ответной любви нет — только и остается, что диссертации защищать, — она засмеялась. — Приводи в дом, примем, как новую хозяйку, но диссертацию пусть защитит, не расслабляй ее.

Теперь заулыбался Михась.

— Вот видишь, права Леночка, хоть улыбнулся первый раз за три года. И она будет спать спокойно, зная, что ты живешь счастливо, а преступники наказаны.

Очень поразился ее словам Николай, особенно последним. Не могла она знать, что ездил он в Новосибирск, никто этого не знал и знать не мог. Он заказал и оплатил чартерный рейс, загримировался до неузнаваемости, обернулся туда и обратно за шесть часов, утром был на работе, видели его все, вечером его тоже все видели. Почему никто и не мог оспорить его алиби.

Он снова поднялся к себе в спальню, уткнулся носом в подушку, обнимая ее, и решил, что ни одна женщина не ляжет на эту кровать.

Утром он застелил ее, приказал обернуть целлофаном вместе с одеялом и подушками, всю, как есть, и отнести в дальнюю комнату, где любила одна отдыхать Елена. Комнату он замкнул и ключ от нее положил в сейф. А на освободившееся место попросил поставить другую кровать и застелить ее новым бельем.

Поняла его одна лишь Наталья Сергеевна, подошла со слезами на глазах, обняла ласково и прошептала тихо:

— Не переживай, Коленька, все исполню, как полагается. Надо жить, ты еще будешь счастлив, иди, соколик, на работу пора.

Она перекрестила его три раза, наклонила его голову, целуя, и нежно подтолкнула к двери.

Работа у Михася не заладилась с утра, мысли витали около Татьяны, хотелось знать, о чем она думает, как отнеслась к охране, вызвать к себе и хотя бы взглянуть. Николай курил сигарету за сигаретой и размышлял, как лучше сказать ей, что он хочет на ней жениться, что в нем вновь проснулся мужчина и что она ему нравится. Но надо любить, и Таня может отвергнуть его предложение без ухаживаний и любви, а любит ли он ее? Сутки ее образ не выходит из головы, он не может сосредоточиться, заняться делами, но что значат сутки? Страстное влечение, которое исчезает после удовлетворения? Любовь? Но он же не мальчик и не первый раз любит… Подкорка твердила — любит, любит, любит… Селектор прервал мысли.

— Николай Владимирович, к вам Андрей Степанович.

— Нет, Ира, я занят, позже я приглашу его сам, нет, пусть завтра приходит с утра, и сделай мне крепкий кофе, черный, без молока и сахара.

Удивленная секретарша принесла кофе — Николай Владимирович никогда не пил такой, всегда любил сладкий и с молоком. Впервые не принял Бурцева, директора приборостроительного завода.

На эту должность Ирину устроила еще Лена, она обязательно хотела, чтобы секретарь знала и свободно говорила на английском. В приемной действовали Леночкины законы, которые традиционно поддерживала Ирина уже более трех лет. Если бы не Ленины рекомендации, Ирина бы уже не работала здесь года два, а то и более. Симпатичная, с длинными стройными ножками, она всегда носила юбку, как говорят медики, выше пупартовой связки, и всегда старалась показать свои прелести в полном объеме, не скрывая, что готова отдаться Генералу всегда и в любом месте. К поклонникам относилась пренебрежительно и на ухаживания и комплименты не реагировала. Но, в отличие от Татьяны, она не любила и вступала связь с мужчинами только по расчету.

Михась пил кофе и размышлял. Работать он не мог совершенно и чувствовал, как сердце в груди стучит часто- часто, а к горлу подступает волнующий и мешающий дышать свободно комок. Допив кофе, он решил вызвать Татьяну к себе, но передумал и отправился в цех сам. У дверей остановился и постучал.

— Позже, я занята сейчас, — услышал он ее голос, вздохнул, повернулся и пошел обратно.

Метров через пятьдесят она догнала его.

— Извините, Николай Владимирович, я не знала, что это вы.

Он смотрел на нее — раскрасневшееся лицо, часто вздымающаяся грудь, словно она пробежала не пятьдесят метров, а все пять километров. До неимоверности захотелось обнять и постоять молча, без слов, целуя шею и прижимая волнующуюся грудь к себе. Пересилив себя, прокашлялся, вытаскивая сигарету и ища по карманам зажигалку, которая куда-то исчезла в неподходящий момент. Подскочивший охранник поднес огонек и удалился на расстояние. Михась затянулся пару раз дымом на всю катушку.

— Я, собственно, пришел не по делу, лично… Сможете уделить мне пару минут? — спросил Николай, не зная, куда выбросить сигарету и ища глазами урну, пепельницу или что-то подобное, наткнулся глазами на табличку «не курить» и совсем растерялся.

Снова выручил охранник, неизвестно откуда доставший пепельницу. Михась не знал, что кто-то всегда носит ее с собой для таких случаев, когда он курит в неположенных местах.

— Пройдемте ко мне или к вам? — ответила Крапилина, старавшаяся изо всех сил сдержать волнение.

— Собственно, можно никуда и не ходить, — решился Николай. — Я хотел пригласить вас, Танечка, в ресторан.

Голова закружилась, и она на мгновение прикрыла глаза: «Неужели я не ослышалась и он пригласил меня»? Четыре года она ждала подобных слов и не собиралась отказываться или кокетничать. Ей хотелось сказать, крикнуть: «Да, Коленька, да, милый мой, наконец-то ты решился, и ответ для тебя всегда — да, да, да»! Мысли вихрем пронеслись в голове. Когда нашли Корнея с головами трех заказчиков, она поняла, что Николай стал свободен только теперь, Лена отомщена и он может вздохнуть свободно. Настало ее время, так распорядилась судьба.

— Когда? — переспросила Таня.

— Сейчас, — ответил волнующийся Николай.

— Хорошо, я только возьму сумочку в кабинете.

Она упорхнула, стуча каблучками по мраморной плитке, Михась дождался ее и протянул руку, Таня взяла ее и они удалились…

Цех заработал снова…

Михась позвонил из машины Александру Аркадьевичу, чтобы накрыли для него столик — ресторан открывался еще через два часа — и они с Татьяной были одни в большом зале. Минут через десять подъехали музыканты, их «по тревоге» поднял директор, и начали тихо играть плавные мелодии. «Хорошо все-таки быть богатым, — подумал Михась. — Можно заказывать музыку в любое время».

Николай не хотел откладывать разговор на конец встречи, лучше все сделать сразу, и потом или радоваться, или огорчаться.

— Таня, — начал он, — я думаю, что ты понимаешь, мне нелегко говорить с тобой на эту тему, тем более, что я не ухаживал за тобой, мы никогда не бывали вместе нигде, кроме работы. Я никогда не говорил тебе теплых и ласковых слов, я старше тебя намного и по возрасту гожусь в отцы, но последнее время что-то перевернулось во мне, словно кто-то сдернул пелену с моих глаз.

Крапилиной очень захотелось остановить его, сказать, что не нужно слов, броситься на шею и не отпускать долго-долго. За четыре года она изучила его и знала, что Николай не может соврать ей, скажет то, что чувствует. Но она молчала, — неприлично перебивать и договаривать за человека, — хотя и знала наперед все его слова.

— Я постоянно думаю о тебе, Танечка, — продолжал он. — Чувства мои равны любви, я говорю равны потому, что слишком маленький срок они теплятся во мне. А может быть, я не прав, именно так и возникает любовь, не знаю. Но я хочу быть всегда с тобой и не отпускать тебя никуда. Могу ли я рассчитывать, Танечка, что ты полюбишь и согласишься стать моей женой?

Его умные карие глаза говорили не хуже голоса, светясь любовью, они ждали ответа.

Татьяна встала из-за столика, подошла к поднявшемуся Михасю и обняла его.

— Я очень давно люблю тебя, Коленька, полюбила сразу, как только увидела четыре года назад, нет, наверное, раньше, когда ты несколько раз читал лекции в университете. Поэтому я и стремилась попасть к тебе на работу. Нет, тогда, скорее всего, ты мне просто нравился, а влюбилась я позже, когда стала работать у тебя. Я очень и очень люблю тебя, милый мой, и не надо говорить о возрасте. Если ты не против, я выйду за тебя замуж, разве ты не сможешь поухаживать за женой?

Она еще крепче прижалась к нему и заплакала беззвучно, слезы сами капали из ее глаз на плечо любимого. Разве тогда, три года назад, в этом же ресторане, когда отмечали первые успехи фирмы, она могла мечтать, что Николай сделает ей предложение именно здесь? Что она дождется и получит его всего?

Михась вытер платком ее глаза, крепко поцеловал в губы.

— Танечка, ты сегодня же переедешь жить ко мне, но сначала мы зарегистрируемся в ЗАГСе и обвенчаемся в церкви, мои люди все устроят. Твои родители живы?

— Да, — не поняла его вначале Таня.

— Едем сейчас к ним, я прошу твоей руки, потом в ЗАГС и церковь, или наоборот, как уж получится. Заедем еще в магазин, купим подвенечное платье. Ты согласна, милая?

— Конечно согласна, я столько времени об этом мечтала, — она опустила глаза и покраснела.

— Едем.

Михась взял ее на руки и словно пушинку понес по залу и вниз по лестнице. Татьяна, обнимая его за шею, все еще, наверное, не верила в свое счастье.

Крапилины жили в однокомнатной квартире, стояли на очереди на расширение, но перестройка перепутала все планы и квартиру получить не удалось, купить — не хватало денег. Так и жили втроем в одной комнате. Татьяна зарабатывала неплохо и почти уже накопила денег, оставалась малая толика.

Она провела Николая в комнату и стала знакомить с родителями.

— Мама, папа, это Николай Владимирович Михась. Наталья Петровна, — представила она маму. — Иван Сергеевич, мой папа.

— Очень приятно познакомиться, — начал Михась. — Вы уж извините, Наталья Петровна и Иван Сергеевич, что говорю без предисловий и пришел не только ради знакомства. Я полюбил Татьяну и пришел просить руки вашей дочери.

— Как же так, Танечка, — всплеснула руками мать. — Так сразу… Вы простите, Николай Владимирович, но Танечка взрослая, пусть решает сама. Если любит…

— Любит, не любит, — перебил ее отец. — Ты мне одно скажи, — обратился он к дочери. — Только не ври — по нему ты сохла все эти годы? Если так — мы с матерью будем рады, если нет, то и разговора нет, — отрубил он.

Татьяна подошла к Николаю, обняла его за плечо и, покрасневши, ответила:

— По нему, папочка, нет для меня лучше него на свете и не будет никогда. Его любила все эти годы, сказать боялась и не надеялась на свое счастье. А сегодня вот Коленька сделал мне предложение, и я согласилась, но он решил попросить вашего благославления.

— Ну, что мать, — закряхтел Иван Сергеевич. — Вот и мы дожили до свадьбы дочери. Собирай на стол, праздновать будем, не каждый день дочь в дом будущего зятя приводит. Ты извини нас, Николай Владимирович, если что не так, мы люди простые, не обучены по-ученому.

Михась засмеялся.

— А я тоже, Иван Сергеевич, по-ученому не умею, по-ученому я только физикой занимаюсь. Выходит, что и я простой человек.

— Вот ты едрёна корень, смотри куда вывел, — заулыбался Иван Сергеевич. — Варит, значит, башка. Моя Татьяна тоже в науку лезет, пишет чего-то там, глянул один раз — буквы русские, а слова иностранные, не наши слова.

Татьяна не выдержала и рассмеялась. Наталья Петровна тем временем накрывала на стол, и Татьяна решила сообщить еще одну новость:

— Мама, ты что-нибудь на скорую руку сделай — отметить знакомство. Чуть позже отметим по-настоящему. Мы с Колей решили сегодня зарегистрироваться, и венчание в церкви сегодня же. А еще платье нужно купить, Коленька хочет, чтобы я в подвенечном платье была в церкви. Вы лучше сами оденьтесь, выпьем по бокалу шампанского и поедем.

Мать так и присела на табурет от неожиданности, соскочила вскоре и засуетилась еще больше. Татьяна отвела Николая на кухню — матери нужно было одеться — и стала сама готовить нехитрую снедь.

Через полчаса Наталья Петровна и Иван Сергеевич приоделись, выпили вчетвером шампанское и укатили.

К полднику завершили все дела и с приподнятым настроением, уставшие, но радостные, поехали домой. Наталья Петровна и Иван Сергеевич с интересом разглядывали коттедж Михася, где теперь станет жить их дочка. Они никогда не бывали в таких больших домах, все казалось роскошным, крупным и великолепным — залы, комнаты, ванна… Из окна хорошо просматривалась сосновая роща, по которой «прогуливались» вооруженные охранники. «Неужели доченька станет жить в этом шикарном доме, где даже прислуга имеется, и зачем столько комнат?» — рассуждала про себя Наталья Петровна.

Ноги ее гудели от усталости, но она боялась присесть — вдруг что-нибудь не так сделает, высматривала по сторонам какую-нибудь табуреточку, но так и не нашла ничего подходящего. Вся жизнь ее прошла в общежитиях, коммуналках, и под старость лет заслужила она однокомнатную благоустроенную квартиру, которой нарадоваться не могла. Конечно, тесновато втроем, но зато тепло, горячая и холодная вода, своя кухня. Таня родилась поздним и единственным ребенком, в ней была вся жизнь и счастье родителей, перебивавшихся с горем пополам, пока Таня училась. Отец и мать так и не смогли понять, почему ее потянуло на физико-математический факультет, правда, в школе она училась очень хорошо, особенно по точным наукам.

Когда подошел пенсионный возраст, Наталью Петровну и Ивана Сергеевича торжественно проводили, — не хотели держать пенсионеров, молодых брали на работу. Но Танины родители подрабатывали вахтерами, не хотели сидеть на шее дочери, хотя денег хватало, она неплохо зарабатывала у Михася. И сейчас, находясь у него дома, они не знали, что он и есть тот профессор, доктор наук, о котором часто и всегда уважительно рассказывала дочь, она никогда не называла его по имени, отчеству или фамилии. Профессор — и все. Родители представляли себе пожилого доброго старичка с седой бородкой, который благоволит дочери, ценит ее ум и отношение к работе. Мать всегда говорила, что не перевелись еще на свете добрые люди, пусть Бог отблагодарит его сторицей за все благие дела. Татьяна улыбалась загадочно при этих словах и чаще всего старалась отвернуться по какой-нибудь надобности.

В доме Михась предложил родителям отдохнуть на диване, пока они с Татьяной посмотрят, как приготовлен к их приезду стол. Наталья Петровна с наслаждением уселась на мягкий диван, вытянув ноги, Иван Сергеевич тоже устал, но держался молодцом.

Когда они остались одни, Наталья Петровна заговорила:

— Вот, Ванечка, и выдали мы дочку замуж. Не ожидала я, что получится все так быстро, за один день. Скрытная она стала, хотя и не замечала я, чтобы она дружила или встречалась с ним, всегда все рассказывала, а здесь вон как вышло, — она смахнула набежавшую слезинку.

— Ничего, мать, она его любит, хоть и в возрасте он, но мужик крепкий. Да и богатый смотри какой, новый русский, наверное, так о них сейчас говорят. Шишка — охрана вооруженная, домина, машины… сам за рулем и не ездит. Стеснялась Таня, наверное, а может, и говорить нельзя — секрет, потом все расскажет, что можно. Ты, мать, вопросы не задавай. Чую я — тот мужик, по которому она все подушки тайком слезами мочила, прямо и спросил ее об этом. За другого бы не отдал, и богатство его нам не нужно. Счастья дочери — большего не надо.

— Да, Ванечка, смотрит она на него — и глаза светятся, сияет вся, и мне хорошо. Честно сказать, не надеялась уже — под тридцать лет, а она еще с парнем ни разу не дружила. Однолюбка, где-то встретила его и ждала, слава Богу, дождалась.

— Постой, мать, фамилия у нашей девочки теперь Михась, и профессор ее тоже Михась, по телевизору слышал. Николай-то — сын, наверное, его.

— Ох, ты боже мой, и то правда, — всплеснула руками Крапилина-старшая. — Чую, фамилия знакомая, а и подумать не могла, понятно теперь — откуда такой домина и охрана.

Вошли Николай с Таней.

— Иван Сергеевич, Наталья Петровна, хочу вас попросить, чтобы вы чувствовали себя, как дома. Это наш с Танечкой дом, и вы здесь не гости, вы родители. Никаких вопросов — можно туда, можно сюда: вы дома, и этим все сказано.

Михась показал им их комнату, санузел, и через несколько минут они сели за стол вчетвером. После первых родительских поздравлений Николай предложил:

— Сегодня самый чудесный и радостный день в моей жизни. Еще утром мы с Танечкой не знали, что зарегистрируемся и обвенчаемся в церкви, посмотрели друг на друга — и решили. Конечно, без подготовки много хлопот, и каждый из нас устал. Вы можете еще посидеть, можете идти в свою комнату и отдыхать, можете посмотреть телевизор и делать все, что угодно. А мы с Танечкой пойдем…

Крапилины тоже устали и за столом долго не задержались. Иван Сергеевич, может, и посидел бы еще полчасика, но Наталья Петровна захотела прилечь. Развалившись на большой удобной кровати, они делились впечатлениями и рассуждали.

Татьяна беспокоила их в последние годы — то, что она не дружила с парнями в студенческое время, их полностью устраивало и даже радовало. Потом, после вуза, они ждали, когда она начнет встречаться, дружить и приведет для знакомства своего избранника. Но Татьяна, устроившись на работу в неизвестную фирму «МИР», занималась одной лишь физикой. После работы и в выходные дни, когда ее подруги ходили в кино и театры, гуляли на вечеринках, она изучала какие-то схемы, делала расчеты, обзывала себя дурой и пересчитывала все заново. Мать не раз заводила разговор, что так нельзя, пора заводить семью, а для этого нужно выходить из дома, не прилетит принц на сказочном коне к запертой красавице. Татьяна просто отмахивалась и снова вся отдавалась физике.

Родители серьезно забеспокоились, — они уже точно поняли, что она влюблена безответно и никто ей не нужен, кроме своего избранника, что полюбила она давно и поэтому не гуляет с подругами и друзьями и не имеет их, чтобы не было лишних расспросов.

Сейчас по ее поведению и глазам они догадывались, что Михась и есть тот принц, которого ждала Татьяна многие годы, вся она светилась счастьем и любовью, с губ не сходила радостная улыбка, которую они уже не надеялись видеть.

«Староват, конечно, муженек, — рассуждал отец. — Но, видно, порядочный человек и тоже неравнодушен к Татьяне, да это и понятно — молода и красива дочка. Кто на такую не клюнет? Я вначале хотел его турнуть, но увидел счастливые глаза Танечки, ее выражение лица, и опустились у меня руки, отнялся язык, не мог произнести ни единого слова против. Нашел в себе силы только на то, чтобы спросить — по нему ли она сохла все эти годы, и когда получил утвердительный ответ, не стал перечить. Может, даже обрадовался в глубине души: пусть хоть немного поживет счастливо. Конечно, хотелось бы видеть рядом с дочерью молодого парня, близкого по возрасту, но не судьба, значит, Татьяна его любит, и я мешать ей не стану».

Наталья Петровна соглашалась, вздыхая и заглядывая вперед: «Под пятьдесят ему, эх, лет на десять бы помоложе, после шестидесяти мужики вянут, а Танечке будет сорок, самый расцвет… Но ничего, он мужик крепкий, от него так и веет силой, и фигура — многим молодым на зависть. Детей успеет поднять — что еще бабе надо»?

Долго они еще лежали молча, думая о судьбе, которая резко повернула их жизнь — еще вчера Татьяна вроде бы ни с кем не дружила, а сегодня она уже замужняя женщина.

Утром Татьяна долго не хотела отпускать Николая с кровати, все разглядывала его и не могла насмотреться.

