Английская разведка вывезла Бормана из горящего Берлина

Наш журнал дважды обращался к судьбе личного секретаря Гитлера и шефа партийной канцелярии Мартина Бормана, ставшего ныне едва ли не самым таинственным человеком в истории XX века. В №№ 4 и 7 за 1994 год мы рассмотрели несколько противоречащих одна другой версий его исчезновения из горящего Берлина в первых числах мая 1945 года. По первой из них, принадлежавшей личному шоферу Гитлера, Борман погиб от взрыва фауст-патрона, попавшего в танк, прикрывавший прорыв группы фюреровских приближенных из Рейхсканцелярии. Другой фашист, глава Гитлерюгенд Аксман, утверждал, что в день прорыва он видел под мостом на Инвалиденштрассе неповрежденный труп Бормана, по-видимому, покончившего с собой с помощью ампулы с цианистым калием. По тогдашним данным английской и американской разведок, Борману удалось ускользнуть из Берлина и скрыться где-то в северной Италии. Позднее распространились слухи, что ему удалось бежать в Южную Америку. В начале 70-х годов глава западногерманской разведки Гелен заявил, что, по его данным, Борман был советским агентом, скрылся из горящего Берлина в СССР, где ему сделали пластическую операцию и забросили в Аргентину, чтобы «освещать» фашистскую эмиграцию в Южной Америке. Эту сенсацию буквально через несколько месяцев дезавуировали власти, обнаружившие в Берлине неподалеку от фюрербункера останки Бормана с осколками стеклянных ампул из-под цианистого калия. Исследовав найденный череп, стоматологи официально заявили, что он принадлежит не кому иному, как Борману. Казалось бы, на этом можно было поставить точку, но нет. В 1992 году московский журналист Тартаковский опубликовал сенсационную брошюру, в которой доказывал, что Борман — советский агент, внедренный в фашистскую партию еще в 20-х годах. Во время штурма Берлина он будто бы был вывезен чекистами в Москву, где и умер в 1973 году. И сразу же вслед за этим сообщением в Америке объявилась некая мадам Андерсон, утверждавшая, что у нее еще в Германии был роман с Борманом, с которым она бежала из Берлина в Парагвай, где и бросила его через пять лет совместной жизни… И вот — новая версия. В 1996 году бывший английский разведчик Кристофер Крейтон опубликовал ошеломляющую книгу «Операция Джеймс Бонд. Последняя великая тайна второй мировой войны» (в 1997 году издана смоленским издательством «Русич» под названием «Загадка Бормана»). В книге повествуется об участии ее автора в сверхсекретной операции по вывозу Бормана из Берлина в Англию…

По всей вероятности, судьба сокровищ, награбленных фашистами в оккупированных странах, начала интересовать британского премьера Черчилля давно, но только в 1944 году после высадки союзников в Нормандии он понял, что близится время практических действий. По соглашению между союзниками поисками похищенных немцами ценностей на территории самой Германии и оккупированных ею стран Западной Европы занималось специально созданное для этой цели подразделение, подчинявшееся верховному главнокомандующему союзными силами в Европе генералу Эйзенхауэру. Но кроме этих ценностей, огромные нацистские богатства хранились в швейцарских банках — на номерных счетах, в депозитных и больших сейфах различных банков по всей стране. И заполучить эти сокровища было не так-то просто. Вот почему Черчилль был вынужден обратиться к своему старому другу и советнику по делам разведки Десмонду Мортону. Этот артиллерийский офицер, имевший боевые награды и ранения, после первой мировой войны был прикомандирован к министерству иностранных дел, но это было лишь прикрытием. В действительности он перешел служить в разведку и в 1930 году создал под видом коммерческой фирмы организацию для промышленного шпионажа. Спустя два года он преобразовал эту фирму в отдел «М» — сверхсекретную разведывательную организацию, неподконтрольную правительству и финансируемую из личной казны британских монархов — Георга V, Эдуарда VIII и Георга VI. О том, сколь уникальные кадры были привлечены для работы в отделе «М», свидетельствует биография самого Крейтона. Его отец Дж. Эйнсворт-Дэвис до первой мировой войны учился в лицее города Мец во Франции, где его одноклассником был Риббентроп — будущий гитлеровский министр иностранных дел. В 1919 году Эйнсворт-Дэвис изучал медицину в Кембридже, где его друзьями стали лорд Маунтбеттен и герцог Йоркский — будущий король Георг VI. Дружба с этими людьми не прерывалась и в 30-е годы. «Риббентроп, пишет Крейтон, — был частым гостем в нашем доме в Лондоне. Мой отец, хирург, лечил его от