— Коленька, полежи еще немножко со мной, — просила она, гладя его волосы. — Столько лет я ждала этого радостного дня, по ночам плакала иногда в подушку, не надеялась на твою любовь. А сегодня я лежу с тобой рядышком и все еще не могу поверить в свое счастье. Милый, наверное, я никогда не смогу насмотреться и налюбоваться тобой. Ты еще лучше, чем я думала. Какое же это счастье — быть рядом с тобою, обнимать и целовать тебя. Когда ты пришел к нам в университет прочитать несколько лекций, сердце мое екнуло и я поняла, что влюбилась, влюбилась сразу, с первого взгляда, но как подобраться к профессору молодой девчонке? Я не знала. Потом устроилась к тебе на работу и ждала, сама не зная чего. Я бы никогда не стала разбивать семью, видела тебя мельком, издалека и не надеялась на свое счастье.

Она крепко обняла его, прижалась к нему грудью, поцеловала и встала первой — не пролежишь же вот так всю жизнь, итак провалялись в постели до обеда.

Завтракали все вместе. Николай предложил Ивану Сергеевичу и Наталье Петровне уволиться с работы. «Денег нам хватит, мы с Танечкой неплохо зарабатываем, — говорил Николай. — Да и занятие я вам уже подобрал — переедете в соседний коттедж, плохо, когда дом пустует, приведете его в порядок. Родятся дети, станете нянчиться, да и вообще лучше, когда родители живут рядышком. Позавтракаем, и я покажу вам новый дом. Забот в нем хватит. Согласны»?

Крапилины растерялись от предложения — жили всегда в клетушках, а тут такие хоромы… Но заботу оценили высоко. Иван Сергеевич спросил о родителях Михася, где они живут, и с изумлением услышал, что родители умерли.

— Как же так, профессор Михась, о котором Танечка нам рассказывала, ваш отец, разве он умер? — с удивлением спросил Крапилин.

Татьяна прыснула от смеха, не смогла сдержаться.

— Папа, Коленька и есть профессор, о нем я вам и рассказывала, он и руководит объединением «МИР», — пояснила она.

Разговор прервал телефонный звонок, звонили с работы, беспокоились. Николай Владимирович объяснил секретарше, что все нормально, и чтобы Татьяну Ивановну тоже не теряли, попросил передать его слова Бурцеву, директору приборостроительного завода, пообещал завтра подъехать к обеду. Больше он ничего объяснять не стал, — завтра все узнают, когда Татьяна попросит сменить фамилию в кадрах и бухгалтерии на Михась.

Хорошо, когда не надо ни у кого отпрашиваться. Николай не был в отпуске три года, как, впрочем, и Татьяна, медовый месяц можно провести за границей или просто побыть дома. Татьяна не захотела никуда ехать, — в таком коттедже можно прекрасно отдыхать, гулять по собственной сосновой роще. Середина мая, скоро появится листва на деревьях, зацветет черемуха и яблоня. Замечательное время года, когда все лето еще впереди. Да и диссертацию необходимо закончить, как раз месяца хватит. Николай предложил ей стать заместителем Бурцева, освоить эту должность и потом возглавить завод — старенький уже стал директор, пора и на пенсию, давно просится — заменить некем.

Николай вернулся к разговору с Крапилиными, получил их согласие на переезд и отправил машину с людьми к ним домой — собрать и привезти личные вещи. Иван Сергеевич и Наталья Петровна управились за три часа, взяли только, в основном, одежду, больше ничего и не требовалось. Они осваивали новый дом, привыкали к широте и размаху жизни.

Крапилины, жившие теперь рядом, видели, как с каждым днем расцветает их дочь, грустные когда-то глаза светятся счастьем и вся она находится на подъеме. Радостное настроение не покидает ни на минуту, даже изменился цвет кожи, стал сочнее и краше. Родители с умилением смотрели на Татьяну: наконец-то она нашла свою отраду в жизни, и им казалось, что если бы могла, то носила бы Николая на руках и нянчила как маленького ребенка.

Сами они, освоившись в доме, не сидели без дела. Наталья Петровна занималась домашним хозяйством, сразу же рассчитавшись с горничной, поддерживающей порядок в бывшем корнеевском коттедже, Иван Сергеевич приводил в порядок двор, убирая прошлогоднюю опавшую листву, старые сосновые иголки и шишки. Свежий воздух и труд без напряжения омолодили и его. Иногда он, прячась за сосной, наблюдал, как гуляют по собственному лесному участочку молодые, как прижимается к Николаю Татьяна, а он изредка берет ее на руки, кружится, словно в вальсе, прижимает к себе и, целуя, опускает на землю. Оба высокие и стройные, они смотрелись прекрасной парой.

Татьяна вставала в девять часов и после завтрака садилась за диссертацию, работала до обеда вместе с Николаем, потом они ели и уходили гулять. Месяц пролетел быстро и незаметно, словно его и не было, оставив самые приятные воспоминания в жизни. На работу она уже вышла в новом качестве — первого заместителя директора приборостроительного завода, одного из самых крупнейших в России и самого рентабельного. Отношение коллег изменилось сразу же, не потому, что она стала первым замом и ее не называли Мэм, как когда-то Елену, — ее за глаза звали генеральшей. К жене Николая Владимировича относились с уважением, но того, запростецкого ранешнего отношения не стало, хотя она и не кичилась своим замужеством и положением, относясь к коллегам по-старому. По-настоящему, наверное, на заводе и в объединении обрадовались только двое — Бурцев и Ипполитова, и не только потому, что она вышла замуж, а еще и потому, что появился перспективный руководитель, в которого они верили. Андрей Степанович не загружал ее работой, давая освоиться, но в основном он понимал, что ей необходимо защититься, потом он свалит на нее все: пусть учится руководить, принимать решения, прогнозировать и претворять в жизнь.

Защитилась Татьяна блестяще и гордилась тем, что докторский диплом выписан на фамилию Михась, ставшую знаменитой в России. Как-то уж повелось, что электронные плуги, называемые вначале «телевизорами», постепенно стали называть «Михасями». Механизаторы говорили: «Дай Михасик, прикрути Михась, пахать им одно удовольствие».

Банкет закатили шикарный, благо, ресторан свой имелся и деньгами Бог не обидел. На самом почетном месте сидели Танины родители, первый раз в жизни присутствовавшие на таком мероприятии, где собралась элита области. Они немного стеснялись, но потом освоились, поняв, что за столом сидят обычные люди, которым не чуждо ничто человеческое. Татьяна, самый молодой доктор наук в области, краснела вначале от поздравлений и здравиц, стеснялась от непривычки. Все-таки доктор наук — не кандидат, это уже величина.

Михась пригласил на банкет не только губернатора и мэра города, он выводил Татьяну в свет — присутствующие руководители крупнейших фирм и заводов тоже должны были знать ее.

Немало добрых слов было сказано и в адрес самого Николая Владимировича как руководителя и мужа. Все-таки он сумел обнаружить, развить ее талант физика, разглядел настоящую любовь и полюбил сам. Он обучал ее управлению производством, производством, не стоящим на месте, а развивающимся ежедневно, как в научном, так и практическом смысле. Очень тепло отозвался о Татьяне Ивановне ее непосредственный руководитель Андрей Степанович Бурцев: «Я рад, что мне выросла достойная смена, которая уже сейчас превосходит меня как ученого и практика. В старости нет былой энергии и наступательности, новое требует молодых и инициативных кадров, которые не боятся принимать стратегические решения и идти на оправданный риск. Сейчас Татьяна Ивановна разрабатывает еще одну биофизическую методику, которая позволит поднять урожайность зерновых культур по крайней мере в два раза без особых затрат. Электронные плуги смогут воздействовать на пахотную землю определенным образом в зависимости от вида культуры и увеличить в конечном итоге урожайность. В настоящее время наш завод полностью введен в строй и выдает тысячи плугов ежедневно, в городе почти полностью отсутствует безработица, заработная плата выплачивается своевременно. В этом немалая заслуга и уважаемой Татьяны Ивановны. Скоро она заменит меня на моем посту, — тяжеловато становится справляться со служебными обязанностями. Давайте пожелаем ей удачи во всем, как дома, так и на работе».

Бурцев объявил всем, что скоро Татьяна Ивановна займет его пост директора приборостроительного завода, и это в определенной степени упрощало вход в губернскую элиту. Не как жены Николая Владимировича, а самостоятельно. Завод давал огромную сверхприбыль, и не считаться с ним не мог никто.

Вслед за банкетом потянулись обычные дни — производство, сбыт и заготовка сырья. Татьяна Ивановна немного вздохнула: ушла диссертационная нагрузка, и она могла больше времени уделять мужу и родителям.

Через несколько дней она заметила, что Николай стал раздражительным и беспокойным, что-то тревожило его, и она не могла понять, что. Сердце подсказывало, что не ее это вина, он любит и ценит, по-прежнему ласков. Что-то другое беспокоит его, и он не хочет говорить. Но что? Этот вопрос стал мучить и ее. Очень скоро она догадалась — в несколько раз усилилась ее личная охрана, машины постоянно сканировались специальными приборами на предмет обнаружения взрывчатых веществ. Впереди и сзади всегда ехал автомобиль, который мог в случае необходимости предотвратить столкновение с другим автомобилем, управляемым «камикадзе». Со всех сторон на улице и других общественных местах ее закрывали телами охранники, чтобы никто не смог выстрелить и попасть. Так же охраняли и Николая. Сердце зашлось от тревоги — его, ее или обоих хотят убить. Но кто, почему, за что?

Татьяна решила поговорить с мужем. Лаская его вечером в постели, спросила:

— Коленька, я совсем глупая?

Он, разомлевший от ласк, удивленно открыл глаза.

— Почему?

— Кто-то хочет нас убить, — не стала юлить Татьяна. — А ты молчишь, переживаешь тайком один. Может, лучше все рассказать и справиться с горем совместно?

Михась не спросил, с чего она так заговорила, понимал, что догадаться несложно, размышлял — сказать все, половину или вообще умолчать. Он встал с кровати и вышел в холл покурить: в спальне не курил никогда, считал, что спать в прокуренной комнате вредно вдвойне. Татьяна понимала, что не просто ответить на ее вопрос, необходимо все взвесить, обдумать ответ. Он покурит и расскажет ей все или почти все, так считала она и не ошибалась.

Николай вернулся в спальню с пивом, налил полную кружку, выпил залпом половину, заговорил:

— Танечка, ты помнишь Корнеева?

— Да, конечно помню, — ответила недоуменно она.

— Но ты вряд ли знаешь, что он был вор в законе, и когда покушались первый раз на Леночку, он быстро разыскал преступников, как исполнителей, так и заказчиков. Я тогда настоял, чтобы материалы передать в УФСБ, не послушал Антона Петровича, царство ему небесное. А он настоятельно предупреждал, что в самом лучшем варианте останутся в тюрьме исполнители, заказчики же выйдут на свободу под залог или подписку о невыезде. Так и случилось, заказчиков отпустили за недоказанностью вины, они и рассчитались жестоко и жутко, а исполнители самоубились в тюрьме. — Николай скорбно ухмыльнулся. — Нет у нас еще правды, и не верю я больше в правоохранительную систему, не способна она еще охранять граждан от могущественных преступников. Когда оторвали головы злодеям, их близкие решили, что это сделал я, заказал их, и теперь они намереваются рассчитаться со мной. Даже самая лучшая охрана здесь вряд ли поможет, всегда найдется или подвернется случай, когда можно реализовать преступные планы. Вот такая вот, Танечка, правда.

Она сидела минут пять молча, сдавив ладонями виски, потом осевшим голосом спросила:

— А что бы сделал в данной ситуации Корнеев? Как ты считаешь?

Вопрос удивил Николая, он не ожидал услышать подобное и даже немного опешил.

— Ну… наверное он бы пошел на упреждающий удар, на то он и был мафиози.

До Николая все еще не доходило, куда клонит Татьяна, и он смотрел на нее вопросительно.

— Ты же сам только что говорил, что не веришь органам, — продолжала свою мысль Татьяна. — Вот тебе и ответ на вопрос — что нужно делать.

Наконец-то до Михася дошло, но он снова засомневался.

— Но, как же… Я не могу так…

— А они могут и сделают, ты уже один раз понадеялся на ФСБ и получил результат — трупы. Я с этой минуты одна не поеду никуда, только с тобой, пусть убивают вместе — без тебя мне так и так не жить.

Татьяна заплакала тихонько, уткнувшись в грудь Николаю, он гладил ее по спине и молчал, обдумывая и переваривая слова. Неужели это правда — если не ты, то тебя? По всем меркам выходило, что правда. Он тяжело вздохнул.

— Хорошо, Танечка, видимо, нет другого выхода, я найму кого-нибудь.

— Зачем? — Татьяна отстранилась от него, вытирая слезы и с укором глядя в глаза, — Разве я смогу предать тебя? Я скорее умру, но никому и никогда не расскажу нашей тайны. Я знаю, как умерли те трое, и наоборот, рада за тебя, что ты решился: подонков надо наказывать жестоко и быстро. Я помогу тебе с алиби, никто не сможет доказать, что ты ездил куда-то, и не будет никаких следов. Верь мне, милый, без тебя мне нет жизни, и если бы был какой-то другой способ остановить их, я бы пошла на все и обивала бы пороги прокуратуры. Но нас и слушать никто не станет, пока не свершится преступление, а если свершится, нам будет все равно, трупы не говорят и не мстят за свершенное.

Дни тянулись медленно и серо, Михаси ездили с усиленной охраной и никуда не ходили. Работа — дом, дом — работа. Николай не посвящал Татьяну в детали разрабатываемой операции, но готовился он к ней тщательно, выверяя каждый свой шаг, и она не мешала и не требовала подробностей. Знала, что спланирует он все досконально и точно.

Корнеевская агентура осталась вся в полном составе, Михась еще внедрил в возможно опасные сферы лучших своих людей. Работая под прикрытием, они сообщали о готовящемся покушении.

По полученным сведениям, злодеи должны собраться завтра для последнего, решающего обсуждения планов. Медлить нельзя, иначе заказ будет сделан и может осуществиться без них.

Михась загримировался до неузнаваемости и тайно выбрался из дома, охрана так и не догадалась, что его нет. Поймав такси, он поехал в аэропорт. Зная все лазейки и проникнув на территорию, Николай Владимирович наблюдал за самолетами, выполняющими чартерные рейсы. Як-40 или в крайнем случае Ан-24 — вот что необходимо для поездки. Он выбрал один экипаж и подошел к самолету, начал без предисловий.

— Завтра мне нужно слетать в Новосибирск и почти сразу обратно, — Михась вытащил пачку стодолларовых купюр. — Это задаток, в Новосибирске получите столько же и в Иркутске, по возвращению, еще столько же.

Командир взял доллары, провел пальцем по ним, определяя, не кукла ли, вытащил наугад купюру, потрогал руками, посмотрел на свет и убрал в карман.

— Вы не требуете расписки или других гарантий. А если я вас обману? — спросил командир.

Николай Владимирович усмехнулся и спокойно ответил:

— Гарантия — твоя жизнь, я просто тебя убью.

Он смотрел, не мигая, в глаза командиру и понял, что тот осознал сказанное — в глазах одновременно светились алчность и страх.

— Когда вылетать? — спросил командир. Он тоже не хотел лишних слов.

— Вылет завтра в шестнадцать, я прибуду на борт в пятнадцать пятьдесят. Из Новосибирска вылетаем в девять вечера, возможно и раньше, минут на двадцать-тридцать, необходимо быть готовым к этому времени. За молчание тоже получите вознаграждение.

В Новосибирске Михась быстро добрался до уже знакомой гостиницы, сменив пару раз такси, чтобы не смогли вычислить конечный пункт. Он внутренне торжествовал — преступники собрались в том же номере, как когда-то и их отцы. Именно оттуда они намеревались вершить свое «правосудие», и номер гостиницы являлся для них символом мести.

Николай Владимирович без стука вошел в номер и повернул ключ, торчащий в двери. Оцепенение охватило обитателей номера — они бы так не удивились и не испугались, если бы к ним влетели инопланетяне. Михась окинул их взором, усмехнулся.

— Собрались вершить свои грязные делишки, прикрываясь отмщением за отцов? А кто вернет к жизни мою жену и не родившегося еще ребенка, кто вернет к жизни ни в чем не повинных охранников? Кто? — повысил он голос. — Грязные деньги толкнули на преступление ваших отцов, недополученная прибыль, а не месть толкает на преступление вас сейчас. Вы бы спокойно пережили гибель родителей, она дала вам власть, к которой вы так стремились. Кто дал вам право распоряжаться людскими жизнями? Вы договорились заказать меня, и я вынужден защищаться, а надежная защита одна — ваша смерть. Хотите умереть быстро и без мучений — садитесь к столу и пишите, текст я вам продиктую.

Никто из троих не тронулся с места.

— Ну-у, — угрожающе произнес Михась. Он бросил на стол обычное яблоко, оно развалилось на две части, потом еще на четыре, словно разрезанное острейшим ножом. — Если кто-то из вас выкинет фортель, я начну сдирать кожу с живого, но и ободранного стану резать, как это яблоко, потихоньку: сначала руки, ноги, уши, а потом и голову, сдохнете страшной смертью. Пишите! — резкий окрик привел их в чувство.

Троица кинулась к столу, вытаскивая поспешно авторучки, у одного нашелся блокнот, на этих листочках и стали писать под диктовку все.

«Мы собрались и окончательно решили — наказание необходимо, и его голова должна покоиться на этом столе. Но ангел возмездия снизошел с небес и направил нас по истинному пути, мы выбираем раскаяние и платим за него своими головами, только сейчас осознавая поговорку: Не рой яму другому — сам в нее попадешь».

Михась накрыл листочки целлофаном и отошел в сторону. Три головы практически одновременно покатились с плеч, что-то еще шевеля губами, три фонтана брызнули враз, заливая кровью окружающие предметы.

Выждав немного, когда прекратилось кровотечение, он скинул целлофан на пол, поставил головы напротив листочков и взял телефонную трубку.

Звонок в редакцию несколько озадачил: звонивший утверждал, что в номере гостиницы находятся три трупа, трое убийц, заслуживших справедливое наказание. Редактор рассудил просто: проверить не помешает. Оператор и тележурналист выехали к месту предполагаемого убийства — и кровь застыла в их жилах.

Три обезглавленных тела застыли в обычных позах, сидя в своих креслах, головы на столе как бы читали оставленные предсмертные письма. И везде кровь, море крови, и только островки-листочки не запачканы ею.

Михась вышел на улицу, поймал такси и бросил коротко: «На железнодорожный вокзал». Оттуда он снова на такси доехал до центра и потом уже покатил в аэропорт.

Самолет взлетел в двадцать сорок пять. Командира согревала изнутри еще одна пачка долларов, приземлившись в Иркутске, он получил еще две и навсегда забыл о пассажире, которого возил только что. Никто бы его и так не смог узнать: он загримировался под молодого мужчину и изменил голос, а командир и его экипаж не хотели неприятностей, тем более, что можно было и денег лишиться.

Дело сделано, и Николай Владимирович ехал домой, поймав попутку. Он сменил парик и подретушировал грим, к дому подъезжал совсем другой мужчина, которого невозможно опознать по ментовскому фотороботу, который составят в Новосибирске. След терялся в аэропорту, терялся навсегда, оставляя нераскрытым зловещее наказание.

Газеты запестрели заголовками: «Ангел возмездия возвращается», «Преступление или наказание», «Номер гостиницы проклят», «Гильотина по-мафиозному», «Постояльцы без головы»… По телевидению передавали наводящую ужас картину преступления и довольно точно составленный фоторобот предполагаемого преступника.

Правоохранительные органы сбились с ног, полномочный представитель Президента России по Сибирскому федеральному округу взял расследование уголовного дела на личный контроль. Лучшие сыскари и следователи Сибири работали без передышки. В гостинице погибают три тракторных магната, через некоторое время таким же способом умирают их сыновья, возглавившие заводы. Уголовные дела объединяют в одно — предсмертные письма, тот же номер гостиницы, способ совершения преступления позволяют считать, что убийства совершил или совершили те же преступники. Версий много даже в мотивах. Головы первых жертв нашли на коленях Корнея, известного вора в законе, что позволяло считать преступление местью за его убийство. Значит, первое убийство совершили Корнеевские друганы. И оставленное письмо соответствовало действительности, головы нашли вместе с трупом Корнея. Если верить настоящим предсмертным запискам, то убитых опередили, предотвратив другое убийство. В любом случае истину необходимо искать в Иркутске, в Корнеевском окружении. И опера рыли, прочесывали сквозь тонкий гребешок воровскую группировку, которая со смертью Корнея фактически развалилась. Часть осталась в охранном агентстве, перешедшим к Михасю, часть разбежалась по другим группировкам.

Один из Иркутских оперов, входящих в следственную группу, неожиданно заявил, что аналогичных трупов не шесть, а семь. Около четырех лет назад Михась даже сидел в СИЗО по подозрению в убийстве, но был оправдан за отсутствием в его действиях состава преступления. Слова прозвучали, как выстрел в тишине, немедленно истребовали то уголовное дело и в колонию выехал один из лучших следователей. Дело, казалось, начало сдвигаться с мертвой точки, но осужденные за убийство молодой девушки двое граждан твердо стояли на своем. Они тогда оговорили Михася, он не подходил к месту преступления ближе, чем на десять метров, просто попался на глаза, шел мимо, они и указали на него. Заново опросили других свидетелей и зашли в тупик. Но мысль о том, что везде фигурировал Михась, не давала покоя. Следователь, в чьем производстве находилось то уголовное дело, с охотой пояснил, что Михась никого не убивал и зря отсидел пару месяцев в СИЗО. Убийство произошло на глазах троих людей, не считая осужденных и Михася, все они, незнакомые ранее друг с другом, заявляют одно и то же — голова просто упала с плеч, никто не наносил удара. Вывод напрашивается один: был выстрел издалека очень острым режущим предметом, который, срубив голову, улетел в неизвестном направлении. Тогда этот предмет и не искали, искали гораздо позже и ничего не нашли, естественно.

Следствие снова зашло в тупик, оставляя массу вопросов. Если действительно был неизвестный стреляющий инструмент, то где его режущая часть? Номер гостиницы тщательно осмотрели, ничего подобного там нет. Если его забрал с собой преступник, то как он прошел по огромной луже крови, не оставив следов, как вышел из гостиницы, весь перепачканный кровью? Этого не было. Если головы отрубили саблей, то преступник должен быть весь в крови сам: и этого нет. Семь голов свалились, скатились с плеч, не оставляя следов. И везде прямо или косвенно светился Михась.

Необходимо разыскать того человека, который был незадолго до убийства в гостинице. Собственно, ему тоже нечего предъявить по-настоящему, никто не видел его входящим в этот номер и он может отказаться от дачи показаний: зачем и у кого был в гостинице. Он зашел и вышел через десять минут, в руках ничего не было, как и пятен крови на руках и одежде. Но может, он что-то видел. Может, может, может…

Дни тянулись за днями, новосибирская следственная группа установила, что обезглавленные действительно собирались физически устранить Михася, для этого и собрались в гостинице, чтобы расставить точки над «i» и сделать заказ киллеру. Их не устраивало то, что приборостроительный завод фактически отнимал заказы на тяжелую тракторную технику. Вот почему пошли на убийство отцы и поплатились жизнью их дети. Тогда лицо, которое они искали, мог оказаться не убийцей этих троих, его намеревались нанять для другого убийства. Он зашел в номер, увидел неприглядную картину и скрылся, сейчас отдыхает где-то «на дне» и проклинает мысленно свой поход. Предсмертная записка снова оказывалась правдой, а не вымыслом преступника с целью запутать следствие и направить его по ложному пути. В другом свете стал вырисовываться и сам Михась, но только Григорий Борисович, начальник УФСБ по Иркутской области, ближе всех подошел к разгадке этого дела.

Он частенько вспоминал встречу с Корнеем и Михасем. Прав тогда оказался Корней, во всем прав, не смогла система осудить трех магнатов, выпустила их из тюрьмы, и они свершили свое грязное дело. После Михась не желал разговаривать с ним, и он понимал и не осуждал его. Он знал, что Михась верил в правосудие и именно он настоял на законном решении, тоже не поверив Корнею, а теперь мнение его изменилось. Когда он получил сведения, что его хотят убить, он не пошел снова в правоохранительные органы и принял единственно правильное решение в сложившейся ситуации. Он оборонялся, защищался теми методами и способами, которые могли дать результат и дали. Генерал знал, чем занимаются на приборостроительном заводе, знал, что там, кроме «михасиков», изготавливают и режущие на расстоянии приборы для МЧС и подобных служб. Поэтому он предполагал, что можно изготовить и маленький приборчик, более слабый, но способный отделять головы от туловища на расстоянии, приборчик, который мог спокойно поместиться в рукаве пиджака или вообще выглядеть в виде авторучки. Честный Михась и в первый раз не смог пройти мимо совершаемого преступления, любой милиционер выстрелил бы в преступника, не задумываясь и не рассуждая. Он предотвращал смерть девушки, но опоздал немного, нанесенные раны оказались смертельными. И генерал молчал, не высказывал свои мысли, считая Михася невиновным морально. Конечно, ему очень хотелось откровенно поговорить с Николаем Владимировичем, извиниться за себя и неохранительную систему, подбодрить его и пожелать удачи в его делах. Очень много он сделал для России-матушки, поднимая ее запущенное сельское хозяйство, а она платила ему черной неблагодарностью судейс-ко-правовой системы.

Михась не ощущал угрызений совести за свершенные поступки, наоборот, это он наказал злодеев, он оборонялся от них возможно доступными методами, и пусть его деяния не совсем подходили под новую статью о самообороне, но по-другому поступить он не мог. Если к исполнителям можно применить юридически обоснованную силу, то заказчики не убивают сами, их должен наказывать суд. Российский суд, про который ходит масса анекдотов о взяточничестве, коррупции и продажности. Он не ощущал угрызений совести, как их не ощущает солдат на войне.

Татьяна долго присматривалась к нему, готовая прийти на помощь, но помощь не требовалась, и это ее радовало. Она не расспрашивала его о подробностях и вообще не говорила на эту тему, словно он никуда и никогда не уходил. Откровенно говоря, Николай удивился ее отношению к известным событиям, он сам вначале воспринимал все по-другому, но Татьяна была моложе, и ее зрелый возраст проходил в постсоветское время. Она быстрее и объективнее воспринимала многие необычные явления, не имевшие места в Союзе, а он еще руководствовался иногда старыми мерками.

Бурцев вышел в приемную, спросил у секретарши, кивнув в дверь напротив:

— Одна?

— Одна, — ответила секретарь.

Он вошел к ней и присел на краешек стула, поерзал немного, не зная, с чего начать.

— Вот что, дочка, — он так никогда не называл ее на работе. — Ты уже все знаешь не хуже меня и успешно справишься в роли директора. А я пойду на заслуженный отдых, как принято говорить в таких случаях. Вот, решил тебе первой объявить о своем решении.

Татьяна Ивановна покраснела и тоже заерзала в кресле.

— Андрей Степанович, может, вы еще поработаете годика полтора, от силы два…

Она покраснела еще больше и опустила глаза. Бурцев догадался.

— Танюша, — ласково произнес он. — Я поработаю, и не надо стесняться, я очень рад за тебя и, конечно, дождусь. Николай Владимирович знает?

— Еще нет, — все еще стыдливо ответила она.

Дома Татьяна рассказала Николаю о разговоре с Бурцевым.

— Андрей Степанович предложил мне стать директором завода, но я отказалась.

— И зря, — перебил ее Николай.

— Нет, ты дослушай, Коленька, я попросила его повременить годика полтора-два, и он согласился, даже, по-моему, обрадовался.

— Не может этого быть, — возразил Михась. — Он всегда ждал, когда ты сможешь его заменить, а сейчас ты можешь и будешь руководить не хуже его, у тебя больше сил и энергии. Он не карьерист, и если бы ты не могла руководить, он бы сказал об этом прямо. А уж обрадоваться — никогда.

— Может, Коленька, может, — она обняла мужа. — Доктор наук, а такой глупый. Вот Андрей Степанович догадался сразу и не задавал лишних вопросов. У меня будет ребенок, Коленька!

Михась поднял ее на руки, закружил по комнате, остановился, покрывая лицо поцелуями между словами.

— Действительно глупый, не мог догадаться сам. Чувствую, что что-то здесь не то, а до истины не добрался. Как это здорово! Ты подаришь мне сына или дочь! Родителям говорила?

Он все еще держал ее на руках, не желая отпускать, она обнимала его за шею и беспокоилась, что ему тяжело. А он кружил ее, как пушинку, останавливался и целовал снова и снова.

— Нет еще, не говорила никому, — ответила она. Николай так и унес ее на руках в соседний коттедж, только там поставил на пол и попросил:

— Наталья Петровна, накрывайте на стол, отметим маленькое, но чрезвычайно важное событие.

— Какое еще событие? — переспросил Иван Сергеевич.

— Какой ты недогадливый, Ваня — укорила его супруга и засуетилась, — она сразу все поняла, как только Михась зашел с Танечкой на руках.

Иван Сергеевич пожал плечами, ничего не понимая, а Наталья Петровна уже почти накрыла на стол.

— Ничего, Иван Сергеевич, я тоже не сразу догадался. — засмеялся Николай, — Бог послал нам сына или дочку!

— Не Бог, а ты, Коленька, — улыбнулась Татьяна и покраснела.

— Ну-у, это надо отметить особо, — обрадовался Иван Сергеевич. — И то — смотрю, чего ты ее на руках таскаешь? Потом совсем на шею сядет.

Он засмеялся и стал помогать жене, выставляя на стол шампанское и водку, фужеры и рюмки. Супруги Крапилины суетились, вытаскивая на стол все новые и новые блюда, хотели отметить важное событие по-настоящему, по-русски — с шампанским, вином, водкой и хорошей закуской. Михась наблюдал, как радостно и торопливо копошились Крапилины, обыкновенные русские пожилые люди, не понимающие, почему вовремя не выплачивают зарплату, почему нет социальных гарантий, почему «перевернулся» мир. Не понимающие главного — нет виноватых, а время нельзя обвинить.

Усевшись за стол, Наталья Петровна даже немного радостно всплакнула.

— Я всегда верила, — говорила она, — что Бог есть и он помог нам: Татьяна выучилась, устроилась на работу, вышла по любви замуж и ждет ребенка. Да и мы живем, слава Богу, в достатке. И все это благодаря Всевышнему и вам, Коля. Живите счастливо, любите друг друга, рожайте детей на радость нам и себе. Как я счастлива, что Танечка устроилась в жизни и у нее все хорошо. Разве в свое время я могла подумать, что она станет доктором наук, ученой и руководителем? Говорят — любовь горы сдвигает. На счет гор — не знаю, но все Танины достижения — из-за любви к вам, Коля, и вы сами это прекрасно знаете. Мы с Ваней тоже полюбили вас, и поверьте — нет большего счастья для родителей, чем видеть свое дитя в радости. Вот повожусь, понянчусь с внуками, а потом и умереть можно, — со слезами на глазах закончила Наталья Петровна.

— Ну, ты мать даешь: начала за здравие, кончила за упокой, — усмехнулся Иван Сергеевич. — Радость в доме, а ты со слезами… Ладно, будем ждать внука или внучку. Чего нам еще надо? За вас, дети, будьте счастливы!

Иван Сергеевич в этот день здорово набрался спиртного, сам до кровати дойти уже не мог: охрана унесла еле живого.

Дома, на кровати, Николай более нежно и долго ласкал Татьяну, целуя, говорил, что скоро малыш отберет их у него. Снизу, загребая груди в ладони, он дразнил язычком розово-коричневые выпуклости, заставляя их напружиниваться и разносить истому по всему телу. Поглаживая руками животик, прикасался слегка губами к бархатистой коже, замечая, как напрягается низ живота от его горячего дыхания и ласк. Татьяна не выдержала и прошептала с придыханием: «Ну, иди же ко мне, милый, иди». Она потянулась рукой вниз, забирая упругий орган и направляя его в ждущие врата сладострастия.

В проходную завода вошел высокий молодой человек лет двадцати шести.

— Как мне пройти к Михасю? — спросил он.

— Вам назначено? — переспросил охранник.

— Нет, но меня ждут, — с уверенностью ответил он.

— Если пропуск не заказан — ничем помочь не смогу, — он заглянул в какую-то книгу. — Извините, приема сегодня нет.

— Пригласите, пожалуйста, начальника охраны, — вежливо попросил посетитель. — Я думаю, мы уладим этот вопрос с ним.

— Как вас представить?

— Никак, я представлюсь лично.

Охранник, видимо, старший, кивнул головой в сторону, и один из присутствующих сразу же вышел, через минуту вернувшись с коренастым мужчиной, на груди которого красовался шеврон с надписью «начальник караула». Он провел посетителя в отдельный кабинет.

— Я слушаю вас.

— Вы можете соединить меня по телефону с Николаем Владимировичем? Он ждет меня, но мы не оговаривали конкретное время, поэтому я и не могу пройти.

— К сожалению, я не могу этого сделать, у нас не принято звонить генеральному директору с проходной, — вежливо отказал начкар.

— Хотя бы с приемной вы можете меня связать? — вновь попросил посетитель.

Начкар откровенно разглядывал этого брюнета, не называющего своего имени, и почему-то ему казалось, что он видел его где-то, что-то знакомое было в чертах лица, но вспомнить не мог, как ни старался.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил начкар.

— Нужно передать Николаю Владимировичу, что я приехал с Урала от Светланы Даниловны Сергеевой и я очень спешу. Он примет меня сразу же, независимо от степени занятости.

Посетитель видел, что начкар колеблется, не зная, какое принять решение, но давить на него не стал, пусть примет решение сам. Тот неуверенно снял трубку и передал слова секретарше, выслушал ответ и кисло улыбнулся.

— У Николая Владимировича важное совещание, придется подождать часа два. Может, вас связать с Татьяной Ивановной?

— Это кто? Ах, да… извините, но говорить с ней я буду без вас. Надеюсь, эту услугу вы мне можете оказать?

Начкар уперся, по инструкции он обязан доложить и действовать сообразно указаниям — ждать два часа до принятия решения. Но любопытство брало верх, и говорить по телефону наедине он не мог и не хотел разрешить. Тем более какому-то уральцу.

— Нет, говорить, если пожелаете, станете только при мне, или можете погулять, посмотреть наш город пару часиков, — он глянул в окно. — А вот, кстати, машина Татьяны Ивановны на подходе, уезжать собирается, значит, и с ней поговорить не придется. Извините, должен проводить лично.

Начкар резко встал и показал рукой на выход.

— Но показать меня ей здесь вы можете, — начал раздражаться посетитель. — Вы нарываетесь на неприятности, — решился на последнее он.

— А ты меня не пугай, — остановился начкар, — видали мы таких, сдам тебя сейчас начальнику личной охраны Татьяны Ивановны, он из тебя быстро дурь выбьет. Щенок, — бросил он зло, уходя, но через несколько секунд вернулся. — Вот он, гражданин Немо.

Мужчина в приличном костюме и галстуке, пришедший с начкаром, удивленно воскликнул:

— Вы?..

— Вы меня знаете? — перебил его посетитель.

— Да, конечно, вы…

— Я здесь инкогнито, представьте меня Татьяне Ивановне.

— Да, да, конечно, ее машина сейчас подойдет, я обычно выезжаю чуточку вперед. Проходите, пожалуйста, — он показал на территорию внутри и, обернувшись к начкару, тихо прошептал: — Ну, ты наскреб неприятностей на свою задницу, урод недогадливый, позже с тобой разберусь.

Посетитель не слышал последних слов, предназначенных не ему, но обернувшись, понял по враз побледневшему лицу начкара, что у того будут неприятности.

Из подошедшего «Мерседеса» вышла молодая женщина чуточку старше посетителя, и то на опытный взгляд, протянула руку.

— Добрый день, Саша, очень рада встрече и знакомству. На фотографиях ты почти такой же, как и есть. Я тебя сразу узнала. Отец знает, что ты здесь?

Михась младший обернулся — начкар стоял далеко и не мог слышать его слов, кроме личной охраны, рядом никого не было.

— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, я тоже рад знакомству. Отец не знает, начальник караула не позволил с ним связаться — я не представился, не хотел, чтобы знали здесь, кто я. Но об этом потом.

— Пойдем к нему?

— Наверное, нет, лучше, если вы отвезете меня домой. Я немного отдохну и поем, проголодался с дороги, заодно и с вами поговорю. Отец на обед приезжает домой или в другом месте питается?

— Когда как, но сегодня будет. Не будет — заставим, — она улыбнулась. — Садись, поедем, молодец, что приехал, отец давно хочет с тобой увидеться, и нам не мешает познакомиться.

Татьяна Ивановна сразу понравилась Александру — никакой напыщенности, простая и очень красивая женщина. По возрасту впору ему, а не отцу, но это не его дело, он уже вышел из тех лет, когда дети ревнуют отцов или матерей к новым членам семьи.

— Как сын твой, жена? — поинтересовалась Татьяна Ивановна.

— Нормально. Спят, наверное, мы ночью прилетели, не стали беспокоить вас, остановились в гостинице.

— Чего же ты молчишь, Саша, разве так можно? Давай к гостинице, — бросила она шоферу. — В какой остановились?

— В «Ангаре».

— Не дело, Саша, поступать так, не чужие люди. Разве мы не встретили бы вас в аэропорту? — укоряла она его. — Отец узнает — обидится.

Татьяна Ивановна понимала, почему они не позвонили из аэропорта, и очень огорчилась, узнав, что сын мужа остановился с семьей в гостинице. Он вначале хотел разведать обстановку, узнать, как она отнесется к приезду. Молодые жены бывают разными, вдруг она вышла замуж за отца по расчету и сейчас станет противиться их близости тоже из расчета, дабы не отдать лишний кусок «пирога». Умом она понимала Сашу, но обижалась сердцем.

А Александр чувствовал ее истинное огорчение и тоже понимал все, радовался, что отец встретил достойную женщину. Но, может, обманчиво первое впечатление? Ничего, он поймет все окончательно после серьезного разговора.

«Мерседес» подкатил к гостинице, и Татьяна Ивановна пошла вместе с ним, не захотела остаться и ждать в машине. Так они и пошли все вместе — Александр с ней и охрана.

Ирина Михась встретила их в номере с прижатым к губам пальцем — сынишка, намаявшись в дороге, спал крепким сном, и ей не хотелось его будить. Знакомилась она с Татьяной Ивановной шепотом и договорилась, что машина за ней придет позже, часов через пять, когда выспится сын. Оставив телефон, на случай, если маленький Николай проснется раньше, все удалились. Уехал и Александр, он хотел переговорить с Татьяной Ивановной раньше, чем появится отец.

Приняв душ и перекусив, Александр стал рассказывать, что приехали они совсем и не собираются возвращаться назад. Мать вышла замуж, у нее своя семья, и вместе им тесновато. Да и Иркутск — родной город, ностальгия частенько мучает и зовет назад.

Все поняла Татьяна Ивановна. Александр хотел узнать именно ее мнение, как она отнесется к их приезду, что скажет и что предложит. Он не хотел, пользуясь родственными отношениями, навязывать себя в ущерб ее положению, а она не хотела обещать чего-то, не посоветовавшись с мужем.