какого-то незначительного недомогания. Риббентроп, помню, старался развлечь меня, двенадцатилетнего мальчика. Мы ходили с ним в зверинец и на матчи по регби… Немалое влияние на мою жизнь оказал и Маунтбеттен, но первенствовал в этом Десмонд Мортон, старый друг нашей семьи и один из самых талантливых британских разведчиков всех времен». Когда Гитлер назначил Риббентропа своим министром иностранных дел, Мортон понял, что юный сын его друга в недалеком будущем может принести немалую пользу Англии в качестве агента разведки. Через Маунтбеттена он добился, чтобы 15- летнего юношу под псевдонимом Кристофер Крейтон внесли в списки личного состава Королевского военно-морского флота, настоящее же имя юноши — Джон Дэвис — службы отдела «М» подвергли опорочиванию. Были сфабрикованы документы, из которых следовало, что Джон Дэвис — ярый приверженец фашизма, подверженный прогерманским и пораженческим настроениям. Из сфальсифицированных школьных документов следовало, что отец проклял Джона и лишил его наследства, что ради денег и карьеру Джон готов на все, не исключено, что и на предательство. Отец и родные Джона Дэвиса сгорали от стыда за своего родственника, не подозревая, что ему, действовавшему под именем Кристофера Крейтона, руководство страны поручало весьма трудные и ответственные задания. После выполнения одного из них Крейтона, служившего на торпедных катерах в Рэмсгейте, встретил на пирсе незнакомый капитан III ранга, назвавшийся Яном Флемингом. Ему по совету Черчилля, хорошо знавшего отца Флеминга, Мортон поручил возглавить операцию по выявлению нацистских ценностей в Швейцарии. Именно Ян дал ей название «Операция Джеймс Бонд» по выбранному им для себя псевдониму. Джеймс Бонд — реальное лицо, автор «Полевого путеводителя по птицам Вест-Индни», намозолившего Флемингу глаза во время его пребывания в Карибском море с секретным заданием. (После войны Флеминг, ставший сценаристом и режиссером, использовал это заурядное имя для создания легендарного образа «агента 007» Джеймса Бонда.) Крейтон понравился Флемингу, и он, отправив его в учебную и тренировочную базу отдела «М» в Бердхеме, 11 января 1945 года вылетел в Базель, где в одном из банков его ожидал швейцарский министр финансов. Ему предстояла деликатная миссия — склонить швейцарские власти к совместным действиям против преступной фашистской верхушки. Именно об этом просил швейцарского министра Черчилль в личном письме, которое привез Флеминг. Но призыв премьера, казалось, не произвел на швейцарца никакого впечатления. Он заявил, что даже не слышал о том, чтобы нацисты открывали счета в банках его страны. Тогда Флеминг пустил в ход козырную карту. Разведчики отдела «М» в течение двух лет отслеживали перемещения нацистских ценностей, выявили два банка в Цюрихе и Базеле и даже установили некоторые номера счетов, фамилии держателей и образцы подписей. Но и это не произвело на министра никакого впечатления. Переговоры зашли в тупик. Наконец, спросив, как британское правительство собирается распорядиться этими ценностями, если бы оно получило к ним доступ, и получив заверения, что будут предприняты все меры для воз. вращения их законным владельцем, министр удалился, попросив Флеминга задержаться на несколько минут. После его ухода в кабинете появилась представительница швейцарской разведки и предложила гостю проехаться «в одно место». Примерно через час, подъезжая к деревушке, затерявшейся в альпийской долине, Флеминг наметанным глазом засек замаскированные капониры для орудий и пулеметные гнезда. Машина остановилась у тяжелых стальных дверей, врезанных в скалу. Это оказалось хранилище Национального банка Базеля, где взорам разведчика открылись штабеля ящиков с золотыми и серебряными слитками, контейнеры с алмазами и другими драгоценными камнями. На стеллажах хранились картины великих мастеров, награбленные в оккупированных немцами странах. На вопрос Флеминга, какая же часть всего хранящегося принадлежит нацистам, сопровождающая сказала: — Все, мистер Флеминг. Все, что здесь находится. При расставании на аэродроме швейцарка вручила Флемингу пакет от министра финансов, в котором был лист бумаги с одной строчкой: «Национал-социалистическая германская рабочая партия 60508». В отделе «М» легко установили, что партбилет № 60508 принадлежал Мартину Борману… — Это облегчает нашу задачу, — воскликнул Флеминг. — Все, что нам нужно сделать, это выявить, где находится Борман, похитить его, тайно доставить в Англию вместе с чековыми книжками и заставить выписать чеки на большие суммы.