— Знаешь что, Сашенька, — ласково обратилась она к нему. — Сейчас ты должен понять всего лишь одно, что я действительно рада твоему приезду и приезду твоей семьи. Я влюбилась в твоего отца очень давно, когда была еще студенткой, и все эти долгие годы ждала его и надеялась, что мы когда-нибудь будем вместе. Он совсем и не знал, что есть на свете девушка, безумно и безответно любящая его, готовая отдать все на свете лишь за один день или ночь с ним. Бог не обделил меня мозгами, и все свободное время я посвящала физике, работе, науке, защитила кандидатскую диссертацию и написала докторскую. Правда, ее я уже защищала, будучи женой твоего отца. Я хочу, чтобы ты, Саша, понял — я сама имею все: уважение, должность и деньги, и не претендую ни на какую материальную выгоду. Я не из тех дам, которые ревностно относятся к любви между отцом и сыном, и мне станет приятно видеть, как вы находите общий язык, что ваши отношения сближаются и вы становитесь друзьями. Я думаю, что именно это ты хотел выяснить и услышать, а конкретные варианты — где жить и работать, — мы обсудим все вместе.

Она замолчала, вглядываясь в его лицо и стараясь понять, какое впечатление произвели ее слова, дошли ли они до его сердца и поверил ли он им. Правильно ли она повела себя с ним? Может, Александр и вовсе не думал об этом.

— Да-а, я благодарен за откровенный разговор, Татьяна Ивановна, и уверен, что мы подружимся. Спасибо вам, тебе, — поправился он. — За отца и за прямоту слов.

Договорить не дал с шумом влетевший отец.

— Вот они где, голубки, воркуют. А мне передает секретарша, что меня хотят видеть, я понял, что это ты, чуть не разорвал ее, когда узнал, что ты звонил давно и тебя не соединили. Кое-как выяснил, что, оказывается, тебя похитила моя жена, — и сразу домой. — Николай Владимирович крепко обнял сына. — Хорош, возмужал немного, но еще хиловат. Ну, ничего, были бы кости — мясо нарастет. Рассказывай, как приехать решился, я думал, что ты вообще не появишься, написал письмо и ни слуху ни духу.

— Решился, папа, насовсем приехал, с семьей.

— Да что ты говоришь! — обрадовался отец. — А где внук, Ирина?

— В гостинице они.

— Как в гостинице? — оторопел Николай Владимирович.

— Сынишка устал, намаялся в самолете, спать захотел, а к тебе сразу не попадешь, даже до приемной не дозвонишься. Я не хотел говорить на проходной, кто я, по определенным причинам, чтобы не говорили потом: вот, дескать, сынка своего, олуха, пристроил, — он заметил, как улыбнулась Татьяна Ивановна и улыбнулся сам. — Поэтому и отвез на время в гостиницу. Мы заезжали за ними, сын спал, не стали будить, я попозже съезжу. Отец смягчился.

— Ладно, никуда не поедешь, я сам съезжу и прямо сейчас. На руках, если что, доспит. Игрушки заодно купим. Какая гостиница?

— «Ангара», номер 509.

Михась-старший уехал в гостиницу, а Татьяна Ивановна показала Александру коттедж, комнату, где он разместится с Ириной, и детскую, в которой можно бегать и прыгать, не задевая углов и мебели. Большие комнаты непривычно давили на Александра своими размерами, он привык к стандартной квартире, но, говорят, с лучшим сживаются быстро и надолго.

Татьяна Ивановна обратила внимание, как Александр объяснял отцу про гостиницу. Он мягко обошел все угловые вопросы и не задел самолюбие родителя. Хоть и нет высшего образования у Александра, но башка у него варит неплохо, отметила про себя Татьяна Ивановна, поговорить с ним можно. Внешне он походил на отца, взял его природный ум, но учиться не захотел. С удовольствием работал по дому, выполняя мужскую работу — отремонтировать розетку, различные другие электроприборы, мебель, заменить прокладку на кранах или вообще переставить их, с огромным удовольствием возился с автомобилями, а вот учеба для него была неприятным занятием.

Еще до приезда Александра Татьяна Ивановна размышляла о их будущей встрече, считала, что практически ничтожная разница в возрасте станет сковывать ее поведение, по сути, она являлась мачехой пасынку-ровеснику. Но этого не произошло, как-то сама собой разрешилась эта проблема, и непринужденные отношения радовали ее, создавая в доме дружескую атмосферу.

Через два часа вернулся Николай Владимирович с внуком и Ириной. Они заехали по дороге в «Детский мир» и накупили кучу игрушек, их выбирал Николай-младший. Первым делом он уселся на джип и не хотел с него слазить. Аккумуляторная техника стоила более двадцати тысяч рублей, но Николай-старший с удовольствием купил его и еще кучу других игрушек, которые понравились Коленьке. Ирина пыталась возражать, она не имела материальной возможности покупать такие подарки, но Михась даже слушать ее не стал. «Пусть у внука будет все, что он хочет, я и живу для детей и внуков», — отрезал он.

Сейчас Николай Владимирович обучал Коленьку езде на джипе. На первом этаже было достаточно места, где можно без проблем покататься на таком автомобиле. Огромный холл превратился в автодром. Коленька с сияющими глазами гонял по просторному залу и никак не хотел идти за стол. Но дед решил эту проблему на удивление быстро и просто. Он объяснил внуку самым серьезным голосом, что машины от неправильной эксплуатации перегреваются и требуют отдыха, голодный водитель, как и невыспавшийся, не может принять правильное решение и способен совершить дорожно-транспортное происшествие. В таких случаях сотрудники ГАИ ставят автомобиль на штраф-площадку и лишают водителя права управления машиной. «У тебя настоящий джип, а не игрушка, поэтому ты, Коленька, должен вести себя, как взрослый мужчина, а не маленький пацан, как настоящий шофер», — закончил свою речь дед.

Внук сразу стал серьезным, а за столом еще и потребовал добавки, чего прежде никогда не случалось. Он менялся на глазах — не капризничал и старался делать все сам. После обеда, правда, попытался опротестовать решение матери о сне, заявив, что шоферы не спят днем, но дед заявил твердо: «Сейчас идешь спать, а после сна мы с тобой поедем смотреть комнату отдыха шоферов, где все водители спят.

Сам убедишься в этом». Коленька по-взрослому почесал за ухом: «Чего ж делать-то, придется спать идти». Мать зажала рот рукой, чтобы не прыснуть со смеха и не испортить возникшей деловой обстановки, повела сына в детскую, промокая платочком выступившие слезы.

Когда Коленька уснул, вся семья собралась в холле на втором этаже. Уселись в удобные кресла, мужчины пили пиво, курили. Обсуждали вопросы работы и жилья, каждый выносил на семейный совет свое предложение. Николай Владимирович по поводу жилья высказался однозначно.

— Вы, Саша и Ирина, жилье выбирайте сами. Есть два варианта: можете остановиться у нас, места всем хватит, или жить отдельно. В центре есть трехкомнатная квартира уже с мебелью, она когда-то принадлежала Елене, царство ей небесное, как раз в том доме, где жил я раньше. Ты, Саша, знаешь этот дом.

Михась-старший сразу понял, что сын с невесткой выберут отдельную квартиру, вернее, он не сомневался в этом. Так, предложил свое жилье из вежливости, хотя был бы рад, если б они остались у него. В его огромном коттедже можно при желании не встречаться друг с другом месяцами — отдельные входы, санузлы и кухни.

Однако Александр не ответил сразу, сначала он повел речь о другом.

— А ты, папа, свою квартиру продал?

— Нет, зачем же ее продавать, недвижимость сейчас в цене, — немного удивился Михась.

— Юля тоже хотела приехать сюда, недолюбливает она отчима или как его там назвать. Переведется в иркутский вуз, но вот стеснять тебя не хочет, — дал понять Александр, куда он клонит.

— Что ж, я буду рад, если она вернется ко мне, но квартирку свою старую я пока ей не отдам. Пусть поживет со мной, закончит университет, три года осталось, вот тогда и станет жить самостоятельно, ее будет квартира. Заодно и Танечке поможет водиться с маленьким, в положении она, — улыбнулся Николай Владимирович и поцеловал жену в щеку.

— Да? — удивился Александр. — А по виду не скажешь, — он немного помолчал. — Хотя по моей Ирине тоже не видно, что она беременна.

Настала очередь удивляться отцу. Пока мужчины разговаривали, женщины не произнесли и слова. Отец и сын, главы семей, им и решать задачи, но, главное, потому, что соглашались с их мнениями.

На семейном совете решили, что Ирина работать не пойдет — ни к чему выходить на несколько месяцев, а потом уходить в декрет. Когда ребенок немного подрастет, она станет работать по специальности — бухгалтером в отцовской фирме. «Ипполитова быстро раскусит ее, на что она способна, — рассуждал про себя Михась. — Отсюда и танцевать станем. Заслужит — повысим, но специально, по-родственному, никто ее на высокую должность не поставит, не принято это в семье».

До этого молчавшая Татьяна Ивановна предложила:

— Лучше ее устроить на работу формально, для записи в трудовой книжке, пусть стаж идет, кто знает — что дальше будет.

С ней согласились, и остался один главный вопрос — где и кем станет работать Александр. С ним было сложнее, он не имел специальности, кроме водительских прав. Отец, конечно, понимал, что это тоже профессия. Профессия, всегда отдающаяся болью в его родительском сердце. Николай Владимирович решил вначале выслушать сына, и только Татьяна Ивановна заметила, как переживает ее муж, старающийся скрыть свою, теперь вечную боль.

Александр не просил, нет, он рассуждал вслух:

— Буду искать работу водителя в какой-нибудь крупной фирме, у них есть транспорт, в мелкие фирмы обычно приглашают со своим автомобилем.

— А если бы у тебя был автомобиль? — спросил его отец.

— Тогда я бы пошел в фирму такси по вызову, там неплохой заработок, бывает и до двадцати штук.

— Ну, что ж, — вздохнул Николай Владимирович. — Пока отдыхай, осваивайся, машину тебе купим.

Михась отхлебнул пива, закурил сигарету, глядя на Таниных родителей. «Наверное, думают, что сын — лодырь или неудачник: такой большой отец, а он простой шофер. Папа дай, папа сделай, папа организуй, помоги… Детей сам имеет, а обеспечить не может, своего ничего нет, и учиться не хочет, чтобы потом жить в достатке. С удовольствием устроил бы его на приличную должность, а так… никакого желания нет. Танечка все-таки молодец, хорошо отнеслась к сыну и не жадничает, нет у нее в крови этого. Даже были бы мы бедными — не скупилась бы». Он ласково посмотрел на нее, и она почувствовала нежность в его глазах, поняла его чувства. Ей захотелось уйти с ним, прижать к себе, отвлечь от тяжелых дум, она понимала прекрасно, что сын доставляет ему радость и терзания одновременно.

«Ничего, приедет его дочка Юленька, постараюсь подружиться с ней, помогу в учебе и всем, чем смогу. Интересно, какой у нее настрой сейчас, когда она еще не видела меня, что думает — окрутила, вышла замуж по расчету из-за денег, почета и докторской диссертации? Может, оно и так, может, так и думает она, тогда первое время не сложатся отношения, а дальше уже от меня все будет зависеть в большей степени, от моего отношения и подхода. Коленька, глядя на нее, согреется сердцем. Какой он у меня славный! А интересно — не обратил бы он внимания на меня, не вышла бы я замуж, и лет через десять посватался бы ко мне какой-нибудь чиновник. Вышла бы я за него? Да ни в жизнь, никто другой мне не нужен, так бы и прожила одна, стала ворчливой и неуживчивой, как все старые девы», — она улыбнулась своим мыслям, положила руку на живот, чувствуя сердцем зарождающуюся жизнь.

Юля приехала не сразу, университет начал волокитить с переводом, и Николаю Владимировичу пришлось позвонить ректору. Вопрос решился мгновенно. Михась возлагал большие надежды на дочь, она училась на факультете «финансы и кредит». Он мечтал видеть ее у себя главным бухгалтером или управляющим собственным банком. Его объединение могло позволить себе иметь собственный банк, и Николай Владимирович уже год, как обдумывал этот вопрос. Огромные финансовые потоки проходили через банк, рейтинг которого не подскочил — взлетел на небывалую высоту. Михась строил здание в центре города, и только один он знал, что здание планируется под банк. Через полгода его сдадут в эксплуатацию, а он еще не подобрал себе достойного управляющего. Необходимо было подобрать человека, который лет через семь мог уйти на пенсию, обучив профессиональным тонкостям его дочь, которая впоследствии и возглавит уже собственный банк. Кадры, кадры, кадры… извечно больной вопрос.

Юлию встречали в аэропорту отец и Татьяна Ивановна. Три «Мерседеса» подрулили к трапу самолета, ожидая выхода пассажиров первого салона. Михась крепко обнял дочь, расцеловал и познакомил ее со своей женой. Дамы обнялись тоже, и две машины покатили домой, одна осталась забрать багаж.

Юлия с удовольствием смотрела на свои родные с детства улицы, и в душе становилось как-то теплее и уютнее. Она прижалась к отцу:

— Папочка, как я по тебе соскучилась! Он обнял ее.

— Ничего, Юленька, мы вместе, и теперь уже я тебя не отпущу никуда. Я твой отец и это твой родной город, зачем тебе какой-то Урал, ты здесь родилась и выросла, здесь тебе жить, учиться и работать. А как мама поживает?

Юля удивилась его вопросу при Татьяне Ивановне. Значит, у них хорошие отношения, решила она.

— Нормально, чего ей станется.

Она не могла простить, не хотела и не понимала мать. Бросить такого отца, бросить в тот момент, когда ему была необходима поддержка семьи, когда он «пробивал» на работе свою новую теорию, когда становился изгоем в НИИ. Конечно, он не уделял достаточного внимания жене и детям, но разве трудно понять, подождать немного? Не захотела… пусть теперь и живет со своим новым, который всегда дома. Юля знала, догадывалась, что мать не любит его, поддалась порыву, не выдержала испытаний и сейчас пожинает плоды — живет с нелюбимым мужем, который уделяет ей много внимания, а она бы бросила все и вернулась назад. Но приходится создавать видимость благополучной семьи. «Может, без нас она оставит его. Лучше уж жить одной, чем спать с нелюбимым», — рассуждала про себя Юля.

Женщины незаметно разглядывали друг друга, волновались — возникнет ли взаимопонимание и уважение, большего пока не желали. А отец и муж очень хотел, чтобы они подружились.

Юлия представляла себе мачеху не такой — среднего роста и полноты, вообще что-то среднее, но с тонкими губами, чаще означающими самовлюбленность, властолюбие и злость. А увидела она стройную и очень высокую женщину с умными карими глазами и совсем не тонкими губами. Юля и сама не отличалась маленьким ростом — метр семьдесят пять считался выше среднего или даже высоким ростом, а мачеха возвышалась над ней сантиметров на пять. Ум, красота и доброта по Юлиным меркам — понятия несовместимые и могут сочетаться, как исключение. Красота — налицо, а с умом и добротой она разберется. Первое впечатление осталось приятным, а Юля очень верила именно первому впечатлению. Отец сделал неплохую партию. Она снова прижалась к его плечу.

В машине женщинам поболтать не удалось, но дома Татьяна Ивановна сразу же увела Юлю показывать комнату и весь коттедж. Поговорили о пустяках, и Юля ушла принять ванну после дороги.

На следующий день Юлия ушла в университет, обратилась прямо к ректору, который сразу же отметил, что очень известная и редкая фамилия досталась девушке. Она не стала скрывать и ответила прямо: «Николай Владимирович — мой отец». Это решило все вопросы сразу, и она могла приступить к занятиям. Учеба давалась легко, и она не позорила отца плохими оценками.

Женская половина студентов, составляющих большинство на курсе, отнеслась к ней настороженно, а многие даже негативно. Им очень не нравилось, что Юлию всегда привозит и увозит «Мерседес», вежливый охранник выскакивает из машины и открывает дверцу. Парни на курсе старались обратить на себя внимание и, по мнению большинства студенток, прогибались, словно охранники. Перспектива породниться с известной фамилией свербела внутри, к тому же Юлия была очень симпатичной девушкой, но это отодвигалось на второй план. Юлия понимала, что, будь она совсем не красивой, отношение мужской половины не изменилось бы, каждый хотел обеспечить себе будущее и не сидеть поначалу в банке кассиром. Так считала она и не давала парням повода для ухаживаний — не ходила на дискотеки и вечеринки, пешком она вообще не ходила и лишала возможности проводить ее, отказывалась от прямых предложений посетить кафе, бар или ресторан, сходить в кино или театр. Но без общения она тоже не могла и водила знакомство с парнями из другого вуза, которые не знали ее фамилии и происхождения. Она приезжала на свидания, останавливаясь вдалеке и шла к конкретному месту пешком, охрана тоже тащилась за ней позади, не приближаясь вплотную, но могла прийти на помощь мгновенно. Виктор Орлов не замечал охранников, все внимание сосредотачивая на Юле. Он влюбился в нее сразу и, как говорится, по уши. Особенно ему нравились ее скромность и простота, душевность и нетерпимость к коварству. Встречаясь практически ежедневно, они гуляли по набережной Ангары, иногда заходили в какой-нибудь бар, выпить по чашечке кофе или по стакану сока, зимой, в основном, бывали у него дома. Говорили о разном, но Юлия всегда умело и корректно уходила от прямых ответов о родителях, и он не знал, где она живет и кто ее отец, не знал и ее фамилии. Не знал он совсем малого — что Юлия — Михась и что именно ее отец — известный физик и бизнесмен.

Через год Виктор сделал предложение Юлии, и она согласилась, улыбаясь его длинной и не совсем связной речи. Он говорил о любви, о ней, единственной и неповторимой, о том, что проживут как-нибудь на две зарплаты. Он немного стеснялся, что выбрал профессию историка. В школе учителя зарабатывали мало, а возможное место директора еще даже и не маячило на горизонте жизни. Орлов закончил педагогический вуз, а Юля была младше его на год, впереди у нее еще год учебы, и она не хотела выходить замуж студенткой. Но Виктора она полюбила и не хотела отказывать ему, она согласилась, но попросила подождать его еще год, когда закончится учеба.

Виктор одновременно обрадовался и огорчился. Обрадовался, что она согласна, но почему необходимо ждать целый год, разве замужество помешает учебе? С детьми можно и подождать. Юлия заколебалась.

— Витенька, ты очень славный мальчик и я люблю тебя, ты это знаешь прекрасно, — она поцеловала его в щеку. — Я познакомлю тебя со своим отцом, с мачехой, с которой мы подружились. Они, естественно, знают о тебе, пора бы и познакомиться лично. Потом решим временной вопрос, может, я и соглашусь стать твоей раньше, — она загадочно улыбнулась. — Едем?

— Как, прямо сейчас? — одновременно удивился и обрадовался Виктор, взглянув на часы. — Поздно уже, десять вечера.

— Нормально, тебе будут рады. Потом уедешь домой, а если захочешь — останешься, позвонишь родителям по телефону.

Виктор обнял ее и стал целовать, не обращая внимания на редких прохожих. Юлия не сопротивлялась, отвечая на поцелуи, но остудила немного его пыл.

— Останешься, но не в моей спальне, место найдется, — она улыбалась, глядя прямо в глаза.

— Все равно ты станешь моей, — ответил ей Виктор. — Сегодня, завтра, потом, но ты должна знать — я тебя не отдам никому, любовь моя, ты лучшая девушка во всем мире и придешь ко мне, когда пожелаешь. Я же хочу тебя всегда, мечтаю быть рядом, обнимать и целовать все твое тело, говорить и мечтать вместе о нашем сыне или дочке. Ты станешь банкиршей, когда закончишь университет, я буду работать учителем, придется, наверное, преподавать в две смены, чтобы хоть как-то не отставать от тебя по зарплате — неудобно сидеть на шее жены.

Юлия всмотрелась в его глаза.

— Тебя это очень волнует, что ты станешь зарабатывать меньше моего? — спросила она. Ей не хотелось, чтобы он придавал этому большое значение.

— Волнует? — переспросил он. — Конечно, волнует, каждому хочется по-нормальному обеспечить семью. Но не стоит возводить это в самоцель.

Ответ понравился Юлии, и она незаметно махнула рукой — метров через сто с места тронулся автомобиль и подкатил к ней. Из него вышли двое здоровенных парней, и Виктор успел заметить под пиджаком одного оружие. Он загородил собой Юлию, готовый драться до конца, умереть, но отстоять ее, пусть даже ценой собственной жизни. Лицо Виктора побледнело, кулаки сжались, готовые нанести посильный удар противнику. Юлия неожиданно произнесла:

— Не беспокойся, Витенька, это моя охрана, а не бандиты, они каждый раз были рядышком с нами, но я не разрешала им приближаться. Пора тебе узнать, кто я такая на самом деле, хотя я такая, какая есть, какую ты хорошо знаешь. Отец не разрешает мне оставаться без охранников, даже с тобой, милый. И если ты еще не раздумал жениться на мне — тебе придется привыкнуть к этому и смириться.

Виктор все еще держал кулаки наготове, не понимая ничего из происходящего. Юлия взяла его за руки, и он расслабил побелевшие от напряжения пальцы. Охранник открыл дверцу машины, и она легонько подтолкнула его внутрь.

Ехали молча. Виктор переваривал последние события, не зная, как реагировать на них. «Кто ее отец — бандит, крупный бизнесмен»? Он вспомнил ее слова, что отец работает в «МИРе», но тогда она ушла от конкретного ответа. «Неужели ее отец — сам Михась? Только он и его семья ездили с охраной». Виктор вспомнил давние события, когда взорвали машину, но жена осталась жива, как ее убили потом, наехав грузовиком. Но Юля говорила, что ее мать живет на Урале, значит, жива и к Михасям отношения не имеет. Впрочем, не с родителями ему жить. Не нравилось только одно — зачем она скрывала все время, что отец крутой человек. А может, и правильно делала…

«Мерседес» въехал во двор коттеджа, и Виктор еще раз убедился, что попал в очень богатую семью. Мысль пронзила мозг: «Не хотела говорить, потому что богата, хотела настоящей любви, а не любви к деньгам и положению. Интересно, как меня примет отец, как принимают нищего в таком доме»?

Они вошли в дом и поднялись на второй этаж. Виктор сразу узнал Николая Владимировича, много раз видел по телевизору.

— Познакомься, папа, это Виктор, — представила его Юлия.

Михась встал с кресла, протянул руку.

— Очень приятно, давно хотел познакомиться с тем, с кем проводит вечера моя дочка. Николай Владимирович. А это моя жена, Татьяна Ивановна.

Виктор кивнул головой и сел в кресло рядом с Михасем, куда он показал ему рукой. Юлия присела напротив.

— Я действительно рад, — повторил Михась. — Может, выпьем немного коньяку за знакомство? Вы голодны? — спросил он обоих, Виктора и дочь.

Юлии есть не хотелось, но она знала, что Виктор голодный и все равно откажется от еды, поэтому предложила накрыть небольшой стол, что и было сделано быстро. Михась разлил по рюмкам коньяк, Юля, как и Татьяна Ивановна, плеснула себе в стакан сока.

— Папа, сегодня Виктор сделал мне предложение, и я согласилась выйти за него замуж, — взяла Юлия на себя инициативу. — Однако попросила повременить, пока я не закончу университет. Мы любим друг друга, но Виктор не хочет ждать, хотя, сказать правильнее, он согласился и подождать, понимая, что в положении не совсем удобно учиться. Поэтому он высказал мнение, что можно и не иметь детей в первый год жизни. Я не знаю, как поступить, и вместо ответа пригласила его к нам. Сейчас он, наверное, обижается на меня, я не говорила ему, что ты мой отец, но и не лгала, уходя от конкретных ответов.

Татьяна Ивановна улыбнулась.

— Ты, Юленька, и вы, Виктор, поступайте, как подсказывает вам сердце, мы с папой не станем возражать и поможем вам, чем сможем, — она еще раз улыбнулась и вздохнула, вспоминая свою любовь. — Твой отец сделал мне предложение, женился, познакомился с моими родителями — все в один день. Он тоже не хотел ждать, и ему никто не отказывал. Если есть настоящая любовь — можно и не ждать целый год, а если сомневаетесь, лучше повременить, — подвела она черту.

Виктор засиял и заулыбался, он понимал, что Татьяна Ивановна лишила Юлию выбора. Выходит, она рассказывала мачехе о нем, говорила, что любит, поэтому та и высказалась так недвусмысленно. Он глядел прямо на нее, ждал ответа. Юлия поднялась со своего кресла, подсела к Виктору и обняла его.

— Вот само все и решилось, у меня замечательная мачеха, хотя я и не люблю этого слова, какое-то грубое оно. Завтра поедем к тебе, родители должны познакомиться и подружиться. Сыграем свадьбу, месяц отдохнем где-нибудь за границей и вернемся в конце августа, тебе первого сентября на работу, но, наверное, придется выйти пораньше. Позвони родителям, скажи, что останешься у меня, чтобы не волновались.

Виктор посмотрел на Николая Владимировича и Татьяну Ивановну, покраснел. Его оставляли здесь на ночь, и он немного стеснялся. Он позвонил отцу и вернулся к столу, они еще так и не выпили ни одной рюмки. Николай Владимирович достал шампанское, налил дамам, поднял рюмку с коньяком.

— Вот и выросла у меня дочь, стала взрослой. За вас, молодые, чтобы жили в любви и понимании, не болели, остальное приложится все.

Виктору отвели отдельную комнату, Юлия, как и обещала, не пригласила его к себе в спальню. Он лежал и раздумывал над событиями вечера. Хорошо, что Юля не сказала, чья она дочь, сразу, он бы комплексовал из-за ее достатка, чувствовал себя бедным, зарящимся на ее богатство, считал, что так думает она и, возможно, не всегда вел себя адекватно ситуации. Честный парень вряд ли признался бы ей в любви просто, как он сделал это, не зная ее истинного положения. Но в душе все-таки затаилась маленькая обида — значит, его проверяли. А как бы поступил он, окажись на ее месте? Да точно так же, не хотелось бы иметь жену за деньги.

Виктор улыбнулся, повернувшись на бок, и еще долго размышлял над тем, где они станут жить. Можно было привести Юлю к себе в дом, родители бы не возражали, но условия не сравнить, и значит, он останется у нее. Красивая и стройная девушка оказалась из очень богатой и известной семьи, но сейчас это уже почти не смущало молодого человека. Он по-настоящему полюбил, и все остальное отодвигалось на задний план.

Позавтракав, Юля и Виктор вышли прогуляться по сосновой рощице. Свежий, еще не пропитанный полуденным зноем воздух бодрил и поднимал настроение, птички напевали что-то свое влюбленной паре, идущей в обнимку. Виктор гадал, как поступить лучше: сообщить родителям о приезде Юли и ее семьи или нагрянуть внезапно. Не предупредить — обидятся, предупредить — начнут суетиться, бегать в магазин, переживать. Но кто есть Юля и ее отец, он твердо решил заранее не говорить, а о приезде сообщить, чтобы не свалиться, как снег на голову.

Молодые присели на заботливо поставленную скамейку, решили обсудить под сенью сосен вопросы ближайшего будущего. Сошлись в единодушном мнении, что свадьбу лучше сыграть через три дня, в пятницу, а значит, забот у них хватит по горло. Юлия хотела все сделать сама, вместе с Виктором, не подключая и не отвлекая на такие пустяки отца — благо, для этого все имелось. Она перечисляла Виктору необходимые мероприятия, практически ничего не упуская из вида — первым делом съездить в ЗАГС и подать заявление. «Конечно, по времени у них там все расписано, но маленькую лазеечку для нас с тобой, милый, они всегда выкроят, — поясняла Юля. — Воспользуемся папиным положением в обществе, Бог простит нас, а смертные зарегистрируют. Потом поедем в церковь, договоримся о венчании. Выберем мне платье и тебе костюм, кольца, обзвоним друзей и родственников, но это можно сделать и из машины, между делами, не отвлекаясь специально. После регистрации отдадим твой паспорт для получения заграничного и махнем на Канары. У папы там есть знакомые, нас встретят и устроят, поживем, сколько захотим, без всяких турагенств». Она положила голову ему на плечо и спросила: «Ты согласен»?

Виктор, конечно, был согласен, и не просто согласен, а находился на седьмом небе — во-первых, его любимая девушка выходила за него замуж, а во-вторых, все вопросы решались быстро, без обыденного напряжения и суеты. Он лишь уточнил одно: «Надо бы определиться с местом, куда звать гостей, и определить меню». «Это самое простое, — улыбнулась Юля. — Один из лучших ресторанов города принадлежит моему папе, а значит, пусть у директора на этот счет и болит голова. — Она засмеялась, потом поцеловала его в щеку. — Пойдем, пора ехать, дел слишком много».

Только вечером уставшие, но радостные и счастливые, Юлия и Виктор добрались до его родителей. Когда те увидели входящего вместе со всеми Михася, земля чуть не ушла из-под ног: не знали, не ожидали и не могли предположить, что породнятся с этой семьей. Чувствовали себя скованно, не зная, как правильно определить тактику поведения, но ее и не пришлось определять. Виктор представил всех, начав со своей невесты, потом достал шампанское, разлил по бокалам и предложил выпить за знакомство, которое через три дня перерастет в родственные отношения. Они с Юлией за день успели многое, и сейчас рассказывали о своих успехах обеим сторонам. Регистрация в ЗАГСе в два часа, венчание — в четыре и в пять — свадебный вечер в ресторане. После ресторана молодые уезжали в свою квартиру, ту, в которой когда-то жил сам Михась. Пока двухкомнатная их вполне устраивала, а жить отдельно они считали за счастье.

Семья Виктора — обычная русская семья, в которой работали отец и мать, не была бедной, но и особым достатком не отличалась. Сергей Петрович Орлов, подполковник запаса, после выхода на пенсию в 45 лет, устроился на работу в банк, в службу экономической безопасности. Супруга, Екатерина Михайловна, работала юристом, и на хлеб с маслом семье хватало, хватило и выучить сына, хотя будущая его работа учителем не позволяла бы ему жить на таком же уровне. Отец часто вздыхал, глядя, как Виктор зубрит историю, иногда бросал вроде не к месту несколько слов: «Жить-то на что будешь? Учителям и крохи-то не вовремя платят… Ну, да ладно, своя голова на плечах, нравится — учись. Не все же время учителя голодные будут, когда-нибудь и о них вспомнят, перед твоей пенсией». Улыбался грустно и отходил в сторону.

Сейчас они обменивались с Николаем Владимировичем обычной дежурной информацией, вернее, рассказывал Орлов — где служил и где работает, про Михася и так все было известно.

Николай Владимирович заинтересовался. Строительство здания под банк заканчивалось, собственно, оставалась небольшая внутренняя доводка. Хорошая и верная служба безопасности многое значила — проверка и подбор кадров, а главное, определение благонадежности клиентов, выявление истинной платежеспособности заемщиков. Михась не раздумывал и сразу же предложил Орлову возглавить службу безопасности в его банке, который откроется через пару месяцев. Екатерина Михайловна могла бы руководить юридическим отделом.

Предложения, как и сам приход Михася, явились неожиданностью для семьи Орловых, но они внесли определенное оживление в беседу и загладили неловкость в общении. Грамотный юрист, профессионал, Екатерина Михайловна заговорила о тонкостях юриспруденции банковской системы, в которой она никогда не работала. Николай Владимирович корректно возразил: «Это не страшно, постажируетесь в каком-нибудь банке с месяц, я договорюсь, и будете знать нюансы. Для грамотного и думающего специалиста вполне достаточно». Михась умолчал о том, что ему важно не только получить профессионала. Главное — уверенность, что человек станет работать на банк, а значит, и на него. Что не побоится возражать при необходимости, вносить предложения, спорить по делу с управляющим, не оглядываясь на возможность личной неприязни и последующего увольнения, действовать в интересах банка решительно и твердо, не зарываясь в амбициях. Естественно, он уже поручил проверить своему охранно-детективному агентству семью Орловых и получил обнадеживающие результаты. В криминальном плане они нигде и никогда не светились. Екатерина Михайловна считалась достаточно грамотным юристом гражданского профиля, прекрасно знающим судебные тонкости, договорную работу, хозяйственно-правовые отношения и многое другое. Сергей Петрович ранее, будучи в погонах, курировал финансово-кредитную систему региона, знал и понимал не понаслышке суть службы безопасности. Будущие родственные отношения еще более укрепляли надежность Орловых.

Первоначальная скованность в отношениях исчезла, четко обозначилась перспектива на ближайшие годы, и это придавало особую изюминку радости предсвадебного настроения. Юлию беспокоило только одно — она хотела видеть на свадьбе родную мать, но отец жил с другой законной женой, и жил, на ее взгляд, счастливо. Мать еще любила отца, в этом Юля была уверена, хоть они и не разговаривали на эту тему, поэтому не хотелось вносить дискомфорт в родительские взаимоотношения. Она отправила телеграмму, пригласив на свадьбу мать с ее новым мужем, — он сбалансирует отношения, не даст им разболтаться.

Свадьбу отыграли крутую, гуляли три дня, и молодые сразу же укатили в свадебное путешествие. Недельку они решили провести в Париже, осмотреть его достопримечательности, а потом уже махнуть на Канары, понежиться под южным солнцем с десяток дней.

Дом Михасей сразу же опустел, стало непривычно тихо, и эта тишина наталкивала на размышления. Николай Владимирович вышел во двор, прошел к любимой скамеечке в соснячке, присел и закурил сигарету. Очень давно он вот так не сидел один среди сосен, не прислушивался к лесной жизни, которая текла своим чередом, меняясь в зависимости от погоды. Лес жил своей жизнью, подчиняясь законам природы: теплу и холоду, ночи и дню, дождю и засухе, ветру. Кроны деревьев о чем-то шумели, перешептывались, и каждое деревцо имело свой голос, тембр и силу звука. Каждая травинка и муравей играли свою роль в лесной жизни.

Михась задумался. По сути, и он являлся песчинкой в мировом океане жизни, которой отмерен свой срок и место. Старшие дети выросли, имели свои семьи и завоевывали свою нишу в обществе. Юлия станет банкиршей, Александр… Михась так и не смирился, не смог пересилить боль, что сын является лодырем в смысле образования. Машину он ему подарил, но работать в такси не отправил, попросил помочь в охранно-детективном агентстве. Саша оказался способным учеником. Не имеющий специального образования и профессиональных навыков, он через год обошел многих своих коллег и сейчас возглавлял агентство, мог обеспечить семью куском хлеба с маслом. Конечно, если бы не отец, Александра вообще не взяли бы на такую работу и он не смог бы проявить свои способности, не стал одним из лучших детективов. Связи и блат существуют, независимо от социальных условий, в любом обществе, при любом строе.

Со старшими все было в порядке, все определено и взвешено. Юлия окончит вуз, станет работать в собственном банке, наберется опыта и лет через пять возглавит его. Младшенький сын Игорь еще не скоро станет обременять хлопотами, мал еще совсем, годик всего лишь исполнился, как и внуку Борису, сыну Александра. Татьяна с Ириной вышли на работу, и с малышами сидели дома Крапилины. Наталья Петровна и Иван Сергеевич с удовольствием занимались с детьми — играли, кормили, поили, одевали и обували.

Михась вздрогнул — Татьяна подошла неслышно и опустила сзади руки ему на плечи.

— Вот ты куда исчез, — произнесла она, нагибаясь и целуя его в щеку. — Хочешь поскучать один?

— Нет, — он взял ее за руку и обвел вокруг скамейки. — Посиди со мной. Расслабился после свадьбы — первый раз на работу идти не хочется. Может, отпуск возьмем и тоже отдохнем где-нибудь? — Михась обнял ее за плечо. Прижал к себе.

— Неплохо бы… Но не сейчас. Надо увеличить выпуск твоих «Михасиков», не справляемся мы со спросом, не удовлетворяем все заявки. Необходим еще один такой же завод, но строить его в другой области я не хочу, думала уже над этим вопросом не один раз. Надо его соорудить поближе к аэропорту и продукцию всю отправлять авиацией, очень большой спрос на плуги в Китае и Индии. Решу вопрос с площадкой под строительство, тогда и поедем отдыхать. Через месяц, как раз и теплее станет, на Байкале купаться можно в заливах — я же никуда еще и не выезжала за всю свою жизнь, но сначала хочу побывать на озере, насладиться его красотой, а потом уже Европа и теплые страны. Как ты считаешь?

Николай молчал. В памяти всплыла бухта, катер и Лена… Шесть лет прошло с тех пор… Он так и не узнал, что ее отец никогда не был знаком с Корнеем, что ее наняли для получения информации и что его самого собирались использовать как лучшего в мире взломщика сейфов. Как бы развивались события сейчас, если бы все шло по задуманному сценарию? Но жизнь всегда вносит свои коррективы и правки в той или иной степени, и на сей раз она внесла позитивные исправления — Михась не стал вором-медвежатником, как вначале планировал Корней. Вся корнеевская империя отошла к Михасю, легализовалась и прекратила свою преступную деятельность, боевики трансформировались в охранников, а кто не смог порвать с преступным прошлым — сидели в тюрьме или продолжали свои занятия у других лидеров. Законники не лезли к Михасю и не пытались контролировать его бизнес — слишком он силен и могуч. Наученный горьким опытом, он обратится в правоохранительные органы только в том случае, если будет результат. Он может разобраться сам, его люди легально носили оружие и это давало немалый эффект. Парадоксально, но обе стороны сосуществовали мирно, могли обратиться за помощью друг к другу и знали друг о друге многое. ФСБ и МВД тоже немало знали о преступных группировках, но они использовали консервативные, терапевтические методы лечения, которые приводили к стадиям ремиссии, переводили болезнь из острой в хроническую, вялотекущую, способную давать временами обострения. Михась применял хирургию, он удалял опухоль и рецидивы не возникали.

Николай вздохнул. Тот катер все еще был на ходу, и он подумал, что его бы надо отдать Александру или Юле, пусть и им будет на чем отдохнуть, побороздить Байкал в выходные дни или в отпуске. Старый капитан-механик стал капитаном на его новой яхте, на которой он так и не удосужился выйти ни разу в море. Николай даже не помнил — знала ли про яхту Таня, повседневная суета отнимала все время.

Он обратил внимание, что Татьяна не попросила помощи в выборе и оформлении документов новой строительной площадки, которая по площади, возможно, станет еще большей его десятикилометрового завода. Огромная территория создавала и свои проблемы — по заводу ходили маршрутные автобусы: работники не могли добраться пешком до дальних цехов.

Татьяна имела свой вес в обществе и могла решить сложную проблему сама, без помощи и вмешательства Николая. Это радовало и обнадеживало.

— Да, Танечка, — наконец ответил он ей. — Мы поедем на Байкал в середине июля, может чуточку раньше. Возьмем Игоря и поедем.

— Нет, — возразила Татьяна, — Игорь еще маленький и за ним постоянно нужно смотреть, он останется с родителями. Могу я отдохнуть с тобой вдвоем, чтобы никто не мешал, не следить постоянно и не думать — не свалился бы сынуля за борт. Годик — маленький срок, мы обязательно возьмем его с собой в следующий раз.

Она положила голову ему на плечо, подумала, что хорошо все-таки иметь свой маленький лес, посидеть вот так на лавочке под тенью сосен и не беспокоиться, что кто-то пройдет мимо, сломает лавочку или напакостит другим образом. Любят еще в стране разные гадости творить, ломать и мусорить, не созрели люди до японской или хотя бы западной цивилизации, предпочитают иностранные слова и выражения, а ведут себя по-варварски.