Теперь настала очередь действовать Крейтону. Через тайную профашистскую организацию в Дублине, знавшую его как беспутного Джона Дэвиса, он связался с Риббентропом и получил от него приглашение приехать в Германию. В этот головокружительный вояж он отправился с Флемингом, впервые выступавшим под псевдонимом Джеймс Бонд. 8 февраля 1945 года под видом дипломатических курьеров они вылетели из Лондона в Лиссабон, оттуда в Швейцарию, где в Цюрихе их встретил эмиссар Риббентропа с двумя сотрудниками. Их разместили в роскошном замке, где они провели неделю. 13 февраля английских разведчиков вывезли в Германию, переодели в сшитую специально для них эсэсовскую форму и на машинах повезли на виллу под Гейдельбергом. Здесь через неделю Крейтона принял Риббентроп, для которого он оставался Джоном Дэвисом. После обмена любезностями и стародавними воспоминаниями Риббентроп доверил сыну лицейского приятеля свою великую тайну. Когда Рейх рухнет и воцарится хаос, он, Риббентроп, должен исчезнуть, и помочь ему в этом должен он, сын его старого друга Джон Дэвис. Но сложность в том, что Риббентропу необходимо взять под свой контроль нацистские сокровища, а для этого необходимо заинтересовать в операции личного секретаря фюрера, хранителя всех нацистских секретов и накоплений Мартина Бормана… — Через тебя я предложу Борману шанс на спасение и потребую за это 25 миллионов марок, на которые, ни в чем не нуждаясь, смогу жить в Южной Америке. Бормана же я ликвидирую или выдам англичанам. «Нас поразило то, — пишет Крейтон, — что у Риббентропа возникла точно такая же идея, как у нас, и не пришлось даже раскрывать свои карты». 24 февраля посланцы отдела «М» вернулись в Англию и форсировали подготовку к операции Джеймс Бонд. Важная роль в ней отводилась еврейским боевикам из организации «Борцы за свободу Германии», которые хорошо знали немецкий и русский языки, а часть была урожденными берлинцами. Им придавались коммандос из морской пехоты — специалисты по маломерным судам и разминированию, диверсантки из Женского вспомогательного корпуса и флотские коммандос из самого отдела «М». 8 марта группу, насчитывавшую около 50 человек, выбросили с парашютами под Берлином в районе озера Мюггельзее, системой рек, озер и каналов связанного с Эльбой. Тем временем риббентроповский курьер через связника в Цюрихе сообщил, что Крейтону надлежит встретиться в Берлине с Борманом, заинтересовавшимся предложением Риббентропа. 10 марта он с Флемингом вылетел в Швейцарию, оттуда на машине их доставили в столицу Лихтенштейна Вадуц, затем через австрийскую границу на немецкую территорию. Здесь доверенные люди Риббентропа переодели их снова в эсэсовскую форму и на легком самолете повезли в Берлин, где министр сообщил им, что их примет Борман. Разведчиков поместили в бункере Бормана в бетонную каморку с двумя койками, раковиной с краном и отверстием в полу вместо унитаза. Эсэсовцы отобрали у них багаж, рацию и пистолеты и наглухо закрыли дверь. Вечером дверь распахнулась, и в каморку вошел Борман с молодой женщиной. В руке он держал несколько папок. Он говорил тихим голосом, что война проиграна, что он хочет исчезнуть и укрыться в надежном месте, но мир должен поверить, что он мертв. Для этого нужно найти двойника, который погибнет во время бегства. Тело нужно будет оставить на видном месте, чтобы его можно было легко обнаружить. Но при проведении самой тщательной посмертной экспертизы ни у кого недолжно возникнуть ни малейших сомнений в том, что это тело Бормана. Уходя, Борман передал англичанам пакет со своей медицинской и стоматологической картой, несколькими рапортами и фотографиями. «Возьмите это, — сказал он. — Пригодится. Однако эти вещи должны быть возвращены»… По возвращении мортоновских посланцев в Лондон в отделе «М» закипела лихорадочная работа. Сотрудница отдела Сюзен Кемп приступила к поискам двойника, а Крейтон начал искать стоматолога и хирурга, которые сохранили бы в секрете характер порученных им заданий. На роль первого был выбран зубной врач семьи Эйнсворт-Дэвисов, на роль второго — коллега и друг крейтоновского отца А. Макиндо, специализировавшийся на пластических операциях обожженных британских летчиков. Изучив привезенные Крейтоном документы Бормана, Макиндо дал указания, какого типа лицо должно быть у двойника, и после интенсивных поисков Кемп обнаружила в Канаде военнопленного Отто Понтера, которому и была сделана пластическая операция. Над левым глазом у него появился шрам и другие приметные детали, как у Бормана. Стоматолог сделал все, чтобы рот Гюнтера нельзя было отличить от рта Бормана: удалил несколько зубов, поставил мост и несколько пломб. Тем не менее полного сходства достичь не удалось, и Макиндо посоветовал провести соответствующую операцию и с медицинскими картами Бормана. По их образцу и подобию специалисты изготовили новые документы, в точности соответствующие данным оперированного Гюнтера. Поскольку Борман наверняка позаботился о том, чтобы у его документов не осталось дубликатов в Германии, эти поддельные бумаги после войны должны были стать единственным, что могло оказаться в руках дозиавателей. Непредвиденным осложнением стало вмешательство в ход подготовки генерала Эйзенхауэра, секретные службы которого пронюхали об операции Джеймс Бонд. По его настоянию в группу была включена лейтенант Б. Брабенова полурусская-полунемка, одинаково хорошо владеющая обоими языками. Группа обеспечения на Мюггельзее непрерывно усиливалась, и в начале апреля на берегах озера в надежных укрытиях дожидались своего часа более 150 бойцов. И час этот настал 22 апреля 1945 года.

В этот день 28 парашютистов были доставлены по воздуху в занятый союзниками Брауншвейг, а оттуда на бомбардировщике «Веллингтон» доставлены в окрестности Берлина и сброшены над озером Мюггельзее. Здесь их встретили бойцы группы обеспечения и после ночевки вечером 24 апреля 12 человек на шести каяках — легких разборных каноэ — двинулись вниз по Шпрее, рассчитывая выйти в центр Берлина к часу ночи. Около полуночи впереди выросла громада моста Вайдендамм, в тени которого со стенки набережной свисала веревочная лестница, заранее установленная разведчиками группы обеспечения. Четыре человека бесшумно поднялись по ней в город, и каяки снова скрылись в темноте: они должны были вернуться на Мюггельзее и ожидать вызова. В 1.07 группа добралась до министерства иностранных дел на Вильгельмштрассе, здесь их встретили предупрежденные немецкие охранники и препроводили десантников в бункер Рейхсканцелярии. Утром Крейтона и Флеминга провели в здание министерства иностранных дел в кабинет Риббентропа. Кабинет выглядел ужасно: окон не было, все стены в оспинах от осколков, обшивка кресел изодрана в клочья, пол усыпан штукатуркой. Риббентроп невозмутимо сидел за своим столом и читал какие-то бумаги. Сообщив англичанам, что его планы изменились и что он будет выбираться из Берлина при помощи шведов, он сообщил, что Борман целиком полагается на них и примет их сегодня же. И действительно, спустившись в бункер, Крейтон и Флеминг обнаружили в своем помещении Бормана, беседующего с Брабеновой. Гюнтера куда-то увели, и Борман, исподтишка успевший осмотреть его, нашел сходство безупречным. Брабенова передала Борману его документы, предупредив, что они скорректированы в соответствии с данными Гюнтера. Быстро пробежав глазами некоторые бумаги, Борман пробормотал: «Отлично!» И предупредил, что ждать придется несколько дней, пока хаос, вызванный поражением, не станет всеобщим и все не ринутся спасать свою шкуру. Это и будет самым подходящим моментом для бегства. 