Много дел задумала Татьяна провернуть за этот короткий месяц, и не только на заводе. Раз уж возникла необходимость решать земельный вопрос — почему бы его не решить попутно и в личных планах, воспользоваться Законом о земле, выкупить участки и создать здесь свой семейный поселок. Выстроить еще несколько коттеджей рядом для Виктора с Юлией, Александра с Ириной и сынишки Игорька. Деньги имеются, и строительство не займет много времени, главное — выкупить землю.

Татьяна прикрыла глаза, представляя наяву все пять коттеджей и посередине нежилое здание — что-то вроде спорткомплекса с бассейном и сауной, где станет собираться вся их большая семья. Сложно решить этот вопрос, но возможно. Она добьется своего и уже в августе рассмотрит проекты нового строительства. А пока никому ни слова, пусть это станет сюрпризом для мужа и его старших детей.

Вопрос с землей решался не так быстро, как бы хотелось, лесные угодья находились в федеральном ведении и лесники категорически возражали против вырубки лесов. На месте ничего не решить, и Татьяна Ивановна вылетела в Москву, в министерство сельского хозяйства. Министр принял ее сразу и очень удивился, увидев молодую женщину, он считал, что она должна быть постарше, лет, как минимум, на пятнадцать. Доктор наук, генеральный директор крупнейшего завода — не часто можно встретить в России такую женщину чуточку старше тридцати лет, наверное, и нет таких других вовсе. Министра поражало все — и красота, и молодость, и звание, и должность, и рост Татьяны Ивановны. Вопрос с заводом был очень важен — не хватало «Михасиков» стране, и поэтому площадку отдали без разговоров и споров. Отдали для покупки и место для будущего семейного поселочка. На оформление всех необходимых бумаг ушло две недели, но зато теперь можно было праздновать победу.

Михась вспомнил, как собирался тогда, шесть лет назад, тяжело вздохнул и прошептал про себя: «Царство ей небесное». Сейчас собираться было гораздо легче — на яхте, большей по размерам, были все рыболовные снасти, коптилка и переносные газовые горелки с баллончиками, бидоны и прочая снасть. Но спиннинг и блесны он готовил сам, а больше ничего ему и не требовалось.

Михась еще раз тяжело вздохнул — не дожила Лена до такого дня, погибла в борьбе как раз за такой день, когда можно не брать с собой даже еду, а не только посуду. Судовой кок приготовит завтрак, обед и ужин по заказанному меню, все подаст к столу и обслужит, а вооруженная охрана не пустит посторонних на яхту и никто не сможет помешать их отдыху.

Татьяна очень уважала Лену, и они всегда ездили вместе на кладбище помянуть покойную, никогда не ревновала она к ее памяти и придерживалась на заводе ею заведенных традиций. Не прощала ошибок юридической службе и своему секретарю, поднимая их престиж и ответственность.

Николай Владимирович бросил в чемодан с бельем банку из-под кофе с блеснами, взял свой старый спиннинг и посмотрел на Татьяну.

— Пойдем, пора ехать, пока Игорек у бабушки с дедушкой, а то закатит концерт на весь дом, расплачется.

Таня согласно кивнула головой. Она уже пожалела, что не захотела взять сына с собой, охрана бы за ним присмотрела, когда они с Николаем куда-нибудь уплывали. Но он бы всегда плакал, просился с ними, и она не смогла бы отдохнуть полноценно, побыть с мужем вдвоем недельку или дней десять.

— Да, пора, — решительно настроилась она. — Едем.

Белая красавица-яхта уже ждала их у причала в Солнечном, они вошли на корабль и он сразу же отчалил, набирая скорость. Татьяна с Николаем стояли на мостике, вглядываясь вперед и подставляя лица солнцу и ветру.

Минут через пять они ушли в каюту, переоделись и вышли в купальниках на палубу, устроились в удобных шезлонгах. Юнга подкатил столик с коньяком и вином, разлил по рюмкам и удалился, чтобы не мешать разговору.

— Ну, вот, Танечка, и мы выбрались с тобой на природу, надо это делать почаще. В погожие выходные можно выбираться всей семьей. А сейчас давай выпьем за наши с тобой дни на прекрасном озере. — Николай отпил коньяк и продолжил: — Тебе понравится, это лучший отдых, какой можно придумать — вода и солнце, прекрасная природа и свежий воздух. Вечерком будем ловить щук и коптить их, — он прищелкнул языком. — Изумительный вкус.

Яхта шла полным ходом, и Татьяна не отводила взора от удивительной красоты первозданной природы. Водная гладь глубоко врезалась в берега то справа, то слева, заполняя пространство между сопками и образуя множество причудливых заливов, к которым подобраться можно только водным путем или звериными тропами. Воздух, очищенный от городского смога, придавал особую колоритность и насыщенность всей цветовой гамме природы. Более яркие краски воспринимались тоньше и чувственнее обычного, вызывая в душе обостренное восприятие прекрасного.

Яхта на полной скорости проследовала мимо Листвянки и углубилась в открытый Байкал. Скорость, как показалось Татьяне, возросла, и это не удивительно — Ангара осталась позади и не препятствовала судну своим течением. Впереди, насколько хватало зрения, простиралась водная гладь, и корабль слегка покачивало на незаметных волнах. С непривычки стало прохладнее, воздух еще посвежел, но солнце по-прежнему припекало, и Татьяна прикрылась от ветерка легким пледом. Михась улыбнулся.

— Ничего, скоро прибудем на место. Или, может быть, попросить сбавить скорость?

— Нет, не надо, — покачала головой Татьяна. — Под пледом тепло. И очень хорошо, что мы идем быстро.

Ветер развивал ее волосы, и лицо, казалось, тоже стремилось улететь вперед и осмотреть водные просторы. Через пару часов яхта вошла в знакомую Николаю бухту, он приник к биноклю. Берег почти не изменился за эти годы, если не считать следов цивилизации — дикари-туристы изрубили и сожгли одиноко стоящее засохшее дерево, выкопали яму на границе с лесом, куда побросали консервные банки, бутылки и другие отходы былого пиршества.

«Варвары, эгоисты и варвары, думают только о себе, — прошептал Михась. — Неужели тяжело убрать за собой? Всю страну засрали, одно на уме — дай, а дай без отдачи не бывает». Он убрал бинокль, надеясь, что Татьяна не разглядит брошенный мусор и не омрачится.

— Вот, Танюша, здесь и отдыхать будем.

Михась взял ее на руки и унес в каюту. Кондиционер создавал прохладу, освежающую после дневной жары, шторы иллюминаторов формировали небольшой полумрак.

Татьяна откинулась на кровати и прикрыла глаза. Николай расстегнул бюстгальтер, вобрал грудь в свою большую ладонь, припадая губами к соску, отпуская его и забирая снова. Опускаясь ниже, он целовал живот, который от поцелуев и горячего дыхания напрягался, выжимая соки вниз и готовясь к принятию. Ладони ласкали бедра, чувствуя их нетерпение, подбирались к цветочку, который расслабленно раскрывался, и уходили снова вниз, заставляя его призывно подрагивать. Оба не могли более ждать и соединились, слились в движениях и стонах, наращивая темп и силу, достигая вершины, взлетая и паря в возбужденном неистовстве.

Расслабленно поднявшись, они вышли на палубу и, не сговариваясь, прыгнули в озеро. Прохладная вода освежила и взбодрила размякшие тела, наливая их новой силой и энергией. Татьяна разглядывала в воде мощный торс Николая, его рельефные мускулы, по которым хорошо изучать анатомию, и доброе, милое ее сердцу лицо. Ей вдруг захотелось снова прижаться к нему, ощутить крепкую руку на своей талии, волнующее прикосновение грудей и вырастающий бугорок у лона. Она подплыла ближе, провела ладонью по его щеке, чуть приоткрывая губы, и он нашел их. Она ощутила все, уходя с ним под воду, кувыркаясь, обнимаясь в невесомости и не считаясь со временем. Всплывать не хотелось. Вынырнув и глубоко вздохнув, они снова погрузились в пучину воды. Николай почувствовал, как она обвила его ногами, прижимаясь к трескающимся плавкам, держала за спину обеими руками, и он под водой поплыл к якорю, словно дельфин-буксир, появляясь на поверхности для глотка воздуха. Взявшись за цепь, она приняла его в невиданном наслаждении, дыша со стонами, и на вершине разжала руки, уходя снова под воду в судорогах экстаза.

Плавки они не нашли да и искать не стали. Обернувшись полотенцами, прошли по опустевшей палубе в каюту и упали на кровать. Хотелось понежиться еще минут пять, сказать друг другу несколько ласковых слов об удивительно обостренных в воде ощущениях.

Кок накрыл столик на палубе, натянул сверху тент, чтобы солнце не доставало своими горячими лучами, — создал микроклимат уюта, новизны и свежести. Николай поднял рюмку коньяка.

— Ты самая замечательная девочка, Танюша, такого полета я еще не испытывал, — он мило улыбнулся. — За тебя, дорогая!

Она ответила ему широкой улыбкой, отпила глоток.

— Красота Байкала обостряет чувства, выплескивая через край эмоции на гребнях волн! Они парят и пенятся в прибое любви! Ты молодец, что вытащил меня сюда — недаром многие иностранцы едут посмотреть наше чудо-озеро, а я и не была здесь ни разу. За Байкал и за тебя, милый!

Татьяна отпила еще глоточек коньяка, глядя на мужа нежно и трепетно, подумала про себя: «Когда я его любила больше — раньше или сейчас»? Ответила просто: «Всегда и больше»! И хитро улыбнулась одними глазами.

Красота Байкала… Михась вздохнул и задумался. Природа невольно наводила на воспоминания о Лене, здесь он читал ей стихи.

— Танюша, Байкал — это прекраснейшее из всех мест и он одухотворяет человека. Прости, но когда-то именно здесь я читал стихи Лене об этом чудном озере-море.

Она обняла его, прижалась всем телом и тихо спросила:

— А мне почитаешь?

Михась кивнул, собираясь с мыслями.

Вечером они жгли костер на берегу, ели свежую, только что пойманную и закопченную щуку и омуля. Татьяна прислонилась спиной к его груди, смотрела на яркие звезды, словно говоря и рассуждая с ними на понятном им языке.

«В человеческом генотипе записано, закодировано его будущее в определенном смысле слова. Даже болезни, которые проявятся в свое время, сдвигаясь чуточку по времени жизненными катализаторами и биологическими ферментами. А генотип человеческой судьбы записан, быть может, у вас где-то, и мы можем осуществлять лишь его земной катализ. Кто из вас знает наши судьбы, смотрит с парсековской вышины и посмеивается? Может, никто»?

Татьяна слегка улыбнулась, ощущая спиной теплоту его тела и грудью прохладу налетающего ночного ветерка. Глаза всматривались в мерцающие мириады.

«А может, это ты говоришь со мной своим леденящим космическим дыханием?» — ее глаза остановились на конце ковша Малой Медведицы. — «Вокруг тебя крутятся все звезды Неба и даже твои сестры, а ты всегда на месте и указываешь север. Может, ты и есть Бог звезд и вселенной, разум космоса? А может, ты, — она перевела взор на мерцающую звезду, — семафоришь нам звездной морзянкой, а мы смотрим на нее, как питекантропы, не в силах разгадать и понять? Но мой Питекантроп все равно самый умный», — она нежнее прижалась, пытаясь заглянуть снизу в глаза мужа. — «А если бы я не встретила его? Это же любовь заставила меня углубленно изучать физику, даже о кандидатской речи бы и не шло без него. Я стремилась к знаниям, и не просто к знаниям, а именно к его знаниям, чтобы можно было говорить и общаться, быть рядом. Без него я бы работала сейчас где-нибудь в школе, преподавала физику и мечтала лишь о прибавках к зарплате. Спасибо вам, звездочки, что свели нас вместе, дали немного ума, усердия и удачи»!

Возвышенное, радостное и в то же время какое-то ностальгическое чувство охватило ее, захотелось услышать вновь стихи о Байкале.

— Милый, прочитай мне еще что-нибудь. О Байкале.

Михась задумался ненадолго, объявил без предисловия: «Омуль и рыбак».

Прекрасные денечки пролетели быстро, оставляя неизгладимые впечатления в памяти. Николай и Татьяна загорели, стали бронзовыми и налились энергией. Яхта шла обратным курсом, и Татьяна уже по-другому воспринимала красоту Байкала — с изведанной изящностью его необычной природной прелести и радостно скорбящим чувством расставания. Мыслями она уже была дома, предвкушая встречу с сыном и родителями, обдумывала рабочие заводские вопросы, строительство нового завода и семейного городка. Возвращалась и иногда к Байкалу, мечтая и надеясь выходить в море по выходным дням.

Отдых принес пользу не только здоровью. На яхте они с Николаем обсуждали многие вопросы и проблемы, на которые не хватало времени дома, да и не хотелось затрагивать наболевшие глобальные темы. Говорили о политике, истории и экономике. Николай вырос, получил образование и встал на ноги в Советском Союзе, а Татьяна формировалась в России. Их общение приносило прок обоим, внося коррективы во взгляды и убеждения.

«Петр I, Екатерина II, Ленин, Сталин — вот, пожалуй, и все российские лица, которые могли и меняли порядки, по сути оставаясь монархами, — говорил убежденно Николай. — А сейчас монарх — доллар, а не Путин. Демократия — не та система, что способна вывести страну из экономического хаоса и развала. Необходима твердая рука одного политика. Наша анекдотичная Дума — хороший тому пример. Каждый депутат может внести свое предложение и его обсуждают. Обсуждают многоженство, браки с четырнадцати лет, создают комиссии и подкомиссии по расследованию ЧП, относящихся к компетенции правоохранительной системы. Видимо, нет в многострадальной России более важных вопросов, чем многоженство и ранние браки, могут докатиться и до того, что вынесут на рассмотрение вопрос о статусе голубых и их брачных союзах, — Михась усмехнулся. — Но и рассматривая необходимые стране документы, не прорабатывают вопроса о спросе за неисполнение Закона. Почему-то они не обсуждают возврат денег в Россию, а как они необходимы нашей экономике сейчас! Многие бизнесмены, и это еще мягко сказано, имеют счета за границей, боятся, что их могут посадить здесь или каким-то образом изъять капитал, вот и гонят деньги туда. Или не верят в Россию, мало ли чего может случиться в нашей стране — обесценятся рублики в одночасье, как это уже бывало, и пиши — пропало. А я верю в Россию, имею на счетах миллиарды долларов не где-нибудь в Швейцарии, а в родном Иркутске. Заработал я их честным путем, платят иностранцы мне валютой и поэтому не боюсь инфляции, но и рублики тоже имею. Путин что-то там говорил о возврате денег, чирикал по телевизору, но на этом все и заглохло, как мочилово в сортире».

Михась засмеялся, обнял Татьяну и она словно до сих пор ощущала его прикосновение, вспоминая дальнейший разговор.

«Я не политик, может, и не прав в чем-то, но нет жесткости у Путина, нет железной направляющей руки, которая не понравится многим бизнесменам и политикам как в стране, так и за рубежом. Но она принесла бы стране немалую пользу. Подняла бы Россию из экономической пропасти и укрепила его власть демократа. Наверное, боится он, что скинут его с поста силовым способом, поэтому и не решается на жесткие, но необходимые меры. Встанет страна на ноги, тогда и смертную казнь отменять можно, а сейчас рановато равняться на Европу по определенным меркам». Он вспомнил загаженное побережье Байкала, вздохнул тяжело: «Нет, не европейцы мы еще», — и усмехнулся собственному сравнению.

Дальше разговор перешел на банковскую тему. Совсем скоро открывался банк, получивший название АКБ «МИР-Банк», и Николая беспокоило это событие. Московский банк, державшийся на его денежках, должен вернуть их, и как протечет этот болезненный процесс — неизвестно. Опять могут возникнуть ситуации, наподобие тракторных: другие люди привыкли крутить его рублики, получать прибыль, а сейчас он забирал их, лишая процентов от вкладов. Это грозило огромными убытками двум московским банкам, в филиалах которых вращались его деньги. Михась решил не забирать все сразу — иначе банки попросту лопнут, он постепенно возьмет свое: в контрактах с покупателями указывается новый, его банк, а оплата сырья и другие расчеты производятся со старых счетов. Таким образом не сразу, но он перекачает все денежки к себе, и по его расчетам, «МИР-Банк» в течение года должен войти в десятку крупнейших банков России.

Михась уже давно начал процесс перекачки денег из двух коммерческих банков в Сбербанк, со счета которого можно забрать всю сумму одновременно. Он внедрил в филиалы банка своих людей и знал их финансовую обстановку из первоисточников.

Татьяна беспокоилась, чтобы банковские воротилы не предприняли силовых методов по удержанию своих денег. В порыве отчаяния они могли заказать Николая Владимировича, и кто тогда знает, чем закончится этот заказ.

От мыслей отвлек приближающийся причал в Солнечном. Татьяна глянула в бинокль и разглядела встречающих родителей и сына.

— Смотри, Коленька, нас встречают, — она подала бинокль мужу, но он уже и так видел стоящих людей и бегающего мальчика. В бинокль хорошо просматривались лица.

День Михаси провели дома, никуда не выезжая и не общаясь ни с кем, — соскучились по сыну. Играли, гуляли с ним и забавлялись от души. Предстояли еще суббота и воскресенье, после которых они собрались выйти на работу, полностью отпуск отгуливать не позволяла обстановка. У Татьяны — строительство завода, у Николая — банк, открывающийся в будущую среду.

Сергей Петрович Орлов усердно трудился над бумагами о новом подразделении в течение месяца, и знание банковской структуры, знакомства помогали ему в этом немало. ЗАО «МИР», его основное подразделение — приборостроительный завод с тем же названием, — знали все. Знали и какими миллиардами ворочает общество, поэтому одноименный банк уже заранее причисляли к сильнейшим банкам России. Кандидаты соглашались на работу с большим удовольствием, и особых проблем с подбором кадров не чувствовалось. Представив на утверждение Михася штат будущего банка, Орлов старался учесть все — и профессионализм работников, и их психологическую совместимость. Особенно долго шло обсуждение кандидатуры управляющего. Из имеющихся претендентов выбрали двоих — Матвейчук и Макаревич — и сейчас взвешивали все плюсы и минусы. Матвейчук — грамотный специалист, профессионал, и это, наверное, всего одна, но немаловажная позитивная сторона. Но он не умел организовать людей, в его кабинете всегда был «проходной двор», некоторые документы подписывал не читая. Коллектив разбалтывался в смысле дисциплины, многие не приходили вовремя на работу и уходили пораньше. Высокий профессионал, но не организатор, он подходил лишь на должность заместителя.

Александра Анатольевна Макаревич тоже была профессионалом и старалась выглядеть неплохим организатором.

Однако и она имела свои отрицательные стороны. И не одну. Имея высшее образование, совсем не отличалась интеллигентностью и одевалась безвкусно, можно сказать, «по-бомжовски». Такой руководитель сразу отталкивал своим внешним видом, про нее даже ходили легенды. «Одета, как Макаревич», — говорили о неопрятно и аляповато одетой женщине. Но этот недостаток мог компенсироваться высоким рейтингом банка, который появился прежде самого банка. И еще одна отрицательная черта — амбициозность и упертость. Если у нее складывалось о человеке мнение, то изменить его вряд ли кто-либо мог. Между фактами и наушничеством своих людей она могла сделать неправильный выбор и делала, особенно когда это касалось ее лично. Этот ее недостаток хорошо изучили подчиненные и «капали» друг на друга в корыстных целях, а она не вдавалась в суть, расправляясь с малознакомыми людьми, готовыми поддержать ее в трудную минуту. Связь с преступными элементами тоже прослеживалась, как и отношения с малообразованными «новыми русскими». Словарный запас кандидатки изобиловал нелитературными выражениями, которыми она гордилась, а не пыталась искоренить. Богатым быть модно, а значит, и говорить необходимо по-особенному — унижение присутствующих ее не касалось, а то, что она унижает, в первую очередь, саму себя — этого понять ей вообще не дано.