30 апреля после нескольких томительных дней ожидания Борман предупредил: прорыв из бункера назначен на 1 мая. В этот день в 23 часа он вошел в камеру, сказал — пора уходить. Привели Гюнтера, вся его голова была в бинтах. Крейтон приступил к тщательному обыску Гюнтера, потом Бормана, у которого под мышками были обнаружены три ампулы с ядом. Разведчики разрешили ему оставить их у себя. В карманах Бормана, кроме несущественных мелочей, обнаружили партбилет НСДАП № 60508 и удостоверение главы Рейхсканцелярии и личного секретаря фюрера, а также личный дневник и светложелтый незапечатанный конверт без адреса. В нем ошеломленные разведчики обнаружили завещание Гитлера! Посоветовавшись, они решили все эти документы оставить при себе, и только дневник Бормана вложили в карман черного кожаного пальто, надетого на Гюнтера. Борману же они дали поддельное удостоверение мелкого партийного функционера. Тем временем коридоры бункера заполнились людьми, которые оживленно разговаривали и даже кричали во всю глотку, как опьяненные страхом или вином. Затеряться в этой толпе было нетрудно, никто не обращал внимания ни на кого. «Борман шел первым, нацепив на нос небольшие темные очки и нахлобучив фуражку до самых глаз, — вспоминает Крейтон. — Брабенова шла сбоку от него, а за ней Флеминг и долговязый доктор Людвиг Штумпфеггер, личный врач фюрера, который пристроился к нам по собственной инициативе. За ними Понтер с забинтованной головой, рядом с ним шел я. Всего в нашей группе было около двадцати человек, которые, толкаясь и спотыкаясь, пробирались к выходу. Многие из них были в бинтах, поэтому наша маскировка не выделялась». Выйдя из бункера в сад, группа обогнула рунны Рейхсканцелярии, спустилась в глубокий тоннель, который вывел ее на станцию метро около Вайдендаммского моста. Грохот канонады, огни пожарищ, дым с пробивающимся сквозь него пламенем создавали жуткую картину. «Я увидел два немецких танка, которые, скрежеща гусеницами, медленно ползли к мосту, — вспоминает Крейтон. — Впереди шли Борман и Штумпфеггер. Я крикнул своим спутникам, чтобы они укрылись за танками. Сейчас было самое подходящее время для ликвидации несчастного Гюнтера. Вытаскивая „люгер“ из кобуры, я краем глаза увидел, как Флеминг предупредительно отвел Брабенову на пару ярдов в сторону. Я щелкнул предохранителем и, подняв пистолет, прицелился в спину Гюнтеру. Расстояние было не более трех метров. Мой палец на спусковом крючке напрягся… И тут в один из немецких танков угодил снаряд. Мощный взрыв и столб пламени. Ближе всего к танку оказались Гюнтер и Штумпфеггер. Взрывной волной их швырнуло на меня, и мы втроем рухнули в глубокую воронку от бомбы. Два этих немца защитили меня от основного удара, и я отделался ссадинами и ушибами. Борман, Флеминг и Брабенова тоже были сбиты с ног, но их спас второй танк, находившийся между ними и подбитой машиной. Убедившись, что я и Борман остались живы, Флеминг с Брабеновой пошли к реке, где ждали свои. Борман кое-как поднялся на ноги и, сделав несколько шагов, спустился ко мне в воронку. При свете ярко пылающего танка он уставился на Штумпфеггера: верзила-доктор был мертв, но никаких ранений не было видно. Скорее всего смерть наступила от шока. Гюнтеру тоже ничем нельзя было помочь. Судя по тому, что у него свободно болталась рука, шрапнель поразила его в правое плечо и, должно быть, еще куда-то. У нас не было ни времени, ни охоты заниматься убитыми. Сняв с головы бинты, я увидел, что лицо Гюнтера осталось совершенно целым и выглядело совсем как лицо Бормана. Прежде чем я успел удостовериться в смерти Гюнтера, Борман отпихнул меня в сторону и, став на колени, вынул что-то из своего кармана и наклонился к самому рту Гюнтера. Повернувшись ко мне, он покачал головой и сказал: „Мертв“. Ту же самую процедуру он проделал со Штумпфеггером. Когда он встал, я надел ему на голову повязку, снятую с мертвого Гюнтера, и мы пошли дальше. Я не знаю, что за штуку доставал Борман из своего кармана. Может быть, это была ампула с цианистым калием, и Борман высыпал яд в рот Гюнтеру на всякий случай, чтобы быть уверенным в смерти своего двойника. Но подтвердить это предположение чем-то я не могу». Укрываясь за чем попало, Крейтон с Борманом добрались до парапета набережной и обнаружили Флеминга и Брабенову, пытавшихся высмотреть каяки на воде внизу. Они появились с небольшим запозданием и, приняв группу с Борманом, устремились на северо-запад к Эльбе. Этот переход по водной системе занял целых 12 дней и сопровождался быстротечными стычками с советскими войсками и даже потерями. 13 мая Борман был сдан английским коммандос напевом берегу Эльбы в присутствии самого Мортона и американского генерала Симпсона.