Михась, останавливая свой выбор на Макаревич, говорил Орлову: «Ты, Сергей Петрович, станешь ей противовесом. Во-первых, прием и увольнения всегда будут согласовываться со мной, она лишь станет формально издавать приказы. Единственная должность в банке — начальник службы безопасности — будет иметь двойное подчинение: ей и мне. Даже выговор она не сможет тебе объявить, не согласовав этот вопрос. Все основные моменты станут обсуждаться на правлении банка, членами которого станете вы с Екатериной Михайловной, главный бухгалтер, зам. управляющего, начальник кредитного отдела. Она не должна знать, что вы с Екатериной Михайловной мои родственники, и лучше, чтобы об этом в банке не знал никто. Ты, Сергей Петрович, возглавляешь отдел, в состав которого входят специалисты по внутренней безопасности и персоналу, группа экономической безопасности и специалист по информационной безопасности. Руку на пульсе ты держать сможешь, а станет зарываться — уберем ее, но лучше, чтобы она поработала лет пять, потом моя дочь и ваша невестка займет ее место. — Он засмеялся. — Да, и вот еще что, насчет профессионализма Макаревич. Все почему-то считают ее профессионалом, но это не совсем так. Я бы назвал ее обыкновенной прапорщицей. Нелогично, но я все-таки беру ее».

Банк «МИР» открылся тихо, без разрезания ленточек и приглашения почетных гостей. Михась представил коллективу управляющего банком и покинул его, передав слово Александре Анатольевне. Она, сказав несколько слов об открытии банка, который уже стал котироваться среди других подобных учреждений, выразила надежду, что рейтинг станет еще повышаться и этому станет способствовать дружный коллектив. Кадровик представил каждого работника, и все разошлись по кабинетам.

Орлов знал, как Макаревич отреагировала на предложение Михася возглавить банк. Она сразу же согласилась и в безапелляционном порядке заявила, что немедленно займется подбором кадров, распределит должностные обязанности в зависимости от штатной численности. «В первую очередь я подберу кадровика и юриста, которые помогут мне», — заявила она. Но Николай Владимирович очень вежливо возразил ей: «Нет, вы придете в готовый банк — со штатом и всем прочим. В банк, который якобы уже работал и там сменился руководитель. А в будущем станете согласовывать все кадровые перемещения со мной лично как хозяином банка». Это ей не очень понравилось, но работать в престижном банке ей все же хотелось, тем более с высокой зарплатой и без особых проблем из-за могущественного хозяина. Она проглотила свой разведывательный выпад и подобострастно согласилась, в душе мечтая лишь об одном — когда-нибудь он все равно выпьет со мной и я сумею затащить его на себя, а там банк станет ручным, как и его хозяин». Но о последнем Орлов мог только догадываться.

Макаревич первым делом пригласила к себе главного бухгалтера и беседовала с ним часа полтора, потом вызвала своего заместителя и переговорила с ним в течение десяти минут. Следующим стал начальник кредитного отдела, с которым она разговаривала минут пятнадцать и больше никого в первый день к себе не приглашала — беседовала с людьми по мере производственной необходимости, когда работники заходили к ней для подписания документов или по другой служебной надобности.

Прошло десять дней, работа в банке шла своим чередом, Макаревич побеседовала со всеми сотрудниками без исключения, но Орлов не заходил к ней по своей инициативе, а она не вызывала его, хотя с его подчиненными переговорила в первые же дни. Вывод напрашивался сам собой — она владеет обстановкой в большем объеме, чем предполагал Орлов, кто-то является ее человеком и «отстукивает» информацию. Но это же самое свидетельствовало о том, что она не знает об его отношениях с Михасем, иначе бы сделала вид, что относится достаточно хорошо к нему.

Ранее по роду своей службы он знал: хочешь сохранить информацию в тайне — не доверяй ее другу. О его родственных отношениях с Михасем не знал никто, ни один человек, поэтому и не ушла, не могла уйти информация к Макаревич. Но в банке сидел враг, враг, которого он сам пригласил на работу, проморгал при проверке, не установил возможных отношений с управляющей. Неприязненно к нему никто не мог относиться, поэтому он наверняка занял место, на которое претендует другой человек. А может, и нет, скорее всего — нет; его «обида» заключена в чем-то другом. Например, в слове правды, которую не хочется принимать. Орлов присматривался к одному из сотрудников, но не находил ничего особенного в поведении, понимал, что тот станет капать Макаревич из-подтишка. Давать «правдоподобную» информацию, которую трудно проверить и опровергнуть полностью почти невозможно.

Необъявленная война затягивалась и грозилась перерасти в многолетнюю, когда каждая из сторон готова ждать долго, чтобы нанести решающий удар. Все-таки Орлов был подчиненным и решил первым пойти на уступки — зайти к ней. Он пришел в приемную и столкнулся с Макаревич в дверях, когда она выходила из своего кабинета.

— Вы ко мне? — спросила она своим неженским голосом, кажущимся на первый взгляд пропитым или прокуренным.

— Да, к вам, — решительно ответил он.

Она уловила его интонацию и попробовала поставить подчиненного на место.

— Я не приглашала, у меня пока нет к вам вопросов. Орлов почувствовал явный холодок в ее ответе, но снова произнес решительно и твердо:

— Зато у меня есть…

Макаревич не ожидала услышать такой ответ, она привыкла, что с ней соглашались всегда и, наверное, растерялась, но вида не подала, бросив на ходу:

— Заходите.

Орлов прошел в кабинет, постоял немного и не услышал, чтобы его пригласили присесть, понял, что этого не случится и сел напротив нее. Она оценила его «наглость» по-своему, но бросила коротко:

— Я вас слушаю.

Он начал без предисловий.

— Вы, Александра Анатольевна, побеседовали со всеми в банке, кроме меня. Чем вызвано такое отношение?

— Хм-м. А как я должна к вам относиться? Вы встречались с Михасем и просили его, чтобы меня не назначали на эту должность, вас устраивало совсем другое лицо в этом кресле.

Орлов поразился ее сообщению, он не растерялся, нет. Он был ошарашен.

— Да, я действительно встречался с Михасем, но кто вам сказал такую глупость, что я просил против вас? Ваш источник информации — элементарный лжец! Я не спрашиваю, кто вас дезинформировал — вы сами должны сделать вывод.

Макаревич снова хмыкнула и ехидно улыбнулась.

— Свои слова вы не можете подтвердить ничем, а я верю своим людям, хотя и они не найдут подтверждения. Слово против слова. Идите, работайте, время покажет, как мне поступить.

Орлов понял, что дальнейший разговор не имеет смысла, и вышел из кабинета. «Какая-то «покасть» ввела управляющую в заблуждение, значит, в этом возникла необходимость», — подумал он про себя и еще раз убедился, что кому-то он стал поперек горла, кто-то хорошо изучил Макаревич ранее и теперь капает на него, зная ее дурные, амбициозные манеры. Впрочем, невзлюбив один раз по наушническим мотивам, ей не надо капать постоянно, она и так, сама станет связывать все плохое с этим человеком.

Позиционная война объявлена, ничего не поделаешь, но жить и работать необходимо, поэтому на время страсти улеглись, чтобы снова разгореться при удобном случае, но уже без прямых высказываний. Каждого засосала рабочая рутина, да и помимо этого у Орлова забот прибавилось.

Потихоньку, помаленьку Александр вошел в курс дел охранно-детективного бюро, научился премудростям профессии, хотя и не достиг тех высот, которыми обладал его заместитель — старый начальник фирмы. Но они неплохо срабатывались, зам понимал, что его понизили в должности не по профессиональным качествам или личностным отношениям — Александр был сыном Николая Владимировича и этим все сказано. Он бессловесно и с пониманием тащил на себе всю основную тяжесть серьезных мероприятий.

Михаси, отец и сын, закрывшись в кабинете, прослушивали аудиозапись. В город прибыл вице-президент Московского банка, в филиале которого на счете находилась приличная сумма ЗАО «МИР». С открытием собственного банка «МИР» мог нанести существенный урон филиалу и Московскому банку в целом, если в короткий срок переведет средства в свой банк. Суммы исчислялись миллиардами, поэтому возникла острая необходимость растянуть по времени переводы, а в идеальном варианте — все оставить, как было.

Вице-президент выслушал мнение управляющего филиалом и начальника службы безопасности — они не располагали конкретной информацией и предложить ничего не могли, склоняясь к мысли, что деньги Михась потребует сразу. Вице-президент задал конкретный вопрос — как оставить деньги в банке, каким компроматом располагает филиал и возможные психологические или силовые методы воздействия. Управляющий и безопасник ответили однозначно — компромата нет, а силовые методы бесполезны и неэффективны, слишком могущественен Михась.

Но для москвича периферийный бизнесмен не означал ничего, и слова о могуществе пролетели мимо ушей. Он заявил, что встретится с Михасем лично и попробует переговорить, в случае неудачи организует силовое давление, вплоть до физической расправы.

Николай Владимирович хмыкнул, прослушав пленку до конца, спросил сына:

— И что ты скажешь, что посоветуешь?

Александр заметил, что отец немного раздражен, и знал, что он не хотел забирать деньги сразу, не хотел «кончать» банк. Но сейчас о чем-то раздумывал.

— Я бы, папа, не стал с ним встречаться, проводил политику, какую и наметил. А если он забрыкается — поставил бы президента банка в известность, что его зам все испортил: не хотели забирать все деньги сразу, но, видимо, придется. А его бы и поучил даже немного — мало ли кто из пьяных мужиков ему в морду может заехать. Чисто случайно или в обиде за даму… Мы сможем контролировать его действия и упреждающе отвечать.

Михась-старший удивился: сын неплохо разобрался в ситуации и предложил стоящий вариант, он примерно так и собирался поступить.

— Ты, сынок, отслеживай эту «болотную кочку», квакать она не перестанет, — он улыбнулся.

Александр, рассмеявшись, ответил:

— Хорошо, папа, буду держать тебя в курсе.

На следующий день москвич попытался связаться с Михасем, но его даже не соединили с ним, ссылаясь на занятость, совещания и прочие отговорки. Дали понять, что он никто и веса не имеет. Он занервничал и решил «наехать», вызвал к себе безопасника.

— У тебя есть связи с местными ОПГ?

— Есть, — он уже догадался, куда клонит москвич.

— Надо бы организовать маленькую проучку, пусть полежит с месячишко в больнице, а то слишком несговорчивый стал, встречаться не хочет. Сразу все поймет, что с ним цацкаться никто не собирается.

Безопасник замялся с ответом, но вице-президент понял его по-своему.

— За деньги не переживай, заплатим, сколько потребуется, — назидательно произнес он и, видя, что это не произвело должного впечатления, продолжил уже с сарказмом: — А может, у тебя выходов нет, одни слова?

— Выходы есть, но не возьмется за эту работу никто, ни за какие деньги, да и меня не поймут, — с огорчением возразил он.

— За хорошие деньги возьмутся, а тебя и я не пойму что-то.

Безопасник ответил неуверенно:

— Не хочется быть понятым неправильно, но попытаюсь еще раз объяснить: никто не захочет стать Моськой и наезжать на него никто не станет — себе дороже. Заказать можно и президента, но Михася уже два раза заказывали, и что в результате? Исполнители сидят, а заказчиков нашли с оторванными головами. Не мне вам советовать, но пойдете по силовому пути — Михась уничтожит ваш банк, а потом и купит его с потрохами. Весь ваш банк с филиалами — это половина или треть его капитала, а деньги решают все.

Москвич глянул на подчиненного с высокомерной ухмылкой, — он так ничего и не понял. Не потому, что тупой, а потому, что москвич. Но прениями заниматься не собирался.

— У нас и не такие вопросы решаются… Сведешь меня с людьми, я сам переговорю, если у тебя дрожь в коленках, — отрезал он, не собираясь больше ничего выслушивать.

Безопасник нахмурился, отошел немного в сторону, буркнул себе под нос, но так, чтобы слышал москвич:

— Свяжусь с братками, сообщу место и время, — и ушел. Он серьезно обеспокоился. Москвич подставлял его, не сознавая действительности, действовал «столичный синдром», центр не считался с периферией, смотря свысока. Безопасник решил связаться с охранным агентством «МИР» — бритоголовые и там найдутся, не разберется москвич, кто есть кто, а ему выгода.

Встреча состоялась вечером в ресторане. Бритоголовые братки пили водку с девицами, явно не стоявшими на паперти, и минут пять ни о чем не говорили, жестом предлагая выпить и закусить. Потом один из них спросил надменно:

— Что хотел, голубок залетный?

Москвич ответил кратко:

— Человечка поучить надо, здоровья, видимо, многовато. Качок откинулся на стуле, прожевывая пищу, внимательно оглядел клиента.

— Поучить можно, и здоровья поубавить тоже можно. Кого?

— Михась…

Качок поперхнулся, сыграл, как настоящий артист или, может быть, действительно застрял кусок в горле — безопасник этого так и не понял.

— Кого? — переспросил бритоголовый, прокашлявшись.

— Назовите сумму, — не стал повторяться москвич. Лицо качка словно окаменело и глаза налились ненавистью, он яростно прошипел:

— Вали отсюда, говнюк, не улетишь первым же рейсом — полетишь санавиацией, если вообще выживешь, петух гребаный. Проводи, — он кивнул своим помощникам, те подхватили москвича за шиворот, поволокли из зала, дали пару пинков под зад и выкинули на улицу.

Безопасник усадил его в автомобиль, прокомментировал назидательно:

— Я же говорил вам, что никто не возьмется. Михася уважают и боятся. Если дойдет до него — последствия могут быть печальными, как в личном плане, так и для банка.

Он разглядел, что в москвиче кипит яростная обида: не привык к такому обращению, тем более в далекой Сибири. Он бубнил, больше себе под нос: «Ничего, разговор еще не окончен, посмотрим, как они запоют, когда на них наши наедут». Зло глянул на безопасника, и тот понял не высказанную вслух мысль: все сделает москвич, чтобы выкинуть его из банка, не потерпит унижения в его присутствии и попытается рассчитаться сторицей за все. За проявленную на его взгляд бездеятельность, за собственное мнение и нежелание исполнять указания. Сейчас виноватым оставался он — может, не к тому обратился, не так объяснил, не сделал реально выполнимыми негласные директивы. Злость надо было на ком-то сорвать. Но москвич так и не высказал ничего вслух, злился внутри, собирая вещички, и укатил в столицу «по предписанию».

Михась вначале хотел выставить банку платежку на всю сумму, не звонить и не общаться с руководителем. Он прекрасно понимал, что не сможет получить свои деньги назад сразу, нет такой суммы в наличии у банка, и надо время, чтобы ее собрать полностью, вернуть кредиты и займы. Может потребоваться год и более, банк обанкротится, продаст все, даже недвижимость, чтобы рассчитаться с долгами. Как снежный ком навалятся они, все начнут требовать свои деньги — физические вкладчики, фирмы, затаскают банк по судам, судебные приставы станут постоянными «клиентами». Слишком грубо, нетактично и коряво обошелся с «МИРом» вице-президент, не по-хозяйски. Михася тоже заедали амбиции — козявка, живущая на его деньгах, что-то еще там пищит и даже пытается причинить физический урон. Но он давал возможность отлежаться мыслям, не принимал сгоряча решений и поэтому оптимально выигрывал.

Михась подошел к открытому окну, выпустил клубок сигаретного дыма, который вначале было завис, а потом потянулся струйкой наружу и растворился. «Все, как в жизни, — подумал он. — Висит проблема, потом потянется наружу и растворится во времени, словно ее и не было. Но тягу надо создать, чтобы весь этот дым вышел». Он улыбнулся необычному сравнению, глянул на сосновый бор и снова заулыбался. «Вот и он стоит на земле крепко, впился корнями в землю и посмеивается над ветром. Налетит тот, пошумит, сломает и бросит на землю сухие ветки, старую или больную листву, а остов стоит крепко, не колыхаясь, и не свернуть его сильным ветрам. Может ударить молния, расщепит ствол и сожжет его, но это отдельные раны, как и бытовые порезы, без них не обойдешься в жизни».

Николай Владимирович пододвинул к окну кресло, прихватил пару бутылочек пивка и устроился поудобнее. Он любил так посидеть рано утром, когда его жена и сын еще спали, обдумать проблемы и наметить план действий.

Лидеры московских преступных группировок помнили Корнея, хорошо знали, что его империя отошла к Михасю. Собственно, это был единственный регион России, где лидирующая группировка не занималась рэкетом и поборами, наркоторговлей и проституцией. Деньги, конечно, делались, но официальным путем, на грани противоречий и недоработок законности. Вся группа входила в состав громадного охранно-детективного бюро, официально имела оружие и могла дать достойный отпор любой ОПГ, покусившейся на ее интересы. Бюро не занималось преступной деятельностью, но лидеры так не считали. Михась не был в законе, не посещал сходняков, но законников и авторитетов знал, общался иногда при необходимости и его считали своим. Его бизнес приносил баснословные барыши, и необходимости в наркоторговле, проституции, рэкете не существовало. Он нашел другой, новый способ приобретения капитала, и никто из лидеров никогда не задумался, что Михась не стал бы заниматься их видами «спорта» при любом раскладе.

Он пил пиво, курил сигарету и наблюдал из окна, как солнышко захватывало верхушки сосен, опускаясь все ниже и ниже, разгоняя легкий туман, как оживал лес под его лучами. Август — пора грибных туманов. Внезапно его осенила мысль: «Надо бы посадить у себя грибы, привезти из леса грибницы маслят и рыжиков, может, приживутся в соснячке. Посоветоваться со специалистами, как это лучше сделать». Михась представил себе следующий год — рано утречком он с небольшой корзиночкой нарежет маслят, отдаст их Наталье Сергеевне и она приготовит их на завтрак. А чуть позже пойдут рыжики, на их засолку хватает недели. Хорошо!

Мысли вернулись к Московскому банку, план действий созрел. Хотелось позвонить президенту немедленно, но в Москве сейчас только два часа ночи и к тому же выходной день. Ничего, он позвонит президенту домой после обеда — благо, телефончик имелся.

Льва Абрамовича Мортинсона звонок застал за завтраком. На этот мобильник звонили только близкие люди и он, не задумываясь, ответил. Сердце забилось часто и гулко, как только Михась представился. Он не ожидал звонка и понял, что разговор предстоит серьезный. Обмякшая рука с трудом удерживала трубку, другая потянулась за валидолом, мозги, словно в тумане, пытались осмыслить твердый далекий голос.

— Лев Абрамович, в нашем городе был твой человек, пытался меня заказать. Как-то некрасиво получается, особенно когда я решил дать тебе время на возврат денег. Приходится переменить решение после ваших «любезностей» — будь готов в понедельник вернуть все. Пресса уже сейчас печатает статейки о заказе и вашем банкротстве. Милиция, суды и судебные приставы, юридические и физические лица, клиенты банка, враз захотевшие снять деньги со счетов, — вряд ли это весь перечень проблем, обрушившихся на вашу голову.

Пикающая трубка скатилась на грудь, посеревшее враз лицо откинулось на спинку кресла, «кудахтающая» жена бросила в рот более сильно действующую таблетку нитроглицерина. Мыслей в голове не было, и только жгучая боль сжимала за грудиной разрегулированный мотор.

Постепенно боль уменьшалась, туман из головы уходил, вытесняемый думами, лицо приобретало первоначальный цвет. Прибыла вызванная бригада «скорой помощи». «Как не вовремя», — успел подумать Мортинсон и провалился в какое-то забытье. Маленький стресс сделал свое дело.