Борман выполнил свои обещания, данные в Берлине: доставленный в Базель, он подписал документы, по которым права распорядителей нацистских вкладов перешли к Мортону и американскому генералу-разведчику Доновану. С помощью этой операции союзникам удалось вернуть почти 90 процентов награбленных фашистами ценностей, хранящихся в нейтральной Швейцарии. После этого Бормана несколько месяцев допрашивали в Бердхеме, протоколы этих допросов заняли более 800 страниц. На этих допросах Борман все рассказал о себе и о нацистской партии. Тем временем его разыскивали по всей Европе в соответствии с требованием Международного военного трибунала, начавшего заседать в Нюрнберге осенью 1945 года. Во избежание такой опасности было решено изменить внешность и даже голос пленника. К этому совершенно секретному заданию был привлечен уже проверенный кадр — доктор Макиндо, несколькими операциями изменивший Борману форму ушей, толщину губ, уменьшил утолщение на носу, удлинил шрам на лбу. В ходе реабилитации и спецподготовки после операции Борману удалось изменить походку и произношение, его научили заикаться и даже имитировать временную потерю речи. После этого к нему приставили двух девушек из союза «Борцы за свободу Германии», которые должны были выдавать себя за его дочерей, и вся троица поселилась в одном из домов отдела «М» в Хайгейте — северном предместье Лондона, где жило много эмигрантов из Германии. Но эта жизнь не пришлась Борману по вкусу: психиатры, обследовавшие его в феврале 1946 года. нашли, что пациент находится на грани нервного расстройства, и посоветовали поселить его в тихой сельской местности. Мортону удалось найти отставного морского офицера Гранта, женатого на австрийке, родители которой погибли во время оккупации. После того как супружеская чета согласилась принять в дом важного политического иммигранта (они так и остались в неведении, кто был этот человек), было решено «умертвить» Бормана в Хайгейте и «воскресить» грантовского тестя в Австрии. Операция требовала большой осторожности, так как зарубежные спецслужбы, особенно французские, кое-что пронюхали и с подозрением посматривали в сторону Англии. В августе 1946 года Гранты уехали якобы в Австрию и через несколько дней вернулись с чудесно спасшимся отцом супруги герром Мартином Шулером. Под личиной Шулера Борман прижился в Гемпширской деревне и пользовался уважением ее обитателей. Он умер весной 1956 года и был похоронен на деревенском кладбище рядом с церковью. Но смерть эта была мнимой… «Даже я, один из тех, кто участвовал в похищении Бормана из-под носа у русских, попался на эту удочку и поверил, что Борман скончался, не дожив до шестидесяти», — с досадой вспоминает теперь Крейтон. Лишь в 90-х годах сотрудники отдела «М», оставшиеся на службе после его ухода, поведали Крейтону о целой серии акций, направленных на то, чтобы отвести подозрения о сговоре союзнических спецслужб с находящимся в розыске военным преступником. С начала 50-х годов в Европе ходили упорные слухи, что Борман жив, и многие показывали при этом пальцем на Англию. Чтобы отвести эти указующие персты в другие стороны, английские спецслужбы внедрили бормановских двойников в Италии, Германии и других странах. И вдруг в 1952 году отдел «М» прямо у себя под боком обнаружил человека фантастического сходства с секретарем фюрера. Это был Питер Хартли, которого в случае чего можно было предъявить мировой общественности, если бы кто-нибудь подошел слишком близко к разгадке операции Джеймс Бонд. «Вот, мол, кого вы приняли за Бормана. Здорово похож, но не он». Хартли вел себя так, чтобы возбуждать подозрения и даже признался