Жена, непрерывно всхлипывая и суетясь, мешала бригаде работать, и ее, может быть невежливо и резко, попросили не путаться под ногами. Сделанная на дому кардиограмма показывала небольшой инфаркт, но область поражения сердечной мышцы могла со временем увеличиться. Врачи напичкали Льва Абрамовича лекарствами и он пришел в себя, категорически отказавшись от госпитализации. «Сонечка свяжется с моим кардиологом, и он все решит в полном объеме», — объяснил Мортинсон врачам.

Софья Андреевна проводила врачей, все время сетуя на мужа, что он не бережет свое здоровье и ставит работу превыше всего. Потом сразу же связалась по телефону с домашним кардиологом и медсестрой, поджидала их, осматривая пустые ампулы, оставленные врачами. Домашние проблемы она решала быстрее и эффективнее мужа.

Аркадий Борисович и медсестра Алена прибыли почти одновременно. После обычных приветствий доктор сразу же взял оставленную «скорой помощью» кардиограмму. Долго просматривал длинную ленту переносного кардиографа. Софья Андреевна тоже внимательно изучала ее из-за его плеча, словно понимала в ней что-то. Доктор чувствовал ее за своей спиной.

— Видите — S - Т смещен и зубец Т очень высокий, QRS изменен, — говорил он то ли ей, то ли самому себе.

Она не разбиралась в зубцах кардиограммы, согласно кивала головой, и доктор, обернувшись, улыбнулся. Потом послушал больного, смерил давление.

— Он сейчас спит, ему сделали омнопон, седативные. Почти все, что необходимо в первое время, но капельница необходима, — объяснил Аркадий Борисович Софье Андреевне и протянул медсестре листочек с назначениями. — На этом пока все, а вечерком я загляну снова. Если будет что-то серьезное — звоните сразу, но я так не думаю, осложнений не должно возникнуть. Инфаркт не обширный — мелкоочаговый, справиться вполне можно, если соблюдать режим. И никаких волнений.

Доктор поднялся, давая понять, что его визит на этом закончен, прочитал в глазах Софьи Андреевны неуверенность и еще раз повторил:

— Все будет в порядке. Главное — режим и спокойствие. Мортинсон проснулся часов через шесть, открыл глаза, увидел жену и незнакомую молодую женщину в белом халате. «Сиделка», — понял он, оглядывая стойку для капельницы. Болей в сердце практически не было, вспомнился разговор с Михасем, и в груди опять противно заныло. Не зажгло, как раньше, а сжимающе поднывало. Он слегка поморщился, положив руку на грудь, к кровати сразу же подлетели жена и сиделка.

— Нет, нет, мне лучше, — попытался успокоить их он. — Гораздо лучше. Как вас зовут? — спросил у женщины в белом халате.

— Алена, я медсестра — ответила та и улыбнулась.

— Красивое имя, — попытался улыбнуться Мортинсон. — Аленушка, мне с женой нужно поговорить…

— Хорошо, но сначала я сделаю необходимые процедуры. Боли есть?

— Почти нет, совсем немного.

Алена хмыкнула и стала набирать в одноразовый шприц лекарство, медленно, минут пять вводила в вену, потом сделала укол в плечо, помассировала немного ваткой и вышла.

— Правда лучше стало, — обратился он к жене. — Ручки такие бархатные.

— Кобель, — незлобно бросила она. Софья Андреевна давно знала, что муж напропалую спит с горничными, секретаршей, постарается затащить в постель и эту. Отношения давно выяснились и она смотрела на все спокойно. — Что ты хотел?

Муж вначале захихикал, потом резко оборвал смех и попросил:

— Пригласи ко мне Данилова и Пронина, срочно.

— Щас, — жена показала ему фигу. — Не мечтай даже. Мортинсон поморщился.

— Ну-у, зачем так грубо, Сонечка. Доктор же наверняка сказал, что мне нельзя расстраиваться, и ты прекрасно знаешь, что все равно будет по-моему. Зачем зря нервы портить? — он ласково улыбнулся.

— Изверг, — бросила жена и пошла звонить. Мортинсон вожделенным взглядом оглядел входящую Алену. Она присела рядышком в кресло, и он, не стесняясь, долго гладил ее ножки выше колен глазами, мысленно забираясь под прикрытое халатом пространство. В свои шестьдесят он был очень охочь до свежих молодых баб и практически всегда добивался своего — деньги и положение позволяли надеяться и на сей раз. Если бы не свежий инфаркт… Все-таки боязно. «Подожду денек», — решил он. По ее покрасневшему лицу, по каким-то неуловимым флюидам Лев Абрамович понял, что ему не откажут. Плавки уже набухали под одеялом и боли в сердце не усиливались, может, быть даже уменьшились. «Обычный секс мне не осилить, но минетик станет на пользу», — улыбнулся он своим мыслям, обрадовавшись ее ответной улыбке.

Вошли два его заместителя — Данилов и Пронин. Жена уже проинструктировала их о случившемся, Мортинсон в этом не сомневался. Когда Алена вышла из спальни, он спросил Пронина:

— Правда, что ты пытался заказать Михася в Иркутске?

— Не заказать — я хотел, чтобы его немного поучили.

— Ясно. Ты уволен. Пока, — помахал Мартинсон ему ручкой и повернулся к Данилову. — Сергей Борисович, этот мудак все испортил. Михась звонил мне утром и сказал, что не собирался забирать все деньги сразу, но теперь вынужден это сделать. Так это или не так, не знаю, сегодня суббота, а в понедельник мы фактически станем банкротами. Свяжись с ним, объясни, что я сам не могу, извинись за этого идиота. В общем, необходимо сделать все возможное и невозможное, используй любые методы, кроме силовых: таким способом нам с ним не справиться. Надо решить все сегодня, крайний срок — завтра. Я верю, ты все сможешь. Иди.

Мортинсон устало откинулся на подушку, разговор измотал его и он прикрыл глаза, даже не захотев взглянуть еще раз на входящую Алену. Она сразу же озабоченно спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально, Алена, просто устал немного. Посиди со мной рядышком.

Он взял ее руку и положил себе на грудь. Теплая ладонь приятно согревала душу. «Как не вовремя этот инфаркт, хотя когда он бывает вовремя? Данилов все сделает, надо было его отправить в Иркутск, он способнее и гораздо сильнее, поэтому и оставил при себе. Ошибся. Впрочем, не стоит расстраиваться, при любом раскладе можно прожить безбедно оставшиеся дни за границей в собственном домике. Однако, хочется еще поработать. И поработаю. Банк мог бы вернуть Михасю все деньги сразу, но обескровится до предела, а журналюги его доканают мгновенно. Пойдет цепная реакция — все захотят забрать деньги, а этого уже не выдержать никак. Даже если Михась станет молчать, они все равно раскопают и уничтожат банк, паршивая статейка им дороже благосостояния многих людей. Это аксиома»! Плавно бежавшие мысли прервались — Алена резко выдернула руку. Лев Абрамович открыл глаза и увидел вошедшую жену. Она заметила движение руки и беспокойство сидящей на постели Алены, бросила обыденно и больно:

— Все нормально, милочка, этого… я уже давно не ревную, — и вышла, оставив их в гнетущей тишине.

Мартинсон занервничал, сердце снова заныло под грудиной, пульс зачастил, и Алена сделала укол.

«Зачем же так? Это же не горничная, которая привыкла и не обращает внимания даже тогда, когда занимается со мной сексом», — обидчиво подумал он. Спальни у них были разные, но жена иногда могла зайти к нему без стука — взять что-нибудь, и словно никогда не видела, что в его постели красуются обе горничные, а иногда и повариха. Не допускала она только одного — чтобы он трахал ее подруг и знакомых, а на прислугу не обращала внимания никогда. В пятьдесят лет ей удалили матку и яичники и она сама как-то намекнула ему, что воздерживаться не стоит, но приличия соблюдать необходимо. Хоть и позволяла она прислуге спать с мужем, но по работе спрашивала строго, и если кто-то пытался возомнить из себя хозяйку — увольняла немедленно. Новых нанимала сама и не старше тридцати лет, с красивыми ножками, чтобы муж не бегал к другим и не позорил ее. О сексуальных обязанностях растолковывала сама и платила неплохо. В работу мужа не вмешивалась, но дома была полновластной хозяйкой.

Аркадий Борисович пришел, как и обещал, вечером. Обследовал больного, долго расспрашивал о болях, общем самочувствии и настроении, внес в лечение незначительные поправки. Впрочем, на количестве кожных дырочек это не отразилось, лекарство впрыскивалось в физраствор и вводилось внутривенно через систему. Сделанная повторно кардиограмма не показала увеличения пораженной зоны сердечной мышцы, и он остался доволен.

Мортинсон поудобнее устроился на подушках, прикрыл глаза, не собираясь благодарить доктора — он считал, что хорошая оплата вполне компенсирует элементарную вежливость с прислугой и обслуживающим персоналом, к которому относил и врачей. Он думал о Михасе, его банке, навалившихся враз проблемах, которые мешает решать болезнь. «Все сразу, — усмехнулся он. — Необходимо определить, просчитать действия Михася, набросать свои мероприятия, выверить их и от этого исходить. Пресса пока молчит, а значит, Михась еще не нанес своего главного удара, ждет ответного хода на свой звонок, и можно предположить, что он надеется на определенное сотрудничество. Наказать зарвавшегося зама и предложить график выплат. Заместитель наказан, — мысли зароились в голове, наплывая одна на другую. — График… Скорее всего, подойдет что-то среднее между нашими желаниями, а это отсрочка на шесть месяцев». Казалось, набегающие мысли шевелили оставшиеся на голове волосы, на лбу выступила испарина. Мортинсон вытер лоб ладонью и постарался больше ни о чем не думать — необходимо отдохнуть и дождаться прихода или звонка Данилова. Примерно полчаса прошли в полудреме, в спальню вошла супруга и присела рядом с Аленой. Лев Абрамович открыл глаза.

— Звонил Сергей Борисович, — начала жена. — Просил передать, что все в порядке, вопрос улажен.

— Что еще? — поинтересовался Мортинсон.

— Все, — ответила Софья Андреевна, тоном и выражением давая понять, что подробностей и быть не может в его положении.

— Софочка, — ласково попросил он. — Принеси сотик, я сам переговорю с Даниловым.

— Еще чего, — отрезала жена. — Никаких разговоров, доктор запретил тебе волноваться.

— Поэтому и принеси, — тон уже не был просящим. — Это благодатный звонок, и подробности меня успокоят. Хорошие вести бодрят и придают сил.

Софья Андреевна вздохнула. Она понимала и знала, что спорить бесполезно, достала из кармана телефон и протянула мужу. Он набрал номер и бросил в трубку одно: «Рассказывай».

Она наблюдала за выражением лица, готовая в любую минуту вырвать трубку, если появятся признаки раздражения или волнения, но Мортинсон слушал молча и его облик постепенно добрел. Софья Андреевна окончательно успокоилась, но дождалась конца разговора и забрала телефон, лишая возможности связаться с внешним миром.

Лев Абрамович действительно взбодрился и уже плутал глазами где-то выше колен Алены. Супруга заметила его похотливое поглядывание и попросила медсестру выйти с ней из спальни. За дверью она внимательно и бесцеремонно вглядывалась в лицо Алены, видимо, стараясь понять ее сущность и приводя молодую женщину в явное замешательство. Потом начала без предисловий:

— Мой муж большой проказник, но я его не ревную. Может, вы не откажете ему в удовольствии?

В руке Софьи Андреевны незаметно появились зеленые бумажки, Алена покраснела, но доллары забрала.

— Только не сегодня, рано еще для его сердца, — бросила хозяйка напоследок и ушла в другую комнату.

Алена прислонилась спиной к двери — такого она еще не видела. Многие состоятельные больные пользовались услугами ее тела, но чтобы об этом просила жена… «Их, богатых, не поймешь», — констатировала она про себя и вернулась в спальню.

Лысоватый шестидесятилетний мужчина, лежавший на кровати, не вызывал у нее отвращения. За пять лет работы на этом месте она привыкла ко всякому. Конечно, поначалу каждый раз становилось обидно и противно, хотелось вернуться на работу в свое родное хирургическое отделение, но мысли о зарплате менее тысячи рублей перечеркивали все. А здесь бывало по-разному, но меньше тысячи баксов за месяц она не имела.

Алена присела в кресло напротив своего пациента и улыбнулась: вряд ли можно назвать его пациентом, теперь скорее — клиентом. Мысли вернулись в прошлое, когда она, стройная и очень симпатичная девушка, окончила медицинское училище. На вуз не хватило средств. Ее быстро заметили, особенно длинные, стройные ножки, и предложили поработать в фирме по обслуживанию больных на дому. Она и предположить не могла в то время, что зарабатывать деньги можно не только медицинскими процедурами и уходом за больными, но и другими услугами. И если бы ее посвятили во все тонкости предстоящей работы, она вряд ли оставила бы свое хирургическое отделение.

Первый пациент, прыщавый шестнадцатилетний мальчишка, совсем не требовал домашнего медицинского ухода — на сломанную ногу наложили гипс, и он вполне мог обходиться самостоятельно. Но очень богатая и дородная дама, его мать, так не считала. Мало ли что может потребоваться ее любимому отпрыску — дать таблетку, принести стакан воды… А фирма платила неплохо, гораздо больше, чем в отделении, и незачем рассуждать.

Алена тогда еще плохо разбиралась в психологии своей новой работы и не понимала, отчего волнуется этот взрослый мальчик. В брюках им ходить запрещалось, и она совсем не предполагала, что подростка заставляет дышать чаще обычного ее вид — ножки и короткий белый халатик. Она подсаживалась к нему ближе, наклонялась, гладя по щеке, и с сочувствием спрашивала: «Больно»? От близости мальчик дышал еще чаще, вырез грудей сушил рот, плоть от возбуждения, казалось, вот-вот зазвенит, он молча и резко отворачивался в сторону. А она предлагала ему стакан воды и обезболивающую таблетку…

К концу дня мальчик попросил позвать мать и остался с ней наедине. Алена вышла за дверь и хотела пойти на кухню, выпить стакан чая, но требовательный голос больного в спальне остановил ее. Он просил мать отправить сиделку домой немедленно. «Я не нуждаюсь в медицинских услугах и не могу видеть ее». «Но почему, сынок? — недоуменно спрашивала она. — Такая милая и приятная девушка». — «И ночью она тоже будет здесь»? — «Конечно, сынок, вдруг тебе что-то потребуется». Невозмутимый голос матери наставлял своего «несмысленыша». «Нет мама, нет, — закричал он. — Когда же ты поймешь, что я уже вырос и мне не нужна нянька. Я не смогу, понимаешь, не смогу остаться с ней ночью вдвоем»! Голос захлебнулся в крике отчаяния и закашлялся пересохшим горлом.

До матери наконец дошло… «Господи, он и вправду вырос и ему нужна женщина». Она оглядела любимое, прыщеватое лицо. «Нет, просто необходима». Прервав мысли, она тихо произнесла: «Успокойся, сынок, я что-нибудь придумаю, я попрошу»…

Этих слов Алена уже не слышала, покраснев, она убежала на кухню. Слова мальчика не обидели ее, наоборот, она посчитала его благородным — он не хотел унизить ее и просил отправить назад, домой. Тогда она впервые поняла, что больные могут видеть в ней не только медицинскую сестру, но и привлекательную, желанную девушку. Она не могла объяснить, но внутри к взрослому мальчику шевелилась жалость.

Мать нашла ее на кухне, и Алена сразу заметила неадекватность поведения. Она волновалась, предлагала то чай, то кофе, бокал вина. Алена попросила кофе, понимая, о чем пойдет речь. Волнуясь, мать начала издалека: «Понимаете, Алена, у меня единственный сын, и он как-то незаметно вырос. Хотя, конечно, он еще мальчик, но природа берет свое и он совсем уже не мальчик. — Она заволновалась сильнее. — Не хотите вина? А я все-таки выпью». Наполнив бокал и опрокинув его залпом, мать присела на стул, помолчала минуту, видимо, не зная с чего начать. Стыд овладел ее телом, но слепая любовь подавляла, пересиливала его. «Сыну нужна… — Она снова замолчала, взяла начатую бутылку. — Не хотите? — Алена покачала головой. Мать выпила еще бокал. — У меня достаточно денег, и я могу пригласить любую красивую и чистую молодую женщину из бюро услуг. Но сын болен сейчас, и помочь ему можете только вы».

Алена медленно встала со стула, мать в отчаянии затараторила: «Я заплачу вам, очень хорошо заплачу, не отказывайтесь, я»… Она вытащила из кармана пачку долларов, всмотрелась в лицо Алены и зарыдала, уронив голову на лежащие на столе руки.

Хотевшая уйти, Алена растерялась, постояла немного и подошла к плачущей матери, положила на плечо руку. «Я помогу вам, но деньги вы должны убрать — я не шлюха».

Алена вздохнула, вспоминая, что тогда, через месяц, она все-таки взяла деньги и сейчас не жалела об этом. По сути она была обыкновенной проституткой, но особенности работы и условия позволяли ей не считать себя таковой. Она прекрасно знала, что будет делать уколы этому мужчине в возрасте, спать с ним и получит неплохой гонорар кроме зарплаты в фирме.

Лев Абрамович решился погладить ее ножки. Алена улыбнулась, убирая его руку.

— Не сейчас — сердце, придется подождать денек-другой.

Она еще раз улыбнулась, чмокнула его в щеку и стала готовить систему.

Мортинсон вздохнул. «Как не вовремя все это: инфаркт, Михась и все вместе, — подумал он снова. — Сейчас бы понежиться с Аленой, насладиться ее телом, а тут лежи и мечтай». Он больше не нервничал, главная проблема снялась благодаря усилиям Данилова. Через несколько дней он сам перезвонит Михасю, поблагодарит, закрепляя полученный результат.

Лев Абрамович закрыл глаза, представляя, как Алена станет ласкать его, снова захотелось погладить ее ножки и забраться повыше, он не сомневался, что Софочка уже переговорила с ней и можно начинать атаку.

Год пролетел незаметно и быстро, остались позади сессионные и дипломные волнения — Юлия выходила в большую жизнь. Первый день — не надо идти в вуз, красный диплом приятно согревал взгляд, но думать о нем или об учебе не хотелось. Она вышла во двор коттеджа и направилась к скамье, их любимой скамье, где наслаждалась воздухом и запахом трав, легким шорохом сосновых веток вся большая семья. Можно посидеть спокойно в тишине леса, отдохнуть душой от мирской суеты, помечтать или поразмышлять о чем-либо. Но не хотелось и этого, никаких раздумий — учеба окончилась благополучно.

Юлия заметила спускающуюся к ней с сосны белочку: они привыкли к людям, не пугались и знали, что их не обидят и угостят. Юля с сожалением протянула руку, показывая, что ничего нет на этот раз на ладони. Белочка замерла на некоторое время на стволе дерева, не понимая: почему нет вкусненького? Потом забралась повыше, но не исчезла совсем, оставаясь на нижних ветках. Юля вздохнула и опустила глаза.

А в траве бурлила своя жизнь. Муравьи бегали по невидимо натоптанным тропинкам, вроде бы сновали туда-сюда без дела, но в действительности работали, искали и находили корм, тащили его в свой муравейник. Каждый занимался своим делом. Вот и Юля должна заняться своим делом. Подошло время, кончилась учеба, и она знала, где станет работать. Многие или некоторые сокурсницы и сокурсники не найдут работы по специальности, — ну что ж, каждому свое.

Юлия закрыла глаза. Как хорошо все-таки у отца в доме! Можно посидеть и отдохнуть в собственном небольшом лесочке.

Ей, как и отцу, предстояло много трудиться на благо Родины!