своей возлюбленной, что он и есть Борман, держал дома рацию и жаловался, что за ним следят. Здесь он не ошибался: отдел «М» держал его в поле зрения едва ли не до самой смерти в 1989 году. Сходство его с Борманом было таким, что на какое-то время Крейтон поверил: это один и тот же человек. Но вскоре чутье разведчика убедило его в противоположном, и только тогда бывшие коллеги рассказали ему правду. А она состояла в том, что в 1956 году Борман умер не по-настоящему… Действительной причиной его внезапной мнимой смерти стал намечавшийся в апреле 1956 года визит в Англию Булганина и Хрущева. Тогдашний премьер Иден вызвал к себе руководителей отдела «М» и устроил им истерику ввиду проблем, создаваемых английскому правительству тайным пребыванием Бормана на территории Британии. «Я хочу, чтобы здесь и духу его не было до того, как сюда прибудут эти чертовы русские! Будьте добры, выпроводите его из нашей страны к 25 апреля». Отдел «М» выполнил этот приказ с четырехдневным опозданием. 29 апреля 1956 года после того, как гроб с поддельным телом герра Шулера засыпали землей на деревенском кладбище, Борман под охраной был доставлен самолетом в Аргентину, где его встретила представительница ЦРУ Брабенова. Именно она помогла ему обосноваться в Парагвае, где он и скончался от тяжелой болезни в феврале 1959 года. Похоронили его на местном кладбище… Но недолго останки Бормана покоились в парагвайской земле. В 1964 году редактор немецкого журнала «Штерн» Ланг вместе с бывшим главой Гитлерюгенда Аксманом отправились на то место в Берлине, где последний в ночь с 1 на 2 мая 1945 года видел неповрежденный труп Бормана. Тщательные поиски и раскопки, проведенные ими в июле 1965 года, не дали результатов. Но прошло семь лет — и при рытье котлована под здание буквально рядом с тем местом, где работали Ланг и Аксман, рабочие нашли два скелета. Обследовав останки, специалисты объявили, что теперь можно с полной определенностью говорить об идентификации останков Бормана и Штумпфеггера. В связи с этим франкфуртский апелляционный суд объявил, что розыск Бормана официально прекращается. Однако известный английский хирург Хью Томас (о его роли в расследовании дела Р. Гесса см. «ЧиП» № 3, 1994) обратил внимание на загадочные детали берлинской находки. Найденный в Берлине череп был пропитан красно-коричневой глиной, которая не встречается в берлинском грунте, преимущественно песчаном. Зубные пломбы оказались более поздними, чем указано в стоматологической карте. На основе этих и ряда других деталей Томас пришел к смелому заключению: Борман не погиб в 1945 году при бегстве из бункера. Похоже, что он жил в Парагвае и умер там в 1959 году, а его останки были потом тайно перевезены в Берлин, захоронены недалеко от Вайдендаммского моста и в нужное время по чьей-то наводке удачно обнаружены! Это поначалу кажущееся диким предположение проницательного врача поразительным образом совпало с действительностью. Оказывается, в начале 70-х между ЦРУ, парагвайским правительством и западногерманской разведкой было заключено соглашение, по которому останки Бормана были эксгумированы и тайно доставлены в Берлин. Здесь их перезахоронили и случайно «обнаружили» в нужном месте в 1972 году. Неопровержимая принадлежность этих останков Борману должна была убедить весь мир в том, что они мирно пролежали в земле все 27 послевоенных лет, что никаких секретных акций с его участием после 1945 года не было, что сведения о сотрудничестве союзнических разведок с находящимся в розыске военным преступником не более чем слухи. Но, как показывает пример с доктором Хью Томасом, в этом удалось убедить не всех…